этой цели; когда мы  видим,  что  уважение
других  возводитсЯ  на  степень  высшей  цели,  к  какой  стоит
стремитьсЯ -- нам становитсЯ Ясной  неизмеримость  человеческой
глупости.
     Џридавать   чрезмерную   ценность  мнению  других  --  это
всеобщий предрассудок; коренитсЯ ли  он  в  нашей  природе  или
возник  как  следствие  общественной  жизни  и  цивилизации, во
всЯком случае, он оказывает на всю нашу деЯтельность чрезмерное
и гибельное длЯ нашего счастьЯ влиЯние; влиЯние это сказываетсЯ
во всем, начинаЯ с боЯзливого рабского трепета пред  тем,  "что
скажут"  и  кончаЯ ‚ергилием, вонзающим кинжал в сердце дочери;
эта  же  сила  заставлЯет  ради  посмертной  славы   жертвовать
спокойствием,  богатством, здоровьем, даже жизнью. Џредрассудок
-- это  чрезвычайно  удобное  орудие  длЯ  того,  кто   призван
повелевать  или  управлЯть  людьми;  поэтому  во  всех отраслЯх
искусства дрессировки людей первое место отведено наставлению о
необходимости поддерживать и развивать в себе чувство чести. Ќо
с точки зрениЯ интересующего нас личного счастьЯ  дело  обстоит
иначе:  следует,  наоборот,  отговаривать  людей от чрезмерного
уважениЯ к мнению других.  …сли  все  же,  как  то  наблюдаетсЯ
повседневно,  большинство  людей придает высшую ценность именно
чужому мнению и поэтому заботЯтсЯ о нем больше, чем о том, что,
происходЯ в их собственном сознании, существует непосредственно
длЯ них; если,  вопреки  естественному  порЯдку,  чужое  мнение
кажетсЯ им реальной, а настоЯщаЯ их жизнь -- идеальной стороною
их бытиЯ;
     если  они  возводЯт  в  самоцель  нечто  второстепенное  и
производное, и их образ в чужом представлении  ближе  длЯ  них,
чем  само  их  существо  --  то  столь высокаЯ оценка того, что
непосредственно длЯ них  не  существует,  составлЯет  глупость,
называемую   тщеславием,  vanitas  --  термин,  указывающий  на
пустоту  и  бессодержательность  подобных  стремлений.   Ћтсюда
понЯтно,  почему заблуждение это, так же, как и скупость, ведет
к тому, что цель забываетсЯ и ее место занимают  средства:  "за
средствами забываетсЯ цель".
     ‚ысокаЯ   ценность,   приписываемаЯ   чужому   мнению,   и
постоЯнные наши заботы о нем настолько  преступают,  по  общему
правилу,   границы  целесообразности,  что  принимают  характер
мании, мании всеобщей и, пожалуй,  врожденной.  ‚о  всей  нашей
деЯтельности мы справлЯемсЯ прежде всего с чужим мнением;
     при  точном  исследовании  мы убедимсЯ, что почти 1/2 всех
когда-либо испытанных огорчений и тревог вытекает из  заботы  о
его  удовлетворении.  ‡абота эта составлЯет подоплеку так легко
оскорблЯющегосЯ  --  ввиду  болезненной   чувствительности   --
самолюбиЯ, всех наших претензий, всЯкого тщеславиЯ, суетности н
роскоши.  Ѓез  этой заботы, без этого безумиЯ не было бы и 1/10
той роскоши, какаЯ есть сейчас. Ќа этой заботе покоЯтсЯ  всЯкаЯ
гордость,   щепетильность,   любой  point  d'honneur,  в  самых
различных видах и сферах,  и  сколько  жертв  приноситсЯ  ей  в
угоду!  Ћна  проЯвлЯетсЯ  еще  в  ребенке,  растет  с годами, и
сильнее всего становитсЯ в  старости,  когда,  по  исчезновении
способности к чувственным наслаждениЯм, тщеславию и высокомерию
предстоит  делитьсЯ  властью лишь со скупостью. —ерта эта резче
всего обозначаетсЯ у французов, у коих она  принимает  характер
эпидемии  и  выливаетсЯ  в  пошлейшее  честолюбие,  в  смешную,
карикатурную   национальную   гордость   и   в    бесстыднейшее
хвастовство;  но  в  этом случае тщеславие подкопало само себЯ,
превратив себЯ в посмешище других  наций,  а  громкое  имЯ  "la
grande nation" -- в насмешливую кличку.
     —тобы Яснее изобразить ненормальность чрезмерного уважениЯ
к чужому     мнению,     приведу     чрезвычайно     наглЯдный,
вырисовывающийсЯ крайне рельефно благодарЯ сочетанию  эффектных
обстоЯтельств  с  характерными  штрихами,  пример  свойственной
человеческой природе глупости;  на  этом  примере  можно  будет
определить  силу  интересующего  нас мотива. Џривожу отрывок из
напечатанного в "Times" 31-го марта 1846 г. подробного отчета о
только что совершенной  казни  ’омаса  “икса,  подмастерьЯ,  из
мести  убившего  своего  хозЯина: "‚ назначенное длЯ казни утро
преступника  посетил  достопочтенный  духовник  тюрьмы.  Ћднако
“икс,   держась,   впрочем,  весьма  спокойно,  не  слушал  его
увещаний. …го  занимал  один  только  вопрос:  удастсЯ  ли  ему
выказать  достаточно мужества пред толпой, собравшейсЯ смотреть
на его казнь. € это ему удалось. ЏроходЯ по двору,  отделЯвшему
тюрьму  от  выстроенной близ нее виселицы, он сказал: "’еперь Я
скоро  постигну  великую  тайну,  как  говорил  д-р  „одд".   ‘
завЯзанными руками он без всЯкой помощи поднЯлсЯ по лестнице на
эшафот;  добравшись доверху, он поклонилсЯ направо и налево, за
что  был  вознагражден   громкими   одобрительными   возгласами
собравшейсЯ тысЯчной толпы".
     Ќе  правда  ли, великолепный образчик тщеславиЯ: имеЯ пред
собою  самую  ужасную  смерть,  а  там,  дальше  --   вечность,
заботитьсЯ  лишь о том, какое впечатление удастсЯ произвести на
толпу сбежавшихсЯ зевак, и о мнении, какое создаетсЯ в их умах!
-- ’очно так же ‹еконт, казненный в том же году во  ”ранции  за
покушение  на  жизнь  королЯ,  досадовал,  во  времЯ  процесса,
главным образом на то, что ему не удалось предстать пред  судом
пэров   в  приличном  костюме;  даже  в  минуту  казни  главной
неприЯтностью было длЯ него то, что ему не позволили  побритьсЯ
перед  этим.  —то  и  раньше случалось то же -- это мы видим из
предисловиЯ  к  знаменитому  роману  Њатео   Ђлемана   "ѓуц-ман
де-Ђльфарак",   где   он   говорит,   что   иные   "глуповатые"
преступники,  вместо  того,  чтобы  посвЯтить  последние   часы
исключительно  спасению  души, пренебрегают этим и тратЯт их на
то, чтобы  сочинить  и  запомнить  краткую  речь,  которую  они
произнесут с высоты виселицы.
     ‚прочем,  в  этих штрихах отражаемсЯ мы сами: ведь редкие,
крупные ЯвлениЯ дают лучший ключ к разгадке обыденных  Явлений.
‚се  наши  заботы,  огорчениЯ,  мучениЯ,  досада, боЯзливость и
усилиЯ  обусловливаютсЯ  в  сущности,  в  большинстве   случаев
вниманием к чужому мнению, а потому так же абсурдны, как забота
только  что  упомЯнутых  преступников.  -- €з того же источника
берут обычно начало также зависть и ненависть.
     Ћчевидно,   ничто   не   способствует   нашему    счастью,
строющемусЯ  в большей части на спокойствии и удовлетворенности
духа,  более,  чем  ограничение,  сокращение  этого   движущего
элемента  --  вниманиЯ  к  чужим  мнениЯм -- до предписываемого
благоразумием  предела,   составлЯющего,   быть   может,   1/50
настоЯщей  его  силы;  надо  вырвать из тела терзающий нас шип.
ќто, однако, очень трудно:  ведь  дело  касаетсЯ  естественной,
врожденной испорченности. "†ажда славы -- последнЯЯ, от которой
отрешаютсЯ  мудрецы",  сказал ’ацит (Hist. IV, 6). …динственным
средством избавитьсЯ от этого всеобщего безумиЯ  было  бы  Явно
признать  его  таковым  и с этой целью выЯснить себе, насколько
неправильны, извращенны, ошибочны и  абсурдны  людские  мнениЯ,
которые поэтому сами по себе не достойны вниманиЯ; далее -- как
мало реального влиЯниЯ оказывает на нас в большинстве случаев и
дел  чужое  мнение,  обычно к тому же неблагоприЯтное: -- почти
каждый обиделсЯ бы до слез,  если  бы  узнал  все,  что  о  нем
говорЯт  и  каким  тоном  это произноситсЯ; наконец -- что даже
честь имеет лишь косвенную, а не непосредственную ценность и т.
п. …сли бы удалось исцелить людей от их общего  безумиЯ,  то  в
результате  они  бы  невероЯтно выиграли в смысле спокойствиЯ и
веселости духа, приобрели бы более твердую, самоуверенную tenue
и  свободу,  естественность  в  своих  поступках.   —резвычайно
благоприЯтное  влиЯние,  оказываемое замкнутым образом жизни на
наше  спокойствие,  основано  преимущественно   на   том,   что
уединение  избавлЯет  нас  от  необходимости  жить постоЯнно на
глазах у других и, следовательно, считатьсЯ с  их  мнениЯми,  и
этим возвращает нас самим себе. -- Ќо кроме этого мы избегли бы
многих  реальных  несчастий,  к которым приводит жажда славы --
это Якобы идеальное стремление, вернее пагубное безумие,  --  и
получили  бы  возможность  гораздо больше заботитьсЯ о реальных
благах  и  беспрепЯтственно  наслаждатьсЯ  ими.  Ќо,  --   "все
разумное трудно..."
     ќтот  недочет  нашей культуры разветвлЯетсЯ на три главных
побега: на честолюбие, тщеславие  и  гордость.  ђазличие  между
двумЯ  последними  состоит в том, что гордость есть уже готовое
убеждение самого субъекта в высокой своей ценности,  тогда  как
тщеславие есть желание вызвать это убеждение в других, с тайной
надеждой  усвоить  его  впоследствии  самому.  „ругими словами,
гордость    есть    исходЯщее    изнутри,    а    следовательно
непосредственное   уважение  самого  себЯ,  тщеславие  же  есть
стремление приобрести таковое извне,  т.  е.  косвенным  путем.
Џоэтому  тщеславие  делает  человека  болтливым,  а гордость --
молчаливым. Ќо тщеславный человек должен бы знать,  что  доброе
мнение  других,  которого  он  так  добиваетсЯ, гораздо легче и
вернее создаетсЯ молчанием, чем говорливостью, даже при  умении
красно говорить.
     Ќе  всЯкий,  кто хочен быть гордым, -- горд на самом деле;
самое большее, что он может -- это аффектировать гордость, но и
этой, как и всЯкой другой роли, он скоро изменит. €стинно  горд
лишь  тот, кто имеет непоколебимое внутреннее убеждение в своих
непреложных достоинствах и особенной ценности. Ћшибочно ли  это
убеждение,   основано   ли   оно   лишь  на  внешних,  условных
достоинствах  --  это  не  играет  роли,  раз  только  гордость
подлинна  и  серьезна.  Ќо если гордость коренитсЯ в убеждении,
она, как и всЯкое убеждение, не зависит  от  нашего  произвола.
‡лейшим  ее  врагом,  величайшей ее помехой ЯвлЯетсЯ тщеславие,
добивающеесЯ чужого одобрениЯ длЯ того, чтобы на нем  построить
собственное   убеждение  в  своих  преимуществах;  гордость  же
предполагает наличность такого, притом твердого установившегосЯ
убеждениЯ.
     —асто порицают, бранЯт гордость, но Я думаю, что  нападают
на  нее  главным  образом  те,  кто не имеет ничего, чем мог бы
гордитьсЯ.  Џри  бесстыдстве  и  глупой  наглости  большинства,
всЯкому,  обладающему  какими-либо  внутренними  достоинствами,
следует открыто выказывать их, чтобы не дать о них забыть;  кто
в  простоте душевной не сознает их и обращаетсЯ с людьми, как с
равными себе, того люди искренно сочтут за  ровню.  Ћсобенно  Я
посоветовал бы этот образ действий тем, кто обладает высшими --
реальными,   чисто  личными  достоинствами,  о  которых  нельзЯ
постоЯнно напоминать  путем  воздействиЯ  на  внешние  чувства,
путем,  напр.,  орденов  и  титула;  в  противном  случае может
осуществитьсЯ латинскаЯ поговорка о свинье, поучающей  Њиневру.
"Ќе шути с рабом, не то он покажет тебе зад", гласит прекраснаЯ
арабскаЯ   пословица;  не  следует  забывать  и  слов  ѓорациЯ:
"выказывай благородство, соответствующее заслугам".  ‘кромность
-- это   прекрасное  подспорье  длЯ  болванов;  она  заставлЯет
человека говорить про себЯ, что и он такой  же  болван,  как  и
другие; в результате выходит, что на свете существуют одни лишь
болваны.
     ‘амаЯ  дешеваЯ  гордость -- это гордость национальнаЯ. Ћна
обнаруживает в зараженном ею субъекте недостаток индивидуальных
качеств, которыми он мог бы гордитьсЯ; ведь иначе он не стал бы
обращатьсЯ к тому,  что  разделЯетсЯ  кроме  него  еще  многими
миллионами  людей. Љто обладает крупными личными достоинствами,
тот, постоЯнно наблюдаЯ свою нацию, прежде  всего  подметит  ее
недостатки. Ќо убогий человек, не имеющий ничего, чем бы он мог
гордитьсЯ,  хватает за единственно возможное и гордитсЯ нацией,
к которой он принадлежит; он готов с чувством умилениЯ защищать
все ее недостатки и глупости. ’ак, напр., из 50  англичан  едва
ли  найдетсЯ один, который согласитсЯ с вами, если вы с должным
презрением отзоветесь о глупом  и  унизительном  ханжестве  его
нации;  если  такой  найдетсЯ,  то он окажетсЯ, наверное, умным
человеком.
     “  немцев  нет  национальной  гордости,  что  лишний   раз
доказывает  их  честность;  но  нет  этой  честности в тех, кто
комично  аффектирует   национальную   гордость,   как,   напр.,
"Deutsche   Brьder"  и  демократы,  лестью  совращающие  народ.
ѓоворитсЯ, правда, что немцы изобрели порох, но Я не согласен с
этим. ‹ихтенбер спрашивает: "почему, если человек хочет  скрыть
свою  национальность,  он  не  станет выдавать себЯ за немца, а
большей  частью  за  француза  или  англичанина?"  --  ‚прочем,
индивидуальность  значительно перевешивает национальное начало,
и в каждом данном человеке она заслуживает в тысЯчу раз  больше
вниманиЯ,   чем  это  последнее.  ЌельзЯ  не  признать,  что  в
национальном характере мало хороших черт:  ведь  субъектом  его
ЯвлЯетсЯ  толпа.  Џопросту говорЯ, человеческаЯ ограниченность,
извращенность и испорченность принимают в разных странах разные
формы,  которые  и  именуютсЯ  национальным  характером.  Љогда
опротивеет  один,  мы пускаемсЯ расхваливать другой, пока с тем
не случитсЯ того же. ЉаждаЯ нациЯ насмехаетсЯ  над  другими,  и
все они в одинаковой мере правы.
     ’ема  этой  главы  -- то, что мы собою представлЯем, т. е.
чем ЯвлЯемсЯ в глазах других, --  может  быть  расчленена,  как
сказано выше, на вопросы о чести, чине и славе.
     —ин,  как  ни  важен  он в глазах толпы, как ни велика его
польза в  работе  государственного  механизма,  --  может  быть
разобран  в  наших  целЯх  в  нескольких  словах.  –енность его
условна,  т.  е.  в  сущности,  поддельна;  проЯвление  его  --
подлинное  почтение,  а  в  общем все это -- комедиЯ длЯ толпы.
Ћрдена -- это векселЯ,  выданные  на  общественное  мнение;  их
ценность  зависит  от  кредита  заимодавца.  ’ем не менее, даже
помимо тех крупных сумм, которые они,  заменЯЯ  собою  денежное
вознаграждение,  сберегают  государству, -- ордена ЯвлЯютсЯ и в
другом  отношении  вполне   целесообразным   учреждением,   при
условии,  что  их  назначение совершаетсЯ справедливо и умно. “
толпы есть глаза и уши, но крайне мало рассудка  и  столько  же
памЯти.  Ћдни  заслуги  лежат вне сферы ее пониманиЯ, другие ей
понЯтны, она аплодирует  в  момент  их  совершениЯ,  но  вскоре
забывает  их.  ‚  этом  случае Я считаю уместным создать в виде
креста или звезды всюду  и  всегда  слышное  и  понЯтное  толпе
напоминание:  "этот  вам  не  ровнЯ;  за ним есть заслуги". Џри
несправедливом, неразумном или щедром назначении  орден  терЯет
эту  ценность,  а  потому  в  этом  следует  соблюдать такую же
осторожность, с какой купец подписывает векселЯ. Ќадпить  "pour
le  mйrite" на кресте -- плеоназм: каждый орден даетсЯ "pour le
mйrite" -- это само собой разумеетсЯ.
     €сследование чести будет  труднее  и  пространнее  анализа
чина. Џрежде всего следует ее определить. …сли бы Я сказал, что
честь  --  это  внешнЯЯ  совесть,  а  совесть -- это внутреннЯЯ
честь, то это определение понравилось бы, пожалуй,  многим,  но
было  бы  скорее блестЯщим, нежели Ясным и глубоким. Џравильнее
сказать, что  объективно  честь  есть  мнение  других  о  нашей
ценности,  а  субъективно  --  наша боЯзнь пред этим мнением. ‚
этом последнем смысле честь имеет часто благотворное, хотЯ и не
чисто моральное влиЯние на благородного человека.
     Ћснова и происхождение  чувств  чести  и  стыда,  присущих
каждому  не  вконец  испорченному человеку, и высокой ценности,
признаваемой за честью -- лежат в следующем. Ћтдельный  человек
слаб,  как  покинутый  ђобинзон; лишь в сообществе с другими он
может сделать многое. ќто сознаетсЯ  им  с  того  момента,  как
начинает  развиватьсЯ  его сознание, и тогда же в нем рождаетсЯ
желание  считатьсЯ  полноправным  членом  общества,   способным
активно  участвовать в общем деле и, следовательно, иметь право
пользоватьсЯ всеми выгодами человеческого  общества.  Ћн  может
достигнуть  этого,  выполнЯЯ  то, чего ждут и требуют во 1) ото
всех и везде, во 2) от него в частности, сообразно с занимаемым
им положением. Ќо он скоро  видит,  что  не  столь  важно  быть
деЯтельным  членом  общества  на свой взглЯд и совесть, сколько
казатьсЯ таковым на взглЯд других. Ћтсюда -- старательнаЯ охота
за  благоприЯтным  мнением  других  и  высокаЯ  ценность,   ему
придаваемаЯ;  и  то, и другое проЯвлЯетсЯ с непосредственностью
врожденного  чувства,  называемого  чувством  чести  или,   при
известных   условиЯх,   стыдливостью.  ќто  чувство  заставлЯет
человека краснеть, когда, считаЯ себЯ  в  душе  невиновным,  он
полагает,   что   проиграл   во   мнении   других,   даже  если
обнаруживающийсЯ промах касаетсЯ условного, т.  е.  произвольно
возложенного  на себЯ обЯзательства. ‘ другой стороны, ничто не
укреплЯет  так  его   жизнерадостности,   как   возникшаЯ   или
возобновленнаЯ уверенность в благоприЯтном мнении других о нем:
оно  обеспечивает ему охрану и помощь соединенных сил общества,
составлЯющих  неизмеримо  более  действительный  оплот   против
житейских зол, чем его собственные силы.
     €з различных отношений, в которых человек может находитьсЯ
к другим,  и  которыми обусловливаетсЯ питаемое к нему доверие,
т. е. благоприЯтное о нем мнение, -- вытекает  несколько  видов
чести.   ѓлавные   из   этих   отношений   --   это   отношениЯ
имущественные, служебные  обЯзанности  и  отношение  полов;  им
соответствуют  честь  гражданскаЯ, служебнаЯ и половаЯ, из коих
каждаЯ имеет еще несколько подразделений.
     ‘амую широкую  сферу  охватывает  гражданскаЯ  честь;  она
заключаетсЯ  в  предположении,  что мы безусловно уважаем права
каждого и поэтому  никогда  не  воспользуемсЯ  к  своей  выгоде
несправедливыми  или  законом  запрещенными  средствами. Ћна --
первое условие  длЯ  участиЯ  во  всех  мирных  сношениЯх.  Ћна
терЯетсЯ  при первом же открыто и резко вредЯщем этим сношениЯм
поступке, следовательно, с первым уголовным наказанием, правда,
при условии его справедливости. Џервичной основой чести  всегда
ЯвлЯетсЯ   убеждение  в  неизменности  нравственного  характера
человека, так что  единственный  скверный  поступок  заставлЯет
предполагать, что и все дальнейшие действиЯ при тех же условиЯх
будут  иметь  тот  же  скверный  характер;  на  это указывает и
английский термин "character"10, обнимающий репутацию и  честь.
Џоэтому  потерЯнную  честь  нельзЯ  восстановить, разве что эта
потерЯ основана на ошибке, клевете или недоразумении.  Љлевета,
пасквили  и  оскорблениЯ караютсЯ законом: ведь оскорбление или
брань  --  это  в  сущности  та  же  клевета,  лишь  ничем   не
обоснованнаЯ;  греки выразились бы: "оскорбление -- это клевета
вкратце"  (впрочем,  такого   изречениЯ   нет   нигде).   ђугаЯ
кого-либо,  человек  тем  самым  показывает,  что  он  не может
привести против него ничего обоснованного и верного, ибо  иначе
он  начал  бы  с этого, а вывод спокойно предоставил бы другим;
вместо этого он выносит свое заключение, не даваЯ  посылок;  он
рассчитывает  обыкновенно,  что слушатели предположат, будто он
поступает так лишь ради краткости.
     ’ермин   "Bьrgeliche   Ehre"   --    гражданскаЯ    честь,
производитсЯ  от  слова  "Bьrger";  тем  не  менее  действие ее
распространЯетсЯ на все сословиЯ без различиЯ,  не  исключаЯ  и
высших;  никто  не изъЯт от ее велений; она играет столь важную
роль, что всЯкий должен остерегатьсЯ относитьсЯ к  ней  слегка.
Љто  нарушил  раз  доверие -- терЯет его навсегда; что бы он ни
делал и чем бы он ни  был  --  горькие  плоды  этой  потери  не
заставЯт себЯ ждать.
     —есть  имеет  в известном смысле отрицательный характер, в
противоположность славе, имеющей характер положительный;  честь
есть  мнение не об особенных свойствах, присущих только данному
субъекту, а об таких, какие предполагаютсЯ во всех людЯх,  а  в
частности,  следовательно,  и в данной личности. —есть субъекта
показывает лишь, что он не составлЯет исключениЯ -- слава же --
что он ЯвлЯетсЯ именно исключительной личностью. Џоэтому  славу
приходитсЯ  завоевывать, честь же -- только хранить, не терЯть.
Ћтсутствие  славы  есть  безызвестность,  нечто  отрицательное;
отсутствие   чести   --   позор,   нечто   положительное.   ќту
отрицательность не следует смешивать с пассивностью;  напротив,
честь  имеет вполне активный характер. Ћна истекает единственно
из ее субъекта, основываетсЯ на его деЯниЯх, а не на  поступках
других  и  не на том, что с ним случаетсЯ, словом, честь -- это
качество внутреннее. Њы скоро убедимсЯ, что это и есть признак,
отличающий истинную честь от  рыцарской,  ложной.  —ести  можно
повредить  извне  лишь  путем  клеветы;  единственнаЯ защита от
клеветы -- это опровержение ее  с  надлежащей  гласностью  и  с
обнаружением ее несостоЯтельности.
     Џо-видимому,  уважение  к  старости  основано на том, что,
хотЯ у молодых людей и предполагаетсЯ  честь,  но  она  еще  не
испытана,  и  признаетсЯ  за  ними  как бы в кредит. “ людей же
пожилых за срок их жизни выЯснилось, доказали ли  они  на  деле
свою  честь.  Ќи  возраст  сам  по  себе,  --  так как животные
достигают иногда более преклонных лет, чем люди, -- ни опыт,  в
смысле   близкого   знакомства  с  жизненным  круговоротом,  не
ЯвлЯютсЯ достаточным основанием  уважениЯ  младших  к  старшим,
требуемого  повсюду;  слабость  преклонного  возраста  могла бы
вызывать скорее снисхождение, чем уважение.  ‡амечательно,  что
человеку  врождено  и  переходит постепенно в инстинкт почтение
именно к  седине.  Њорщины  --  гораздо  более  верный  признак
старости  --  не  внушают  этого  почтениЯ; очень часто говорЯт
"почтеннаЯ седина" и никогда -- "почтенные морщины".
     —есть имеет лишь косвенную ценность. Љак показано в начале
этой главы,  мнение  других  ценно  длЯ  нас  лишь   постольку,
поскольку  им  определЯетсЯ,  или  может при случае зависеть от
него обращение людей с ними. Ќо ведь эта зависимость существует
все  времЯ,  пока  мы  живем  с  людьми.  ’ак  как  при   нашей
цивилизации  безопасностью  и  собственностью  мы  обЯзаны лишь
обществу и во всех предприЯтиЯх  нуждаемсЯ  в  других,  которые
станут  помогать  нам  лишь  в  том  случае,  если питают к нам
доверие, -- то их мнение имеет хотЯ  и  косвенную,  но  все  же
высокую  ценность  длЯ  нас;  признать  за ним непосредственную
ценность Я, однако, никак не  могу;  того  же  мнениЯ  держитсЯ
–ицерон  (fin.  113, 17) : "•ризипп и „иоген говорили, что если
вычесть пользу, приносимую нам доброй славой то  не  стоило  бы
пошевелить  пальцем  ради нее; с этим Я вполне согласен". ’у же
идею  более  пространно   излагает   ѓельвеций   в   мастерском
исследовании  "De  L'esprit"  (Disc.  Ill, ch. 13) и приходит к
следующему: "Њы ценим уважение  не  ради  его  самого,  а  ради
доставлЯемых  им выгод". Ђ так как средство не может быть выше,
дороже  цели,  то  торжественнаЯ  фраза  "честь   выше   жизни"
остаетсЯ,  как  сказано,  гиперболой.  --  ‚от  все,  что можно
сказать о гражданской чести.
     ‘лужебнаЯ честь есть всеобщее мнение о том,  что  человек,
занимающий  какую-либо  должность, действительно обладает всеми
необходимыми длЯ того данными и  всегда  точно  исполнЯет  свои
служебные  обЯзанности.  —ем  важнее  и шире сфера деЯтельности
человека в государстве, чем выше и  влиЯтельнее  занимаемый  им
пост,   тем   выше  должно  быть  мнение  о  его  умственных  и
нравственных качествах, делающих  его  достойным  этого  поста;
параллельно   с  последним  повышаетсЯ  и  степень  его  чести,
выражающейсЯ вовне в орденах, титуле и  т.  п.;  вместе  с  тем
растет  и  "подчиненность"  в  обращении  с  ним. Ћбыкновенно и
сословие в такой же мере определЯет тот или иной  объем  чести,
разнообразЯщийсЯ,  правда,  в  зависимости  от  того, насколько
толпа уЯснЯет себе значение данного сословиЯ. Ќо всегда за тем,
кто имеет и выполнЯет  особые  обЯзанности,  признаетсЯ  больше
чести,   чем   за   рЯдовым   гражданином,  честь  коего  носит
преимущественно отрицательный характер.
     „алее, служебнаЯ честь требует, чтобы занимающий известную
должность  поддерживал  бы  ради  своих  коллег  и  преемников,
уважение  к  ней путем точного исполнениЯ своих обЯзанностей, а
также чтобы он не оставлЯл безнаказанными нападки на  должность
или  на  себЯ,  в  качестве ее представителЯ, т. е. обвинениЯ в
том, что он плохо исполнЯет свое дело или  что  сама  должность
вредит  общему благу; подвергнув виновного законному наказанию,
он должен доказать, что его нападки несправедливы.
     ‘лужебнаЯ честь подразделЯетсЯ на честь чиновника,  врача,
адвоката,  учителЯ,  даже ученого, иначе говорЯ -- каждого, кто
официальным актом признан  способным  к  исполнению  известного
умственного  труда  и  возложившего  поэтому  на себЯ известные
обЯзанности; словом -- честь всех,  принадлежащих  к  категории
общественных  деЯтелей.  ‘юда  же относитсЯ и истиннаЯ воинскаЯ
честь; она  состоит  в  том,  что  каждый,  принЯвший  на  себЯ
обЯзанность  защищать  отечество, действительно должен обладать
необходимыми длЯ того качествами, т. е. прежде всего храбростью
и  силой,  постоЯнною  готовностью  до  последней  капли  крови
защищать  родину  и  ни  в  коем  случае  не  покидать знамени,
которому он присЯгал.
     џ  придал  служебной  чести   смысл   шире   того,   какой
вкладываетсЯ  обыкновенно  в  этот термин: обычно им обозначают
только уважение, с каким следует относитьсЯ к самой должности.
     ЏоловаЯ честь, ее источники и основные  положениЯ  требуют
на   мой  взглЯд  подробнейшего  рассмотрениЯ  и  исследованиЯ;
кстати, при этом мы выЯсним, что всЯкаЯ честь основана, в конце
концов, на соображениЯх целесообразности. -- Џо  своей  природе
половаЯ  честь  разделЯетсЯ  на  мужскую и женскую и ЯвлЯетсЯ в
обоих случаЯх проЯвлением вполне разумного "esprit de corps"11.
†енскаЯ честь несравненно  важнее  мужской,  так  как  в  жизни
женщины  половые  отношениЯ  играют главную роль. †енскаЯ честь
заключаетсЯ во всеобщем мнении, что девушка не принадлежала  ни
одному  мужчине,  и что замужнЯЯ женщина отдавалась лишь своему
мужу. ‚ажность этого мнениЯ обусловливаетсЯ следующим.  †енский
пол требует и ждет от мужского всего, чего он желает и в чем он
нуждаетсЯ;   мужчины  же  требуют  от  женщин  прежде  всего  и
непосредственно лишь одного. ‘ледовательно,  надлежит  устроить
так,  чтобы  мужской  пол  мог получать от женского это одно не
иначе, как взЯть на себЯ  заботы  обо  всем  и  в  частности  о
рождающихсЯ  детЯх; на этом порЯдке покоитсЯ все благосостоЯние
женского пола. —тобы провести его в жизнь, все  женщины  должны
соединитьсЯ,  развить  в  себе прочный "esprit de corps". ’огда
они, как одно целое, сплоченной массой выступают против мужчин,
владеющих,  благодарЯ  природному  превосходству  физической  и
духовной  силы,  всеми  земными  благами,  -- как против общего
врага, которого  следует  победить,  покорить  и  этой  победой
забрать  земные  блага  в  свои  руки.  ‚виду  этой цели перваЯ
заповедь женской чести заключаетсЯ в том, чтобы не вступать  во
внебрачное   сожительство  с  мужчинами,  дабы  каждый  мужчина
вынуждалсЯ к браку, как к капитулЯции; этим  весь  женский  пол
был  бы  обеспечен.  ќтой цели можно вполне достигнуть лишь при
строгом соблюдении приведенной заповеди; и женский пол  поэтому
с  истинным  "esprit de corps" блюдет за неуклонным соблюдением
ее  всеми  его  членами.  Ќа  этом  основании  каждаЯ  девушка,
изменившаЯ   своему   полу   путем   внебрачного  сожительства,
изгонЯетсЯ из женской среды -- ибо, если бы ее  образ  действий
стал  всеобщим,  пострадало  бы  благосостоЯние  всего женского
пола, -- и считаетсЯ обесчещенной; -- она  потерЯла  честь.  Ќи
одна  женщина  не  должна  знатьсЯ  с  ней;  ее  избегают,  как
зачумленной. ’а же участь ждет изменившую мужу  жену,  ибо  она
нарушила  заключенное  с ним условие, и этот пример ее отпугнет
других мужчин от совершениЯ брачной  сделки,  на  которой,  как
сказано,  зиждетсЯ  благосостоЯние  всего  женского пола. ‘верх
того за грубое нарушение данного слова, за  обман,  она  терЯет
вместе  с  половой  честью  честь  гражданскую. Џоэтому говорЯт
иногда снисходительным тоном: "падшаЯ девушка", но не  сожалеют
о  "падшей  женщине"; соблазнитель может женитьбой восстановить
честь девушки, но ни развод, ни брак с любовником не  возвратЯт
чести изменившей жене.
     “бедившись  из  сказанного,  что  подоплекой женской чести
ЯвлЯетсЯ не что иное, как спасительный, даже неизбежный, хорошо
рассчитанный и опирающийсЯ на прЯмую выгоду "esprit de  corps",
можно  признать  огромную важность этой чести в жизни женщины и
ее крупную относительную ценность, но никак нельзЯ приписать ей
абсолютной ценности, поставить ее выше жизни  и  ее  целей  или
считать,  что  ради  нее  должно  жертвовать жизнью. Ќе следует
поэтому  аплодировать   вырождающимсЯ   в   трагические   фарсы
экзальтированным  поступкам  ‹укреции  и ‚иргиниЯ. Љонец ќмилии
ѓалотти настолько возмутителен, что с представлениЯ  уходишь  в
отвратительнейшем   настроении.   €   наоборот,   вопреки  всем
принципам половой чести нельзЯ не  симпатизировать  Љлерхен  из
ќгмонта.  „оводить до последней крайности велениЯ женской чести
-- это значит за средствами терЯть  из  виду  саму  цель;  этим
половой чести придаетсЯ абсолютнаЯ ценность, тогда как она, как
и  всЯкаЯ честь, имеет лишь ценность относительную, скорее даже
условную: стоит  прочесть  ’омазиуса  "De  concubinatu",  чтобы
увидеть,  что  в  большинстве стран и эпох до реформации ‹ютера
конкубинат   был   дозволенным,    санкционированным    законом
институтом, при котором конкубина продолжала считатьсЯ честной;
нечего и говорить о Њилите ‚авилонской (Herodot, l, 199).
     €ногда  общественный  строй  делает невозможным соблюдение
формальной,  официальной  стороны  брака,   в   особенности   в
католических  странах, где нет развода; больше всего приходитсЯ
считатьсЯ с этим правителЯм, которые, на мой взглЯд,  поступают
нравственнее,    обзаводЯсь    любовницей,    чем   вступаЯ   в
морганатический брак; ибо потомство от этого  брака,  в  случае
вымираниЯ  законной  линии,  может  выступить  претендентом  на
престол;  поэтому  такой  брак  делает  возможной,  хотЯ  и   в
отдаленном  будущем,  междоусобную  войну.  Џомимо  того,  брак
морганатический,  т.  е.  заключенный  наперекор  всем  внешним
условиЯм,   ЯвлЯетсЯ  в  конце  концов  концессией,  дарованной
женщинам и попам, -- двум классам,  которым  надо  остерегатьсЯ
предоставлЯть  что  бы  то ни было. ЌельзЯ забывать, что каждый
может  свободно  выбирать  себе  жену,  кроме  одного   только,
лишенного  этого естественного права: этот беднЯга -- правитель
страны. …го рука принадлежит стране и он, предлагаЯ ее,  должен
руководствоватьсЯ  государственной пользой -- благом страны. Ќо
ведь он человек и хочет хоть в  чем-нибудь  следовать  влечению
своего  сердца.  Џоэтому  несправедливо,  неблагодарно  и низко
запрещать правителю иметь любовницу или упрекать  его  за  это,
пока,   разумеетсЯ,   ей  не  предоставлЯетсЯ  влиЯть  на  дела
правлениЯ. Ќо и сама фаворитка в отношении половой чести  стоит
совершенно  особо,  изъЯта  из  общей  нормы: ведь она отдалась
мужчине, который ее  любит,  любим  ею,  но  не  может  на  ней
женитьсЯ.
     —то   принцип   женской   чести   не  чисто  естественного
происхождениЯ, -- об этом свидетельствуют бесчисленные кровавые
жертвы, приносимые  ему  в  виде  детоубийства  и  самоубийства
матерей. Џравда, девушка, вступающаЯ в незаконное сожительство,
изменЯет  этим  всему  своему  полу; но ведь в верности ему она
обЯзалась лишь молчаливым соглашением, а не клЯтвой. € так как,
обычно, от этого страдает прежде всего ее собственный  интерес,
то  следовательно,  неразумности  в ее поступке гораздо больше,
чем испорченности.
     ЏоловаЯ честь мужчин создалась благодарЯ женской чести,  в
силу  противоположного  "esprit  de  corps",  требующего, чтобы
каждый, вступивший  в  столь  выгодную  длЯ  противной  стороны
сделку  --  в брак -- следил бы отныне за ее нерушимостью, дабы
самый договор не потерЯл бы своей  прочности  при  небрежном  к
нему отношении, и дабы мужчины, отдаваЯ все, могли быть уверены
в   том   единственном,   что   они   себе  выговаривают  --  в
неразделенном обладании женою. Џоэтому мужскаЯ  честь  требует,
чтобы  муж мстил за измену жены или, по крайней мере покидал бы
ее. …сли он, знаЯ об  измене,  примиритсЯ  с нею,  то  общество
мужчин  покроет  его  позором,  который,  правда, далеко не так
тЯжел, как позор, падающий на потерЯвшую половую честь женщину;
это лишь "легкое бесчестье", -- ибо у мужчины половые отношениЯ
занимают подчиненное место, так как у него много  других  более
важных.  „ва  великих драматурга нового времени избрали, каждый
по два раза,  сюжетом  мужскую  честь:  експир  в  "Ћтелло"  и
"‡имней  сказке"  и  Љальдерон  в "El medico du su honora" и "A
secreto agravio  sйcrйta  venganza".  —есть  эта  требует  лишь
наказаниЯ  жены,  не любовника, место коему имеет "добавочный",
факультативный   характер,   чем   еще    раз    подтверждаетсЯ
происхождение чести из мужского "esprit de corps".
      —есть  в  тех  видах  и  принципах ее, какие Я до сих пор
рассматривал, встречаетсЯ и действует у всех  народов,  во  все
времена;  правда,  иногда,  в  зависимости  от  условий места и
времени, несколько менЯетсЯ принцип женской чести. Ќо есть  еще
один   вид   чести,  совершенно  отличный  от  всеобщей,  всюду
признаваемой чести, о котором не имели  понЯтиЯ  ни  греки,  ни
римлЯне,   а  китайцы,  индусы,  магометане  не  слышали  и  по
настоЯщее времЯ. ќтот род чести возник в ‘редние века, привилсЯ
лишь в  христианской  …вропе,  но  и  то  только  среди  крайне
ограниченной  группы населениЯ, а именно в высшем слое общества
и в тех слоЯх, которые  к  нему  подлаживаютсЯ.  ќто  --  честь
рыцарскаЯ,  так  наз.  "point  d'honneur".  ’ак как принципы ее
совершенно отличны от той чести, о которой мы говорили, и  даже
частью   противоположны   им   (ибо  перваЯ  создает  "честного
человека", а втораЯ,  --  "человека  чести"),  то  Я  изложу  в
отдельности все положениЯ, образующие зерцало, кодекс рыцарской
чести.
     1) —есть заключаетсЯ не во мнении других о нашей ценности,
но единственно  в  выpажении  этого  мнениЯ;  существует ли это
мнение в действительности или нет -- это безразлично, не говорЯ
уж о том, обосновано ли оно. ‘огласно этому, другие могут быть,
вследствие нашего поведениЯ, самого скверного о  нас  мнениЯ  и
глубоко  презирать  нас;  но, пока никто не осмеливаетсЯ громко
его высказать, оно нимало не вредит  чести.  €  наоборот,  если
наши  качества и поступки таковы, что вынуждают всех окружающих
(ибо это не зависит от их  произвола)  высоко  ценить  нас,  то
стоит  кому-нибудь,  будь  это гнуснейшаЯ и глупейшаЯ личность,
выказать нам презрение -- и наша  честь  уже  оскорблена,  даже
потерЯна  навеки,  если  мы ее не восстановим. ‹ишним доводом к
тому, что в данном случае важно отнюдь не мнение других, а лишь
его выражение, служит то, то, что оскорблениЯ могут быть  взЯты
назад,  в них можно извинитьсЯ, после чего они считаютсЯ как бы
не нанесенными, изменилось ли при этом само мнение,  вследствие
коего они последовали, и почему оно изменилось -- это не играет
роли;  достаточно  аннулировать  внешнюю  сторону оскорблениЯ и
делу конец. ‡начит, все сводитсЯ не  к  тому,  чтобы  заслужить
уважение, а чтобы вынудить его.
     2)  —есть человека зависит не от того, что он делает, а от
того, что он претерпевает, что с ним  случаетсЯ.  Џо  основному
положению  только  что  рассмотренной, всюду действующей чести,
она зависит только от того, что говорЯт или делают дpyгие:  она
находитсЯ,  следовательно,  в  руках,  висит  на  кончике Языка
каждого встречного;  стоит  ему  захотеть  --  и  она  потерЯна
навеки,  если оскорбленный не восстановит ее особым актом, речь
о котором впереди; акт этот сопрЯжен, однако, с опасностью  длЯ
его  жизни,  свободы,  имущества  и  душевного покоЯ. Џоведение
человека может быть чрезвычайно  порЯдочным,  благородным,  его
характер  --  прекрасным  и  ум  -- выдающимсЯ, -- и все же его
честь каждое мгновение может быть отнЯта: стоит  лишь  обругать
его первому попавшемусЯ, который, хотЯ сам и не нарушил законов
чести,  но  в  остальном  --  последний  из  негодЯев, тупейшаЯ
скотина, бездельник, картежник, запутан  по  уши  в  долгах  --
словом  личность,  не  годЯщаЯсЯ  оскорбленному и в подметки. ‚
большинстве случаев именно такие типы и  оскорблЯют  порЯдочных
людей; ‘енека правильно заметил: "чем ниже, чем более презираем
человек,  тем развЯзнее его Язык" (de consiantia 11); такой тип
вероЯтнее всего накинетсЯ именно на порЯдочного человека:  ведь
противоположности  ненавидЯт друг  друга, а крупные достоинства
пробуждают обычно глухую злобу  в  ничтожных  людЯх;  по  этому
поводу  ѓете  выразилсЯ:  "Ќе  жалуйсЯ на врагов; хуже было бы,
если бы они стали  друзьЯми,  которым  твоЯ  личность  была  бы
вечным, тайным упреком".
     џсно,  насколько  люди только что описанного пошиба должны
быть признательны этому принципу чести, ставЯщему  их  на  одну
доску  с теми, кто во всех остальных отношениЯх неизмеримо выше
их.  …сли  такой  субъект  обругает,  т.  е.  припишет  другому
какое-либо  скверное  свойство,  то хоть на времЯ это сойдет за
объективно  верное  и  обоснованное  суждение,   за   нерушимый
приговор  и  будет на веки вечные почитатьсЯ справедливым, если
не  будет  смыто  кровью;  словом,  оскорбленный,  проглотивший
оскорбление, остаетсЯ на взглЯд так наз. "людей чести" тем, чем
его  назвал  оскорбитель  (будь это гнуснейший человек). ‡а это
"люди чести" глубоко презирают его, избегают, как зачумленного,
напр., открыто, громко отказываютсЯ посещать те  дома,  где  он
бывает,  и  т.  п.  ‘  уверенностью можно отнести происхождение
этого мудрого взглЯда к ‘редним  векам,  когда,  вплоть  до  XV
столетиЯ,   в  уголовном  процессе  не  обвинитель  должен  был
доказывать  вину,  а  обвиненный  --   свою   невинность.   ќто
совершалось  путем "очистительной" клЯтвы, длЯ чего требовались
однако еще consacramentales -- друзьЯ,  которые  поклЯлись  бы,
что  уверены  в  том, что обвиненный не способен на лжеприсЯгу.
…сли таких друзей не было, или обвинитель предъЯвлЯл против них
отвод, то оставалсЯ  Ѓожий  суд,  обычно  в  виде  поединка  --
обвиненный  должен был себЯ очистить, "смыть с себЯ навет". ‚от
откуда берет начало понЯтие "смыть обиду",  да  и  весь  кодекс
чести,  принЯтый  в  среде  "людей чести"; из него выпала разве
только одна клЯтва.
     ќтим   объЯснЯетсЯ    глубокое    возмущение,    неизменно
охватывающее   "людей   чести"  при  обвинении  их  во  лжи,  и
заставлЯющее их требовать крови -- месть, представлЯющаЯсЯ, при
обыденности лжи, весьма странной; в Ђнглии, напр., убеждение  в
ее  обЯзательности  выросло  прЯмо-таки  в  суеверие.  Ѓудто уж
всЯкий, грозЯщий смертью за обвинение его во лжи, сам  ни  разу
не солгал в своей жизни?...
     ‘редневековой уголовный процесс имел и более краткую форму:
обвиненный  отвечал  обвинителю:  "ты  лжешь", после чего прЯмо
назначалсЯ  суд  Ѓожий;  поэтому-то  рыцарский   кодекс   чести
предписывает  в ответ на обвинение во лжи тотчас же вызывать на
поединок.
     ‚от все, относЯщеесЯ к оскорблению. Ќо есть, однако, нечто
еще похуже оскорблениЯ, нечто столь страшное,  что  Я  за  одно
лишь  упоминание  об  этом  в свЯзи с кодексом рыцарской чести,
прошу извинениЯ у "людей чести", знаЯ,  что  при  одной  только
мысли  об  этом  у них забегают мурашки по коже и волосы станут
дыбом; это -- величайшее зло -- summum  malum,  хуже  смерти  и
вечного  проклЯтиЯ.  Њожет случитьсЯ -- horribile dictu -- один
даст другому оплеуху, ударит его. ќто ужасное событие влечет за
собою окончательную потерю чести,  и  если  другие  оскорблениЯ
смываютсЯ кровопусканием, то эта обида может быть начисто смыта
только убийством.
     3)  Љ  чести  не имеет никакого отношениЯ то, каков данный
человек сам по себе, может ли изменитьсЯ его нравственный облик
и тому подобные "праздные" вопросы.  ђаз  она  задета,  или  на
времЯ  утерЯна,  то,  если  поспешить,  ее можно скоро и вполне
восстановить  одним  только  способом  --   дуэлью.   Ќо   если
оскорбитель  не  принадлежит  к  сословию, исповедующему кодекс
рыцарской чести  или  преступил  однажды  против  нее,  то  при
оскорблении  словом, а тем паче действием, приходитсЯ прибегать
к серьезной операции: убить его тут же на месте, если есть  при
себе  оружие,  или  не позже, чем через час -- и честь спасена.
Ћднако, если желательно избежать этого шага из боЯзни свЯзанных
с  ним  неприЯтностей  или  если  неизвестно,   подчинитсЯ   ли
оскорбитель  законам  рыцарской  чести или нет, то остаетсЯ еще
один паллиатив. …сли он был груб,  надо  поступить  с  ним  еще
грубее; если при этом ругани недостаточно, -- можно избить его;
длЯ  спасениЯ  чести  в  таких случаЯх существует рЯд рецептов:
пощечина исцелЯетсЯ ударом палки, эти последние -- плетью;  длЯ
лечениЯ ударов плети иные рекомендуют, как отличное, испытанное
средство  --  плевок в лицо. …сли же пропустить момент длЯ всех
этих средств, то остаетсЯ только прибегнуть к кровопусканию. --
’акой  метод  лечениЯ  вытекает  в   сущности   из   следующего
положениЯ.
     4)  Ќасколько  постыдно быть обруганным, настолько почетно
бы