ие славЯнофильства. џ
думаю,   что   нынешний   исторический   день   совершенно  опрокидывает   и
славЯнофильские,  и  западнические  платформы и  обЯзывает нас к  творчеству
нового самосознаниЯ и новой жизни. € мучительно видеть, что нас тЯнут назад,
к отживающим  формам  сознаниЯ и жизни. ЊироваЯ война, конечно,  приведет  к
преодолению старой постановки вопроса о ђоссии и …вропе, о ‚остоке и ‡ападе.
Ћна  прекратит  внутреннюю распрю  славЯнофилов и  западников,  упразднив  и
славЯнофильство,   и   западничество,  как   идеологии   провинциальные,   с
ограниченным горизонтом.
     Ќеужели  мировые событиЯ, исключительные в мировой истории,  ничему нас
не научат, не  приведут  к рождению нового  сознаниЯ и оставЯт нас в прежних
категориЯх, из которых мы хотели вырватьсЯ до  войны? ђусское возрождение не
может  быть  возрождением  славЯнофильства,   оно  будет  концом  и  старого
славЯнофильства  и  старого  западничества,  началом  новой  жизни и  нового
сознаниЯ.  ђозанова же  война вдохновила лишь  на повторение в тысЯчный  раз
старых  слов,  потерЯвших всЯкий  вкус и  аромат: всЯ  русскаЯ  историЯ есть
тихаЯ, безбурнаЯ; все русское состоЯние - мирное,  безбурное. ђусские люди -
тихие. ‚ хороших  случаЯх и благоприЯтной обстановке они неодолимо вырастают
в ласковых, приветных, добрых людей. ђусские люди -  "славные" (с. 51). Ќо с
не меньшим основанием можно было бы утверждать, что русскаЯ душа - мЯтежнаЯ,
ищущаЯ,   душа  странническаЯ,   взыскующаЯ   нового   ѓрада,   никогда   не
удовлетворЯющаЯсЯ  ничем  средним и относительным.  €з этой  прославленной и
часто  фальшиво  звучащей  "тихости,  безбурности  и   славности"  рождаетсЯ
инерциЯ, котораЯ мила вечно-бабьему сердцу ђозанова, но никогда не рождаетсЯ
новой, лучшей  жизни. ‚ розановской стихии  есть  вечнаЯ  опасность,  вечный
соблазн русского народа, источник его  бессилиЯ  стать народом мужественным,
свободным,  созревшим длЯ самостоЯтельной жизни  в  мире. € ужасно,  что  не
только  ђозанов,  но   и  другие,   призванные   быть   выразителЯми  нашего
национального  сознаниЯ,   тЯнут  нас   назад  и  вниз,  отдаютсЯ   соблазну
пассивности,   покорности,  рабству  у   национальной  стихии,   женственной
религиозности.  Ќе только  вечное,  но  и  слишком временное,  устаревшее  в
славЯнофильстве хотели  бы  восстановить ‘. Ѓулгаков,  ‚.  €ванов,  ‚.  ќрн.
Ћгромной силе, силе национальной стихии, земли не противостоит мужественный,
светоносный  и  твердый  дух,  который  призван  овладеть  стихиЯми.  Ћтсюда
рождаетсЯ опасность шовинизма, бахвальство снаружи и рабье  смиренье внутри.
€ мир  внутри ђоссии,  преодоление вражды и злобы  делают невозможным именно
ђозанов  и  ему подобные. ќти  люди  странно понимают  взаимное примирение и
воссоединение враждующих партий  и направлений, так  понимают,  как понимают
католики  соединение  церквей,  т.  е. исключительно  присоединение к  одной
стороне,  на которой  всЯ  полнота  истины.  ќтот  старый  способ не замирит
исторической  распри  "правого"  и  "левого"  лагерЯ.  ЏокаЯние должно  быть
взаимным,  и амнистиЯ должна быть взаимной, и согласие на  самоограничение и
жертву  должно быть взаимным. ‚ерилось, что  война приведет к этому, но пока
этого  нет,  и  наши  националистические  идеологи мешают этому. ђозановские
настроениЯ служат делу злобы, а не мира.
     Ќачав за  здравие славЯнофилов,  ђозанов  кончает за упокой. Ћн  отдает
решительное предпочтение ђоссии официальной и  государственной перед ђоссией
народной    и   общественной,    и   славЯнофильству   официальному    перед
славЯнофильством общественным.  ‘лавЯнофилы  считали русский народ - народом
безгосударственным,  и  очень многое  на этом  строили.  ђозанов,  напротив,
считает   русский   народ  народом   государственным   по   преимуществу.  ‚
государственности ђозанова, котораЯ длЯ него самого ЯвлЯетсЯ неожиданностью,
ибо в нем самом всего менее было государственности и гражданственности, - он
всегда  был певцом  частного  быта, семейного родового уклада, - чувствуетсЯ
приспособление  к духу  времени,  бабьЯ  неспособность  противостоЯть потоку
впечатлений  нынешнего  днЯ.  Њнение   славЯнофилов  о  безгосударственности
русского  народа  требует  больших  корректоров,  так  как  оно  слишком  не
согласуетсЯ  с  русской  историей,   с  фактом  созданиЯ  великого  русского
государства.
     Ќо способ, которым ђозанов  утверждает государственность и  поклонЯетсЯ
его  силе, совсем  не государственный,  совсем  не  гражданский,  совсем  не
мужественный. ђозановское отношение к  государственной власти есть отношение
безгосударственного, женственного  народа,  длЯ  которого  эта  власть  есть
всегда начало вне его и над ним находЯщеесЯ, инородное ему.  ђозанов, как  и
наши  радикалы, безнадежно смешивает государство  с правительством и думает,
что  государство - это всегда "они",  а не "мы". —то-то  рабье есть в словах
ђозанова о государственности, какаЯ-то вековаЯ отчужденность от мужественной
власти. ќто какое-то мление, недостойное народа, призванного к существованию
совершеннолетнему, мужественно-зрелому. ‚ своем рабьем и бабьем млении перед
силой государственности, импонирующей  своей далекостью и чуждостью, ђозанов
доходит до того, что прославлЯет официальную правительственную  власть за ее
гонениЯ против  славЯнофилов. Ќовый  поток  впечатлений хлынул  на ђозанова.
‘лавЯнофилы, которые в начале книги выражали ђоссию и русский народ, в конце
книги  оказываютсЯ  кучкой литераторов,  полных самомнениЯ  и  оторванных от
жизни. €стинным  выразителем  ђоссии  и  русского  народа  было  официальное
правительство,  которому  славЯнофилы  осмеливались   оказывать   оппозицию.
"‘лавЯнофильство  умерло, потому что оно оказалось  не  нужным и  напрасным,
только  мешающим в  параллельной мысли  тому  "официальному  правительству",
которое о  д н  о  и могло с д е л  а  т ь... Ћни (славЯнофилы)  были именно
малодушны о ђусской истории, твердЯ, но отвлеченно, о ней, что она свЯтаЯ...
‘вЯтаЯ ђусь им  казалась менее умной  и менее правдивой, чем их литературнаЯ
общественнаЯ партиЯ.  €  вот  откуда на  них гонение, довольно понЯтное" (с.
122).    ‚озрождение    славЯнофильства    оказываетсЯ    совсем   ненужным.
ѓосударственнаЯ власть  и  была истинным  славЯнофильством, рЯдом с  которым
жалко   и   не   нужно    славЯнофильство    литературное,   идеологическое.
‘лавЯнофильство воскреснет  лишь под  тем условием,  что оно покаетсЯ  перед
официальным  правительством и пойдет за  ним. €долопоклонство перед  фактом,
как силой, достигло завершениЯ.
     ‘лавЯнофилы  не были способны  на  такое идолопоклонство и потому  были
бессильны. "ЏЯтном на славЯнофильстве было  то, что они за официальностью не
видели  сердца, которое всегда билось. Њундир распахнулсЯ,  -  и мы  увидели
сердце,  которое  всегда  болело. € болело  по-своему,  никому  не подражаЯ,
болело из себЯ" (с. 127). "Ќесчастье, ошибка и порок славЯнофилов заключалсЯ
именно  в таком воздушном представлении своей Якобы воздушной истории, Якобы
без - материальной истории" (с. 125). ‘лавЯнофильство оказываетсЯ  нисколько
не лучше западничества,  оно  - так же отвлеченно, литературно, идеологично,
оторвано от подлинной жизни, котораЯ есть ђоссиЯ "официальнаЯ". ‘лавЯнофилы,
действительно, преклонЯлись больше перед русской "идеей", чем перед фактом и
силой. ђозанов завершает славЯнофильство преклонением перед силой и  фактом.
Џрезрение ђозанова к идеЯм,  мыслЯм,  литературе не имеет пределов. —иновник
длЯ него выше  писателЯ.  —иновничьЯ служба - дело серьезное, а литература -
забава.  ђусский народ  - государственный и серьезный  народ. "…му было любо
государство в самих казнЯх,  -  ибо, казнЯ,  государство видело в нем душу и
человека,  а не игрушку, с  которой  позабавитьсЯ.  “вы,  литература  только
"забавилась" около  человека"  (с.  135).  ђозанов  хочет  с  художественным
совершенством выразить обывательскую точку зрениЯ  на мир, тот взглЯд старых
тетушек и дЯдюшек, по которому государственнаЯ служба есть дело серьезное, а
литература,  идеи и  пр. - пустЯки, забава. Ќо  до чего все это литература у
самого ђозанова. Ћн  сам насквозь литератор, и литератор  болтливый. ђозанов
был  когда-то  чиновником  контрольного  ведомства. Ќо  врЯд  ли он  захочет
остатьсЯ  в  истории  в  таком  качестве.  Ћн  захочет  остатьсЯ  в  истории
знаменитым литератором и  ни от одной  строчки, написанной им, не откажетсЯ.
Љак много литературы в самом чувстве народной жизни у ђозанова, как далек он
от народной жизни и как мало ее знает.
     Ќарод   и  государственность  в   ослепительно  талантливой  литературе
ђозанова  так  же  отличаетсЯ  от народа и государственности  в  жизни,  как
прекраснодушнаЯ война  его книги  отличаетсЯ  от трагической  войны, котораЯ
идет на берегах ‚ислы  и на Љарпатах. Ћрганичность, народность,  объективнаЯ
космичность   ђозанова   лишь   кажущиесЯ.   Ћн    совершенно   субъективен,
импрессионистичен и  ничего не  знает и не хочет знать, кроме  потока  своих
впечатлений и ощущений. ‘амо преклонение ђозанова перед фактом и  силой есть
лишь  перелив  на  бумагу  потока  его  женственно-бабьих переживаний, почти
сексуальных  по  своему  характеру.  Ћн  сам  изобличил  свою  психологию  в
гениальной книге "“единенное", котораЯ должна была бы быть последней  книгой
его  жизни и  котораЯ навсегда  останетсЯ  в  русской  литературе.  Ќапрасно
ђозанов взывает к серьезности против игры и забавы.  ‘ам он лишен серьезного
нравственного характера, и  все,  что  он пишет  о  серьезности  официальной
власти, остаетсЯ длЯ него  безответственной  игрой и забавой литературы.  Ћн
никогда не возьмет  на себЯ ответственности  за все сказанное им в  книге  о
войне.

        IV

     …сть  что-то неприЯтное и  мучительное  в  слишком легком, благодушном,
литературно-идеологическом   отношении  к  войне.  Њережковский  справедливо
восстал против "соловьев над кровью".  Њожно видеть  глубокий смысл нынешней
войны  и  нельзЯ  не видеть  в  ней  глубокого духовного  смысла.  ‚се,  что
совершаетсЯ  ныне на войне  материально  и внешне,  -  лишь знаки  того, что
совершаетсЯ  в  иной,  более  глубокой,  духовной   действительности.  Њожно
чувствовать, что  огонь  войны  очистителен.  Ќо  война  -  Явление  глубоко
трагическое,  антиномическое   и  страшное,  а  нынешнЯЯ  война  более,  чем
какаЯ-либо из войн  мировой истории. "Љровь - жидкость совсем  особеннаЯ", -
говорит ѓете в "”аусте". € нужно самому  приобщитьсЯ к мистерии крови, чтобы
иметь  право до конца  видеть  в  ней  радость,  благо, очищение и спасение.
Љабинетное,   идеологическое  обоготворение   стихии  войны  и  литературное
прославление  войны,  как  спасительницы  от всех  бед  и  зол,  нравственно
неприЯтно  и  религиозно  недопустимо.  ‚ойна  есть внутреннЯЯ  трагедиЯ длЯ
каждого существа, она  бесконечно серьезна.  €  мне  кажетсЯ, что ђозанов со
слишком большой легкостью и благополучием  переживает весну от войны, сидЯ у
себЯ  в кабинете. Ћн пишет  о  героическом подъеме,  хотЯ  героизм чужд  ему
окончательно, и  он отрицает его каждым своим звуком. Ќо он также  не  может
противитьсЯ наплыву героизма, как не может противитьсЯ  разгрому германского
посольства,  которое стараетсЯ  защитить.  Ќужно помнить, что природа  войны
отрицательнаЯ,  а  не  положительнаЯ,   она   -  великаЯ  проЯвительница   и
изобличительница. Ќо война, сама по себе,  не творит новой жизни, она - лишь
конец старого, рефлексиЯ на зло. Ћбоготворение войны так же недопустимо, как
недопустимо обоготворение революции или государственности.

        V

     …сть  в  книге  ђозанова  еще одна  неприЯтнаЯ  и  щекотливаЯ длЯ  него
сторона.  ђозанов  всюду  распинаетсЯ  за  христианство, за православие,  за
церковь, всюду выставлЯет себЯ верным сыном православной церкви. Ћн уверЯет,
что славЯнофилов  не любили потому, что они  были  христианами. Ћн повторЯет
целый рЯд  общих мест об  измене христианству, об  отпадении от веры  отцов,
поминает  даже  "Ѓюхнера  и  Њолешотта",  о  которых  не  особенно  ловко  и
вспоминать  теперь,  до  того  они  отошли  в  небытие.  Ќо   Я  думаю,  что
христианскаЯ   религиЯ   имела  гораздо  более  опасного,  более   глубокого
противника,  чем  "Ѓюхнер  и  Њолешотт", чем  наивные  русские  нигилисты, и
противник этот был -  ‚.  ‚. ђозанов. Љто  написал гениальную хулу на •риста
"об  €исусе ‘ладчайшем и о  горьких  плодах  мира", кто  почувствовал темное
начало  в   •ристе,  источник   смерти  и  небытиЯ,   истребление  жизни,  и
противопоставил   "демонической"   христианской  религии   светлую   религию
рождениЯ, божественное  Язычество,  утверждение  жизни и  бытиЯ?  [‘м. книгу
ђозанова "’емный лик".]
     Ћ,  как  невинно,   как  неинтересно   и   незначительно   отношение  к
христианству —ернышевского и Џисарева, Ѓюхнера и  Њолешотта по  сравнению  с
отрицанием   ђозанова.  Џротивление   ђозанова   христианству   может   быть
сопоставлено лишь с  противлением  Ќицше, но с той разницей,  что  в глубине
своего духа Ќицше ближе ко •ристу, чем ђозанов, даже в том случае, когда  он
берет под свою  защиту православие. ‹учшие,  самые Яркие,  самые  гениальные
страницы  ђозанова  написаны  против  •риста  и  христианства.  ђозанов, как
Явление бытиЯ, есть глубочайшаЯ,  полЯрнаЯ противоположность всему •ристову.
Љонечно,  с   ђозановым  мог  произойти  духовный  переворот,  в  нем  могло
совершитьсЯ  новое рождение, из Язычника он мог стать христианином. Ќехорошо
попрекать человека тем, что  раньше он был другим. Ќо с  ђозановым не в этом
вопрос. ЉаждаЯ строка ђозанова свидетельствует о том, что в нем не произошло
никакого переворота, что он  осталсЯ  таким же Язычником, беззащитным против
смерти,  как и всегда был,  столь же полЯрно противоположным всему •ристову.
…сть  документы его души:  "“единенное" и "Ћпавшие  листьЯ", которые  он сам
опубликовал  длЯ мира. ђозанов пережил испуг перед ужасом жизни и  смерти. Ћ
смерти он раньше не удосуживалсЯ  подумать, так как  исключительно был занЯт
рождением  и  в нем искал  спасение от  всего.  €  ђозанов из  страха принЯл
православие,  но православие без •риста, -  православный  быт,  всю животную
теплоту православной  плоти, все  Языческое  в  православии.  Ќо ведь это он
всегда  любил  в  православии и всегда  жил  в  этой  коллективной  животной
теплоте, - не любил он  и не мог  принЯть лишь •риста. Ќет ни единого звука,
который свидетельствовал бы, что ђозанов принЯл •риста и в  Ќем  стал искать
спасение. ђозанов сейчас держитсЯ за  христианство, за  православную церковь
по   посторонним,  не  религиозным  соображениЯм  и  интересам,  по  мотивам
национальным,   житейско-бытовым,  публицистическим.  ЌельзЯ  быть  до  того
русским  и не иметь свЯзи с православием!  Џравославие так же нужно ђозанову
длЯ русского стилЯ, как самовар и блины. „а и с "левыми", с интеллигентами и
нигилистами,  легче расправлЯтьсЯ,  имеЯ в  руках орудие  православиЯ.  Ќо Я
думаю, что иные русские  интеллигенты-атеисты на  какой-то  глубине ближе ко
•ристу,  чем  ђозанов.  ђусские интеллигенты,  в лучшей,  героической  своей
части, очень национальны и в  своем антинационализме, в своем отщепенстве  и
скитальчестве и даже в своем отрицании ђоссии. ќто  - Явление русского духа,
более  русского,  чем  национализм западно-немецкого образца. ‘ам же ђозанов
видит  в русском западничестве чисто русское самоотречение  и  смирение  (с.
53). € невозможно все в жизни русской интеллигенции отнести на счет "Ѓюхнера
и  Њолешотта", "Њаркса и ќнгельса". Ќи  Њаркс, ни  Ѓюхнер никогда  не сидели
глубоко в русской душе, они заполнЯли лишь поверхностное сознание.
     ‚еликаЯ  беда русской души в том же, в чем беда  и самого ђозанова, - в
женственной пассивности, переходЯщей в "бабье", в недостатке мужественности,
в склонности к браку с  чужим и  чуждым мужем. ђусский народ слишком живет в
национально-стихийном  коллективизме,  и  в  нем  не  окрепло  еще  сознание
личности,  ее  достоинства  и  ее прав.  ќтим  объЯснЯетсЯ  то, что  русскаЯ
государственность  была так  пропитана  неметчиной  и  часто  представлЯлась
инородным владычеством. "ђозановское", бабье и рабье, национально-Языческое,
дохристианское все еще очень сильно в русской народной стихии. "ђозановщина"
губит ђоссию, тЯнет ее вниз, засасывает, и освобождение от нее есть спасение
длЯ ђоссии. Џо крылатому слову ђозанова, "русскаЯ душа испугана грехом", и Я
бы прибавил, что она им ушиблена и придавлена. ќтот первородный испуг мешает
мужественно  творить жизнь, овладеть своей землей  и национальной стихией. €
если есть желанный смысл этой войны, то он прЯмо противоположен тому смыслу,
который хочет  установить ђозанов. ‘мысл этот может быть  лишь в выковывании
мужественного,  активного духа в  русском  народе,  в выходе из  женственной
пассивности.   ђусский   народ   победит   германизм,  и  дух   его   займет
великодержавное  положение  в мире, лишь победив  в себе  "розановщину".  Њы
давно уже говорили о русской национальной культуре, о национальном сознании,
о великом призвании русского народа. Ќо наши упованиЯ глубоко противоположны
всему  "розановскому",  "вечно-бабьему",  шовинизму  и  бахвальству и  этому
духовно-вампирическому отношению к крови,  проливаемой  русскими войсками. €
думаетсЯ,  что  длЯ   великой  миссии  русского  народа  в   мире  останетсЯ
существенной  та  великаЯ христианскаЯ истина,  что душа человеческаЯ  стоит
больше, чем все царства и все миры...

     Ћпубликовано в Январе 1915.

     ‚ойна и кризис интеллигентского сознаниЯ

        I

     ‚ огромной массе русской  интеллигенции  война должна породить глубокий
кризис сознаниЯ, расширение  кругозора,  изменение  основных  оценок  жизни.
Џривычные   категории   мысли  русской  интеллигенции  оказались  совершенно
непригодны длЯ суждениЯ о таких грандиозных событиЯх, как  нынешнЯЯ  мироваЯ
война.    ‘ознание    нашей    интеллигенции    не    было    обращено     к
исторически-конкретному  и  не  имеет органа  длЯ  суждений и оценок  в этой
области. ќто  сознание  фатально  пользуетсЯ  суждениЯми  и  оценок  в  этой
области. ќто сознание фатально  пользуетсЯ суждениЯми и оценками, взЯтыми из
совсем   других   областей,   более   длЯ   него   привычных.   ’радиционное
интеллигентское   сознание  было  целиком  обращено  на  вопросы  внутренней
политики  и ориентировано исключительно  на  интересах  социальных.  ЊироваЯ
война  неизбежно  обращает  сознание к  политике  международной  и  вызывает
исключительный  интерес к роли  ђоссии в  мировой  жизни. Љругозор  сознаниЯ
делаетсЯ  мировым.   ЏреодолеваетсЯ  провинциализм  сознаниЯ,  провинциализм
интересов.  Њы,  волей  судьбы,  выводимсЯ в ширь всемирной истории.  Њногие
традиционно  настроенные русские  интеллигенты, привыкшие  все оценивать  по
своим отвлеченно-социологическим  и  отвлеченно-моралистическим  категориЯм,
почувствовали  растерЯнность,  когда от них потребовалась  живаЯ реакциЯ  на
мировые  событиЯ  такого  масштаба. Џривычные  доктрины  и теории  оказались
бессильны перед грозным  лицом всемирно-исторического фатума. Џровинциальный
кругозор  русского радикализма не вмещал таких мировых событий. ’радиционное
сознание  привыкло презирать  все "международное" и  целиком отдавать его  в
ведение "буржуазии". Ќо после того, как началась мироваЯ война, никто уже не
может с презрением отвращатьсЯ от "международного", ибо ныне оно  определЯет
внутреннюю  жизнь  страны.  ‚  русской  интеллигенции пробудились инстинкты,
которые  не вмещались  в  доктрины  и были  подавлены доктринами,  инстинкты
непосредственной  любви  к  родине, и  под из жизненным  воздействием начало
перерождатьсЯ  сознание.  Њногими   этот  изменение  сознаниЯ   переживаетсЯ
трагически и сопровождаетсЯ чувством выброшенности  за борт истории. ‘ миром
происходит не то, что привыкли предвидеть, что должно было с ним происходить
по  традиционным  доктринам и  теориЯм.  ЏриходитсЯ  ломать не  только  свое
"мировоззрение",  но  и свои  привычные  традиционные  чувства.  ‚ынужденное
всемирной историей  обращение  к  интересам  международным,  к  историческим
судьбам народов  и их взаимоотношениЯм обращает также и внутрь жизни каждого
народа,  повышает  и  укреплЯет  национальное самочувствие  и  самосознание.
Ћбращение  к   международному  и  всемирно-историческому  обострЯет  чувство
ценности  собственной   национальности  и  сознание   ее  задач  в  мире.  Ђ
поглощенность борьбой  партий и  классов ослаблЯет  чувство  национальности.
ироким   кругам   интеллигенции  война   несет   сознание   ценности  своей
национальности,   ценности  всЯкой  национальности,  чего  она   была  почти
совершенно лишена.  „лЯ традиционного  интеллигентского  сознаниЯ существует
ценность  добра,  справедливости,  блага  народа, братства  народов,  но  не
существовало ценности национальности, занимающей совершенно особенное  место
в   иерархии   мировых   ценностей.    Ќациональность    представлЯлась   не
самоценностью, а чем-то подчиненным  другим отвлеченным  ценностЯм  блага. €
это объЯснЯетсЯ  прежде  всего  тем, что традиционное сознание интеллигенции
никогда не было обращено к исторически-конкретному, всегда жило отвлеченными
категориЯми  и  оценками. €сторические инстинкты  и  историческое сознание у
русских  интеллигентов  почти  так  же слабы, как  у женщин,  которые  почти
совершенно лишены возможности стать  на точку зрениЯ историческую и признать
ценности исторические. ќто всегда означает господство точки зрениЯ блага над
точкой зрениЯ ценности.
     ‚едь  последовательно проведеннаЯ  точка  зрениЯ  блага людей  ведет  к
отрицанию  смысла  истории  и  исторических  ценностей,  так   как  ценности
исторические  предполагают жертву людским благам  и людскими поколениЯми  во
имЯ того, что выше блага и счастьЯ  людей и их эмпирической жизни.  €сториЯ,
творЯщаЯ ценности, по существу трагична  и не допускает никакой остановки на
благополучии  людей.   –енность  национальности  в  истории,  как  и  всЯкую
ценность,  приходитсЯ  утверждать  жертвенно,  поверх  блага  людей,  и  она
сталкиваетсЯ  с   исключительным  утверждением  блага  народа,  как  высшего
критериЯ. „остоинство нации ставитсЯ выше благополучиЯ людей. ‘ точки зрениЯ
благополучиЯ  нынешнего поколениЯ можно согласитьсЯ на постыдный мир, но это
невозможно с точки зрениЯ ценности национальности и ее исторической судьбы.

        II

     ‘ущность  кризиса,  совершающегосЯ  у  нас  под  влиЯнием  войны, можно
формулировать так: нарождаетсЯ новое сознание, обращенное к историческому, к
конкретному.   преодолеваетсЯ    сознание   отвлеченное   и   доктринерское,
исключительный  социологизм и  морализм нашего  мышлениЯ и оценок.  ‘ознание
нашей интеллигенции  не хотело знать  истории, как конкретной метафизической
реальности  и  ценности.  Ћно  всегда  оперировало  отвлеченными категориЯми
социологии,   этики   или  догматики,  подчинЯло  историческую  конкретность
отвлеченно-социологическим,  моральным или догматическим схемам.  „лЯ такого
сознаниЯ  не  существовало  национальности  и расы,  исторической  судьбы  и
исторического  многообразиЯ   и  сложности,  длЯ   него  существовали   лишь
социологические классы или отвлеченные  идеи добра и  справедливости. ‡адачи
исторические,   всегда   конкретные   и    сложные,    мы    любили   решать
отвлеченно-религиозно, т.  е.  упрощать  их, сводить к категориЯм, взЯтым из
других   областей.   ђусское  сознание   имеет   исключительную   склонность
морализировать над  историей, т. е. применЯть к истории моральные категории,
взЯтые из личной жизни.
     Њожно  и  должно открывать моральный  смысл исторического  процесса, но
моральные категории  истории существенно  отличаютсЯ от  моральных категорий
личной жизни.  €сторическаЯ  жизнь  есть  самостоЯтельнаЯ реальность и в ней
есть  самостоЯтельные ценности. Љ таким  реальностЯм и ценностЯм принадлежит
национальность,  котораЯ   есть  категориЯ   конкретно-историческаЯ,  а   не
отвлеченно-социологическаЯ.  ‚ русской  потребности  все  в  мире  осмыслить
морально  и  религиозно  есть  своЯ  правда.  ђусскаЯ  душа  не  миритсЯ   с
поклонением   бессмысленной,  безнравственной  и  безбожной  силе,   она  не
принимает истории, как природной  необходимости.  Ќо  тут здоровое и  ценное
зерно должно быть выделено из  ограниченного, упрощающего и схематизирующего
сознаниЯ. Њы  должны раскрыть свою душу и свое  сознание  длЯ  конкретной  и
многообразной    исторической    действительности,     обладающей     своими
специфическими  ценностЯми. Њы  должны признать  реальность нации и ценность
национально-исторических  задач. ‚опрос о мировой  роли ђоссии,  о ее судьбе
приобретает  огромное  значение, он не может  быть  растворен  в  вопросе  о
народном  благе, о  социальной  справедливости  и т.  п. вопросах.  Љругозор
становитсЯ  мировым,  всемирно-историческим.  Ђ   всемирную  историю  нельзЯ
втиснуть  ни  в какие  отвлеченно-социологические  или  отвлеченно-моральные
категории, -  она знает свои оценки. ђоссиЯ  есть самостоЯтельнаЯ ценность в
мире, не растворимаЯ в других ценностЯх, и эту ценность ђоссии нужно донести
до божественной жизни.
     ’радиционное          применение         русской          интеллигенции
отвлеченно-социологических  категорий к  исторической  жизни  и историческим
задачам всегда было лишь своеобразной и прикрытой формой морализированиЯ над
историей.  Љогда  разразилась война,  то многие  русские интеллигенты делали
попытки  оценить  ее  с точки зрениЯ интересов пролетариата, применить к ней
категории   социологической   доктрины   экономического   материализма   или
социологической и этической теории народничества. ’акже интеллигенты другого
лагерЯ  начали   применЯть  доктрины  славЯнофильские  и   рассматривать  ее
исключительно  с   точки   зрениЯ  православно-догматической.   Ђ  толстовцы
бойкотировали   войну  с  позиций  своего  отвлеченного  морализма.  ђусские
социал-демократы или народники также упрощенно морализовали над историей при
помощи своих социологических схем,  как и славЯнофилы, как и толстовцы,  при
помощи   схем  религиозно-онтологических  и  религиозно-моральных.  ‚се  эти
традиционные  и  доктринерские  точки  зрениЯ  не  признают  самостоЯтельной
исторической реальности и  самостоЯтельных исторических ценностей.  „уша  не
раскрываетсЯ перед многообразной  исторической действительностью, и  энергиЯ
мысли не работает  над новыми творческими задачами, постановленными жизнью и
историей. Њысль  не  работает  над новыми ЯвлениЯми и темами, не проникает в
конкретность мировой жизни, а  упрощенно применЯет свои  старые  схемы, свои
сокращенные   категории,  социологические,  моральные  или  религиозные.  Ќо
мировые событиЯ  требуют  погружениЯ в конкретное,  повышениЯ энергии мысли,
совершающей новую работу над  всЯким новым Явлением жизни.  ‘лавЯнофильские,
народнические  или социал-демократические  доктринерские схемы совершенно не
приспособлены  длЯ  новых событий мировой истории,  ибо  они выработаны  длЯ
более простой и элементарной  действительности. ђусское мышление всегда было
слишком  монистично, слишком  поглощено  единым и враждебно множественности,
закрыто длЯ конкретного  многообразиЯ. ЊироваЯ  война  вызывает кризис этого
исключительного  монизма  русского  мышлениЯ,  всегда  склонного  насиловать
бесконечную сложность бытиЯ. Ќужно начать мыслить не  по готовым схемам,  не
применЯть  традиционные категории,  а мыслить  творчески  над раскрывающейсЯ
трагедией мировой истории. €бо  огромный  моральный и духовный смысл мировой
войны ускользает  от того, кто насилует историю доктринерской точкой зрениЯ.
Ђбсолютное   неприменимо  к  относительному,  к   исторически-телесному,  не
вместимо  в  нем.  ‚сЯ относительность природного  и исторического  процесса
сводима  к  единству  с  абсолютным  лишь в  глубине духа,  а не  во внешней
действительности.

        III

     „ругим результатом войны длЯ нашей интеллигенции должен быть переход от
сознаниЯ  по  преимуществу  отрицательного  к  сознанию   положительному.  ‚
традиционном интеллигентском сознании господствовало распределительное, а не
производительное отношение к  жизни, бойкотирующее,  а не  созидающее.  Ќаше
социальное  сознание не было  творческим. ‚ойна горьким опытом своим научает
тому,  что  народ должен  стЯжать  себе  положительную  силу  и мощь,  чтобы
осуществить свою миссию в мире. ‚ русском народе и  русском  обществе должна
пробудитьсЯ производЯщаЯ и  созидающаЯ  энергиЯ.  ‚  народной жизни  моменты
положительные должны победить моменты отрицательные. Ђ это предполагает иное
состоЯние  сознаниЯ  -   более  мужественное,  ответственное,  свободное   и
независимое. €сторическое творчество становитсЯ  выше  отрицательной  борьбы
партий,  направлений,  лагерей  и групп.  ’олько  созидаЯ, можно справедливо
распределЯть. ђусскаЯ интеллигенциЯ не  была еще призвана к власти в истории
и  потому привыкла  к безответственному  бойкому всего исторического. ‚  ней
должен  родитьсЯ вкус к  тому, чтобы  быть  созидательной силой  в  истории.
Ѓудущее великого  народа  зависит  от него самого, от его воли и энергии, от
его творческой силы  и от  просветленности  его  исторического  сознаниЯ. Ћт
"нас", а не от "них" зависит наша  судьба. ‘ведение  старых счетов не должно
так исключительно  владеть нашим сознанием  и волей. € отрицательнаЯ реакциЯ
не   должна   свЯзывать   нашу   творческую   энергию.  ‚  сознании  народов
расслаблЯющаЯ  идеЯ  блага и  благополучиЯ должна быть побеждена укреплЯющей
идеей  ценности. –ель жизни народов  - не благо и благополучие, а творчество
ценностей, героическое и трагическое переживание своей исторической  судьбы.
Ђ это предполагает религиозное отношение к жизни.
     ‹иберальный империализм ЯвлЯет у нас опыт положительного созидательного
сознаниЯ,  и в нем  есть обращение к исторически-конкретному. Ќо либеральный
империализм слишком уже создаетсЯ по образцам западноевропейским, слишком уж
мало  русский и национальный по духу. „уша русской интеллигенции отвращаетсЯ
от  него  и не хочет видеть даже  доли  правды, заключенной  в нем. ‘ознание
нашей  интеллигенции  должно  быть  реформировано, перерождено  и  обогащено
новыми ценностЯми. џ верю, что это совершитсЯ  под влиЯнием войны. Ќо в душе
русской  интеллигенции есть  своЯ непреходЯщаЯ ценность,  и эта  ценность  -
глубоко  русскаЯ.  Ћна  должна  остатьсЯ  и  пробыть  в  неизбежном процессе
европеизации ђоссии  и ее  вовлечениЯ  в круговорот всемирной  истории.  ќта
ценность  должна  быть  лишь  освобождена  от  отрицательной  свЯзанности  и
ограниченности.  ђусскаЯ  интеллигенциЯ,  освобожденнаЯ  от  провинциализма,
выйдет,  наконец, в  историческую ширь и туда  понесет свою жажду правды  на
земле, свою часто неосознанную мечту о мировом спасении и свою волю к новой,
лучшей жизни длЯ человечества.

     Ћпубликовано в июле 1915.

     ’емное вино

        I

     ‚ русской политической жизни, в русской государственности скрыто темное
иррациональное  начало,   и  оно   опрокидывает   все  теории  политического
рационализма, оно  не поддаетсЯ никаким  рациональным  объЯснениЯм. „ействие
этого иррационального  начала создает  непредвиденное  и неожиданное в нашей
политике, превращает нашу историю  в  фантастику, в  неправдоподобный роман.
—то в основе нашей государственной политики лежат не государственный разум и
смысл,  а  нечто  иррациональное  и  фантастическое, -  это  особенно  остро
чувствуетсЯ в  последнее времЯ. €ррациональное  начало  все  перемешивает  и
создает  самые  фантастические  соотношениЯ.  Џравое,  консервативное,  даже
реакционное  московское  дворЯнство  ставитсЯ  в  положение оппозиционное  и
принуждено прибегать к действиЯм демонстративным.  …динственный общественный
слой, который мог быть опорой старой  власти, ускользает из-под ее ног. „аже
московскаЯ  духовнаЯ академиЯ, столь привыкшаЯ к раболепству, демонстративно
выражает свой  испуг за судьбу свЯтой церкви, подавленной темными влиЯниЯми.
ЌастоЯщий  консерватизм,  настоЯщаЯ церковность содрогаютсЯ от власти темной
стихии над русским государством и русской церковью.
     €нтересно было  назначение  Ђ. „. ‘амарина  обер-прокурором  свЯтейшего
синода.  ‘ этим назначением  подлинные православные свЯзывали надежды на то,
что  будет  отстаиватьсЯ  независимость  церкви   и  будут  сделаны  шаги  к
обновлению  церкви.  ’о  были  консервативные  надежды,  надежды  искренних,
идейных  церковных консерваторов, которых  приводило  в отчаЯние  разрушение
церковной  жизни,  господство  над нею  темных  сил.  ’Яжело  было  смотреть
верующему  православному   на  рабскую  зависимость  церковной  политики  от
посторонних  влиЯний, чуждых внутренней  свЯтыне  церкви. Ќедолго  пробыл г.
‘амарин у власти,  и отставка  его еще интереснее, чем его назначение. Ђ. „.
‘амарин  -   правый,  консерватор-церковник.  Ћтставка  его  не  могла  быть
результатом  столкновениЯ с правой и даже реакционной политикой. Ћн, по всей
вероЯтности,  и  сам не чужд реставрационных тенденций, и  вдохновлЯющие его
идеалы обращены назад, а не вперед.  Ќо Ђ.  „. ‘амарин столкнулсЯ с  темным,
иррациональным  началом  в церковной  жизни, в  точке  скреплениЯ  церкви  и
государства,  с влиЯниЯми, которые не могут быть даже названы  реакционными,
так как  длЯ них нет  никакого  разумного  имени.  Љак убежденный  церковный
человек и как  человек  чести, г.  ‘амарин  не мог перенести сервилизма.  Ћн
должен  был  оказатьсЯ  в  оппозиции,  в  качестве  правого и  консерватора,
крепкого православного и церковника. ѓосударство в  опасности - это вызывает
в нас патриотическую тревогу. Ќо и церковь в опасности. ќто вызывает тревогу
религиозную. Џоложение ђоссии небывало трагическое.
     Ћна  должна одолеть не  только  внешнего врага, но  и внутреннее темное
начало. ’рудно даже сказать, что сейчас  происходит планомернаЯ реакциЯ. ќто
-  не  реакциЯ, а  опьЯненное  разложение. „аже  сколько-нибудь  осмысленные
реакционеры против того, что происходит.  Џравые все-таки  могут  признавать
государственный   разум,  овладение   темными   стихиЯми.  Ђ.  „.   ‘амарин,
по-видимому, и ЯвлЯетсЯ разумным, осмысленным правым, довольно трезвым, даже
слишком  трезвым.  Ћн,  вероЯтно,  боитсЯ  всЯкого  слишком  иррационального
начала.  €   его   разумнаЯ  и  трезваЯ  правость,   его  рационалистическое
славЯнофильство  столкнулись  лицом  к  лицу  со  скрытой  силой безумной  и
опьЯненной, с темным вином  русской земли. ђазумный, культурный консерватизм
бессилен   в  ђоссии,  не   им   вдохновлЯетсЯ  русскаЯ  власть.  €   только
беспредельнаЯ  приспособлЯемость  русской  бюрократии, ее  рабьЯ  готовность
служить  чему  угодно может ладить  с темными влиЯниЯми. ђусскаЯ  бюрократиЯ
есть  корректив  русской  темной  иррациональности,  ее   рассудочно-деловое
дополнение,  без  которого  эта  русскаЯ  стихиЯ  окончательно  бы  погибла.
ЃюрократиЯ умерЯет иррациональное начало  и, приспособлЯЯсь к темной стихии,
устраивает  длЯ нее дела  мира сего. €  у нас  фактически  сочетаетсЯ сухой,
рассудочный петроградский  бюрократизм со  скрывающейсЯ за  властью  темной,
иррациональной, пьЯной силой.

        II

     ‘амое  правое, консервативное направление может защищать известный  тип
культуры. ‚ самом консервативном  типе культуры темнаЯ стихиЯ проходит через
работу  и преодоление человеческого духа и сознаниЯ. Ќо и в ђоссии почти нет
такого  культурного  консерватизма.  ђусскаЯ  реакциЯ  по  существу   всегда
враждебна  всЯкой  культуре,  всЯкому  сознанию, всЯкой духовности,  за  ней
всегда стоит  что-то  темно-стихийное, хаотическое, дикое,  пьЯное.  ђеакциЯ
всегда у нас  есть  оргиЯ,  лишь  внешне  прикрытаЯ  бюрократией,  одетой  в
европейские сюртуки и фраки. ‚ ђоссии есть трагическое столкновение культуры
с  темной стихией. ‚ русской земле, в  русском  народе есть темнаЯ, в дурном
смысле иррациональнаЯ, непросветленнаЯ и не поддающаЯсЯ просветлению стихиЯ.
Љак бы далеко ни заходило просветление  и подчинение культуре русской земли,
всегда остаетсЯ осадок, с которым  ничего  нельзЯ поделать. ‚ народной жизни
эта  особеннаЯ  стихиЯ  нашла  себе  Яркое,  Я  бы  даже сказал,  гениальное
выражение в  хлыстовстве.  ‚ этой  стихии  есть  темное  вино,  есть  что-то
пьЯнЯщее  и  оргийное, и  кто  отведал  этого  вина,  тому  трудно  уйти  из
атмосферы, им  создаваемой. •лыстовство  очень глубокое Явление, и оно  шире
секты,   носЯщей  это  наименование.   •лыстовство,  как   начало  стихийной
оргийности, есть и в нашей церковной жизни. ‚сЯкаЯ опьЯненность первозданной
стихией русской земли имеет хлыстовской уклон.
     ‚  самой хлыстовской  секте  меньше  этой  непросветимой  темы,  чем  в
неоформленных  и  не  концентрированных  стихийных народных переживаниЯх.  ‚
мистической  жажде хлыстов есть  своЯ правда, указывающаЯ  на  неутоленность
официальной    церковной   религией.   ‚   русской   литературе   гениальное
художественное  воспроизведение  эта   стихиЯ  нашла  в  романе   Ђ.  Ѓелого
"‘еребрЯный  голубь".  Ђ.  Ѓелый  художественно  прозрел  в  русском  народе
страстную  мистическую  стихию, котораЯ  была  закрыта  длЯ  старых  русских
писателей, создавших традиционно народническое  представление о народе. ќтой
стихии не  чувствовали и славЯнофилы, не чувствовал  и  ‹.  ’олстой.  ’олько
„остоевский  знал  ее,  но  открывал  ее  не  в  жизни  народа,  а  в  жизни
интеллигенции.
     ќта темнаЯ русскаЯ стихиЯ реакционна в  самом глубоком смысле  слова. ‚
ней  есть вечные  мистические реакции против всЯкой культуры, против личного
начала, против прав  и  достоинства личности, против всЯких  ценностей.  ќта
погруженность в  стихию русской земли, эта опьЯненность стихией, оргийное ее
переживание  не  совместимы  ни с  какой  культурой  ценностей,  ни с  каким
самосознанием личности.  ’ут антагонизм непримиримый. ‚сЯкое идеализирование
нередко у нас принимает форму упоенности русским бытом, теплом самой русской
грЯзи и сопровождаетсЯ враждой  ко всЯкому восхождению. •лыстовскаЯ  русскаЯ
стихиЯ  двойственна. ‚ ней скрыта  подлиннаЯ и  правленаЯ  религиознаЯ жажда
уйти из этого постылого мира. ‚ хлыстовском сектантском движении есть ценнаЯ
религиознаЯ  энергиЯ,  хотЯ  и  не  просветленнаЯ  высшим  сознанием.  Ќо  в
хлыстовской стихии, разлитой в разных формах по русской земле, есть и темное
и грЯзное  начало, которого нельзЯ просветить.  ‚  ней есть источник темного
вина,   пьЯнЯщего  русский   народ  дурным,   мракобесным  опьЯнением.   ќто
хаотически-стихийное,  хлыстовское  опьЯнение  русской земли  ныне  дошло до
самой  вершины  русской  жизни.  Њы  переживаем  совершенно  своеобразное  и
исключительное Явление - хлыстовство самой власти.  ќто путь  окончательного
разложениЯ и  гниениЯ  старой  власти.  ’ак исторически  изживаетсЯ  остаток
беспросветной тьмы в  русской  народной  стихии.  ’емнаЯ иррациональность  в
низах  народной  жизни   соблазнЯет  и  засасывает  вершину.  ‘тараЯ  ђоссиЯ
проваливаетсЯ в  бездну.  Ќо ђоссиЯ  новаЯ, грЯдущаЯ  имеет свЯзь с другими,
глубокими  началами народной жизни, с душой ђоссии, и потому ђоссиЯ не может
погибнуть.

        III

     „лЯ     ђоссии     представлЯет     большую     опасность     увлечение
органически-народными  идеалами,  идеализацией  старой русской  стихийности,
старого  русского уклада народной жизни,  упоенного натуральными  свойствами
русского  характера. ’акаЯ  идеализациЯ  имеет  фатальный  уклон  в  сторону
реакционного    мракобесиЯ.    Њистике    народной   стихии   должна    быть
противопоставлена мистика духа, проходЯщего через культуру.  ЏьЯной и темной
дикости  в  ђоссии  должна  быть  противопоставлена  волЯ   к   культуре,  к
самодисциплине,  к оформлению стихии  мужественным сознанием. Њистика должна
войти в глубь  духа, как то и было у всех великих мистиков. ‚ русской стихии
есть  вражда  к  культуре.  €  вражда  эта  получила  у  нас  разные   формы
идеологических  оправданий.  ќти   идеологические  оправданиЯ  часто  бывали
фальшивыми.  Ќо одно верно. Џодлинно  есть  в русском духе устремленность  к
крайнему и предельному. Ђ путь культуры  - средний путь. € длЯ судьбы ђоссии
самый жизненный вопрос  - сумеет  ли она себЯ дисциплинировать длЯ культуры,
сохранив все свое своеобразие, всю независимость своего духа.
     Ќе изойдет  ли  ђоссиЯ  в природно-народном дионисическом  опьЯнении, в
слишком  позднем и потому  гибельном длЯ нее Язычестве? ’о,  что совершаетсЯ
сейчас  в русской реакции, есть  пьЯное Язычество, пьЯнаЯ оргиЯ, дошедшаЯ до
вершины.  ‚ойна ознаменовалась  великим делом  - уничтожением пьЯнства. Ќо у
русского есть темное вино, которого нельзЯ лишить никакими внешними мерами и
реформами. —тобы народ  русский перестал опьЯнЯтьсЯ этим  вином,  необходимо
духовное  возрождение  народа  в  самых  корнЯх его  жизни,  нужна  духовнаЯ
трезвость,  через  которую только  и заслуживаетсЯ  новое  вино.  “  нас  же
продолжают  опьЯнЯть себЯ  старым вином, перебродившим и перекисшим.  ‘тараЯ
ђоссиЯ  и должна  опьЯнЯть  себЯ в час  разложениЯ и  исторической  кончины.
‘тараЯ  жизнь  не легко  уступает место жизни новой. ’от  мрак душевный, тот
ужас, который охватывает  силу отходЯщую и разлагающуюсЯ, но не  способную к
жертве  и  отречени