 поститсЯ, но он проходит через существующее в мире, как
камень  через  воду,  ничего не делаЯ  длЯ этого, не  шевельнув  пальцем. Ћн
отдает  себЯ влекущей его силе, он  дает  себе упасть. …го цель сама по себе
уже   влечет   его,   ибо   он   не  допускает  в   свою  душу  ничего,  что
противодействовало бы  этой  цели. ‚от  чему  ‘иддхартха научилсЯ  у  саман!
ѓлупцы  называют  это чарами и  воображают,  что эти  чары  приобретаютсЯ  с
помощью демонов. Ќо демоны тут ни при чем,  да никаких демонов и нет. ‚сЯкий
может колдовать, всЯкий может достигать своих целей, если он умеет  мыслить,
ждать и поститьсЯ.
     Љамала  внимательно слушала его. …й нравилсЯ  его голос,  нравилсЯ  его
взглЯд.
     -- Њожет  быть, оно  так  и  есть, как  ты говоришь, мой  друг,--  тихо
проговорила она.--  Ђ может быть  все  дело в  том,  что ‘иддхартха красивый
мужчина,  что  его взглЯд  нравитсЯ  женщинам  и  поэтому счастье  идет  ему
навстречу.
     ‘иддхартха попрощалсЯ с ней поцелуем.
     --  Џусть будет так, моЯ наставница! •отел бы Я, чтобы взор  мой всегда
нравилсЯ тебе, чтобы ты всегда приносила мне счастье!

        “ ‹ћ„…‰-„…’…‰

     ‘иддхартха отправилсЯ  к купцу Љамасвами, в указанный ему  богатый дом.
—ерез  рЯд комнат, украшенных  драгоценными коврами, слуги  проводили  его в
покой, где он должен был дожидатьсЯ хозЯина.
     ‚ошел  Љамасвами.   ќто   был  подвижный,  гибкий  человек,   с  сильно
поседевшими  волосами,  с  очень умным, осторожным взглЯдом,  с  чувственным
ртом. •озЯин и гость обменЯлись дружелюбными поклонами.
     -- Њне  говорили,-- начал  купец,-- что ты брахман, ученый, но  желаешь
поступить  на службу к  купцу. ’ы,  верно, впал в нужду, брахман, если ищешь
службы?
     -- Ќет,-- сказал  ‘иддхартха,--  Я не впал в нужду  и никогда  нужды не
знал. ‡най, что Я пришел от саман, с которыми прожил долгое времЯ.
     -- …сли ты приходишь от саман, как же тебе не быть в нужде? ‚едь саманы
-- люди совершенно неимущие.
     --  “ менЯ действительно  нет никакого имущества, если ты это имеешь  в
виду,--  сказал ‘иддхартха.-- Љонечно, Я человек неимущий,  но Я неимущий по
своей воле, и, следовательно, в нужде не нахожусь.
     -- —ем же ты рассчитываешь жить, если у тебЯ ничего нет?
     -- Ћб этом Я никогда еще не думал, господин. џ более трех лет оставалсЯ
неимущим и никогда не думал о том, чем буду жить.
     -- ’ак ты жил на средства других.
     -- Џожалуй. ‚едь и купец живет на чужое добро.
     -- Ћтлично сказано. Ћднако он берет у других их  добро не  даром --  он
дает им взамен свои товары.
     -- ’ак оно, по-видимому,  и есть. Љаждый берет, и каждый дает -- такова
жизнь.
     -- Џозволь, однако: раз у тебЯ ничего нет, что же ты можешь дать?
     -- Љаждый дает то, что у него есть. ‚оин дает свою силу; купец --  свой
товар; учитель дает свои знаниЯ; крестьЯнин -- рис; рыбак -- рыбу.
     -- Ћчень хорошо! Ђ ты что можешь дать? —ему ты научилсЯ, что ты умеешь?
     -- џ умею мыслить, умею ждать, умею поститьсЯ.
     -- ќто все?
     -- ЉажетсЯ, все.
     -- Ђ какаЯ от этого попьза? “мение поститьсЯ, например -- к чему оно?
     -- Ћно  может приносить большую  пользу, господин. …сли человеку нечего
есть, то  самое разумное, что  он может  делать  -- это поститьсЯ.  …сли бы,
например, ‘иддхартха не  научилсЯ поститьсЯ,  то он должен был бы сегоднЯ же
взЯть какую-нибудь  службу -- у тебЯ ли, у  другого ли: он был бы вынужден к
этому  голодом.  ’еперь  же  ‘иддхартха  может спокойно выжидать;  ему чуждо
нетерпение, длЯ него нет крайней  необходимости. Ћн долго может  выдерживать
голод, да  еще  смеЯтьсЯ  при  этом. ‚от какаЯ  польза, господин, от  умениЯ
поститьсЯ.
     -- ’ы прав, самана. Џодожди минутку.
     Љамасвами  вышел  и  вернулсЯ  со  свитком, который  протЯнул  гостю со
словами:
     -- Њожешь ты это прочитать?
     ‘иддхартха заглЯнул в свиток, на котором написан был торговый  договор,
и начал читать вслух написанное.
     -- Џревосходно! -- сказал  Љамасвами.-- Ќе  напишешь ли мне чего-нибудь
на этом листке?
     Ћн  дал ему листок и заостренную палочку длЯ письма,  ‘иддхартха что-то
написал на листке и вернул его хозЯину.
     Љамасвами  прочел:  "Џисать  --  хорошо, мыслить --  лучше.  ум  хорош,
терпение лучше".
     --  Ћтлично  написано,--  похвалил  купец.--  Ќам о многом  надо  будет
переговорить. Ђ пока прошу тебЯ быть моим гостем и поселитьсЯ в моем доме.
     ‘иддхартха  поблагодарил и принЯл приглашение. ‘ тех пор он жил  в доме
купца. …му принесли хорошее платье и обувь,  ежедневно слуга приготовлЯл ему
ванну. „важды в день его приглашали к  обильной трапезе, но ел он только раз
в день, причем не употреблЯл мЯса и не пил вина. Љамасвами рассказывал ему о
своих делах, показывал свои склады и разные товары, посвЯщал в свои расчеты.
Њного нового узнавал ‘иддхартха,-- он много  слушал и говорил мало. €, помнЯ
совет Љамалы,  никогда не держал себЯ с купцом, как подчиненный, и  вынуждал
его обращатьсЯ  с ним,  как  с равным, даже более  чем с  равным.  Љамасвами
занималсЯ своими  делами  с усердием,  часто даже  со  страстным увлечением.
‘иддхартха же смотрел на дела, как на игру, старалсЯ как можно лучше изучить
ее правила, но к самой игре оставалсЯ совер-шенно равнодушен.
     ‚ скором времени ‘иддхартха стал и сам помогать хозЯину в его торговле.
Ќо ежедневно, в  назначенный ею час,  он  посещал прекрасную Љамалу,  хорошо
одетый  и обутый, а скоро стал носить  ей и подарки. Њногому  научили его ее
алые  умные уста. Њногое  поведала ему ее нежнаЯ, гибкаЯ рука. …ще новичок в
любви,  склонный слепо и ненасытно ринутьсЯ в наслаждение,  как  в бездонную
бездну, он основа-тельно благодарЯ ей усвоил  правило, что  нельзЯ  получать
наслаждение, не  даваЯ  его  самому, что каждый  жест, каждаЯ  ласка, каждое
прикосновение и  взглЯд, даже малейшее  местечко на теле,  имеют свою тайну,
пробуждение которой составлЯет  сведущему  особое счастье. Ћна научила  его,
что  любленные после празднества  любви не должны расходитьсЯ без проЯвлений
своего обоюдного восторга,  что каждый должен  иметь  в такой же степени вид
побежденного, как  и победителЯ,  так  чтобы  ни у кого  не могло возникнуть
чувство пресыщениЯ  и  пустоты или неприЯтное ощущение, что он злоупотреблЯл
податливостью  другого или сам был слишком податлив. „ивные часы проводил он
у  прекрасной  и  умной Љамалы. Ћн стал ее  учеником,  ее  возлюбленным,  ее
другом. ‚ ней, в Љамале, и была всЯ ценность и смысл его теперешней жизни, а
не в торговых делах Љамасвами.
     Џоследний  поручил  ‘иддхартхе   писание  важных  писем  и  составление
договоров и  постепенно  привык  к тому,  чтобы обсуждать  вместе  с ним все
важные дела.  Ћн скоро  заметил,  что хотЯ ‘иддхартха мало  смыслит в рисе и
шерсти, в мореплавании  и  торговле, но  зато  у него  счастливаЯ  рука и он
превосходит его, купца, спокойствием и уравновешенностью, а также искусством
слушать и распознавать  людей.  "ќтот брахман,-- сказал он однажды одному из
своих друзей,-- не настоЯщий  купец и никогда (, не будет, он не в состоЯнии
увлечьсЯ делами. Ќо он принадлежит к числу тех людей, которые владеют тайной
успеха -- оттого ли, что родилсЯ под счастливой звездой,  оттого ли, что  он
обладает какими-то чарами. Ђ может быть, этой тайне он научилсЯ у саман. „лЯ
него дела-точно игра.  Ћни не овладевают им целиком,  не подчинЯют его себе.
Ћн никогда не боитсЯ неудачи, не огорчаетсЯ потерей".
     „руг посоветовал купцу:  "„ай ему  в делах, которые он ведет длЯ  тебЯ,
долю. Џусть  получает  третью  часть барыша,  но пусть  в  такой же  степени
участвует и в убытках, если таковые будут. ’огда он иначе будет относитьсЯ к
делам".
     Љамасвами последовал этому совету. Ќо ‘иддхартха  оставалсЯ беззаботным
по-прежнему.  …сли получалсЯ  барыш,  он  равнодушно  принимал  его; если же
терпел убыток, то  смеЯлсЯ  и  говорил:  "‚от  как!  ќто  дело,  значит,  не
выгорело".
     Љазалось,  в  самом  деле,   что  он  относитсЯ   к  делам   совершенно
безразлично. Ћднажды  он поехал в одну деревню, чтобы закупить  урожай риса.
Ќо когда он  приехал, то  оказалось,  что рис уже запродан другому торговцу.
’ем не менее  ‘иддхартха осталсЯ  на несколько  дней  в этой деревне, угощал
крестьЯн,  наделЯл  детей  медными  монетами,  побывал  на  одной  свадьбе и
вернулсЯ домой, весьма довольный поездкой. Љамасвами стал упрекать его,  что
он  не вернулсЯ тотчас же и напрасно потратил времЯ и деньги.  Ќо ‘иддхартха
заметил  на это:  "Џерестань ругать менЯ, милый друг. ђуганью никогда ничего
не  достигалось. …сли Я причинил тебе убыток, то беру его на  себЯ. Ќо  Я-то
очень  доволен   поездкой.  џ  познакомилсЯ   с  самыми  различными  людьми,
подружилсЯ с одним брахманом; дети ездили верхом на  моих коленЯх, крестьЯне
показывали мне свои полЯ, никто не принимал менЯ за торговца".
     -- ‚се это  прекрасно!--воскликнул  в сердцах  Љамасвами.-- Ќо  ведь на
самом-то  деле  ты  торговец  и  есть.  €ли  ты  поехал  только  длЯ  своего
удовольствиЯ?
     --  Љонечно,-- засмеЯлсЯ  ‘иддхартха,-- конечно, Я  поехал  длЯ  своего
удовольствиЯ. Ђ то длЯ чего  же? џ  познакомилсЯ с  новыми людьми и местами,
наслаждалсЯ оказываемым мне расположением и доверием, приобрел друга. Џосуди
сам,  милый. Ѓудь  на моем месте Љамасвами, то узнав,  что покупка  не может
состоЯтьсЯ, он тотчас же с досадой поспешил бы домой, и тогда деньги и времЯ
действительно  были бы потерЯны даром. џ  же провел несколько приЯтных дней,
кое-чему  поучилсЯ  и  ни  себе,  ни  другому  не  повредил  раздражением  и
поспешностью. Ђ если когда-нибудь Я снова поеду туда -- длЯ закупки ли новой
жатвы или длЯ  другой какой-нибудь цели,-- то приветливые люди встретЯт менЯ
приветливо и весело,  и Я буду радоватьсЯ  тому, что в  тот  раз не  выказал
досады и не поспешил уехать. € потому успокойсЯ, друг, и не порть себе крови
упреками.  …сли наступит день,  когда  ты  убедишьсЯ,  что  ‘иддхартха  тебе
приносит  вред,  то скажи  лишь слово, и ‘иддхартха уйдет. Ђ  пока  -- будем
довольны друг другом!
     ‘толь же напрасны были попытки  купца убедить ‘иддхартху, что последний
ест его, Љамасвами, хлеб.  ‘иддхартха возражал,  что он ест свой собственный
хлеб -- вернее,  что  оба они едЯт хлеб других  людей,  хлеб,  принадлежащий
всем. Ќикогда ‘иддхартха не  выказывал  сочувствиЯ  заботам  Љамасвами. Ђ  у
последнего  забот была  тьма. …сли какому-нибудь  затеЯнному им делу грозила
неудача, если возникали опасениЯ, что отправленный товар пропал в дороге или
что какой-нибудь должник окажетсЯ несостоЯтельным --  Љамасвами  никогда  не
удавалось убедить своего сотрудника, что он поможет горю,  если громко будет
выражать свое огорчение или гнев, ходить с нахмуренным лбом,  плохо спать по
ночам.  Љогда однажды Љамасвами поставил ему на вид, что он  научилсЯ делу у
него, ‘иддхартха ответил:
     -- ’ы шутишь, и очень неудачно! Ћт тебЯ Я узнал, сколько  стоит корзина
с рыбой и сколько процентов можно потребовать за данные взаймы деньги. ‚от и
всЯ твоЯ наука! Њыслить Я научилсЯ не у тебЯ, дорогой Љамасвами, ты бы лучше
постаралсЯ научитьсЯ этому у менЯ.
     Ќесомненно, душа  ‘иддхартхи не лежала к торговле. Ћн  занималсЯ делами
лишь потому, что они  доставлЯли  ему  деньги  длЯ Љамалы.  Ћни  давали даже
гораздо больше, чем ему требовалось.  ‚ообще  же его интерес возбуждали лишь
те  люди, чьи  дела,  занЯтиЯ, заботы, увеселениЯ и  заблуждениЯ были раньше
чужды  ему и  далеки, как  месЯц на небе.  Љак ни  умел он  разговаривать  и
сходитьсЯ с людьми, узнавать от них новое, все же он Ясно сознавал, что есть
нечто,  отделЯющее его от  других,  и это нечто -- его  саманство. Ћн видел,
какую ребЯческую или чисто животную жизнь ведут люди, которых он в одно и то
же времЯ  любил  и презирал.  Ћн видел, как они хлопочут, страдают  и седеют
из-за  вещей, которые, на его взглЯд, совсем не стоили этого -- из-за денег,
маленьких  удовольствий,  мелких  почестей. Ћн  видел,  как они  упрекают  и
поносЯт  друг друга, как  они  стонут от  боли, которую  самана переносит  с
улыбкой, как страдают от лишений, которых самана и не чувствует.
     Љо  всем  он  относилсЯ  одинаково  приветливо.   Ћдинаково  равнодушно
принимал  он  торговца,  предлагавшего  ему  в  продажу  полотно,  должника,
просившего о новом займе, нищего, который добрый час рассказывал ему историю
своей  бедности, хотЯ и  наполовину не был  так беден,  как любой  самана. ‘
богатым чужестранным купцом  он держал себЯ  так  же, как со слугой, который
брил  его,  и  уличным торговцем,  которому  он  позволЯл  надувать себЯ  на
какую-нибудь мелочь при покупке  бананов.  Љогда Љамасвами приходил к нему с
сетованиЯми  на свои печали или упреками по поводу  его способа ведениЯ дел,
то он весело и с интересом выслушивал его, удивлЯЯсь  и стараЯсь понЯть его,
отчасти соглашалсЯ  с ним, ровно настолько,  сколько  считал необходимым,  и
отворачивалсЯ  от  него,  чтобы  перейти  к  очередному  нуждавшемусЯ в  нем
посетителю. Ђ к нему приходили  многие  -- одни  по торговым  делам, другие,
чтобы надуть его  или  что-нибудь выведать от него, третьи старались вызвать
его  жалость, четвертые обращались  к  нему за  советом. € он  давал советы,
проЯвлЯл свою жалость, дарил, давал немного надувать себЯ; и всЯ эта игра, и
страстность, с которой все  люди  предаютсЯ этой игре, занимали его  мысли в
такой же степени, как раньше их занимали боги и учение брахманов.
     Џо  временам  в  своей груди  он  слышал  голос  --  слабый, умирающий,
звучащий жалобой и упреком,  но так тихо-тихо, что  он едва  мог  расслышать
его. ’огда на короткое времЯ у него ЯвлЯлось сознание, что он ведет странную
жизнь, что  все  то,  что он делает, пустаЯ игра,  и хотЯ  он чувствует себЯ
недурно,  весел,  а  подчас даже  испытывает радость,  но настоЯщаЯ жизнь, в
сущности, проходит мимо и его не задевает. Љак жонглер играет мЯчами, так он
играл своими делами, окружающими людьми; он глЯдел на  них, развлекалсЯ ими;
но  сердцем, тем, что составлЯло  источник его  существа, он не был при всем
этом. ќтот источник протекал  где-то далеко и невидимо  длЯ него, уходил все
дальше, ничего общего не имел больше с  его жизнью. Ќесколько раз  эти мысли
наводили  на  него  ужас, и у него ЯвлЯлось  сожаление, что и  он  не  может
участвовать во всех этих ребЯческих мелочах жизни сердцем,  относитьсЯ к ним
со   страстным  увлечением,   у   него  ЯвлЯлось  желание   жить,  работать,
наслаждатьсЯ  этой жизнью  на  самом  деле, а  не  оставатьсЯ в  ней простым
зрителем.
     Ќо каковы бы ни были его настроениЯ, он всегда возвращалсЯ к прекрасной
Љамале, изучал искусство  любви, предавалсЯ  культу наслаждениЯ, при котором
более  чем при  чем бы то ни было, давать и получать становитсЯ  неотделимым
друг от друга; болтал с ней, училсЯ у нее, давал ей и получал от нее советы.
Ћна  понимала его лучше,  чем  когда-то  понимал его ѓовинда  -- у них  было
больше общего.
     Ћднажды он заметил ей:
     -- ’ы  похожа  на  менЯ,  ты не  такова, как  большинство  людей. ’ы --
Љамала, и только! -- у тебЯ, как и у менЯ внутри имеетсЯ тихое убежище, куда
ты можешь уйти в любой час  и чувствовать себЯ дома. Ќемногие лишь имеют это
прибежище, а могли бы иметь все.
     -- Ќе все люди обладают умом,-- сказала Љамала.
     -- Ќет,-- возразил  ‘иддхартха,-- не в уме тут дело. Ља-масвами так  же
умен, как Я, и все  же не имеет в самом себе этого прибежища. Ђ иные, по уму
совсем  дети,  имеют  его.  Ѓольшинство  людей, Љамала,  похожи  на падающие
листьЯ; они носЯтсЯ в воздухе, кружатсЯ, но в конце концов  падают на землю.
„ругие  же  -- немного их  --  словно звезды; они движутсЯ  по определенному
пути, никакой ветер не заставит их свернуть с него; в себе  самих они  носЯт
свой закон и свой путь. €з всех многочисленных ученых и саман, каких Я знал,
только  один  был из числа таких  людей,  один был ‘овершенный. џ никогда не
забуду  его.  ќто  был  ѓаутама,  ‚озвышенный, провозвестник известного тебе
учениЯ. ’ысЯчи учеников  слушают ежедневно его учение,  следуют ежечасно его
предписаниЯм, но все они словно листьЯ падающие;  они не носЯт в самих  себе
это учение и закон.
     Љамала взглЯнула на него с улыбкой.
     --  ЋпЯть  ты  говоришь  о  нем,--  заметила она,-- опЯть у тебЯ  мысли
саманы.
     ‘иддхартха  замолк, и они  предались любовной  игре  --  одной  из  тех
тридцати  или сорока игр, которые знала Љамала. ’ело ее было гибко, как тело
Ягуара, как лук охотника.  ’ому, кто училсЯ любви у нее, раскрывались многие
наслаждениЯ, многие тайны. „олго играла она с ‘иддхартхой, то привлекаЯ,  то
отталкиваЯ его, то берЯ его силою, обволакиваЯ его целиком и наслаждаЯсь его
мастерством,  пока  он  не  почувствовал  себЯ  побежденным  и  не  почил  в
изнеможении рЯдом с нею.
     ѓетера склонилась над  ним, долго глЯдела на его лицо, в его утомленные
глаза.
     --  ’ы лучший из влюбленных,  каких Я когда-либо видела,-- заметила она
задумчиво.--  ’ы  сильнее других,  гибче, податливее. ’ы  хорошо  изучил мое
искусство, ‘иддхартха. ‘о временем, когда  o буду  постарше, Я хочу иметь от
тебЯ ребенка. € все же, милый, ты осталсЯ саманой. ‚се же ты не любишь менЯ,
ты никого не любишь. ђазве не так?
     -- Њожет быть,-- устало ответил ‘иддхартха.-- џ -- как ты. € ты ведь не
любишь  --  иначе, как могла  бы ты предаватьсЯ  любви как искусству?  ‹юди,
подобные нам, вероЯтно, и не  способны любить. Ђ люди-дети способны: это  их
тайна.

        ‘ЂЌ‘ЂђЂ

     „олгое  времЯ  ‘иддхартха  вел  мирскую, полную  наслаждений  жизнь, не
отдаваЯсь ей, однако, всецело. …го  плоть, по давленнаЯ  в  годы  пламенного
аскетизма, проснулась; он изведал богатство, изведал  сладострастье, изведал
власть. Ќо все же, в течение долгого времени, он оставалсЯ в душе саманой,--
как  верно  заметила умнаЯ Љамала. €  теперь  еще искусства мыслить, ждать и
поститьсЯ играли  руководЯщую роль в его жизни, и теперь  еще люди, жившие в
миру, люди-дети, оставались ему чуждыми, как он был чужд им.
     ѓоды мчались; окутанный привольной жизнью, ‘иддхартха едва замечал, как
они уходили. Ћн  разбогател, у него давно  уже был  собственный  дом, слуги,
парк за городом  у реки. ‹юди любили  его;  они  приходили к нему,  когда им
нужны были деньги или совет; но никто не был близок к нему, кроме Љамалы.
     ’о высокое светлое чувство пробуждениЯ и напрЯженного ожиданиЯ, которое
он  испытал  когда-то,  в  расцвете  молодости,  в  дни,   последовавшие  за
проповедью ѓаутамы и разлукой с ѓовиндой, его тогдашнее гордое одиночество и
независимость  от  всЯких  учений и учителей,  его чуткость  к божественному
голосу  в  собственном сердце -- все это оказалось преходЯщим  и мало-помалу
отходило в область воспоминаний. „алеко и чуть слышно шумел теперь свЯщенный
родник,  когда-то  столь  близкий, когда-то  шумевший в  нем самом.  Џравда,
многое  из того, чему он  научилсЯ  от саман, от ѓаутамы,  что он  усвоил от
своего отца-брахмана,  еще долгое времЯ сохранЯлось в  нем: он сохранил свою
умеренность, свою любовь  к  мышлению, часы самопогружениЯ, тайное знание  о
себе,  о  вечном џ,  которое не есть  ни тело, ни сознание.  Њногое из всего
этого  осталось в нем, но одно за другим опускалось в  глубину и покрывалось
пылью. Џодобно тому, как  гончарный круг, раз приведенный в движение,  долго
со хранЯет  сообщенную ему скорость и  только медленно, понемногу, замедлЯет
свое  вращение,  пока не остановитсЯ совсем,  так и в душе  ‘иддхартхи долго
продолжало   вертетьсЯ   колесо   аскетизма,    колесо   мышлениЯ,    колесо
распознаваниЯ. Ћно  и теперь еще вертелось, но медленно, с  колебаниЯми и --
того и глЯди -- должно было остановитьсЯ совсем. Џодобно тому, как проникает
сырость в умирающий древесный пень, медленно заполнЯЯ его и вызываЯ гниение,
так мирское и лень понемногу проникали в душу ‘иддхартхи, понемногу наполнЯЯ
ее, вызываЯ  чувства тЯжести и  усталости,  усыплЯли  ее. ‡ато желаниЯ в нем
пробудились,  и  в  этом отношении  он  многому  научилсЯ,  многое  испытал.
‘иддхартха  научилсЯ  торговать,  пользоватьсЯ властью  над  людьми,  искать
наслаждениЯ у  женщин. Ћн научилсЯ  носить  прекрасное  платье,  приказывать
слугам,  купатьсЯ  в  благовонной  воде  ЌаучилсЯ  кушать  тонкие  и  хорошо
приготовленные блюда,--  в том  числе рыбу, мЯсо животных и птиц, прЯности и
сладости, и пить вино,  порождающее лень и забвение. ЌаучилсЯ играть в кости
и в шахматы,  смотреть на плЯски танцовщиц, пользоватьсЯ  носилками, спать в
мЯгкой постели.  Ќо  при всем том  он все еще чувствовал  себЯ  отличным  от
других людей, стоЯщим выше  их; все еще глЯдел  на них с легкой насмешкой, с
некоторым презрением, тем самым презрением, какое аскет-самана всегда питает
по отношению к мирЯнам Љогда Љамасвами бывал нездоров и раздражителен, когда
он  чувствовал  себЯ  кем-то обиженным, когда ему досаждали  деловые заботы,
‘иддхартха всегда относилсЯ к этому с насмешкой. Ќо медленно и незаметно, по
мере  того, как  сменЯлись  и уходили периоды  дождей  и жатвы, его насмешка
становилась бледнее, а  чувство превосходства слабее Џонемногу, среди своего
возрастающего богатства,  ‘иддхартха  сам  усвоил некоторые  черты, присущие
людЯм-детЯм. € все же он завидовал им, завидовал тем сильнее, чем  более сам
начинал походить на  них. Ћн завидовал им в  одном  -- в той важности, какую
они приписывали всем своим переживаниЯм, в страстности их радостей и тревог,
в  робком, но  сладком  счастье их вечной влюбленности.  ‚ себЯ ли  самих, в
женщин  или в своих детей, в почести или в деньги, в планы или надежды,-- но
влюблены  эти  люди бывали всегда. Ќо как раз  того он не  перенЯл  у них --
именно  этому, их детской  жизни, радостности и детскому безрассудству он не
научилсЯ, а перенЯл как раз те неприЯтные черты, которые презирал в них. ‚се
чаще случалось, что  на другое утро после  проведенного в обществе вечера он
долго  оставалсЯ  в  постели,  чувствуЯ  какую-то подавленность и усталость.
‘лучалось,  что  он  разражалсЯ  и  выказывал  нетерпение,  когда  Љамасвами
надоедал ему своими  вечными опасениЯми. ‘лучалось, что он  смеЯлсЯ  слишком
громко, когда ему не везло в игре в кости. …го лицо было все еще более умным
и  одухотворенным, чем у других людей, но улыбка на нем поЯвлЯлась  реже,  и
мало-помалу на нем запечатлевалось выражение, какое так  часто встречаешь на
лицах  богатых людей -- выражение недовольства, болезненности, брюзгливости,
вЯлости,   бессердечиЯ.  Џонемногу   душевнаЯ  болезнь  богачей  овладела  и
‘иддхартхой.
     Љак  тонкаЯ фата, как легкий туман,  спускалась усталость на ‘иддхартху
--  понемногу, но с  каждым  днем становЯсь немного гуще, с  каждым  месЯцем
немного  мрачнее,  с  каждым годом немного тЯжелее.  Џодобно тому, как новое
платье с течением времени  терЯет  свой красивый  цвет, покрываетсЯ пЯтнами,
расползаетсЯ на швах, а  здесь и там ткань  протираетсЯ и готова  порватьсЯ,
так и новаЯ жизнь, котораЯ началась длЯ ‘иддхартхи после разлуки с ѓовиндой,
с годами потерЯла цвет и блеск, так и на ней накоплЯлись пЯтна и складки, и,
пока  еще скрытые в глубине,  но  здесь  и  там  уже безобразно  проглЯдываЯ
наружу,  подстерегали его разочарование  и отвращение. ‘иддхартха  этого  не
замечал.  Ћн  заметил  только, что тот  Ясный и  уверенный внутренний голос,
который  когда-то проснулсЯ  в нем и  всегда руководил им в блестЯщий период
его жизни, теперь что-то замолк.
     Њир заполонил  его --  наслаждение, чувственность, лень,  а под конец и
тот порок, который  он всегда считал самым нелепым и к которому  относилсЯ с
наибольшим   презрением   и  насмешкой  --   алчность.  ‚  конце  концов,  и
собственность,  обладание,  богатство  также   заполонили  его  --  все  это
перестало быть длЯ него игрой, мелочами, стало цепЯми и бременем. ‘транным и
коварным путем ‘иддхартха попал в эту последнюю и гнуснейшую  зависимость --
благодарЯ  игре в  кости.  ‘ тех пор, как  ‘иддхартха перестал  в  душе быть
саманой, игра на  деньги  и  драгоценности, которой он раньше  предавалсЯ  с
улыбкой  и  небрежно,  как одному из  принЯтых  у  людей-детей  развлечений,
мало-помалу  стала  длЯ  него  настоЯщей  страстью,  захватывавшей  его  все
сильнее.  Ћн стал  отчаЯнным  игроком,  с  которым  лишь  немногие  решались
вступать в состЯзание -- так велики и безрассудны  были его ставки. Ћн играл
как человек, желающий  заглушить муку своего  сердца -- проигрыши и швырЯние
презренными  деньгами  доставлЯли  ему какую-то  злобную радость.  ‘ам  себЯ
ненавидЯ,  сам   над  собой  насмехаЯсь,  он  рисковал  огромными  ставками,
безжалостно  обыгрывал других и сам проигрывал  огромные  суммы,  проигрывал
деньги,  драгоценности, проиграл  загородный дом, снова  выиграл  его, снова
проиграл. ќто  тревожное, сжимающее грудь чувство,  которое он  испытывал  в
момент бросаниЯ  костей, при крупной игре,  было ему дорого -- он любил его,
старалсЯ снова и снова вызвать его в себе, усилить, разжечь еще сильнее, ибо
только  в  этих ощущениЯх  он  находил  еще  своего рода  счастье,  какое-то
опьЯнение,  какое-то  повышенное самочувствие среди своей сытой, бесцветной,
тусклой жизни. Ђ после каждого крупного проигрыша приходилось добывать новые
богатства,  усерднее  заниматьсЯ торговлей,  строже взыскивать с  должников,
чтобы  иметь  возможность  продолжать игру,  снова  швырЯть деньгами,  снова
выказывать  свое презрение к  богатству. ‘иддхартха утратил спокойствие духа
при  проигрышах, потерЯл  терпение  по  отношению к  неисправным  должникам,
утратил свое добродушие по отношению к нищим, перестал находить удовольствие
в раздаче денег, в виде подарков или взаймы, обращавшимсЯ к нему просителЯм.
’от самый ‘иддхартха, который проигрывал за один раз десЯтки тысЯч и смеЯлсЯ
при  этом, становилсЯ  в торговых делах  прижимистым  и мелочным, и даже  по
ночам ему  часто  снились деньги. Ђ когда  ему  удавалось  очнутьсЯ от  этих
отвратительных  чар, когда он замечал в зеркале на стене своей спальни  свое
постаревшее и подурневшее лицо, когда на него нападали стыд и отвращение, он
убегал от  себЯ, снова  бросаЯсь  в азартную  игру, снова прибегаЯ к дурману
сладострастьЯ и вина, чтобы затем вновь уходить в  стремление к накоплению и
приобретению. € в этом бессмысленном  круговороте он носилсЯ до изнеможениЯ,
до потери сил и здоровьЯ.
     Ќо наступил день, когда он очнулсЯ, и случилось это под влиЯнием одного
сновидениЯ. ‚ечером  того днЯ  он был  у Ља-малы, в ее прекрасном парке. Ћни
сидели  под  деревьЯми и беседовали. Љамала была  настроена  задумчиво, и  в
словах ее слышались грусть и усталость. Ћна просила ‘иддхартху рассказать ей
о ѓаутаме  и не могла досыта наслушатьсЯ о нем -- о  том,  как чист был  его
взглЯд,  как тихи  и прекрасны  были  его  уста,  какой  добротой дышала его
улыбка, каким спокойствием веЯло  от  его поступи. „олго, побуждаемый ею, он
рассказывал  ей о  ‚озвышенном,  а  Љамала слушала его,  вздыхаЯ, и  наконец
проговорила: "Љогда-нибудь, и скоро,  может  быть,  и  Я  последую  за  этим
Ѓуддой. џ подарю ему свой  парк  и сделаю своим  прибежищем  его учение". Ќо
вслед за тем она стала заигрывать с ‘иддхартхой,  разожгла его чувственность
и  в  любовной игре с  мучительной страстностью приковала его  к себе,--  со
слезами  и жгучими  ласками, словно в последний раз  хотела выжать из  этого
плотского  преходЯщего  наслаждениЯ  последнюю каплю  сладости. Ќикогда  еще
‘иддхартха не сознавал  с  такой  Ясностью, до какой  степени  сладострастье
родственно  смерти. Џотом он лежал рЯдом с Љамалой, видел  совсем близко  от
себЯ  ее лицо и Ясно,  как никогда, он прочел под ее глазами и в уголках губ
жестокие     письмена,    начертанные    тонкими    линиЯми     и    легкими
морщинками-письмена, напоминавшие об осени и старости. „а  и сам ‘иддхартха,
которому пошел лишь  четвертый десЯток, уже  не раз замечал седину  в  своих
черных волосах. “сталость читалась на прекрасном лице Љамалы -- усталость от
пройденного длинного  пути  без  радостной  цели,  начинающеесЯ  увЯдание  и
скрытаЯ,  не  высказываемаЯ, быть  может, еще даже не  осознаваемаЯ тревога:
страх  перед  старостью,  перед  осенью,  страх  перед  неизбежной  смертью.
‘иддхартха со вздохом попрощалсЯ  с  ней --  и его  душа была полна  тоски и
невысказанной тревоги.
     Џотом  у себЯ в  доме ‘иддхартха  провел  вечер в  веселой компании,  в
обществе  танцовщиц, причем держал себЯ  по  от ношению к своим  приЯтелЯм с
видом превосходства, которое на самом деле уже не оправдывалось, выпил много
вина и  лишь  далеко за полночь удалилсЯ  на покой, усталый  и вместе с  тем
возбужденный,  близкий  к  слезам и отчаЯнию. „олго и  тщетно искал  он сна;
сердце его ныло от невыносимой тоски, и весь он был преисполнен отвращениЯ и
тошноты.  …го тошнило  от  тепловатого противного  вкуса вина,  от  слащавой
бессмысленной музыки, от полных неги улыбок танцовщиц, от приторного аромата
их волос и грудей. Ќо еще большее отвращение он чувствовал  к самому себе, к
своим  благоухающим  волосам,  к  винному запаху  своего рта,  к  вЯлости  и
дрЯблости своей  кожи. Џодобно тому, как  человек, слишком много  съевший  и
выпивший,  может  освободитьсЯ  от  излишка   лишь  рвотой  и,  несмотрЯ  на
мучительность  этого  средства, жаждет получить  от него облегчение,  так  и
‘иддхартха, измученный бессонницей, в невыносимом приливе отвращениЯ, жаждал
освободитьсЯ от этих привычек  и  наслаждений, от  всей  этой  бессмысленной
жизни,  от самого себЯ. ’олько  на  рассвете, когда на улице, где стоЯл  его
городской дом, уже начала  пробуждатьсЯ деловаЯ жизнь, он на несколько минут
впал в забытье, в какое-то подобие сна. € в эти-то минуты ему приснилсЯ сон.
     “ Љамалы  в  золотой клетке содержалась маленькаЯ  редкостнаЯ птичка. €
вот ‘иддхартхе приснилось, что птичка, всегда распевавшаЯ на  заре, внезапно
замолкла. “дивленный этим, он подошел к клетке и увидел, что птичка мертва и
лежит окоченелаЯ на полу. Ћн вынул ее  из клетки, с минуту подержал в руке и
выбросил на улицу. Ќо в ту же минуту страшно испугалсЯ -- сердце его сжалось
от боли, точно вместе с  этой мертвой птичкой он отбросил от себЯ все ценное
и хорошее.
     Ћчнувшись  от  этого сна,  он почувствовал себЯ объЯтым убокой печалью.
Ѓестолково и  нелепо,-- думалось ему,-- Я провел  свою жизнь: ничего живого,
ничего хоть сколько-нибудь ценного,  ничего такого, что стоило бы сохранить,
не осталось у него на руках. Ћдиноким и нищим осталсЯ он, словно выброшенный
на  берег  после кораблекрушениЯ.  ‚  самом  мрачном  настроении  ‘иддхартха
отправилсЯ  в принадлежащий  ему  парк,  запер за собой  ворота  и  сел  под
манговым деревом. ‘о смертельной тоской в сердце, с ужасом груди, он сидел и
чувствовал, как что-то в нем умирало, увЯдало, близилось к концу.  Џонемногу
он  пришел в  себЯ и  мысленно  прошел еще  раз  весь  свой  жизненный путь,
начи-наЯ с первых дней, о  которых  у него сохранилась памЯть, —увствовал ли
он себЯ когда-нибудь счастливым, испытывал ли когда-нибудь истинную радость?
Ћ  да, много раз он ис-пытывал нечто подобное. Њальчиком  он бывал счастлив,
ког-да  ему  удавалось  заслужить  похвалы  брахманов  за  чтение  на-изусть
свЯщенных стихов, когда он  отличалсЯ в словесных состЯзаниЯх с учеными, или
в  качестве  помощника  жреца при жертвоприношениЯх. ’огда он  чувствовал  в
своем серд-це: "‚от  путь, к которому ты призван -- тебЯ ждут боги". Џо-том,
юношей, когда в своих размышлениЯх он все выше и  выше ставил свою цель, что
выдвигало  его над толпой подвигавшихсЯ, подобно  ему, товарищей, когда он в
муках  силилсЯ  познать  Ѓрахму,  когда каждое  вновь  приобретенное  знание
возбуждало в нем лишь новую жажду  -- тогда, при всей своей  жажде, при всех
муках,  он чувствовал  то же самое:  "‚перед!  вперед! ’ы призван!" ќтот  же
голос он слышал, когда  поки-дал свою родину  и избирал жизнь саманы,  когда
уходил от саман  к ‘овершенному, когда и от последнего уходил в Ќеизвестное.
Ќо как  давно уже он  не слышал этого  голоса, как давно не поднималсЯ выше!
Љак ровно и пустынно стлалсЯ его путь и как много долгих лет он шел по этому
пути, без высокой цели, без жажды, без восхождений, довольствуЯсь маленькими
радостЯми и все же никогда  не удовлетворенный! ‚се эти годы он, сам того не
сознаваЯ, мечтал и  стремил-сЯ стать таким же человеком, как  все остальные,
как  все эти  люди-дети,  и  при  этом  его  жизнь  была  гораздо  беднее  и
бес-содержательнее, чем их жизнь, ибо их  цели,  их заботы  его не занимали.
‚едь весь этот мир людей, вроде Љамасвами, был длЯ него лишь игрой, плЯской,
комедией,  в  которой он участвовал лишь  в качестве  зрителЯ.  Ћдна  только
Љамала была ему дорога. Ќо дорожит ли он ею и сейчас? Ќужна ли она ему, а он
ей и  теперь? Ќе представлЯют ли их отношениЯ  бесконечную игру? €  стоит ли
жить длЯ этого? Ќет, не стоит! ќта игра своего рода "сансара";  это игра длЯ
детей,  в такую  игру можно, пожалуй, с удовольствием сыграть  раз,  другой,
десЯть раз, но играть вечно, без конца?
     €  ‘иддхартха  тут  же почувствовал,  что  игра  кончена, что  он не  в
состоЯнии продолжать ее. „рожь пробежала по его телу,-- он почувствовал, что
внутри у него что-то умерло.
     ‚есь  тот  день  он просидел  под  манговым  деревом,  вспоминаЯ  отца,
ѓовинду,  ѓаутаму.  Ќеужели  он  покинул  их  всех  длЯ  того,  чтобы  стать
каким-нибудь Љамасвами?  Ќаступила  ночь,  а он все еще сидел  под  манговым
деревом. Љогда, поднЯв глаза, он увидал звезды, то подумал: "‚от Я  сижу под
своим манговым  деревом, в своем парке". Ћн слегка усмехнулсЯ. „ействительно
ли это было нужно и правильно, не было ли это нелепой  игрой, что он обладал
манговым деревом, обладал собственным парком?
     € с  этим было покончено; и  это умерло  в  нем.  Ћн поднЯлсЯ  с места,
простилсЯ с манговым деревом, простилсЯ с парком. ’ак как он провел день без
пищи, то почувствовал  сильнейший голод и вспомнил о своем доме  в городе, о
своей комнате и постели,  о столе, уставленном Яствами. Ћн улыбнулсЯ усталой
улыбкой, встрЯхнулсЯ и простилсЯ со всеми этими вещами.
     ‚  ту  же  ночь  ‘иддхартха оставил сад, оставил  город, чтобы  никогда
больше  не возвращатьсЯ. „олгое времЯ Љамасвами разыскивал его, полагаЯ, что
он  попал в руки  разбойников. Ќо Љамала не  предпринимала никаких  поисков.
“знав,  что  ‘иддхартха  исчез,  она  даже  не  удивилась.  ‚едь  она всегда
предчувствовала  это.  ‚едь он, как  был,  так и  осталсЯ саманой, бездомным
странником.  ‚ особенности она почувствовала  это при последнем свидании.  €
теперь, несмотрЯ на горе утраты, она радовалась  тому, что  в этот последний
раз так  горЯчо прижимала  его к сердцу, так полно чувствовала,  что всецело
принадлежит ему, что всЯ проникнута им.
     Џолучив первое известие об исчезновении ‘иддхартхи, она подошла к окну,
где в золотой клетке  содержалась редкаЯ  певчаЯ птичка. Ћна открыла клетку,
вынула певунью  и пустила ее  на  волю.  „олго смотрела она  вслед улетающей
птичке.  ‘ того днЯ она не принимала больше посетителей, и дом ее  оставалсЯ
закрытым.  Ђ через некоторое времЯ  она  почувствовала,  что  от  последнего
свиданиЯ с ‘иддхартхой ей предстоит стать матерью.

        “ ђ…Љ€

     ‘иддхартха уже был  далеко от города. Ћн шел лесом и сознавал одно, что
он не может больше вернутьсЯ назад,  что  жизнь,  которую он вел  в  течение
стольких  лет, кончилась --  он  изведал ее  и пресытилсЯ до  тошноты “мерла
певчаЯ  птичка, которую он видел во  сне “мерла  птичка  в  его  собственном
сердце  Ћн слишком  запуталсЯ в сансаре, со  всех сторон он  впитывал в себЯ
отвращение  и смерть, как  губка  впитывает воду  -- до полною  насыщениЯ  €
теперь в нем уже не оставалось ничего, кроме этого отвращениЯ ко всему -- не
было ничего такою на свете, что могло бы прельстить, порадовать, утешить его
     Ћдно только страстное  желание еще жило в  нем  -- не думать  больше  о
себе, успокоитьсЯ, умереть •отЯ  бы гром грЯ-нул с неба  и поразил его! •оть
бы тигр выскочил  и сожрал  его! …сли бы достать  какое-нибудь вино или  Яд,
который привет бы ею в  бесчувственное состоЯние, принес бы забвение  и сон,
но  сон  без пробуждениЯ!  ‚едь  нет  такой грЯзи  которой  бы  он  себЯ  не
загрЯзнил, нет такою греха  и безумиЯ, какого бы он  не  совершил, нет такой
душевной муки, какую  бы  он  не  предуготовил  себе.  Њожно ли  после этого
оставатьсЯ жить? Њожно ли по-прежнему дышать, чувствовать голод, по прежнему
есть,  спать,  жить  с  женщиной?  Ќеужели  это  верчение  в  круге  еще  не
закончилось длЯ него?
     ‘иддхартха  пришел  к большой  реке,  протекавшей через лес, той самой,
через которую  некогда,  когда он был еще молодым человеком и шел  из города
ѓаутамы, его  переправил один  перевозчик.  „ойдЯ  до реки, он  нерешительно
остановилсЯ на  берегу.  “сталость и  голод одолевали его. „а  и к чему идти
дальше, куда, длЯ  какой цели? Ќет,  длЯ него  не существует больше  никаких
целей, есть только одно глубокое мучительно-стpастное желание -- стрЯхнуть с
себЯ весь  этот кошмар, выплюнуть  что  выдохшеесЯ вино, положить конец этой
жалкой и позорной жизни
     “ самого берега росло кокосовое  дерево, склонЯвшеесЯ к реке ‘иддхартха
оперсЯ о дерево плечом, обхватил рукой ствол и стал глЯдеть в  зеленые воды,
безостановочно  катившиесЯ под  ним. Ћн глЯдел и глЯдел, и  его  все сильнее
охватывало  желание  оторватьсЯ от своей опоры и  дать себЯ  поглотить воде.
‘трашнаЯ пустота  глЯдела на него из воды, и ей отвечала такаЯ же  пустота в
его  душе. „а, он дошел до последнего предела. Ќичего  больше  не оставалось
ему,  как  вычеркнуть себЯ, разбить неудавшуюсЯ форму своей жизни, кинуть ее
под ноги  издевающимсЯ богам. ‚от то сильное  рвотное средство, которого  он
искал!  “ме реть, разбить форму, которую он  ненавидел Џусть он достаетсЯ на
съедение рыбам, этот пес  -- ‘иддхартха, этот безумныи,  пусть пожирают рыбы
это мерзкое, прогнившее  тело,  эту  одрЯхлевшую  от  излишеств душу!  Џусть
пожирают его рыбы и крокодилы! Џусть терзают его демоны!
     ‘ искаженным  лицом глЯдел он в воду,  увидел свое отражение и плюнул в
него  Џотом в  глубоком  изнеможении  отнЯл руку  от ствола дерева  и слегка
повернулсЯ, чтобы прЯмо, во весь рост, грохнутьсЯ в  воду и погибнуть ‡акрыв
глаза, он готов был броситьсЯ навстречу смерти.
     ‚  этот  миг  из каких-то отдаленных  тайников его души,  из  давнишних
переживаний его  постылой жизни, вырвалсЯ звук  ќто было одно лишь словечко,
один слог,  который он пробормотал про  себЯ  совершенно  бессознательно  --
древнее начальное и заключительное  слово всех брахманских молитв, свЯщенное
"Ћм",  означающее  приблизительно "‘овершенное" или  "‘овершенство" € в  тот
самый  миг,  когда  звук  "Ћм" коснулсЯ слуха ‘иддхартхи, его  заснувший  ум
внезапно проснулсЯ и мгновенно сознал всю нелепость его поведениЯ
     ‘иддхартха ужаснулсЯ ’ак  вот  до  чего он дошел!  „о такой степени  он
сбилсЯ с пути, до такой степени позабыл все, когда-то уже познанное, что мог
искать смерти, что  в нем могло вырасти  желание -- такое ребЯческое желание
-- найти успокоение  путем уничтожениЯ тела ’о, к чему не  привели все муки,
все  отрезвление,  все  отчаЯние  последнего времени- произошло  в  ту самую
минуту, когда слово "Ћм" проникло в его сознание Ћн пришел в себЯ, перед ним
блеснул  выход из  его жалкого положениЯ,  из того  лабиринта, в котором  он
очутилсЯ
     -- Ћм!--прошептал он-Ћм!
     € вспомнил Ѓрахму, вспомнил о неуничтожаемости жизни,  вспомнил  все то
божественное, что он успел позабыть
     Ќо  все  это длилось один  лишь миг,  сверкнуло  и исчезло, как  молниЯ
‘иддхартха  опустилсЯ  на  землю   у  подошвы  кокосового  дерева  ‘раженный
усталостью, со  словом "Ћм"  на устах, он положил  голову на  корни дерева и
погрузилсЯ в сон
     ѓлубок был его сон, без всЯких сновидении  „авно уже не знал он  такого
сна Љогда через  несколько часов  он проснулсЯ, то  ему показалось,  что  он
проспал целые годы Ћн слышал тихие всплески воды, но не мог дать себе отчет,
где он и кто привел  его сюда ђаскрыл глаза,  с удивлением  увидел над собой
деревьЯ и небо и вспомнил,  где он  и  как сюда попал Ќо вспомнил не сразу ‚
течение некоторого  времени  прошедшее было длЯ  него как бы окутано дымкой,
оно  казалось  ему  таким  далеким,  таким  бесконечно  далеким,  бесконечно
безразличным Ћн  сознавал только то, что  с прежней жизнью (в  первые минуты
проснувшегосЯ сознаниЯ эта прежнЯЯ жизнь казалась ему одним из старых, давно
уже пережитых  воплощении, одним  из прежних  существований  его теперешнего
"џ"), что  с этой прежней жизнью он покончил, что, полный отвращениЯ и горЯ,
он даже хотел  положить конец самой жизни, но у  какой-то реки под кокосовым
деревом  пришел  в себЯ  со  свЯщенным словом  Ћм  на устах, заснул и теперь
проснулсЯ новым человеком. ’ихо проговорил  он слово Ћм, с которым заснул, и
ему показалось, что весь его продолжительный сон был ни чем иным, как только
длительным сосредоточенным выговариванием -- вслух и  мысленно -- слова  Ћм,
погружением и полнейшим растворением в этом Ћм, в безымЯнном ‘овершенном.
     Љакой, однако, это был чудесный сон! Ќикогда после сна он не чувствовал
себЯ до такой  степени свежим, обновленным, помолодевшим. Њожет быть, он и в
самом  деле умер и родилсЯ  вновь, в  новой  телесной  оболочке? „а нет,  он
узнавал свою руку, свои ноги, узнавал место