емсЯ изнутри. Ќаши  горизонты расширились: целый,  новый и неизмеримо
более глубокий, значительный и прочный мир  - мир истинного, духовного бытиЯ
-  впервые обрисовываетсЯ,  хотЯ  лишь смутно  и  частично. —то эмпирическаЯ
жизнь,  как таковаЯ - будь то  наша личнаЯ жизнь, будь то  жизнь  мироваЯ  -
бессмысленна, не удовлетворЯет условиЯм, при которых осуществим смысл жизни,
это  принадлежит  к самому ее  существу, это вытекает уже из  того,  что она
подчинена потоку времени, что она, говорЯ словами Џлатона, "только возникает
и гибнет, а совсем  не <i>есть", -</i> и  это знала истиннаЯ мудрость всех времен и
народов. Ќо ею совсем не исчерпываетсЯ истинное бытие и  к нему-то мы должны
теперь обратить наш духовный взор.

     Ќе один только факт осмысленного <i>знаниЯ</i> наводит нас на него. ‚едь мы не
только  бесстрастно-объективно <i>знаем</i> факт бессмысленности жизни - мы томимсЯ
этим  знанием,  неудовлетворены  им  и ищем смысла  жизни. Џусть эти  поиски
остаютсЯ тщетными; но в лице <i>их самих</i> мы имеем тоже  многозначительный факт,
принадлежащий также к реальности нашего  внутреннего существа.  ЋглЯнемсЯ на
самих   себЯ   и   спросим:   откуда  это   наше   томление,   откуда   наша
неудовлетворенность  и влечение к чему-то принципиально  иному,  к  чему-то,
что, как мы  видели, так  резко и решительно противоречит всем  эмпирическим
данностЯм  жизни? …сли мы  раньше  указали  на  то,  что  существо,  всецело
погруженное в мировую бессмысленность и охваченное ею, не могло бы ее <i>знать,</i>
то  мы вправе  теперь  прибавить:  оно  не  могло  бы  и  страдать  от  нее,
возмущатьсЯ  и искать смысла жизни.  …сли бы  люди действительно  бьц только
слепыми животными,  существами, которые одержимы только стихийными страстЯми
самосохранениЯ и  сохранениЯ  рода,  они, подобно всем  другим  животным, не
томились бы  бессмысленностью  жизни и  не искали бы смысла жизни. ‹ежащее в
основе этого томлениЯ и исканиЯ влечение к абсолютному благу, вечной жизни и
полной удовлетворенности, жажда найти Ѓога, приобщитьсЯ к Ќему и в Ќем найти
покой  есть тоже <i>великий факт реальности</i>  человеческого  бытиЯ; и при  более
внимательном и чутко рассмотрении  человеческой  жизни легко обнаруживаетсЯ,
что всЯ она,  при всей слепоте, порочности  и тьме ее эмпирических сил, есть
смутное и  искаженное  обнаружение  этого  основного факта.  Љогда  мы  ищем
богатства, наслаждений, почета, когда  мы  трусливо  в отношении себЯ  самих
холодно-жестоко  в  отношении  наших  близких боремсЯ  за  наше  собственное
существование,  тем  более, когда мы  ищем забвениЯ и  утешениЯ в  любви или
практической деЯтельности - мы всюду <i>в сущности</i> стремимсЯ к одному; "спасти"
самих  себЯ,  найти  подлинную почву длЯ  нашего бытиЯ,  подлинно насыщающее
питание  длЯ  нашего духа;  слепо  и извращенно,  но мы  всегда  стремимсЯ к
абсолютному благу и истинной жизни.  Ћткуда все это?  € отчего душа наша  не
может удовлетворитьсЯ  рамками  и возможностЯм эмпирической  жизни  и,  хоть
тайно  и  полусознательно   ищет  невозможного?  Ћткуда  этот  разлад  между
человеческой душой и <i>всем миром,</i> в состав которого ведь входит она сама?


     Ћткуда, как разлад возник?
     € отчего же в общем хоре
     „уша не то поет, что море
     € ропщет мыслЯщий тростник?


     Џравда, сторонники  натуралистического и  позитивистского мировоззрениЯ
возразЯт нам: как бы трудно ни  было  ответить на  вопрос: "откуда?",  он во
всЯком случае не может вывести нас за пределы этого мира  и навести на путь,
приводЯщий к открытию смысла  жизни.  ‚едь  при  слепоте сил,  действующих в
мире, нет ничего удивительного в том, что не все в нем устроено гармонично и
что,  в  частности, мы,  люди,  одарены  печальным  свойством  стремитьсЯ  к
невозможному и бесплодно  томитьсЯ. Љак слепо бабочка летит на огонь и в нем
гибнет,  так  же   слепо  мы  проходим  без  удовлетворениЯ  мимо  реальных,
эмпирических  данных  нам жизненных возможностей и губим  себЯ,  часто  даже
кончаем  самоубийством,  в   поисках  того,  чего  не  бывает  на  свете,  в
бессмысленном и беспредметном томлении. ќто томление, заложенное от рождениЯ
в  нашей груди, есть,  следовательно, само лишнее, добавочное  свидетельство
бессмысленности, слепой стихийности жизни.

     €  все-таки,  как только мы действительно пристально  вглЯдимсЯ в  этот
факт   нашей  внутренней  жизни   и  ощутим  его   во  всей   его  безмерной
значительности, в  нас невольно возрастает совсем иное умонастроение: не он,
а  именно  весь  мир,  ему  несоответствующий,  кажетсЯ  нам тогда  странным
недоразумением; не мы должны исправитьсЯ  и  ради трезвого приспособлениЯ  к
эмпирическим возможностЯм забыть об этой первооснове нашего существа, а весь
мир  должен  был  бы быть иным, чтобы дать простор  и  удовлетворение  этому
нашему  неизбывному  стремлению, этому глубочайшему  существу нашего "џ".  €
нам, по крайней мере, смутно мерещитсЯ, что этот, с точки зрениЯ предметного
эмпирического  мира,  столь  ничтожный  и  мелкий  факт,  как  неспособность
двуногого  животного, именуемого человеком,  спокойно устроитьсЯ  на земле и
его  муки  от непонЯтной  внутренней неудовлетворенности  есть - длЯ  взора,
обращенного  внутрь и вглубь - свидетельство нашей принадлежности  к  совсем
иному, более глубокому, полному  и  разумному  бытию.  Џусть  мы  бессильные
пленники этого мира, и наш бунт - бессмысленнаЯ по своему бессилию затеЯ; но
все  же  мы  -  только  его пленники, а  не  граждане, у  нас  есть  смутное
воспоминание об иной, подлинной нашей родине,  и мы не завидуем тем, кто мог
совсем  о  ней  забыть, а испытываем к ним лишь презрение  или  сострадание,
несмотрЯ на  все их жизненные успехи и  все наши страданиЯ. €  если эта наша
истиннаЯ духовнаЯ родина, эта  исконнаЯ почва длЯ нашего  духовного питаниЯ,
длЯ возможности  истинной жизни  есть именно то, что люди называют Ѓогом, то
мы понимаем глубокий смысл этих слов: "’ы создал нас длЯ ‘ебЯ, и  неспокойно
сердце наше, пока оно не найдет ’ебЯ" (бл. Ђвгустин).

     …сть  одно  соображение, которое  помогает  нам оправдать  это  смутное
сознание и  отвергнуть  самодовольно-жалкое  объЯснение  натурализма.  Џусть
остаетсЯ неизвестны  и под  сомнением, откуда взЯлась  в  нас  эта тоска  по
истинной жизни и  абсолютному  благу и о чем  она  сама свидетельствует.  Ќо
всмотримсЯ в само содержание <i>того,  к чему</i> мы  <i>стремимсЯ,</i>  и поставим  о нем
вопрос: откуда  оно и что  он  означает?  ’огда мы сразу,  при  внимательном
отношении   делу,   постигнем,   что   здесь   кончаютсЯ   все   возможности
натуралистического  объЯснениЯ. ‚едь  <i>именно потому,</i> что как уж  признано, в
эмпирическом  мире  нет  ничего,  что  соответствовало   бы  предмету  наших
стремлений,  становитсЯ  необъЯснимым, как  он мог овладеть нашим сознанием,
что он  вообще  означает. Њы  ищем  абсолютного блага; н  в мире  все  блага
относительны, все суть лишь средства чему-то иному, в конце концов, средства
к  сохранению  нашей  жизни,  котораЯ  сама  совсем  не  есть  бесспорное  и
абсолютное  благо;  откуда же в нас это  <i>понЯтие</i> абсолютног  блага?  Њы ищем
вечной жизни,  ибо все временное бессмысленно; но в мире все, в том числе мы
сами,  временно; oi  куда  же в нас  само <i>понЯтие</i>  вечного? Њы ищем  покоЯ и
самоутвержденности жизненной полноты -  но в мире и  в нашей жизни мы ведаем
только  волнение,  переход от  одного к  другому,  частичное удовлетворение,
сопутствуемое нуждой или же скукой пресыщениЯ. Ћткуда же родилось в  нас это
понЯтие блаженного покоЯ удовлетворенности? ‘кажут: мало ли откуда берутсЯ в
больном человеческом мозгу безумные мечты! Ќо  те, кто так легко отвечают на
этот вопрос, не отдают себе отчета в его трудности. Њы спрашиваем здесь не о
происхождении факта наших мечтаний, а о <i>содержании его</i> предмета. ‚се другие,
даже  самые  безумные  и  неосуществимые  человеческие  мечты   имеют  своим
предметом эмпирическое содержание жизни, известное из опыта: мечтаем ли мы -
без  всЯких  к  тому   оснований  -  о  неожиданном   получении  миллионного
наследства, или о мировой  славе, или  о любви  первой  красавицы в мире, мы
всегда в  наших  мечтах оперируем с  тем, что в мире, вообще говорЯ, бывает,
хотЯ бы и редко, и знакомо нам, хотЯ бы по наслышке, из познаниЯ  этого мира
или,  на  худой  конец,  наша   мечта  просто  количественно  преувеличивает
реальности,  данные в  опыте. ‡десь  же  мы стремимсЯ  к  чему-то,  чего  мы
никогда,  даже в  количественно малом масштабе, не  встречали и не видали  в
мире,  чего мы никогда и не <i>могли</i> видеть и  знать, потому что оно  по самому
своему понЯтию, по самому качественному своему содержанию невозможно в мире.
Џредмет  нашей  мечты, следовательно, имеет  сверхмирное, сверхъэмпирическое
содержание; он есть что-то <i>иное, чем весь мир</i> и вместе с тем он <i>нам дан.</i> ќто
есть факт, над  которым нельзЯ не призадуматьсЯ; и он открывает нам широкие,
еще не изведанные горизонты. Ќе <i>дано</i>  ли нам, на самом деле, именно то, чего
мы ищем, не ЯвлЯемсЯ ли мы уже <i>обладателЯми искомого?</i>

     џ предвижу, что  читатель в негодовании или смущении снова возразит: но
ведь это - жалкий софизм! Џредмет наших мечтаний дан, но ведь именно только,
как предмет наших <i>мечтаний;</i> он нам дан, как воображаемое нами благо, а вовсе
не  в  реальности; он дан так, как "дан" мысли  предмет, которого ищешь, как
"дано"  потерЯнное, где-то  зарытое сокровище,  а не  так,  как  дано благо,
которым  обладаешь  и можешь  наслаждатьсЯ.  „олжны  ли  мы  удовлетворитьсЯ
"воображаемым" Ѓогом, воображаемой "истинной жизнью"?

     ќто  возражение  психологически вполне естественно: оно  имеет  и более
глубокий объективный смысл,  к  уЯснению  которого мы  вернемсЯ  ниже.  Ќо в
целом, в том  непосредственном значении,  в котором  оно высказываетсЯ,  oно
основано на  невнимательном  отношении  к  духовной  проблеме  и  на  ложной
плененности односторонним, чисто чуственно-эмпирическим понЯтием реальности.

     ‚ …вангелии  сказано: "ищите, и обрЯщете; толцыте, и  отверзетсЯ  вам".
Џодлинное  усвоение глубокой,  божественной правды этих слов основано совсем
не  на  какой-либо "слепой", безотчетной вере  в  авторитет; он  даетсЯ  той
верой,  котораЯ  есть  просто  устремленность  взора  на  духовное  бытие  и
усмотрение его природы.  Љто обратил свой взор на духовное бытие, тот знает,
что смысл и правда этих слов, том,  что  в духовном бытии всЯкое искание уже
есть частичное  обладание, всЯкий толчок  в закрытую дверь есть тем самым ее
раскрывание.

     ‚  эмпирическом  мире  "воображаемое"  и только  "искомое"  существенно
отличаетсЯ от "реального"  и "наличного",  ибо  здесь  под  "реальностью" мы
разумеем присутствие предмета  длЯ  нашего чувственного взора, его наличие в
чувственной близи  от нас,  его доступность  наше действенной  воле.  ‚ этом
смысле  есть  -  как  указывал  Љант  в  критике т.  наз.  "онтологического"
доказательства   бытиЯ   Ѓога   -  колоссальное,   совершенно  непреодолимое
практическое  различие  между  "ста  талерами  в  кармане" и  "ста  талерами
воображаемыми"  при полном тождестве мыслимго предмета; первые нас насыщают,
практически нам полезны, вторые - только манЯт обманчивую мечту  и <i>"на сaмом
деле"</i>  -  т.е.  длЯ  нашего  кармана,  длЯ  насыщениЯ  голодного  желудка  -
отсутствуют,  не  существуют.   ‡десь  "существовать"  значит  быть  где-то,
когда-то,  у  кого-то,  быть видимым,  осЯзаемым, находитьсЯ  в  чувственной
наличности в кругозоре познающего.  € предмет  может мыслитьсЯ быть объектом
мечты  и  воображениЯ, не существуЯ здесь, теперь,  не  будучи  налицо. Ќо в
духовном  мире  и  в  отношении  предметов  духовного  порЯдка возможно  ли,
удовлетворительно  ли  <i>такое</i>  понЯтие  существованиЯ и  ему  соотносительное
простой "воображаемости"?

     Ћчевидно, здесь "существовать"  не может значить находитьсЯ вот  здесь,
передо мною, в чувственной близи от менЯ, быть видимым, слышимым, осЯзаемым,
ибо предметы духовного порЯдка, будь то блаженство, или вечность, или разум,
<i>так</i> вообще "существовать" не могут. "‘уществовать" здесь значит просто, быть
самоочевидным,  воочию стоЯть  перед  духовным взором,  перед умозрением. Ќо
тогда, значит, раз мы ищем их  и в этом искании "мыслим"  или  "воображаем",
т.е. имеем мысленно перед  собой, и раз мы уже убедились, что они  - не плод
нашей  субъективной  фантазии,  сочетающей  или   преувеличивающей  материал
чувственного  мира,  а  некие  <i>первичные</i>  содержаниЯ,  -  они  <i>тем  самым</i>  и
<i>существуют длЯ</i> нас, хотЯ бы и в самой смутной форме.  ‘прашивать: существуют
ли они "на самом деле"  здесь так же бессмысленно, как  бессмысленно ставить
вопрос:  существует  ли  на  самом  деле число или  математическое  понЯтие,
которое Я мыслю.  Њожно  разумно спрашивать:  возможно ли мне овладеть  этим
предметом,  приобщитьсЯ  к  нему,  слитьсЯ  с  ним?  Ќо  нельзЯ  спрашивать:
существует ли оно  само? Љто раз остро и напрЯженно вдумалсЯ в то, что такое
есть истинное добро, блаженство или вечность, которых он ищет, тот <i>тем самым</i>
знает,  что  <i>нечто такое и есть.</i>  Џусть  оно противоречит всем  возможностЯм
эмпирического мира и мы  никогда не встречали его в нашем чувственном опыте,
пусть  оно, с  точки  зрениЯ  обычного людского  опыта и всех  наших ходЯчих
понЯтий и преобладающих интересов, пародоксально, невероЯтно, но если только
наше сердце влечет  нас к нему  и  потому наш взор на него направлен, мы его
<i>видим,</i>  и  потому  оно  <i>есть.</i>  џ могу  думать,  что  оно  не  осуществимо  в
эмпирическом мире, что оно бессильно  перед слепыми  силами  жизни,  которые
загнали его в какие-то  далекие  глубины за  пределами мира, в  которых  оно
доступно  только  моей ищущей душе, но  там, бессильное  и далекое от  всего
мира, оно все-таки <i>есть,</i> и ничто не мешает мне его любить и  к нему влечьсЯ.
‚прочем,  Я невольно  подмечаю, хоть  изредка,  его присутствие или  хотЯ бы
слабое  его проЯвление  или  отблеск и  в жизни: искренний привет,  душевнаЯ
ласка другого человека, его  добрый взор, на менЯ устремленный, говорит мне,
что  добро  как-то  отдаленно  живет  и   сквозит  и  в  нем;   всЯкий   акт
самоотвержениЯ свидетельствует мне,  что в жизни  действуют не одни животные
страсти  и холодный  расчет корысти; и изредка, в совершенно  исключительные
минуты  моей  жизни,  Я  способен не  только мечтать о вечности  и о полноте
удовлетворенности,  но  на  краткое  мгновение  <i>испытывать  их,</i>  ощущать  их
осуществленными. ’о, чего Я ищу, не только есть, но лучи его доходЯт до мира
и воздействуют на мир.

     € если Я обращаюсь теперь к своему собственному  <i>исканию</i>  смысла жизни,
то Я Ясно вижу, что оно - несмотрЯ на его кажущуюсЯ неосуществимость -- само
<i>есть  проЯвление  во мне реальности того, что Я  ищу.</i>  €скание Ѓога есть уже
действие Ѓога в человеческой душе.  Ќе только Ѓог есть вообще - иначе  мы не
могли бы …го помыслить и искать, так непохоже то, чего мы здесь ищем  на все
знакомое нам из чувственного опыта, - но Ћн <i>есть именно с нами или в нас,</i> Ћн
в нас действует, и  именно …го действие обнаруживает  в этом странном, столь
нецелесообразном и  непонЯтном с мирской точки  зрениЯ нашем  беспокойствии,
нашей неудовлетворенности,  нашем  искании того, что в  мире не 6ывает.  "’ы
создал нас длЯ ‘ебЯ, и неспокойно сердце наше, пока не найдет ’ебЯ".

     „обро, вечность, полнота блаженной удовлетворенности, как и свет истины
-  все то, что нам нужно, длЯ того, чтобы наша жизнь обрела "смысл", есть не
пустаЯ  мечта, не  человеческаЯ  выдумка  -  все  это <i>есть  на  самом  деле-</i>
свидетельство  тому мы сами, наша  мысль об этом,  наши  собственные исканиЯ
его. Њы похожи на тех близоруких и рассеЯнных людей, которые ищут потерЯнные
очки и не могут  их найти, потому что очки сидЯт на их носу и ищущие в своих
поисках <i>глЯдЯт через них.</i> "Ќе  иди во вне, - говорил тот же  бл. Ђвгустин, -
иди во внутрь самого  себЯ;  и когда ты  внутри обретешь  себЯ ограниченным,
перешагни через  самого  себЯ!". ‘тоит только отучитьсЯ от привычки  считать
единственной реальностью то, что окружает нас извне, что мы видим и осЯзаем,
- и что нас толкает, мучает  и кружит в неЯсном вихре, - и обратить внимание
на  великую  реальность  нашего собственного бытиЯ, нашего внутреннего мира,
чтобы удостоверитьсЯ, что в  мире все же <i>не все</i> бессмысленно и слепо, что  в
нем, в  лице  нашего собственного томлениЯ и исканиЯ и  в  лице  того света,
<i>который</i>  мы  ищем и, значит,  смутно видим,  действуют  силы и начала  иного
порЯдка именно те, которых мы ищем. Љонечно,  есть много как будто покинутых
Ѓогом людей, которые во  всю свою  жизнь так и не могут об  этом догадатьсЯ,
как  не  может младенец обратить умственный  взор на самого себЯ и,  плача и
радуЯсь, знать, что с ним происходит, видеть свою собственную реальность. Ќо
человеческаЯ  слепота  и  недогадливость,  замкнутость  человеческого  взора
шорами, которые позволЯют ему глЯдеть только вперед и не дают оглЯнутьсЯ, не
есть  же  опровержение  реальности  того,  чего  не  видит  этот  взор.  ќта
реальность с нами и в  нас,  каждый вздох нашей тоски, каждый  порыв  нашего
глубочайшего существа есть ее  действие  и, значит,  свидетельство о ней,  и
надо  только научитьсЯ,  как говорил Џлатон,  "повернуть глаза души",  чтобы
увидеть то, чем мы "живем, движемсЯ и есмы".

     € теперь мы можем объединить два, найденных нами, условиЯ смысла жизни.
Њы видели через  анализ самого нашего пониманиЯ "бессмысленности" жизни, что
в нем самом обнаруживаетсЯ действие сущей €стины,  как  света знаниЯ.  €  мы
видели  дальше,  что  в  самом  нашем искании,  в самой  неудовлетворенности
бессмысленностью  жизни  обнаруживаетсЯ   присутствие   и  действие   начал,
<i>противоположных</i>  этой бессмысленности. Ћба эти момента не столь разнородны и
несвЯзны между собой,  как это казалось с  самого начала. €бо в самом знании
бессмысленности жизни,  в  самом холодном теоретическом ее  констатировании,
конечно,   содержитсЯ   бессознательно   момент   исканиЯ   смысла,   момент
неудовлетворенности  -  иначе  мы  не  могли бы составить  и  теоретического
суждениЯ, предполагающего оценку жизни с точки зрениЯ искомого ее идеала. €,
с другой стороны, мы  не могли бы ничего искать, ничем сознательно томитьсЯ,
если бы мы вообще не  были  сознательными существами, если  бы мы  не  могли
<i>знать</i> и нашей  нужды, и того,  что нам  нужно длЯ ее утолениЯ. Љак бы  часто
холодное  суждение мысли ни  расходилось  на поверхности нашего  сознаниЯ  с
невысказанным, нам самим непонЯтны порывом  нашего существа,  -  в последней
глубине они слиты между собой  в неразрывном единстве. Њы хотим <I>знать</I>, чтобы
жить;  а жить значит, с  другой стороны, жить не слепоте и  тьме, а  в свете
знаниЯ. Њы  ищем живого знаниЯ знающей,  озаренной  знанием  жизни. ‘вет  не
только освещает, но и согревает; а сила  горениЯ сама  собой накалЯет нас до
Яркого света. €стиннаЯ жизнь, которой мы ищем и смутное биение которой в нас
мы  ощущаем в самом этом  искании, есть  единство жизни и истины, жизнь,  не
толью  озареннаЯ светом,  но  слитаЯ с  ним, "светлаЯ  жизнь".  €  последней
глубине нашего существа мы чувствуем, что свет знаниЯ  и искомое нами высшее
благо  жизни суть две стороны одного и того же  начала.  ‘верхъэмпирическое,
абсолютное в нас мы сразу сознаем и как свет знаниЯ, и как вечное благо, как
то неизъЯснимое высшее начало, которое русский Язык обозначает непереводимым
и неисчерпаемым до конца словом "правда".

     € именно это  абсолютное, этот  живой  разум  или разумнаЯ  жизнь,  эта
сущаЯ,  озарЯющаЯ  и  согревающаЯ  нас  правда  самоочевидно  <i>есть.</i> Ћна есть
<i>истинное   бытие,</i>   непосредственно   нам   данное   или,  вернее,   в   нас
раскрывающеесЯ;  она достовернее  всего остального на свете, ибо о всем, что
нам извне дано, можно спрашивать, есть ли оно или нет;  об истинном же бытии
нельзЯ даже  спрашивать, есть ли  оно, ибо <i>сам вопрос</i> есть  уже  обнаружение
его,  и утвердительный ответ здесь <i>предшествует самому вопросу,</i> как  условие
его  возможности.  ѓде-то в глубине нашего собственного существа, далеко  от
всего, что возможно  в мире  и чем  мир  живет и  вместе с  тем ближе  всего
остального, <i>в  нас самих</i>  или  на  том пороге,  который соединЯет  последние
глубины нашего "џ" с  еще  большими, последними глубинами бытиЯ есть Џравда,
есть истинное, абсолютное бытие; и оно бьетсЯ в нас и требует себе  исхода и
обнаружениЯ, хочет залить лучами своего света и тепла всю нашу жизнь и жизнь
всего мира, и именно это его  биение, это непосредственное его обнаружение и
есть та  неутоленнаЯ тоска  по  смыслу жизни, котораЯ нас мучит. Њы  уже  не
одиноки  в наших исканиЯх,  и  они не  кажутсЯ  нам столь  безнадежными, как
прежде.


     <i>VI. ЋЏђЂ‚„ЂЌ€… ‚…ђ›</i>

     Ќо,  конечно, и этого нам мало. ’о, что нам нужно до обретениЯ подлинно
существенного смысла жизни, есть как  мы  знаем,  во-первых, бытие Ѓога, как
абсолютной основы длЯ  силы добра, разума  и вечности,  как  ручательства их
торжества над силами зла, бессмыслиЯ и тленности, во-вторых, возможность длЯ
менЯ лично, в моей слабой краткой жизни, приобщитьсЯ к Ѓогу и заполнить свою
жизнь им. Ќо именно  эти два желаниЯ как будто  абсолютно неосуществимы, ибо
содержат в себе противоречие.

     Ѓог  есть единство  всеблагости со всемогуществом.  ‚  Ѓога  мы  верим,
поскольку мы верим, что  добро есть не только вообще сущее начало, подлиннаЯ
сверхмирнаЯ  реальность,  но и <i>единственнаЯ</i>  истиннаЯ реальность, обладающаЯ
поэтому   полнотой   всемогущества.   Ѓессильный  бог  не  есть  Ѓог;  и  мы
поторопились выше назвать найденное  нами сущее добро  Ѓогом. Ќе заключаетсЯ
ли мучающаЯ нас бессмысленность жизни именно в том, что лучи света и добра в
ней так слабы, что лишь смутно и издалека пробивают сквозь толщу тьмы и зла,
что  они  лишь  еле  мерещатсЯ  нам, а  господствуют  и  властвуют  в  жизни
противоположные и  начала. Џусть в бытии  подлинно есть Џравда; но она в нем
затерЯна и бессильна, пленена враждебными силами и н каждом шагу одолеваетсЯ
ими; мироваЯ жизнь все-таки остаетсЯ бессмысленной.

     € тем  более остаетсЯ бессмысленной наша  собственнаЯ жизнь. Љаждый  из
нас  пленен мирскими  силами зла и слепоты, вихри их захватывают нас извне и
мутЯт нас  изнутри жизнь наша разбиваетсЯ, унесеннаЯ потоком времени; и <i>нас,</i>
во всЯком случае, нет  того в себе утвержденного покоЯ, той светлой Ясности,
той полноты бытиЯ,  которы нам нужны длЯ смысла нашей жизни. € лишь смутно и
с величайшим трудом мы догадываемсЯ о прикосновенности нас  к иному началу -
к  Џравде; и  эта Џравда  живет  в  нас  слабой, бессильной,  в  тумане  еле
мерцающей искоркой (Funklein  - так именно называл божественное начало в нас
Њейстер ќкхарт). Ђ нам нужно, чтобы она заполнила нашу жизнь и всю ее в себе
растворила.

     Ћба  условиЯ оказываютсЯ  неосуществленными. Ѓолее того, мы  как  будто
Ясно  видим  их  неосуществимость.  €бо  если  само  бытие Џравды  мы  могли
признать,  несмотрЯ  на бессмысленность всей эмпирической жизни именно,  как
особое начало, сверхмирное и сверхъэмпирическое, то ее всемогущество  или ее
всеединство  - вне нас и в  нас - мы как будто Явно не имеем права признать,
ибо оно противоречит бесспорному факту бессмысленности жизни.

     Ќикакими логическими  ухищрениЯми,  никакими  тончайшими  рассуждениЯми
нельзЯ  распутать  это  противоречие,  честно и  до  конца  убедительно  его
преодолеть. € все  же наше сердце его  преодолевает,  и  в  вере, в  особом,
высшем  акте   "сердечного  знаниЯ",   мы  Ясно  усматриваем   самоочевидную
наличность условий смысла жизни - очевидность всемогущества Џравды и полную,
совершенную утвержден-ность  нас самих,  всего нашего существа в ней. €  эта
вера есть не просто "слепаЯ"  вера, не "credo quia  absurdum"; с  логической
парадоксальностью,  с  "невероЯтностью"  она  сочетает  высшую,  совершенную
достоверность  и  самоочевидность. € только  по  слабости  нашей  мы в жизни
постоЯнно терЯем уже достигнутую  самоочевидность и снова впадаем в сознание
ее "невероЯтности", в мучительные сомнениЯ.

     Љогда  мы с  величайшей интенсивностью  духовной  воли вдумываемсЯ или,
вернее, разумно вживаемсЯ и вчувствы-ваемсЯ в то высшее начало, которое Явно
предстоит  нам,  как   сущаЯ  Џравда,  то  мы  с  совершенной   очевидностью
убеждаемсЯ, что Џравда и подлинное Ѓытие <i>есть одно и то же.</i> Џравда не только
просто есть; и она есть не только <i>Џравда.</i> Ћна есть вместе  с тем то, что  мы
называем  в  последнем,  глубочайшем  смысле  <i>жизнью, бытием;</i>  она есть наша
абсолютно  твердаЯ  единственнаЯ  <i>почва,</i> и  вне  ее  все  висит  в  воздухе,
замирает;  она  есть  то,  противоположность   чего  есть  небытие,  смерть,
исчезновение.  ‚  ней  все  укреплЯетсЯ  приобретает  прочность  и  полноту,
расцветает и дышет  полной грудью; вне ее  все засыхает,  отмирает, бледнеет
вЯнет и задыхаетсЯ. € хотЯ фактически, кроме нее, есть многое другое, - весь
эмпирический мир со всем множеством существ в нем, - но, поскольку мы мыслим
его действительно  вне  абсолютной правды,  он становитсЯ  тенью, призраком,
тьмой небытиЯ, и мы перестаем понимать, как он может существовать. —то бы ни
говорил  нам  наш обыденный  опыт, в глубине  нашего существа  живет  высший
критерий истины, который  Ясно  усматривает,  что вне Ѓога нет ничего и  что
только в Ќем мы "живем, движемсЯ и есмы".

     ‘  разных  сторон  мы  можем  подойти  к  этой  самоочевидной,  хотЯ  и
таинственной истине, разными  способами можем  помочь  себе утвердитьсЯ в ее
сознании.  ‡десь  мы  отметим   те  стороны,   которые,   хотЯ   и  ЯвлЯютсЯ
сверхрациональными, ближе всего поддаютсЯ рациональному выражению.

     Њы  видели, что в состав сущей Џравды входит  момент,.  по которому она
есть свет знаниЯ, теоретическаЯ истина или созерцание, раскрытие бытиЯ. Ќо в
подлинном,  последнем  смысле  быть  -  это и значит  сознавать или  знать;.
‘овершенно бессознательное бытие не есть бытие; быть  значит быть <i>длЯ  себЯ,</i>
быть  себе  раскрытым,  быть  самосознанием.  Џравда,  мы  видим вокруг себЯ
множество   вещей   и  существ,  которые   мы   называем   бессознательными,
неодушевленными и даже  мертвыми; и  мы знаем, что наше тело  обречено стать
такою "мертвой" вещью, и с содроганием ужаса сознаем, что это  действительно
так. ‚се эти мертвые, неодушевленные  существа и вещи <i>существуют-</i> они именно
существуют "длЯ  нас",  потому  что  мы их  знаем  или  сознаем,  но они  не
существуют длЯ себЯ. Ќо хотЯ это так,  мы не понимаем, как это,  собственно,
возможно,  и  именно  этот  факт  есть  величайшаЯ  проблема  философии.  €,
основываЯсь на нашем собственном опыте, на понЯтии о бытии, которое мы имеем
в лице нашего собственного бытиЯ (а, в последнем счете,  откуда еще мы могли
бы почерпнуть понЯтие бытиЯ?), мы приходим к убеждению, что либо эти мертвые
вещи совсем не существуют <i>в себе,</i> а "существуют" <i>только</i> "длЯ нас",  т.е. как
представлениЯ нашего сознаниЯ  и,  значит, в подлинном смысле не существуют,
<i>либо же</i> -  и таков окончательный вывод, ввиду неудовлетворительности первого
предположениЯ   -  существуЯ  в  себе,  они  хоть  в  зачаточной,   смутной,
потенциальной форме существуют и <i>длЯ себЯ,</i> сознают себЯ, суть угасающие, еле
тлеющие искорки абсолютного ‘вета. ’о, что есть, как-то  (хотЯ бы зачаточно)
<i>живет, а</i> то,  что <i>живет,</i> как-то (хотЯ  бы  тоже лишь зачаточно) одушевлено и
сознательно. ‚  последней глубине  бытиЯ  нет ничего, кроме света, и лишь на
поверхности  бытиЯ мы  видим  - в силу ли искаженности самого бытиЯ  или  по
нашей недальновидности  -  слепоту и тьму.  Ќо абсолютнаЯ тьма и  абсолютнаЯ
темнота  есть такаЯ же бессмыслица, как абсолютное небытие; небытиЯ именно и
нет, все, что есть, есть бытие; а потому все, что есть, есть бытие длЯ себЯ,
свет знаниЯ,  обнаружение  сущей истины.  €  мы  понимаем, что свет  есть не
случайное начало, откуда-то взЯвшеесЯ  в мире и  затерЯвшеесЯ  в нем, рискуЯ
ежемгновенно погаснуть, быть  разрушенным тьмой. Њы постигаем, наоборот, что
свет есть начало  и  сущность  всего,  что свет и бытие  есть одно и  то же,
единственное  истинно ‘ущее. "‚ начале было ‘лово, и  ‘лово  было  у Ѓога, и
‘лово было Ѓог. Ћно было  в начале у Ѓога. ‚се через Ќего начало быть, и без
Ќего ничто не начало  быть, что начало быть. ‚  Ќем была жизнь, и жизнь была
свет человеков. € свет во тьме светит, и тьма  не  объЯла его"  (…в.  €оанна
1.1-5).

     ќтот сверхмирный и объемлющий мир ‘вет есть вместе с тем вечное начало;
более  того,  он есть сама вечность. ‚ лице  всЯкой  истины,  хотЯ бы  самой
эмпирической по своему содержанию и доступной  самому  ограниченному уму, мы
постигаем  вечность  и смотрим  на  мир из вечности. €бо всЯкаЯ  истина, как
таковаЯ,  есть  усмотрение  вечного  смысла, она  навеки фиксирует  хотЯ  бы
единичное, мимолетно Явление,  она имеет силу раз навсегда.  €  поскольку мы
сознаем ‘вет как первооснову  бытиЯ и  как единственное  подлинное бытие, мы
тем самым познаем, что мы утверждены в вечности, что вечность со всех сторон
объемлет нас и что самый поток времени немыслим иначе как в лоне вечности и,
как говорил Џлатон, в качестве "подвижного  образа вечности". € не только мы
Ясно сознаем, что вечное <i>есть,</i>  как могло  бы  не быть то,  смысл чего  есть
бытие  раз  навсегда,  всеобъемлющаЯ  и   в   себе  утвержденнаЯ  полнота  и
целокупность бытиЯ, но  мы сознаем, что вечность  и  бытие есть, собственно,
одно и то же. €бо то, что не вечно, что возникает и исчезает, лишь переходит
из  небытиЯ в бытие  и обратно  - из бытиЯ  в небытие; оно то включаетсЯ, то
исключаетсЯ  из бытиЯ;  и так  как  все  временное  в своей  изменчивости  в
сущности  ежемгновенно частично погибает и возобновлЯетсЯ, то  оно совсем <i>не
есть,</i>  а только как  6ы  скользит у  порога  бытиЯ.  € мы сами,  в  качестве
временных существ,  только скользим по поверхности бытиЯ; но, сознаваЯ все и
себЯ самих в свете вечности - а иначе ничего нельзЯ сознавать -- мы вместе с
тем  уже в лице этого сознаниЯ подлинно <i>есмы,</i> а поскольку мы не только нашей
мы мыслью приобщаемсЯ  к  вечному свету, а стараемсЯ жизненно впитать  его в
себЯ, или, вернее,  жизненно усмотреть наш исконную утвержденность в нем, мы
знаем,  что это noдлинное,  вечное бытие  есть основа и  последнЯЯ  сущность
всего   нашего  существа.   Ћткуда   бы   ни   взЯлось   невечное  временное
существование,  этот всеразрушающий и все поглощающий поток изменчивости, мы
Ясно   видим,  что   он  есть  не  существо   бытиЯ  и  не  положительнаЯ  и
самостоЯтельнаЯ сила, а лишь умаленность,  неполнота, ущербленность  бытиЯ и
что это  дефективное бытие  неспособно поглотить в себе  и  увлечь за  собой
твердыню  вечности, н  почве  которой  оно само  только и возможно.  Ѓытие и
вечность, вечнаЯ жизнь есть просто <i>одно и то же;</i> вечность  есть не что иное,
как целокупнаЯ, всеобъемлющаЯ, сразу даннаЯ  полнота бытиЯ;  и эта  вечность
есть наше исконное достоЯние, она  всегда  как бы готова нас принЯть  в свое
лоно  и   только   от  нас,  от  нашей  духовной  энергии  и   готовности  к
самоуглублению зависит  пойти  ли на  встречу ей или  бежать от  нее  на  ту
умаленную периферию, в ту "тьму кромешную", в  которой все течет и  ничто не
прочно.

     Њы видели, далее,  что  Џравда есть высшее благо, совершенство, полнота
удовлетворенности и  что  это благо,  раз  мы его  усматриваем  -  без  чего
невозможно было бы само его искание - необходимо <i>есть.</i> Ќо оно тоже не просто
"есть",  в числе многого иного.  €менно здесь то полное,  адекватное знание,
которое  мы назвали "сердечным  знанием" или верой,  Ясно говорит  нам,  что
высшее добро или совершенство и бытие есть одно и то же, что на самом деле и
в последней глубине оно одно только <i>истинно есть</i> и его то мы разумеем, когда
говорим о бытии -  о  том истинном бытии,  которое нам  нужно и  которого мы
ищем. „лЯ отвлеченного или теоретического знаниЯ это есть наиболее трудное и
парадоксальное утверждение.  Ќе  видим ли мы,  что многое,  существующее  на
свете,  или, вернее, даже все на свете - несовершенно, дурно? Ќе видим ли мы
даже, что совершенство, напротив, неосуществимо в мире и есть <i>только</i> предмет
нашей мечты, нашего бессильного  томлениЯ? ’ак, длЯ холодного теоретического
знаниЯ реальность становитсЯ  синонимом  несовершенства,  а  совершенство  ~
синонимом  нереальности,  только  "идеалом",  чем-то   только  воображаемым,
мечтаемым, бесплотным и призрачным. € конечно, поскольку под бытием мы будем
разуметь эмпирическое  существование,  реальность мировой природы, ближайшим
образом  и  непосредственно  так  оно  и  есть  на  самом деле.  Ќо нам  уже
открылось,  что  эмпирическое  существование,  как  таковое,  не  только  не
исчерпывает собой бытиЯ, но совсем не принадлежит к нему, не  есть  истинное
бытие  и  что вместе с тем это истинное бытие  самоочевидно <i>есть.</i> € когда мы
всем  существом нашим  вглЯдываемсЯ и сознательно  вживаемсЯ  в это истинное
бытие, мы знаем,  что  оно  есть  именно то, что мы зовем совершенством  или
высшим благом.

     ‡десь  мы  должны  вспомнить  то,  о чем  мы  говорили npи рассмотрении
условий  возможности  смысла  жизни. Џростое  существование, как  дление  во
времении и вместе с тем  как бессмысленнаЯ растрата сил жизни в погоне за ее
со хранением, конечно, не есть высшее благо, не  есть абсслютнаЯ ценность, а
есть  нечто, что осмыслЯетсЯ  лишь  через  отдачу его на  служение истинному
благу. Ќо, с  другой стороны, это  истинное благо, которого мы ищем, не есть
какаЯ-то ценность с особым, ограниченным содержанием  -  будь то наслаждение
или  власть,   или  даже  нравственное  добро.  €бо  все  это  само  требует
оправданиЯ, в  отношении всего этого  опЯть встает неотвЯзный  вопрос:  "длЯ
чего?" Њы же ищем такого  блага, которое давало бы  полноту непосредственной
удовлетворенности и о котором уже никто не мог  бы спросить: "длЯ чего оно?"
- и именно  такое  благо  мы называем совершенством. Ђ  что значит:  полнота
непосредственной  удовлетворенности?  —то  значит,  вообще, найти настоЯщее,
последнее удовлетворение? Њы уже видели это выше:  это значит найти <i>истинную
жизнь,</i>  обнаружение  и  осуществление  жизни  не  как  бедного  содержанием,
текучего,  краткого  и  потому  бессмысленного  отрывка, а как всеобъемлющей
полноты бытиЯ.  Њы стремимсЯ к полной, прочной,  безмерно богатой жизни или,
попросту говорЯ, мы стремимсЯ обрести  саму  жизнь  в  противоположность  ее
призрачному и обманчивому  подобию. ’о сознание, которое в искаженно-смутной
форме и  с  лживым,  обманчивым  содержанием живет  во  всех наших  порывах,
страстЯх  и мечтах  и образует  последнюю,  глубочайшую их  движущую силу  -
сознание: "Њы хотим <i>жить,</i> подлинно жить, а не только довольствоватьсЯ пустым
подобием  жизни  или бесплодной  растратой  ее  сил", - это сознание  и есть
существо  исканиЯ  смысла жизни;  оно  выражает  наше основное  и  первичное
стремление. ‚ этом смысле, как мы видели (гл.  3), верно утверждение: "†изнь
длЯ жизни нам дана". Ќет блага выше самой жизни - но только <i>подлинной жизни,</i>
как осуществлениЯ  и  изживаниЯ,  творческого  раскрытиЯ  абсолютных  глубин
нашего существа. ‘овершенство и жизнь одно и то  же; а так как жизнь есть не
что  иное,  как внутреннЯЯ сущность  бытиЯ,  как  подлинное длЯ себЯ  бытие,
самоизживание и самораскрытие бытиЯ, то <i>совершенство и бытие есть одно  и то
же.</i>

     ‘овершенство не может быть только  "идеалом", его нет  ни в чем, что не
есть,  а  только  "должно  быть".  Љакое же  это совершенство  - быть только
призраком,  тенью,  сном  человеческой  души?  ’о,  что   мы  разумеем   под
совершенством  и  чего мы ищем,  как единственного абсолютного  блага, есть,
напротив,  само  <i>бытие.</i>  ЏоследнЯЯ,  чаемаЯ нами, абсолютнаЯ глубина  бытиЯ,
последнЯЯ  его  почва и высшее  благо,  совершенство,  совершеннаЯ  радость,
блаженство  и  светлый  покой  <i>есть  одно  и  то  же.</i>  ќтого  дальше  нельзЯ
разъЯснить,  этого  никаким  производным  образом  нельзЯ  доказать,  и  длЯ
эмпирического сознаниЯ это всегда есть парадокс или голословное утверждение;
длЯ  сердечного  же  знаниЯ  это  есть самоочевиднаЯ  истина,  не  требующаЯ
никакого доказательства и не допускающаЯ  его именно по  своей  очевидности.
ќто есть простое описание того, чем живет наше сердце и что длЯ него есть не
субъективное  его  "чувство"  или  "мечта",  а  самоочевидно  раскрывающаЯсЯ
последнЯЯ  глубина сущего. Џоследнее, абсолютное  бытие  есть  блаженство  и
совершенство;  и  наоборот:   блаженство  и   совершенство  есть  последнее,
глубочайшее бытие,  основа всего сущего - так воочию раскрываетсЯ перед нами
последнЯЯ тайна бытиЯ. ‹учший образец и символ этой тайны есть,  как мы  уже
говорили,  <i>любовь.</i>  €бо любовь, истиннаЯ  любовь  и есть не  что  иное,  как
радость  жизни или жизнь, как  полнота  радости  -  внутреннее,  неразрывное
единство жизненной полноты и  интенсивности,  удовлетворениЯ. †ажда жизни  и
бытиЯ с радостью, блаженством, счастьем. € потому мы понимаем, что "Ѓог есть
любовь". "‹юбовь от Ѓога, и всЯкий любЯщий рожден от Ѓога. Љто не любит, тот
не познал Ѓога, потому что Ѓог  есть любовь" (Џосл. €оанна 4.7.8). "Ѓог есть
любовь, и пребывающий  в любви пребывает в Ѓоге, и Ѓог в нем" (Џоел.  €оанна
4.16).

     ‚  этом  - существо религиозной  веры. ќто сознание тождества последних
глубин  бытиЯ с абсолютным совершенством,  благостью и блаженством  есть  то
последнее проникновение в тайну бытиЯ, которое  спасает нас от ужас жизни. ‚
человеческой душе живут два основных, глубсчайших чувства, образующих как бы
последние  два корнЯ,  которыми  она соприкасаетсЯ  с  абсолютным. Ћдно ecть
чувство ужаса и  трепета перед глубиной и безмерность <i>бытиЯ,</i> перед бездонной
бездной, со всех сторон нас окружающей и готовой ежемгновенно нас поглотить;
друго есть жажда совершенства, счастьЯ, умиротворениЯ, последнего светлого и
согревающего приюта длЯ души. „уша наша  раздираетсЯ противоположностью этих
двух чувств, она мечетсЯ, то охваченнаЯ паническим ужасом перед безмерностью
бытиЯ, то привлеченнаЯ неизъЯснимой сладостью мечты о  спасении и упокоении.
‚  наших  смутных  слепых  страстЯх,  в бешенстве  исступлениЯ,  в  оргийном
опьЯнении  вином и половой  страстью, взрывах  Ярости мы испытываем больное,
извращенное  единство  этих  противоборствующих  сил:  сам  ужас здесь  дает
мимолетное наслаждение, само наслаждение наполнЯет сердце ужасом.


     …сть упоение в бою
     и бездны мрачной на краю.
     ‚се, все, что гибелью грозит,
     „лЯ сердца смертного таит
     ЌеизъЯснимы наслажденьЯ.


     Ќо  нам  даровано  и  искупление  от  этого мучительной  противоборства
глубочайших сил нашего  духа, от  этого  болезненно противоестественного  их
смешениЯ. Њы обретаем его тогда, когда энергией нашего духовного устремлениЯ
в последние глубины бытиЯ и, вместе с  тем,  как незаслуженный дар свыше, мы
вдруг  открываем, что эти  два чувства только  по слабости  и  слепоте своей
расходЯтсЯ и  противоборствуют между собой,  а в последней своей основе суть
одно и то же  чувство,  усмотрение одного и того же абсолютного  начала. ќто
высшее, центральное и объединЯющее чувство, вносЯщее мир и успокоение в нашу
душу, есть <i>благоговение.</i> Ѓлагоговение  есть непосредственное единство страха
и любовной  радости. ‚ нем  мы  открываем, что безмерные глубины жизни несут
нашей  душе  не  слепое  и  парализующее  нас чувство безысходного  ужаса, а
радостное сознание  <i>величиЯ</i>  и <i>неизъЯснимой  полноты бытиЯ,</i>  и что  радость,
счастье, покой, по которым мы томимсЯ, суть не мечта, не бегство от бытиЯ, а
первооснова  самых  неисповедимых  глубин  бытиЯ.  Ѓлагоговение  есть "страх
Ѓожий",  страх, дарующий  слезы  умилениЯ  и  радость  совершенного  покоЯ и
последнего приюта.  Ѓлагоговение есть страх, преодоленный любовью и насквозь
пропитанный и преображенный ею. "‚  любви нет страха,  но совершеннаЯ любовь
изгонЯет страх; потому что в страхе есть мучение; боЯщийсЯ же несовершенен в
любви" (Џоел. €оанна 4.18).

     ‚  этом  непосредственном  чувстве  благоговениЯ,  с  неизъЯснимой,  но
совершенной  очевидностью  раскрывающем  нам  последнюю  тайну  бытиЯ,   как
единства бытиЯ и совершенства, бытиЯ и высшей радости, сразу даны нам те два
условиЯ, которые  нам нужны длЯ осмыслениЯ нашей жизни. €бо  в нем,  с одной
стороны  и прежде всего, нам  непосредственно открываетсЯ  бытие Ѓога именно
как  последней глубины,  как  единства  <i>всемогущества</i> и <i>всеблагости.</i> Љак  бы
парадоксально  ни было,  длЯ  эмпирического сознаниЯ и  перед  лицом  фактов
эмпирической  жизни  это  убеждение,  оно  есть  длЯ  нас  реальный,  опытно
удостоверенный и потому  самоочевидный  факт; и  здесь, как  и  всюду,  наше
неуменье примирить этот факт с другими фактами, наше недоумение, как свЯзать
несовершенство и  зло мировой  жизни с  реальностью всеблагого и всемогущего
Ѓога не может, ведь, о