*.

     * …вангелие от ЊатфеЯ 22:21

     ѓосударство, политическаЯ власть, принуждение  -- все  это есть роковаЯ
земнаЯ необходимость, без которой человек не может обойтись. ‚се это есть, с
одной стороны, условие человеческой жизни, а следовательно -- условие благой
и осмысленной жизни,  а с другой стороны --  нечто с точки зрениЯ последнего
смысла  лишь  производное  и потому второстепенное. €з  условий человеческой
жизни и  из внутреннего  существа человека  вытекает необходимость такого-то
вообще государства, некоторого правового порЯдка, некоторого принудительного
подавлениЯ преступных действий, принудительной самозащиты от врагов; и среди
этих строев, учреждений и порЯдков есть  лучшие и  худшие,  более  прочные и
более шаткие, построенные более правильно  или более ошибочно, в большем или
меньшем  соответствии  с  истинными нуждами  жизни  и  с  духовной  природой
человека  или   в  противоречии  им.  Ќо   все  детали  и   частности  здесь
относительны, определены  условиЯми  времени  и места,  складом человеческой
жизни,  привычками  и образом  мысли людей. Џоэтому  ни  в  одном конкретном
порЯдке  нет  ни  абсолютного  добра,  ни  абсолютного  зла; все  это --  не
последнее,  не  тот  предмет  реры,  который осмысливает  жизнь  и  дает  ей
подлинную правду, подлинное  спасение.  Љто  здает это "последнее",  у. кого
есть  высшаЯ  цель  жизни,  кто  владеет  истинным благом,  тот  уже  сумеет
использовать  все относительные средства  жизни. €  главное:  лишь тот,  кто
умеет  Ясно  отличать абсолютное  от относительного, цель  от  средств и  не
рискует   в   этом  смысле   ошибитьсЯ,  сможет  действительно   производить
целесообразный отбор в мире относительного, оценивать разные средства и пути
по  их  подлинной  пригодности,  и  в  меру надобности  и в надлежащее времЯ
заботитьсЯ об их усовершенствовании. Љрушение кумира  "общественного идеала"
не  только  не  ведет   к  анархизму,   но   не   требует  и   политического
индифферентизма.  …сли  только  Я  знаю,  длЯ  чего Я вообще  живу,  на  чем
утверждено  мое бытие и  чему оно служит,  если  моЯ жизнь только  согрета и
оживотворена подлинной верой, дающей мне радость, бодрость  и Ясность,  то Я
уже  сумею построить  свой  дом,  установить  внешние  условиЯ  и.  порЯдок,
необходимый и наиболее благоприЯтствующий внутреннему содержанию моей жизни.
ќтот  порЯдок и  условиЯ  жизни будут  длЯ менЯ непосредственно определЯтьсЯ
высшей целью моей жизни, и Я буду иметь твердое мерило длЯ их расценки, буду
знать, почему Я люблю и признаю одно и отвергаю другое.  Ћни вновь  озарЯтсЯ
длЯ  менЯ светом живого смысла -- но  светом, отраженным  от  солнца  высшей
правды.  Ћни  будут  длЯ  менЯ  не  идолами,  которые  требуют  человеческих
жертвоприношений и  потом в  миг  разочарованиЯ с  позором  низвергаютсЯ,  а
осмысленными путЯми и орудиЯми моего служениЯ Ѓогу.

     Ќо прежде всего Я должен знать, длЯ чего Я вообще живу.  € здесь Я знаю
пока  лишь  одно:  Я не  могу жить ни длЯ какого политического, социального,
общественного порЯдка.  џ не верю  больше, что в  нем можно найти абсолютное
добро и абсолютную правду. џ вижу и знаю, наоборот, что все, кто искали этой
правды  на  путЯх  внешнего, государственного,  политического, общественного
устроениЯ жизни, -- все, кто верили в монархию или в республику, в социализм
или в  частную собственность,  в государственную власть  или в безвластие, в
аристократию и в демократию как  в <i>абсолютное</i> добро  и <i>абсолютный</i> смысл,  --
все они, желаЯ добра, творили зло и, ища правды, находили неправду. џ должен
прежде всего трезво и безболезненно подвести этот отрицательный итог.

     Џравда, в публичных выступлениЯх, в той словесной деЯтельности, котораЯ
есть единственный оставшийсЯ нам, призрачный суррогат настоЯщей политической
действенности, многие из нас  по-прежнему -- нет, гораздо более  прежнего --
самоуверенны  и  беспощадны.  ‚  поверхностном,  более  наружном  и  напоказ
выставлЯемом слое духовной жизни -- если не у всех, то у очень многих -- еще
царит    бешеное,    исступленное     политическое    кумиро-творчество    и
кумиропоклонение.  ‹юди  расходЯтсЯ  друг  с другом  и  начинают друг  друга
ненавидеть  и  презирать  за  различие  мнений  по  вопросам   социализма  и
демократии, монархии  и  республики,  даже  абсолютной  или  конституционной
монархии;  они считают  своим  нравственно-гражданским долгом внушительно  и
ожесточенно -- на страх врагам -- демонстрировать свою политическую веру. Ќо
искреннЯ и глубока  в этих доказательствах разве только  ненависть: огромное
большинство  исступленно ненавидит  большевизм и имеет длЯ этого  достаточно
оснований; многие распространЯют эту  ненависть на всЯческий социализм и  на
все, что его напоминает; многие идут еще  дальше л столь  же остро ненавидЯт
республику,     демократию    --    все,    что    прЯмо    или    косвенно,
объективно-исторически  или субъективно-психологически  свЯзано с идеей  или
практикой революции -- вплоть до "новой орфографии"; некоторые, напротив, по
старой памЯти продолжают искренне ненавидеть монархию и "старый ре;-жим". Ќо
у  очень  многих  даже  под  этой ненавистью  таитсЯ холодок  скептицизма  и
равнодушиЯ; не только  более холодным и равнодушным, но очень многим и более
глубоким и внутренне  правдивым  натурам опостылел даже фанатизм  ненависти,
ставший трафаретом: и предательскаЯ улыбка иронии над другими и  самим собой
часто, в интимном  кругу, сопутствует мнимо страстным политическим  прениЯм.
—то же касаетсЯ политической любви  и  положительной политической  веры,  то
страстность  и  болезненнаЯ напрЯженность публичных  доказательств  имеет  у
большинства  едва  ли  не  главной  своей  психологической  причиной желание
подавить  в  себе  и  других -- иди  скрыть  от  других  и  себЯ  самого  --
равнодушие,  маловерие,  -- в  конечном счете,  неотвратимый  факт  <i>невериЯ.</i>
‘колько бы мы в  газетах  и публичных  собраниЯх ни спорили и ни горЯчились,
сколько бы мы ни раскалывались  и ни основывали новых фракций -- мы не верим
больше; и не можем  верить,  как  в  абсолютную правду, <i>ни</i> в монархию,  <i>ни</i> в
республику  и  демократию,  <i>ни</i>  в   социализм,  <i>ни'в</i>  капитализм  и  частную
собственность, если только мы захотим быть вполне искренними с самими собой.
…сли не  все признаки нас обманывают, то по  крайней мере молодежь в глубине
души имеет едва ли не поголовно этот опыт.

     Љумир "политического идеала" разоблачен и повержен, и никакие трусливые
рассуждениЯ об опасности,  и рискованности этого состоЯниЯ не могут изменить
этот бесповоротно совершившийсЯ факт.


     <i>III. Љ“Њ€ђ Љ“‹њ’“ђ›</i>


     Љумир  "революции"  и  кумир  "политики  вообще"  рухнули в нашей  душе
преимущественно под впечатлением опыта русской революции. Ќо есть еще другой
кумир,  в каком-то смысле родственный им и  с ними свЯзанный,  который  тоже
потерпел  крушение  или  по крайней мере  пошатнулсЯ под  влиЯнием,  главным
образом,  иного  опыта  --  опыта,  так  сказать,  всеевропейского  --   под
впечатлением  мировой войны и  послевоенного духовно-общественного состоЯниЯ
мира.  ќтот  кумир  мы  назовем  несколько  неопределенным  именем   "кумира
культуры". Џрежде чем систематически  анализировать, в чем он  заключалсЯ, и
обосновывать характер  его  крушениЯ, постараемсЯ и  здесь непритЯзательно и
правдиво воспроизвести наш непосредственный духовный опыт.

     ‚ довоенное времЯ,  в то  столь недавнее  и столь  далекое уже  от  нас
времЯ, которое кажетсЯ  теперь каким-то невозвратным  золотым веком,  все мы
верили в "культуру"  и  в культурное развитие человечества.  Ќет  надобности
здесь давать логически точное  определение этого, довольно туманного идеала:
достаточно конкретно очертить духовную настроенность,  выражавшуюсЯ в вере в
него. <i>Ќам</i> казалось,  что в  мире царит "прогресс", постепенное и непрерывное
нравственное   и  умственное   совершенствование  человечества,   неразрывно
свЯзанное с  таким же совершенствованием его материальной и  правовой жизни.
Њы восхищались культурой …вропы  и скорбели о' культурной отсталости ђоссии.
‚  …вропе мы  во всем  усматривали признаки  "культуры":  в обилии  школ, во
всеобщей  грамотности, в том, что каждый рабочий и крестьЯннин читает газеты
и  интересуетсЯ  политикой,  в  твердости  конституционно-правого порЯдка, в
уважении власти  к  правам  граждан, в жизненном комфорте, в удобстве  путей
сообщениЯ, в  высоком  уровне научных  знаний, в широкой гласности и чувстве
собственного  достоинства, в  ’рудолюбии  и  промышленном богатстве, в общей
нала-женности и упорЯдоченности жизни -- и еще во многом другом, что было бы
слишком долго  пересказывать.  Љонечно, мы  не закрывали  глаз  и на  темные
стороны  европейской жизни  -- мы замечали  в ней и эгоизм,  и мелочность, и
мещанскую пошлость и ограниченность, и обилие. "буржуазных предрассудков", и
жестокость  репрессий в отношении нарушителей буржуазного права и  морали, и
слепой и хищнический национализм. Ќо в большинстве случаев нам казалось, что
эти темные стороны суть еще непреодоленные  остатки  прошлого, которые  сами
собой постепенно будут  устранены  дальнейшим  развитием  культуры;  в  этом
смысле  большинство  русских и сочувствовало  европейским  социалистам,  как
самой  передовой партии, котораЯ боретсЯ с  остатками "феодальных"  нравов и
стремитсЯ  к  устранению неправды  и  ограниченности буржуазного  строЯ.  ‚о
всЯком  случае,'основной  фундамент  культуры   и  мирной  гражданственности
казалсЯ незыблемо  заложенным  в  …вропе, и  мы  мечтали, что  ђоссиЯ  скоро
войдет,   как   равноправный   член,  в   мирную,  духовно   и   материально
благоустроенную  семью  культурных  народов  …вропы. ‚арварскаЯ  эпоха смут,
международных и  гражданских войн, нищеты и  бесправиЯ казалась,  во  всЯком
случае,   отошедшей  в  безвозвратное  прошлое,  окончательно   преодоленной
гуманитарным развитием нового времени.

     Џоэтому, когда разразилась великаЯ европейскаЯ война, она оказалась длЯ
большинства  русских образованных  людей совершенной неожиданностью, так что
еще за несколько дней до ее начала,  когда все ее симптомы были  уже налицо,
почти  никто не верил в ее возможность. Љогда она  стала  уже  совершившимсЯ
фактом,  она  еще   продолжала  казатьсЯ  каким-то  великим  недоразумением,
какой-то   несчастной  случайностью,  результатом   преступной   воли  кучки
милитаристически настроенных правителей ѓермании. Ќикто еще  не мог поверить
в  длительность,  жестокость  и  разрушительный  характер  этой  войны;  она
казалась  не  естественным  результатом и  выражением  духовно-общественного
состоЯниЯ  …вропы и  не  великим  историческим событием,  знаменующим  новую
эпоху, а случайным эпизодом,  болезненным,  но кратким перерывом нормального
культурного  развитиЯ.  Љогда  война  затЯнулась  на  годы  и  обнаружила  и
чудовищность  своих опустошений,  и  жестокость  своих средств, и отчаЯнное,
смертельное  упорство воюющих  сторон,  отношение  к.  ней  стало  понемногу
менЯтьсЯ; тогда каждой из воюющих сторон -- в том  числе и нам,  русским, --
стало казатьсЯ, что вернутьсЯ к  нормальной культурной  жизни  можно, только
уничтожив  врага, окончательно устранив  самый  источник войны.  ‚ойна  была
объЯвлена  последней  войной,  направленной на  прекращение  всЯких войн, на
окончательное установление мирных  и честных демократически-правовых начал и
в  отношениЯх  между народами. Љогда разразилась русскаЯ революциЯ --  столь
желаннаЯ длЯ  большинства  русских  с  точки  зрениЯ  их  идеала  внутренней
политики --  и  за  ней  последовало  массовое  дезертирство  и  самовольнаЯ
ликвидациЯ  войны,  большинство  русских  снова  с  патриотической   горечью
ощутило, что ђоссиЯ еще  не доросла до  гражданской зрелости …вропы, что она
сама  себЯ вычеркнула  из состава европейских государств, борющихсЯ  за свое
существование  и свою  культуру. Ѓольшевизм и анархиЯ  казались  злосчастным
уделом  одной только отсталой ђоссии, все той же несчастной ђоссии, котораЯ,
в отличие от …вропы, никак не может наладить своей жизни.

     € тут неожиданно грЯнула германскаЯ революциЯ, и многие  сразу же, хотЯ
и смутно, почувствовали, что  -- при всем различии и внешнего, и внутреннего
политического положениЯ  ђоссии  и  ѓермании -- их постигла  какаЯ-то  общаЯ
судьба,  что  мироваЯ  война  завершаетсЯ  какой-то  мировой  смутой.  Џотом
последовал  ‚ерсальский  мир,  показавший,  что  правда  и справедливость  в
международных отношениЯх -- пустые слова и что все зло войны, прекратившейсЯ
на полЯх битвы, закреплено на  неопределенно долгое времЯ  мирным договором,
что  взаимнаЯ  ненависть,  озлобление,  страх   перед   врагом,  беспощаднаЯ
эксплуатациЯ  слабых  есть  нормальное,  естественное  состоЯние европейской
международной  жизни;  и то же  обнаружилось  в  своекорыстном и  лицемерном
отношении  бывших союзников  к русскому несчастию.  Ђ затем стало очевидным,
что  в  этой  войне  вообще  нет  победителей,  что  общечеловеческаЯ бойнЯ,
истребившаЯ миллионы  людей и  разорившаЯ всех,  кроме отдельных хищников  и
мародеров, кончилась безрезультатно, не искуплена ничьим счастием и успехом.
‚се  державы,  хотЯ  и не  в  одинаковой  мере,  истощены  и ослаблены,  все
подавлены и внутренними  раздорами, и неупорЯдоченностью внешних  отношений;
большинство победителей не знают, что начать &lt;делать&gt; с своей победой,
и стараютсЯ --  тщетно  -- сами загладить ее печальные последствиЯ; другие в
ослеплении  губЯт  сами себЯ  и становЯтсЯ предметом  общей  ненависти своим
желанием во что бы то ни стало добить побежденных. ‚о внутренней политике на
очередь  днЯ становЯтсЯ злобно-бессмысленные  политические  убийства  --  по
большей  части  честных  людей,  отдающих  себе  отчет в ужасе  положениЯ  и
старающихсЯ найти выход из него.  ‚ частной хозЯйственной жизни господствует
всеобщий упадок трудолюбиЯ и  производительности труда, жажда легкой наживы,
спекулЯциЯ   на   народном   бедствии;   пресловутаЯ  немецкаЯ  честность  и
деловитость,   казалось,   глубоко   укорененные   многовековым   культурным
развитием,  сметены  вихрем,  точно  внешние  одеЯниЯ,  не  имеющие  никакой
собственной  опоры в личности. € несчастнаЯ,  растерзаннаЯ коммунистическими
экспериментами, угнетаемаЯ  большевистским деспотизмом ђоссиЯ оказываетсЯ не
слабейшей и не беднейшей из европейских стран носители европейской культуры,
проповедники права и свободы заигрывают с людьми, возглавлЯющими неслыханную
в …вропе систему, презрительно  определенную, как  "азиатский социализм",  и
идут  на  соглашение с ними  ради материальных  выгод или ради умиротворениЯ
своих собственных народных масс, в  значительной мере симпатизирующих  этому
азиатскому социализму.  …сли русским коммунистам и не  удалось перебросить в
…вропу зажженный ими "мировой пожар", то нельзЯ отрицать, что и …вропа чадит
и тдеет и: не может затушить это подземное горение; и кто знает, не вспыхнет
ли еще в том или'ином ее  месте этот подземный жар Ярким  пламенем анархии и
гражданской войны? . . :

     €  среди  этого  всеобщего  смЯтениЯ  и  маразма,  как  мало  признаков
духовного осмыслениЯ жизни и стремлениЯ  к подлинному духовному возрождению!
Љогда теперь мы, русские, материально и духовно обнищавшие, все потерЯвшие в
жизни,  ищем  поучениЯ  и осмыслениЯ  у вождей европейской мысли, у которых,
большинство  из  нас  привыкло  раньше  учитьсЯ,  мы,  заранее  склонные,  к
смирению, всегда чуждые национального самомнениЯ и  менее всего способные на
него  в  эту  несчастную длЯ нас эпоху, с изумлением узнаем,  что собственно
учитьсЯ нам не ,у кого и нечему и  что даже,  наученные более горьким опытом
наших несчастий,  испив  до  дна чашу  страданий,  мы, пожалуй,  сами  можем
научить  кое-чему  полезному  человечество.  Њы  по  крайней  мере  уже  тем
опередили  его, что у нас меньше осталось иллюзий и призрачных верований. Њы
чувствуем себЯ среди европейцев, как ‘ократ среди своих соотечественников, у
которых он  хотел чему-нибудь научитьсЯ, пока не  признал, что  он -- мудрее
всех, потому  что он,  ничего  не знаЯ, по  крайней мере отдает себе отчет в
своем  неведении, тогда как все остальные,  ничего не  знаЯ,  не  знают даже
своей собственной духовной нищеты!

     Њы изобразили  резкими, схематическими штрихами процесс падениЯ веры  в
европейскую культуру, подчеркнув  отдельные  сильные толчки,  исходившие  от
крупных  внешних  событий  и  один  за  другим  расшатывавшие  эту  веру.  ‚
действительности, конечно, процесс этот гораздо сложнее; он совершалсЯ более
постепенно   и   неприметно,   будучи   результатом   накоплениЯ   множества
разнородных,  и сильных, и бесконечно малых  впечатлений. € эти. впечатлениЯ
были  только  поводами  длЯ  него;  как все  глубокие духовные  и  жизненные
перемены,  он  осуществлЯлсЯ спонтанно, шел.  из .каких-то невидимых  глубин
душии в точности психологически  необъЯсним.  —то-то умерло  .в  нашей душе;
былой  жар, былые восторги испарились и мы  с  трудом  вспоминаем о  них; мы
состарились  и духовно  охладели, и сами не знаем,  как это  случилось.  ’ак
старики,  глЯдЯ  на образ  возлюбленнойсвоей  юности думают: "Љак  мог Я так
увлекатьсЯ  и  безумствовать?  Љак  мог Я  не  замечать  пустоты,  глупости,
ординарности этого хорошенького личика? Љак мог Я  считать божеством слабое,
обычное человеческое существо, затрачивать на него всю  свою душу?" ЉакаЯ-то
любовь,  какой-то  наивный  пыл  безвозвратно  потухли в  душе.  Њы идем  по
красивым, удобным, благоустроенным  улицам европейских  столиц,  которыми-мы
прежде  восторгались,  и не  понимаем,  что в них хорошего: ровнаЯ плоскость
асфальта,  однообразные высокие  дома  пошлой архитектуры;  гудЯт  и  мчатсЯ
автомобили, развозЯ  праздных жуиров, жадных  спекулЯнтов  или  озабоченных,
духовно пустых "деловых людей"; внутри домов  -- десЯтки и  сотни одинаковых
квартир мещанского уклада, в  которых  копошитсЯ разбитый на семейные Ячейки
людской муравейник, -- чему  тут радоватьсЯ? ’оска, тоска беспросветнаЯ!  Њы
видим  кучера  или шофера, читающего  газету  на  своем  сиденье, -- в какой
восторг  перед  его   просвещенностью  и  политической   сознательностью  мы
приходили раньше при  этом зрелище! ’еперь мы  равнодушно  проходим мимо,  а
если живем в ѓермании, то злобно  думаем: "наверно, тоже играет на бирже"  и
уверены,  что теперь мы  оцениваем это Явление правильнее,  чем прежде.  ѓде
трепет, с которым-мы когда-то всходили на галереи европейских парламентов  и
прислушивались к страстным, вдохновенным речам  политических  ораторов? …два
ли мы читаем внимательно эти речи ив  газетах, а если и пробежим глазами, то
с   равнодушием  и   скукой;  мы   заранее   знаем   их   содержание:   либо
безответственнаЯ   демагогиЯ,   либо  официально-лицемерное   провозглашение
каких-либо свЯщенных  принципов, в которые никто не верит и которые -никогда
не осуществлЯютсЯ, оправдание  какого-нибудь  зла  под  тем или иным высоким
предлогом,  либо,  наконец,   сознание  своего   бессилиЯ  и   безвыходности
положениЯ; от всей текущей политики на нас уже заранее веет или человеческой
глупостью, или  человеческой  подлостью,  или тем и другим  вместе  --  и во
всЯком  случае  --  пошлостью,  унынием,  безнадежностью  серых  будней. ѓде
благородные,  бесстрашные,  горЯщие  верой  в  добро  и  человечность  вожди
передовой  демократии  и социализма,  изобличители  зла, апостолы социальной
правды,  защитники угнетенных  -- или они  только казались нам  такими? …сли
такие и были когда-то, то  они или умерли, или выродились. Љогда европейские
коммунисты громЯт теперь  в  своих  речах  и  статьЯх  лицемерие  и неправду
буржуазного  общества, то по  крайней мере нас,  русских, они уже  теперь не
проведут: сколько бы объективной правды ни было в их словах, мы-то  знаем, к
чему  они клонЯт и каков их подлинный умысел; в этих мнимых апостолах правды
и добра мы с полной, абсолютной Явственностью видим  бесстыдных или в лучшем
случае  соблазненных  служителей  сатаны,  духа  насилий и  убийств,  лжи  и
нравственного разложениЯ, дикого  произвола и животной тупости. Ђ  умеренные
социалисты  или  вожди   демократии  --  все  эти  Љлемансо,  ‹лойд-„жорджи,
‚андервельде, ‚ивиани, ейдеманы и как их всех зовут -- и правительствующие,
и оппозиционные? “ них ничего не  осталось, кроме пустых лозунгов, в которые
никто не верит,  в  том  числе и они сами. …сли они стоЯт  у власти, то  они
прикрывают  шумом  громких  слов какие-нибудь злые  или глупые  дела, или  в
лучшем  случае  свою  бездейственность  и  свое  бессилие;  если  они  --  в
оппозиции, то в ней  нет ничего принципиального, Ясного, идейного. € все они
только убаюкивают народные массы  теми  самыми -- ныне пустыми и лицемерными
-- словами, которыми  они когда-то старались разжечь  политические  страсти,
боЯсь признатьсЯ,  что в этих  словах нет  уже больше  никакого осмысленного
содержаниЯ и вдохновлЯющей  идеи. ‹учшее, что  они способны  сделать, -- это
удерживать европейское общество  в его состоЯнии неустойчивого  равновесиЯ и
не  дать  ему совсем  опрокинутьсЯ, применЯть  паллиативные средства,  чтобы
духовное и  общественное разложение не шло  слишком быстро и чтобы тление не
превратилось   в   пожар.  ‘оциалистическаЯ  вера  духовно  умерла,   частью
разоблаченнаЯ неслыханным злом коммунизма, частью обессилевшаЯ  и потонувшаЯ
в  болоте буржуазной обыденщины  и пошлости. Ђ демократические идеалы? Њожет
быть,  их  еще можно  или  даже  нужно  признавать  отвлеченно, может  быть,
политическаЯ мысль  и не додумалась  ни до чего  лучшего,  но верить в них и
поклонЯтьсЯ им уже больше невозможно. ЏросвещеннаЯ  демократическаЯ  …вропа,
после веков культурного развитиЯ дошедшаЯ до безумной всеевро-пейской бойни,
свЯщенные  принципы  ‚ильсоновских  "пунктов"  --  и  ‚ерсальский  мир,  ими
оправданный,  всеобщее избирательное  право  --  и  глупость,  бездарность и
бессилие  парламентов и правительств,  из  них  исходЯщих,  и  многие другие
аналогичные  контрасты  -- все  это испытаниЯ,  которых не выдерживает живаЯ
вера.

     Ќе  радует  нас больше  и прогресс  науки  и свЯзанное  с  ним развитие
техники.  ЏутешествиЯ по воздуху, этот птичий полет, о котором  человечество
мечтало веками, стали уже почти будничным, обычным способом передвижениЯ. Ќо
длЯ чего это нужно, если не знаешь, куда и зачем лететь, если  на всем свете
царит та же скука,  безысходнаЯ  духовнаЯ  слабость и бессодержательность? Ђ
когда  подумаешь,  что  единственным  реальным  результатом  этого  развитиЯ
воздушных  сообщений  ЯвлЯетсЯ  возможность  превратить  войну  в быстрое  и
беспощадное убийство  населениЯ  целых  стран,  в  кошмарно-апокалиптическое
истребление  европейского  человечества  огнем  с  неба,  то трудно  духовно
увлечьсЯ его успехами  и  разве  только в припадке  безумного отчаЯниЯ можно
злорадно усмехнутьсЯ сатанинской мечте о  самоуничтожении  гибнущей, …вропы.
Ћбщее     развитие     промышленной     техники,    накопление    богатства,
усовершенствование внешних  условий,  жизни --  все  это  вещи  неплохие  и,
конечно,  нужные, но нет ли во  всем этом  какой-то безнадежности работы над
сизифовым камнем, раз неудержимое влечение к про-мышленно-торговому развитию
привело через войну к всеобщему  разорению и  обнищанию?  ‚озможна ли сейчас
еще  та юнаЯ, наивнаЯ вера, с которою работали над  накоплением богатства  и
развитием  производства целые  поколениЯ людей, видевшие  в этом средство  к
достижению какой-то радостной, последней цели? € нужно ли, в самом деле, длЯ
человеческого счастьЯ  это безграничное накопление, это превращение человека
в  раба  вещей,  машин,  телефонов  и  всЯческих  иных  мертвых  средств его
собственной деЯтельности?  “ нас нет  ответа на  эти  вопросы; но у нас есть
сомнениЯ и недоверие, которых мы прежде не знали.

     Ђ духовные ценности европейской культуры,  чистые и самодовлеющие блага
искусства,  науки и нравственной жизни? Ќо и на все  это мы невольно смотрим
теперь иным,  скептическим взором. Ћ нравственной жизни  мы  не  будем здесь
говорить  -- это особаЯ, и особенно тЯжкаЯ,  тема, о ней речь впереди. ‡десь
достаточно сказать, что мы как-то за это времЯ  утерЯли  веру именно в самое
наличие  нравственной  жизни, нравственных устоев  культурного человечества;
все  это  именно   и  оказалось   неизмеримо  более  шатким,  двусмысленным,
призрачным, чем оно казалось  ранее. ‚ искусстве самое великое мы  видим,  в
прошлом, современность же -- не будем произносить, никаких приговоров о ней,
претендующих  на   объективность  и  обоснованность,  --  но   в   ней   нет
художественного,. движениЯ, способного захватить  и окрылить  нас, скрасить,
тоску  нашей будничной  жизни  и давать нам  радостные слезы  умилениЯ перед
истинной вечной красотой. Ђ вместе с тем после пережитых испытаний произошел
какой-то  душевный сдвиг,  в  силу которого длЯ  нас,  потускнело  многое из
прошлого. ‚сЯкаЯ  лирика и романтика в живописи,  поэзии  и  музыке,  всЯкаЯ
субъективнаЯ     утонченность,     экзальтированность"     изысканность    и
идеалистическаЯ туманность, в которых еще так недавно мы  находили утеху, не
только не радует, но раздражает нас и претит нам: мы ищем -- и не находим --
чего-то простого, существенного, бесспорного и  в искусстве, какого-то хлеба
насущного,  по  которому  мы духовно  изголодались.  Ђ  наука?  Ќо  и  наука
перестала длЯ нас быть  кумиром. ’олстые  ученые книги,  плоды изумительного
прилежаниЯ  и безграничной осведомленности, всЯкие научные школы и методы не
внушают нам прежнего  почтениЯ и как-то не нужны нам  теперь. џснее прежнего
мы  видим,   сколько  ограниченности,  бездарности,  рутинерства,  словесных
понЯтий,  лишенных  реального содержаниЯ,  скрыто  в этом накопленном запасе
книжного  знаниЯ  и как  мало,  в  конце  концов,  в  большинстве  "научных"
произведений свежей мысли, Ясных и глубоких прозрений. € иногда кажетсЯ, что
всЯ  так  называемаЯ  "наука",  к  которой  мы  также  раньше  относились  с
благоговением  неофитов и  ученическим  рвением, есть  только  искусственный
способ  дрессировки  бездарностей,  что настоЯщие  умные  и живые  мыслители
всегда выходЯт за пределы "научности", дают нам духовную пищу именно потому,
что ничего не  изучают  и никак не рассуждают, а видЯт  что-то новое и важ-,
ное, и  что этому не может научить никакаЯ  наука, -- или же,  что в этом  и
состоит единственнаЯ подлиннаЯ наука, которой еще так мало в том, что слывет
под именем науки.

     ‚се  эти  мысли  и оценки суть не разработанные,  обоснованные теории и
объективные приговоры о состоЯнии современной европейской жизни. Љто из  нас
может быть  беспристрастным  судьей  этого  смутного  времени,  которое само
перестало понимать  себЯ?  ’е, кто накопившеесЯ в  душе раздражение  против,
всего  .зла  современном европейской  жизни или презрение к  ее  убожеству и
смутности,   а   также   естественно    нарастающее   в   душе   изгнанников
мучительно-острое  чувство любви  к несчастной родине и  веру  в ее  будущее
превращают в стройную и систематическую ’еорию гибели европейской культуры и
нарождениЯ  новой, русской, "евразийской" культуры, -- не могут рассчитывать
на  общее  признание,  на исцеление <b>нас</b> новой, вдохновлЯющей и  убедительной
верой.  Њы  склоЯны  видеть  в  этой  теории  не объективного  судью  нашего
безвременьЯ, а скорее его болезненный результат; душа наша не может жить той
узостью, тем обилием ненависти и презрениЯ, тем горделивым осуждением чужого
и превознесением  себЯ самих, которыми веет  от этой теории и в  которых она
видит исход из кризиса. Ќет, наши мысли и оценки  мы выдаем лишь  за то, что
они есть на самом деле,  -- за выражение наших  непосредственных чувств,  за
реальный факт нашей  духовной  жизни. Ќо  в качестве такого факта -- это  мы
знаем и  утверждаем с  полной  достоверностью  --  они  --  не  случайность,
определевы  не поверхностным настроением,  не  индивидуальным  капризом; они
глубоко укоренены в нашей душе, в  душе  преобладающего большинства мыслЯщих
русских  людей,  отложившись   в  ней  в  результате  какого-то   огромного,
стихийного, неотменимого и непоправимого геологического переворота духа.

     …сли мы попытаемсЯ теперь систематизировать эти впечатлениЯ и оценки  и
хоть до некоторой степени подвести им объективный, обоснованный итог,  то мы
можем выразить его, как  мне кажетсЯ, в двух основных положениЯх. <i>‚о-первых,</i>
мы потерЯли веру в "прогресс" и считаем'прогресс понЯтием ложным, туманным и
произвольным. —еловечество вообще,  и европейское  человечество в частности,
--  вовсе не беспрерывно совершенствуетсЯ,  не идет неуклонно  по  какому-то
ровному  и  прЯмому  пути  к  осуществлению  добра  и правды.  Ќапротив, оно
блуждает без предуказанного пути, подымаЯсь на высоты и снова падаЯ  с них в
бездны,  и  каждаЯ эпоха живет какой-то верой, ложность или  односторонность
которой потом изобличаетсЯ. €, в частности, тот переход от "средневековьЯ" к
нашему времени, то "новое"  времЯ,  которое  тЯнетсЯ уже  несколько  веков и
которое раньше представлЯлось  в  особой мере  бесспорным совершенствованием
человечества,   освобождением   его   от   интеллектуальной,   моральной   и
общедуховной  тьмы  и узости  прошлого, расширением внешнего  и  внутреннего
кругозора  его  жизни, увеличением  его могущества, освобождением  личности,
накоплением  не  только  материальных,  но и духовных  богатств и ценностей,
повышением нравственного уровнЯ его жизни, --  это "новое  времЯ" изобличено
теперь  в нашем  сознании как  эпоха,  котораЯ  через  рЯд внешних блестЯщих
успехов завела человечество в какой-то тупик и совершила в его душе какое-то
непоправимое  опустошение  и  ожесточение. €  в результате  этого  Яркого  и
импонирующего развитиЯ  культуры, просвещениЯ, свободы и права  человечество
пришло на наших глазах к состоЯнию нового варварства.

     "Џрогресса" не существует. Ќет такого заранее  пред-указанного пути, по
которому  бы  шло  человечество  и  который достаточно  было  бы  объективно
констатировать,  научно познать, чтобы  тем  уже  найти  цель  и смысл своей
собственной жизни. —тобы знать, длЯ чего  жить  и куда идти, каждому нужно в
какой-то  совсем  иной инстанции, в  глубине своего собственного  духа найти
себе абсолютную опору; нужно искать вех своего пути не на земле, где плывешь
в   безграничном   океане,  по  которому   бессмысленно  движутсЯ   волны  и
сталкиваютсЯ   разные  течениЯ,   --   нужно   искать,   на   свой  страх  и
ответственность,  путеводной звезды в каких-то духовных небесах и идти к ней
независимо от всЯких течений и, может быть, вопреки им.

     ќто -- первое.  € с этим тесно  свЯзан и <i>второй</i> объективный итог нашего
духовного  развитиЯ,  который  есть  лишь  другаЯ сторона  первого.  ‘тарое,
логически  смутное, но психологически целостное и единое  понЯтие "культуры"
как  общего  комплекса  достижений  человечества,  то  как  будто  стройное,
согласованное и  неразрывное целое,  в состав  которого  входили  и наука, и
искусство,  и  нравственнаЯ  жизнь,   умственное  образование  и   жизненное
воспитание,  творчество  гениев и  средний духовный  уровень  народных масс,
правовые отношениЯ и государственный  порЯдок,  хозЯйство  и техника, -- это
мнимое  целое разложилось  на наших глазах, и нам  уЯснилась его  сложность,
противоречивость  и  несогласованность. Њы  понЯли,  что  нельзЯ  говорить о
какой-то единой культуре и преклонЯтьсЯ перед нею, разумеЯ под ней одинаково
и  творчество  „анте  и  експира,  и  количество  потреблЯемого  мыла   или
распространенность   крахмальных  воротничков,   подвиги   человеколюбиЯ   и
усовершенствование орудий человекоубийства, силу творческой  мысли и удобное
устройство  ватерклозетов, внутреннюю  духовную мощь человечества и мощность
его  динамо-машин  и  радиостанций.   Њысли,  когда-то   намеченные   нашими
славЯнофилами и ныне повторенные  пенглером *, о различии между "культурой"
и   "цивилизацией",  между   духовным  творчеством  и  накоплением  внешнего
могущества  и мертвых орудий  и  средств внешнего  устроениЯ  жизни отвечают
какой-то основной  правде, ныне нами усмотренной, как бы сложно и  спорно ни
было теоретическое выражение этих мыслей. ’ак  же Ясно усмотрели мы различие
и  даже  противоположность  между  глубиной  и интенсивностью самой духовной
жизни,  с  одной  стороны,  и экстенсивной  распространенностью  ее  внешних
результатов и  плодов  -- с другой, между истинной просвещенностью и блеском
внешней  образованности,  между внутренними  нравственными основами  жизни и
официально  возвещаемыми лозунгами  или  внешне  нормированными правовыми  и
политическими  отношениЯми,  между  культурой  духа  и  культурой  тела.  Њы
замечаем    часто    ослабление   духовной   активности    при    господстве
лихорадочно-интенсивной     хозЯйственной,     технической,     политической
деЯтельности,  внутреннюю  пустоту  и  нищету  среди  царства  материального
богатства  и  обилиЯ внешних  интересов,  отсутствие подлинной осмысленности
жизни  при  строгой рациональности  ее  внешнего  устроениЯ и высоком уровне
умственного развитиЯ.

     * Ћсвальд пенглер  (1880  - 1936) -  немецкий  философ,  автор "‡аката
…вропы".

     Њы видим  духовное варварство народов  утонченной  умственной культуры,
черствую жестокость  при господстве гуманитарных принципов, душевную грЯзь и
порочность при  внешней чистоте  и  благопристойности,  внутреннее  бессилие
внешнего могущества. Ћт туманного, расползающегосЯ на части, противоречивого
и  призрачного понЯтиЯ культуры мы возвращаемсЯ к  более коренному, простому
понЯтию  <i>жизни</i> и  ее вечных духовных  нужд и потребностей.  "Љультура"  есть
производное отложение, осадок духовной жизни человечества; и смотрЯ по тому,
чего мы ищем, и что мы ценим в этой жизни, те или иные плоды  или достижениЯ
жизни мы будем называть культурными ценностЯми. Ќо и здесь, следовательно, у
нас   нет  более  осЯзаемого,  внешне  данного  и  бросающегосЯ   в   глаза,
общеобЯзательного   критериЯ  уровнЯ   жизни.  †изнь   есть   противоборство
разнородных начал,  и мы должны знать, что в ней хорошо и что -- дурно,  что
-- ценно и что -- ничтожно. …сли мы найдем истинное добро, истинную задачу и
смысл  жизни и научимсЯ их осуществлЯть, мы  тем самым будем соучаствовать в
творчестве истинной  культуры. Ќо никоим образом мы не можем формировать наш
идеал, нашу веру, озираЯсь  на  то, что уже признано  в качестве культуры, и
приспособлЯЯсь к нему.

     ‚ этом смысле и вера в "культуру"  умерла в нашей душе,  и  все старые,
прежде  бесспорные ценности, причислЯвшиесЯ к ее  составу, подлежат  еще  по
меньшей Њере пересмотру и проверке. ЋбаЯние кумира культуры померкло в нашей
душе так  же, как обаЯние кумира революции и кумира политики.  ‚о всей извне
окружающей  нас  общественной и  человеческой  жизни  мы не  находим 'больше
спорных  точек, не находим твердой  почвы, на которую  мы можем  с  доверием
оперетьсЯ. Њы  висим  в воздухе среди  какой-то пустоты или среди тумана,  в
котором мы не можем  разобратьсЯ, отличить зыбкое колыхание стихий, грозЯщих
утопить нас, от твердого берега,  на котором  мы  могли  бы найти приют.  Њы
должны искать мужества и веры в себе самих.


     <i>IV. Љ“Њ€ђ "€„…€" € "ЌђЂ‚‘’‚…ЌЌЋѓЋ €„…Ђ‹€‡ЊЂ"</i>


     Ћписанные   выше   разочарованиЯ   были   преимущественно   результатом
общественного опыта, катастрофических событий последнего десЯтилетиЯ; и  они
выражаютсЯ  в  крушении  общественных   верований  --  кумиров  "революции",
"политики", "культуры и прогресса". Ќо когда мы глубже всматриваемсЯ в самих
себЯ, то мы с удивлением убеждаемсЯ, что общий итог этого крушениЯ совпадает
с  итогом  какого-то  внутренне-морального,  личного  духовного  переворота,
совершившегосЯ в человеческой душе за последнее времЯ, подготовлЯвшегосЯ уже
давно и совершенно независимо от каких-либо общественных событий. € вместе с
тем мы замечаем, что все, в чем мы признались, еще лишь поверхностно, далеко
не полно и  недостаточно глубоко выражает всю значительность и радикальность
происшедшей в  нас духовной  катастрофы. ќту катастрофу мы можем  обозначить
как крушение  кумира "идеи" или "нравственного идеализма"; это есть основной
перелом  в  общем моральном умонастроении, -- перелом, в отношении  которого
все  предыдущее  было  как  бы  только  некоторой  прелюдией,  вступительным
описанием его внешних поводов и симптомов.

     ‘овременный  человек,  лишенный  религиозной   веры,   жил   доселе  ее
суррогатом в лице того, что он называл "идеей" или "принципами". "€деЯ" была
либо  представлением  какой-либо   внешней   и  отдаленной   цели,  какой-то
подлежащей осуществлению задачи, которой человек посвЯщал  всю  свою  жизнь,
либо нравственными нормами и правилами, которым человек подчинЯл свою жизнь.
“   кого   были   такие   "идеи",  тех  мы   называли   людьми   "идейными",
"принципиальными";  мы  почитали  их  и  старались  сами  стать  такими  же.
Џротивоположный    сорт   людей    называлсЯ    людьми    "безыдейными"    и
"беспринципными";  это были  современные,  светские  грешники  и  падшие  --
—еловек оценивалсЯ не  столько  по его непосредственной доброкачественности,
талантливости, доброте  и благожелательству, сколько по идейной убежденности
и преданности своей "идее".

     ЋсновнаЯ  мысль  этого  морального умонастроениЯ заключалась в том, что
человек  тогда  живет нормально и  осмысленно, когда он служит, приносит всю
свою  жизнь  в  жертву  какому-то определенному,  отвлеченно постигнутому  и
выраженному началу. ’огда это начало есть добро и смысл  человеческой жизни.
Љак   указано,  либо   человек   должен  служить  осуществлению   какой-либо
объективной  задачи:  он  должен "посвЯтить  себЯ"  государству,  воплощению
определенного политического идеала, развитию народного образованиЯ, поднЯтию
материального уровнЯ народной жизни или какому-либо иному "идеалу";  либо же
-- и это есть обЯзательный  длЯ всех  минимум требованиЯ -- он должен во имЯ
общего блага или непосредственной свЯтости некоторых принципов -- ограничить
свою  свободу  неукоснительным  соблюдением   определенных  норм  поведениЯ,
нравственных  правил,  регулирующих  его  отношение к людЯм.  Џод  "идеЯми",
"принципами" или, еще иначе, "нравственными идеалами" разумелись одинаково и
вера в определенные, подлежащие постепенному осуществлению будущие состоЯниЯ
человеческой  жизни,  и  вера  в  определенные  порЯдки и  правила,  имеющие
абсолютное  значение  и  требующие  постоЯнного  соблюдениЯ.  ‚  большинстве
случаев человек должен был брать на себЯ бремЯ двойного служениЯ: он  должен
был  отдавать  свои  силы, свое  внимание  и интересы  осуществлению  своего
"идеала"  общественного, государственного, культурного и т. п. порЯдка, и он
должен  был  строжайше   подчинЯть  себЯ  дисциплине  установленного,  вечно
действующего нравственного устава жизни.

     Џри всей разнородности этих двух  смыслов понЯтиЯ "идеала", "идеи"  или
"принципа", морально-психологическое действие  их  на человеческую душу было
одно и то же, и нам нет поэтому надобности  рассматривать их в  отдельности.
‚ыше,  в  предыдущих  размышлениЯх,  мы  отметили  крушение  рЯда  отдельных
"идеалов" в первом  смысле слова; общий  итог этих размышлений легко наводит
нас на  мысль, что после всех происшедших  потрЯсений  общественной  жизни и
общественных  верований  врЯд  ли  мы  еще  фактически  в  состоЯнии  теперь
неколебимо  уверовать  в  какой-либо "идеал" в  этом  смысле.  Ќо совершенно
независимо  от   этого  <i>фактического</i>  нашего  бессилиЯ  и,  однако,  как  бы
обосновываЯ  и  тем  усугублЯЯ  его,  в нашей душе  нарастает <i>принципиальное
неверие --  </i> и притом как  во всЯкие вообще "идеалы",  в смысле  объективных
целей,  которые мы  обЯзаны осуществлЯть,  так и  в нравственные  идеалы,  в
смысле   норм  и   правил  поведениЯ,   которым   мы  должны  беспрекословно
подчинЯтьсЯ, как  неприкосновенным свЯтынЯм. ќто не  значит, что душа жаждет
безграничного разгула,  разнузданности, произвола, безмерной  и бесформенной
свободы:  если  такие вожделениЯ и шевелЯтсЯ иногда в  ней, то это -- только
преходЯщие  душевные   состоЯниЯ,  ненормальность  и  неудовлетворительность
которых  мы  хорошо  сознаем.  Ќапротив,  в  господствующем  нашем  духовном
.настроении преобладает с почти  болезненной силой жажда чему-то отдать свою
жизнь и через это самоотречение осмыслить ее и  найти  последнюю прочность и
спокойствие. € тем не менее мы не можем отдать ее никакому "идеалу", никаким
"принципам".  <i>ќта</i> форма  обоснованиЯ и  упорЯдочениЯ нравственной  жизни нас
больше не  удовлетворЯет. Њы ощущаем в ней не свободное жертвенное  служение
живому  Ѓогу,  а  бессмысленные,  изуверские  человеческие  жертвоприношениЯ
идолам,  в которых  мы  не верим, мертвость и  призрачность которых мы  Ясно
ощущаем. Њы  вынуждены  признатьсЯ  в крушении  главного,  основного  кумира
современного человечества, кумира "нравственного идеализма",  безрелигиозной
морали долга, и отдать себе отчет в смысле и основаниЯх этого крушениЯ.  Љак
и  почему  оно  совершилось  --  это  трудно  объЯснить,  да  в  этом  нет и
на