, убоЯвшись, что может дорого
ему обойтись невольнаЯ его  оплошность,  и,  путаЯсь,  словно  хотел,  чтобы
поскорее забылись  слова,  сказанные  только что, наугад  прочел из  другого
места:
     € будет  в последние дни: гора дома ѓосподнЯ поставлена будет  во главу
гор и  возвыситсЯ  над холмами, и потекут  к  ней народы. „альше!--  рЯвкнул
€род,  раздосадованный тем,  что никак не  прозвучит стих,  ради которого  и
позвал он этого свЯщенника,  и  прочел тот наконец: € ты, ‚ифлеем…фрафа, мал
ли ты между тысЯчами €удиными? €з  тебЯ произойдет  мне тот,  который должен
быть  ‚ладыкою  в  €зраиле.  Џовтори!--   вскинул  руку  €род,  и  свЯщенник
повиновалсЯ. …ще раз!-- и тот прочел снова. Ќу хватит, сказал после  долгого
молчаниЯ царь, можешь идти. ‚се разъЯснилось: книга возвещала чьето грЯдущее
рождение, поЯвление же пророка ЊихеЯ означало, что рождение это совершилось.
€з тебЯ произойдет мне тот,--  сказано  Ясно, как всегда у  пророков, это мы
толкованиЯми своими затемнЯем их смысл. €род думал и снова думал, и чело его
омрачалось  все сильней, и ужас внушило бы оно всЯкому, кто увидел бы его, и
наконец он  велел  позвать начальника стражи и отдал ему  приказ, подлежащий
исполнению  немедленному.  Љогда тот  вернулсЯ  и  доложил,  что  волЯ  царЯ
исполнена, отдал ему другой  приказ --  на  завтра. Ћчень скоро узнаем мы, о
чем шла речь, но вот свЯщеннику прожить и этот малый отрезок времени было не
суждено, как не пришлось и вернутьсЯ из царского дворца в  •рам -- по дороге
был он убит какимито воинами. …сть все основаниЯ  полагать, что именно таков
был  первый  приказ  €рода,  ибо  слишком  уж  близки  возможнаЯ  причина  и
закономерное следствие. —то же касаетсЯ Љниги  пророка ЊихеЯ, то пропала она
бесследно.  ‚ообразите,  какаЯ  была   бы  невосполнимаЯ  потерЯ,  если   бы
существовала она в единственном экземплЯре.


        x x x

     ЌемудрЯщий обед  был  окончен,  а десЯтник еще не погнал на работу, так
что  плотник  €осиф,  один  из  многих и  многих других плотников,  мог  еще
посидеть,  отдыхаЯ,  или  даже  полежать  с  закрытыми  глазами,  предаваЯсь
неспешному течению отрадных мыслей,  представить себе, что идет  по  дороге,
открывающейсЯ  за грЯдою гор  ‘амарии, а  то и еще лучше  -- вообразить, что
глЯдит  с вершины на родной Ќазарет,  по которому  так тоскует  душа его. Ќо
сейчас душа  просто  пела,  и  говорил  себе  €осиф,  что  вот и  настал он,
последний  день долгой  разлуки,  ибо  завтра  ранорано поутру,  чуть только
померкнут   перед  рассветом  все  звезды,  кроме  Џастушьей,  котораЯ  одна
останетсЯ блистать на еще темном  небе, двинетсЯ он домой, возносЯ по дороге
хвалу Ѓогу ‚севышнему, направлЯющему шаги наши и оберегающему  домы наши. Ћн
встрепенулсЯ,  открыл глаза -- померещилось, что заснул и не  слышал свистка
на работу, но нет: его и вправду сморило  ненадолго, однако вот его товарищи
-- кто дремлет, кто точит лЯсы, и десЯтник сидит  себе с таким  видом, будто
решил  объЯвить  нынешний   день  нерабочим  и  не  раскаиваетсЯ   в   своем
великодушии. ‘олнце уже в зените, и краткие, но сильные порывы ветра гонЯт в
другую  сторону дым от жертвенников,  и сюда, в низину, где строЯт ипподром,
не  доноситсЯ  даже гомон торгующих у •рама, и кажетсЯ, будто все маховики и
шестеренки времени замерли и застыли, ожидаЯ, когда придет великий десЯтник,
надсмотрщик над пространством  ‚селенной  и  над всеми  эрами и  эпохами. Ќо
странное  беспокойство охватило  вдруг  €осифа, еще  мгновение  назад  столь
безмЯтежно  счастливого, и  он повел вокруг себЯ глазами, отыскиваЯ  причину
его, однако  вокруг  все было прежнее, ставшее за  эти  недели  привычным,--
строительные  леса,   камни,  и  доски,  и   белаЯ   колючаЯ  крошка  вокруг
камнедробилок,   и  опилки,  даже  под   палЯщим  солнцем  долго  остающиесЯ
влажными,--  и, смутЯсь и растерЯвшись от  этой внезапной и  гнетущей тоски,
попыталсЯ найти объЯснение столь неожиданному своему унынию, подумав сперва,
что это вполне естественное чувство всЯкого, кто должен бросать начатое дело
на полдороге,  даже  если  дело  это --  не  его и имеютсЯ  такие  славные и
законные основаниЯ бросить его. Ћн поднЯлсЯ на ноги, прикидываЯ, сколько еще
времени у него в запасе,-- десЯтник же и головы не повернул в его сторону --
и решил  наскоро  обойти те места на стройке,  где доводилось  ему работать,
чтобы  попрощатьсЯ, так  сказать, с бревнами, которые обтесывал, с  досками,
которые остругивал,  с брусьЯми, которые пригонЯл на подобающее  им место,--
уподобЯсь, извините за смелое  сравнение, пчеле, имеющей право  сказать: Њед
этот -- мой.
     ‡авершив  прощальный  обход,  он  уже  готов   был  вернутьсЯ  к  своим
плотничьим обЯзанностЯм,  но  задержалсЯ  еще на  мгновение, засмотрелсЯ  на
город, уступами вздымавшийсЯ перед  ним  на холме,  многоступенчатый  город,
цветом обожженных кирпичей,  из  которых он выстроен,  подобный хлебу, и вот
теперь десЯтник уже навернЯка зовет его, но €осиф не торопитсЯ -- он смотрит
на город и ждет, а чего -- неведомо. Њинуло времЯ, ничего не произошло, и он
пробормотал  так,  словно  смирЯлсЯ  с чемто или от  чегото отказывалсЯ:  Ќу
ладно,  надо идти,-- и тут с дороги, проходившей внизу, под  тем местом, где
стоЯл он, донеслись  голоса, и €осиф, выглЯнув изза каменной  стенки, увидел
троих воинов.  Ћни, конечно,  шли по  этой дороге,  но  теперь остановились:
двое, уперев  в землю древки копий,  слушают третьего  -- он по  виду старше
годами, а может, и чином выше,  однако  наверное судить об  этом  может лишь
тот,  кому  внЯтен  таинственный  смысл,  сокрытый  в  количестве,  форме  и
расположении  всех  этих звездочек, шпал, нашивок, шевронов. Ђ неразборчивые
слова, достигшие  слуха €осифа, были вопросом, заданным одним из этих троих:
€  когда?--  и  последовавший  на  них  ответ  старшего  звучал  уже  вполне
отчетливо:  ‚  начале  третьего часа, когда  все  уже  будут дома,  и  опЯть
спросили его:
     ‘кольких отрЯдЯт?-- и вновь донессЯ  ответ:  Џока не знаю, но городокто
надо  будет оцепить.  € что  же  -- всех? Ќет, не всех, от двух  лет и ниже.
Џодика различи: два  ему  или уже три стукнуло, сказал  первый. € сколько же
это  получаетсЯ?--  допытывалсЯ  второй.  Џо переписи -- душ двадцать  пЯть,
отвечал старший. €осиф так вытаращил глаза, словно надеЯлсЯ,  что  через них
придет к нему постижение  услышанного,  ибо ушам своим верить отказывалсЯ, и
тело его вмиг покрылось гусиной кожей:  одно, по крайней мере,  было Ясно --
воины эти  намеревались идти  убивать какихто людей. Љаких,  каких  людей?--
растерЯнно допытывалсЯ  он у самого себЯ, да нет, не людей, а детей, а дети,
что  же,  не люди?  Ћт  двух  лет  и  ниже,  сказал  этот  капрал,  сержант,
писарькаптенармус или кто он там, а где же, где  это будет?--  но не  мог же
€осиф  перевеситьсЯ  через  стенку  и  спросить:  ќй,  ребЯта,  где  воевать
собрались?--  и  пот бежал  с него ручьЯми, и трЯслись  колени,  когда снова
заговорил старший, сказав  и озабоченно, и как бы с облегчением: ‘лава Ѓогу,
что  мы и  сыновьЯ  наши не  в ‚ифлееме  живем.  Ђ  известното хоть,  почему
посылают нас убивать этих вифлеемских младенцев?--  спросил первый копейщик.
Ќет, и похоже,  начальство само не знает: приказ царЯ -- и точка. ‚оин, водЯ
по  земле концом древка, будто вычерчивал неведомые  знаки  судьбы,  сказал:
ѓоре нам, горе: видно, мало того  зла, что каждый  творит в жизни, так еще и
приходитсЯ  быть орудием зла чужого. Ќо €осиф этих слов уже не слышал  -- он
крадучись  отошел  от этой, самой  судьбой ему посланной  каменной стенки, а
потом бросилсЯ бежать сломЯ голову, с козлиным проворством  скача по камнЯм,
и только что высказанный копейщиком философский постулат, лишенный того, кто
мог бы подтвердить, что он и в самом деле был высказан,  причем этими самыми
словами, заставлЯет сильно усомнитьсЯ  в своем  существовании, особенно если
принЯть  в  расчет  вопиющее  противоречие между  его завидной  и  очевидной
глубиной и самобытностью и социальной ничтожностью уст, изрекших его.
     ‚ихрем, сметаЯ  всЯкого,  кто попадалсЯ  ему на  пути,  сшибаЯ лотки  и
прилавки торговцев, переворачиваЯ клетки с  обреченными в жертву голубЯми  и
столики менЯл, не слыша Яростных криков, летевших ему вслед,  несетсЯ €осиф,
и одна мысль бьетсЯ  в воспаленном его уме -- ищут убить сына его и неведомо
за  что, и согласимсЯ, что коллизиЯ  исполнена  драматизма: один человек дал
ребенку жизнь, другой  хочет эту жизнь отнЯть,  и одно желание стоит другого
-- творить и разрушать,  завЯзывать  и развЯзывать, создавать и  уничтожать.
‚друг  он  замирает как вкопанный,  осознав внезапно, как  опасно продолжать
этот  бешеный бег -- того  и глЯди поЯвЯтсЯ  храмовые стражи и схватЯт  его,
счастье  еще,  что они  не  сразу  заметили  учиненный  им  разгром. €  вот,
притворЯсь  как  можно  лучше  таким,  как  все,  затаившейсЯ  в  шве вошкой
спрЯталсЯ  €осиф в гуще толпы -- и сразу  стал  безликим и безымЯнным и  тем
лишь  отличалсЯ от всех прочих, что  шел чуть скорее,  но и на это  в густой
толчее едва ли кто обращал внимание.
     Ћн  знает,  нельзЯ бежать до  тех  пор, пока не выберешьсЯ за городские
стены, но  ему не дает  покоЯ мысль о том, что солдаты, вооруженные копьЯми,
мечами, ножами и  злобой,  лютой, но  беспричинной, уже пустились в путь,  и
хорошо, если  в  пешем строю, а  не отрЯдили  конных, и  скачут  облегченной
рысью, и дорога, как нарочно, идет под уклон, приЯтнаЯ верховаЯ прогулка, да
и только, и если так, то их  не опередишь и не догонишь, и сын мой погибнет,
бедный мой мальчик, несчастный мой, любимый мой,  единственный, €исус мой,--
ив это  мгновение новаЯ мысль,  мысль дурацкаЯ  и недостойнаЯ, точно бранное
слово, оскорбительно  вламываетсЯ в сознание: жалованье,  пропадет жалованье
за неделю, и  такова  сила презренной корысти, низкого интереса,  что  €осиф
хоть и не остановилсЯ, но  чутьчуть придержал стремительность  шагов, словно
длЯ  того,  чтобы  дать рассудку  времЯ  взвесить  и  прикинуть,  нельзЯ  ли
совместить одно  с другим  -- жизнь, так сказать,  и кошелек,-- но  была эта
мелкаЯ мыслишка мимолетней и легче луча, что рождаетсЯ и исчезает,  не успев
оставить по себе скольконибудь определенной памЯти,  так  что €осиф не успел
даже испытать стыд, который столь часто  -- и все  же недостаточно  часто --
становитсЯ самым надежным, самым верным нашим ангеломхранителем.
     Ќо  вот  он  наконец  за городской чертой, воинов на дороге  не  видно,
насколько хватает взглЯд, и не заметно никакого оживлениЯ, неизбежного в том
случае, если бы через эти  ворота выходил отрЯд, однако самаЯ  безобманнаЯ и
вернаЯ примета  -- это мирно играющие дети: не так бы они себЯ вели, если бы
под  сенью  знамен, под  барабанную дробь и пенье труб поЯвились  тут воины,
мальчишки, повинуЯсь  древнему как  мир  воинственному зову души, непременно
увЯзались бы за отрЯдом следом -- ни единого мальчишки не осталось бы тут --
и  провожали бы его,  по крайней мере, до первого  поворота  дороги, а самый
боевой довел бы и  до места назначениЯ, узнав таким образом, что суждено ему
в будущем, а суждено ему убивать и умирать. €осиф же теперь может припустить
бегом -- и он бежит, бежит,  благо дорога под гору,  бежит, путаЯсь в  полах
своего хитона, хоть он и подоткнул его чуть не до колен, но -- так бывает во
сне -- его не оставлЯет мучительное ощущение, что ноги не способны выполнЯть
требованиЯ и мольбы верхней части тела -- сердца, головы, глаз, рук, которые
спешат  спасти и уберечь, но Явно  не поспевают. ‚стречные  останавливаютсЯ,
провожают  этого  опрометью  несущегосЯ человека  удивленными  взглЯдами,  а
зрелище и вправду  неприЯтно  поражает  глаз,  ибо  народ этот высоко ставит
сдержанное  достоинство, степенность и даже  известную величавость походки и
вообще  всего  поведениЯ, и единственное, что может  извинить €осифа  --  не
считаЯ,  понЯтно,  того,  что  мчитсЯ  он  спасать  сына,--  это  ЯвнаЯ  его
принадлежность  к  племени  галилеЯн,  людей,  как  не  раз  уж  говорилось,
неотесанных и грубых. ‚от  позади осталась  гробница ђахили, котораЯ, верно,
никогда и не предполагала, что поЯвитсЯ у нее столько поводов оплакать детей
своих, огласить воплЯми  и рыданиЯми  бурые  холмы  вокруг, расцарапать себе
лицо или что там от  него осталось,  прЯдЯми вырывать себе волосы или ранить
голый свой череп. €осиф еще до того,  как показались первые домики ‚ифлеема,
сбегает с дороги и мчит  напрЯмик, через поле: ’ак короче,  скажет он,  если
кто удивитсЯ  и спросит, что это он затеЯл, и хоть так,  наверно, и в  самом
деле гораздо короче,  но можно ручатьсЯ,  что и  гораздо неудобней.  €збегаЯ
встреч с теми,  кто работает в поле,  припадаЯ за камни,  чтобы не  заметили
пастухи, €осиф делает большой крюк, чтобы попасть в свою пещеру, где жена не
ждет его в этот час, а сын -- ни в этот, ни в какой другой, ибо спит. “же на
середине  склона  последнего холма, когда уже показалась впереди чернаЯ дыра
-- вход в пещеру, еще одна ужаснаЯ мысль пронзает его: а вдруг ЊариЯ, взЯв с
собой младенца, пошла в селение и -- это ведь женщинам так свойственно,  так
присуще  --  воспользовалась своим одиночеством,  чтобы толком и  без спешки
попрощатьсЯ с невольницей ‘аломеей и местными мамашами, с которыми  свела за
последнее времЯ  знакомство и  дружбу, оставив мужу право  и обЯзанность  по
всем правилам поблагодарить  хозЯев пещеры. Ђ перед  мысленным  взором  мужа
этого  проноситсЯ в тот  же миг картина -- вот он бежит по улицам  ‚ифлеема,
стучит в двери домов, кричит:  Ќет ли  тут  жены моей?!--  ибо глупо было бы
спрашивать, нет  ли тут младенца двух месЯцев от роду, и, увидев, что он сам
на себЯ не похож, непременно осведомитсЯ какаЯнибудь женщина с ребенком:
     ‘трЯслось чтонибудь?-- а он скажет: „а нет, ничего  особенного,  просто
завтра  рано утром уходим мы, так  надо  собрать  пожитки. Ћтсюда, с высоты,
похож ‚ифлеем на строЯщийсЯ •рам, и разбросанные  повсюду  камни будто ждут,
когда  придут рабочие, поставЯт их один на другой, выстроЯт из них чтонибудь
-- дозорную ли вышку, обелиск ли в  честь одержанных  побед или стену плача.
‹ает вдалеке  пес, откликаютсЯ ему  другие,  но знойное безмолвие последнего
предзакатного  часа еще осенЯет  ‚ифлеем, как позабытое благословение, почти
уже утратившее силу свою и благодать,  как последнее перышко  растаЯвшего  в
вышине облака.
     ‚  неподвижности   провел  €осиф  меньше  времени,   чем  нужно,  чтобы
выговорить эти слова. Џоследний рывок -- и вот он уже был у входа в пещеру и
окликал жену:  ЊариЯ, ты  здесь?-- и когда она отозвалась ему из глубины, он
вдруг и только сейчас ощутил, как дрожат и подкашиваютсЯ у него  ноги  -- от
бешеного бега,  но и  от  счастливого  потрЯсениЯ: сын цел и  невредим. Ђ  в
пещере ЊариЯ нарезала  овощи к ужину, спал в  ЯслЯх младенец. €осиф без  сил
повалилсЯ наземь, но  тотчас  заставил себЯ  встать и сказал:  Њы уходим, мы
уходим, и  ЊариЯ непонимающе взглЯнула на него: “ходим?-- и он  ответил: „а,
да, уходим немедленно. Ќо ты же говорил... Њолчи!--  перебил  он ее, собирай
вещи,  покуда  Я  заседлаю  осла.  „авай  сперва  хоть  поужинаем.  ‚ дороге
поужинаем. ‘коро стемнеет, куда ж  это мы  на ночь глЯдЯ, заплутаем, и €осиф
сорвалсЯ на крик: Њолчи, сказано, делай,  что тебе говорЯт!  ‘лезы выступили
на  глазах  Њарии  -- в  первый  раз муж  повысил  на нее  голос,-- и  молча
принЯлась она собирать немногие их пожитки.
     †ивей, живей, подгонЯл ее €осиф, а сам тем временем взнуздал и заседлал
осла, подтЯнул подпруги, как попало и вперемежку набил седельные торбы всем,
что подвернулось под руку, а ЊариЯ дивилась, не узнаваЯ мужа.
     Ћни уже были совсем готовы пуститьсЯ в путь -- оставалось лишь засыпать
землей  огонь, как вдруг €осиф,  жестом приказав  жене  оставатьсЯ на месте,
подошел к выходу,  выглЯнул  наружу.  Џепел сумерек припорошил землю и небо,
сделав их неразличимыми. ‘олнце еще не село, но густаЯ пелена, хоть и висела
достаточно высоко, чтобы оставались окрестные полЯ в поле зрениЯ, не  давала
лучам  пробитьсЯ наружу. €осиф  прислушалсЯ, шагнул вперед раз и другой -- и
волосы его стали  дыбом: из ‚ифлеема летел крик, и был он столь пронзителен,
что, казалось, не могут издать его уста человеческие, и тотчас,  следом, еще
не  успело смолкнуть  в  окрестных холмах  эхо,  грЯнул, заполнЯЯ собой  все
вокруг,  новый  взрыв рыданий  и воплей,  но нет,  это не  ангелы оплакивали
попавших в беду людей, а  обезумевшие  люди взывали  к пустым небесам. €осиф
медленно, словно боЯсь, что звук его шагов будет  услышан  кемто, отступил в
глубь пещеры, столкнувшись с  нарушившей его запрет Њарией --  она дрожала с
головы до  ног. —то это за крики?--  спросила  она,  €осиф же,  не  отвечаЯ,
втащил ее  в пещеру и стал забрасывать  землей костер. —то  это  за крики?--
повторила она, невидимаЯ во тьме, и  на  этот  раз он, помолчав, сказал: ќто
убивают людей, еще помолчал и добавил, словно по секрету: „етей убивают, так
приказал царь €род, и горло ему  перехватил  спазм  беззвучного  бесслезного
рыданиЯ, но,  справившись с  ним,  он  договорил:  Џотому Я  и хотел бежать.
‡ашелестела  солома,  зашуршала  ткань -- это ЊариЯ,  вынув  сына  из Яслей,
прижала его к груди:  €исус, тебЯ ищут  убить,  и последнее слово пресеклось
плачем.  Њолчи, сказал €осиф, ни звука, может быть, воины сюда не придут, им
ведено убивать всех младенцев вифлеемских от двух лет  и ниже. Љак ты узнал?
Џодслушал разговор у •рама,  прибежал  сюда. —то же нам делать? ‚рЯд  ли они
станут обшаривать все  пещеры в  округе, приказано им лишь  обойти все дома,
молись, чтобы  никто  не  выдал нас, и  тогда  мы спасены. Ћн снова выглЯнул
наружу: вопли  стихли, и слышались  теперь лишь рыданиЯ, и значило  это, что
избиение младенцев  совершилось и завершилось.  Џопрежнему  непроглЯдно было
небо --  наступающаЯ ночь и туманнаЯ пелена надежно укрыли ‚ифлеем от взоров
тех, кто обитал в  небесах. ЋставайсЯ здесь, сказал  €осиф, пойду  к дороге,
посмотрю,  ушли воины или нет. Ѓудь осторожен, сказала ЊариЯ, словно было ей
невдомек, что мужу ее никакаЯ  опасность не грозит, что смерть пришла лишь к
жителЯм ‚ифлеема мужского пола от двух лет и ниже  -- если только ктонибудь,
вышедший  на дорогу с  той  же  целью,  что и  €осиф,-- поглЯдеть,  ушли  ли
солдаты,--  не выдаст,  не  донесет,  не скажет: Ђ вот плотник €осиф, и сыну
его, нареченному €исусом, нет еще и двух месЯцев от роду, и не  про него  ли
говорилось в пророчестве,  ибо  никогда  мы  не  читали  и не слыхали, чтобы
уготован был  царский  венец нашим сыновьЯм, тем  более  теперь, когда вы их
перебили всех до единого.
     ‘толь плотнаЯ тьма стоЯла  в пещере, что, казалось, можно потрогать  ее
пальцами. ЊариЯ  боЯлась темноты, с  детства  она привыкла, что в доме горит
огонь в  очаге, светильник ли или  то и другое вместе, и теперь усилилось  и
стало совсем нестерпимым ощущение того, будто она заживо зарыта в землю, что
пальцы тьмы вотвот схватЯт ее.
     ‚ыйти  из  пещеры,  нарушив запрет  мужа и подвергнув сына  смертельной
опасности, она не могла, но страх нарастал  в ней  с каждой  секундой, грозЯ
вотвот смести утлые заслоны благоразумиЯ, и впустую было увещевать себЯ:
     ђаз ничего тут не было, пока горел огонь, то и сейчас нет, но это вдруг
помогло, и  она, нащупав  Ясли, положила  в них  сына,  потом  почти ползком
добралась до кострища,  хворостиной  смела землю,  засыпавшую  его, и, когда
обнаружились несколько все  еще тлеющих головней, страх вдруг покинул  ее --
ей непонЯтно почему припомнилась  землЯ в глинЯной  чашке, испускавшаЯ такой
же дрожащий и мерцающий  свет,  прорезаемый стремительными  сполохами, будто
ктото на гребне горы размахивал факелом или бежал,  воздев его  над головой.
‚озник было образ нищего и тотчас исчез -- настоЯтельнаЯ надобность осветить
пещеру вытеснила  его. ЊариЯ все так же ощупью подобралась к ЯслЯм, нашарила
солому, выдернула пучок, вернулась туда, где бледно светилась землЯ,-- и вот
уже  в  самом  дальнем  углу,  невидимаЯ  тому,  кто  заглЯнул  бы  снаружи,
затеплилась коптилка,  озарЯЯ сходЯщиесЯ в этом месте стены пещеры, и вместе
с  этим  тусклым,  умирающим  светом  снизошло на  нее умиротворение.  ЊариЯ
подошла к ЯслЯм, где попрежнему безмЯтежно спал ее сын, безразличный ко всем
страхам, потрЯсениЯм,  насильственным  смертЯм,  бушевавшим  снаружи,  снова
взЯла его на руки и, присев на землю там, где было светлее, принЯлась ждать.
Џрошло некоторое времЯ, и  он проснулсЯ  и, еще не  открываЯ  глаз, плаксиво
сморщил  личико, однако ЊариЯ, уже превзошедшаЯ науку материнства, заплакать
ему не  дала -- выпростала изза пазухи грудь, вложила сосок меж нетерпеливых
губ.  ’ак сидели они, когда снаружи раздались шаги. ‚ первое мгновенье Њарии
показалось,  что  сердце  у  нее остановитсЯ  --  солдаты!--  но  шаги  Явно
принадлежали одному человеку, солдаты же, как известно, ходЯт не поодиночке,
а,  по крайней  мере,  парами, блюдЯ  обычай  и  полевой  устав вообще,  а в
подобных обстоЯтельствах,  когда идет  поиск, а вернее --  розыск и один  во
избежание всЯких неожиданностей  должен прикрывать другого,--  особенно. ќто
€осиф, подумала  она  и испугалась,  что  он  станет  бранить ее за  то, что
развела огонь. Њедленные шаги приближались,  и вот вошел €осиф, но  внезапно
Њарию затрЯсло -- шаги, грузные, твердые, не могли принадлежать мужу, должно
быть, какойнибудь бродЯга искал  себе  пристанища на ночь, и так  уже дважды
бывало раньше, и ЊариЯ не пугалась, по  тому что представить себе  не могла,
что ктото, каким бы  ни был  он злодеем,  способен обидеть женщину с грудным
младенцем  на  руках,  но  тогда  она  не могла знать, что многие из  убитых
сегоднЯ в ‚ифлееме тоже были на руках у матерей, как сейчас лежит у груди ее
€исус,  и  так же,  как он, сосали молоко в тот миг, когда клинок,  рассекаЯ
тончайшую кожицу, вонзалсЯ в нежную плоть, но  рукоЯть  этого клинка держала
рука не  бродЯги, но царского воина, а это, согласитесь, разница, и немалаЯ.
Ќет, это был не муж ее и не воин, ищущий подвигов в одиночку, чтобы ни с кем
не делитьсЯ славой, и не бездомный бесприютный бродЯга -- нет, на этот раз в
обличье пастуха пришел  к  ней тот, кто прежде  --  раз и  другой -- ЯвлЯлсЯ
нищим попрошайкой, тот, кто назвал себЯ ангелом, но не сказал только,  ангел
ли он  небесный  или ангел ада.  ЊариЯ сначала и  не подумала, что это может
быть он, а теперь понЯла, что никто другой и не мог поЯвитьсЯ здесь.
     €  сказал он так: Њир тебе, жена  €осифа, тебе и  сыну твоему, счастье,
что  пещера эта стала  вам  домом, а иначе один  из вас  был  бы растерзан и
мертв, а другой -- жив,  но с растерзанным сердцем. ‘казала ЊариЯ: џ слышала
крики. ‘казал  ангел: „а,  на этот раз только  слышала,  но  придет день,  и
взывать будут к тебе, а ты не внемлешь им, а еще раньше того днЯ услышишь ты
рЯдом с  собой  тысЯчекратно  усиленный крик. ‘казала ЊариЯ: Њуж мой  ушел к
дороге посмотреть, покинули ли €родовы воины пределы вифлеемские, и нехорошо
будет, если он  застанет тебЯ здесь. ‘казал ангел: Ќе тревожьсЯ  об  этом, Я
уйду прежде, чем он вернетсЯ, и пришел Я затем лишь, чтобы сказать -- теперь
ты увидишь менЯ не скоро, ибо все, что должно было произойти, произошло уже,
не хватало лишь этих убиенных младенцев  и  --  до того как убили их  --  не
хватало   свершенного   €осифом  преступлениЯ.   ‘казала   ЊариЯ:   Ќикакого
преступлениЯ  не совершал  муж мой, он добрый человек, он  хороший  человек.
‘казал ангел:  „а,  он  добрый  человек,  он  хороший  человек,  совершивший
преступление, и ты даже вообразить себе не в силах,  сколько  уж было таких,
как  он,--  неисчислимы  преступлениЯ  хороших  людей,  и,  вопреки понЯтиЯм
общепринЯтым, только их преступлениЯ нельзЯ простить. ‘казала  ЊариЯ: —то же
сделал он?
     ‘казал ангел: ‘ама знаешь, не отнекивайсЯ, не то  попадешь  в сообщницы
ему.  ‘казала ЊариЯ: ЉлЯнусь,  Я не знаю. ‘казал ангел: ЉлЯстьсЯ  не надо, а
впрочем, можешь и поклЯстьсЯ, помни лишь, что в клЯтвах длЯ менЯ значениЯ не
больше, чем в шуме ветра. ‘казала ЊариЯ: —то же сделали мы? ‘казал ангел: Џо
жестокой  воле €рода обнажены были клинки, но это ваше себЯлюбие и малодушие
свЯзало по рукам и ногам тех, кого пронзили они. ‘казала ЊариЯ: —то же могла
Я сделать? ‘казал ангел: ’ы -- ничего, ибо слишком поздно узнала обо всем, а
плотник твой  мог все: мог предупредить  жителей ‚ифлеема, что уже идут туда
воины убивать младенцев, и тогда родителЯм их  достало бы времени  убежать с
ними  и скрытьсЯ  в пустыню, скажем, или же в  …гипет и там дождатьсЯ смерти
царЯ €рода, котораЯ уже близка. ‘казала ЊариЯ: Ћн не подумал об этом. ‘казал
ангел: Ќет, не  подумал,  но  это не оправдание.  ‘казала  ЊариЯ,  заплакав:
Џрости менЯ,  ты ведь  мой  ангел. ‘казал  ангел:  Ќе затем, чтобы  прощать,
пришел Я сюда. ‘казала ЊариЯ: Џрости  его.  ‘казал  ангел: џ  ведь тебе  уже
сказал -- этому преступлению прощениЯ нет, скорее уж будет  прощен €род, чем
€осиф, скорее будет прощен изменник, чем отступник. € вновь сказала ЊариЯ:
     —то же нам делать? ‘казал ангел: Ѓудете жить, будете страдать, как все.
‘казала  ЊариЯ: Ђ сын  мой? ‘казал  ангел:  ‚ина  родителей падает на голову
детей, и тень преступлениЯ, свершенного €осифом, лЯжет на чело €исуса.
     ‘казала  ЊариЯ:  Ќесчастны  мы.  Ќесчастны,  согласилсЯ  ангел,  и  нет
средства помочь вам.  ЊариЯ  поникла головой, крепче  прижала  сына к  себе,
словно  этим могла спасти его  от грЯдущих  бед,  а  когда поднЯла глаза  на
ангела,  его  уже  не было  -- но  только исчез  он  не в пример  тому,  как
поЯвилсЯ, шагов слышно не было. “летел, подумала ЊариЯ.
     Ћна поднЯлась, подошла к выходу из пещеры проследить путь его в воздухе
или  хоть  след  этого  пути,  взглЯнуть,  нет  ли поблизости €осифа.  ’уман
рассеЯлсЯ,  металлическим   блеском   сверкали  первые   звезды,  попрежнему
доносились из ‚ифлеема  рыданиЯ,  и  в  этот  миг  голова ее  закружилась от
какогото безмерного  тщеславиЯ,  от  греховнейшей  горг  дыни,  обуЯвшей  ее
вопреки пророчеству ангела, словно спасение  сына ее  свершилось  не по воле
‚севышнего, обладающего достаточным могуществом,  чтобы избавить кого угодно
от злой смерти в тот самый миг, когда другим обреченным остаетсЯ только одно
--  ждать, пока  не представитсЯ случай спросить  самого Ѓога:  ‡ачем ’ы нас
убил?-- и удовольствоватьсЯ любым, каков бы ни был он, ответом.
     Ќо недолгим было упоение Њарии: уже в следующий  миг  представилось ей,
что  могла бы и она, как многие матери вифлеемские, держать на руках мертвое
тело сына,  и тогда  во спасение ее  души, во исцеление  разума слезы  вновь
выступили на глазах у нее и хлынули  ручьем. ’ак сидела она и плакала, когда
вернулсЯ €осиф,-- ЊариЯ видела  его, но не шевельнулась, ибо уже не  боЯлась
его  упреков:  она плакала теперь  вместе  с  другими матерЯми, что сидели в
кружок,  держали  на  коленЯх   бездыханных  своих  сыновей  и  ждали   часа
воскресениЯ. €осиф увидел ее слезы, понЯл причину их и промолчал.
     €, войдЯ  в  пещеру,  он  не стал  бранить  жену  за  то, что та зажгла
светильник.  “гли  костра подернулись тонким  слоем пепла, но посреди  них и
между  ними  еще  трепетал,  еще  билсЯ  из  последних  сил Язычок  пламени.
ђазвьючиваЯ осла, сказал €осиф: Ћпасность миновала, они ушли, и самое лучшее
-- переждать здесь до утра, а завтра утром, чем свет, тронемсЯ в путь, да не
по дороге,  а по  тропинке,  а где тропинки нет  -- прЯмиком.  ‘колько детей
погибло, прошептала  ЊариЯ,  и €осиф вдруг  рассердилсЯ:  ‘колько,  почем ты
знаешь  сколько, ты  что, ходила  считать?  џ просто  помню некоторых. ‘кажи
лучше  спасибо, что твой сын жив. ѓоворю. € не смотри на менЯ  так, словно Я
свершил злодеЯние.  џ не смотрю.  €  не  смей говорить со  мной так,  словно
судишь и осуждаешь. џ буду  молчать. „а уж, лучше помолчи. € с этими словами
он привЯзал осла  к ЯслЯм, где  еще оставалось немного соломы, хотЯ  врЯд ли
тот уж очень сильно проголодалсЯ, ибо в последние недели ел, что называетсЯ,
вволю, только и делал, что  щипал травку да  нежилсЯ  на солнце, но счастье,
как известно, недолговечно, совсем скоро вновь начнутсЯ тЯжкие его труды под
тЯжкой  кладью.  ЊариЯ уложила сына и  сказала:  ђаздую  огонь. ‡ачем?  “жин
приготовлю. Ќе надо, ктонибудь может заметить костер,  поедим всухомЯтку что
Ѓог послал. ’ак и сделали. ЊаслЯнаЯ плошка озарЯла призрачным светом четырех
обитателей  пещеры -- неподвижно, как изваЯние, стоЯл осел, ткнувшись губами
в  солому,  которую так и не стал есть; спал  младенец; а мужчина и  женщина
пытались обмануть голод  пригоршней сушеных смокв.  Џотом ЊариЯ раскатала по
земле циновки,  расстелила простыню и, как всегда, стала ждать, когда  лЯжет
муж.  Ќо €осиф  сначала вновь  выглЯнул из  пещеры, прислушалсЯ  -- но покой
царил на земле и в небесах, и из ‚ифлеема не доносилось больше ни воплей, ни
рыданий, и видно, хватало у ђахили сил на то лишь, чтобы стонать и вздыхать,
затворив и двери и душу.  €осиф  растЯнулсЯ  на циновке, почувствовав  вдруг
небывалое  изнеможение,-- слишком много бегал он в этот  день, слишком силен
был страх его,  и  он не мог  даже сказать, что это благодарЯ его  стараниЯм
осталсЯ в живых €исус, ибо воины всего  лишь неукоснительно выполнили данный
им  приказ  --  истребить  всех  младенцев  вифлеемских  мужского  пола,  не
позаботившись  проЯвить хоть немного  инициативы  и  по  собственному почину
обшарить ближайшие пещеры, чтобы удостоверитьсЯ, что  никто там не спрЯталсЯ
или  --  а это  уж просто  грубейший тактический просчет,  приведший, строго
говорЯ,  к  провалу  всей  операции,--  что не  служит  одна из  них  местом
постоЯнного   обитаниЯ  целого  семейства.  Ћбычно   €осифа  не   раздражало
всегдашнее  обыкновение жены  укладыватьсЯ  на ночь уже  после того, как  он
засыпал, но сегоднЯ была ему несносна сама мысль о том, что вот он заснет, а
ЊариЯ  будет бодрствовать, глЯдЯ на  его беззащитное во сне лицо безо всЯкой
жалости.  €  потому   он  сказал;  ‹ожись,  не  сиди   надо  мной.  €  ЊариЯ
повиновалась,  проверив  сначала,  как  всегда  она это  делала,  крепко  ли
привЯзан  осел,  а  потом  со  вздохом  улеглась  на циновку, изо  всей силы
зажмурила веки -- сразу ли придет сон или погодЯ немного, но она смотреть ни
на что более не желает. Ђ посреди ночи  приснилось  €осифу,  будто скачет он
верхом по  дороге, спускающейсЯ к  какомуто  селению, и  вот  уже показались
первые его домики,  а сам  он -- в  одежде  и снарЯжении  воина, с мечом,  с
копьем, с кинжалом, как и все вокруг него и вроде бы неотличим от других, но
спрашивает начальник:  Ђ  ты,  плотник, куда?-- и  без  запинки отвечает ему
€осиф,  гордЯсь,  что  так хорошо знает  цель свою:  ‚  ‚ифлеем,  убить сына
своего,  и  только  сказал он это, как захрипел и проснулсЯ, и все  тело его
перекручено было судорогой ужаса. ‘казала ЊариЯ: —то такое, что с тобой?-- и
€осиф, дрожа с ног до головы, только и мог, что выговорить:
     Ќичего, ничего, но в  тот  же миг  пережитый ужас прорвалсЯ в рыданиЯх,
раздирающих ему грудь. ЊариЯ поднЯлась, поднесла  поближе коптилку, осветила
его лицо,  но он заслонилсЯ ладонЯми: “бери, убери!-- и,  все еще вздрагиваЯ
от рыданий, встал, подбежал к ЯслЯм взглЯнуть на сына.
     „а вы  напрасно беспокоитесь, достопочтенный  наш  €осиф, мальчик ваш и
вправду -- чистый ангел, ни забот с  ним,  ни  хлопот, поел да  спит, и  так
безмЯтежно, словно не прошла в двух шагах от него смерть, да какаЯ смерть --
от руки собственного, родного отца, давшего ему жизнь, и хоть знаем  мы, что
от  судьбы не  уйдешь, что смерти в конце концов не миновать, но  согласимсЯ
все  же, что  смерть смерти рознь. €осиф же, боЯсь задремать,  чтоб снова не
привиделсЯ ему этот кошмар, ложитьсЯ не стал, а завернулсЯ в  одеЯло и сел у
выхода из пещеры,  под каменным  уступом скалы,  что образовывал нечто вроде
природного  навеса  и  в Ярком свете луны  отбрасывал  тень  такую  густую и
плотную, что дрожащаЯ коптилка справитьсЯ с ней была не в силах. ЏоЯвись тут
на плечах своих рабов, в окружении  своих алчущих крови полчищ хоть сам царь
€род, он и то сказал бы: „альше, дальше, не тратьте времени даром, нет здесь
того, что мы ищем,-- нежной младенческой плоти и  только начавшейсЯ жизни, и
вообще ничего нет, кроме камней да тени от камней. €осиф задрожал, припомнив
свой сон, спросил себЯ, что бы мог он значить и как понимать все это  -- под
всевидЯщим  оком  небес  мчалсЯ  он   вниз  по  дороге,  прыгал  по  камнЯм,
перемахивал через изгороди, торопЯсь, как отцу и пристало, защитить и спасти
сына, а  во сне увидел себЯ  в  обличье палачакровоЯдца, но,  может, не врет
поговорка, гласЯщаЯ, что  снам  веры  нет.  „ьЯвольское это было наваждение,
пробормотал он. ’ут, будто трель невидимой во тьме птицы, засвистало чтото в
воздухе --  пастух,  что ли,  дунул в свою  сопелку,  созываЯ стадо, но  длЯ
пастуха рано, спит всЯ скотина,  одни лишь сторожевые псы бодрствуют в такой
час.  Ћднако   ночь,  тихаЯ  и   отчужденнодалекаЯ  от   людей,   тварей   и
неодушевленных  предметов, ночь,  исполненнаЯ того ли  высшего  безразличиЯ,
которым  склонны  мы  наделЯть  ‚селенную, проникнутаЯ  ли равнодушием иным,
остающимсЯ --  если только чтонибудь останетсЯ  -- от всеобъемлющей пустоты,
что  последует  за  полным  и  окончательным  концом  всего  сущего,--  ночь
отвергала смысл и разумный порЯдок, которые правЯт  миром, как кажетсЯ нам в
те часы,  когда мы все еще продолжаем  считать, будто сотворен мир этот был,
чтобы принЯть нас во всем безумии нашем. € в памЯти  €осифа постепенно  стал
делатьсЯ  этот его  сон все не  правдоподобней  и нелепей, стал блекнуть,  и
тускнеть, и выцветать, опровергаемый этой ночью, и лунным светом, и спЯщим в
ЯслЯх   младенцем,  а  больше   всего  --  разумом   человека,  очнувшегосЯ,
овладевшего  собой  и  своими  мыслЯми,  которые, хоть  и  стали  мирными  и
ласковыми, все же  еще способны  были производить на свет таких  чудищ,  как
славословие за то, что солдаты, перебив стольких, пощадили,-- разумеетсЯ, по
лени  и небрежности -- сына его возлюбленного.  Ћдна и та  же ночь  укрывает
плотника  €осифа и матерей  вифлеемских, об отцах же,  равно как  и о Њарии,
упоминать не будем, не указываЯ причины подобного умолчаниЯ. Ќеспешно  текут
часы,  и --  зарЯ уже  занимаетсЯ, а  луна еще не померкла  -- €осиф встает,
навьючивает  на осла  пожитки, и вскоре все семейство его --  €исус, ЊариЯ и
сам он, плотник €осиф,-- пускаетсЯ в обратный путь, в ѓалилею.
     Ђ утром, на часок оставив хозЯйский дом, где лежат два убитых мальчика,
пришла в пещеру рабынЯ ‘аломеЯ, увереннаЯ,  что та же злаЯ участь постигла и
младенца,  которого  она принимала.  Ќо  пещера была  пуста, ничего в ней не
было, кроме следов человеческих ног и отпечатков ослиных копыт,  и на пепле,
подернувшем совсем уже погасшие угли, не было ни капли крови. Ќет его здесь,
сказала она сама себе, от первой своей смерти он спассЯ.


        x x x

     —ерез восемь  месЯцев после того счастливого днЯ, когда €осиф  со своим
семейством -- все  были целы и невредимы,  за исключением осла, который стал
слегка припадать  на правую  переднюю  ногу,--  благополучно  избежав многих
опасностей, воротилсЯ в родной Ќазарет, пришла весть  о том, что  царь  €род
скончалсЯ  в  одном  из  своих  дворцов  в  €ерихоне, куда,  уже слабеющий и
безнадежно больной, перебралсЯ с первыми же дождЯми, возвестившими о приходе
суровой  зимы,  котораЯ в  €ерусалиме  к  больным и  хилым  сурова  вдвойне.
‘ообщалось также, что осиротевшее после смерти своего властелина царство, за
которое передрались наследники  тирана, оказалось по итогам семейственной не
то  что розни, а резни поделенным между тремЯ  его  сыновьЯми:  €род  ”илипп
правил  теперь землЯми,  лежащими  к западу  от ѓалилеи,  во владение  €роду
Ђнтипе отошли ѓалилеЯ и ЏереЯ, Ђрхелаю же достались €удеЯ, ‘амариЯ и €думеЯ.
Љак раз в те самые дни один  заезжий погонщик мулов, из  тех, кого хлебом не
корми, а только  дай,  переплетаЯ были с  небылицами,  порассказывать всЯкую
всЯчину, поведал жителЯм Ќазарета о пышных похоронах царЯ €рода, на которых,
как он клЯлсЯ и божилсЯ, сам присутствовал: –арь лежал на золотых, осыпанных
драгоценными камнЯми носилках, а те стоЯли на великолепном катафалке -- тоже
из чистого  золота и весь покрыт пурпурным балдахином, а тащили погребальную
колесницу  два  белых  быка,  а  тело €рода  было  с  головы  до ног  обвито
багрЯницей, так что ничего и не было видно, кроме короны, возложенной на том
месте, где должна была находитьсЯ голова, за катафалком шли  флейтисты, а за
ними наемные плакальщицы, и все они были вынуждены вдыхать этот тошнотворный
запах,  бивший  им прЯмо в  ноздри, даже менЯ,  хоть  Я  и  стоЯл на обочине
дороги, чуть  не вывернуло наизнанку, когда процессиЯ проходила мимо, следом
верхами ехала царева стража, за нею же шли воины с копьЯми, мечами и щитами,
будто  на войну собрались, и шло,  шло, шло это воинство, подобное  ползущей
змее, чьЯ голова уже скрылась из виду, а хвост еще  не показалсЯ, и мнилось,
концакраю  ему не  будет, дрожь пробирала  при взглЯде  на это  нескончаемое
шествие,  подвигавшеесЯ  вслед   за  покойником  и  при  этом  --  навстречу
собственной смерти, котораЯ неизбежно приходит за каждым, и пусть даже порою
покажетсЯ,  что  она слишком  запаздывает,  нет,  вот  уж  она  тут как тут,
стучитсЯ в дверь: ‚ышел  срок, час настал, пришла  Я, объЯвлЯет эта гостьЯ с
порога, не  делаЯ никакого различиЯ между  царЯми  и рабами, между тем,  чью
мертвую, разлагающуюсЯ плоть везли там, впереди, во главе траурного кортежа,
и теми, кто тащилсЯ  позади,  глотаЯ поднЯтую бесчисленными воинами  пыль,--
онито пока живы, но, как и все, бредут к месту  своего последнего упокоениЯ.
Џраво,    этому    бы   рассказчику   прогуливатьсЯ    вместе   с    другими
философамиперипатетиками под  коринфской колоннадой какойнибудь  академии, а
не  гнать  мулов  по  дорогам €зраилЯ, ночуЯ  на вонючих постоЯлых дворах  и
рассказываЯ байки всЯкой деревенщине, вроде этих назаретЯн.
     Ђ среди них, собравшихсЯ на площади перед синагогой, был и наш €осиф --
он проходил мимо  и остановилсЯ послушать, хоть, по правде говорЯ, слушал не
слишком  внимательно  все,  что  относилось  к  подробностЯм   погребального
шествиЯ, а если даже коечто и запомнил, то все это мигом вылетело у него  из
головы, стоило лишь аэду от живописных подробностей перейти к философической
концовке, зазвенеть, так  сказать, элегической струной своей арфы: имелись у
плотника  веские  и  неизбывные  основаниЯ  к  тому,  чтобы  именно  на  нее
отозвались  струны  души его.  € основаниЯ  эти были  просто на лбу  у  него
написаны  -- изменилсЯ  €осиф неузнаваемо,  ибо  одно дело  --  его  прежнЯЯ
степеннаЯ сдержанность, сосредоточеннаЯ серьезность, призванные скрыть, как,
в сущности,  он  еще  молод, и  совсемсовсем  другое,  несравнимо  худшее --
скорбь, горькими складками залегшаЯ в углах  рта, до времени рассекшаЯ  лицо
его  глубокими морщинами. € уж всерьез бы встревожилсЯ  тот, кто  заметил бы
выражение  его  глаз, а вернее  --  отсутствие  всЯкого  выражениЯ: мертвыми
казались они, будто припорошенными пеплом, но под слоем его все никак не мог
погаснуть и остыть нехороший жар, раздуваемый бессонницей.  €осиф и  вправду
почти не спит.
     ‘он  сделалсЯ ныне заклЯтым его  врагом, он  сражаетсЯ с ним ныне не на
живот,  а  на смерть, и войну  эту ему не выиграть,  и если  даже изредка  и
удаетсЯ  ему одержать победу и измученное тело сдаетсЯ и засыпает, то сейчас
же, неминуемо поЯвитсЯ на дороге конный отрЯд, и в рЯдах  его, среди  других
воинов,  скачет он  сам, крутЯ над головой мечом, и в тот  миг,  когда разум
возобладает наконец над  ужасом, непременно  прозвучит вопрос  начальника: Ђ
ты,  плотник,  куда?--  и  не  хочет отвечать на него  несчастный  €осиф,  и
сопротивлЯетсЯ ему из последних сил  -- уже не телесных, ибо иссЯкли они, но
душевных,-- но сон одолевает, железными пальцами разжимает стиснутые зубы, и
вместе  с  рыданием  вырываетсЯ из уст  уже  возвращающегосЯ  к  Яви  €осифа
чудовищный и неизменный  ответ: ‚ ‚ифлеем,  убить  сына своего. € потому  не
станем  спрашивать  его,  запомнил ли  он, сколькими быками  запрЯжена  была
погребальнаЯ  колесница  €рода, белые были эти  быки  или пегие,-- думает он
теперь,  по  дороге  домой,  только  о  последних  словах  погонщика  мулов,
сказавшего,  что все это неисчислимое множество  людей, хоронивших царЯ, все
эти рабы и воины, стражники и плакальщицы, флейтисты  и сановники, кнЯзьЯ  и
престолонаследники,  да и все  мы, кем бы ни были, где бы ни были, занЯты  в
жизни одним лишь  -- ищем то место, откуда уж не  сдвинемсЯ. Ќо не всегда же
так, бьетсЯ в мозгу €осифа, и столь велика его скорбь, что не остаетсЯ места
даже смиренномудрию, а ведь оно одно, когда ни на что более рассчитывать  не
приходитсЯ,  способно утишить  муку,  утешить  в горе,  не  всегда  же  так,
повторЯет  он,  многие  всю  жизнь проводЯт  там,  где  родились, и за  ними
приходит  туда  смерть,  и это  доказывает,  что судьба --  это единственное
твердое, верное  и  обеспеченное,  Ѓоже  ты мой,  как  просто  -- достаточно
дождатьсЯ, когда сбудетсЯ все, что предопределено нам в жизни, и можно будет
сказать: ‘удьба такаЯ, царю €роду  судьбою предопределено было  скончатьсЯ в
€ерихоне и на погр