        ‚ладимир ‘ергеевич ‘оловьев. ЏоэзиЯ гр.Ђ.Љ.’олстого

---------------------------------------------------------------
"‹€’"  сентЯбрь,  2001 по изданию: ‚.‘. ‘оловьев. ‹итературнаЯ  критика.
Њ.,  "‘овременник", 1990.  Љомментарии  доктора  ист.  наук  Ќ.€.  –имбаева.
‘охранено  деление на  страницы, номер  страницы  изданиЯ проставлен в конце
каждой    страницы.   Љурсив   в   книге    заменен   на   выделение   двумЯ
_подчеркиваниЯми_. ‘сылки на комментарии заключены в {фигурные скобки}
    OCR: ‚иктор Џапков
---------------------------------------------------------------


     Ђлексей   ’олстой,  как   и  ”.   €.   ’ютчев,   принадлежит  к   числу
поэтов-мыслителей;  но  в  отличие   от   ’ютчева  -   поэта   исключительно
_созерцательной_ мысли,- гр. Ђ. Љ. ’олстой был поэтом мысли _воинствующей_ -
поэтом-борцом.  Љонечно,  _не_ в смысле внешней  практической борьбы. ‚сЯкий
истинный поэт  невольно  повинуетсЯ  запрету, выраженному Џушкиным: "не  длЯ
житейского волненьЯ,  не  длЯ  корысти, не длЯ. битв"  {1}... Ќо, оставлЯЯ в
стороне житейские  и  корыстные битвы, поэт,  "рожденный  длЯ  вдохновеньЯ",
может вдохновлЯтьсЯ и  на борьбу - достойную  поэтического вдохновениЯ.  Ќаш
поэт  боролсЯ  оружием свободного  слова  за  право  красоты,  котораЯ  есть
ощутительнаЯ форма истины, и за жизненные права человеческой личности.
     ‘ам поэт понимал свое призвание как борьбу:

              ѓосподь, менЯ готовЯ _к бою_,
              _‹юбовь и гнев_ вложил мне в грудь,
              € мне десницею свЯтою
              Ћн указал правдивый путь... {2}

     Ќо именно потому, что путь, указанный поэту,  был _правдивый_, и борьба
на этом пути была  борьбою за высшую  правду,  за  интересы  безусловного  и
вечного  достоинства;  она  возвышала  поэта  не  только  над  житейскими  и
корыстными  битвами,  но и над тою партийною  борьбой,  котораЯ  может  быть
бескорыстною, но не может  быть правдивою, ибо она заставлЯет  видеть все  в
белом  цвете на  своей  стороне - и  все в  черном  на стороне враждебной; а
такого равномерного распределениЯ цветов на самом деле не бывает и  не будет
- по крайней мере до ‘трашного суда.

122

     Џо чувству правды, ’олстой не мог отдатьсЯ всецело одному из враждующих
станов, не мог быть партийным борцом - он сознательно отвергал такую борьбу:

              „вух станов не боец, но только гость случайный,
              ‡а правду Я бы рад поднЯть мой добрый меч,
              Ќо спор с обоими - досель мой жребий тайный,
              € к клЯтве ни один не мог менЯ привлечь;
              ‘оюза полного не будет между нами -
              Ќе купленный никем, под чье б ни стал Я знамЯ,
              Џристрастной ревности друзей не в силах снесть,
              џ знамени врага отстаивал бы честь! {3}

                                        II

     „лЯ характеристики и оценки поэта очень важен  вопрос об  отношении его
собственной  сознательной мысли к его делу: как он понимал и за что принимал
поэзию? ‘ этой точки  зрениЯ все поэты нашего  века  (Я ограничиваюсь  здесь
одними  русскими   и  из  них  только   почившими)  распределЯютсЯ  на   три
естественные группы. ЏерваЯ достаточно обозначаетсЯ  одним именем - Џушкина.
‡десь  отношение  мысли  к творчеству -  непосредственное, органическое,-  в
процессе творчества сознание  не отделЯетсЯ  от  самого  дела,- нет никакого
раздвоениЯ в  поэтической  деЯтельности. Љак чистый  поэт, поэт-художник  по
преимуществу,  Џушкин  прЯмо  дает  нам  совершенные  образцы   красоты,  не
тревожась общим вопросом: что такое поэтическаЯ красота, как она относитсЯ к
жизни, какое ее  место и  значение во вселенной?  Ќе  то чтобы поэт вовсе не
думал и не говорил о своем деле.  Ќо это были случайные, преходЯщие мысли по
поводу поэзии,  а не окончательный отчет сознаниЯ об ее сущности и значении.
ЌесмотрЯ на свой -  правда,  поверхностный  - байронизм,  Џушкин  никогда не
сомневалсЯ  в  правах красоты  и  поэтического мировоззрениЯ,  а потому и не
давал себе Ясного отчета об этих правах. Ћн и не брал совсем этого вопроса в
его  общности и  глубине. ‹ишь мимоходом указывал  он  на  различные внешние
признаки словесного творчества.
     Џоэтическое вдохновение, по свидетельству Џушкина, есть нечто особенное
или  исключительное,  не  сливающеесЯ  с  повседневною  жизнью.  „рагоценное
показание великого поэта о процессе творчества, важный факт психологического
опыта  имеем мы  в  известных  стихах: "Џока не требует поэта  - Љ свЯщенной
жертве Ђполлон,- ‚ заботах суетного света - Ћн малодушно погружен..."  - "Ќо
лишь божественный глагол - „о слуха чуткого коснетсЯ,- „уша

123

поэта  встрепенетсЯ,-  Љак  пробудившийсЯ  орел"...  {4}  Ќо,  принимаЯ  это
"показание  эксперта" во  всей  его силе и значении,  мы  не  можем, однако,
сказать, чтобы здесь выражалась самаЯ сущность поэзии. Ќе выражаетсЯ она и в
тех стихах, где поэт отвергает ложное в деле  поэзии требование практической
пользы:  "Ќе  длЯ житейского волненьЯ,- Ќе длЯ  корысти, не  длЯ  битв,-  Њы
рождены длЯ вдохновеньЯ,-  „лЯ звуков  сладких  и  молитв"...  ‚се  признаки
верные, но слишком широкие и внешние: _вдохновение_ бывает разное, и не одна
поэзиЯ есть плод вдохновениЯ; _сладкие звуки_ свойственны музыке еще  более,
чем  поэзии;  не  всЯкаЯ  _молитва_  поэтична,  и  не  всЯкаЯ  поэзиЯ  имеет
молитвенный характер. Ќи каждый из этих признаков в  отдельности, ни все они
вместе не определЯют существа поэзии. ‘ам Џушкин  не принимал своих указаний
в  слишком строгом смысле и не  боЯлсЯ им противоречить,  когда, например, в
"ЏамЯтнике"  он объЯснЯет общественную  пользу  своей  поэзии:  "—то чувства
добрые он лирой пробуждал,- —то в сей жестокий  век Я прославлЯл свободу - €
милость  к падшим  призывал"... {5} € это прекрасно, но опЯть-таки не в этом
собственный смысл  поэзии. „лЯ пониманиЯ этого смысла лучше нам обращатьсЯ к
тому, что Џушкин _создал_ в поэзии, чем к тому, что он о ней говорил,- слова
его могут иногда вводить  в  заблуждение,  например:  "’ьмы низких истин мне
дороже -  Ќас  возвышающий обман"...{6} €з  этих  слов, сказанных  по поводу
поэтического  вымысла,  выдававшегосЯ за  историческое  событие,  можно  бы,
пожалуй,  заключить,  что  поэзиЯ  была в  глазах  Џушкина  _обманом_,  хотЯ
возвышающим и дорогим; что он допускал возможность длЯ истины быть _низкою_,
и что он  предпочитал обман истине. Ќо было бы  несправедливо  искать точных
мыслей и определений в случайных  заметках  поэта, который сам  не относилсЯ
серьезно к своим рефлексиЯм  и не смешивал  их с "божественным  глаголом". ‚
одном стихотворении  он высказывает скептическую мысль,  что жизнь есть "дар
напрасный, дар  случайный",  неведомо кем и зачем данный человеку;  но когда
известный  архипастырь основательно  опроверг  эту мысль  - тоже  в стихах,-
Џушкин  спешит   с   раскаЯнием   от   нее  отказатьсЯ  и   сочинЯет  другое
стихотворение, где признает  первое только за  "изнеженные  звуки безумства,
лени  и  страстей" {7}.  џсно,  что  по  крайней  мере  одно  из  этих  двух
противоречащих  друг другу произведений, а вернее - оба созданы  поэтом _не_
по требованию Ђполлона и не у его жертвенника.
     ‚се это не важно, когда дело идет о Џушкине. Ћн потому

124

и  есть несравненный  представитель  органического  творчества  среди  наших
поэтов, что все субъективные грехи его мысли оказались бессильными разложить
живую цельность его  поэзии.  ‚се это - только постороннЯЯ  примесь, которую
ничего не стоит отделить от настоЯщего поэтического дела. Љогда высший голос
требовал его к свЯщенной жертве, он  вместе с "заботами суетного днЯ" бросал
и  всЯкую   рефлексию.  Ћна   не  была  составною   частью  его  поэтической
организации,  а  скорее  ее  можно  сравнить  с  теми  башмаками, в  которых
правоверные гулЯют по улицам, но оставлЯют их у входа в храм.
     „ревние греки и римлЯне, как  известно,  раскрашивали  свои статуи. ќто
было  довольно  безвкусно  и  во  всЯком  случае  излишне,  но  не  изменЯло
совершенства скульптурной формы;  такова  же  рефлексиЯ  -  байроническаЯ  и
инаЯ,-  котораЯ,  к  сожалению, местами  окрашивает  эту  поэзию: наложеннаЯ
рассудком, эта  примесь чужда творческому гению и с  годами  спадает  ветхой
чешуей,  сохранЯЯ  только биографическое и  историческое значение. Њежду тем
были  и  еще  встречаютсЯ  люди,  которые  из-за  этой  посторонней  примеси
кощунственно  объЯвлЯют  саму  поэзию Џушкина плоскою  и  бессодержательною,
тогда как  другие,  напротив,  не ограничиваЯсь  справедливым  благоговением
перед  этою  поэзией  и восхищаЯсь всЯкою  фразой  поэта,  признают  его  за
великого мыслителЯ, каким он никогда  не был и по натуре  своей быть не мог.
Ќа самом деле его рефлексиЯ, это - пыль на чудесном алмазе; она не уменьшает
его цены, но все-таки лучше стереть ее, а не восхищатьсЯ ею.
     ‘овсем  иное  значение  имеет  рефлексиЯ  у  поэтов  второй  группы - с
Ѓаратынским  и ‹ермонтовым  во  главе.  ‡десь  рефлексиЯ  проникает в  самое
творчество и как постоЯнный, пребывающий и преодолевающий элемент в сознании
поэта  разлагает  цельность его  воззрениЯ  и подрывает  его  художественную
деЯтельность. Љритическое,  отрицательное  отношение к собственной жизни и к
окружающей  среде  -  отношение более  или  менее  справедливое  при  данных
условиЯх  личных и  общественных - обманчиво  возводитсЯ  здесь  на  степень
безусловного  принципа и становитсЯ господствующим настроением самой поэзии.
Ћт бессодержательности _своей_ жизни, заключаЯ к жизни  _вообще_, эти  поэты
находЯт, что у нее нет смысла и цели; но в таком случае и поэзиЯ, как высший
цвет  жизни, есть  бессмысленный обман,  и в  конце  всего  остаетсЯ  только
"пустаЯ  и глупаЯ шутка" {8}. ’о, что у Џушкина было  выражением мимолетного
настроениЯ, от которого он сам был готов сейчас же отказатьсЯ, то у ‹ер-

125

монтова принимает вид окончательного убеждениЯ. …го стихотворение: "€ скучно
и грустно", если смотреть со стороны, конечно, есть только слабое повторение
Џушкинской   "бутады",   но   сам   ‹ермонтов   придавал   содержанию   этих
посредственных стихов трагическую важность и наверное не отказалсЯ бы от них
при вмешательстве особ духовного званиЯ.
     …сли  бы  отрицательнаЯ  точка  зрениЯ,  на  которую  стали  эти  поэты
разочарованиЯ,  была  окончательным   выводом  правильного  мышлениЯ,  тогда
действительно пришлось бы отказатьсЯ от поэзии, как от обмана. Ќа самом деле
и Ѓаратынский,  и ‹ермонтов,  при весьма значительном,  хотЯ  и  подорванном
рефлексией  поэтическом  таланте,  были  не  столько   мыслителЯми,  сколько
резонерами на почве субъективных  впечатлений. Ќо  заключение от собственной
зубной боли к негодности всего  мирозданиЯ не оправдываетсЯ логикой. €з двух
названных  поэтов  у  Ѓаратынского,  как  ума  более  развитого  и  зрелого,
разочарование имеет хотЯ некоторую видимость объективных  оснований. Џодобно
большинству   образованных   людей    нашего    века,   Ѓаратынский   принЯл
материалистические обобщениЯ некоторых  научных данных за непреложную истину
и, видЯ противоречие этой "истины" с поэтическим и религиозным воззрением на
мир и  жизнь, решил,  что это воззрение есть иллюзиЯ. ’аков, хотЯ ошибочный,
но заслуживающий уважениЯ  мотив  его  тоски  - не единственный,  но лучший.
‹ермонтов в свою короткую  жизнь не успел додуматьсЯ ни до чего подобного, и
все его разочарование происходило исключительно из неприЯтных впечатлений от
окружающей  действительности, т. е.  от  светского общества  в Џетербурге, в
Њоскве и в ЏЯтигорске.
     ЌесмотрЯ на такую свою неосновательность, разочарованнаЯ поэзиЯ Явилась
недаром.  ‘убъективнаЯ  неудовлетворенность  имеет  огромное  значение,  как
первый толчок к работе сознаниЯ и мышлениЯ. Љто доволен, тот не идет дальше;
отрицательный момент необходим, ненормальна и бессмысленна только  остановка
на  нем,  т.  е.  _удовлетворение  своею  неудовлетворенностью_,- к чему так
склонны многие скептики и пессимисты.
     Ѓудущность русской поэзии зависела  от того,  хватит ли  у наших поэтов
силы  мысли, чтобы идти  дальше субъективного  отрицаниЯ.  „орога назад была
заказана.  ђаз мысль возбудилась, вопросы  возникли, нельзЯ уже было  просто
вернутьсЯ  к  прежней  художественной  непосредственности,  к  органическому
творчеству Џушкина. ’ютчев сказал про него: "’ебЯ, как первую любовь, ђоссии
сердце не забу-

126

дет" {9}. €менно так: нельзЯ забыть, но и нельзЯ повторить!
     Ќевозможно сознанию  отказатьсЯ от рефлексии, раз  она  Явилась,- нужно
только довести ее  до конца.  ЏротиворечиЯ, возбужденные мыслью, должны быть
разрешены  ею же;  и жизненность  русской поэзии доказана тем,  что  она  не
остановилась  на  разочарованности Ѓаратынского и ‹ермонтова, что после  них
Явились поэты положительной мысли, сознательно понимавшие значение красоты в
мире,  примирЯвшие  ум с  творчеством и оправдывавшие  поэзию  как выражение
истины.  ѓлубокого  и  своеобразного  представителЯ  этого  третьего  рода,-
который  можно назвать _поэзией гармонической мысли_,- мы находим у ’ютчева;
сюда  же, несомненно, принадлежит по  основе своего  миропониманиЯ и Ђлексей
’олстой,  присоединЯющий  к   этой   общей  умственной   основе,  как   свою
отличительную  особенность,  элемент  _деЯтельной  воли_ и  _борьбы_, _почти
отсутствующий в поэтических произведениЯх  ’ютчева_. ќтот _боевой_ элемент в
поэзии  ’олстого  действует  до  некоторой  степени  в ущерб силе и  чистоте
творчества, но зато делает его более разнообразным, Ярким и доступным.

                                               III

     Ќаш поэт называет  себЯ "певцом, _державшим стЯг_ во имЯ красоты" {10}.
Ћн   был  не  только  мирным  ее  жрецом,  но  и  воинственным  рыцарем.  Ќе
ограничиваЯсь спокойным отражением того, что ЯвлЯлось из "страны лучей", его
творчество определЯлось  еще движениЯми воли и сердца как реакциЯ враждебным
ЯвлениЯм:

              ‚оспрЯнул Я, и, негодуЯ,
              ‘тихи текут. ’ак в бурный день
              Џрорезав тучи, луч заката
              ‘угубит блеск своих огней.
              € так река, скалами сжата,
              Ѓежит сердитей и звучней {11}.

     ЏринЯв  сознательною  верою  высший смысл жизни, ощутительное выражение
которого есть  красота,  поэт возмущалсЯ всем, что отрицало  или  оскорблЯло
этот смысл, и смело шел за него _против течениЯ_:

              Џравда все та же! ‘редь мрака ненастного
              ‚ерьте чудесной звезде вдохновениЯ,
              „ружно гребите во имЯ прекрасного
                            Џротив течениЯ!
              ..................................................

127

              „руги, гребите! Ќапрасно хулители
              ЊнЯт оскорбить нас своею гордынею.
              Ќа берег вскоре мы, волн победители,
              ‚ыйдем торжественно с нашей свЯтынею,
              ‚ерх над конечным возьмет бесконечное,
              ‚ерою в наше свЯтое значение
              Њы же возбудим течение встречное
                            Џротив течениЯ! {12}

     ‘вой  идеал  поэта  ’олстой олицетворЯл  в  историческом  образе €оанна
„амаскина,  которому   посвЯщено   его  первое   значительное  произведение.
‘озданный  длЯ жизни духа,  €оанн не выносит  мирской суеты, но его духовнаЯ
потребность влечет его не к созерцанию только, а и к борьбе:

              € раздавалсЯ уж не раз
              …го красноречивый глас
              Џротиву ереси безумной,
              —то на искусство поднЯлась
              ѓрозой неистовой и шумной.
              “порно с ней боролсЯ он,
              € от „амаска до –арьграда
              Ѓыл, как боец за честь икон
              € как художества ограда,
              „авно известен и почтен {12}.

     Ќа  первый  взглЯд может  показатьсЯ, что ’олстой впадает в анахронизм,
приписываЯ  €оанну   „амаскину  и  его  современникам  заботы  об  интересах
художества.  Ќо, ставши  на  точку  зрениЯ нашего поэта, мы увидим,  что  он
обнаружил здесь очень верное и  глубокое понимание дела.  ‚едь и собственный
его интерес к искусству  не был  отвлеченно-техническим:  и  он видел  в нем
более,  чем  изЯщную и приЯтную внешность. Љрасота  была  длЯ него  дорога и
свЯщенна как сиЯние вечной истины и любви:

              Љогда ѓлагола творческаЯ сила
              ’олпы миров воззвала из ночи,
              ‹юбовь их все как солнце озарила,
              € лишь на землю к нам ее светила
              ЌисходЯт порознь редкие лучи.
              €, порознь их отыскиваЯ жадно,
              Њы ловим отблеск вечной красоты:
              Ќам вестью лес о ней звучит отрадной,
              Ћ ней поток гремит струею хладной
              € говорЯт, качалсЯ, цветы {14}.

     ‚опрос  о  значении  красоты сводитсЯ  к  вопросу:  возможно ли полное,
окончательное выражение  высшего  совершенства  или  реальное,  ощутительное
воплощение абсолютного в определенных формах? Ќо это есть тот самый вопрос,

128

которым занимались  и  на  которые  отрицательно  отвечали  иконоборцы.  Ћни
говорили, что ощутительное выражение абсолютного _невозможно_, настаивали на
том, что _божество неописуемо_, и на этом основании отвергали иконы.  ‡десь,
несомненно, отрицалсЯ,  хотЯ  и  бессознательно,  самый  принцип  красоты  и
истинное значение художества.  Ќа  той же  точке зрениЯ  стоЯт  те,  которые
считают все эстетическое областью вымысла и праздной забавы. ’аким  образом,
’олстой  не ошибсЯ: то, за  что он боролсЯ  против  господствовавшего в  его
времЯ течениЯ,  было, в сущности,  то  самое, за  что €оанн  „амаскин  и его
сторонники стоЯли против иконоборчества {15}.

                                          IV

     €стинный источник  поэзии,  как и  всЯкого  художества,-  не во внешних
ЯвлениЯх и также не в субъективном уме художника, а в самобытном мире вечных
идей или первообразов:

              ’щетно,   художник,   ты   мнишь,   что   творений  своих   ты   создатель!
              ‚ечно носились они над землею, незримые оку.
              ......................................................................
              Ћ, окружи себЯ мраком, поэт, окружисЯ молчаньем,
              Ѓудь одинок и слеп, как ѓомер, и глух, как Ѓетховен,
              ‘лух же душевный сильней напрЯгай и душевное зренье,
              € как над пламенем грамоты тайной бесцветные строки
              ‚друг выступают, так выступЯт вдруг пред тобою картины,
              ‚ыйдут из мрака все Ярче цвета, осЯзательной формы,
              ‘тройные слов сочетаниЯ в Ясном сплетутсЯ значенье,-
              ’ы ж в этот миг и внимай, и глЯди, притаивши дыханье,
              €, созидаЯ потом, мимолетное помни виденье! {16}

     Љрасота в ЯвлениЯх внешнего мира есть только отражение той самобытной и
вечной красоты:

              € все сокровища природы,
              ‘тепей безбережный простор,
              ’уманный очерк дальних гор,
              € морЯ пенистые воды,
              ‡емлЯ, и солнце, и луна,
              € всех созвездий хороводы,
              € синей тверди глубина,-
              ’о все одно лишь отраженье,
              ‹ишь тень таинственных красот,
              Љоторых вечное виденье
              ‚ душе избранника живет {17}.

     ’акой избранник может и должен быть слеп  длЯ внешнего мира, чтобы  тем
полнее отдаватьсЯ владеющему им духу.

129

€стинный художник  не волен  над своим  творчеством. Џричастный божеству, он
одинок в толпе и окружен  в безлюдье  и, как божество,  дает всем от избытка
внутренней   жизни,  не  ожидаЯ  взаимности.  ’акова  идеЯ  превосходной  по
содержанию и только местами несколько растЯнутой баллады "‘лепой".
     ЉнЯзь  с  дружиной,  охотЯсь  в лесу, останавливаетсЯ  длЯ  полуденного
отдыха и велит позвать из соседней деревни  убогого слепого певца. Љогда тот
приходит, охотники уже отдохнули и уехали;  не замечаЯ их отсутствиЯ, слепой
вдохновлЯетсЯ и поет до вечера, а  когда узнает, что  пел один, то нисколько
этим не смущаетсЯ:

              ‚оистину, если б очей моих ночь
              ЃезлюдьЯ от них и не скрыла,
              џ песни б не мог и тогда перемочь,
              Ќе мог от себЯ отогнать бы Я прочь,
              —то душу мою охватило.
              Џусть по следу псы, заливаЯсь, бегут,
              Џусть ловлею кнЯзь у доволен;
              “богому петь не тЯжелый был труд,
              Ђ песнЯ ему не в хвалу и не в суд,
              _‡ане он над нею не волен_.
              ............................
              Ћхваченный ею не может молчать,
              Ћн раб ему чуждого духа,
              ‚ожглась ему в грудь вдохновеньЯ печать,
              Ќеволей иль волей - он должен вещать,
              —то слышит подвластное ухо.
              Ќе ведает горный источник, когда
              Џотоком он в степи стремитсЯ,
              € бьет и кипит его, пенЯсь, вода,-
              Џридут ли к нему пастухи и стада
              ‘труЯми его освежитьсЯ?..{18}

                                               V

     ‚дохновенный  художник,  воплощаЯ свои созерцаниЯ в чувственных формах,
есть свЯзующее звено или посредник  между миром вечных идей или первообразов
и  миром   вещественных   Явлений.  •удожественное   творчество,  в  котором
упразднЯетсЯ  противоречие между идеальным  и  чувственным,  между  духом  и
вещью,  есть земное  подобие творчества божественного,  в  котором снимаютсЯ
всЯкие  противоположности, и божество проЯвлЯетсЯ как  начало _совершенного_
единства,- "единства себЯ и своего другого":

              …дино, цельно, неделимо,
              Џолно созданьЯ своего,
              Ќад ним и в нем, невозмутимо,

130

              –арит от века Ѓожество.
              ЋсуществилосЯ в нем Ясно,
              —его постичь не мог никто:
              Ќесогласимое согласно,
              ‘ грЯдущим прошлое слито,
              ‘овместно творчество с покоем,
              ‘ невозмутимостью любовь,
              € возникают вечным строем
              …е созданьЯ вновь и вновь.
              ‚семирным полнаЯ движеньем,
              Ћна светилам кажет путь,
              Ћна нисходит вдохновеньем
              ‚ певца восторженную грудь;
              –ветами рдеЯ полевыми,
              ‡вуча в паденье светлых вод,
              Ћна законами живыми
              ‚о всем, что движетсЯ, живет.
              ‚сегда различна от вселенной,
              Ќо вечно с ней съединена,
              Ћна длЯ сердца несомненна,
              Ћна длЯ разума темна {19}.

     "ђазумом"   называетсЯ   здесь   односторонне-аналитический   рассудок.
ЌастоЯщий, умозрительный разум  не находитсЯ  в  противоречии  с сердцем.  ‘
твердостью  мысли,  котораЯ сделала бы честь  любому метафизику и богослову,
наш  поэт  проводит  идею  всеединого  Ѓожества  между  ‘циллою  и  •арибдою
пантеизма и дуализма {20}.

              Ѓог один есть свет без тени,
              Ќераздельно в нем слита
              ‘овокупность всех Явлений,
              ‚сех сиЯний полнота;
              Ќо струЯщаЯсь от Ѓога
              ‘ила боретсЯ со тьмой;
              ‚ нем могущества покой,
              ‚круг него времен тревога.

     ‡десь устранена  пантеистическаЯ мысль о  безразличии всего в  Ѓоге; но
откуда  же  эта  тьма и эта тревога, вызывающие  силу Ѓожью  к действию и  к
борьбе?

              Њирозданием раздвинут,
              •аос мстительный не спит:
              €скажен и опрокинут,
              Ѓожий образ в нем дрожит;
              €, всегда обманов полный,
              Ќа ѓосподню благодать
              Њутно плещущие волны
              Ћн стараетсЯ поднЯть.

     ’акаЯ двойственность, несомненно, есть основной факт мировой жизни;  но
этим только возбуждаетсЯ  новый вопрос: каким образом действительность злого
начала может быть

131

согласована  с  всеединством Ѓожества?  € тут  мы  находим  у  нашего  поэта
удовлетворительное решение  - насколько оно возможно  в пределах поэтической
формы:

              _€ усильЯм, духа злого
              ‚седержитель волю дал_,
              € свершаетсЯ все снова
              ‘пор враждующих начал.
              ‚ битве смерти и рожденьЯ
              Ћсновало Ѓожество
              Ќескончаемость твореньЯ,
              ЊирозданьЯ продолженье,
              _‚ечной жизни торжество_.

     ’оржество вечной  жизни  над  смертью  и  свобода  зла  как условие еще
большего  блага - этим  устранЯетсЯ  противоречие двух начал и оправдываетсЯ
всеединство Ѓожие.

                                  VI

     ’оржество вечной жизни - вот окончательный смысл  вселенной. ‘одержание
этой  жизни есть внутреннее единство  всего, или любовь, ее форма - красота,
ее условие - свобода.
     Ћвладев   сердцем  поэта,  любовь  открылась  ему  как  сущность  всего
существующего.

              ЊенЯ, во мраке и пыли
              „осель влачившего оковы,
              ‹юбови крыльЯ вознесли
              ‚ отчизну пламени и слова;
              € просветлел мой темный взор,
              € стал мне виден мир незримый.
              € слышит ухо с этих пор,
              —то длЯ других неуловимо,
              € с горней выси Я сошел,
              Џроникнут весь ее лучами,
              € на волнующийсЯ дол
              ‚зираю новыми очами.
              € слышу Я, как разговор
              ‚езде немолчный раздаетсЯ,
              Љак сердце каменное гор
              ‘ любовью в темных недрах бьетсЯ,
              ‘ любовью в тверди голубой
              ЉлубЯтсЯ медленные тучи,
              € под древесною корой,
              ‚есною свежей и пахучей,
              ‘ любовью в листьЯ сок живой
              ‘труей подъемлетсЯ певучей.
              € вещим сердцем понЯл Я,
              —то все, рожденное от ‘лова,
              ‹учи любви кругом лиЯ,
              Љ нему вернутьсЯ жаждет снова.

132

              € жизни каждаЯ струЯ,
              ‹юбви покорнаЯ закону,
              ‘тремитсЯ силой бытиЯ
              Ќеудержимо к Ѓожью лону.
              € всюду звук, и всюду свет,
              € всем мирам одно начало,
              € ничего в природе нет,
              —то бы любовью не дышало {21}.

     Ќо  эта стихийнаЯ  любовь, которою дышит  все  в  природе,  есть только
стремление,   только  тЯготение  к  вечному   царству   любви   и   красоты.
„ействительно  и  окончательно  приобщитьсЯ  к  этому  царству  может только
человеческаЯ личность, так как совершенное соединение может  быть только при
сознательности  и  свободе. „лЯ того-то  и  злому началу "‚седержитель  волю
дал",   чтобы   чрез  борьбу  с  ним  человек   мог   _свободно_  достигнуть
совершенства.
     Ѓез свободы и Ясного сознаниЯ возможны многие  блага длЯ человечества -
возможна  общаЯ сытость, безопасность, всЯкие  материальные наслаждениЯ,- но
все   это   блага  низшего   разрЯда,  доступные   и   прочим   животным,  и
довольствоватьсЯ  ими  недостойно  человека.  €стинно  _человеческое_  добро
возможно,  только  когда человек  приходит  к  нему  _сам_,  своею  волею  и
сознанием принимает его.  ‘ообщить человеку извне готовую истину, помимо его
собственного мышлениЯ и опыта,- значило бы отнЯть внутреннее достоинство и у
истины,  и у  человека.  …сли  бы можно  одарить людей  как  высшим благом -
готовым, извне обеспеченным благополучием, без  их трудов и усилий,  то этим
бы только обнаружилось, что между счастливым человеком и сытым животным  нет
существенного различиЯ.  Ќо  на самом  деле  оно  есть. "Ќе влезешь силой  в
совесть никому,  и никого не вгонишь в  рай дубиной",- ибо совесть, и рай по
принуждению длЯ всЯкого человека, достойного этого имени, ничем не отличалсЯ
бы от ада.
     „оставить  человеку совершенство помимо его  собственного, свободного и
сознательного  участиЯ  - никому  не возможно. ‹ичнаЯ  свобода, или  свобода
самоопределениЯ, есть свойство, которое дает человеку безусловное значение в
глазах ‚ысшего существа.

                                VII

     Ѓожество вечно _обладает_ полнотою совершенства, природа в своих формах
_отражает_ это  совершенство  и в  своей  жизни  _тЯготеет_ к нему;  человек
свободным делом _достигает_ его длЯ себЯ. ‚ этом процессе совершенствованиЯ,
составлЯ-

133

ющем смысл  человеческой жизни, естественно различаютсЯ два  полюса. —еловек
есть, во-первых, самостоЯтельнаЯ особь, или индивидуальность, и,  во-вторых,
нераздельнаЯ  часть всемирного  целого.  ‘оответственно  этому  единственный
человек  может не только совершенствовать самого себЯ (а чрез это косвенно и
окружающую среду), но и прЯмо содействовать  общему прогрессу того целого, к
которому  он  принадлежит,  сознательно   ставЯ  его  предметом   своей  деЯ
тельности.  …стественное  условие  длЯ  самосовершенствованиЯ  есть  половаЯ
_любовь_,  восполнЯющаЯ человеческую индивидуальность; реальное побуждение к
участию в  деле  общего прогресса есть  патриотизм (в широком смысле), т. е.
чувство солидарности  с известным собирательным целым - гражданскою общиной,
народом, государством, религиозным союзом,- в  благе которого  _исторически_
воплощаетсЯ длЯ отдельного человека благо всемирное.
     Ќе только половаЯ любовь имела свои корни  в  животном  мире, но  то же
должно сказать и про  патриотизм (у животных общественных и стадных). ‘удьба
человека и  человечества, наше  возвышение  над  животностью зависит главным
образом  от очеловечениЯ  и одухотворениЯ _этих_  основных  фактов жизни, от
перерождениЯ  их  из  слепых  инстинктов  природы  в  сознательные  принципы
достойного  существованиЯ.  ЏреобладающаЯ  роль   в  этом  деле  естественно
принадлежит духовным вождЯм человечества - поэтам и мыслителЯм.
     ‚  поэзии  ЂлексеЯ ’олстого  мотивы  любви и  патриотизма принадлежат к
самым характерным и симпатичным. ’олько идеальнаЯ  сторона любви  выражена в
его  стихотворениЯх на  эту тему. ‹юбовь  есть сосредоточенное выражение,- в
личном живом  сознании,- всемирной  свЯзи и высшего смысла бытиЯ; чтобы быть
верною этому своему значению, она должна быть единою, вечною и неразрывною:

              ‘лиЯсь в одну любовь, мы цепи бесконечной
                            …диное звено,
              € выше восходить в сиЯньи правды вечной
                            Ќа врозь не суждено {22}.

     „ействительные  условиЯ  земного существованиЯ  далеко не соответствуют
этому высшему понЯтию любви; поэт не  в силах  примирить этого противоречиЯ,
но  и не хочет ради него  отказатьсЯ от своего идеализма, в котором - высшаЯ
правда.  Ћтсюда   глубокаЯ  грусть,  которою  отмечены   все  его   любовные
стихотворениЯ,  несмотрЯ  на   общее   преобладание  бодрого,  или,  как  он
выражаетсЯ, мажорного, тона в  его поэзии. ‚полне господствует этот мажорный
тон в его истори-ко-патриотических стихотворениЯх.

134

                                              VIII

     Џатриотизм - природное чувство, заставлЯющее нас жить и действовать длЯ
блага того собирательного целого, к которому  мы принадлежим.  ‘амо  чувство
решает  в  каждом случае,  какое именно из  многих  собирательных  целых,  к
которым  Я  так   или   иначе  принадлежу  или  примыкаю,  имеет   на   менЯ
преимущественные  верховные  права.  Ѓезусловного   правила   на  этот  счет
установить невозможно;  как, например, решить, что есть  _высшее целое_  длЯ
образованного эльзасца-католика: ”ранциЯ, германскаЯ  империЯ,  католическаЯ
церковь или  европейскаЯ  культура?  Ќо  при  обыкновенных  условиЯх  вопрос
фактически решаетсЯ без затруднений.  „лЯ огромного большинства людей нашего
времени собирательное целое, за  которым  их  собственное  чувство  признает
верховные   права,   есть   _отечество_,   т.   е.   кристаллизовавшаЯсЯ   в
государственную  форму  народность  или  группа  народностей:  _это_  целое,
преимущественно перед  всеми  другими, есть настоЯщий предмет патриотизма (в
точном смысле слова) и вытекающего из него гражданского долга.
     Ќо  если нет  длЯ нас сомнений в том,  что мы должны жить и действовать
длЯ блага своего отечества,-  в нашем случае, ђоссии,- то этим еще нисколько
не решаетсЯ самый главный и важный вопрос: в чем же благо моего  отечества и
что Я  должен  делать, чтобы  служить ему.  ’олько при  крайнем слабоумии  и
невежестве  или же  при  крайней  недобросовестности  можно утверждать,  что
естественное стихийное чувство  патриотизма  само по  себе достаточно, чтобы
давать  должное  направление  патриотической  деЯтельности.  Ќа  самом  деле
патриотизм, как и всЯкое натуральное чувство, может быть источником и добра,
и  зла.  ‚сЯ историЯ свидетельствует, что государства и народы как спасались
патриотами,  так от  "патриотов" же и погибали.  —то может быть сильнее того
патриотизма, который заставлЯл персидских вельмож чинными рЯдами бросатьсЯ в
море, чтобы  спасти корабль Љсеркса? Ќо  такой патриотизм, будучи сопрЯжен с
рабским духом, не спас,  а погубил персидское  царство. ђазве не  патриотизм
одушевлЯл  тех парижан,  которые ликовали  при  объЯвлении войны  ѓермании и
кричали: "a  Berlin, a Berlin*? Ќо  этот патриотизм оказалсЯ и предвестием и
причиной национального бедствиЯ {24}. ___________ * Ќа Ѓерлин! (фр.) - ђед.

135

     ‘верх   силы   непосредственного  чувства   нужно  еще   патриотическое
_сознание_, различающее  истинное благо  отечества от кажущегосЯ  и ложного.
ќто  создание  имеет  различные  степени,  допускающие  сравнительно  лучшую
оценку. Њы можем сказать,  что та  степень патриотического сознаниЯ, котораЯ
выражаетсЯ у  нашего  поэта,  до  сих пор  остаетсЯ _высшею_ сравнительно  с
господствующими чувствами и представлениЯми.
     €стинный   патриотизм  заставлЯет  желать  своему  народу   не   только
наибольшего могущества,  но - главное - наибольшего достоинства, наибольшего
приближениЯ к правде и совершенству, т. е. к подлинному, безусловному благу.
ќто благо, согласно  миросозерцанию нашего поэта,  определЯетсЯ окончательно
как  единство в свободной  полноте живых  сил.  ‘вободное  достижение такого
совершенного   состоЯниЯ    есть    смысл    человеческого    существованиЯ.
‘оответственно  этому - подвижнаЯ прогрессирующаЯ  жизнь общества и  народа,
основаннаЯ   на  свободе   всех  положительных   сил,  в   пределах   общего
государственного единства, воплощающегосЯ  в свободной нравственной личности
государЯ,- вот патриотический  идеал  нашего поэта. ЏрЯмаЯ противоположность
такому идеалу  - насильственное,  нивелирующее единство,  подавлЯющее всЯкую
частную особенность и самостоЯтельность.
     ‘о всею живостью поэтического представлениЯ и со всею энергией борца за
идею  ’олстой  славил,  в  прозе  и  стихах,  свой  идеал  истинно  русской,
европейской  и  христианской  монархии  и  громил  ненавистный  ему   кошмар
азиатского  деспотизма. Ќачало  истинного национального строЯ  он находил  в
киевской  эпохе  нашей истории; осуществление  противоположного принципа  он
видел  в периоде  московского государства,  к которому  относилсЯ с Яростной
враждой.  "ЊоЯ ненависть  к московскому периоду,-  пишет он в одном письме,-
есть моЯ идиосинкразиЯ... ЊоЯ ненависть к деспотизму - это Я сам" {25}.
     ќтот  взглЯд на двойственность начал в русской истории составлЯет общий
тон  всего,  что ’олстой  написал  на  исто-рико-патриотические темы.  ‘амое
прЯмое  и цельное  выражение своей патриотической идее он дал в оригинальной
балладе  "‡мей-’угарин" (Џолное  собрание  стихотворений, т.  II,  стр. 234.
‘Џб., 1876) {26}.

136

                                         IX

     Љиевский  кнЯзь  ‚ладимир с дружиною  и  множеством горожан  пирует  на
берегу „непра. Ћн  любит слушать песни, и  вот на  его вызов из задних рЯдов
пирующих выступает певец чудовищного вида:

              ѓлаза словно щели, растЯнутый рот,
              ‹ицо на лицо не похоже,
              € выдались скулы углами вперед;
              € ахнул от ужаса русский народ:
              Ђй рожа, ай страшнаЯ рожа!

     Џевец  начинает песню,  в которой пророчит монгольское  иго. ‚ладимир и
его гости встречают это пророчество громким смехом:

              Џевец продолжает:  "‘мешна моЯ весть
              € вашему уху обидна?
              Љто мог бы из вас оскорбление снесть!
              Ѓесценное русским сокровище честь,
                      €х клЯтва: да будет мне стыдно!
              Ќа вече народном вершитсЯ их суд,
              Ћбиды смывает с них поле -
              Ќо дни, погодите, иные придут,
              € честь, государи, заменит вам кнут,
                      Ђ вече - каганскаЯ волЯ!" -
               "‘той,- молвил €льЯ,- твой хоть голос и чист,
              „а песнЯ твоЯ непригожа!
              Ѓыл вор-‘оловей, как и ты, голосист,
              „а Я пЯтерней приглушил его свист -
                      ‘ тобой не случилось бы то же!"
              Џевец продолжает: "€ времЯ придет:
              “ступит наш хан христианам,
              € снова подыметсЯ русский народ,
              € землю единый из вас соберет,
                      Ќо сам же над ней станет ханом.
              € в тереме будет сидеть он своем,
              Џодобен кумиру средь храма,
              € будет он спины вам бить батожьем,
              Ђ вы ему стукать да стукать челом -
                      Ћй, срама, ой, горького срама!" -
               "‘той,- молвит Џопович,- хоть дюжий твой рост,
              Ќо слушай, поганаЯ рожа:
              ‡ашла раз корова к отцу на погост,
              Њахнул Я ее через крышу за хвост -
                      ’ебе не было бы того же!"
              Ќо тот продолжает, осклабивши пасть:
               "Ћбычай вы наш переймете,
              Ќа честь вы поруху научитесь класть,
              € вот, наглотавшись татарщины всласть,
                      ‚ы ђусью ее назовете!
              € с честной поссоритесь вы стариной,

137

              € предкам великим на сором,
              Ќе слушаЯсь голоса крови родной,
              ‚ы скажете: станем к варЯгам спиной,
              ‹ицом повернемсЯ к Ћбдорам!"

     Џри этих словах богатырь  „обрынЯ узнает в певце поганого ‡меЯ-’угарина
и натЯгивает лук,  чтобы выстрелить в  него, но тот принимает свой настоЯщий
змеиный вид и уплывает по „непру.

              ‘меетсЯ ‚ладимир:  "‚ишь выдумал нам
              Љаким угрожать он позором!
              —тоб мы от ’угарина принЯли срам!
              —тоб спины подставили мы батогам!
                      —тоб мы повернулись к Ћбдорам!
              Ќет, шутишь! †ивет наша русскаЯ ђусь,
              ’атарской нам ђуси не надо!
              ‘олгал он, солгал, перелетный он гусь:
              ‡а честь нашей родины Я не боюсь!
                      Ћй, ладно, ой, ладушко-ладо!
              Ђ если б над нею беда и стрЯслась.
              Џотомки беду перемогут!
              Ѓывает,- промолвил свет-солнышко кнЯзь,-
              ЌеволЯ заставит пройти через грЯзь,
                      ЉупатьсЯ в ней свиньи лишь могут!
              Џодайте ж мне чару большую мою,
              ’у чару, добытую в сече,
              „обытую с ханом хозарским в бою -
              ‡а русский обычай до дна ее пью,
                      ‡а древнее русское вече!
              ‡а вольный, за честный славЯнский народ,
              ‡а колокол пью Ќовограда,
              € если он даже во прах упадет,
              Џусть звон его в сердце потомков живет -
                      Ћй, ладо, ой, ладушко-ладо!
              џ пью за варЯгов, за дедов лихих,
              Љем русскаЯ сила подъЯта,
              Љем славен наш Љиев, кем грек приутих.
              ‡а синее море, которое их,
                      умЯ, принесло от заката!"
              € выпил ‚ладимир, и разом кругом,
              Љак плеск лебединого стада,
              Љак летом из тучи ударивший гром,
              Ќарод отвечает:  "‡а кнЯзЯ мы пьем -
                      Ћй, ладо, ой, ладушко-ладо!
              „а правит по-русски он русский народ,
              Ђ хана нам даром не надо!
              € если настанет година невзгод,
              Њы верим, что ђусь их победно пройдет -
                      Ћй, ладо, ой, ладушко-ладо!"

138

     џсно,  что  с  исторической  точки  зрениЯ  идеЯ  киевского  Ћрмузда  и
московского Ђримана  не выдерживает критики {27}. € киевскаЯ  ђусь далеко не
была идеальным царством  света, и  татарско-московский  период вовсе не  был
такою бессмысленною  напастью,  такою, неведомо  зачем, надвинувшейсЯ тучей,
какою представлЯлсЯ он ’олстому. Љоренной  порок древнего южнорусского строЯ
был виднее автору  "‘лова о полку €гореве",  нежели  автору "‡меЯ-’угарина".
Ќедостаток  прочной  государственной  организации,  отсутствие  единовластиЯ
делало киевскую ђусь беззащитною против окружающих диких орд, отнимало у нее
историческую жизнеспособность. Ќародное вече может казатьсЯ красивым издали,
но  на  самом деле  это  было  лишь  разновидностью  междоусобной  войны,  и
поэтичный колокол Ќовгорода  призывал обыкновенно не к гражданским подвигам,
а просто к рукопашному бою.
     ‚прочем, наш  поэт в других  случаЯх  и сам более правильно относитсЯ к
киевской  ђуси.  ’ак,  в   стихотворении  "—ужое  горе"  {28},   где  ђоссиЯ
представлЯетсЯ в виде богатырЯ, несущего на себе тЯгость разных исторических
грехов,- вместе с "горем" царЯ  €вана и "татарским горем" поминаетсЯ