        ќрнст ’еодор Ђмадей ѓофман. ‡олотой горшок: сказка из новых времен

---------------------------------------------------------------
   Џеревод с немецкого ‚л. ‘оловьева
   Њосква, "‘оветскаЯ ђоссиЯ", 1991
   OCR: Michael Seregin
---------------------------------------------------------------

        ‚€ѓ€‹€џ Џ…ђ‚Ђџ

    ‡лоключениЯ студента Ђнсельма... - Џользительный табак конректора
                  Џаульмана и золотисто-зеленые змейки.

   ‚  день  вознесениЯ,  часов  около трех пополудни, чрез —ерные ворота в
„рездене  стремительно  шел  молодой  человек  и как раз попал в корзину с
Яблоками  и пирожками, которыми торговала стараЯ, безобразнаЯ женщина, - и
попал  столь  удачно, что часть содержимого корзины была раздавлена, а все
то,  что  благополучно  избегло этой участи, разлетелось во все стороны, и
уличные мальчишки радостно бросились на добычу, которую доставил им ловкий
юноша!  Ќа  крики  старухи  товарки  ее  оставили  свои столы, за которыми
торговали  пирожками  и  водкой, окружили молодого человека и стали ругать
его  столь  грубо и неистово, что он, онемев от досады и стыда, мог только
вынуть  свой маленький и не особенно полный кошелек, который старуха жадно
схватила  и  быстро спрЯтала. ’огда расступилсЯ тесный кружок торговок; но
когда  молодой  человек  из  него  выскочил,  старуха закричала ему вслед:
"“бегай,  чертов  сын,  чтоб  тебЯ  разнесло;  попадешь  под  стекло,  под
стекло!.."  ‚ резком, пронзительном голосе этой бабы было что-то страшное,
так  что гулЯющие с удивлением останавливались, и раздавшийсЯ было сначала
смех  разом замолк. ‘тудент Ђнсельм (молодой человек был именно он) хотЯ и
вовсе не понЯл странных слов старухи, но почувствовал невольное содрогание
и еще более ускорил свои шаги, чтобы избегнуть направленных на него взоров
любопытной  толпы.  ’еперь,  пробиваЯсь  сквозь поток нарЯдных горожан, он
слышал  повсюду  говор:  "Ђх,  бедный  молодой  человек! Ђх, она проклЯтаЯ
баба!"   ‘транным   образом   таинственные  слова  старухи  дали  смешному
приключению  некоторый трагический оборот, так что все смотрели с участием
на человека, которого прежде совсем не замечали. Ћсобы женского пола ввиду
высокого  роста  юноши и его благообразного лица, выразительность которого
усиливалась  затаенным  гневом,  охотно извинЯли его неловкость, а равно и
его  костюм, весьма далекий от всЯкой моды, а именно: его щучье-серый фрак
был  скроен  таким  образом,  как  будто  портной,  его работавший, только
понаслышке   знал   о  современных  фасонах,  а  черные  атласные,  хорошо
сохранившиесЯ  брюки  придавали  всей  фигуре какой-то магистерский стиль,
которому совершенно не соответствовали походка и осанка.
   Љогда  студент  подошел к концу аллеи, ведущей к ‹инковым купальнЯм, он
почти  задыхалсЯ. Ћн должен был замедлить шаг; он едва смел поднЯть глаза,
потому  что  ему все еще представлЯлись Яблоки и пирожки, танцующие вокруг
него,  и  всЯкий  дружелюбный  взглЯд проходЯщей девушки был длЯ него лишь
отражением  злорадного  смеха  у  —ерных  ворот.  ’ак  дошел он до входа в
‹инковы  купальни;  рЯд  празднично  одетых  людей непрерывно входил туда.
„уховаЯ  музыка  неслась  изнутри,  и  все  громче и громче становилсЯ шум
веселых  гостей.  Ѓедный студент Ђнсельм чуть не заплакал, потому что и он
хотел в день вознесениЯ, который был длЯ него всегда особенным праздником,
-  и  он хотел принЯть участие в блаженствах линковского раЯ: да, он хотел
даже  довести дело до полпорции кофе с ромом и до бутылки двойного пива и,
чтобы попировать настоЯщим манером, взЯл денег даже больше, чем следовало.
€  вот роковое столкновение с корзиной Яблок лишило его всего, что при нем
было.  Ћ  кофе,  о двойном пиве, о музыке, о созерцании нарЯдных девушек -
словом,  обо  всех  грезившихсЯ  ему наслаждениЯх нечего было и думать; он
медленно  прошел  мимо  и  вступил  на  совершенно уединенную дорогу вдоль
ќльбы.  Ћн  отыскал  приЯтное  местечко  на траве под бузиною, выросшей из
разрушенной  стены,  и,  сев там, набил себе трубку пользительным табаком,
подаренным ему его другом, конректором Џаульманом. Ћколо него плескались и
шумели  золотистые  волны  прекрасной ќльбы; за нею смело и гордо поднимал
славный „резден свои белые башни к прозрачному своду, который опускалсЯ на
цветущие  луга  и  свежие  зеленые  рощи;  а  за ними, в глубоком сумраке,
зубчатые  горы  давали  знать  о  далекой Ѓогемии. Ќо, мрачно взираЯ перед
собою, студент Ђнсельм пускал в воздух дымные облака, и его досада наконец
выразилась  громко в следующих словах: "Ђ ведь это верно, что Я родилсЯ на
свет  длЯ  всевозможных испытаний и бедствий! џ уже не говорю о том, что Я
никогда не попадал в бобовые короли, что Я ни разу по угадал верно в чет и
нечет,  что  мои бутерброды всегда падают не землю намасленной стороной, -
обо  всех  этих  злополучиЯх  Я  не стану и говорить; но не ужаснаЯ ли это
судьба,  что  Я,  сделавшись  наконец  студентом назло всем чертЯм, должен
все-таки  быть  и  оставатьсЯ чучелом гороховым? ‘лучалось ли мне надевать
новый сюртук без того, чтобы сейчас же не сделать на нем скверного жирного
пЯтна  или  не  разорвать  его о какой-нибудь проклЯтый, не к месту вбитый
гвоздь?  ЉланЯлсЯ  ли  Я  хоть  раз  какой-нибудь  даме  или какому-нибудь
господину  советнику  без  того, чтобы моЯ шлЯпа не летела черт знает куда
или  Я  сам  не  спотыкалсЯ  на  гладком  полу  и постыдно не шлепалсЯ? Ќе
приходилось  ли мне уже и в ѓалле каждый базарный день уплачивать на рынке
определенную  подать  от трех до четырех грошей за разбитые горшки, потому
что  черт  несет  менЯ  прЯмо на них, словно Я полеваЯ мышь? Џриходил ли Я
хоть  раз  вовремЯ в университет или в какое-нибудь другое место? Ќапрасно
выхожу  Я  на  полчаса  раньше; только что стану Я около дверей и соберусь
взЯтьсЯ за звонок, как какой-нибудь дьЯвол выльет мне на голову умывальный
таз,  или  Я  толкну  изо  всей  силы какого-нибудь выходЯщего господина и
вследствие  этого  не  только опоздаю, но и ввЯжусь в толпу неприЯтностей.
Ѓоже  мой!  Ѓоже  мой!  ѓде вы, блаженные грезы о будущем счастье, когда Я
гордо   мечтал   достигнуть  до  званиЯ  коллежского  секретарЯ.  Ђх,  моЯ
несчастнаЯ  звезда возбудила против менЯ моих лучших покровителей. џ знаю,
что  тайный  советник,  которому  менЯ  рекомендовали,  терпеть  не  может
подстриженных  волос;  с  великим  трудом  прикреплЯет парикмахер косицу к
моему затылку, но при первом поклоне несчастный снурок лопаетсЯ, и веселый
мопс,  который менЯ обнюхивал, с торжеством подносит тайному советнику мою
косичку.  џ  в  ужасе  устремлЯюсь  за  нею и падаю на стол, за которым он
завтракал  за  работою;  чашки,  тарелки,  чернильница, песочница летЯт со
звоном,  и  поток  шоколада  и  чернил изливаетсЯ на только что оконченное
донесение.  "‚ы, сударь, взбесились!" - рычит разгневанный тайный советник
и выталкивает менЯ за дверь. —то пользы, что конректор Џаульман обещал мне
место  писца?  „о  этого  не допустит моЯ несчастнаЯ звезда, котораЯ всюду
менЯ  преследует. Ќу, вот хоть сегоднЯ. •отел Я отпраздновать светлый день
вознесениЯ  как  следует,  в веселии сердца. Њог бы Я, как и всЯкий другой
гость  в  ‹инковых  купальнЯх,  восклицать  с гордостью: "—еловек, бутылку
двойного  пива,  да  лучшего,  пожалуйста!"  џ  мог  бы сидеть до позднего
вечера,  и  притом  вблизи  какой-нибудь компании великолепно разрЯженных,
прекрасных девушек. џ уж знаю, как бы Я расхрабрилсЯ; Я сделалсЯ бы совсем
другим  человеком, Я даже дошел бы до того, что когда одна из них спросила
бы:  "Љоторый  теперь  может  быть  час?" или: "—то это такое играют?" - Я
вскочил бы легко и прилично, не опрокинув своего стакана и не споткнувшись
о  лавку,  в  наклонном  положении  подвинулсЯ бы шага на полтора вперед и
сказал  бы:  "‘  вашего  позволениЯ,  mademoiselle, это играют увертюру из
"„евы  „унаЯ",  или:  "’еперь,  сейчас пробьет шесть часов". € мог бы хоть
один  человек  на  свете  истолковать это в дурную сторону? Ќет, говорю Я,
девушки   переглЯнулись   бы  между  собою  с  лукавою  улыбкою,  как  это
обыкновенно  бывает  каждый  раз, как Я решусь показать, что Я тоже смыслю
кой-что  в  легком  светском  тоне  и умею обращатьсЯ с дамами. € вот черт
понес  менЯ  на  эту  проклЯтую  корзину  с  Яблоками, и Я теперь должен в
уединении раскуривать свой пользительный..." ’ут монолог студента Ђнсельма
был  прерван странным шелестом и шуршаньем, которые поднЯлись совсем около
него  в траве, но скоро переползли на ветви и листьЯ бузины, раскинувшейсЯ
над его головою. ’о казалось, что это вечерний ветер шевелит листами; то -
что это порхают туда и сюда птички в ветвЯх, задеваЯ их своими крылышками.
‚друг  раздалсЯ какой-то шепот и лепет, и цветы как будто зазвенели, точно
хрустальные колокольчики. Ђнсельм слушал и слушал. € вот - он сам не знал,
как этот шелест, и шепот, и звон превратились в тихие, едва слышные слова:
   "‡десь и там,  меж ветвей,  по цветам, мы вьемсЯ, сплетаемсЯ, кружимсЯ,
качаемсЯ.  ‘естрица, сестрица! ЉачайсЯ в сиЯнии! ‘корее, скорее, и вверх и
вниз,  - солнце вечернее стрелЯет лучами, шуршит ветерок, шевелит листами,
спадает роса,  цветочки поют,  шевелим Язычками,  поем  мы  с  цветами,  с
ветвЯми,  звездочки скоро заблещут,  пора нам спускатьсЯ сюда и  туда,  мы
вьемсЯ, сплетаемсЯ, кружимсЯ, качаемсЯ; сестрицы, скорей!"
   € дальше текла дурманЯщаЯ речь. ‘тудент Ђнсельм думал: "Љонечно, это не
что  иное,  как  вечерний ветер, но только он сегоднЯ что-то изъЯснЯетсЯ в
очень  понЯтных  выражениЯх".  Ќо в это мгновение раздалсЯ над его головой
как  будто  трезвон Ясных хрустальных колокольчиков; он посмотрел наверх и
увидел  трех  блестЯщих  зеленым  золотом  змеек,  которые обвились вокруг
ветвей  и  вытЯнули  свои головки к заходЯщему солнцу. € снова послышались
шепот,  и лепет, и те же слова, и змейки скользили и вились кверху и книзу
сквозь  листьЯ  и  ветви; и, когда они так быстро двигались, казалось, что
куст сыплет тысЯчи изумрудных искр чрез свои темные листьЯ. "ќто заходЯщее
солнце  так  играет  в  кусте",  -  подумал  студент Ђнсельм; но вот снова
зазвенели  колокольчики,  и Ђнсельм увидел, что одна змейка протЯнула свою
головку  прЯмо  к  нему.  Љак  будто электрический удар прошел по всем его
членам, он затрепетал в глубине души, неподвижно вперил взоры вверх, и два
чудных  темно-голубых  глаза  смотрели  на него с невыразимым влечением, и
неведомое  доселе  чувство высочайшего блаженства и глубочайшей скорби как
бы  силилось разорвать его грудь. € когда он, полный горЯчего желаниЯ, все
смотрел  в  эти  чудные  глаза,  сильнее  зазвучали  в грациозных аккордах
хрустальные  колокольчики,  а  искрЯщиесЯ  изумруды  посыпались  на него и
обвили  его  сверкающими  золотыми  нитЯми,  порхаЯ  и  играЯ  вокруг него
тысЯчами  огоньков.  Љуст зашевелилсЯ и сказал: "’ы лежал в моей тени, мой
аромат  обвевал  тебЯ, но ты не понимал менЯ. Ђромат - это моЯ речь, когда
любовь  воспламенЯет  менЯ".  ‚ечерний  ветерок пролетел мимо и шепнул: "џ
веЯл  около  головы  твоей,  но  ты не понимал менЯ; веЯние есть моЯ речь,
когда любовь воспламенЯет менЯ". ‘олнечные лучи пробились сквозь облака, и
сиЯние их будто горело в словах: "џ обливаю тебЯ горЯщим золотом, но ты не
понимал менЯ; жар - моЯ речь, когда любовь менЯ воспламенЯет".
   €,  все более и  более утопаЯ во  взоре дивных глаз,  жарче становилось
влечение,  пламенней желание.  €  вот зашевелилось и задвигалось все,  как
будто проснувшись к радостной жизни.  Љругом благоухали цветы, и их аромат
был точно чудное пение тысЯчи флейт,  и золотые вечерние облака,  проходЯ,
уносили с собою отголоски этого пениЯ в далекие страны. Ќо когда последний
луч  солнца  быстро исчез  за  горами и  сумерки набросили на  землю  свой
покров,  издалека раздалсЯ грубый густой голос: "ќй, эй, что там за толки,
что там за шепот? ќй, эй, кто там ищет луча за горами? „овольно погрелись,
довольно напелись!  ќй,  эй, сквозь кусты и траву, по траве, по воде вниз!
ќй, эй, до-мо-о-о-й, до-мо-о-о-й!"
   €  голос  исчез  как  будто в отголосках далекого грома; но хрустальные
колокольчики оборвались резким диссонансом. ‚се замолкло, и Ђнсельм видел,
как  три  змейки,  сверкаЯ  и отсвечиваЯ, проскользнули по траве к потоку;
шурша  и шелестЯ, бросились они в ќльбу, и над волнами, где они исчезли, с
треском  поднЯлсЯ  зеленый  огонек,  сделал дугу по направлению к городу и
разлетелсЯ.


        ‚€ѓ€‹€џ ‚’ЋђЂџ

Љак студент Ђнсельм был принЯт за пьЯного и умоисступленного. - Џоездка по
ќльбе. - ЃравурнаЯ ариЯ капельмейстера ѓрауна. - †елудочный ликер Љонради
                     и бронзоваЯ старуха с Яблоками.

   "Ђ  господин-то,  должно быть,  не в  своем уме!"  -  сказала почтеннаЯ
горожанка,  котораЯ,  возвращаЯсь вместе со  своим  семейством с  гулЯньЯ,
остановилась и, скрестив руки на животе, стала созерцать безумные проделки
студента Ђнсельма.  Ћн обнЯл ствол бузинного дерева и,  уткнув лицо в  его
ветви,  кричал не переставаЯ: "Ћ, только раз еще сверкните и просиЯйте вы,
милые  золотые змейки,  только  раз  еще  дайте  услышать ваш  хрустальный
голосок!  Ћдин  только раз  еще  взглЯните на  менЯ  вы,  прелестные синие
глазки, один только раз еще, а то Я погибну от скорби и горЯчего желаниЯ!"
€ при этом он глубоко вздыхал,  и жалостно охал, и от желаниЯ и нетерпениЯ
трЯс  бузинное дерево,  которое  вместо  всЯкого  ответа  совсем  глухо  и
невнЯтно шумело  листьЯми и,  по-видимому,  порЯдком издевалось над  горем
студента Ђнсельма. "Ђ господин-то, должно быть, не в своем уме!" - сказала
горожанка,  и  Ђнсельм почувствовал себЯ так,  как  будто его разбудили от
глубокого сна  или  внезапно облили ледЯной водой.  ’еперь он  снова  Ясно
увидел,  где он был, и сообразил, что его увлек странный призрак, доведший
его даже до того, что он в полном одиночестве стал громко разговаривать. ‚
смущении смотрел он на горожанку и наконец схватил упавшую на землю шлЯпу,
чтобы поскорей уйти. Њежду тем отец семейства также приблизилсЯ и, спустив
на  траву ребенка,  которого он  нес на руках,  с  изумлением посмотрел на
студента,  опершись на  свою  палку.  ’еперь он  поднЯл трубку и  кисет  с
табаком, которые уронил студент, и, подаваЯ ему то и другое, сказал:
   - Ќе вопите, сударь, так ужасно в темноте и не беспокойте добрых людей:
ведь  все  ваше  горе  в том, что вы слишком засмотрелись в стаканчик; так
идите-ка  лучше  добром  домой  да  на  боковую.  - ‘тудент Ђнсельм весьма
устыдилсЯ и испустил плачевное "ах". - Ќу, ну, - продолжал горожанин, - не
велика беда, со всЯким случаетсЯ, и в любезный праздник вознесениЯ не грех
пропустить  лишнюю рюмочку. Ѓывают такие пассажи и с людьми божьими - ведь
вы,  сударь,  кандидат  богословиЯ.  Ќо, с вашего позволениЯ, Я набью себе
трубочку вашим табаком, а то мой-то весь вышел.
   ‘тудент  Ђнсельм  собиралсЯ  уже  спрЯтать  в карман трубку и кисет, но
горожанин  стал медленно и осторожно выбивать золу из своей трубки и потом
столь  же  медленно набивать ее пользительным табаком. ‚ это времЯ подошли
несколько  девушек;  они  перешептывались  с  горожанкой  и хихикали между
собой,  поглЯдываЯ на Ђнсельма. …му казалось, что он стоит на острых шипах
и  раскаленных  иглах.  ’олько что он получил трубку и кисет, как бросилсЯ
бежать  оттуда,  будто  его  пришпоривали.  ‚се  чудесное,  что  он видел,
совершенно  исчезло из его памЯти, и он сознавал только, что громко болтал
под  бузиной  всЯкую  чепуху,  а это было длЯ него тем невыносимее, что он
искони  питал  глубокое  отвращение к людЯм, разговаривающим сами с собою.
"‘атана  болтает  их  устами",  - говорил ректор, и он верил, что это так.
Ѓыть  принЯтым  за напившегосЯ в праздник кандидата богословиЯ - эта мысль
была  нестерпима.  Ћн  хотел  уже  завернуть в аллею тополей у Љозельского
сада,  как  услышал сзади себЯ голос: "ѓосподин Ђпсельм, господин Ђнсельм!
‘кажите,  ради  бога,  куда  это  вы бежите с такой поспешностью?" ‘тудент
остановилсЯ  как вкопанный, в убеждении, что над ним непременно разразитсЯ
какое-нибудь  новое  несчастье. ‘нова послышалсЯ голос: "ѓосподин Ђнсельм,
идите  же  назад.  Њы  ждем вас у реки!" ’ут только студент понЯл, что это
звал  его  друг,  конректор  Џаульман;  он  пошел  назад  к ќльбе и увидел
конректора  с  обеими  его  дочерьми  и  с  регистратором ѓеербрандом; они
собирались сесть в лодку. Љонректор Џаульман пригласил студента проехатьсЯ
с  ними  по  ќльбе,  а  затем  провести  вечер  у  него в доме в Џирнаском
предместье.   ‘тудент   Ђнсельм  охотно  принЯл  приглашение,  думаЯ  этим
избегнуть  злой  судьбы,  котораЯ  в этот день над ним тЯготела. Љогда они
плыли  по  реке,  случилось, что на том берегу, у Ђнтонского сада, пускали
фейерверк.  урша  и  шипЯ,  взлетали  вверх  ракеты,  и светЯщиесЯ звезды
разбивались  в  воздухе  и  брызгали тысЯчью потрескивающих лучей и огней.
‘тудент  Ђнсельм сидел углубленный в себЯ около гребца; по когда он увидел
в  воде отражение летавших в воздухе искр и огней, ему почудилось, что это
золотые  змейки пробегают по реке. ‚се странное, что он видел под бузиною,
снова  ожило  в  его  чувствах  и  мыслЯх, и снова овладело им невыразимое
томление,  пламенное  желание, которое там потрЯсло его грудь в судорожном
скорбном восторге. "Ђх, если бы это были вы, золотые змейки, ах! пойте же,
пойте!  ‚ вашем пении снова ЯвЯтсЯ милые прелестные синие глазки, - ах, не
здесь  ли вы под волнами?" ’ак восклицал студент Ђнсельм и сделал при этом
сильное движение, как будто хотел броситьсЯ из лодки в воду.
   - ‚ы, сударь, взбесились! - закричал гребец и поймал его за борт фрака.
‘идевшие около пего  девушки испустили крики ужаса и  бросились на  другой
конец  лодки;  регистратор  ѓеербранд  шепнул  что-то  на  ухо  конректору
Џаульману,   из  ответа  которого  студент  Ђнсельм  понЯл  только  слова:
"Џодобные припадки  еще  не  замечались".  ’отчас  после  этого  конректор
пересел к студенту Ђнсельму и,  взЯв его руку, сказал с серьезной и важной
начальнической миной:
   - Љак вы себЯ чувствуете, господин Ђнсельм?
   ‘тудент Ђнсельм чуть не лишилсЯ чувств, потому что в его душе поднЯлась
безумнаЯ борьба, которую он напрасно хотел усмирить. Ћн, разумеетсЯ, видел
теперь  Ясно,  что  то, что он принимал за сиЯние золотых змеек, было лишь
отражением  фейерверка  у  Ђнтонского  сада,  но  тем  не  менее  какое-то
неведомое  чувство  -  он сам не знал, было ли это блаженство, была ли это
скорбь,  -  судорожно  сжимало  его грудь; и когда гребец ударЯл веслом по
воде,  так  что  она,  как  бы  в  гневе  крутЯсь,  плескала и шумела, ему
слышались в этом шуме тайный шепот и лепет: "Ђнсельм, Ђнсельм! ђазве ты не
видишь,  как  мы  все плывем перед тобой? ‘естрица смотрит на тебЯ - верь,
верь,  верь  в  нас!"  €  ему  казалось,  что  он  видит  в  отражении три
зелено-огненные  полоски.  Ќо когда он затем с тоскою всматривалсЯ в воду,
не  выглЯнут  ли  оттуда  прелестные  глазки, он убеждалсЯ, что это сиЯние
происходит  единственно  от  освещенных окон ближних домов. € так сидел он
безмолвно, внутренне борЯсь. Ќо конректор Џаульман еще резче повторил:
   - Љак вы себЯ чувствуете, господин Ђнсельм?
   € в совершенном малодушии студент отвечал:
   - Ђх, любезный господин конректор, если бы вы знали, какие удивительные
вещи  пригрезились мне наЯву, с открытыми глазами, под бузинным деревом, у
стены  ‹инковского  сада,  вы, конечно, извинили бы, что Я, так сказать, в
исступлении...
   - ќй,  эй, господин Ђнсельм! - прервал его конректор, - Я всегда считал
вас  за  солидного молодого человека,  но  грезить,  грезить  с  открытыми
глазами и  потом  вдруг желать прыгнуть в  воду,  это,  извините вы  менЯ,
возможно только длЯ умалишенных или дураков!
   ‘тудент Ђнсельм был весьма огорчен жестокою речью своего друга,  но тут
вмешалась старшаЯ  дочь  Џаульмана ‚ероника,  хорошенькаЯ цветущаЯ девушка
шестнадцати лет.
   - Ќо,  милый папа,  -  сказала она,  -  с господином Ђнсельмом,  верно,
случилось что-нибудь особенное,  и он,  может быть, только думает, что это
было  наЯву,  а  в  самом деле  он  спал  под  бузиною,  и  ему  приснилсЯ
какой-нибудь вздор, который и осталсЯ у него в голове.
   -  € сверх того, любезнаЯ барышнЯ, почтенный конректор! - так вступил в
беседу регистратор ѓеербранд, - разве нельзЯ наЯву погрузитьсЯ в некоторое
сонное  состоЯние?  ‘о  мною  самим однажды случилось нечто подобное после
обеда  за  кофе, а именно: в этом состоЯнии апатии, которое, собственно, и
есть  настоЯщий  момент  телесного и духовного пищеварениЯ, мне совершенно
Ясно,  как  бы  по  вдохновению,  представилось  место, где находилсЯ один
потерЯнный  документ;  а  то  еще  вчера Я с открытыми глазами увидел один
великолепный латинский фрагмент, плЯшущий передо мною.
   - Ђх,  почтенный господин регистратор, - возразил конректор Џаульман, -
вы всегда имели некоторую склонность к  поэзии,  а  с  этим легко впасть в
фантастическое и романическое.
   Ќо студенту Ђнсельму было приЯтно, что за него заступились и вывели его
из крайне печального положениЯ - слыть за пьЯного или сумасшедшего; и хотЯ
сделалось  уже  довольно  темно,  но  ему  показалось, что он в первый раз
заметил,  что  у  ‚ероники  прекрасные синие глаза, причем ему, однако, не
пришли  на  мысль те чудные глаза, которые он видел в кусте бузины. ‚ообще
длЯ  него  опЯть  разом исчезло все приключение под бузиною; он чувствовал
себЯ  легко и радостно и дошел до того в своей смелости, что при выходе из
лодки  подал  руку  своей  заступнице  ‚еронике и довел ее до дому с такою
ловкостью  и так счастливо, что только всего один раз поскользнулсЯ, и так
как  это  было  единственное  грЯзное  место на всей дороге - лишь немного
забрызгал  белое  платье  ‚ероники. Ћт конректора Џаульмана не ускользнула
счастливаЯ  перемена  в  студенте  Ђнсельме;  он снова почувствовал к нему
расположение и попросил извинениЯ в своих прежних жестких словах.
   - „а,  -  прибавил он,  -  бывают частые примеры,  что  некие  фантазмы
ЯвлЯютсЯ человеку и  немало его беспокоЯт и  мучат;  но  это есть телеснаЯ
болезнь,  и против нее весьма помогают пиЯвки,  которые должно ставить,  с
позволениЯ сказать,  к  заду,  как  доказано одним знаменитым уже  умершим
ученым.
   ‘тудент Ђнсельм теперь уже и сам не знал,  был ли он пьЯн,  помешан или
болен, но, во всЯком случае, пиЯвки казались ему совершенно излишними, так
как прежние его фантазмы совершенно исчезли и он чувствовал себЯ тем более
веселым,   чем   более   ему   удавалось  оказывать  различные  любезности
хорошенькой ‚еронике.  Џо  обыкновению,  после  скромного  ужина  занЯлись
музыкой;  студент Ђнсельм должен был сесть за фортепьЯно, и ‚ероника спела
своим чистым, звонким голосом.
   - Mademoiselle,  -  сказал регистратор ѓеербранд,  -  у вас голосок как
хрустальный колокольчик!
   - Ќу,  это уж нет!  -  вдруг вырвалось у студента Ђнсельма, - он сам не
знал как, - и все посмотрели на него в изумлении и смущении. - •рустальные
колокольчики  звенЯт  в  бузинных  деревьЯх  удивительно,  удивительно!  -
пробормотал студент Ђнсельм вполголоса. ’ут ‚ероника положила свою руку на
его плечо и сказала:
   - —то это вы такое говорите, господин Ђнсельм?
   ‘тудент  тотчас  же опЯть повеселел и начал играть. Љон-ректор Џаульман
посмотрел  на него мрачно, но регистратор ѓеербранд положил ноты на пюпитр
и восхитительно спел бравурную арию капельмейстера ѓрауна. ‘тудент Ђнсельм
аккомпанировал  еще  много раз, а фугированный дуэт, который он исполнил с
‚ероникой  и который был сочинен самим конректором Џаульманом, привел всех
в  самое  радостное  настроение.  Ѓыло  уже довольно поздно, и регистратор
ѓеербранд  взЯлсЯ  за  шлЯпу  и палку, но тут конректор Џаульман подошел к
нему с таинственным видом и сказал:
   - Ќу-с,  не хотите ли вы теперь сами,  почтенный регистратор, господину
Ђнсельму... ну, о чем мы с вами прежде говорили?
   -  ‘ величайшим удовольствием, - отвечал регистратор, и, когда все сели
в  кружок,  он  начал  следующую  речь: - ‡десь, у нас в городе, есть один
замечательный   старый  чудак;  говорЯт,  он  занимаетсЯ  всЯкими  тайными
науками;  но  как, собственно говорЯ, таковых совсем не существует, то Я и
считаю  его  просто  за  ученого  архивариуса,  а вместе с тем, пожалуй, и
экспериментирующего  химика.  џ говорю не о ком другом, как о нашем тайном
архивариусе  ‹индгорсте.  Ћн  живет,  как  вы  знаете,  уединенно, в своем
отдаленном  старом  доме,  и  в свободное от службы времЯ его можно всегда
найти  в  его  библиотеке  или в химической лаборатории, куда он, впрочем,
никого  не  впускает.  Љроме  множества  редких книг, он владеет известным
числом  рукописей  арабских,  коптских,  а также и таких, которые написаны
какими-то  странными  знаками,  не  принадлежащими  ни одному из известных
Языков. Ћн желает, чтоб эти последние были списаны искусным образом, а длЯ
этого  он нуждаетсЯ в человеке, умеющем рисовать пером, чтобы с величайшей
точностью  и  верностью,  и притом при помощи туши, перенести на пергамент
все  эти  знаки.  Ћн заставлЯет работать в особой комнате своего дома, под
собственным   надзором,  уплачивает,  кроме  стола  во  времЯ  работы,  по
специес-талеру  за  каждый  день  и  обещает  еще  значительный подарок по
счастливом  окончании всей работы. ‚ремЯ работы ежедневно от двенадцати до
шести  часов.  Ћдин час - от трех до четырех - на отдых и закуску. ’ак как
он  уже  имел неудачный опыт с несколькими молодыми людьми, то и обратилсЯ
наконец ко мне, чтобы Я ему указал искусного рисовальщика; тогда Я подумал
о  вас, любезный господин Ђнсельм, так как Я знаю, что вы хорошо пишете, а
также  очень  мило  и  чисто  рисуете пером. Џоэтому, если вы хотите в эти
тЯжелые   времена   и   до  вашего  будущего  назначениЯ  зарабатывать  по
специес-талеру  в  день  и получить еще подарок сверх того, то потрудитесь
завтра  ровно  в  двенадцать часов ЯвитьсЯ к господину архивариусу, жилище
которого  вам легко будет узнать. Ќо берегитесь всЯкого чернильного пЯтна:
если  вы  его  сделаете  на копии, то вас заставЯт без милосердиЯ начинать
сначала;  если  же  вы  запачкаете  оригинал,  то  господин  архивариус  в
состоЯнии выбросить вас из окошка, потому что это человек сердитый.
   ‘тудент  Ђнсельм  был искренне рад предложению регистратора ѓеербранда,
потому  что  он  не  только  хорошо  писал  и рисовал пером; его настоЯщаЯ
страсть  была  -  копировать  трудные  каллиграфические работы; поэтому он
поблагодарил  своих покровителей в самых признательных выражениЯх и обещал
не  опоздать  завтра  к  назначенному часу. Ќочью студент Ђнсельм только и
видел  что  светлые  специес-талеры  и  слышал  их  приЯтный  звон. ЌельзЯ
осуждать  за  это  беднЯгу,  который,  будучи  во  многих надеждах обманут
прихотЯми  злой  судьбы,  должен  беречь  всЯкий  геллер и отказыватьсЯ от
удовольствий, которых требует жизнерадостнаЯ юность. “же рано утром собрал
он вместе свои карандаши, перьЯ и китайскую тушь; лучших материалов, думал
он,  не  выдумает,  конечно,  и  сам  архивариус  ‹индгорст.  Џрежде всего
осмотрел  он  и привел в порЯдок свои образцовые каллиграфические работы и
рисунки,   чтоб   показать   их   архивариусу,  как  доказательство  своей
способности   исполнить  требуемое.  ‚се  шло  благополучно  казалось,  им
управлЯла  особаЯ  счастливаЯ  звезда:  галстук  принЯл  сразу  надлежащее
положение;  ни  один  шов не лопнул; ни одна петлЯ не оборвалась на черных
шелковых  чулках;  вычищеннаЯ  шлЯпа не упала лишний раз в пыль, - словом,
ровно  в  половине  двенадцатого  часа студент Ђнсельм в своем щучье-сером
фраке  и  черных  атласных  брюках,  со  свертком каллиграфических работ и
рисунков  в  кармане, уже стоЯл на ‡амковой улице, в лавке Љонради, где он
выпил  рюмку-другую  лучшего  желудочного  ликера,  ибо  здесь,  думал он,
похлопываЯ  по  своему еще пустому карману, скоро зазвенЯт специес-талеры.
ЌесмотрЯ  на  длинную дорогу до той уединенной улицы, на которой находилсЯ
старый дом архивариуса ‹индгорста, студент Ђнсельм был у его дверей еще до
двенадцати часов. Ћн остановилсЯ и рассматривал большой и красивый дверной
молоток,  прикрепленный к бронзовой фигуре. Ќо только что он хотел взЯтьсЯ
за  этот  молоток  при последнем звучном ударе башенных часов на Љрестовой
церкви,   как   вдруг   бронзовое   лицо   искривилось   и  осклабилось  в
отвратительную  улыбку и страшно засверкало лучами металлических глаз. Ђх!
ќто  была  ЯблочнаЯ  торговка  от  —ерных  ворот!  Ћстрые зубы застучали в
растЯнутой  пасти,  и  оттуда  затрещало  и  заскрипело: "„урррак! „уррак!
„урррак!   “дерррешь!   “дерррешь!   „урррак!"  ‘тудент  Ђнсельм  в  ужасе
отшатнулсЯ  и  хотел  оперетьсЯ  на  косЯк  двери,  но рука его схватила и
дернула  шнурок  звонка,  и  вот  сильнее  и сильнее зазвенело в трескучих
диссонансах,  и  по  всему  пустому  дому раздались насмешливые отголоски:
"Ѓыть  тебе  уж  в  стекле,  в хрустале, быть в стекле!" ‘тудента Ђнсельма
охватил страх и лихорадочною дрожью прошел по всем его членам. нур звонка
спустилсЯ  вниз  и  оказалсЯ  белою  прозрачною исполинскою змеею, котораЯ
обвила и сдавила его, крепче и крепче затЯгиваЯ свои узлы, так что хрупкие
члены  с  треском  ломались и кровь брызнула из жил, проникаЯ в прозрачное
тело  змеи и окрашиваЯ его в красный цвет. "“мертви менЯ, умертви менЯ!" -
хотел  он  закричать,  страшно  испуганный,  но его крик был только глухим
хрипением. ‡меЯ поднЯла свою голову и положила свой длинный острый Язык из
раскаленного  железа  на грудь Ђнсельма; режущаЯ боль разом оборвала пульс
его жизни, и он потерЯл сознание. Љогда он снова пришел в себЯ, он лежал в
своей бедной постели, а перед ним стоЯл конректор Џаульман и говорил:
   -  Ќо  скажите  же,  ради  бога, что это вы за нелепости такие делаете,
любезный господин Ђнсельм?


        ‚€ѓ€‹€џ ’ђ…’њџ

   €звестие о семье архивариуса ‹индгорста. - ѓолубые глаза ‚ероники. -
                          ђегистратор ѓеербранд.

   -  „ух  взирал  на  воды, и вот они заколыхались, и поднЯлись пенистыми
волнами, и ринулись в бездну, котораЯ разверзла свою черную пасть, чтобы с
жадностью  поглотить  их.  Љак торжествующие победители, поднЯли гранитные
скалы  свои  зубчатыми  венцами  украшенные  головы  и  сомкнулись кругом,
защищаЯ  долину,  пока  солнце  не принЯло ее в свое материнское лоно и не
взлелеЯло,  и  не  согрело  ее  в  пламенных  объЯтиЯх  своих лучей. ’огда
пробудились  от  глубокого  сна  тысЯчи зародышей, дремавших под пустынным
песком,  и  протЯнули  к  светлому  лицу  матери  свои зеленые стебельки и
листики,  и,  как  смеющиесЯ  дети  в  зеленой колыбели, покоились в своих
чашечках нежные цветочки, пока и они не проснулись, разбуженные матерью, и
не  нарЯдились  в лучистые одежды, которые она длЯ них разрисовала тысЯчью
красок.  Ќо  в  середине  долины  был  черный  холм,  который поднималсЯ и
опускалсЯ, как грудь человека, когда она вздымаетсЯ пламенным желанием. €з
бездны   вырывались   пары  и,  скучиваЯсь  в  огромные  массы,  враждебно
стремились  заслонить  лицо  матери; и она произвела бурный вихрь, который
сокрушительно  прошел через них, и когда чистый луч снова коснулсЯ черного
холма, он выпустил из себЯ в избытке восторга великолепную огненную лилию,
котораЯ  открыла  свои  листьЯ, как прекрасные уста, чтобы принЯть сладкие
поцелуи  матери. ’огда показалось в долине блестЯщее сиЯние: это был юноша
”осфор;  огненнаЯ  лилиЯ  увидала  его  и, охваченнаЯ горЯчею, томительною
любовью, молила: "Ћ, будь моим вечно, прекрасный юноша, потому что Я люблю
тебЯ и должна погибнуть, если ты менЯ покинешь!" € сказал юноша ”осфор: "џ
хочу быть твоим, о прекраснаЯ лилиЯ; но тогда ты должна, как неблагодарное
детище,  бросить  отца и мать, забыть своих подруг, ты захочешь тогда быть
больше  и  могущественнее,  чем  все,  что теперь здесь радуетсЯ наравне с
тобою.  ‹юбовное томление, которое теперь благодетельно согревает все твое
существо, будет, раздробЯсь на тысЯчи лучей, мучить и терзать тебЯ, потому
что  чувство родит чувство, и высочайшее блаженство, которое зажжет в тебе
брошеннаЯ  мною искра, станет безнадежною скорбью, в которой ты погибнешь,
чтобы снова возродитьсЯ в ином образе. ќта искра - мысль!" - "Ђх! - молила
лилиЯ, - но разве не могу Я быть твоею в том пламени, которое теперь горит
во  мне? ђазве Я больше, чем теперь, буду любить тебЯ и разве смогу Я, как
теперь,  смотреть  на  тебЯ, когда ты менЯ уничтожишь!" ’огда поцеловал ее
юноша  ”осфор, и, как бы пронзеннаЯ светом, вспыхнула она в Ярком пламени,
из  него вышло новое существо, которое, быстро улетев из долины, понеслось
по   бесконечному  пространству,  не  заботЯсь  о  прежних  подругах  и  о
возлюбленном  юноше. Ђ он стал оплакивать потерЯнную подругу, потому что и
его  привлекла  в  одинокую  долину только бесконечнаЯ любовь к прекрасной
лилии,  и  гранитные скалы склонЯли свои головы, принимаЯ участие в скорби
юноши.  Ќо  одна скала открыла свое лоно, и из него вылетел с шумом черный
крылатый дракон и сказал: "ЃратьЯ мои металлы спЯт там внутри, но Я всегда
весел  и  бодр  и  хочу  тебе помочь". ЌосЯсь вверх и вниз, дракон схватил
наконец  существо,  порожденное  огненной  лилией,  принес  его  на холм и
охватил  его  своими  крыльЯми;  тогда  оно опЯть стало лилией, но упорнаЯ
мысль  терзала ее, и любовь к юноше ”осфору стала острою болью, от которой
кругом  все цветочки, прежде так радовавшиесЯ ее взорам, поблекли и увЯли,
овеЯнные   Ядовитыми   испарениЯми.   ћноша  ”осфор  облексЯ  в  блестЯщее
вооружение,  игравшее  тысЯчью  разноцветных лучей, и сразилсЯ с драконом,
который своими черными крылами ударЯл о панцирь, так что он громко звенел;
от  этого могучего звона снова ожили цветочки и стали порхать, как пестрые
птички,  вокруг дракона, которого силы наконец истощились, и, побежденный,
он скрылсЯ в глубине земли. ‹илиЯ была освобождена, юноша ”осфор обнЯл ее,
полный  пламенного  желаниЯ  небесной  любви,  и  все  цветы, птицы и даже
высокие  гранитные  скалы  в  торжественном гимне провозгласили ее царицей
долины.
   - Ќо   позвольте,   все   это   только  одна   восточнаЯ  напыщенность,
почтеннейший господин архивариус,  -  сказал регистратор ѓеербранд, - а мы
ведь вас просили рассказать нам,  как вы это иногда делаете, что-нибудь из
вашей  в  высшей степени замечательной жизни,  какое-нибудь приключение из
ваших странствий, и притом что-нибудь достоверное.
   - Ќу так что же?  -  возразил архивариус ‹индгорст.  -  ’о,  что Я  вам
сейчас рассказал,  есть  самое  достоверное изо  всего,  что  Я  могу  вам
предложить,  добрые люди,  и  в  известном смысле оно относитсЯ и  к  моей
жизни. €бо Я происхожу именно из той долины, и огненнаЯ лилиЯ, ставшаЯ под
конец царицей, была моЯ пра-пра-пра-праба-бушка, так что Я сам, собственно
говорЯ, - принц.
   ‚се разразились громким смехом.
   - „а,   смейтесь,  -  продолжал  архивариус  ‹индгорст,  -  то,  что  Я
представил  вам,   пожалуй,   в   скудных  чертах,   может   казатьсЯ  вам
бессмысленным и безумным,  но тем не менее все это не только не нелепость,
но даже и не аллегориЯ,  а чистаЯ истина.  Ќо если бы Я знал, что чудеснаЯ
любовнаЯ историЯ,  которой и  Я обЯзан своим происхождением,  вам так мало
понравитсЯ,  Я,  конечно, сообщил бы вам скорее кое-какие новости, которые
передал мне мой брат при вчерашнем посещении.
   - Љак,  у вас есть брат,  господин архивариус? ѓде же он? ѓде он живет?
’акже на  королевской службе,  или  он,  может быть,  приватный ученый?  -
раздавались со всех сторон вопросы.
   - Ќет,  - отвечал архивариус, холодно и спокойно нюхаЯ табак, - он стал
на дурную дорогу и пошел в драконы.
   -  Љак  вы  изволили  сказать,  почтеннейший  архивариус,  -  подхватил
регистратор ѓеербранд, - в драконы?
   "‚ драконы", - раздалось отовсюду, точно эхо.
   -  „а,  в  драконы,  - продолжал архивариус ‹индгорст, - это он сделал,
собственно,  с  отчаЯниЯ.  ‚ы  знаете,  господа,  что  мой отец умер очень
недавно - всего триста восемьдесЯт пЯть лет тому назад, так что Я еще ношу
траур;  он завещал мне, как своему любимцу, роскошный оникс, который очень
хотелось  иметь  моему  брату.  Њы  и поспорили об этом у гроба отца самым
непристойным  образом,  так что наконец покойник, потерЯв всЯкое терпение,
вскочил  из  гроба  и  спустил  злого  брата с лестницы, на что тот весьма
обозлилсЯ  и тотчас же пошел в драконы. ’еперь он живет в кипарисовом лесу
около  ’униса,  где он стережет знаменитый мистический карбункул от одного
некроманта,  живущего  на  даче  в ‹апландии, и ему можно отлучатьсЯ разве
только  на  какие-нибудь  четверть часа, когда некромант занимаетсЯ в саду
грЯдками,  саламандрами,  и  тут-то он спешит рассказать мне, что нового у
истоков Ќила.
   ‘нова присутствующие разразились громким смехом, но у студента Ђнсельма
было что-то неладно на душе,  и он не мог смотреть в неподвижные серьезные
глаза архивариуса ‹индгорста,  чтобы не почувствовать какого-то,  длЯ него
самого непонЯтного,  содроганиЯ.  Ћсобенно в  сухом,  металлическом голосе
архивариуса было длЯ  него что-то  таинственное и  пронизывающее до  мозга
костей,  вызывающее трепет.  ’а  цель,  длЯ которой регистратор ѓеербранд,
собственно,  и взЯл его с собою в кофейню,  на этот раз, по-видимому, была
недостижима.  „ело в  том,  что после происшествиЯ перед домом архивариуса
‹индгорста студент Ђнсельм никак  не  решалсЯ возобновить свое  посещение,
ибо, по его глубочайшему убеждению, только счастливаЯ случайность избавила
его если не  от смерти,  то,  по крайней мере,  от опасности сойти с  ума.
Љонректор Џаульман как раз проходил по улице в то времЯ, как он без чувств
лежал у  крыльца и  какаЯ-то старуха,  оставив свою корзину с  пирожками и
Яблоками,  хлопотала около  него.  Љонректор Џаульман  тотчас  же  призвал
портшез и таким образом перенес его домой.
   - Џусть обо мне думают что хотЯт,  -  сказал студент Ђнсельм,  -  пусть
считают менЯ за  дурака,  но  Я  знаю,  что  над дверным молотком на  менЯ
скалило зубы  проклЯтое лицо той  ведьмы от  —ерных ворот;  что  случилось
потом -  об этом Я  лучше не буду говорить;  но,  если бы Я,  очнувшись от
своего обморока,  увидал перед собою проклЯтую старуху с  Яблоками (потому
что ведь это она хлопотала надо мною),  со мною бы мгновенно сделалсЯ удар
или Я сошел бы с ума.
   Ќикакие  убеждениЯ, никакие разумные представлениЯ конректора Џаульмана
и  регистратора ѓеербранда не повели ни к чему, и даже голубоокаЯ ‚ероника
не могла вывести его из того состоЯниЯ глубокой задумчивости, в которое он
погрузилсЯ.  …го  сочли  в  самом деле душевнобольным и стали подумывать о
средствах развлечь его, а, по мнению регистратора ѓеербранда, самым лучшим
было   бы   занЯтие   у   архивариуса   ‹индгорста,  то  есть  копирование
манускриптов.  Ќужно было только познакомить как следует студента Ђнсельма
с  архивариусом,  а  так  как  ѓеербранд  знал, что тот почти каждый вечер
посещает  одну  знакомую  кофейню,  то  он  и  предложил студенту Ђнсельму
выпивать каждый вечер в той кофейне на его, регистратора, счет стакан пива
и  выкуривать  трубку  до тех пор, пока он так или иначе не познакомитсЯ с
архивариусом  и  не  сойдетсЯ  относительно  своих  занЯтий, - что студент
Ђнсельм и принЯл с благодарностью.
   - ‚ы заслужите милость божью,  любезный регистратор,  если вы приведете
молодого человека в рассудок, - заЯвил конректор Џаульман.
   - Њилость божью!  - повторила ‚ероника, поднимаЯ набожно глаза к небу и
с  живостью думаЯ,  какой  студент Ђнсельм и  теперь уже  приЯтный молодой
человек,  даже и без рассудка! € вот, когда архивариус ‹индгорст со шлЯпою
и  палкой уже выходил из кофейни,  регистратор ѓеербранд быстро схватил за
руку  студента Ђнсельма и,  загородив вместе  с  ним  дорогу  архивариусу,
сказал:
   - ‚ысокочтимый  господин  тайный  архивариус,   вот   студент  Ђнсельм,
который,  будучи необыкновенно искусен в каллиграфии и рисовании, желал бы
списывать ваши манускрипты.
   - ќто мне весьма и  чрезвычайно приЯтно,  -  быстро ответил архивариус,
набросил  себе  на  голову  треугольную  солдатскую  шлЯпу  и,   отстранив
регистратора ѓеербранда и студента Ђнсельма,  побежал с большим шумом вниз
по  лестнице,  так что те,  совершенно озадаченные,  стоЯли и  смотрели на
дверь, которую он с треском захлопнул прЯмо у них под носом.
   - ‘овсем  чудной  старик,  -  проговорил наконец регистратор ѓеербранд.
"—удной старик!" -  пробормотал студент Ђнсельм,  чувствуЯ,  будто ледЯной
поток пробежал по его жилам и  превратил его в неподвижную статую.  Ќо все
гости засмеЯлись и сказали:
   - Ђрхивариус был сегоднЯ опЯть в своем особенном настроении; завтра он,
наверно,  будет  тих и кроток и не промолвит ни слова, а будет себе сидеть
за  газетами или смотреть в дымные колечки из своей трубки; на это по надо
обращать внимание!
   "ќто правда,  - подумал студент Ђнсельм, - кто станет обращать внимание
на такие вещи?  „а и не сказал ли архивариус, что ему чрезвычайно приЯтно,
что Я  хочу списывать его манускрипты?  €  потом,  зачем же  в  самом деле
регистратор ѓеербранд стал ему  на  дороге,  как  раз когда он  хотел идти
домой?  Ќет,  нет,  в сущности говорЯ,  он милый человек,  господин тайный
архивариус ‹индгорст, и удивительно щедр; чуден только своими необычайными
оборотами речи.  Ќо что мне до этого?  ‡автра же ровно в  двенадцать часов
пойду  к