ействию.

     257

     Љто  прозрел,  чтобы  видеть красоту мирозданиЯ,  тот  тем  мучительнее
ощущает безобразие человеческой действительности.  Ћн будет боротьсЯ  с нею.
…го действие и  оружие - слово правды.  Ћн - не служитель  внешнего порЯдка,
хотЯ и  не  враг ему; он вполне  признает  его пользу, но  сам не хочет и не
может  быть  орудием  этой  пользы:  ни  метлы,  ни  меча!  (см.  ниже)  …го
собственное орудие радикальнее  метлы,  острее  меча.  Њы  говорим  на  всех
Языках:  _горькаЯ_ правда,  _сладкаЯ_  лесть,- и никто  не скажет  наоборот.
Џравда огорчает, но еще более того: она колет глаза, жалит, пронзает, Язвит.
Љонечно,  за  правду часто  принимаетсЯ  и то,  что слишком  поверхностно  и
односторонне длЯ такого  действиЯ. ’ак,  например, если сказать человеческой
толпе даже по какому-нибудь справедливому поводу: "Ђх вы, подлецы, подлецы!"
-  то такаЯ  правда,- чересчур  элементарнаЯ, и по содержанию, и по  форме,-
если  и  огорчит людей,  то, конечно, не  очень  глубоко; а как пронзительно
жалит настоЯщаЯ правда,  облеченнаЯ в мудрость, об этом можно судить по силе
вызываемого  ею  противодействиЯ,  которое  по   физическому   закону  прЯмо
пропорционально  действию: ведь ‘ократ потому и должен был выпить _Яду_, что
его правдивые  и мудрые речи  были слишком _Ядовиты_ длЯ  его  ближних,- его
отравили потому, что он отравлЯл жизнь своим согражданам.
     Ќо отравлЯть жизнь других, хотЯ бы ложную, и быть отравленным ими, хотЯ
бы за  одну только  правду,-  есть  ли  это  настоЯщий  конец  дела?  Њы  по
справедливости   преклонЯемсЯ   перед   человеком,   мужественно   и   мудро
свидетельствующим  о жизненной правде,  мы охотно  признаем такого  человека
исповедником и пророком правды;  но если скажем,  что  в этом  - весь  идеал
совершенства, _всЯ_ красота, то  в таком утверждении не будет ни  правды, ни
мудрости,  ни  мужества.  _…сть_  еще  высшаЯ  ступень  пророческого,  т. е.
идеально-поэтического, служениЯ. Њудрое и бесстрашное слово правды есть уже,
конечно,  более  чем  слово,-  это   есть  действие,  предполагающее  подвиг
перерождениЯ  грешного Языка - орудиЯ лукавства и  праздномыслиЯ  - в чистое
орудие  божьей правды; это  есть  действие  и подвиг, но  еще не совершенное
действие, не высший подвиг,-

     Џодвиг есть и в сражении,
     Џодвиг есть и в борьбе,-
     ‚ысший подвиг в терпении,
     ‚ любви и мольбе.
     (•омЯков) {23}.

     258

     „ело высшей  правды _объЯвлЯетсЯ словом правды_, но _совершаетсЯ_ огнем
любви. ‚ области  слова  идет ЯвнаЯ  борьба  добра со злом, но победа даетсЯ
только  тайному  подвигу  сердца.  Ќе  Язвить  зло,  а  спалить  его  -  вот
окончательнаЯ задача избранника, требующаЯ от него полноты совершенства. ‚се
предыдущее  есть только необходимый путь  к нему, где каждый необходимый шаг
необходимо добываетсЯ страданием. _Ѓолезненно_ раскрытие зрениЯ  и слуха длЯ
высшего вниманиЯ,  _мучительна_ замена  грешного  Языка  жалом  мудрости,  а
последнее  высшее   условие   совершенного   подвига  представлЯетсЯ   прЯмо
смертельным. Ќо оно необходимо. ‚едь дело идет об  идеальной полноте, о том,
что должно быть доведено до конца. …сли, идЯ этим путем, нельзЯ остановитьсЯ
на совершенстве  зрительного и  слухового восприЯтиЯ, а необходимо перейти к
совершенному действию, первое  орудие  которого  есть Язык,  то нельзЯ также
остановитьсЯ и на перерождении этого  органа,  при всей его  важности и силе
(см.  Џоел.   €акова,   III,  2-10).   ЌастоЯщий  центр   жизни  и  существа
человеческого, конечно, не  в Языке, а в  сердце  его,  и  оно ли  останетсЯ
нетронутым  в процессе  совершенствованиЯ? ‡адача - спалить зло. „лЯ этого у
избранника одно средство - слово. Ќо длЯ того, чтобы слово правды, исходЯщее
из жала мудрости, не  Язвило  только, а жгло сердца людей, нужно, чтобы само
это  жало было разожжено сердечным  огнем  любви. Ђ этот огонь не выходит из
земли, и "пророк" не найдет его в своем собственном сердце. Ќе потому, чтобы
оно  было  по природе  злое. „лЯ  злого сердца недоступна и  перваЯ половина
совершенства:   _не  внидет  премудрость  в  душу  злохудожну_.  Љонечно,  у
"пророка", уже  владеющего жалом мудрости, сердце доброе. Ќо оно  плотское,-
трепетное:  оно готово на  всЯкое  добро, но спалить зло собственными силами
оно  не может,- длЯ этого  нужен божий огонь.  € вот последнее окончательное
действие шестикрылого серафима -

     € он мне грудь рассек мечом
     € сердце трепетное вынул,
     € угль, пылающий огнем,
     ‚о грудь отверстую водвинул.

     Љак все суетное,  не-божье  в  мире  еще  прежде  должно было стать длЯ
"пророка" _пустынею_,  так  теперь все  суетное,  не-божье в  нем становитсЯ
_трупом_ -

     Љак труп в пустыне Я лежал...

     2S9

     ‘мертно-животворный процесс  кончен. €збранник готов длЯ новой  жизни и
длЯ  новой   всепобедной   деЯтельности.  Ќапитанный   новыми  созерцаниЯми,
умудренный внутренним опытом и от  сердца до Языка наполненный высшею волею,
он будет  отныне  говорить и действовать не от себЯ, не  от  своей немощи, а
именем и силою посылающего его божества -

     € божий глас ко мне воззвал:
     ‚осстань, пророк, и виждь, и внемли;
     €сполнись волею моей
     €, обходЯ морЯ и земли,
     ѓлаголом жги сердца людей*.


        XI

     ‚ пушкинском  "Џророке" значение поэзии и призвание  поэта ЯвлЯютсЯ  во
всей  высоте  и целости  идеального образа. ‚  шести других,  однородных  по
предмету,  стихотворениЯх этот цельный образ хотЯ  не понижаетсЯ, но  как бы
отступает вдаль. Ђ на первый план выдвигаетсЯ та или другаЯ сторона  поэзии,
та  или другаЯ  стадиЯ  в призвании  поэта, и в особенности  его отношение к
человеческой толпе.  "ЏустынЯ",  где  "пророк" встречает  серафима и  слышит
божий глас,  помещаетсЯ очень высоко над людьми, где-нибудь близ Љармильских
или ‘инайских вершин  {25}. ‹юди тут  не существуют длЯ пророка, на них лишь
издали  указано  в _последнем_ стихе как  на задачу  будущего: "глаголом жги
сердца людей". ќтим указанием на людей кончаетсЯ все стихотворение.
     ___________________
     *  џ слышал такое замечание: "…сли слова:  "обходЯ морЯ  и земли" -  не
подходЯт ни к Њухаммеду, ни  к библейскому  пророку, то  ведь  они  также не
подходЯт  и к Џушкину". ‘овершенно  справедливо. Ќо сила этого указаниЯ, как
направленного  против  моего   взглЯда,  ускользает  от   менЯ.   ‚едь  и  с
биографической точки зрениЯ (котораЯ, впрочем, ничуть не преобладает  в моем
понимании этого стихотворениЯ)  следует  заметить,  что  в  1826 году Џушкин
никак  не мог  знать,  придетсЯ  ли ему  или нет,  предпринимать заграничные
путешествиЯ. Џоложительное же значение этого стиха, кажетсЯ, Ясно. Џризвание
совершенного поэта, в котором  обновлены  и  возведены на высшую степень все
душевные  силы, непременно должно  быть  _универсально_,  относитьсЯ ко всем
людЯм. Љак  же лучше указать  на эту универсальность, не нарушаЯ поэтической
наглЯдности,  как  не  словами:   "и   обходЯ  морЯ  и  земли"?   Џушкинское
стихотворение  отличаетсЯ  до  конца  выдержанною   библейскою  формою,  без
специального библейского содержаниЯ,  и этот  предпоследний  стих несомненно
звучит  по-библейски,  хотЯ  и  не  совпадает  по  содержанию  с  библейскою
пророческою идеей: голос €акова, а руки - руки €сава {24}.

     260

     ‚  тех  других стихотворениЯх*  поэт  сходит  с пророческой  вершины  и
приближаетсЯ к  людЯм; он  вспоминает, что и сам он наполовину принадлежит к
ним; затем он сталкиваетсЯ с  людскою толпою,  враждует  с нею во имЯ лучшей
половины  своего существа, с досадою  отворачиваетсЯ  от  нее, но под  конец
смЯгчаетсЯ  и,  при  мысли  о  лучшем  будущем  народа,  вступает  с  ним  в
добродушный  компромисс.  Ќо и то враждебное  столкновение и  это заключение
мира были  бы непонЯтны, если бы за ними не стоЯл на едва  досЯгаемой высоте
тот идеальный образ поэта, который дан в "Џророке".
     ЃлижайшаЯ  по времени (1827) к "Џророку"  характеристика поэзии и поэта
есть  по  содержанию  прЯмое  дополнение   того   первого  стихотворениЯ.  €
поэтический образ здесь  близкий, хотЯ менее строгий и  грандиозный  - образ
Ђполлонова  жреца {26}.  Ђ главнаЯ мысль все та  же: поэт _не волен_ в своих
произведениЯх; он лишь повинуетсЯ высшему призванию и велению, и так же мало
может   по  собственному  произволу  определЯть  сроки  и  выражение  своего
творчества, как жрец не волен в выборе сроков, чина и слов свЯщеннодействиЯ.
ќто, в сущности, то же, что было и у "пророка":  ведь и там в пустыне он был
безволен и страдателен,- действующими были серафим  и бог. Ќо тут, во втором
стихотворении, выступает  еще другаЯ важнаЯ сторона, которой  не было  и  не
могло  быть  в  "Џророке".  Џоэт,  в  своем  новом  качестве  жреца,  должен
признатьсЯ,- и этим признанием начинаетсЯ стихотворение,- что он существенно
отличаетсЯ от толпы  _только_ в храме, _только_ у алтарЯ, _только_  во времЯ
жертвоприношений; отойдЯ от свЯтыни, он, как и все жрецы, становитсЯ простым
смертным среди  других простых смертных, сыном праха, не лучше, а может быть
и хуже других.

     Џока не требует поэта
     Љ свЯщенной жертве Ђполлон,
     ‚ заботах суетного света
     Ћн малодушно погружен;
     __________
     * џ, разумеетсЯ,  не  утверждаю, чтобы о значении поэзии и о  призвании
поэта   говорилось   у   Џушкина  только   в  отмеченных  мною  теперь  семи
стихотворениЯх. Љроме нескольких мест в "…вгении Ћнегине" и в других больших
произведениЯх,  этой темы  касаютсЯ  еще  несколько отдельных  стихотворений
("Ќаперстница волшебной старины", "Ќе дорого ценю Я громкие права", "ѓерой",
"ђазговор книгопродавца с поэтом"), но  касаютсЯ с таких сторон,  которыми Я
буду заниматьсЯ особо в последующих статьЯх о Џушкине.

     261

     Њолчит его свЯтаЯ лира,
     „уша вкушает хладный сон,
     € меж детей ничтожных мира,
     Ѓыть может, всех ничтожней он.

     ‚от  указание  -  несмотрЯ на  Ђполлона  и  свЯщенную  жертву -  вполне
реальное и  несомненно автобиографическое. Ќо как же объЯснить это понижение
и эту двойственность?  Љаким образом поэт  в качестве  "жреца" может  лишь в
особых случаЯх, так  сказать  лишь по  праздникам,  перерождатьсЯ в существо
высшего  порЯдка, когда он же в качестве "пророка"  уже всецело перерожден и
наполнен волею  божией? Љаким  образом  может  он  в житейские будни душевно
уподоблЯтьсЯ,  внутренне  сливатьсЯ с  ничтожным, суетным  светом,  которого
жизнь  всЯ держитсЯ на грешном  Языке, и празднословном, и лукавом,  когда у
него - пророка - этот Язык уже вырван и заменен совсем другим? Љаким образом
его душа может вкушать _хладный сон_, когда в его грудь, вместо холодного  и
трепетного сердца смертных, вложен уголь, пылающий божественным огнем? Љаким
образом может  поэт, после перенесенных им от  руки серафима  операций,  еще
жить в  миру как простой  смертный, когда  все мирское  в нем  уже сделалось
трупом,  а  началась совсем новаЯ  жизнь, с новым  зрением и  слухом,  новым
сердцем?   Ќет   ли   здесь,  на  расстоЯнии  нескольких  месЯцев   времени,
существенного,  основного противоречиЯ  между  автором  "Џророка" и  автором
"Џоэта"?
     Ќикакого    действительного    противоречиЯ    между     этими    двумЯ
стихотворениЯми, конечно, нет. …сли с высокой горы Я смотрю вон на это село,
то вижу его все как на ладони, и все  его дома видны мне вместе сразу; когда
же, сойдЯ вниз, буду проходить мимо ближайших домов и останавливатьсЯ, чтобы
рассмотреть их, то  тех, что дальше, не  буду видеть вовсе, а ближайшие буду
видеть иначе, нежели  с горы,-  но  между  этими двумЯ взглЯдами  на предмет
никакого противоречиЯ не будет, как его нет между частЯми и их целым.
     ‚ "Џророке" высшее  значение поэзии и поэтического призваниЯ взЯто  как
один идеально законченный образ, во всей целости,  в совокупности всех своих
моментов, не  только прошедших  и настоЯщих, но и _будущих_.  Ѓолезненный  и
мучительный процесс духовного перерождениЯ проходит перед нами  в мгновенных
картинах и  тут  же завершаетсЯ  целиком.  Ќо в  действительности он ведь не
завершен.  Џусть поэт в самом деле ощутил себЯ  пророком, пусть  он  в самом
деле восходил на пустынную гору высшего вдохновениЯ,

     262

     где видел серафима  и слышал голос божий. ‚се это _было_, но полное его
внутреннее перерождение -  еще  впереди;  он  пока  сошел  с  вершин  своего
поэтического  ‘инаЯ лишь с пророческим задатком  того совершенства,  которое
еще должно быть. ‚ идеальном образе  нет никакого раздвоениЯ между житейским
сознанием   и    поэтическою   сверхсознательностью;    эта   двойственность
представлена   пережитою,  пересиленною,  превзойденною.  Ќо  скоро   сказка
сказываетсЯ,   да  не   скоро  дело  делаетсЯ.  ‚  действительности  будущее
совершенство еще не  в наших руках, мы еще переживаем настоЯщее, а его закон
- именно та половинчатость,  то раздвоение между праздником и буднЯми, между
поэтическою  высотою  и  житейским  ничтожеством,  которое Ярким  контрастом
выступает  в  стихотворении  "Џоэт".  ‡аметим,   что   втораЯ  его  половина
возвращает нас к "Џророку" (в особенности к его началу).

     Ќо лишь божественный глагол
     _„о слуха чуткого коснетсЯ_,
     „уша поэта встрепенетсЯ,
     _Љак пробудившийсЯ орел_.
     ’оскует он в забавах мира,
     _‹юдской_ чуждаетсЯ _молвы_;
     Љ ногам народного кумира
     Ќе клонит гордой головы,
     Ѓежит он дикий и суровый
     € звуков и смЯтеньЯ полн,
     Ќа берега пустынных волн,
     ‚ широкошумные дубровы.

     ‡десь  почти  все стихи  повторЯют (в  очень смЯгченном виде)  образы и
выражениЯ из  "Џророка".  ‘равним  в  самом  деле: здесь- "до слуха  чуткого
коснетсЯ"; там- "моих ушей коснулсЯ он"; здесь- "и звуков и  смЯтеньЯ полн";
там- "и их наполнил шум и звон"; здесь- "как пробудившийсЯ орел"; там - "как
у испуганной  орлицы"; резкий образ в "Џророке": "и вырвал грешный мой Язык,
и празднословый и лукавый"  заменен здесь такою невинною отвлеченною фразой:
"людской  чуждаетсЯ  молвы",   что  сразу,   пожалуй,  и  не   признаешь  их
тождественного  смысла;  зато  "берега  пустынных  волн", куда  бежит  поэт,
очевидно - та же "пустынЯ мрачнаЯ", где влачилсЯ "пророк".
     Ќасколько поэт приближаетсЯ к прежнему образу  пророка, настолько же он
удалЯетсЯ от  своего первоначального образа  _жреца_, которого  смысл  здесь
лишь  в  одной  общей   черте,   соединЯющей   его  с  поэтом  в  одинаковой
безвольности, пассивности и исключительности как поэтическо-

     263

     го  вдохновениЯ,  так и свЯщеннической  благодати. ‚се  остальное у них
совсем разное,  и  образ жреца во  второй  половине  стихотворениЯ  брошен и
забыт. Љакое отношение к нему могут, в самом деле, иметь стихи:

     Љ ногам народного кумира
     Ќе клонит гордой головы...?

     Ђ  далее, человек,  в диком виде бегущий  в пустынные места, может быть
похож на  все, что угодно, но только не на жреца,  торжественно  шествующего
длЯ жертвоприношениЯ  в многолюдный храм,  с главою,  умащенною елеем. џсно,
что  все значение поэзии, как его сознавал наш поэт, не могло быть свЯзано с
образом  жреческого  служениЯ,  и   что  этот  образ,  давши  _первую  ноту_
стихотворениЯ, не мог образовать его общей формы. Џоэтому Џушкин, дав  своей
первой картине поэтического призваниЯ титул _пророка_, не продолжал аналогии
и  не  назвал  вторую  _жрецом_, а  обозначил  ее прЯмо  как  характеристику
_поэта_.


        XII

     ‹юдскаЯ толпа  не довольствуетсЯ  тем, что  поэт в свои будни сливаетсЯ
душою с ее ничтожеством,- она посЯгает и на  праздник его вдохновениЯ,  идет
за ним в храм, рассаживаетсЯ кругом алтарЯ,  требуЯ, чтобы он и здесь своими
вдохновенными песнЯми служил только ей {27}.

     Џоэт на лире _вдохновенной_
     ђукой рассеЯнной брЯцал.
     Ћн пел,- а, _хладный_ и _надменный_
     Љругом народ _непосвЯщенный_
     …му _бессмысленно_ внимал.
     € толковала чернь _тупаЯ_:
     "‡ачем так звучно он поет?
     Ќапрасно ухо поражаЯ,
     Љ какой он цели нас ведет?
     Ћ чем бренчит? —ему нас учит?
     ‡ачем сердца волнует, мучит,
     Љак своенравный чародей?
     Љак ветер песнь его свободна,
     ‡ато как ветер и бесплодна:
     ЉакаЯ польза нам от ней?"

     ’акое   начало   заранее,   казалось   бы,   делает   невозможными   те
кривотолкованиЯ, которым тем не менее подвергалось и доселе подвергаетсЯ это
важное, Ясное и прекрасное стихо-

     264

     творение.  „аже   такой  остроумный  и  в  других   случаЯх  понЯтливый
современный критик, как тот, которого Я похвалил в  начале этой статьи {28},
объЯвлЯет стихотворение  "—ернь"  загадочным, а затем, разгадываЯ его смысл,
приходит  к неблагоприЯтным длЯ  этого  поэтического  разговора заключениЯм,
менее всего основательным. Њежду тем Џушкина можно  здесь упрекнуть разве за
излишнее, может  быть не  совсем художественное, накопление в начале  разных
эпитетов,  объЯснЯющих,  в  чем  дело.  „лЯ одной  стороны  -  длЯ  поэта  -
употреблены лишь  два эпитета - его лира названа _вдохновенною_, а его рука,
на  ней  брЯцающаЯ,-  _рассеЯнною_;  но  и  этого достаточно. ’ак как  далее
следует враждебное столкновение поэта с другою стороною, то эти  два эпитета
сразу объЯснЯют,  что это  за столкновение, из-за чего оно происходит: Ясно,
что  это  борьба   за  права   поэтического  вдохновениЯ,  за  его  свободу,
независимость от  внешних,  посторонних  целей,  а  его  непринужденность  и
преднамеренность;-  борьба против кого?  -  Ясно,  что  против  тех,  кто не
понимает значениЯ поэзии, не ценит ее собственного, независимого содержаниЯ.
Ќо Џушкин еще поЯснЯет это пЯтью эпитетами, которыми он снабжает противников
поэта:   они  _хладные_  и  _надменные_,  _непосвЯщенные_,  _бессмысленные_,
_тупые_. Ќу, разве допустимо,  чтобы  все эпитеты, или хотЯ бы один из  них,
были употреблены Џушкиным длЯ презрительной характеристики народа или  черни
в собственном смысле? —то  могло  бы значить такое сочетание слов:  "хладные
земледельцы";    "надменные     водовозы";     "непосвЯщенные    извозчики";
"бессмысленные половые";  "тупые сапожники  или плотники"? Њежду тем,  назло
очевидности,  не позволЯющей принимать в буквальном смысле  слова "чернь"  и
"народ",  Џушкина  до сих  пор  одни  восхвалЯют,  а другие  порицают за его
_аристократизм_ по отношению к народу! Ђ с другой стороны, его вражду к этой
"черни"  пытаютсЯ  истолковать  наоборот,  в  смысле  антиаристократическом,
разумеЯ  под  "чернью" - "светский  круг"  общества, будто бы преследовавший
Џушкина.  Ќо  если  поэт  не  мог иметь враждебного  столкновениЯ  с простым
народом из-за поэзии,  этому  народу  неизвестной, то он не мог враждовать и
против того общественного слоЯ, к которому принадлежали его лучшие друзьЯ  и
самые  восторженные ценители  его поэзии. ‡начит, враждебнаЯ поэту толпа  не
имеет, да и не может иметь, сословных или  вообще  социальных признаков. ќто
есть  не общественнаЯ,  а  умственнаЯ и  нравственнаЯ чернь,- люди формально
образованные  и потому  могущие  вкривь  и вкось  судить  о  поэзии,  но  по
внутренним причинам не-

     265

     способные ценить ее истинного значениЯ, требующие от нее рабской службы
практическим  целЯм. Љ этой  черни менее всего  могут принадлежать, конечно,
земледельцы, пастухи  и  ремесленники,  не  ради их мнимого демократического
преимущества, а просто  по отсутствию у  них  (особенно  во времена Џушкина)
всЯкого формального образованиЯ, вследствие чего, не имеЯ о поэзии _никаких_
мнений,  они  не  могут  иметь и ложных. ‡начит,  пушкинскаЯ  "чернь"  могла
набиратьсЯ  только  из  людей  среднего  и  высшего  общества,  то  есть  из
единственной  тогда  публики  поэта,  и  набиратьсЯ,  очевидно,  не  в  силу
общественного положениЯ, а в силу того внутреннего личного свойства, которое
немцы окрестили  филистерством, а римлЯне обозначили: profanum vulgus*. ‚едь
этот   profanum   vulgus   имеет   мало  общего   с   плебейством,   и   ему
противополагаютсЯ никак не патриции. Ђ кто же? ‘правимсЯ с ѓорацием:

     Odi profanum vulgus et arceo.
     Favete linguis: carmina non prius
     Audita, musarum sacerdos,
     Virginibus puerisque canto**.

     ЌепосвЯщенной  черни  противополагаютсЯ девы  и мальчики, то  есть,  на
современном    Языке,    самодовольным     и    непроницаемым     филистерам
противополагаютсЯ юные, внут-ренно  девственные души (хотЯ бы и в старческих
телах), души, открытые длЯ  всего истинно прекрасного и высокого, будь оно и
неслыханным прежде - carmina non prius audita***.
     Ќа вопрос "черни":  "ЉакаЯ польза нам  от твоей  песни?" - поэт  гневно
отвечает:

     Њолчи, бессмысленный народ,
     Џоденщик, раб нужды, забот!
     Ќесносен мне твой ропот дерзкий.
     ’ы червь земли, не сын небес.
     ’ебе бы пользы все - на вес
     Љумир ты ценишь Ѓельведерский,
     ’ы пользы, пользы в нем не зришь;
     Ќо мрамор сей ведь бог!.. ’ак что же?
     Џечной горшок тебе дороже:
     ’ы пищу в нем себе варишь.
     _______
     * ЌепосвЯщенный народ (лат.).- ђед.
     ** ’емную чернь отвергаю с презрением,
     ’айным доселе внемлите напевам.
     †рец, вдохновенный камеЯ повелением,
     Њальчикам ныне пою Я и девам (лат.).- (Џеревод Ђ. Ђ. ”ета) - ђед.
     *** Џесни, ранее не слышанные (лат.).- ђед.

     266

     Ћ Џушкине разные люди бывали разного мнениЯ. Ќо, кажетсЯ, никто никогда
не  признавал  за ним  безвкусиЯ  и  слабоумиЯ.  Ќо  какаЯ  высокаЯ  степень
безвкусиЯ   нужна   была   бы   длЯ   того,  чтобы   бранить   "поденщиками"
_действительных_ поденщиков и укорЯть людей, материально нуждающихсЯ, за эту
их  нужду; и какаЯ высочайшаЯ степень слабоумиЯ  потребовалась бы  длЯ того,
чтобы изобразить поэта пререкающегосЯ с действительными поденщиками о статуе
Ђполлона Ѓельведерского! Ђ ведь именно такое беспредельное безвкусие и такое
беспредельное  слабоумие пришлось  бы приписать  Џушкину,  если  только  его
"народ"  признать за  действительный  простой народ и в презрительно-гневном
отвращении и вражде поэта к этому народу видеть проЯвление "аристократизма".
Ќо   вот   с   каким  холодно-надменным,  лицемерно-наглым   издевательством
обращаютсЯ к поэту эти мнимые "поденщики":

     Ќет, если ты небес избранник,
     ‘вой дар, божественный посланник,
     ‚о благо нам употреблЯй!
     ‘ердца собратьев исправлЯй!
     Њы малодушны, мы коварны,
     Ѓесстыдны, злы, неблагодарны;
     Њы сердцем хладные скопцы;
     Љлеветники, рабы, глупцы;
     ѓнездЯтсЯ клубом в нас пороки;
     ’ы можешь, ближнего любЯ,
     „авать нам смелые уроки,
     _Ђ мы послушаем тебЯ_.

     Џоследний стих, даже по форме выражениЯ,  есть ЯвнаЯ ирониЯ и насмешка:
ты, мол, поговори, а мы тебЯ послушаем.
     ’рудно прийти в себЯ от  изумлениЯ, будто бы  это, переданное Џушкиным,
циничное  зубоскальство   беспредельно  самодовольных  филистеров,   так  же
беспечных  насчет  нравственности, как  и  насчет поэзии,- будто бы оно есть
действительное,  искреннее раскаЯние и даже "вопль  раскаЯниЯ"!  - Ћднако! -
Љто же написал эту покаЯнную речь толпы? ‚едь Џушкин? Ђ разве он с начала до
конца не объЯвлЯет  этих людей хладно-_надменными_,  тупо-лукавыми глупцами?
‘читаЯ же их надменными, как мог он приписать им искреннее смирение, как мог
вложить в их лукавые уста слова и "вопли" истинного раскаЯниЯ?
     Ќа  лживый,  лицемерно  наглый  вызов  "черни" отвечает  благородный  и
правдивый гнев поэта:

     267

     Џодите прочь - какое дело
     Џоэту мирному до вас!
     ‚ разврате каменейте _смело_:
     _Ќе оживит вас_ лиры глас!
     „уше противны вы как гробы.
     „лЯ вашей глупости и злобы
     €мели вы до сей поры
     Ѓичи, темницы, топоры!
     _„овольно с вас_, рабов безумных!
     ‚о градах ваших с улиц шумных
     ‘метают сор - полезный труд! -
     Ќо, позабыв свое служенье,
     Ђлтарь и жертвоприношенье,
     †рецы ль у вас метлу берут?

     ѓнев  поэта правдив и  понЯтен: не  так  возмутительна прЯмаЯ  вражда к
доброму и  прекрасному,  как притворное  к  ним уважение, делающеесЯ лукавым
средством  вражды. ѓнев  поэта  правдив,  Язык поэта безгрешен, свободен  от
празднословиЯ и лукавства; но... похожа ли его  прЯмолинейнаЯ правдивость на
"жало  мудрыЯ   змеи"?  …сли  гневному  красноречию  поэта  дать   сжатое  и
простонародное  выражение, не сойдет ли оно  на ту фразу:  "Ђх  вы  подлецы,
подлецы!"  -  котораЯ  была  выше   приведена  как  образчик  _элементарной_
правдивости, способной только огорчить,  но не пронзить зло насквозь? "Ђх вы
подлецы,  подлецы!"  -  эта  элементарнаЯ  истина  принЯла  в  устах   поэта
благородную  форму,   сохранив,  однако,  всю  свою  элементарность.  Њ.  Ћ.
Њеньшиков,  которому   гнусно-лицемерные   слова  "черни"  странным  образом
показались "благородными", называет ответ поэта  "крайне  грубым и злобным".
„ругим он кажетсЯ благородным и правдивым. ќто зависит от различного понЯтиЯ
правды: длЯ одних правда всецело сводитсЯ к одному незлобию; другие понимают
правду  как истинное  единство любви  и гнева.  Ќо  во всЯком случае следует
признать,  что ответу  поэта недостает той змеиной тонкости, которую серафим
сообщил в  пустыне  божию избраннику.  Џравдивый  гнев такого избранника  не
исчерпывалсЯ  бы крепкими словами,  а производил  бы  крепкое  действие:  он
пронзал бы насквозь и дотла сжигал души зло-художные. Ќо в поэте еще не было
той полноты духовного перерождениЯ, котораЯ необходима длЯ такого действиЯ.
     Ћн в своем "Џророке" вдохновенно изобразил идеал  вещего избранника, но
не осуществил его в себе. Џерерождение в нем только начиналось, и, не будучи
"поденщиком, рабом нужды, забот, червем земли", он лишь наполовину был сыном
небес,  оставаЯсь  перед  чернью  невольником  душевного раздвоениЯ. Ћн  это
чувствует, и, махнув

     268

     рукою на каменеющую толпу, непроницаемую длЯ "гласа лиры", он  уходит в
свою неприступную крепость, к своему неотъемлемому достоЯнию:

     Ќе длЯ житейского волнениЯ,
     Ќе длЯ корысти, не длЯ битв,
     _Њы рождены длЯ вдохновениЯ_,
     „лЯ звуков сладких и молитв.

     ‚дохновенье - вот начало и конец этой  поэтической исповеди. ‚сЯ она  -
только  борьба  за  безусловные  права вдохновениЯ.  —то значат все  лукавые
приставаниЯ  "черни"  к  поэту,  как  не  покушениЯ  на   _верховность_  его
вдохновениЯ?  "Џой нам не  то, что внушает твое вдохновение, которое кажетсЯ
нам бесплодным, а то, что нам нужно, и  чего ты также должен  хотеть,-  ведь
должен же ты быть альтруистом, должен желать нам блага!"
     - "Џодите прочь!"


        XIII

     „уша поэта,  как  человека  ( его личнаЯ волЯ и ум), пассивна в области
поэзии, молчит перед грЯдущим вдохновением, и только может тосковать по нем,
жаждать его и готовитьсЯ к его приему. Ќо когда оно пришло, и принЯто душою,
и овладело ею, то сама эта душа становитсЯ верховною властью в своем мире. ‚
поэзии вдохновенный поэт есть царь. ‡десь, как истинный царь-самодержец,  он
не  зависит от  "народа", не  слушает  его, не угождает  ему,  и  длЯ своего
собственного дела,  длЯ вдохновенного  творчества, не  нуждаетсЯ ни  в  чьем
постороннем внушении и не подчинЯетсЯ никакому постороннему суду.
     Џоэт  отошел  от  толпы,  смЯгчилсЯ,   успокоилсЯ.  ’о  сознание  своей
поэтической  самозаконности  (автономии),  которое в "—ерни"  принЯло  форму
резкой полемики с врагами этой автономии, выразилось в сонете: "Џоэту" {29},
как задумчивый и продуманный монолог:

     Џоэт, не дорожи любовию народной!
     ‚осторженных похвал пройдет минутный шум,
     “слышишь суд глупца и смех толпы холодной:
     Ќо ты останьсЯ тверд, спокоен и угрюм.

     "—ернь" показала нам в драматическом изображении этот суд глупца и этот
смех  толпы  холодной и  гневный  ответ поэта.  ’еперь  он  без  негодованиЯ
поминает этот суд и смех;

     269

     он  понЯл  их неизбежность и  остаетсЯ  в  немозмутимом  сознании своей
верховной независимости.

     ’ы царь: живи один.
     „орогою свободной
     €ди, куда влечет тебЯ свободный ум,
     “совершенствуй плоды любимых дум,
     Ќе требуЯ наград за подвиг благородный.

     ‚дохновение безусловно свободно по  своему  началу, оно  приходит  само
собою  -  но не  с пустыми руками:  оно  несет с  собою плоды любимых  дум и
налагает на  поэта благородный подвиг их  усовершенствованиЯ. Ќо этот подвиг
совершаетсЯ в  области внутреннего самосознаниЯ  поэта,  и  его  награды  не
зависЯт от постороннего одобрениЯ:

     Ћни в самом тебе. ’ы сам свой высший суд.
     ‚сех строже оценить умеешь ты свой труд.
     ’ы им доволен ли, взыскательный художник?
     „оволен? ’ак пускай толпа его бранит,
     € плюет на алтарь, где твой огонь горит,
     € в детской резвости колеблет твой треножник.

     ‡аметьте смЯгчение:  та  самаЯ  толпа,  то  есть те  враги  поэтической
автономии  и верховных  прав  вдохновениЯ,  которые  в  разговоре с "чернью"
представлЯлись _каменеющими в разврате_,- здесь укорЯютсЯ только за _детскую
резвость_.
     Њы  не будем  останавливатьсЯ  на  прекрасном  маленьком  стихотворении
"ќхо". Ћно  само было эхом, которым откликнулсЯ Џушкин на голос ’омаса Њура.
Ћднако нельзЯ выпустить и его из числа самосвидетельств пушкинской поэзии; в
нем   особенно  Ярко  выдвинута  одна   основнаЯ   черта,  всегда   присущаЯ
поэтическому самосознанию Џушкина - невольность, пассивность творчества. ќхо
не  по своему  произволу и выбору повторЯет подходЯщие звуки - "таков  и ты,
поэт!". ‡аметим, однако,  в конце слегка грустную ноту: "тебе ж нет отклика"
{30}.
     Џодобный разбор чудной  драматической  сцены  "Њоцарт  и  ‘альери"  еще
предстоит нам. ‡десь заметим  только, как прежние характеристики творческого
гениЯ подтверждаютсЯ и дополнЯютсЯ этою новою. "Џророк", "жрец", "царь" -  к
этим трем образам присоединЯетсЯ четвертый - "гулЯка праздный". Ќо  все  это
сходитсЯ в одном: свобода  и  самозаконность относительно низшей  и внешней,
чужеродной условности  и полнаЯ зависимость,  пассивность  перед внутренними
наитиЯми,  из  сверхсознательной   области  вдохновениЯ.  ќтот  существенный
характер  поэзии с особенно  Яркою  наглЯдностью выступает  здесь вследствие
трагического стол-

     270

     кновениЯ между истинным  гением, Њоцартом - он же и "гулЯка праздный" -
и   самоотверженным,   добросовестным,  но   лишенным  высшего   вдохновениЯ
подвижником искусства,- ‘альери.


        XIV

     €дут годы.  ‚ груди поэта  бьетсЯ все то  же  _трепетное_  человеческое
сердце, кругом него все то  же зло, и  не чувствует  он  в  себе того  огнЯ,
который мог бы  спалить  это зло.  ‚ уме его все  более  и более укоренЯетсЯ
сомнение  в том необъЯтном призвании,  которого  величавый образ ЯвилсЯ  ему
некогда  на  середине  его  жизненного  пути.  ‚нимание  его  обращаетсЯ  на
ближайшую  будущность его поэзии. ‡а  несколько месЯцев до смерти он еще раз
восходит,- но  не  на  пустынную вершину серафических  вдохновений, а  на то
предгорье, откуда  взор его видит большой  народ,  потомство  его поэзии, ее
будущую  публику. ќтот  большой народ,  конечно, не  та  маленькаЯ  "чернь",
светскаЯ и  старосветскаЯ,  что  его  окружает. ќтот новый большой  народ не
вырывает гневных слов у  поэта, эти народные колыбели не противны его  душе,
как живые гробы. ‚  этом большом народе есть добро, и оно даст добрый отклик
на то,  что найдет  добрым в  поэзии  Џушкина. Џоэт не  провидит, чтобы этот
большой народ весь  состоЯл  из ценителей чистой  поэзии:  и эти  люди будут
требовать пользы от поэзии, но они будут _искренно_ желать _истинной_ пользы
нравственной; навстречу  такому требованию  поэт может  пойти  без унижениЯ:
ведь и чистаЯ поэзиЯ приносит истинную  пользу,  хотЯ не преднамеренно.  ’ак
что ж? ќти люди ценЯт поэзию не в  ней самой, а в ее нравственных действиЯх.
Ћтчего  же не показать им  этих  действий  в пушкинской поэзии?  "’о  добро,
которое вы цените,- оно есть и в моем поэтическом  запасе; за него вы будете
вечно ценить мою  поэзию;  оно  воздвигнет  мне среди  вас  нерукотворный  и
несокрушимый памЯтник".  ‚от  достойный и  благородный "компромисс"  поэта с
будущим   народом,  составлЯющий  сущность  стихотворениЯ   "ЏамЯтник".  ќто
стихотворение  есть не поэтическое, а практическое (в хорошем смысле  слова)
credo Џушкина,- непостыдное соглашение его с потомством. „лЯ поэта главное в
поэзии  - она  сама, но он не может  отрицать и ее нравственной  пользы; длЯ
"народа" главное в поэзии - эта нравственнаЯ польза,  но ведь  он ценит и ее
прекрасную форму. ‡начит, нет надобности обращать эти два взглЯда

     271

     острием друг против друга, когда они  могут сойтись в  одной и той  же,
хотЯ неодинаково обоснованной оценке {31}.

     џ памЯтник себе воздвиг нерукотворный;
     Љ нему не зарастет _народнаЯ тропа_;
     ‚ознессЯ выше он главою непокорной
     Ђлександрийского столпа.

     ‚ысота поэтического самосознаниЯ  уже не обращена  здесь против народа,
да и  не имеет причины обращатьсЯ. ‚едь этот _будущий_ народ  не посЯгает на
права вдохновениЯ,  ничего не требует от поэта,- он только берет в созданиЯх
поэта  то, что  особенно  ценит. ‘ам  поэт выше всего  ценит  у себЯ  чистую
поэзию; от этого он и теперь не отрекаетсЯ:

     Ќет! весь Я не умру! „уша _в заветной лире_
     Њой прах переживет и тленьЯ убежит.

     ‘амое важное длЯ поэта - поэтическое вдохновение, _заветнаЯ  лира_. ќто
есть первое и главное основание его славы среди _избранников_:

     € славен буду Я, доколь в подлунном мире
     †ив будет хоть один пиит.

     Ќо поэт, прежде  забывавший даже  о среде избранников, утверждавшийсЯ в
своем  безусловном  одиночестве  -  "ты   царь:  живи   один",-   теперь  не
ограничиваетсЯ  уже  и своею  славою  среди  "пиитов",- он  утверждает  свою
_всенародную_ славу:

     ‘лух обо мне пройдет по всей ђуси великой,
     € назовет менЯ всЯк сущий в ней Язык:
     € гордый внук славЯн, и финн, и ныне дикой
     ’унгус, и друг степей - калмык.

     Џоэт знает, что  эта пестраЯ  народнаЯ  толпа будет ценить  его главным
образом  не  за чистую поэзию, не за вдохновение "звуков сладких и молитв",-
длЯ нее более ценно нравственное действие поэзии:

     € долго буду тем любезен Я народу,
     —то чувства добрые Я лирой пробуждал,
     —то в мой жестокий век восславил Я свободу
     € милость к падшим призывал.

     ќто  дорого народу, но ведь это дорого и самому поэту, хотЯ и не дороже
всего.  ‚ последней строфе, как  бы полагаЯ  нерушимую  печать  безупречного
благородства на свое согла-

     272

     шение с  потомством, поэт опЯть настаивает на верховности вдохновениЯ и
на безусловной самозаконности поэзии:

     ‚еленью божию, о муза, будь послушна:
     Ћбиды не страшись, не требуй и венца,
     •валу и клевету приемли равнодушно
     € не оспоривай глупца.

     Џри всем различии  разобранных нами  стихотворений, они сходЯтсЯ в том,
что  по  мысли  и  внутреннему  чувству  Џушкина  все  значение  поэзии  - в
безусловно  независимом   от   внешних  целей   и  намерений,   самозаконном
вдохновении,  создающем то прекрасное, что по самому  существу своему есть и
нравственно доброе.
     ќтим достаточно  определЯетсЯ  _значение_ поэзии,  но не содержание ее.
—тобы узнать это содержание, всего  лучше последовательно пройти  через весь
рЯд пушкинских творений.

     273

     ЉЋЊЊ…Ќ’Ђђ€€: ‡ЌЂ—…Ќ€… ЏЋќ‡€€ ‚ ‘’€•Ћ’‚Ћђ…Ќ€џ• Џ“Љ€ЌЂ

     ‚первые напечатана в "‚естнике …вропы", 1899, No 12, с. 660-711.
     ‘татьей  ‘оловьева  редакциЯ журнала  подводила итоги юбилейного  года,
богатого  разного  рода  торжествами,   которым  был  придан,  как  правило,
официальный  характер.  ‚  сообщениЯх  о  пушкинских  празднествах  "‚естник
…вропы" держалсЯ либерально-критического тона, сравнивал  1899 г. и 1880 г.,
когда в  Њоскве  был  открыт  памЯтник  Џушкину, вспоминал  "тени  недавнего
прошлого" и отмечал, что сейчас "нет праздника" (‚естник …вропы. 1899. No 6.
‘. 849-850; No 7. ‘.  410-431). „лЯ самого ‘оловьева новое обращение к имени
Џушкина было свЯзано со стремлением объЯснить смысл статьи "‘удьба Џушкина",
напомнить  об отличии этической стороны  дела от эстетической. Ћбщий  подход
критика  к творчеству  Џушкина  не  изменилсЯ, он  считал его  правильным  и
обличал   "антиисторические   и  противопушкинские"  взглЯды   других.   ‘м.
комментарий к статье "‘удьба Џушкина".
     ‘татьЯ "‡начение  поэзии  в  стихотворениЯх Џушкина"  была задумана как
часть  большого труда о поэте, который осталсЯ  ненаписанным.  ‚ этом смысле
статью можно считать неоконченной.
     {1}   ‘м.:   Њайков   ‹.   Ќ.  Џушкин:   Ѓиографические   материалы   и
историко-литературные  очерки.  ‘Џб.,  1899;  Љорш ”.  ….  ђазбор  вопроса о
подлинном окончании "ђусалки" Ђ.  ‘. Џушкина  по записи „.  Џ. ‡уева.  ‘Џб.,
1898-1899 // €звестиЯ ЋтделениЯ русского Языка и  словесности имп.  Ђкадемии
наук. 1898. ’. 3. Љн. 3. ‘. 633-785; 1899. Љн. 1. ‘. 153-364.
     {2} €меетсЯ в виду  статьЯ Ђ. ”. Љони "Ќравственный облик Џушкина". ‘м.
комментарий к статье "‘удьба Џушкина".
     {3} Ќе называЯ  имен,  ‘оловьев  продолжает полемику с авторами журнала
"Њир искусства", начатую в статье "Ћсобое чествование Џушкина".
     {4} ‘троки стихотворениЯ Џушкина "Њуза"  (1821). Ќиже ‘оловьев приводит
его полностью.
     {5} Ќиже ‘оловьев цитирует (с неточностЯми  и, как и  во всех остальных
случаЯх,  пренебрегаЯ  авторской  пунктуацией)  стихотворение  "19  октЯбрЯ"
("ђонЯет лес багрЯный свой убор..."), 1825.

     403

     {6}  ‡десь и далее  неточно  приводЯтсЯ строки из стихотворениЯ "Ћсень"
(1833).
     {7}  €з стихотворениЯ "‡има. —то делать нам  в  деревне? џ встречаю..."
(1829).
     {8}  "Џророк" написан  в 1826  г.  ЂнализируЯ  стихотворение,  ‘оловьев
выступает не  столько как литературный критик, сколько как знаток библейских
текстов и  автор  книги  "Њагомет, его жизнь  и религиозное  учение"  (‘Џб.,
1896).
     {9} _•еджас_ (ќль-ѓеджас) и _Ќэджед_ - области в Ђравии.
     {10} €з "Џодражаний Љорану" (1824).
     {11} Џоэма "ђуслан и ‹юдмила" создавалась в 1820 г., "Љаменный гость" -
в 1830 г., "ђусалка" - в 1826-1832 гг.
     {12}  ‘оловьев перечислЯет древнееврейских пророков VIII- начала VII в.
до и. э., чьи "Љниги" вошли в ‚етхий завет; о ‚алааме, относительно которого
в богословии нет единого  мнениЯ и которого считают то  ложным  пророком, то
пророком  истинным, но  впавшим  в грех, см. книга  —исл,  гл  22-24; 31, 8.
‡наменитый пророк  „аниил (VI в. до н.  э.)  назван "загадочным" потому, что
подлинность его книги неоднократно подвергалась сомнению.
     {13}  _Љорейшиты_  -  арабское  племЯ,  долго  не  принимавшее   учение
Њухаммеда, который был родом корейшит (родилсЯ в 570 г.).
     {14} _џгве_ (џхве) -  одно  из  имен Ѓога в Ѓиблии, нарЯду  с  €еговой,
‘аваофом, ќлогимом и др.
     {15} „ан. 12, 8.
     {16} _€зраиль_, он же €аков - младший сын €саака и ђевекки,  откупивший
у брата €сава право первородства за  чечевичную  похлебку (Ѓыт. 25,  31-34);
_Ђссур_, строитель Ќиневии  (напр., Ѓыт. 10, 11); _ќдом_ (…дом), он же €сав;
_Њоаб_ (Њоав) и _Ђмман_, сыновьЯ ‹оттовых дочерей (Ѓыт. 19, 37 - 38).
     {17} ‘м. €он. 2, 3, 10.
     {18} €з стихотворениЯ "‘тансы" (1826). ‘оловьевскаЯ трактовка "бодрого"
настроениЯ поэта в 1826 г. по меньшей мере односторонна.
     {19} ‘троки из стихотворениЯ "19 октЯбрЯ" (1825).
     {20} ‘оловьев приводит эпиграмму 1821 г., цитируЯ сначала три последние
строки, а затем две первые (курсив Џушкина, слово "полон" тоже курсивом).
     {21} ЌеточнаЯ цитата из стихотворениЯ Ђ. Љ. ’олстого "ЊенЯ,  во мраке и
в пыли..."
     {22} ЌеточнаЯ цитата из стихотворениЯ Ђ. Ђ. ”ета "Џоэтам" (1890).
     {23} ‘оловьев неточно цитирует начальные  строки  стихотворениЯ  Ђ.  ‘.
•омЯкова "Џодвиг есть и в сраженьи..." (1859).
     {24} Ѓыт. 27, 22.
     {25}  _Љармиль_  (Љармель)  -  гора  в  Џалестине,  _‘инай_  -  гора на
‘инайском полуострове. Ћписаны в Ѓиблии.
     {26} ђечь идет о стихотворении "Џоэт" (1827), цитируемом ниже.

     404

     {27}  „алее  ‘оловьев  неточно  цитирует  стихотворение "Џоэт и  толпа"
(1828).
     {28} ђечь идет о Њ. Ћ. Њеньшикове.
     {29} ‘онет относитсЯ к 1830 г.
     {30} ‘оловьев неточно цитирует строки из стихотворениЯ "ќхо" (1831).
     {31}   ‘оловьев  полностью   (с   небольшими   неточностЯми)   приводит
стихотворение "џ памЯтник себе воздвиг нерукотворный..." (1836).

     405