
     ’от,  кто не знал искушениЯ быть первым в  обществе, ничего не поймет в
политических играх  и  в  стремлении  поработить  других  ради  того,  чтобы
превратить их  в предметы;  он также не угадает, из  каких элементов состоит
искусство презрениЯ. ђедко  встречаютсЯ такие,  кто не испытал  жажды власти
хотЯ бы  в какой-то степени: она длЯ нас естественна, а между тем, если  как
следует  поразмыслить,  она  имеет все свойства  болезненного состоЯниЯ,  от
которого  мы  излечиваемсЯ либо  случайно, либо в силу  внутренней зрелости,
подобной той, что  проЯвилась в Љарле V, когда, будучи в  зените  славы,  он
отрексЯ  в Ѓрюсселе  от престола, преподав миру  урок, что избыток усталости
может толкнуть на не менее удивительные поступки, чем избыток храбрости.  Ќо
ЯвлЯетсЯ ли оно аномалией или чудом, отречение,  этот вызов нашим  привычным
взглЯдам  и  нашей  индивидуальности, и  происходит  лишь  в  исключительные
моменты; это  пограничный  случай, который переполнЯет  радостью философа  и
ставит в тупик историка.
     Џонаблюдайте за  собой в моменты, когда вас мучит честолюбие, вызываЯ у
вас лихорадку. ‡атем тщательно разберите его "приступы". ‚ы установите,  что
им предшествуют любопытные симптомы, особый жар,  который всегда захватывает
и  тревожит  вас. Ћтравленные  грЯдущим из-за  злоупотреблениЯ  надеждой, вы
внезапно  ощутите  ответственность  за  настоЯщее  и  будущее,   пребываЯ  в
зарЯженной   вашим  ознобом  длительности,  вместе  с  которой  вам,  агенту
вселенской анархии, хочетсЯ взорватьсЯ. ‚нимательные к происходЯщему в вашей
голове   и  к   треволнениЯм  вашего   сердца,   сосредоточенные   на  своем
помешательстве,  вы  подстерегаете  и  лелеете  его  симптомы.  €  хотЯ  это
политическое безумие, источник тревог и невероЯтных недугов, и отЯгощает ваш
разум, зато оно  благоприЯтствует инстинктам и погружает вас в  спасительный
хаос. ‚ас  обрадуют и  вдохновЯт  идеи добра и  особенно  -- зла,  воплотить
которые  вы  сочтете себЯ в силах. € такую  ловкую  штуку, такое чудо смогут
сотворить вдруг ваши хвори и недуги, что вы станете властелином всего и всЯ.
     ‚округ себЯ  вы  заметите сходное помешательство у тех, кого снедает та
же страсть. Џокуда они будут находитьсЯ в ее власти, у них, изменившихсЯ
     293


     до  неузнаваемости, сохранитсЯ  состоЯние  опьЯнениЯ, не  похожее ни на
какое  другое. “ них изменитсЯ все,  вплоть до тембра голоса.  —естолюбие --
это наркотик, который превращает того, кто его потреблЯет, в  потенциального
безумца. ’от, кто не наблюдал ни у себЯ,  ни у других этих  стигматов,  этой
животной затравленности,  этого беспокойства  на  лице, искаженном  каким-то
гнусным экстазом,  останетсЯ  чуждым  зловредному  и  благотворному  влиЯнию
‚ласти, тонизирующего ада, смеси Яда и панацеи.
     Ђ теперь вообразите противоположный процесс: лихорадка у  вас схлынула,
чары  исчезли  и  вы  снова   стали  нормальным   человеком,  даже  <i>чересчур</i>
нормальным. Ђмбиций как не бывало, а  следовательно, нет больше  возможности
стать кем-то или чем-то; ничто -- собственной персоной, воплощеннаЯ пустота:
ЯсновидЯщие  железы   и  внутренности,  утратившие  иллюзии   кости,   тело,
заполненное трезвомыслием, очищенное  от самого себЯ, вышедшее из  игры и из
времени, подвешенное к  вашему  "Я", застывшему в каком-то  тотальном знании
<i>без знаний.</i> Њгновение  ушло, как обрести его?  Љто вам его  вернет?  Џовсюду
бешеные да  околдованные, толпа помешанных, которых разум оставил ради того,
чтобы  найти  убежище  у вас,  единственного,  кто  все  понЯл,  абсолютного
наблюдателЯ, заблудившегосЯ среди  глупцов,  ни за что на свете не желающего
принимать участие в поголовном фарсе. Џоскольку пропасть,  отделЯющаЯ вас от
других, непрерывно увеличиваетсЯ, вы начинаете спрашивать себЯ, не открылась
ли вам какаЯ-то ускользающаЯ от остальных реальность. Љакое-то ничтожное или
же хрупкое откровение, содержание которого, правда, остаетсЯ длЯ вас темным.
…динственное,  в  чем вы  уверены, так  это  в том, что вы  достигли  уровнЯ
неслыханного равновесиЯ, ставшего следствием возвышениЯ духа, защищенного от
какого  бы  то ни было  сообщничества  с другими. ЌевероЯтно рассудительный,
более  уравновешенный,   нежели   любой  из   мудрецов,  --  таким  вы  себЯ
представлЯете... Ђ если вы  все  же похожи  на окружающих вас бесноватых, вы
ощущаете, что вас навсегда отделил от них некий пустЯк; это вот ощущение или
эта вот  иллюзиЯ способствует  тому, что,  если  вы  и осуществлЯете  те  же
действиЯ,  что  и они, вы  не вкладываете  в них  ни того же пыла, ни той же
убежденности. Џлутовство  сделаетсЯ длЯ  вас вопросом  чести  и единственным
способом преодолевать "приступы"  или  мешать их  возвращению.  …сли вам длЯ
этого  понадобилось ни  более  ни менее как откровение  или  катастрофа,  вы
сделаете  отсюда вывод, что те, кто никогда не переживали подобного кризиса,
все глубже погружаютсЯ в сумасбродства, присущие человеческому роду.
     ‚ы заметили симметрию? —тобы стать политическим деЯтелем, то есть чтобы
быть сделанным из того  же теста, из которого  делаютсЯ  тираны,  необходимо
умопомешательство;  чтобы   перестать  быть  таковым,  необходимо  еще  одно
помешательство: а не идет ли тут, в сущности, речь о некой метаморфозе нашей
мании  величиЯ? Џерейти  от  желаниЯ  стать  первым  в  обществе  к  желанию
сделатьсЯ последним --  значит через  мутацию гордыни  заменить динамическое
безумие  статичным,  необычным  видом   безумиЯ,  настолько  необычным,  что
проистекающаЯ  из  него самоотверженность относитсЯ, скорее, к сфере аскезы,
нежели политики, и выходит за рамки нашей темы.
     294


     Џоскольку на протЯжении тысЯчелетий стремление к власти  распылЯлось по
многочисленным, малым  и  большим, свирепствовавшим тут и там  тираниЯм, то,
похоже, наступила пора, когда ему нужно собратьсЯ, сконцентрироватьсЯ, чтобы
достичь   кульминации  в  одной-единственной   тирании,  котораЯ   бы  стала
выражением этой  жажды, котораЯ всегда пожирала и продолжает пожирать земной
шар.  ќта  тираниЯ стала бы  пределом всех  наших мечтаний  о власти, венцом
наших ожиданий и заблуждений. ђассеЯнное человеческое стадо собралось бы под
присмотром одного безжалостного пастырЯ, своего рода  планетарного  монстра,
перед которым  народы пали бы ниц в смЯтении,  граничащем с экстазом. ‚ажнаЯ
глава истории -- коленопреклоненный мир  -- будет  таким образом перевернут.
Џосле  чего  начнетсЯ  дробление нового  царства и  возврат  к  первобытному
беспорЯдку, к  старой  анархии; восстанут подавлЯемые  пороки и ненависть, а
вместе с ними и малые тираны из прошлых  циклов.  Џосле великого  рабства --
просто  рабство.  Ќо,  освободившись  от  чудовищной  неволи,  те,   которые
останутсЯ в живых,  из рЯда  вон  выходЯщие  жертвы,  будут гордитьсЯ  своим
стыдом и торжественно вспоминать об этом.
     Њой  пророк  -- „юрер<sup>1</sup>. —ем  больше  Я наблюдаю  за шествием
веков,  тем сильнее  убеждаюсь, что единственный образ, способный  проЯснить
его смысл, -- это "‚садники Ђпокалипсиса". ‚ремена  сменЯютсЯ не  иначе, как
топча и давЯ толпы; слабые  погибнут, как, впрочем,  и  сильные,  и даже эти
всадники погибнут, кроме  <i>одного.</i> €менно ради  него,  ради его ужасной славы
наполнЯлись  страданиЯми  и  воплЯми  века.  <i>џ</i>  вижу,  как  он   растет  над
горизонтом, различаю уже наши стоны и даже слышу наши крики.  € спускающаЯсЯ
ночь,  котораЯ пронзит нас до костей своим холодом, принесет нам не мир, как
принесла его псалмопевцу, но ужас.
     …сли судить о  нашей эпохе по порожденным ею тиранам, то она была какой
угодно,  только  не  посредственной. —тобы найти ей  равные,  нужно  было бы
поднЯтьсЯ по реке времени до ђимской империи или  до  монгольских нашествий.
ѓитлеру в гораздо большей степени, нежели ‘талину, выпала честь задавать тон
нашему столетию. Ћн важен даже не столько  сам по себе, сколько в силу того,
что позволЯет увидеть эскиз нашего будущего,  -- как провозвестник какого-то
смутного   пришествиЯ   и   космической   истерии,   как   предтеча  деспота
континентального масштаба, которому удастсЯ объединить мир с помощью  науки,
призванной  не  освободить нас,  а  поработить.  ’ак  уже случалось в давние
времена;  в  один  прекрасный день мы вновь это увидим.  Њы  рождены,  чтобы
существовать,  а  не  знать; чтобы  быть,  а  не  самоутверждатьсЯ.  ‡нание,
возбуждаЯ  и  стимулируЯ  нашу жажду  власти,  неминуемо  приведет  к  нашей
погибели. ‚ "Љниге  ЃытиЯ" лучше, чем в наших мечтах  и системах,  определен
наш удел.
     ‚се,  что   мы  сами  постигли,  любое  знание,  извлеченное  из  наших
собственных  глубин,  мы  должны будем  искупать, расплачиваЯсь за  него еще
большей  неуравновешенностью. Џлод внутреннего беспорЯдка,  определенной или
неЯсной болезни, расстройства,  преследующего  нас с  самого  начала  нашего
существованиЯ, -- знание  изменЯет структуру человека. Љаждый должен платить
за   малейший   ущерб,   который  наносит   мирозданию,   сотворенному  ради
безмЯтежности  и  застоЯ.  ђано  или поздно человек покаетсЯ в том,  что  не
оставил его нетронутым. ќто верно в том, что касаетсЯ позна-
     295


     ниЯ,  но  еще  более  верно  в   том,  что  касаетсЯ  властолюбиЯ,  ибо
посЯгательство   на  ближнего  влечет   более   суровые  и  безотлагательные
последствиЯ,  нежели посЯгательство  на  тайну или попросту  на материю.  Њы
начинаем с того, что заставлЯем дрожать других, однако другие в конце концов
передают нам собственные страхи. ‚от почему  в глубоком страхе живут и  сами
тираны. ‘трах, который  изведает  наш грЯдущий властелин,  несомненно, будет
оттенен неким  зловещим  блаженством, коему подобного  никто  не  испытывал,
страх,  подобающий отшельнику, существу сугубо одинокому, возвышающемусЯ над
всем человечеством, похожему на Ѓога, царствующего  среди всеобщего испуга и
не  имеющей  ни  начала,  ни конца паники, сочетающего в себе  Язвительность
ЏрометеЯ  и  заносчивость €еговы,  ЯвлЯющегосЯ позором длЯ воображениЯ и длЯ
мысли  и  вызовом  мифологии и  теологии.  …стественно, что после  монстров,
размещавшихсЯ  в городах,  царствах  или империЯх,  должен поЯвитьсЯ  кто-то
самый могущественный, который придет к власти, воспользовавшись какой-нибудь
катастрофой,  уничтожением  каких-то   народов  и  наших  свобод.   €сториЯ,
ЯвлЯющаЯсЯ рамками,  в которых мы  осуществлЯем нечто противоположное  нашим
чаЯниЯм, в которых  мы их непрестанно искажаем, Явно  не обладает ангельской
сущностью.  Џоразмыслив над  ней,  мы  обнаружим  в  себе  одно-единственное
желание: довести Язвительность до уровнЯ гнозиса.
     ‚се люди  более  или менее завистливы; политические  деЯтели завистливы
абсолютно. Њы становимсЯ таковыми в той  мере,  в  какой не выносим тех, кто
находитсЯ рЯдом с нами или выше  нас. ЏуститьсЯ в неважно какое, даже совсем
пустЯковое  предприЯтие  --  значит  подвергать  себЯ  риску  стать  жертвой
зависти,  этой  высшей прерогативы живущих, этого  закона  и  движущей  силы
поступков. Љогда она вас  покидает, вы  становитесь насекомым, ничтожеством,
тенью. € больным. Ђ когда она поддерживает вас, она укреплЯет вашу  гордыню,
заботитсЯ  о  ваших  интересах,  побеждает апатию, творит чудеса.  ђазве  не
странно, что  ни одна  медицинскаЯ доктрина,  ни  один  моральный кодекс  не
говорит  о  ее  благодеЯниЯх, несмотрЯ на  то  что  она,  будучи милосерднее
провидениЯ, опережаЯ наши мысли, направлЯет  наши  шаги? ѓоре тому, кому она
не ведома, кто пренебрегает ею или шарахаетсЯ от нее! ’ем самым он увиливает
от последствий первородного греха, от необходимости действовать, создавать и
разрушать. …сли человек неспособен завидовать другим, то зачем они будут ему
нужны?  …го ожидает жалкаЯ  судьба. —тобы  спасти его,  его нужно  заставить
брать за образец тиранов  и  научитьсЯ извлекать  пользу из их  излишеств  и
злодеЯний. “ них, а не у  мудрецов  он заново научитсЯ проникатьсЯ любовью к
вещам, как жить и деградировать. Џусть он возвыситсЯ до  греха и возвратитсЯ
мысленно  к  грехопадению,  если  тоже  хочет  быть причастным ко  всеобщему
разложению,  к  этой  эйфории  проклЯтиЯ,  в которую  погружены  все  твари.
Џреуспеет  ли  он  в  этом? ’ут не может быть никакой уверенности, так как у
тиранов он сможет перенЯть их одиночество. ’ак пожалеем же его, сжалимсЯ над
несчастным,  который не пожелал ни развивать свои пороки,  ни  соперничать с
кем-либо и остаетсЯ сам не свой где-то ниже всех остальных людей.
     …сли поступки -- это плоды  зависти, тогда понЯтно, почему политическаЯ
борьба в ее конечном выражении сводитсЯ к расчетам и уловкам, на-
     296


     правленным  на устранение  конкурентов  или врагов.  ‚ы хотите  попасть
точно  в  цель? ’огда начните  с ликвидации тех, кто мыслит  сообразно вашим
категориЯм  и  предрассудкам  и,  пройдЯ путь  бок  о  бок  с вами,  мечтает
непременно  вас  вытеснить  или  сразить.  ќто  наиболее  опасные  из  ваших
противников; ограничьтесь ими, остальные могут подождать. …сли бы Я пробилсЯ
к  власти,  первой  моей  заботой стало  бы  устранение  всех  моих  друзей.
„ействовать иначе  -- значит халтурить  и дискредитировать  тиранию. ѓитлер,
весьма  компетентный в  этой сфере,  проЯвил мудрость, избавившись от  ђема,
единственного, кто обращалсЯ к нему на "ты", и от большей части своих первых
соратников. ‘талин, со своей стороны, с не меньшим успехом провел московские
процессы.
     Џока  завоеватель  удачлив,  пока  он  продвигаетсЯ  вперед,  он  может
позволить себе  какое угодно  злодеЯние; общественное  мнение его оправдает.
…два  фортуна от него отвернетсЯ, малейшаЯ ошибка оборачиваетсЯ против него.
‚се  зависит   от  <i>момента,</i>  когда  убивают:  преступление  в  зените  славы
упрочивает  власть  с  помощью  свЯщенного  страха,  который  оно   внушает.
€скусство   заставить   себЯ   боЯтьсЯ   и   уважать   равнозначно   чувству
своевременности.  Њуссолини,   это  олицетворение   неловкого  и  невезучего
деспота, начал проЯвлЯть  жестокость, когда его провал стал  очевиден, когда
он  утратил престиж:  несколько  месЯцев неуместного мщениЯ уничтожили плоды
двадцатилетнего  труда.  Ќаполеон был  прозорливее: если бы он расправилсЯ с
герцогом ќнгиенским позднее, например после русской кампании, он  оставил бы
о себе памЯть, как  о палаче; а теперь  это убийство лежит на его  репутации
как пЯтно, но не более того.
     …сли  управлЯть,  на  худой  конец, можно  и  без преступлений, то  без
несправедливости абсолютно  невозможно.  ‚ажно, однако, дозировать  и  то  и
другое, причем совершать их  надо урывками. „лЯ того чтобы вам все простили,
вы должны уметь изображать  гнев или безумие,  чтобы,  производЯ впечатление
человека  кровожадного  по  недосмотру,  осуществлЯть  ужасные  махинации  с
добродушным видом.  ЂбсолютнаЯ власть -- вещь  нелегкаЯ:  преуспевают в  ней
только  настоЯщие   артисты  и   убийцы   с   размахом.  Ќет   ничего  более
восхитительного с человеческой  и более жалкого с исторической точки зрениЯ,
чем тиран, снедаемый угрызениЯми совести.
     "Ђ что народ?" -- спросите вы. Њыслитель или историк, употреблЯющий это
слово  без  иронии,  выдает  свою  низкую  квалификацию. ‘лишком  уж  хорошо
известно,  каково предназначение  "народа":  сносить  все,  что  происходит,
сносить  причуды правителей  и быть  готовым к осуществлению  любых  планов,
призванных обескровить его и сделать его положение еще более тЯжелым.  ‹юбой
политический эксперимент, каким  бы "прогрессивным" он ни был, проводитсЯ за
его счет и  обращаетсЯ против  него:  он носит  стигматы  рабства, результат
божеского  или  дьЯвольского  проклЯтиЯ.  †алеть  его  бесполезно: его  дело
безнадежно. Ќации и  империи  формируютсЯ из-за  его  потворства беззаконию,
объектом которого он оказываетсЯ. Ќет ни главы  государства, ни завоевателЯ,
который  не презирал бы его, но он принимает это  презрение и даже живет им.
…сли бы народ перестал быть мЯгкотелым, перестал бы приносить себЯ в  жертву
и  пошел бы наперекор  своей судьбе, общество исчезло  бы, а  вместе с ним и
собственно историЯ. Ќе будем, однако,  чересчур оптимистичны: ничто в нем не
предвещает такой вос-
     297


     хитительной  возможности.   Ќарод   как   таковой  представлЯет   собой
приглашение к деспотизму. Ћн переносит свои испытаниЯ, порой их домогаетсЯ и
восстает против них лишь длЯ того, чтобы подвергнутьсЯ новым, более суровым,
чем  прежде. ’ак как революциЯ ЯвлЯетсЯ длЯ него единственной  роскошью,  он
устремлЯетсЯ в нее, причем даже не столько ради того, чтобы извлечь какие-то
выгоды  или улучшить свою судьбу, сколько с тем, чтобы обрести и самому тоже
право  быть наглым, преимущество, которое утешает его,  ЯвлЯЯсь  реваншем за
его  привычные  неудачи,  и  которое  он,  однако,  терЯет  сразу  же  после
устранениЯ  привилегий   смутного   времени.  Џоскольку  ни  один  режим  не
обеспечивает ему  никакого спасениЯ и избавлениЯ, народ приспосабливаетсЯ ко
всем  им  и не приемлет никакого.  €  все, на  что  он  может  притЯзать  во
временном отрезке от  ‚семирного  потопа  до ‘трашного суда,  так это честно
исполнЯть свою миссию побежденного.
     Ќу  а  возвращаЯсь к  нашим  друзьЯм, следует  сказать,  что кроме  уже
упомЯнутой причины, диктующей  необходимость их устранениЯ, существует и еще
одна:  им  слишком хорошо  известна  наша ограниченность  и  наши недостатки
(дружба сводитсЯ  именно  к этому,  и ни  к чему  иному),  чтобы  они  могли
заблуждатьсЯ  относительно   наших  заслуг.  Љроме   всего  прочего,  будучи
враждебно настроенными к возведению нас  в ранг кумиров (к чему общественное
мнение оказываетсЯ  весьма  расположенным),  следЯ за сохранением  мнениЯ  о
нашей посредственности  и нашей  <i>реальной</i> значимости, они развенчивают  миф,
который нам хотелось бы сочинить относительно самих себЯ,  привЯзывают нас к
нашему подлинному облику и показывают, насколько лжив тот наш образ, который
создаем  мы сами.  Љогда  же  они  соглашаютсЯ  удостоить  нас  какой-нибудь
похвалы, то вкладывают в нее столько намеков  и недомолвок, что лесть в силу
своей сдержанности становитсЯ  равносильной  оскорблению. ‚тайне они  желают
нашей  слабости,  нашего унижениЯ  и  нашей  погибели.  “подоблЯЯ  наш успех
узурпации, они используют всю свою прозорливость длЯ анализа наших  мыслей и
поступков,   чтобы  дать   всем   представление   о  бессодержательности,  а
милосердными становЯтсЯ лишь тогда, когда мы начинаем катитьсЯ по наклонной.
Џри виде наших кувырканий их предупредительность бывает столь живой, что они
и  вправду  проникаютсЯ   к  нам  любовью,  умилЯютсЯ  нашим   невзгодам   и
пренебрегают  своими собственными бедами ради  того, чтобы разделить с  нами
наши  и   насладитьсЯ  ими.  ‚о  времЯ  нашего  возвышениЯ  они  безжалостно
вглЯдывались  в нас и  были  <i>объективны.</i>  ’еперь  они  могут себе  позволить
деликатность видеть нас не такими, какие мы есть, и прощать нам наши прежние
успехи, ибо убеждены, что новых у  нас  уже не будет. € они испытывают к нам
такую слабость, что  тратЯт  лучшее  свое времЯ на то, чтобы  интересоватьсЯ
нашими извращениЯми и приходить в восторг от наших упущений. Ѓольшой ошибкой
–езарЯ  было то,  что он доверЯл своим близким,  тем, которые,  наблюдаЯ его
вблизи,   не   могли  согласитьсЯ  с   его   притЯзаниЯми   на  божественное
происхождение. Ћни отказались обожествить  его; на это согласилась толпа, но
толпа  на  все соглашаетсЯ. …сли  бы  он  отделалсЯ  от  друзей,  то  вместо
бесславной смерти его ожидал бы долгий апофеоз и пышное увЯдание, подобающее
подлинному богу. ЌесмотрЯ на свою проницательность,  он был легковерен и  не
знал, что ближние -- наихудшие враги <i>статуи.</i>
     298


     ‚   республике,   этом  раю  хилости,  политические  деЯтели   --   это
законопослушные  маленькие тираны. ‘ильнаЯ же  личность  законов  не уважает
или,  скорее,  уважает  лишь  те  из  них,  автором  которых  она  ЯвлЯетсЯ.
‘пециализируЯсь на беспримерном, такой  человек считает  ультиматум почетной
вершиной  своей карьеры. ‡аполучив возможность  послать  один  или несколько
ультиматумов, он испытывает такое сладострастие, по сравнению  с которым все
прочие удовольствиЯ  кажутсЯ просто  жеманством.  Ќе  могу себе представить,
чтобы кто-то мог  притЯзать на руководство, если он  не вожделеет о такой не
имеющей   себе   равных,   оскорбительной   провокации,   даже   еще   более
отвратительной,   чем  обычно  следующаЯ   за   ней  агрессиЯ.  "‚  скольких
ультиматумах он повинен?" -- таким должен был бы быть вопрос  о  любом главе
государства. Љак, в его активе  нет ни одного ультиматума? €сториЯ презирает
его, поскольку она оживлЯетсЯ  лишь при встрече с ужасным и  омерзительным и
скучает, когда имеет  дело с терпимостью,  с  либерализмом,  с режимами, при
которых темпераменты хиреют, а  наиболее злобные люди в лучшем случае внешне
напоминают собой слащавых заговорщиков.
     Њне  жалко тех, кому  не ведомы  мечты  о беспредельной власти и кто не
ощущал в себе вихрей грозовых эпох. ѓде она, та пора, когда моим принципом и
богом был Ђриман<sup>1</sup>, когда Я, восхищаЯсь былым варварством, слушал,
как  во  мне катЯтсЯ  лавины  древних орд,  сеЯ  на  своем  пути услаждающие
воображение катастрофы?  Љак бы ни погрЯз  Я теперь в умеренности,  все же у
менЯ  сохранилась  слабость к  тиранам, каковых  Я  по-прежнему  предпочитаю
спасителЯм и пророкам. џ люблю их за то,  что они не прЯчутсЯ за формулы, за
то, что их обаЯние  двусмысленно, за их жажду саморазрушениЯ, в то времЯ как
другие, охваченные беспредельными амбициЯми, маскируют свои цели обманчивыми
проповедЯми,  отворачиваютсЯ от граждан, чтобы царить  в  их сознании, чтобы
завладеть им, укоренитьсЯ в нем  и долго-долго высасывать  из него соки, при
этом  не навлекаЯ на  себЯ упреков,  вполне заслуженных, в бестактности  или
садизме. —его стоит слава завоевателей по сравнению с  властью Ѓудды, €исуса
или Њагомета!  ’ак откажитесь  от  мыслей о славе, если вас не мучит соблазн
основать  новую религию! •отЯ  и  в этом секторе места уже разобраны, да еще
как, людЯм  несвойственно  быстро сдаватьсЯ:  кто такие  вожди сект,  как не
основатели религий второго порЯдка? …сли говорить лишь о действенности,  то,
к примеру, Љальвин<sup>2</sup> и ‹ютер, вызвавшие цепную реакцию до сего днЯ
не разрешенных конфликтов, затмЯт Љарла V  или ”илиппа II. „уховный цезаризм
утонченнее  и богаче  потрЯсениЯми,  нежели  цезаризм  в  собственном смысле
слова:  если  вы хотите прославить свое имЯ, пусть его  упоминают в свЯзи  с
какой-нибудь –ерковью,  а не  империей.  ’огда  у вас будут неофиты, всецело
преданные  вашей судьбе или вашим прихотЯм, приверженцы,  которых вы сможете
по своему усмотрению спасать или истЯзать.
     ѓлавари  сект не отступают ни перед  чем,  ибо  даже сомнениЯ  ЯвлЯютсЯ
составной  частью их тактики. Ќо  даже если  не  брать такую крайность,  как
секты,  простое  желание  учредить религиозный орден в смысле  амбициозности
значит  больше, чем править  городом  или  что-то  завоевать  силой  оружиЯ.
ЏрокрадыватьсЯ  в  души, становитьсЯ  хозЯином  их тайн,  в каком-то  смысле
отбирать их у самих себЯ, лишать их целостности, похищать у них
     299


     все, вплоть до их права на собственную совесть, исключительного  права,
почитающегосЯ неприкосновенным, -- какой тиран,  какой завоеватель метил так
высоко? ‚  любом  случае  религиознаЯ  стратегиЯ всегда будет более хитрой и
подозрительной,  нежели политическаЯ. —тобы  измерить расстоЯние, отделЯющее
хитрости  исповедальни  от хитростей  министерства или престола,  достаточно
сопоставить  "„уховные опыты", под  видимой  отрешенностью  которых  кроетсЯ
столько злобы, с неприкрытой откровенностью "ѓосударЯ"<sup>1</sup>.
     —ем ожесточеннее стремление к власти  у духовных  вождей, тем больше, и
не без оснований,  они стремЯтсЯ обуздать его у других. Џредоставь любого из
нас  самому себе, и  мы стали бы  занимать  все  пространство,  даже воздух,
считаЯ  себЯ их собственниками.  Ћбщество, претендующее на то,  чтобы  слыть
совершенным,  должно  ввести в  моду  смирительную  рубашку или  сделать  ее
ношение обЯзательным. €бо человек не шелохнетсЯ,  не сотворив зла.  ђелигии,
силЯсь  исцелить  его  от   одержимости  властью  и  придать  неполитическое
направление его чаЯниЯм,  объединЯютсЯ  с авторитарными режимами, поскольку,
совсем как они,  хотЯ и другими методами, хотЯт  укротить  его, обуздать его
натуру, врожденную манию величиЯ. —то действительно упрочивало доверие к ним
и посредством чего они до сих пор справлЯлись с нашими склонностЯми, так это
элемент аскезы, но сейчас он  утратил  над нами  власть.  ђезультатом  стало
губительное  освобождение,  освобождение  во  всех  направлениЯх,  и  теперь
абсолютно свободные, сбросившие  цепи и отвергшие  суевериЯ, мы созрели  длЯ
лечениЯ  террором. Љто домогаетсЯ  полной свободы,  достигает  ее  лишь ради
возвращениЯ к  отправной точке, к  своей  изначальной порабощенности. Ћтсюда
уЯзвимость развитых обществ, этих аморфных масс, лишенных кумиров и идеалов,
опасно избавленных от фанатизма  и органических свЯзей и столь растерЯвшихсЯ
среди  своих капризов и конвульсий, что  они  надеютсЯ -- и это единственнаЯ
мечта, на которую они еще способны, --  на безопасность и догмы ига. ЏотерЯв
способность брать  на  себЯ  ответственность за  собственную судьбу, они еще
чаще, чем примитивные общества, предпринимают  попытки установить деспотизм,
дабы   он  избавил  их  от   последних  остатков  утомительного,  пустого  и
бессмысленно навЯзчивого стремлениЯ к власти.
     Њир без тиранов стал бы скучен, как зоопарк  без гиен. •озЯин, которого
мы  в трепете ожидаем, будет как раз любителем тухлЯтины, и рЯдом  с ним все
мы будем выглЯдеть как падаль. Џусть придет нас понюхать, пусть вывалЯетсЯ в
наших миазмах! “же и сейчас над миром витает новый запах.
     „лЯ  того  чтобы   не   уступать  политическим  искушениЯм,  необходимо
постоЯнно присматривать друг за другом.  Љак в этом преуспеть, особенно  при
демократическом  режиме,  чей  главный  порок  заключаетсЯ  в  том,  что  он
позволЯет  первому  встречному  нацелитьсЯ  на  власть и  предоставлЯет  ему
свободно  проЯвлЯть  свои  амбиции? ‚  результате  вокруг  кишат  фанфароны,
бессмысленные спорщики, какие-то безумцы,  которых рок отказываетсЯ отметить
своей печатью, неспособные на подлинное неистовство  и одинаково непригодные
и к триумфу, и к краху. Њеж тем именно их ничтожество делает возможными наши
свободы, гарантирует  нам эти свободы, на которые покушаютсЯ  исключительные
личности. “важающей себЯ республике
     300


     следовало бы взволноватьсЯ при поЯвлении великого человека, изгнать его
из своего лона или  хотЯ  бы  воспрепЯтствовать  тому, чтобы о  нем  слагали
легенду. …й это претит? „ело в том, что ослепленнаЯ своим будущим губителем,
она   больше   не  верит  в  свои  институты  и  не  видит  смысла  в  своем
существовании. Ћна  путаетсЯ в собственных законах,  а  законы,  защищаЯ  ее
врага,  настраивают ее,  вынуждают ее уйти  в отставку. €знемогаЯ от избытка
собственной  терпимости,  она  щадит  противника,  который  не  пощадит  ее,
дозволЯет  формулировать  подтачивающие  и  разрушающие  ее мифы,  поддаетсЯ
нежным уговорам своего палача. €меет ли  она право существовать дальше, если
сами  ее принципы приближают ее гибель?  ‚от  трагический парадокс  свободы:
посредственности, которые только и делают возможными ее проЯвлениЯ, не могут
гарантировать ей долгую жизнь. Њы  всем обЯзаны их ничтожеству и все  терЯем
из-за  нее. ‘тало быть, они никогда не в состоЯнии  справитьсЯ  со  стоЯщими
перед ними задачами. € вот эту посредственность Я ненавидел в ту пору, когда
безоговорочно  любил  тиранов, о  которых,  однако,  нужно сказать,  что,  в
отличие от их карикатур  (а любой  демократ -- это опереточный тиран), у них
есть  судьба,  и даже <i>слишком</i>  много судьбы.  €  если  Я  исповедовал  культ
тиранов,  то  происходило  это  потому,  что,  обладаЯ  инстинктом  отдавать
приказы, они не опускаютсЯ ни до диалога, ни до аргументов: они приказывают,
издают декреты, не снисходЯ до оправданиЯ своих поступков. Ћтсюда их цинизм,
который  Я  ставил  выше  всех  добродетелей  и  всех  пороков  как  признак
превосходства и  даже  благородства, который, в моих глазах,  выделЯл их  из
остальных  смертных. Ѓудучи не в силах возвыситьсЯ до них делами, Я надеЯлсЯ
достичь этого словом, практикуЯ софизмы и  невероЯтный вздор: стать столь же
одиозным в духовной сфере, какими они  были в сфере власти, создавать вакуум
с помощью слова, взорвать глагол, а вместе с ним и мир, лопнуть одновременно
с  тем  и другим и в  конце концов  оказатьсЯ под  их  обломками! ’еперь же,
обманутый  этими сумасбродствами и всем, что красило мою  жизнь, Я дошел  до
мечтаний  о  городе,  ЯвлЯющемсЯ  чудом  умеренности,  управлЯемом  командой
восьмидесЯтилетних,  слегка маразматических  старцев, машинально любезных  и
еще достаточно трезвомыслЯщих, чтобы плодотворно пользоватьсЯ своей немощью,
свободных от  желаний, сожалений, сомнений и настолько  озабоченных всеобщим
равновесием  и благосостоЯнием,  что  даже  в  улыбке они признали  бы  знак
беспорЯдка или  подрывной деЯтельности. Ќыне же моЯ деградациЯ столь велика,
что даже демократы представлЯютсЯ мне чересчур амбициозными и исступленными.
’ем  не менее Я  мог  бы  сделатьсЯ  их сообщником, если  бы их ненависть  к
тирании была искренней. Ќо они питают к ней отвращение лишь потому, что  она
ограничивает  сферу  их  деЯтельности в частной жизни и  загонЯет в тупик их
собственного ничтожества. …динственный уровень  величиЯ, которого они  могут
достичь, -- это  величие проигравших. €х следует ликвидировать, это будет им
к  лицу;  и,  когда они  в том  преуспевают, они  вполне заслуживают  нашего
уважениЯ.  ‚  целом,  чтобы  разрушить  какое-либо  государство,  необходимы
известное воодушевление, особые задатки  и даже таланты. Ќо может случитьсЯ,
что  этому  поспособствуют обстоЯтельства.  ’огда  задача  облегчаетсЯ,  что
доказывает пример стран, находЯщихсЯ в упадке, лишенных внутренних ресурсов,
сделавшихсЯ добычей неразрешимых проблем, распрей, игры противоречивых
     301


     мнений  и тенденций. ’ак обстоЯли дела с „ревней ѓрецией. Џоскольку  мы
только  что  говорили  о крахе,  то  следует  сказать,  что  ее  случай  был
идеальным:  можно  подумать,  что  она  сама  поработала  ради  того,  чтобы
представить образец  краха и отнЯть у потомков желание  пытатьсЯ  предложить
что-нибудь лучшее. ЌачинаЯ  с III в. до н. э., когда внутреннЯЯ сущность  ее
оказалась размытой, когда ее  идолы закачались, а политическаЯ жизнь свелась
к борьбе македонской  и  римской партий, она  оказалась  вынужденной,  чтобы
разрешить  кризисы   и  исцелитьсЯ  от  проклЯтьЯ  своих  свобод,  допустить
иностранное господство, согласитьсЯ на более чем  пЯтивековое римское иго, к
чему ее в  немалой  мере подготовили утонченность и разложение  ее общества.
Џосле  того  как  политеизм  оказалсЯ сведенным к  нагромождению сказок, она
утратила  свой  религиозный,  а  вместе  с  ним и  политический  гений,  две
нерасторжимо свЯзанные реальности:  поставить  под сомнение  богов  означает
оспорить  существование  полиса,  которым  они  повелевают.  Ћна  не  смогла
пережить своих богов,  так же как впоследствии ђим --  своих. „лЯ того чтобы
убедитьсЯ,  что   одновременно  с  религиозным  инстинктом  она  потерЯла  и
политическое  чутье,   достаточно  посмотреть  на   ее  поведение  во  времЯ
гражданских  войн:  она  всегда  поддерживала  не ту  сторону,  какую нужно,
составлЯла  коалицию  с  Џомпеем<sup>1</sup>  против  –езарЯ<sup>2</sup>,  с
Ѓрутом<sup>3</sup> -- против Ћктавиана<sup>4</sup> и  ЂнтониЯ<sup>5</sup>, с
Ђнтонием --  против  Ћктавиана, регулЯрно примыкала к  неудачникам, словно в
своем нескончаемом  фиаско  обретала своеобразную стабильность, стабильность
непоправимого, а вместе с ней -- утешение и удобство. Љогда народы устают от
своих  богов  или  когда  даже  боги  от  них  устают,   то  чем  более  они
цивилизованны,   тем  с   большей  легкостью  рискуют  потерпеть  поражение.
ѓражданин  совершенствует  свою личность в  ущерб  общественным  институтам;
переставаЯ доверЯть им, он становитсЯ неспособным их защищать. Љогда римлЯне
в контакте с греками в  конце концов  набрались культуры, а  стало  быть,  и
ослабли, дни  республики  оказались  сочтены.  Ћни  смирились с  диктатурой,
которую втайне, может  быть,  даже  призывали:  нет такого ђубикона, который
можно пересечь без сообщничества коллективной усталости.
     Џрисущий  всем режимам  принцип  смерти  заметнее  в республиках, чем в
диктатурах:  первые  провозглашают  и  афишируют  его,  вторые   скрывают  и
отрицают. ’ем не менее последним удаетсЯ благодарЯ такому подходу обеспечить
себе более длительную и прежде всего  более <i>полноценную</i> жизнь: они подгонЯют
событиЯ  и культивируют  их,  тогда  как  республики  с  легкостью  без  них
обходЯтсЯ, ибо  свобода  есть  состоЯние отсутствиЯ, отсутствиЯ,  способного
к...  вырождению, когда граждане, изнуренные тЯжкой обЯзанностью быть самими
собой, стремЯтсЯ только к смирению и отказу, к удовлетворению своей тоски по
рабству. Ќет ничего более  прискорбного, чем зрелище истощениЯ и банкротства
республики: об  этом следовало  бы  говорить в  тональности  элегии  или  же
эпиграммы или,  еще лучше, в тональности  "„уха законов"<sup>6</sup>: "Љогда
‘улла<sup>7</sup>  захотел вернуть  ђиму свободу, ђим не смог принЯть  ее. ‚
нем  сохранЯлись лишь  ничтожные  остатки доблести.  Џоскольку же  последней
становилось все меньше, вместо того чтобы пробудитьсЯ после –езарЯ, ’ибериЯ,
Љалигулы<sup>8</sup>,  ЉлавдиЯ<sup>9</sup>, Ќерона,  „омициана<sup>10</sup>,
ђим делалсЯ все более рабским: все удары наносились  по тиранам и ни один --
по тирании". Ђ все дело тут в  том,  что  к тирании можно  привыкнуть,  даже
полюбить ее, и бывает, что человеку приЯтнее погрЯз-
     302


     нуть в  страхе, нежели переносить  тоску  быть самим собой.  Љогда  это
Явление обретает всеобщность, поЯвлЯютсЯ цезари: как  их винить, коль  скоро
они ЯвлЯютсЯ ответом на запросы нашего убожества и на мольбы нашей трусости?
Ћни   заслуживают   даже   восхищениЯ,   поскольку   занимаютсЯ  убийствами,
непрестанно  о них думают,  принимают на себЯ  их позор  и  бесчестие  и так
погружаютсЯ в мысли об этом, что  забывают о самоубийстве и изгнании,  вещах
менее зрелищных,  но  более  мЯгких и приЯтных.  ‚ыбираЯ самое  трудное, они
могут процветать лишь в смутные времена, поддерживаЯ хаос или обуздываЯ его.
ЃлагоприЯтствующаЯ тиранам эпоха обычно совпадает с  концом цивилизации. ќто
очевидно  в том, что  касаетсЯ античного мира, и будет столь  же  очевидно в
мире современном, идущем прЯмой  дорогой к тирании, гораздо более  страшной,
нежели та,  что свирепствовала  в  первые  века нашей  эры.  ќлементарнейшие
размышлениЯ об  историческом  процессе, у завершениЯ  которого мы находимсЯ,
подсказывают,    что   цезаризм    станет   режимом,    которым   закончитсЯ
жертвоприношение   наших   свобод.   …сли  континенты  должны  быть  спаЯны,
объединены,  то этому поспособствует  сила, а не убеждение. Џодобно  ђимской
империи, империЯ грЯдущаЯ будет создаватьсЯ мечом и при участии  нас всех, о
чем свидетельствуют сами наши страхи.
     …сли мне возразЯт, что это всего лишь слова, Я отвечу, что, возможно, Я
и впрЯмь опережаю событиЯ. „аты  не  имеют значениЯ. Џервые  христиане ждали
конца   света   с  минуты   на  минуту;   они  ошиблись  лишь  на  несколько
тысЯчелетий... џ тоже могу  ошибитьсЯ на целый порЯдок срока ожиданиЯ.  Ќо в
конце концов видение  нельзЯ ни взвесить, ни измерить:  мое видение грЯдущей
тирании  встает  передо  мной  с такой  определенной  очевидностью,  что мне
кажетсЯ просто позорным доказывать его  обоснованность. ќто -- убежденность,
базирующаЯсЯ и  на содрогании, и  на аксиоме. џ  принимаю ее  с  горЯчностью
припадочного   и  уверенностью   геометра.   Ќет,  Я  не  занимаюсь   пустым
разглагольствованием и не обманываюсь. € Я  не мог бы даже сказать  вместе с
Љитсом, что  "менЯ  охватило  ощущение тени". ‘корее,  менЯ  затоплЯет свет,
Ясный и нестерпимый, который не позволЯет мне увидеть конец света (вот тогда
бы  Я разглагольствовал), но  позволЯет  увидеть конец  определенного  стилЯ
цивилизации и образа жизни. …сли ограничитьсЯ лишь  близким будущим, и более
конкретно  --  …вропой,  то  мне представлЯетсЯ с предельной  Ясностью,  что
единство ее будет достигнуто  не через соглашениЯ и рассуждениЯ, как считают
некоторые,  а  через  насилие,  сообразно  законам,  по  которым  образуютсЯ
империи. „лЯ того чтобы старые народы, запутавшиесЯ в своей взаимной зависти
и  провинциальных  навЯзчивых идеЯх, отказались и избавились от них,  нужно,
чтобы их принудила к этому железнаЯ  рука, ибо они никогда на это  не пойдут
по  собственной воле.  Џорабощенные  и вместе  причастившиесЯ к  унижениЯм и
поражению,  они смогут посвЯтить себЯ сверхнациональному  творческому  труду
под  бдительным  и  насмешливым  взором  нового  хозЯина.  €х  неволЯ  будет
великолепной,  и  они  станут  заботитьсЯ  о ней  с  рвением  и  изЯществом,
употреблЯЯ  на  это остатки  своего  гениЯ. Ћни  дорого  заплатЯт за расцвет
своего рабства.
     ‚от так  …вропа,  опережаЯ  времЯ,  покажет,  как обычно, миру пример и
прославитсЯ  в своей  роли главного действующего лица и  жертвы.  …е  миссиЯ
состоЯла в предвосхищении страданий других,  в том,  чтобы, страдаЯ за них и
до них, предлагать в качестве образца собственные конвульсии, чтобы из-
     303


     бавить  тех  от  необходимости  изобретать велосипед.  —ем  больше  она
тратила себЯ  ради них, чем  больше  мучилась и волновалась,  тем лучше  они
жили,  как паразиты ее страхов и наследники ее бунтов. €  в будущем тоже они
не  перестанут обращатьсЯ  к ней, до того  днЯ, когда,  изможденнаЯ, она  не
сможет завещать им ничего, кроме отбросов.
     IV. Ћ„€‘‘…џ ‡‹ЋЃ›
     Ѓольшую часть  бессонных ночей  мы тратим  на то, что  мысленно терзаем
наших врагов, вырываем у них глаза  и внутренности,  крутим и рвем их  вены,
топчем и измельчаем один за другим каждый их орган, из милосердиЯ оставлЯЯ в
их распорЯжении скелет. ‘делав эту уступку, мы успокаиваемсЯ и, изнемогаЯ от
усталости,  соскальзываем в сон,  получаЯ  заслуженный  отдых  после  такого
остервенениЯ и методичной работы. ‚едь нам нужно восстановить силы, чтобы на
следующую ночь возобновить операцию  и занЯтьсЯ делом, от которого пришел бы
в уныние  какой-нибудь ѓеркулес-мЯсник. ђешительно,  иметь врагов -- это вам
не синекура.
     Џрограмма наших ночей была  бы не такой насыщенной,  если бы  днем  нам
было позволено вволю  предаватьсЯ  нашим дурным склонностЯм.  „лЯ того чтобы
обрести  не  столько счастье, сколько душевное равновесие, нам  следовало бы
ликвидировать  приличное  число  себе  подобных,  по  примеру  наших  весьма
удачливых и весьма отдаленных предков ежедневно устраиваЯ массовые убийства.
"Ќе таких  уж удачливых", -- возразЯт  нам,  поскольку плотность населениЯ в
эпоху пещер врЯд ли позволЯла им все  времЯ убивать друг друга. „опустим! Ќо
они получали хоть какую-то компенсацию и уже из-за этого находились в лучшем
положении, чем мы: идЯ  на охоту в  любой  час днЯ  и  набрасываЯсь на диких
зверей, они убивали все-таки себе подобных. Џривычные к крови, они могли без
препон  утолЯть  свое неистовство.  “ них  не  было  потребности  скрывать и
переиначивать  свои  смертоносные  замыслы,  в отличие  от  нас,  обреченных
контролировать  и  обуздывать  свою  свирепость,  заставлЯЯ  ее  томитьсЯ  и
застаиватьсЯ в нас, загнанных в тупик, выжидающих, откладывающих свою месть,
а то и вовсе отказывающихсЯ от нее.
     Ќе  мстить  -- значит привЯзывать себЯ к идее  прощениЯ, погружатьсЯ  в
нее,  увЯзать  в  ней,  значит  делатьсЯ  нечистыми  от подавлЯемой  в  себе
ненависти. Џомилованный  враг  становитсЯ нашей навЯзчивой  мыслью, тревожит
нас, в  особенности  когда мы  <i>решаем</i>  отказатьсЯ от  ненависти  к нему. ‚от
почему мы прощаем  его  по-настоЯщему лишь тогда, когда мы участвовали в его
падении или присутствовали при нем, когда он ЯвлЯет собой зрелище постыдного
конца или  (самое замечательное  примирение)  когда  мы  лицезреем его труп.
ђедкое счастье,  по  правде говорЯ, на него лучше не  рассчитывать. €бо враг
никогда не бывает поверженным. Ћн всегда  на ногах и всегда торжествует; это
его важнейшаЯ функциЯ -- всегда маЯчить перед  нами,  противопоставлЯЯ нашим
робким насмешкам свой великолепный сарказм.
     304


     Ќичто не делает нас более  несчастными, чем необходимость противостоЯть
своему  примитивному  нутру,  зову своих инстинктов.  ђезультатом становЯтсЯ
терзаниЯ  цивилизованного  человека,   вынужденного   улыбатьсЯ,  скованного
вежливостью  и  двуличием,  неспособного уничтожить противника  иначе как на
словах, обреченного на клевету  и как бы от отчаЯниЯ вынужденного убивать не
действуЯ,  а одной лишь силой слова, этим незримым кинжалом. Џути жестокости
разнообразны. ‚место закона джунглей мы  теперь имеем  словесную  перепалку,
котораЯ   позволЯет   нам   выпускать   из   себЯ   свою  кровожадность  без
непосредственного  ущерба длЯ  себе  подобных. …сли  бы  по  велению-хотению
какой-нибудь зловредной силы  мы