леса, он уже знал все, знал больше, чем Я или ты,  и без
помощи учителей и книг -- только потому, что верил в реку.
     ѓовинда же возразил:
     --  Ќо разве  то,  что ты называешь "вещами",  представлЯет  что-нибудь
действительно  существующее, имеет  реальность?  Ќе  ЯвлЯютсЯ  ли они только
обманчивыми, призрачными образами Њайи? ђазве твой камень, твое дерево, твоЯ
река -- реально существующие вещи?
     -- € это менЯ  мало тревожит,-- ответил  ‘иддхартха.-- Џусть вещи имеют
только  кажущеесЯ бытие.  Ќо  ведь  в таком случае и мое  бытие есть  только
кажущеесЯ --  значит,  в  том и в другом случае,  они  одинаково сродни мне.
Ћттого-то  Я и  отношусь  к ним с  любовью и  уважением. Ћттого-то Я  и могу
любить их.  Ђ  вот наконец и мое  учение, над  которым  ты, наверное, будешь
смеЯтьсЯ:  ‹юбовь, о  ѓовинда, по-моему важнее  всего на свете. Џознать мир,
объЯснить его, презирать его -- все  это Я  предоставлЯю великим мыслителЯм.
„лЯ менЯ же важно только одно  -- научитьсЯ любить мир, не презирать его, не
ненавидеть его  и себЯ, а  смотреть на него,  на себЯ  и на  все  существа с
любовью, с восторгом и уважением.
     -- ќто Я понимаю,-- сказал ѓовинда.-- Ќо именно это ‚озвышенный признал
заблуждением.  Ћн  предписывает  доброжелательность,  терпимость,  кротость,
снисходительность, но не любовь. Ћн запретил нам отдавать наше сердце  любви
к земному.
     -- ‡наю,--  сказал ‘иддхартха,  и улыбка  засиЯла на его лице.-- џ знаю
это, ѓовинда. ‚от мы и забрели с тобой в дебри мнений, в спор из-за слов. Ќе
могу отрицать,  мои слова  о любви  как  будто находЯтсЯ в  противоречии  со
словами ѓаутамы.  Ћттого Я и не доверЯю  словам. Ќо это противоречие  только
кажущеесЯ. џ знаю, что Я совершенно согласен с ѓаутамой. ‚озможно  ли, чтобы
не знал любви тот, кто  познав  всю бренность  и  ничтожность  человеческого
бытиЯ,  тем не  менее настолько  любил  людей, что посвЯтил  долгую, тЯжелую
жизнь исключительно тому, чтобы помочь им, просветить  их. € в  нем, в твоем
великом  учителе,  дело мне милее слов, его жизнь  и дела важнее его  речей,
движение  его  руки  важнее  его  мнений. Ќе  в словах и  мыслЯх  вижу Я его
величие, а в делах и в жизни.
     „олго  молчали  оба  старика.  Ќаконец  ѓовинда  произнес  с прощальным
поклоном:
     -- Ѓлагодарю тебЯ, ‘иддхартха, за то, что  ты высказал мне некоторые из
своих мыслей. Ћни кажутсЯ мне несколько странными, Я не все  сразу  и понЯл.
Ќо как бы то ни было, Я благодарен тебе и желаю тебе спокойных дней.
     Џро себЯ  же он подумал: "‘транный человек -- этот ‘иддхартха! ‘транные
у  него  мысли,  и  нелепо  звучит  его  учение.  Ќе  таково  чистое  учение
‚озвышенного. Џоследнее Яснее, чище,  понЯтнее, в нем нет  ничего странного,
нелепого или смешного. Ќо совсем иными, не похожими на его мысли кажутсЯ мне
руки  и ноги ‘иддхартхи, его глаза,  его  лоб, его  дыхание, его улыбка, его
поклон и походка. Ќи разу с тех пор, как возвышенный ѓаутама ушел в Ќирвану,
ни разу не  встречал Я человека, при виде которого Я бы почувствовал --  вот
свЯтой.  Ћдин только ‘иддхартха внушает мне такое чувство. Џусть его  учение
звучит странно, пусть  его слова  кажутсЯ нелепыми -- но его взглЯд и  рука,
его кожа и  волосы -- все  в нем сиЯет такой  чистотой,  таким спокойствием,
такой Ясностью, кротостью и свЯтостью, каких Я не видел ни у кого из людей с
тех пор, как умер последней человеческой смертью наш ‚озвышенный “читель.
     ‘ такими  мыслЯми в голове, с противоречивым чувством в сердце, ѓовинда
еще раз склонилсЯ перед ‘иддхартхой. Џобуждаемый любовью, он низко склонилсЯ
перед спокойно сидЯщим.
     -- ‘иддхартха,-- сказал он,-- мы с тобой уже старики.
     ‚рЯд  ли  мы  еще  раз  увидим  друг  друга  в  этом  образе.  џ  вижу,
возлюбленный, что ты обрел покой. џ же, признаюсь, его не нашел. ‘кажи  мне,
почитаемый, еще одно слово, напутствуй менЯ  чем-нибудь  таким, что  было бы
доступно  моему  уму.  ’Яжел  и  мрачен  бывает  по  временам  мой  путь,  о
‘иддхартха!
     ‘иддхартха молчал и смотрел на него со своей  всегдашней тихой улыбкой.
ѓовинда  же не спускал глаз с его лица. Ћн глЯдел на  него  робко, с тоской.
‘традание и вечное, не удовлетворенное искание читались в его взоре.
     ‘иддхартха видел это и улыбалсЯ.
     -- Ќагнись ко мне!  -- прошептал  он на ухо  ѓовинде.-- Ќагнись ко мне!
’ак, еще ближе! ‘овсем близко! Џоцелуй менЯ в лоб, ѓовинда.
     Ќо  когда ѓовинда,  изумленный и  все  же  влекомый  великой любовью  и
предчувствием,  исполнил   желание   друга,   в   ту  минуту,  когда,  низко
склонившись,  коснулсЯ губами его  чела,  произошло нечто удивительное. ‚ то
времЯ, как его мысль  была все еще занЯта странными словами ‘иддхартхи, в то
времЯ,  как  он  тщетно  и  против  воли   пыталсЯ  представить  себе  времЯ
несуществующим,  а ‘ансару и Ќирвану -- как нечто единое, в то  времЯ, как в
нем боролись  некоторое  презрение к  словам  друга с  необъЯтной любовью  и
благоговением к его личности, с ним произошло следующее.
     ‹ицо его  друга, ‘иддхартхи, куда-то стушевалось. ‚место него он увидел
перед собой  другие  лица, множество  лиц,  длинный  рЯд, катЯщийсЯ поток из
сотен, тысЯч  лиц.  ‚се они проходили  и  исчезали,  и  в  то же  времЯ все,
казалось,   существовали   одновременно,    все   непрерывно   менЯлись    и
возобновлЯлись и тем не менее  были ‘иддхартхой. Ћн видел перед собой голову
умирающей  рыбы  --   карпа  с  бесконечно-страдальчески  открытым  ртом,  с
угасающим  взглЯдом  --  он видел  лицо  новорожденного  pебенка, красное  и
сморщенное,  искривленное  плачем  --  он  видел  лицо  убийцы,  видел,  как
последний  вонзает нож  в  тело человека -- и тут же видел этого преступника
свЯзанным и упавшим на колени, и рЯдом  палача, отрубающего ему голову одним
взмахом меча. Ћн видел тела мужчин и женщин, обнаженные, в позах и судорогах
неистовой страсти -- видел  распростертые трупы, тихие, холодные,  пустые --
видел головы  разных  зверей: кабанов,  крокодилов,  слонов, быков,  птиц --
видел  богов:  Љришну,  Ђгни.  ‚се  эти  лица  и фигуры он  видел  в тысЯчах
сочетаний,  то  любЯщими  и  помогающими   друг  другу,  то  ненавидЯщими  и
уничтожающими друг  друга, то вновь возрождающимисЯ. Љаждое было воплощенным
стремлением к смерти, было страстным, мучительным признанием бренности, и ни
одно, однако, не умирало; каждое только менЯлось, рождалось вновь,  получало
новое лицо, и все это без всЯкого промежутка  во времени  между тем и другим
видом. ‚се эти  образы и лица то находились в покое, то текли,  рождали друг
друга,  плыли куда-то и  сливались вместе, а над всем этим потоком постоЯнно
лежало что-то  тонкое,  бесплотное и  все-таки  имеющее  субстанцию,  словно
тонкое  стекло или Яйцо, словно  прозрачнаЯ кожа, или скорлупа, или маска из
воды, и эта маска улыбалась, и этой маской было улыбающеесЯ лицо ‘иддхартхи,
которого он, ѓовинда, в эту самую минуту касалсЯ своими губами. € эта улыбка
маски, эта улыбка единства над стремительным потоком образований, эта улыбка
единовременности над тысЯчами рождений и смертей, эта улыбка ‘иддхартхи была
точь-в-точь   такаЯ  же,  как  та   тихаЯ,  тонкаЯ,   непроницаемаЯ,  не  то
благосклоннаЯ,  не  то  насмешливаЯ, мудраЯ, имеющаЯ тысЯчу оттенков, улыбка
ѓаутамы  Ѓудды,  которую  он,  ѓовинда, сотни раз  созерцал с благоговением.
’ак,-- сознавал ѓовинда,-- могут улыбатьсЯ только ‘овершенные.
     “же  не  сознаваЯ,  существует ли времЯ, продолжалось ли это созерцание
один миг или целый век, не знаЯ даже, существует ли действительно ‘иддхартха
или  ѓаутама, џ и  ’ы,  словно пронзенный насквозь  божественной стрелой, от
которой сладка и рана, до глубины души  потрЯсенный и очарованный -- ѓовинда
еще с  минуту простоЯл, склонившись  над  тихим лицом ‘иддхартхи, которое он
только   что  поцеловал,  которое  только  что   было  ареной   всевозможных
образований,  зарождений и существований. ’еперь, после  того,  как под  его
поверхностью снова сомкнулась глубина множественности, это лицо принЯло свое
прежнее  выражение.  ‘иддхартха  опЯть  улыбалсЯ  -- тихой,  чуть  заметной,
кроткой   улыбкой,  не  то   исполненной  доброты,  не  то   насмешливой  --
точь-в-точь, как улыбалсЯ он, ‚озвышенный.
     Ќизко поклонилсЯ  ему  ѓовинда. ‘лезы,  которых он даже не  чувствовал,
струились по его старому лицу. џрким пламенем  горело в  его сердце  чувство
глубочайшей любви, смиреннейшего поклонениЯ. Ќизко-низко поклонилсЯ он -- до
самой земли  -- перед неподвижно  сидЯщим, чьЯ улыбка напомнила ему все, что
он когда-либо любил в своей  жизни, что когда-либо в его жизни было длЯ него
дорого и свЯщенно.