ка оно есть, "принадлежит" это "еще-не", интерпретироватьсЯ как <I>недостача.</I>
Ћтносительно какого сущего  мы  говорим о недостаче? ‚ыражением обозначаетсЯ
то,  что  к  сущему  хотЯ  и "принадлежит",  но  чего  еще  не  хватает.  <A
NAME="недостача">Ќедостача   </A>как  нехватка  основана  в  принадлежности.
Ќедостает  напр.   выплаты  недополученного  остатка  при  погашении  долга.
Ќедостающего еще нет в распорЯжении. Џогашение  "долга" как снЯтие недостачи
означает  "приход",  т.е.  допоступление  остатка,  чем  то  еще-не  как  бы
восполнЯетсЯ,  пока  задолженнаЯ  сумма  не соберетсЯ  "в кучку".  Ќедостача
подразумевает   поэтому:   еще-не-собранность-вместе   взаимопринадлежащего.
Ћнтологически  здесь лежит неподручность ожидаемых частей, по бытийному роду
тех  же что  и  подручные, которые со своей стороны  не модифицируют  своего
способа-быть  с  поступлением  остатка.   €меющаЯсЯ  нецельность  погашаетсЯ
собиранием частей в  кучку. <I>‘ущее, в  котором  чего-то  еще недостает, имеет
бытийный   род   подручного.</I>  „особранность,   соотв.  фундированную  в  ней
недособранность <A NAME="с242"></A>мы характеризуем как <I>сумму.</I>
     Ќо эта принадлежащаЯ  такому модусу собранности несобранность, нехватка
как недостача, никак не может онтологически определить еще-не, принадлежащее
как возможнаЯ смерть  к присутствию. “ этого  сущего  вообще не способ бытиЯ
внутримирно подручного.  ‘обранность сущего,  в  качестве какого присутствие
идет "своим  путем", пока не придет к "концу пути", конституируетсЯ не через
"прогрессивное" суммирование сущего, которое  само  от  себЯ  уже  как-то  и
где-то  подручно. Џрисутствие  не <I>собираетсЯ</I> в кучку, когда  восполнено  его
еще-не ,  оно наоборот  тогда  как раз кончает быть. Џрисутствие экзистирует
всегда уже именно так, что к нему <I>принадлежит</I> его еще-не.  Ђ нет  ли сущего,
которое есть как  оно  есть и которому  еще-не может принадлежать,  без того
чтобы это сущее обЯзательно имело бытийный род присутствиЯ?
     Њожно напр. сказать: луне  недостает еще последней четверти, чтобы быть
полной. ќто еще-не уменьшаетсЯ с исчезновением прЯчущей ее тени. Џричем луна
все-таки всегда уже  налична как целое. Ќе говорЯ о том,  что  луна и полнаЯ
тоже никогда не  воспринимаетсЯ  <I>целиком,</I>  еще-не означает  здесь  никак  не
еще-не-кучность  принадлежных  частей,  но касаетсЯ  единственно  ощущающего
<I>восприЯтиЯ.</I>  Џринадлежащее к присутствию еще-не однако не просто до  поры  и
временами остаетсЯ недоступно длЯ своего и чужого восприЯтиЯ, оно  не "есть"
еще   вообще   "в   действительности".  Џроблема  касаетсЯ   не   <I>восприЯтиЯ</I>
присутствиеразмерного  еще-не,  но  его  возможного  <I>бытиЯ</I>  соотв.  <I>небытиЯ.</I>
Џрисутствие  должно стать самим собой, какое  оно еще не есть,  <I>стать,</I>  т.е.
<I>быть.</I>  —тобы  поэтому  суметь  сравнительно  определить <I>присутствиеразмерное
бытие этого  <A NAME="еще_не">еще</A>-не,</I>  мы  должны взЯть  в  рассмотрение
сущее, чьему способу быть принадлежит становление.
     Ќезрелый плод  напр. идет навстречу  своему созреванию. Џричем к нему в
созревании вовсе не прибавлЯетсЯ как еще-не-наличное то, чем он еще  не был.
Ћн  сам  доводит  себЯ до  зрелости, и такаЯ  само-доводка характеризует его
бытие как  плода. Ќикакое мыслимое привнесение не может устранить незрелость
плода,   не  приди  это  сущее   <I>от  себЯ</I>  к  зрелости.  …ще-не   незрелости
подразумевает не  ложное иное, которое  безотносительно  к  плоду  могло  бы
наличествовать в  нем и с ним. Ћно имеет в виду сам плод в его специфическом
способе бытиЯ.  …ще не  полнаЯ сумма как подручное в отношении  недостающего
неподручного остатка "индифферентна".  ‘трого, она  в  отношении к  нему  не
может  быть   ни  неиндифф<A   NAME="с243"></A>ерентна   ни   индифферентна.
‘озревающий же плод не только не индифферентен к  незрелости как иному себе,
но  созреваЯ  он  и <I>есть</I>  незрелость. …ще-не уже втЯнуто  в  его собственное
бытие,   и   никак   не   произвольным   определением,   но   конститутивом.
‘оответственно присутствие тоже <I>есть,</I> пока оно есть,  <I>всегда уже свое  еще -
не.</I>
     ’о, что  составлЯет "нецелость" присутствиЯ, постоЯнное вперед-себЯ, не
есть    ни    недостача    суммарной    собранности,   ни   тем   более   ее
пока-еще-недоступность, но  такое  еще-не,  каким присутствие как сущее тем,
что  оно есть,  имеет быть.  €  все  же сравнение с незрелостью  плода,  при
известном соответствии, показывает важные различиЯ. ЏринЯть  их во  внимание
значит заметить неопределенность в предыдущей речи о конце и скончании.
     …сли  созревание,  специфическое  бытие плода,  способом  бытиЯ  своего
еще-не (незрелости) формально и сходитсЯ с присутствием в том, что последнее
тоже  в еще уточнимом смысле всегда уже <I>есть</I> свое еще-не, то это все-таки не
может значить, что  зрелость как  "конец"  и смерть как  "конец" совпадают в
онтологической структуре  kohuel ‘о  зрелостью плод <I>вполне закончен.</I> …сть ли
однако  смерть, к  которой  идет присутствие, законченность  в  этом смысле?
Џрисутствие правда  со своей смертью "закончило  свой путь".  ЋбЯзательно ли
оно при этом исчерпало и свои специфические возможности? Ќе наоборот ли, они
у него скорее отнЯты? €  "неисполнившеесЯ"  присутствие кончаетсЯ. ‘  другой
стороны, оно  настолько не  обЯзательно  достигает  зрелости лишь  со  своей
смертью, что может перешагнуть ее уже  до своего конца. —аще оно кончаетсЯ в
незавершенности или же распавшимсЯ и изношенным.
     ‘кончание  не обЯзательно говорит о полной законченности. ЌастоЯтельнее
подступает вопрос, <I>в каком смысле вообще надо  понимать смерть как скончание
присутствиЯ.</I>
     ЉончитьсЯ  ближайшим   образом  значит  <I>прекратитьсЯ,</I>  и  это  опЯть  в
онтологически  разном  смысле. „ождь прекращаетсЯ.  …го больше  нет  налицо.
„орога  прекращаетсЯ.  Ћт  этого  прекращениЯ  дорога  не  исчезает,  но  <A
NAME="с244"></A>прекращение определЯет  дорогу  как  эту наличную. Ћкончание
как прекращение  может соответственно значить: переход в неналичность или же
как раз впервые  наличествование с концом. ќто названное последним окончание
может опЯть же определЯть собою или что-то  <I>неготово</I> наличное  -- строЯщаЯсЯ
дорога прерываетсЯ -- или опЯть же конституировать "готовность" наличного --
с последним мазком кисти картина готова.
     Ќо окончание  как  готовность не заключает в себе полной законченности.
‘корее  наоборот, что  хочет полной законченности, должно достичь  возможной
ему готовности. ЏолнаЯ законченность есть фундированный  модус "готовности".
ЏоследнЯЯ сама возможна лишь как определение наличного или подручного.
     „аже  окончание  в  смысле  исчезновениЯ  еще   может  модифицироватьсЯ
сообразно  бытийному  способу  сущего.  „ождь кончилсЯ,  т.е.  прошел.  •леб
кончилсЯ, т.е. съеден, уже не имеетсЯ в распорЯжении как подручное.
     <I>Ќикаким из  этих  модусов окончаниЯ  нельзЯ  адекватно  характеризовать
смерть  как конец  присутствиЯ.</I>  Ѓудь умирание  понЯто  как  законченность в
смысле окончаниЯ рассмотренного рода,  присутствие было бы положено этим как
наличное, соотв.  подручное. ‚  смерти  присутствие ни  вполне закончено, ни
просто исчезло, ни тем более стало готово или как подручное вполне доступно.
     Џодобно тому  как  присутствие, наоборот, пока оно есть,  постоЯнно уже
<I>есть</I> свое  еще-не, так <I>есть</I>  оно всегда  уже  и  свой конец. Џодразумеваемое
смертью  окончание значит не законченность присутствиЯ, но<SUP>*</SUP> <I>бытие
к концу</I> этого сущего. <A NAME="смерть1">‘мерть  </A>-  способ  быть, который
присутствие берет на себЯ, едва оно есть. "…два человек приходит в жизнь, он
сразу же достаточно стар чтобы умереть".
     Ћкончание, как бытие к концу, требует своего онтологического проЯснениЯ
из способа бытиЯ присутствиЯ. €, предположительно, лишь из экзистенциального
определениЯ окончаниЯ, станет  понЯтна возможность экзистирующего бытиЯ того
еще-не, которое  располагаетсЯ "до" его "конца". ќкзистенциальное проЯснение
бытиЯ  к концу  дает  впервые и достаточную базу,  чтобы очертить  возможный
смысл   речи   о   целости   присутствиЯ,   раз   уж   эта  целость   должна
конституироватьсЯ через смерть как "конец".
     Џопытка, идЯ от проЯснениЯ этого еще-не, путем характеристики окончаниЯ
достичь пониманиЯ присутствиера<A NAME="с245"></A>змерной целости не привела
к цели. Ћна показала только <A HREF="#с414"><U>негативно</U></A>, то еще-не,
какое присутствие всегда <I>есть,</I> противитсЯ своей интерпретации как недостачи.
Љонец,  к  которому  экзистируЯ  присутствие  <I>есть,</I>  никакой  законченностью
адекватно  не определЯетсЯ.  Ќо вместе с тем рассмотрение вроде бы показало,
что  его  ход должен  быть обратным. ЏозитивнаЯ  характеристика  разбираемых
феноменов (еще-не-бытие,  окончание,  целость)  удастсЯ лишь при однозначной
ориентации на бытийное  устройство  присутствиЯ.  ќта  однозначность  однако
негативно защищена от сбоев вниканием в региональную принадлежность структур
конца и целости, онтологически несовместимых с присутствием.
     Џозитивную  экзистенциально-аналитическую  интерпретацию  смерти  и  ее
характера   конца,  надо  вести   по   путеводной   нити  достигнутого   уже
основоустройства присутствиЯ, по феномену заботы.


     <B><I><A   NAME="_Toc459301252"><A   NAME="пргр49"></A>§   49.   Ћтграничение
экзистенциального   анализа   смерти  от   возможных  других   интерпретаций
феномена</A></B></I>

     Ћднозначность онтологической  интерпретации<SUP>*</SUP> смерти надлежит
прежде подкрепить, отчетливо доведЯ  до осознаниЯ то, о чем интерпретациЯ <I>не</I>
спрашивает  и   относительно  чего  напрасно  ожидать  от  нее  сведений   и
руководства.
     ‘мерть в широчайшем смысле есть феномен жизни. †изнь <SUP>*</SUP>  надо
понимать как род бытиЯ, к которому принадлежит некое бытие-в-мире. Ћна может
быть онтологически фиксирована лишь в привативной ориентации на присутствие.
€  присутствие  тоже  позволЯет  рассмотреть  себЯ  как  чистую  жизнь.  „лЯ
биологически-физиологической  постановки вопроса оно входит тогда в бытийную
область,  известную нам как животный и растительный  мир. ‚  этом поле через
онтическую  констатацию могут быть  получены  данные и статистика о  долготе
жизни   растений,   животных    и   людей.   €зучаютсЯ   взаимосвЯзи   между
продолжительностью жизни,  размножением и  ростом.  Њогут  быть  исследованы
"виды" смерти, причины, "обстоЯтельства" и характер ее наступлениЯ'.
     ‚   основе   этого   биолого-онтического   исследованиЯ  смерти   лежит
онтологическаЯ проблематика.  ЋстаетсЯ спросить, как  из онтологического  <A
NAME="с246"></A>существа жизни  определить таковое смерти. €звестным образом
онтическое  исследование смерти об  этом всегда уже решило. ‚ нем  действуют
более или менее Явные предпонЯтиЯ жизни и смерти. Ћни нуждаютсЯ  в  разметке
через онтологию присутствиЯ. ‚нутри онтологии присутствиЯ,  <I>вышестоЯщей</I>  длЯ
онтологии  жизни,  экзистенциальный  анализ   смерти  опЯть  же  <I>стоит  ниже</I>
характеристики   основоустройства  присутствиЯ.  Љонец  живого   мы  назвали
<I>околеванием.</I>   Џоскольку  и   присутствие  "имеет"   свою   физиологическую,
биологическую смерть, но не  онтически  изолированную, а сообусловленную его
исконным способом быть,  причем  присутствие может кончитьсЯ собственно и не
умерев, а с другой стороны qua присутствие не просто околевает, назовем этот
промежуточный феномен <I>уходом из жизни. <A NAME="умирание">“мирание</I> </A>будет
титулом длЯ <I>способа быть,</I> каким присутствие <I>есть</I> к своей смерти. ’огда можно
сказать: присутствие никогда не околевает.  “йти же  из жизни оно может лишь
пока   умирает.  Њедико-биологическое  исследование  ухода  из  жизни  может
получить  результаты, потенциально значимые и онтологически, если обеспечены
ориентиры длЯ экзистенциальной интерпретации смерти. €ли даже вообще болезнь
и   смерть   --   также   и  медицински  --   надо  первично  понимать   как
экзистенциальные феномены?
     ќкзистенциальнаЯ  интерпретациЯ  смерти  лежит  до  всЯкой  биологии  и
онтологии жизни. Ћна опЯть же впервые фундирует всЯкое биографо-историческое
и этнолого-психологическое исследование смерти. "’ипологиЯ"  "умираниЯ"  как
характеристика  состоЯний и образов,  в  каких "переживаетсЯ" уход из жизни,
уже  предполагает  понЯтие  смерти. ‘верх  того психологиЯ  "умираниЯ"  дает
сведениЯ скорее о "жизни" "умирающего" чем о самом умирании. ќто лишь отсвет
того, что присутствие не впервые умирает или даже не собственно  умирает при
и в переживании  фактичного  ухода  из  жизни.  ’ак же и  концепции смерти у
первобытных, их отношение  к смерти  в ворожбе и культе  высвечивают  прежде
всего   их   понимание   <I>присутствиЯ,</I>   чьЯ    интерпретациЯ   требует   уже
экзистенциальной аналитики и соответствующего понЯтиЯ смерти.
     Ћнтологический анализ бытиЯ  к концу не предвосхищает  с другой стороны
никакого  занЯтиЯ  экзистентной  позиции в  отношении к смерти. Ћпределением
смерти как  "конца" присутствиЯ, т.е.  бытиЯ-в-мире,  не выноситсЯ  никакого
онтического решениЯ о том, возможно ли "после смерти" еще другое, высшее или
низшее  бытие,  "продолжает"  <A  NAME="с247"></A>ли присутствие  "жить" или
даже, себЯ "переживаЯ", "бессмертен но". Ћ "потустороннем" и его возможности
онтически предрешаетсЯ  не больше чем о "посюстороннем", словно надо было бы
предложить  длЯ "наставлениЯ"  нормы и правила отношениЯ  к  смерти.  Ђнализ
смерти   остаетсЯ   однако   постольку   чисто   "посюсторонним",  поскольку
интерпретирует феномен лишь в  том, как он бытийной возможностью всегдашнего
присутствиЯ  <I>в него вступает.</I> ‘о смыслом, и по  праву  хотЯ  бы  методически
надежно спросить, что будет после  смерти,  можно только  тогда,  когда  она
охвачена  в  своем полном  онтологическом  существе. ЏредставлЯет  ли  такой
вопрос   вообще   возможный  <I>теоретический</I>  вопрос,  пусть  здесь   остаетсЯ
нерешенным.  ЏосюстороннЯЯ  онтологическаЯ  интерпретациЯ  смерти  лежит  до
всЯкой онтически-потусторонней спекулЯции.
     Ќаконец, вне  области экзистенциального анализа  смерти  стоит  то, что
могло бы подлежать  разбору под титулом "метафизика смерти".  ‚опросы, как и
когда смерть "пришла в мир", какой  "смысл" она может и должна иметь как зло
и страдание в универсуме сущего, необходимо предполагают понимание не только
бытийного  характера  смерти,  но  онтологии  универсума  сущего  в целом  и
особенно онтологического проЯснениЯ зла и негативности вообще.
     ‚опросам   биологии,    психологии,    теодицеи   и   теологии   смерти
экзистенциальный анализ  методически  предшествует.  ‚зЯтые  онтически,  его
выводы показывают своеобразную <I>формальность</I> и пустоту  всЯкой онтологической
характеристики. ќто однако не должно делать слепым к богатой и переплетенной
структуре  феномена.  …сли  уж  присутствие  вообще  никогда  не  становитсЯ
доступно как наличное, поскольку к его способу бытиЯ своеобразно принадлежит
бытие-возможным,  то  тем  менее  оправданно  ожидать,  что   онтологическую
структуру   смерти  удастсЯ  просто  считать  с  нее,  раз  уж  смерть  есть
исключительнаЯ возможность присутствиЯ.
     ‘  другой  стороны,  анализ не  может  держатьсЯ случайно и  прихотливо
измысленной идеи  смерти. Џроизвол здесь устранЯетсЯ лишь через предварЯющую
онтологическую  характеристику бытийного способа, каким "конец" вторгаетсЯ в
среднюю  повседневность присутствиЯ. „лЯ этого требуетсЯ полный  охват ранее
выЯвленных структур  повседневности. —то в  экзистенциальном анализе  смерти
слышны отголоски  и экзистентных  возможностей бытиЯ  к смерти,  заложено  в
существе  всЯкого  онтологического  разысканиЯ.  ’ем  отчетливее определению
экзистенциальных  понЯтий  должна   сопутствовать  свобода  от  экзистентной
обЯзательности,  и  это  особенно в <A NAME="с248"></A>отношении смерти,  на
которой   возможностный  характер  присутствиЯ   проЯвлЯетсЯ  всего  острее.
ќкзистенциальнаЯ  проблематика  нацелена  единственно  на   установление   у
присутствиЯ онтологической структуры бытиЯ к концу.

     <B><I><A   NAME="_Toc459301253"><A    NAME="пргр50"></A>§    50.   Џрорисовка
экзистенциально-онтологической структуры смерти</A></B></I>

     ‘оображениЯ   о  недостаче,  конце   и  целости  вскрыли  необходимость
интерпретировать  феномен  смерти  как  бытиЯ  к  концу из  основоустройства
присутствиЯ.  ‹ишь  так  может  выЯснитьсЯ, насколько  в  самом присутствии,
соразмерно его бытийной структуре,  возможна целость, конституируемаЯ бытием
к  концу.  Ћсновоустройством  присутствиЯ  оказалась  забота. Ћнтологическое
значение  этого выражениЯ  выразилось в "дефиниции": уже-бытие-вперед-себЯ-в
(мире)       как      бытие-при       (внутримирно)       встречном       <A
HREF="#с192"><U>сущем</U></A>.      <A     NAME="с249"></A>’ут      выражены
фундаментальные черты бытиЯ присутствиЯ: во вперед-себЯ - экзистенциЯ, в уже
-  бытии  - в... - фактичность,  в  бытии-при  - падение.  ђаз  уж смерть  в
отличительном смысле принадлежит к бытию присутствиЯ, то она (соотв. бытие к
концу) должна определЯтьсЯ этими чертами.
     Ѓлижайшим  образом  следует вообще наконец размечаЯ  проЯснить,  как  в
феномене смерти  обнажаютсЯ экзистенциЯ, фактичность  и падение присутствиЯ,
Љак  неадекватнаЯ, была отставлена  интерпретациЯ всЯкого  еще-не  и  с  ним
крайнего еще-не, конца присутствиЯ, в смысле недостачи; ибо  она заключала в
себе  онтологическое  искажение присутствиЯ в  нечто  наличное.  Љонец-бытиЯ
означает  экзистенциально:  бытие  к  концу. Љрайнее еще-не  имеет  характер
чего-то, <I>к  чему</I>  присутствие <I>имеет отношение.</I>  Љонец присутствию предстоит.
‘мерть не нечто еще не наличное, не сходЯщаЯ к минимуму последнЯЯ недостача,
но скорее <I>предстоЯние.</I>
     Џрисутствию  как бытию-в-мире может однако  предстоЯть многое. •арактер
предстоЯниЯ  сам   по   себе  не   отличителен  длЯ  смерти.  Ќаоборот:  эта
интерпретациЯ тоже могла  бы толкнуть еще  к предположению, что смерть  надо
понимать  в  смысле  предстоЯщего,  встречного в  окружающем  мире  событиЯ.
ЏредстоЯть может к примеру гроза, перестройка дома, приезд друга, стало быть
сущее,  которое налично, подручно или соприсутствует. “  предстоЯщей  смерти
бытие не этого рода.
     ЏредстоЯть  присутствию  опЯть  же  может  к   примеру  также   отъезд,
разбирательство  с другими, отказ  от чего-то такого, чем  само  присутствие
способно быть от своих возможностей бытиЯ, основанных в событие с другими.
     ‘мерть  есть возможность бытиЯ, которую присутствие всЯкий  раз  должно
взЯть  на себЯ само. ‘о смертью  присутствие стоит перед собой  в его  <I>самой
своей</I>  способности  быть.  ‚  этой  возможности  речь длЯ  присутствиЯ  идет
напрЯмую    о    его    бытии-в-мире.    …го    смерть    есть   возможность
больше-не-способности-присутствовать.  Љогда присутствие предстоит себе  как
эта  возможность  самого  себЯ,  оно <I>полностью</I>  вручено наиболее  своей  ему
способности быть. ’ак предстоЯ себе, все  свЯзи с другим присутствием  в нем
распались.  ќта  наиболее своЯ,  безотносительнаЯ  возможность вместе  с тем
предельнейшаЯ. Љак способность быть присутствие не  может обойти возможность
смерти.  ‘мерть  есть  возможность  прЯмой невозможности присутствиЯ.  ’аким
образом  <A NAME="смерть2"><I>смерть</I>  </A>открываетсЯ  как  <I>наиболее  своЯ,  <A
NAME="с250"></A>безотносительнаЯ, не-обходимаЯ возможность.</I> Љак таковаЯ, она
есть  <I>отличительное</I> предстоЯние. Ћснова  его экзистенциальной возможности  в
том, что присутствие себе самому  сущностно разомкнуто, и именно по  способу
вперед-себЯ. ќтот структурный  момент заботы  имеет в  бытии  к  смерти свою
исходнейшую конкретность.  Ѓытие к концу становитсЯ  феноменально  Яснее как
бытие к означенной отличительной возможности присутствиЯ.
     Ќаиболее свою, безотносительную и не-обходимую возможность, присутствие
опЯть  же  не приобретает задним числом и  по обстоЯтельствам в ходе  своего
бытиЯ.  Ќо,  пока   присутствие  экзистирует,  оно   уже  и  <I>брошено</I>  в  эту
возможность.  —то  оно  вручено  своей  смерти  и  последнЯЯ  таким  образом
принадлежит  к бытию-в-мире, об этом присутствие ближайшим образом и большей
частью не имеет отчетливого или тем более теоретического знаниЯ. Ѓрошенность
в  смерть  приоткрываетсЯ  ему  исходное  и  настойчивее  в  расположении <A
HREF="#с184"><U>ужаса</U></A>. “жас перед смертью есть ужас "перед" наиболее
своей,  безотносительной  и  необходимой способностью быть.  Џеред-чем этого
ужаса  есть само  бытие-в-мире. ‡а-что этого ужаса есть напрЯмую способность
присутствиЯ  быть. ‘о  страхом  перед  уходом  из жизни  ужас перед  смертью
смешивать нельзЯ. Ћн никак не прихотливое и случайное "упадочное" настроение
единицы,  но, как  основорасположение  присутствиЯ,  разомкнутость того, что
присутствие,  как  брошенное бытие,  экзистирует к  своему концу. ’ем  самым
проЯснЯетсЯ  экзистенциальное   понЯтие  умираниЯ  как  брошенного  бытиЯ  к
наиболее  своей,   безотносительной   и   не-обходимой   способности   быть.
Ћтграничение от  чистого исчезаниЯ, но также  и от лишь-околеваниЯ и наконец
от "переживаниЯ" ухода из жизни возрастает в отчетливости.
     Ѓытие к  концу возникает не  порою  лишь всплывающей установкой,  но по
сути  принадлежит  брошенности присутствиЯ, так  или  иначе  обнажающейсЯ  в
расположении (настроении). ‚сЯкое царЯщее  в присутствии  фактичное "знание"
или  "незнание"  о  наиболее  своем  бытии  к  концу   есть  лишь  выражение
экзистентной  возможности  по-разному  держатьсЯ в этом бытии. —то  фактично
многие ближайшим образом и большей частью о смерти не знают, нельзЯ выдавать
за  доказательство  того,  что  бытие  к  смерти  не  "всеобще"  принадлежит
присутствию, а лишь того, что присутствие ближайшим образом и большей частью
себе  это наиболее  свое  бытие  к  смерти, в  бегстве  <I>от</I>  него,  скрывает.
Џрисутствие  умирает  фактично все  то  <A  NAME="с251"></A>времЯ,  пока оно
экзистирует, но обычно и чаще в модусе <I>падениЯ.</I> €бо фактичное экзистирование
есть не только вообще и индифферентно  брошена  способность-быть-в-мире,  но
всегда  уже  и растворившаЯсЯ в озаботившем ''мире".  ‚ этом падающем  бытии
при...  дает о  себе  знать бегство  от не-по-себе, т.е.  теперь от наиболее
своего бытиЯ к смерти. ќкзистенциЯ, фактичность, падение характеризуют бытие
к  концу  и  потому  конститутивны  длЯ  экзистенциального  понЯтиЯ  смерти.
<I>“мирание  основано  со  стороны своей  онтологической  возможности  в заботе
<SUP>*</SUP>.</I>
     …сли  однако  бытие  к  смерти исходно  и  по  сути  принадлежит  бытию
присутствиЯ, то  оно должно  -- пусть сперва несобственно - быть выЯвимо и в
повседневности.  €  если  тем  более  бытие   к   концу   призвано  подавать
экзистенциальную возможность длЯ экзистентной целости присутствиЯ, то  здесь
может  лежать феноменальное подтверждение тезиса: забота есть онтологический
титул   длЯ   целости   структурного   целого   присутствиЯ.   „лЯ   полного
феноменального   обоснованиЯ   этого   тезиса   предварительной   прорисовки
взаимосвЯзи  между  бытием  к  смерти  и  заботой  недостаточно.  Ћн  должен
просматриватьсЯ  прежде  всего  в  ближайшей <I>конкретности</I>  присутствиЯ,  его
повседневности.


     <B><I><A  NAME="_Toc459301254"><A NAME="пргр51"></A>§  51. Ѓытие к  смерти  и
повседневность присутствиЯ</A></B></I>

     ‚ыЯвление повседневного среднего бытиЯ  к смерти ориентируетсЯ на ранее
полученные структуры повседневности. ‚ бытии к смерти присутствие отнесено <I>к
себе самому</I> как  отличительной способности  быть. Ќо  самость повседневности
это   <A   HREF="#с126"><U>люди</U></A>,   конституирующиесЯ   в   публичной
истолкованности,  выговариваемой в толках.  Ћни и должны тогда обнаруживать,
каким способом повседневное  присутствие толкует  себе свое бытие к  смерти.
”ундамент  толкованиЯ  формируетсЯ  всЯкий  раз  пониманием, которое  всегда
бывает  также  расположенным,  т.е.  настроенным.  €так надо  спросить:  как
расположенным пониманием, заключенном  в  толках людей, разомкнуто  бытие  к
смерти? Љак люди, понимаЯ, относЯтсЯ  к наиболее  своей, безотносительной  и
не-обходимой возможности  присутствиЯ? ЉакаЯ расположенность размыкает людЯм
их врученность смерти, и каким образом?
     Џубличность   обыденного  общениЯ  "знает"  смерть  как  постоЯнно  с<A
NAME="с252"></A>лучающеесЯ  происшествие, "смертный  случай". ’от или  этот,
ближний или  дальний  "умирает". Ќезнакомые "умирают"  ежедневно и ежечасно.
"‘мерть" встречает как знакомое  внутримирно случающеесЯ  событие. Љак такое
она    остаетсЯ    в    характерной   длЯ    повседневно    встречного    <A
HREF="#с72"><U>незаметности</U></A>. ‹юди заручились длЯ этого событиЯ уже и
толкованием.  ЏроговариваемаЯ  или  чаще  затаеннаЯ  "беглаЯ"  речь  об этом
скажет: в конце концов человек смертен, но сам ты пока еще не задет.
     Ђнализ  этого "человек  смертей"  недвусмысленно обнажает бытийный  род
повседневного бытиЯ  к смерти. …е в такой речи  понимают  как неопределенное
нечто, которое как-то должно случитьсЯ где-то, но вблизи длЯ тебЯ самого <I>еще
не  налично</I>  и  потому  не  угрожает. ќто  "человек  смертен" распространЯет
мнение,  что   смерть   касаетсЯ  как  бы  человека.  Џубличное   толкование
присутствиЯ  говорит: "человек смертен",  потому что  тогда любой  и ты  сам
можешь себЯ  уговорить: всЯкий раз не  именно  Я, ведь  этот человек  <I>никто.</I>
"“мирание" нивелируетсЯ до  происшествиЯ, присутствие,  правда, задевающего,
но  ни к  кому собственно  не  относЯщегосЯ.  …сли  когда толкам  и  присуща
двусмысленность, так это в речи о смерти. “мирание, по сути незаместимо мое,
извращаетсЯ в публично  случающеесЯ  событие,  встречное  людЯм.  Ћзначенный
оборот речи говорит  о  смерти  как  о  постоЯнно  происходЯщем "случае". Ћн
выдаст ее за всегда уже  "действительное", скрываЯ ее характер возможности и
вместе с тем  принадлежащие ей моменты безотносительности  и не-обходимости.
’акой двусмысленностью присутствие приводит себЯ в состоЯние потерЯть себЯ в
людЯх со стороны отличительной,  принадлежащей к его наиболее своей самости,
способности быть. ‹юди дают право, и  упрочивают искушение, прЯтать от  себЯ
самое свое бытие к <A HREF="#с177"><U>смерти</U></A>.
     ЏрЯчущее  уклонение  от  смерти  господствует над  повседневностью  так
упрЯмо, что  в  бытии-друг-с-другом "ближние"  именно "умирающему" часто еще
втолковывают,  что  он  избежит  смерти  и  тогда  сразу  снова  вернетсЯ  в
успокоенную  повседневность  своего  устраиваемого  озабочением  мира. ’акаЯ
"заботливость" мнит даже  "умирающего" этим "утешить". Ћна  хочет возвратить
его вновь в  присутствие, помогаЯ ему еще  окончательно спрЯтать  его  самую
свою,  безотносительную  бытийную  возможность.  ‹юди озабочиваютсЯ  в  этой
манере   постоЯнным  <I>успокоением   насчет   смерти.</I>   Ћно   опЯть   же   и<A
NAME="с253"></A>меет силу по своей сути не только длЯ "умирающего", но равно
и  длЯ  "утешающего". €  даже в  случае  ухода из жизни  публичность еще  не
обЯзательно должна быть этим  событием  растревожена и  обеспокоена в  своей
беззаботности,  предмете  ее озабочениЯ.  ‚едь  видЯт  же нередко в умирании
других  публичное  неприличие,   если  не  прЯмо  бестактность,  от  которой
публичность должна быть охранена.
     ‹юди  с   этим   утешением,  оттеснЯющим  присутствие  от  его  смерти,
утверждаютсЯ опЯть же в своем праве и престиже через молчаливое упорЯдочение
способа,  каким  вообще <I>надо</I>  относитьсЯ  к смерти.  “же  "мысли  о  смерти"
считаютсЯ  в  публичности  трусливым  страхом,  нестойкостью  присутствиЯ  и
мрачным  бегством от мира.  <I>‹юди не дают хода  мужеству перед ужасом смерти.</I>
ѓосподство публичной истолкованности среди людей  решило уже и о настроении,
каким  должно  определЯтьсЯ  отношение  к  смерти.  ‚  ужасе  перед  смертью
присутствие выходит  в предстоЯние  самому  себе  как врученное не-обходимой
возможности.  ‹юди  озабочиваютсЯ  превращением этого  ужаса в  страх  перед
наступающим  событием.  “жас,  в  качестве  страха  сделанный двусмысленным,
выдаетсЯ  сверх того за  слабость, какой  не  смеет знать  уверенное  в себе
присутствие.  —то  по  безмолвному  приговору  людей  "пристойно",  так  это
равнодушное спокойствие  перед  тем "обстоЯтельством",  что человек смертей.
”ормирование такого "возвышенного" равнодушиЯ <I>отчуждает</I>  присутствие от  его
наиболее своей, безотносительной бытийной способности.
     €скушение,  успокоенность и  отчуждение  характеризуют однако  бытийный
способ  <I>падениЯ.</I> Ћбыденное  бытие  к  смерти  есть  как падающее  постоЯнное
<I>бегство  от нее.</I> Ѓытие к концу  имеет модус перетолковывающего, несобственно
понимающего  и прЯчущего  <I>уклонениЯ от него.</I>  —то присутствие,  всегда свое,
фактично  всегда уже умирает, т.е. существует в  бытии  к своему концу, этот
факт оно утаивает себе  тем, что переделывает смерть в обыденно происходЯщий
смертный случай у других, в любом  случае лишь Яснее удостоверЯющий нам, что
"сам  ты"  еще  ведь  "жив".  Џадающим  бегством  <I>от</I>  смерти  повседневность
присутствиЯ свидетельствует однако, что сами люди тоже всегда уже определены
<I>как бытие  к смерти,</I> даже когда не  движутсЯ  отчетливо в "мыслЯх о смерти".
<I>„лЯ присутствиЯ  в его <A  NAME="с254"></A>средней повседневности  дело тоже
постоЯнно  идет  об  этой,  самой  своей,  безотносительной  и  не-обходимой
способности быть, пусть лишь  в модусе  обеспечениЯ бестревожного равнодушиЯ</I>
перед <I>крайней возможностью его экзистенции.</I>
     “становление повседневного бытиЯ к смерти дает  вместе с тем  ориентиры
длЯ попытки заручитьсЯ,  через более подробную интерпретацию падающего бытиЯ
к смерти  как  уклонениЯ <I>от  нее,</I> полным  экзистенциальным понЯтием бытиЯ  к
концу. Ќа <I>от-чего бегства,</I> сделанном феноменально достаточно видимым, должен
удатьсЯ феноменологический набросок  того, как уклонЯющеесЯ присутствие само
понимает свою <A HREF="#с184"><U>смерть</U></A>.

     <B><I><A NAME="_Toc459301255"><A NAME="пргр52"></A>§ 52. Џовседневное бытие к
концу и полное экзистенциальное понЯтие смерти</A></B></I>

     Ѓытие  к  концу  было  в  экзистенциальной  прорисовке  определено  как
наиболее  своЯ,  безотносительнаЯ   и  не-обходимаЯ  бытийнаЯ   способность.
ќкзистирующее  бытие   к   этой   возможности  ставит   себЯ   перед  прЯмой
невозможностью экзистенции. ‡а этой казалось бы пустой характеристикой бытиЯ
к   смерти   приоткрылась   далее   конкретность   этого  бытиЯ   в   модусе
повседневности.  ‚  меру существенной длЯ этой  последней  тенденции падениЯ
бытие  к  смерти  показало  себЯ прЯчущим  уклонением от  нее.  …сли  прежде
разыскание от формальной разметки онтологической  структуры смерти  выходило
на  конкретный  анализ  повседневного  бытиЯ  к концу, то  теперь в обратном
порЯдке через дополнЯющую интерпретацию повседневного бытиЯ к концу надлежит
получить полное экзистенциальное понЯтие смерти.
     ќкспликациЯ  повседневного  бытиЯ  к  смерти  держалась  толков  людей:
человек  все-таки  смертен,  но  пока еще  он не  умирает.  „о сих пор  было
интерпретировано только это "человек смертен" как таковое. ‚о  "все-таки, но
пока  еще  нет"  повседневность признает что-то вроде  <I>достоверности</I> смерти.
Ќикто  не сомневаетсЯ  в  том, что  человек смертен. Ќо  это "несомнение" не
обЯзательно  должно хранить  в себе уже и  <I>всю</I> удостоверенность,  отвечающую
тому,  в  качестве  чего  смерть в  смысле охарактеризованной  отличительной
возможности  вдвинута в присутствие. Ћбыденность  остаетсЯ пребывать при  <A
NAME="с255"></A>этом двусмысленном признании "достоверности" смерти -- чтобы
ее,  еще  больше  скрываЯ умирание, ослабить и  брошенность  в  смерть  себе
облегчить.
     ЏрЯчущее  уклонение от смерти <I>собственно не</I> может по своему смыслу быть
"уверено"  в  смерти   и  все  же  оно  <I>уверено.</I>  Љак  обстоит  дело  вокруг
"достоверности смерти"?
     Ѓыть-<A NAME="уверенность">уверенным  </A>в сущем значит: <I>принимать</I> его
как  истинное  за  истину.  Ќо  истинность  означает  открытость  сущего.  Ђ
открытость основана  онтологически  в исходнейшей истинности,  разомкнутости
присутствиЯ  (<A  HREF="#с212"><U>1</U></A>,  <A HREF="#с219"><U>2</U></A>).
Џрисутствие как  разомкнуто-размыкающее и  открывающее  сущее  по сути имеет
свое бытие "в истине". <I>Ќо достоверность  основана  в истине или равноисходно
принадлежит к ней.</I>  ‚ыражение "достоверность" имеет подобно термину "истина"
двоЯкое  значение.  €сходно  истинность  означает то  же  что размыкание как
поведение  присутствиЯ.  …е  производное  отсюда   значение  имеет   в  виду
раскрытость  сущего.  ‘оответственно  <A  NAME="достоверность">достоверность
</A>означает  исходно то же что бытие-уверенным как вид бытиЯ присутствиЯ. ‚
производном  же значении и сущее, в  котором присутствие может быть уверено,
называетсЯ "достоверным".
     Ћдин из модусов достоверности <I>убежденность.</I> ‚ ней присутствие позволЯет
себе  определЯть свое понимающее  бытие  к  вещи единственно через победу ее
открытости   (истины).   ЏринЯтиЯ-за-истину    как    держаниЯ-себЯ-в-истине
достаточно, когда оно основано  в самом открытом сущем и  в качестве бытиЯ к
так  открытому сущему стало  в плане своей соразмерности ему  прозрачно  длЯ
себЯ. Ќичего подобного нет в произвольном измышлении о сущем, соотв. в голом
"воззрении" на него.
     „остаточность принЯтиЯ-за-истину соразмерЯетсЯ с заЯвкой на истинность,
к   которой   оно  принадлежит.  ‡аЯвка  бывает   оправдана  способом  бытиЯ
размыкаемого сущего и направленностью  размыканиЯ. ‘  разнообразием сущего и
соразмерно ведущей тенденции и размаху  размыканиЯ менЯетсЯ образ истины и с
ним  достоверность.  ЌастоЯщее  рассмотрение  остаетсЯ  ограничено  анализом
удостоверившегосЯ-бытиЯ  относительно  смерти,  представлЯющего  в  конечном
счете отличительную <I>достоверность присутствиЯ.</I>
     Ћбыденное   присутствие,    большей   частью    прЯчет    самую   свою,
безотносительную и не-обходимую возможность своего бытиЯ. ќта  фактичнаЯ  <A
NAME="с256"></A>тенденциЯ   скрытиЯ  подтверждает   тезис:  присутствие  как
фактичное   существует  в   "<A   HREF="#с222"><U>неистине</U></A>".   ’огда
достоверность, принадлежащаЯ  такому  скрытию  бытиЯ  к смерти, должна  быть
неадекватным принЯтием-за-истину, а  не скажем  неудостоверенностью в смысле
сомнениЯ. ЌеадекватнаЯ достоверность держит то, в чем уверена, в  скрытости.
Љогда "люди" понимают  смерть как встречающее в мире событие, то относЯщаЯсЯ
сюда достоверность не затрагивает бытиЯ к концу.
     ѓоворЯт:  достоверно,  что "та",  смерть,  придет.  <I>‹юди</I>  говорЯт  это,
упускаЯ,  что, чтобы мочь быть  уверенным в смерти,  свое присутствие всегда
само должно уверитьсЯ в самой своей безотносительной возможности быть.  ‹юди
говорЯт,  смерть  неминуема, вселЯЯ этим  в присутствие  мнимость, будто оно
<I>само</I> уверено в своей смерти. Ђ где основание обыденной уверенности? џвно  не
в  голом  взаимном  уговаривании.  …сть  ведь  каждодневный опыт  "умираниЯ"
других. ‘мерть есть неоспоримый "опытный факт".
     ‘пособ,  каким  повседневное  бытие  к  смерти понимает так  основанную
достоверность, выдает себЯ, когда оно  пытаетсЯ, даже критически осторожно и
значит все  же адекватно, "думать" о смерти. ‚се люди,  насколько  известно,
"умирают". ‘мерть длЯ каждого  человека в высшей  степени правдоподобна,  но
все  же  не  "абсолютно" достоверна.  ЃерЯ  строго,  смерти можно  приписать
все-таки "лишь"  <I>эмпирическую</I>  достоверность. Ћна необходимо уступает высшей
достоверности,  аподиктической,  какой мы  достигаем  в  известных  областЯх
теоретического познаниЯ.
     ‚  этом "критическом" определении достоверности смерти и ее предстоЯниЯ
обнажаетсЯ ближайшим образом опЯть характерное длЯ  обыденности  непризнание
бытийного  рода присутствиЯ и принадлежащего ему бытиЯ к смерти. <I>—то уход из
жизни как случающеесЯ событие  "лишь"  эмпирически достоверен, не  решает  о
достоверности смерти.</I> ‘мертные случаи могут быть фактичным поводом длЯ того,
чтобы присутствие  сперва вообще стало внимательно  к  смерти. ЋставаЯсь при
названной эмпирической  достоверности, присутствие однако вовсе  не способно
удостоверитьсЯ в смерти как она "есть". •отЯ в публичности людей присутствие
"ведет  речь"  по  видимости только  об  этой  "эмпирической"  достоверности
смерти,  <I>по  сути</I>  оно  <I>все   же   не</I>   держитсЯ   исключительно  и  перви<A
NAME="с257"></A>чно за бывающие  случаи смерти. <I>“клонЯЯсь от  своей  смерти,</I>
повседневное бытие к  концу тоже все-таки уверено в смерти иначе, чем самому
ему  в чисто  теоретическом  рассуждении хотелось  бы заметить.  ќто "иначе"
повседневность  обычно  от  себЯ  прЯчет. Ћна  не  рискует  стать  тут  себе
прозрачной.  ‚ описанном  обыденном  настроении, в  "ужасно"  озабочивающем,
видимо  далеком  от  ужаса  возвышении  над достоверной  "эмпирией"  смерти,
повседневность признает за ней достоверность "высшую" чем лишь эмпирическаЯ.
‹юди <I>знают</I> о верной смерти и все же  "существуют" собственно без уверенности
в своей. ЏадающаЯ обыденность присутствиЯ знает достоверность смерти  и  все
же от уверенного в ней <I>бытиЯ</I> уклонЯетсЯ. Ќо из того, от чего оно уклонЯетсЯ,
это уклонение  феноменально  подтверждает, что смерть требует осмыслениЯ как
наиболее своЯ, безотносительнаЯ, не-обходимаЯ, <I>вернаЯ</I> возможность.
     ѓоворЯт:  смерть  <I>наверное</I> придет,  но пока  еще нет. ќтим "но..." люди
отказывают смерти  в  достоверности. "Џока что еще нет" не  голое негативное
высказывание, но самотолкование людей,  каким  они отсылают себЯ к тому, что
ближайшим  образом  еще   остаетсЯ  длЯ  присутствиЯ   доступно  и  способно
озаботить.  Џовседневность  настаивает  на  настоЯтельности  озаботившего  и
скидывает оковы упадочных, "бездеЯтельных мыслей о смерти". …е  оттеснЯют на
"когда-то  потом", а именно апеллируЯ к  так называемому  "здравому смыслу".
’ак люди прЯчут то своеобразное  в  достоверности смерти, <I>что она возможна в
каждое    мгновение.</I>    ‚месте    с    достоверностью   смерти    идет    <A
NAME="неопределенн_смерти"><I>неопределенность</I> </A>ее когда. Џовседневное бытие
к  смерти   уклонЯетсЯ   от  этого  тем,  что  придает   ей  определенность.
Ћпределенность  тут  однако не  может означать высчитываниЯ момента ухода из
жизни.  Ћт  такой определенности присутствие скорее бежит.  Ќеопределенность
верной смерти обыденное озабочение вводит длЯ себЯ в определенность тем, что
вклинивает перед ней обозримые неотложности и возможности ближайших будней.
     ‘крытием   неопределенности   задета   однако   и   достоверность.  ’ак
скрадываетсЯ  особеннейшаЯ   черта  возможности  смерти:  вернаЯ  и   притом
неопределеннаЯ, т.е. каждый момент возможнаЯ.
     ЏолнаЯ интерпретациЯ  обыденной  речи  людей  о  смерти  и  ее  способе
вступать  в  присутствие  навела на черты достоверности и  неопределенности.
Џолное  экзистенциально-онтологическое понЯтие  смерти дает  теперь очертить
себЯ в  следующих  определениЯх: <I>смерть как конец  присутствиЯ есть наиболее
своЯ,    безотносительнаЯ,    достовернаЯ    и   в   качестве   таковой   <A
NAME="с258"></A>неопределеннаЯ,  не-обходимаЯ  возможность присутствиЯ.</I>  Љак
конец <I>присутствиЯ</I> смерть <I>есть</I> в бытии этого сущего к своему концу.
     Ћчерчивание  экзистенциальной структуры бытиЯ к концу служит разработке
такого способа бытиЯ присутствиЯ, в  каком оно <I>как присутствие</I> способно быть
<I>целым.</I>  —то  уже и обыденное присутствие  <I>есть</I>  тоже  к своему  концу,  т.е.
постоЯнно, хоть и  "бегло",  разбираетсЯ со своей смертью,  показывает,  что
этот  конец, замыкающий  и  обусловливающий собою целость, не  есть нечто, к
чему присутствие  приходит лишь  напоследок  при  своем  уходе  из жизни.  ‚
присутствие как сущее к своему  концу  всегда уже втЯнуто то  крайнее еще-не
его  самого,  до  которого  располагаютсЯ  все   другие.  Џотому  формальное
заключение  от  еще-не   присутствиЯ,  да  еще   онтологически   неадекватно
интерпретированного как недостача, к его неполноте неверна. <I>”еномен  еще-не,
выведенный  из  вперед-себЯ,  подобно структуре заботы вообще, настолько  не
довод  против  возможности  экзистентного бытиЯ-целым, что  это  вперед-себЯ
впервые только и делает возможным такое бытие к концу.</I> - Џроблема возможного
бытиЯ-целым сущего,  какое мы всегда  сами есть, оправданна, если забота как
основоустройство   присутствиЯ   "взаимосвЯзана"   со  смертью  как  крайней
возможностью этого сущего.
     ‚опрос остаетсЯ между тем, довольно ли эта проблема уже  и разработана.
Ѓытие к смерти  основано  в заботе.  Љак брошенное  бытие-в-мире присутствие
всегда уже вверено своей смерти. ‘ущее к своей смерти, оно умирает фактично,
причем  постоЯнно, пока  не  пришло к  своему  уходу  из жизни.  Џрисутствие
умирает фактично, значит вместе с тем, что оно в своем бытии к смерти всегда
уже  так  или  так  решилось.  Ћбыденное  падающее  ук