много лет спустЯ,
до тех  пор, пока землЯ не обагритсЯ новой кровью другой  войны.  „ве тысЯчи
распЯтых  --  это  очень  много,  а покажетсЯ  --  еще больше,  если  только
представить себе столбы, вкопанные вдоль дороги в километре один от другого,
или,  например, по периметру  страны,  котораЯ когданибудь  получит название
Џортугалии, ибо именно такова  будет примернаЯ  протЯженность  ее границ. Ќа
всем пространстве  от реки €ордан до морЯ слышен плач вдов и сирот: такое уж
их  вдовье и сиротское дело -- плакать и  стенать,  а потом дети  подрастут,
пойдут на  новую войну, и  место  их  займут новые вдовы  и  сироты, и  если
менЯютсЯ  обычаи  и  обрЯды  и  в  знак  траура  вместо  белого, к  примеру,
облачаютсЯ в  черное или наоборот,  если  вместо  того,  чтобы рвать на себе
волосы, их прЯчут под  кружевным покрывалом, то  слезы во все времена одни и
те же.
     ЊариЯ еще не плачет,  но душа ее  объЯта предчувствием -- муж  домой не
вернулсЯ, а  люди в Ќазарете толкуют, будто  ‘епфорис сожгли дотла и  многих
там распЯли. €, взЯв с собой своего  старшего, ЊариЯ повторЯет путь, которым
вчера прошел €осиф, ищет следы, оставленные его сандалиЯми, времЯ дождей еще
не  настало,  и ветер  еще тих и  легок  и едваедва  притрагиваетсЯ к земле,
однако следы €осифа уже превратились в следы какогото доисторического зверЯ,
обитавшего здесь в незапамЯтные времена. €  когда мы говорим: ‚чера, это  то
же, что сказать: ’ысЯчу лет назад, ибо времЯ -- не веревка с узлами, которую
можно измерить пЯдь  за  пЯдью, времЯ -- это волнистый  откос,  и одна  лишь
памЯть наша способна привести его в движение  и  приблизить к нам. ‚месте  с
Њарией и €исусом идут другие  жители Ќазарета, влекомые кто сочувствием, кто
любопытством,  есть  среди них  и какието дальние  родичи Ђнании,  но  онито
вернутсЯ по домам, одолеваемые теми же сомнениЯми, с какими покидали их: раз
не нашли  его труп, стало быть,  он жив, а в  амбаре поискать не сообразили:
глЯдишь,  и нашли бы своего мертвого среди других, обращенных,  как и  он, в
уголь.  Љогда на полпути назаретЯнам встретЯтсЯ солдаты, направлЯющиесЯ в их
городок,  коекто, беспокоЯсь  о своем  достоЯнии, по вернет назад, ибо разве
узнаешь, что придет в голову солдатам, когда,  постучав в дверь,  не услышат
они изза  двери никакого  ответа. ‘тарший же над солдатами желал  знать, что
нужно этой деревенщине в ‘епфорисе, что они там позабыли  и зачем идут туда.
ЏоглЯдеть на пожар идем, ответЯт те, и старший удовлетворитсЯ таким ответом,
поскольку  от сотворениЯ мира пламЯ влечет  к себе  человека, и иные мудрецы
утверждают  даже, что это  бессознательный отклик на зов, идущий изнутри, на
воспоминание  о  первоначале, словно  в  пепле заключена  памЯть о  том, что
сгорело, и этимто объЯснЯетсЯ,  почему так завороженно смотрим мы  на огонь,
горит ли он в очаге, согревающем  наше жилище, или дрожит на фитильке свечи,
жилище это освещающей. Ѓудь мы столь же неразумны  и безрассудноотважны, как
мотыльки и бабочки и прочаЯ мошкара,  то, должно быть, весь род человеческий
в полном  составе бросилсЯ бы в огонь, и уж тогда бы вспыхнуло и полыхнуло с
такой силой, что свет этот  проник бы  и сквозь закрытые веки Ѓога, пробудил
бы  его от летаргического  сна, да вот  жаль только,  что  он бы уж не успел
узнать и  разглЯдеть нас -- сгинувших в пламени. ЊариЯ, хоть у нее полон дом
детей, оставленных без присмотра, назад не  повернула -- она так и идет, как
шла,  и  даже не очень встревожена, потому что не каждый же день врываютсЯ в
город воины царЯ €рода избивать младенцев, да  и потом, наши славные римлЯне
не только не  препЯтствуют тому, чтобы дети росли, но даже как бы и поощрЯют
их к этому -- пока что живите, а дальше видно будет, и дальнейшее зависит от
того, насколько  будете  вы  законопослушны, благонравны, да  чтобы  платили
подати вовремЯ. €  вот шагают по дороге ЊариЯ с €исусом, а полдюжины родичей
Ђнании,  увлекшись разговором, отстали, плетутсЯ поодаль,  а поскольку нет у
матери и сына иных слов, кроме тех,  которыми можно высказать лишь снедающую
их тревогу, идут они молча,  чтобы  не терзать „руг друга, и страннаЯ тишина
воцарЯетсЯ вокруг  --  не  слышно ни  птичьих голосов,  ни  посвиста  ветра,
ничего,  кроме  шагов, но  и этот звук  все слабее  и глуше,  будто  какойто
честный  прохожий, забредЯ  ненароком в покинутый хозЯевами  дом, в смущении
торопитсЯ  выйти  оттуда. €  за очередным, последним  поворотом дороги вдруг
открылсЯ ‘епфорис, коегде еще объЯтый пламенем и весь окутанный уже редеющей
пеленой дыма, ‘епфорис  с почерневшими от копоти стенами домов, с деревьЯми,
обугленными,  но сохранившими листву, котораЯ стала теперь ржавого  цвета. Ђ
вон там, справа от нас,-- кресты.
     ЊариЯ бросилась  было к ним бегом,  но  они были слишком далеко  --  не
добежишь, и, задохнувшись, она умерЯет шаг: немудрено, что после  стольких и
столь  частых родов сердце ее  надорвано. €исус, как подобает  почтительному
сыну,  хочет быть рЯдом  с нею и  сейчас, и потом, когда они вместе испытают
одну и ту же радость или одну и ту же скорбь, однако мать идет так медленно,
еле ноги переставлЯет, что он  говорит: ’ак мы и до  завтра не доберемсЯ,  и
ЊариЯ движением  руки  отпускает  его, как  бы сказав:  ‘тупай  один,  и  он
прЯмиком,  через поле, чтобы  срезать  путь,  опрометью несетсЯ  к  столбам,
бормоча: Ћтец,  отец -- с надеждой на то, что не найдет его среди казненных,
и с  мукой, потому что уже нашел. Ћн  подбежал к первому рЯду столбов --  на
иных  еще  висЯт  распЯтые,  с других они  уже снЯты,  опущены наземь,  ждут
погребениЯ, и  лишь  вокруг  немногих  стоЯт  родственники,  ибо большинство
мЯтежников люди нездешние, пришлые и  сражались  в разных отрЯдах, сойдЯсь в
единое  войско только здесь, перед  тем как  принЯть свой  последний  бой, а
сейчас каждый из них отделен, отъединен от других и пребывает в не выразимом
словами  одиночестве  смерти.  €исус  не  видит  отца, и  душа  его полнитсЯ
ликованием, но рассудок говорит: Џодожди, это еще не конец, а вот и конец --
на земле  простерт  тот, кого он  искал,--  крови почти нет, лишь разверстые
раны на запЯстьЯх и на ступнЯх -- и кажетсЯ, будто €осиф спит, но нет, отец,
ты  не  спишь,  никому  не удалось бы  уснуть,  когда  ноги  выворочены  так
неестественно, спасибо уж и за то, что комуто хватило милосердиЯ снЯть  тебЯ
с креста,  однако  казненных так много, что люди,  позаботившиесЯ о тебе, не
успели выпрЯмить раздробленные твои ноги.  ћноша  по  имени  €исус стоит  на
коленЯх  у  тела отца, плача,  хочет дотронутьсЯ до него и не смеет,  но вот
настает миг,  когда скорбь перебарывает  страх  смерти, и  тогда он обнимает
труп. Ћтец, отец, бормочет он, а рЯдом другой голос произносит:
     Ћх,  €осиф, муж мой,-- это подоспела обессиленнаЯ ЊариЯ, котораЯ начала
плакать еще издали,  потому что, еще издали заметив замершего сына,  понЯла,
что ее  ожидает. Ђ теперь  плачет она еще неутешней и горше, ибо  разглЯдела
перебитые  ноги:  неизвестно ведь,  утихают ли после  смерти  те  муки,  что
испытывал  человек  при  жизни,  особенно  в  последние  ее  минуты,  весьма
возможно, что  со  смертью в самом  деле кончаетсЯ все, но  никто  не  может
утверждать наверное, что памЯть о страдании, хоть несколько часов по крайней
мере,  не  живет  в том, что мы  называем  телом,  и  нельзЯ исключить,  что
разложение и  распад плоти -- это  единственный  способ  от  этих  страданий
избавитьсЯ. ЊариЯ так мЯгко и нежно, как никогда бы не решилась прикоснутьсЯ
к живому, попыталась поровней положить неестественно вывернутые ноги €осифа,
придававшие  ему  жутковатое  сходство  со   сломанной   куклой.  €исус   не
дотрагивалсЯ до  отца, только одернул задравшийсЯ  подол хитона,  который не
снЯли  с  него, поднимаЯ  на  крест, но  все равно  голени -- они с  какойто
особенной   пронзительностью   подчеркивают"   как   хрупко,   в   сущности,
человеческое тело,-- остались  открыты. Ѓерцовые  кости  перебиты,  и потому
ступни не  торчат вверх, а поникли, открываЯ раны на лодыжках, куда на запах
крови слетелись рои мух.
     ‘топтанные и запыленные сандалии €осифа, валЯвшиесЯ у подножиЯ толстого
дерева,  гибельным плодом которого  был он недавно, так  и  остались бы там,
если б €исус, следуЯ безотчетному порыву или повелению свыше, не протЯнул за
ними руку, чего ЊариЯ даже не  заметила, не подобрал их и не  сунул себе  за
поЯс,  словно  символическое наследство, причитающеесЯ ему  как первородному
сыну, ибо в  жизни многое и  важное начинаетсЯ  с  простого и  пустЯчного, и
недаром ведь до наших дней дожила поговорка: "‚ обуви отца и Я мужчина".
     ђимские солдаты, стоЯ чуть поодаль, наблюдали за  происходЯщим, готовые
пресечь призывы к мЯтежу или враждебные  действиЯ, если последуют таковые со
стороны тех,  кто  со стенаниЯми  и слезами хлопотал  над телами  казненных.
Ћднако люди  эти были настроены мирно или не  желали  до  поры  обнаруживать
своей враждебности и всего лишь читали свои заупокойные молитвы, переходЯ от
одного казненного к другому, и вот уж полных  два  часа,  как  над каждым из
покойников  звучали  слова  молитв  и  разрывались  одежды  --  слева,  если
оплакивалсЯ  родственник,  справа  --  если нет,  и  в  предвечерней  тишине
слышались голоса,  произносЯщие нараспев:  ѓосподи, зачем  понадобилсЯ  тебе
человек,  на что  сдалсЯ  тебе  сын  человеческий,  ведь жизнь  его  подобна
краткому  дуновению,  дни  человека, рожденного от женщины, мимолетней тени,
скоротечны  и  обильны  лишь  скорбЯми,  как  цветок  вырастает он  и так же
срезаетсЯ серпом жнеца, и исчезает он без следа, как тень. ‡атем, после того
как  признано  было  полное  ничтожество человека  пред Ѓогом, хор  загремел
громче и ликующе, чтобы напомнить …му о нежданном величии человека:
     ‚спомни,  насколько ты умалил его пред ангелами, но увенчал его славой.
Љогда же плакальщики приблизились к  телу незнакомого им €осифа, лежавшему с
самого краЯ, последним  в рЯду сорока казненных, они  хоть и  заторопились с
отпеванием, но плотник все же унес в иной мир все, что требовалось обычаем и
‡аконом,  а  объЯснЯлась  торопливость  тем,  что  ‡акон  этот не  позволЯет
оставлЯть распЯтых без погребениЯ  до следующего утра, солнце между  тем уже
клонилось к западу,  и скоро уже начнет смеркатьсЯ. €исусу по  молодости лет
не нужно было в знак скорби разрывать на себе одежды, но голос его, тонкий и
подрагивающий, взмывал  над  голосами других,  выпеваЯ славословие  ѓосподу.
ђаспростертый на земле €осиф если еще страдает от боли в пронзенных гвоздЯми
ступнЯх  и запЯстьЯх, то, наверно, слышит и слова о Ѓожьей  справедливости и
теперь уж несомненно узнает, какое место занимала она в его жизни,-- теперь,
когда ни  от справедливости  этой,  ни  от самой  жизни ждать ему  более  не
приходитсЯ ничего. Ћтпели; теперь надо приступать к погребению, но казненных
так много, а ночь  уже  так близка, что  нет решительно  никакой возможности
обеспечить каждого  отдельным местом последнего упокоениЯ, то  есть выкопать
каждому могилу, опустить в нее облаченного  в  саван  усопшего, заложить  ее
круглым камнем -- нечего и думать  об этом. € ограничились тем, что выкопали
длинный ров, где всем хватило места,  и сделано так не в первый и, поверьте,
не в последний раз, и трупы опустили в братскую могилу такими, как нашли их,
и €исусу тоже дали заступ, и он работал усердно и наравне со взрослыми,  ибо
хотел,  чтобы исполнилось пророчество  о  том,  что человек будет погребен в
могиле, вырытой сыном человеческим, но сам он останетсЯ без погребениЯ.
     Џусть слова  эти, на первый взглЯд  кажущиесЯ  загадочными,  не обратЯт
ваши помыслы к метафизическим размышлениЯм, ибо смысл их очевиден и обыден и
значат  они  всего  лишь,  что того  человека, который  останетсЯ  на  земле
последним, некому будет класть в эту землю.
     ћношу ждет инаЯ судьба --  не  на нем  иссЯкнет род  человеческий,  еще
много  тысЯчелетий будут люди  рождатьсЯ и умирать,  и если верно присловье,
что человек человеку волк, то у нас есть все основаниЯ считать, что пребудет
он ему и палачом и могильщиком.
     ‘олнце уже перевалило за  склон горы. ’емные низкие тучи спустились над
долиной  €орданской, медленно  поползли  к западу,  словно  последние  лучи,
заливаЯ багрЯнцем верхнюю кромку, притЯгивали их к себе.
     ‚друг похолодало  -- похоже, ночью будет дождь, хоть это  и редкость  в
такое времЯ года.  ‘олдаты ушли, торопЯсь  засветло дойти  до  лагерЯ, куда,
должно   быть,  уже   воротились   их   посланные  в  Ќазарет   на  разведку
однополчане,-- такой вот слаженностью действий и отличаетсЯ регулЯрнаЯ армиЯ
от взбунтовавшейсЯ толпы, и результат этого отличиЯ налицо:  тридцать девЯть
человек, взЯтых с бою,  распЯты на столбах, а сороковой, беднЯга, хоть ни  в
чем и не  виноват, попал  под  горЯчую руку и тоже поплатилсЯ жизнью, вот уж
истинно -- в чужом пиру  похмелье. †ители ‘епфориса сейчас отправЯтсЯ искать
в сожженном городе место длЯ ночевки, а  поутру  каждаЯ  семьЯ  пороетсЯ  на
пепелище  своего дома,  посмотрит, не пощадил ли огонь чегонибудь из скарба,
чтобы было с чем начинать жить на  новом месте, ибо римлЯне пока не позволЯт
отстроить город заново -- рано еще,  пора  не  пришла. ЊариЯ и €исус --  две
тени в  лесу,  где у  деревьев нет ни ветвей, ни листьев; два страха, друг в
друге ищущие мужества, и мать за руку притЯгивает сына к себе, а  от черного
неба  присмотра не жди, а  лежащие в  земле мертвецы  того  и  глЯди ухватЯт
живых, остановЯт их.  ‡аночуем  в городе,  сказал  €исус, а ЊариЯ  ответила:
ЌельзЯ, братьЯ твои дома одни и есть хотЯт. Њать и сын едва различают землю,
по  которой  ступают, но  вот,  много  раз  споткнувшись  и  один раз  упав,
выбрались  они наконец  на дорогу, руслом пересохшей реки бледно светившуюсЯ
во  тьме.  Љогда осталсЯ  позади ‘епфорис, началсЯ дождь --  первые  тЯжелые
капли с мЯгким стуком упали в густую дорожную пыль, котораЯ  уже очень скоро
под хлещущими с неба струЯми  превратилась в грЯзь, и Њарии с сыном пришлось
разутьсЯ, чтобы не  завЯзить  в  ней сандалии.  Ћни идут  молча,  мать своим
платком прикрыла сыну голову, и сказать им друг другу нечего, и, быть может,
в головах обоих проноситсЯ смутнаЯ мысль: не умер €осиф, вот вернутсЯ они --
и найдут  его дома, где он, как умеет, обихаживает детей, и он спросит жену:
Љто  это  вам позволил  без спросу идти в  город?-- и на  глаза  Њарии вновь
навернулись слезы, но это уже не только от скорби и горЯ, но и от неизбывной
усталости,  от  безжалостного дождЯ, от нескончаемой ночи.  Ќет, все слишком
черно и мрачно, чтобы поверить, будто €осиф  жив. Ќастанет день, и ктонибудь
расскажет вдове о великом чуде в ‘епфорисе, где обтесанные длЯ казни  столбы
пустили новые  корни и оделись новой листвой, и "чудо"  употреблено здесь не
длЯ  красного  словца, вопервых,  потому  что  римлЯне, вопреки обыкновению,
уходЯ, не увезли столбы с собой, а вовторых, потому что не бывает так, чтобы
спиленные с верхушки и  с комлЯ стволы еще сохранили в себе жизненные соки и
ростки, которые могли бы  превратить  уродливые  окровавленные  деревЯшки  в
живые  деревьЯ.  ќто  кровь  мучеников, говорили люди верующие,  это  дождь,
возражали маловеры, но ни  пролитаЯ  кровь, ни  хлещущаЯ с небес вода раньше
почемуто  не  могли  заставить   зазеленеть  и  ожить  бесчисленные  кресты,
торчавшие  на  холмах  и в пустынЯх.  Ќикто лишь не осмелилсЯ  сказать,  что
случилось это по воле ѓоспода, и не  осмелилсЯ не потому лишь, что волЯ эта,
какова бы ни  была  она, непостижна разуму, но также и потому,  что никто не
мог  бы  доходчиво и  толково объЯснить, чем это распЯтые в ‘епфорисе  лучше
всех  прочих,  за  какие  такие  особые  заслуги сподобились они  невиданной
небесной благодати, ЯвлЯть которую склонны скорее  Языческие  боги. €  долго
еще  простоЯт  там эти деревьЯ, и сотретсЯ наконец  памЯть  о  том,  что  же
произошло, и тогда люди, всему на свете желающие дать объЯснение -- истинное
или мнимое,-- придумают множество историй, поначалу еще имеющих хоть какоето
отношение к событиЯм действительным, а потом все дальше и  дальше  отходЯщих
от  них,  все  больше и больше  терЯющих с ними самомалейшую свЯзь и наконец
превращающихсЯ просто в легенду. € настанет день, когда выйдет деревьЯм этим
срок  жизни, когда  срубЯт их,  а  потом захотЯт  проложить по  этому  месту
автомагистраль,   выстроить   школу,   жилой   дом,   торговый   центр   или
долговременную огневую точку, и пригонЯт сюда экскаваторы, которые вгрызутсЯ
в  землю и выбросЯт на поверхность ее, на  белый свет, останки тех,  кто две
тысЯчи лет назад  в землю эту был положен, и даруют им в определенном смысле
вторую жизнь. ЏоЯвЯтсЯ  антропологи, и  профессор анатомии,  изучив скелеты,
сообщит  пораженному  миру,  что  в  те  далекие  времена  людей  распинали,
предварительно перебив  им ноги. € мир, раз уж нельзЯ будет отнЯть у ученого
научных  заслуг  и  объЯвить  лжеученым,  возненавидит  его  из  соображений
эстетических.
     Љогда ЊариЯ с €исусом, вымокшие до нитки,  продрогшие до костей,  с ног
до  головы вымазанные жидкой грЯзью,  пришли домой, то обнаружили,  что дети
обихожены лучше, чем можно было ожидать,-- благодарЯ заботам старших, €акова
и ‹изии,  которые,  понимаЯ, что ночь  будет студеной,  сообразили  развести
огонь в очаге и сгрудились у него вместе с маленькими, пытаЯсь унЯть сосущую
пустоту внутри теплом, идущим снаружи. “слышав стук в ворота, €аков отворил,
а дождь  в эту ми нуту превратилсЯ в сущий ливень,  и, когда ЊариЯ с €исусом
вошли, вода хлынула с них на пол ручьЯми.  „ети глЯдели на мать, на старшего
брата и, когда  дверь закрылась, понЯли, что отец не придет, но все же €аков
спросил:  Ђ  отец? ѓлинЯный пол медленно впитывал воду,  капавшую с насквозь
промокших одежд, в тишине слышно было, как постреливают в очаге сырые дрова,
дети смотрели на мать. Ђ отец?-- снова спросил €аков.
     ЊариЯ уже открыла рот, чтобы ответить,  но  роковое слово тугой удавкой
сдавило ей горло,  и вместо нее должен был сказать €исус: Ћн умер, и, сам не
вполне  сознаваЯ, что делает,  или как  непреложное доказательство того, что
отец не придет больше никогда, достал изза поЯса мокрые сандалии, показал их
детЯм: ‚от. Ќа глаза ’ех, кто постарше, и так уж  навернулись слезы, но лишь
при виде  этих сандалий полились они понастоЯщему,  и поднЯлсЯ  неутешный  и
всеобщий  плач.  ‚дова  не  знала,  которого из девЯти своих  детей  утешать
первым, и,  вконец  обессилев, повалилась на колени, а дети  ринулись к ней,
окружили и повисли живой гроздью винограда, который и  давить не надо, чтобы
брызнула из него прозрачнаЯ кровь слез. Ћдин €исус оставалсЯ на ногах и  все
прижимал отцовы сандалии к груди в смутном предчувствии, что когданибудь  он
их наденет. „ети между  тем постепенно отступали  от матери:  сперва те, кто
постарше, движимые той стыдливостью, котораЯ велит горевать в одиночку, а за
ними --  и младшие, которые еще не могли постичь и  осознать  в полной мере,
какаЯ беда на них свалилась, а просто плакали, потому что у старых и у малых
глаза всегда на мокром месте, даже когда чувства их еще не развились или уже
омертвели.  Ђ  ЊариЯ все стоЯла  на коленЯх посреди комнаты,  словно ожидала
решениЯ своей участи или приговора, но тут вдруг пробрал ее с ног до  головы
озноб, она вспомнила,  что всЯ мокраЯ, и тогда поднЯлась, достала из сундука
старую, много раз  чиненную  мужнину рубаху  и подала  ее €исусу, сказав при
этом:  ЏереоденьсЯ и  сЯдь к огню поближе. Џотом подозвала  дочерей, ‹изию и
‹идию, велела им держать  циновку  на манер занавески, переоделась, зайдЯ за
нее, в сухое сама и принЯлась стрЯпать ужин  из скудных припасов, нашедшихсЯ
в доме. €исус, согревшись у очага,  сидел в отцовской рубахе  до пЯт, рукава
которой были ему длинны,  и уж конечно  в  других  обстоЯтельствах  братьЯ и
сестры не преминули бы начать над ним смеЯтьсЯ -- больно уж смешно он в  ней
выглЯдел,--  но сегоднЯ не осмелились, и не  только потому, что в дом пришла
беда: нет, показалось им, будто старший их брат вдруг както разом повзрослел
и  словно бы даже  прибавил в росте,  и это ощущение еще усилилось, когда он
степенными,  размеренными  движениЯми  подвинул  поближе  к  огню  отцовские
сандалии, хотЯ в действиЯх его не было ни  проку,  ни  смысла, ибо €осифу те
сандалии были уже  ни к чему. €аков, следующий за  ним по возрасту, подсел к
брату, тихонько спросил:  Ђ  что  же  с отцом нашим?  …го  распЯли  вместе с
мЯтежниками, так же вполголоса ответил  €исус.  Ђ за  что? Ќе знаю, их  было
сорок человек,  и среди них отец. Њожет,  и он тоже? —то? ’оже мЯтежник?  „а
нет, он всегда сидел дома, делал свое дело. Ђ осла нашли? Ќет, ни живого, ни
мертвого.  ЊариЯ  тем временем  сготовила  ужин,  все  уселись  в  кружок  и
принЯлись  есть  из одной  большой чашки. Џод  конец  самые  маленькие стали
клевать носом, и, как ни были они возбуждены, усталое тело требовало отдыха.
‚доль задней стены раскатали циновки длЯ мальчиков, а дочерей ЊариЯ положила
по обе стороны от себЯ, чтоб никому  не было обидно. ‚ дверную щель со двора
дуло,  но  в  доме было душно  --  шел  жар  от еще не остывшего  очага и от
притулившихсЯ друг к другу детей, и семьЯ, повздыхав  и повсхлипывав,  стала
засыпать,  и ЊариЯ подала остальным пример, сдержала слезы  --  и чтобы дети
уснули  поскорей,  и чтобы остатьсЯ наедине  со своим горем, вглЯдетьсЯ в то
будущее,  которое  сулила ей жизнь без мужа да с девЯтью детьми на руках. Ќо
хоть мысли крутились в голове,  и болела душа,  а ко всему безразличное тело
не могло противитьсЯ сну. ’еперь спали все.
     ѓлубокой ночью  чейто  стон  разбудил Њарию.  Ћна  подумала  было,  что
простонала  сама,  во  сне, но стон прозвучал снова, и  на этот раз  громче.
Ћсторожно, чтобы не потревожить дочек, приподнЯлась, оглЯнулась по сторонам,
но светильник горел так  тускло,  что  мальчиков  она не увидела.  Љто же из
них?--  подумала она, хотЯ  сердце  уже  подсказало  ей, что  стонал  €исус.
Ѓесшумно  встала,  снЯла  висевшую  у  притолоки  коптилку,  поднЯла  ее над
головой, чтобы свету было больше, оглЯдела спЯщих сыновей: €исус  мечетсЯ  и
бормочет, словно его  мучает кошмар, и, конечно, ему снитсЯ отец, рано в его
годы  видеть  то,  что  видел он  сегоднЯ,--  смерть,  кровь,  пытку.  ЊариЯ
подумала, что надо бы разбудить его, прекратить это мучение, но делать этого
не стала, не  хотела, чтобы  сын рассказал ей свой сон, и тотчас позабыла об
этом, заметив на ногах €исуса отцовские сандалии. ќто вывело  ее из себЯ  --
что за дурацкаЯ мысль, что за неуважение --  надеть их, да  еще в самый день
его смерти! Ћна повернулась к циновке, не знаЯ уж, что и думать: быть может,
€исус оттого,  что лег спать в  отцовой рубахе  и сандалиЯх, следовал во сне
роковой стезей €осифа, повторЯЯ  весь его путь от порога до креста, и, стало
быть, вошел в мир мужчин, к которому и так принадлежал по Ѓожьему ‡акону, но
где  теперь получал новые  права --  право  наследства,  пусть  даже все оно
состоЯло из ветхой рубахи да стоптанных сандалий, и право снов, пусть даже в
снах  этих увидЯтсЯ ему последние  шаги  отца по земле. Ќе думала ЊариЯ, что
€исусу может снитьсЯ чтото иное.
     “тро  выдалось Ясным,  с безоблачного неба жгло и сиЯло солнце, и можно
было не опасатьсЯ нового дождЯ.
     ЊариЯ  вышла из дому рано, вместе с теми сыновьЯми, кто по возрасту уже
ходил в  школу, и  с €исусом, который, как уже было  сказано, обучение  свое
окончил. Ћна отправилась в синагогу сообщить о смерти мужа и о  том, в сколь
тЯжких обстоЯтельствах она оказалась после того, как над телом €осифа, как и
над прочими несчастными, прочитали заупокойные молитвы, и, хотЯ и место было
неподходЯщим, и времени на это мало, по числу этих молитв и по содержанию их
можно  было сказать,  что проводили мужа  в последний путь, как велит обрЯд.
‚озвращаЯсь домой в сопровождении старшего, подумала ЊариЯ, что вот  удобный
случай спросить его, зачем надел  он отцовы  сандалии, но  в самый последний
миг удержалась, боЯсь смутить сына: скорей всего, €исус не  сумеет объЯснить
ей  это  и, смутЯсь, почтет себЯ в глазах матери униженным своим  поступком,
ибо поступок этот никак нельзЯ  вывести из обыденных причин, вроде того, что
мальчик проснулсЯ ночью и, почувствовав голод, поднЯлсЯ и съел ломоть хлеба,
а  будучи  застигнут за этим, на голод этот мог бы и сослатьсЯ, но историЯ с
сандалиЯми в эти рамки не укладывалась, если не считать, что мучил  его иной
голод, о котором нам с вами знать не  дано. ’ут Њарии в голову пришла другаЯ
мысль: €исус отныне  -- старший  в  роду  и  в  доме,  а  потому  она, мать,
зависЯщаЯ от него  теперь, решила, что  правильно будет выказать ему должное
уважение и подобающее внимание и спросить, что за сон мучил его  ночью. ’ебе
отец снилсЯ?--  спросила она,  но  €исус притворилсЯ, что  не слышит, и даже
отвернулсЯ, однако мать  повторила настойчиво: Ћтец?-- и не ожидала, что сын
сначала ответит: „а, и тотчас, следом:
     Ќет, и  что  в глазах  у  него  поЯвитсЯ  такое выражение, будто  вновь
предстал ему казненный €осиф. Ћни некоторое времЯ шли молча, а когда вошли в
дом, ЊариЯ села прЯсть, подумав,  что  теперь,  пожалуй, надо  будет,  чтобы
прокормить детей, работать больше,  отдаваЯ часть на продажу, раз  уж есть у
нее умение и ремесло.
     €исус  же, взглЯнув  на небо, убедившись, что погода попрежнему хороша,
подошел к отцовскому  верстаку,  стоЯщему под навесом, и стал одну за другой
осматривать начатые и неоконченные поделки, а потом -- инструменты, и сердце
Њарии исполнилось ликованиЯ при виде того, с какой ответственностью сын ее с
первого  днЯ отнессЯ к  новым своим обЯзанностЯм. Љогда  вернулись из  школы
младшие и началась общаЯ трапеза, лишь очень зоркий взглЯд  заметил бы,  что
всего несколько часов назад  семьЯ оплакивала потерю  своего  главы,  мужа и
отца, и если черные брови €исуса,  сурово сведенные над переносьем, выдавали
тайную  думу, то остальные, включаЯ Њарию, казались  спокойны  и безмЯтежны,
ибо  сказано:  ѓорько  плачь и  стенай  от душевной муки, соблюдай траур  по
усопшему день или  два, смотрЯ  по тому,  кем  приходилсЯ  он тебе, ибо  так
положено меж  людьми,  а потом утешьсЯ  в своей  печали,  и еще сказано:  Ќе
вверЯй сердце свое скорби, но отгонЯй ее, помни, что и ты в свой срок уйдешь
туда,  откуда нет  возврата,  и ничем уже не поможешь  ты покойному, себе же
причинишь  вред.  ‘меЯтьсЯ  еще рано,  но  придет времЯ  и  смеху,  ибо  дни
сменЯютсЯ днЯми, и чередой идут времена года,  и лучший наказ  дает нам всем
…кклесиаст,  похваливший веселие, потому что нет  лучшего  длЯ человека  под
солнцем, как есть,  пить и веселитьсЯ; это сопровождает его  в трудах во дни
жизни  его, которые дал ему Ѓог под  солнцем. Ѓлиже к вечеру €исус с €аковом
забрались на  крышу и заделали соломой, залепили глиной щели, сквозь которые
целую ночь капала вода, и  не стоит удивлЯтьсЯ  тому, что мы в свое времЯ не
упомЯнули о таких низменных и  бытовых подробностЯх  нашей повседневности,--
смерть  человека,  виноват он  или нет, всегда должна преобладать  над  всем
прочим.
     € опЯть  наступила ночь,  предшествуЯ  рождению  нового  днЯ, и  семьЯ,
отужинав чем Ѓог послал, улеглась на циновки, отошла ко сну. Џеред рассветом
ЊариЯ  проснулась  в страхе, но не от дурного сна -- он привиделсЯ €исусу, и
тот, надрываЯ душу, застонал, заплакал так громко, что разбудил даже старших
детей,--  малышито  в  невинности   своей  спали  попрежнему  крепко.  ЊариЯ
бросилась  к €исусу,  который, вскинув  и  выставив  перед собой руки, будто
отбивалсЯ  или  заслонЯлсЯ от  занесенных  мечей, от уставленных  копий,  но
движениЯ его постепенно замирали, словно нападавшие  оставили его или  жизнь
иссЯкла. Ћн открыл глаза,  крепко вцепилсЯ в склонившуюсЯ  над ним мать, как
если  бы не был  почти  взрослым,  главой  семьи, мужчиной:  он плачет,  как
испуганный  ребенок, и  мы,  дурни,  не  хотим  признавать, что изболевшеесЯ
сердце успокаиваетсЯ слезами.
     —то с тобой, что  с  тобой?--  с тревогою повторЯла ЊариЯ,  но €исус не
отвечал -- не хотел или не мог, ибо рот  его был сведен судорожной гримасой,
и вот уж в нейто нет ничего детского. ‘кажи, что тебе приснилось, настаивала
ЊариЯ и  подсказала,  торЯ  сыну  дорогу: Ћтец,  да?  Ќо €исус, резко мотнув
головой, разжал пальцы,  откинулсЯ на циновку:  Ќичего, ничего, ложись,-- и,
показав на братьев: Џусть  спЯт, все хорошо. ЊариЯ вернулась на свое  место,
между  двумЯ дочерьми,  но,  пока  совсем не рассвело,  лежала  с  открытыми
глазами, чутко  прислушиваЯсь  и  каждую  минуту  ожидаЯ,  что  страшный сон
повторитсЯ, и  что же это за сон такой, от которого сын впал  в такую тоску,
но все  было тихо. Ќе подумала  она,  что  сын мог  вообще не сомкнуть глаз,
чтобы не  привиделось опЯть то страшное, а размышлЯла о том, что первенец ее
всегда спал  крепко и  покойно и  что кошмары  стали мучить  его лишь со днЯ
смерти отца.
     ѓосподи, взмолилась она, пусть не  приснитсЯ ему это еще раз, и здравый
смысл, успокаиваЯ ее,  подсказывал, что сны нельзЯ ни передать,  ни получить
по наследству,  но  было  это  заблуждением,  ибо  людЯм  нет  необходимости
пересказывать друг другу свои сны, чтобы детЯм снилось то же и в те же часы,
что  и  отцам.  Ќаконец  занЯлась  зарЯ, осветилась  щель  в  двери.  ЊариЯ,
забывшаЯсЯ  сном под  утро, открыла глаза и увидела, что место €исуса пусто.
ѓде  же он?-- подумала она,  вскочила, открыла  дверь,  выглЯнула  наружу  и
увидела сына,-- обхватив  голову руками, локти уперев в колени,  он недвижно
сидел под навесом на куче соломы. „рожа от утренней прохлады, но также, хоть
и не отдаваЯ себе в этом отчета,  от того, каким одиноким показалсЯ ей  сын,
она приблизилась к нему, спросила: ’ебе нездоровитсЯ?-- и тот поднЯл голову:
Ќет,  Я здоров. ’огда что же с тобой такое? ‘ны. ‘ны?  ‚ерней, один сон,  он
снилсЯ мне и прошлой ночью, и нынешней. ’ы видел отца на кресте? џ же сказал
тебе, что нет, Я его не видел. ’ы сказал, что тебе снилсЯ отец. ‘нилсЯ, но Я
его не  видел,  но  точно  знаю,  что  он был рЯдом. —то  же такое  страшное
привиделось тебе? €исус ответил не сразу, поглЯдел на мать растерЯнно, а она
почувствовала, будто чьито пальцы стиснули ей сердце: ее сын, ее первенец, с
еще детским лицом,  с  покрасневшими от  бессонной ночи  глазами,  с  первым
нежным  пушком  над  губой  и  вдоль  щек,  сидел  перед  нею,  и  свЯзь  их
нерасторжима вовек.
     ђасскажи мне все, попросила она,  и  он наконец заговорил: ‘нилось мне,
что Я в какомто городе, но это не Ќазарет, а со  мной  и ты и не ты,  потому
что у той  женщины, что  во  сне  была моей  матерью,  другое лицо, а вокруг
другие юноши, моего возраста, а  сколько их числом, не помню, и их матери, и
всех нас собрали на площади, и мы ждем солдат,  которые нас убьют, и они все
ближе и ближе, но мы их не видим, только слышим, как стучат по дороге копыта
их коней, но  мне почемуто не страшно, Я знаю, что это всего лишь дурной сон
и  больше ничего, но  вдруг  сознаю, что вместе с  солдатами идет и отец,  и
оборачиваюсь к тебе, ища  защиты, хоть и не уверен, что это ты, а все матери
уходЯт прочь, и мы остаемсЯ одни, только мы уже не юноши, а совсем маленькие
дети, Я лежу на земле  и плачу, и остальные тоже ревут, хотЯ только мой отец
идет с солдатами,  и  мы  все  глЯдим  в проулок, что ведет  на  площадь,  и
понимаем, что они  вотвот поЯвЯтсЯ, и  ждем, а их  нет и нет,  хотЯ шаги все
ближе, вотвот, вотвот, а  их все нет, и тут Я вижу, что Я такой, как сейчас,
но  нахожусь внутри маленького ребенка,  и он  --  это тоже Я,  и пытаюсь  с
неимоверным  трудом из него вылезти, но точно  свЯзан по рукам и ногам, и  Я
зову тебЯ на  помощь,  зову отца, который ищет менЯ убить, и тут просыпаюсь.
’ак было и в эту ночь, и в  прошлую. ЊариЯ задрожала от ужаса, едва лишь сын
начал  рассказывать, и  значение сна было  ей невнЯтно: она понимала только,
что  сбылись  наихудшие ее  опасениЯ  -- вопреки  всЯкому здравому смыслу  и
доводам  разума €исус унаследовал свой  сон от  €осифа,  может, и были между
этими снами различиЯ, но суть в том, что отцу и сыну, каждому на своем месте
и  в свое времЯ,  снилось одно и то же. € еще сильней  ужаснулась она, когда
€исус  спросил: Ђ что за сон снилсЯ  отцу всЯкую ночь?  Ќу, у  любого бывают
дурные сны. Ќетнет,  ты знаешь, о чем Я.  Ќе знаю, он мне его не рассказывал
никогда. ’ы  не должна скрывать  правду от менЯ,  Я  ведь твой сын. Ќе нужно
тебе знать о нем, это не к добру.
     Љак можешь ты судить  о том, что длЯ  менЯ к добру, что к худу? Џочитай
мать свою. џ твой  сын, Я чту тебЯ, но  ты сейчас таишь от менЯ  то, от чего
зависит моЯ жизнь.
     Ќе заставлЯй менЯ говорить. Ћднажды Я спросил отца, что значит его сон,
и он сказал,  что ни мне не дано задать  ему  все вопросы, ни ему -- сыскать
все ответы. ‚от и довольствуйсЯ его  словами. Њне довольно было их, пока был
жив отец, но сейчас Я стал главой  семьи, Я ношу на плечах его  рубаху, а на
ногах  -- его  сандалии  и в наследство  получил  еще  и сон его,  и с  этим
достоЯнием Я могу уже выйти в  мир, но мне нужно знать, какой сон возьму Я с
собой.  ‘ын мой, но,  быть  может,  он  тебе  и  не приснитсЯ  больше. €исус
поглЯдел  на  мать, взглЯдом понуждаЯ и ее не отводить глаз,  и ответил так:
…сли  сегоднЯ ночью он мне не приснитсЯ, допытыватьсЯ больше  не  стану, но,
если приснитсЯ, поклЯнись, что расскажешь  мне все.  ЉлЯнусь, молвила ЊариЯ,
уж  не  знавшаЯ,  как защититьсЯ  от его  властной  настойчивости,  но  всей
изболевшейсЯ душой воззвала к  Ѓогу  беззвучной молитвой, котораЯ,  облекись
она  в  слова, звучала бы  так: ѓосподи, посылай мне этот  сон каждую  ночь,
пусть приснитсЯ  он мне даже  и в  смертный мой час, но сделай так, чтобы не
знал его сын  мой. ‘казал  €исус: ’ы  помнишь, что поклЯлась? ‘казала ЊариЯ:
Џомню, а про себЯ повторила свою мольбу.
     Ќо ѓосподь не внЯл ей.  Џришла ночь, прокричал  на заре черный петух, и
сон повторилсЯ, и морда первой  лошади показалась изза угла. ЊариЯ услышала,
как  застонал €исус,  но  не  подошла к его  изголовью,  а он, дрожа, весь в
испарине от страха, и не окликаЯ ее, знал, что она не спит.  —то же поведает
она мне?-- думал он, и думала, так и не приблизившись к его циновке, ЊариЯ:
     Љак  расскажу Я ему об этом?--  и  искала способ  рассказать не все.  Ђ
утром, когда поднЯлись, сказал €исус матери: џ вместе с тобой отведу братьев
моих  в синагогу, а потом мы уйдем  в  уединенное место, чтобы говорить  без
помехи. ‚се валилось  у бедной Њарии из  рук, покуда готовила она детЯм еду,
однако вино ее скорбей было уже  откупорено, и теперь надо было  выпить его.
ЋтведЯ младших  в  школу, мать и сын вышли  из городка и на  какомто пустыре
присели под оливой, и никто, кроме Ѓога, если тому случилось быть в то времЯ
в  тех краЯх, не мог слышать  их, а  о чем они говорили  между собой,  знают
камни, но камни, как известно,  молчат, даже когда стукнешь их друг о друга,
а уж в лоне земли  все слова превращаютсЯ в безмолвие. ‘казал €исус: €сполни
обещанное, и ЊариЯ без обинЯков ответила: Ћтец твой видел во сне, что вместе
с другими солдатами ищет убить тебЯ. ЊенЯ? ’ебЯ. ’ак ведь это же мой сон.
     „а, с  неожиданным облегчением подтвердила она, подумав про  себЯ,  что
все оказалось  проще,  чем представлЯлось, а вслух  добавила: ’еперь ты  все
знаешь, пойдемка  домой, а сны,  они  ведь как  тучи  -- придут  и уйдут, ты
просто очень любил отца,  вот и получил  от  него в наследство сон,  но отец
твой никогда бы тебЯ не убил, и, если бы даже по воле ѓоспода и занес бы над
тобою  руку, ангел  в  последнее  мгновенье руку его удержал бы, как было  с
Ђвраамом, когда  он  собиралсЯ принести  в  жертву  сына  своего, €саака. Ќе
говори, чего не знаешь, сухо прервал мать €исус, и ЊариЯ понЯла, что горькое
вино придетсЯ ей выпить до последней капли. ‘казала она: ‘огласись, сын мой,
что  ничто и никто не в силах противостоЯть воле ѓоспода, какова  бы ни была
она,  а  ѓосподь   может  пожелать  одно,   а  потом   --   совсем   другое,
противоположное, и мы с тобой перечить ему не  станем. ‘ этими словами она в
ожидании покорно сложила руки на коленЯх. ‘казал €исус:
     Ћтветишь на всЯкий мой вопрос? Ћтвечу, сказала ЊариЯ.
     ‘ какого  времени стал снитьсЯ  отцу этот сон?  Ћчень давно, много  лет
тому назад. ‘колько именно? ‘ тех пор, как ты родилсЯ. € каждую ночь снилось
одно и то же? Љаждую, но в  последнее времЯ он менЯ уже не будил, человек ко
всему привыкает. џ родилсЯ в ‚ифлееме, городе иудейском?
     „а. —то же случилось  при рождении моем такое, что отец мой стал видеть
во сне,  будто убивает  менЯ? ќто  было не  при рождении. Ђ когда? Ќесколько
недель спустЯ. €  что же произошло за  это времЯ? –арь €род послал избить  в
‚ифлееме всех младенцев от двух лет и ниже.  Џочему?  Ќе знаю. Ђ  отец знал?
Ќет. Ќо менЯ же  не убили?  Њы  спрЯтались в  пещере за городской чертой. ’о
есть менЯ не убили, потому что не нашли? „а. Ђ отец мой был воином? Ќикогда.
Ђ кто он  был? Ћн работал на строительстве •рама.  Ќе понимаю.  џ отвечаю на
твои вопросы.  …сли воины €рода не увидели менЯ,  если жили  мы за городской
чертой, если отец мой никогда не был воином, если ни за что не отвечал  и не
знал  даже,  по  какой  причине  €род  повелел  уничтожить всех  мальчиков в
‚ифлееме... ѓоворю тебе, не знал.
     ’ак  значит...  Ќичего  не значит,  если  тебе  больше  не о  чем  менЯ
спросить, мне больше нечего тебе ответить. ’ы чтото скрываешь от менЯ. €исус
замолчал, чувствуЯ, как,  водой в сухую землю, уходит из него властность,  с
которой говорил он, и одновременно в какомто  потаенном уголке  его сознаниЯ
зашевелилась некаЯ  мысль, котораЯ, даже не успев еще  принЯть окончательных
очертаний, была  гнусна  и  чудовищна. Џо склону холма перед ними  проходило
стадо овец с  пастухом, и  были  они  цвета земли,  будто землЯ двигаетсЯ по
земле.  Ќа  кротком лице  Њарии  поЯвилось удивленное  выражение: какой знак
подавали ей высокаЯ  фигура пастуха, знакомаЯ его походка и то,  что  спустЯ
столько  лет в этот самый  миг поЯвилсЯ он здесь, но  она  приглЯделась  и с
недоумением узнала в  пастухе соседа  из Ќазарета, такого  же  тощего, как и
полдюжины  овец,  которых  гнал он на выпас.  Ђ  в голове  €исуса мысль  тем
временем  обрела  форму,   попросилась  наружу,  но  Язык  не  поворачивалсЯ
произнести  слова, в которые она облеклась, и  все же, самого себЯ робеЯ, он
сказал: Ћтец знал, что  младенцев перебьют. Ћн  не спросил,  и  Њарии, стало
быть, не было нужды отвечать.  Љак узнал об этом отец?-- промолвил €исус,  и
вот теперь это был вопрос, и ЊариЯ сказала:
     Ћн строил •рам в €ерусалиме и слышал, как воины толковали между собой о
том,  что  будут делать.  Ђ потом? Џотом он поспешил  спасать тебЯ. Ђ потом?
Џотом подумал, что можно и не убегать, а спрЯтатьсЯ в пещере. Ђ потом?
     ‚от и все, воины €рода сделали то, за  чем их послали, и ушли. Ђ потом?
Ђ потом  мы вернулись в Ќазарет. € там ему  стал снитьсЯ этот  сон? ‚ первый
раз он увидел  его еще в пещере.  ђуки  €исуса взметнулись к лицу, словно он
хотел разодрать  щеки ногтЯми, из  груди вырвалсЯ неутешный вопль: Ћтец  мой
истребил младенцев  в  ‚ифлееме!  ’ы обезумел,  сын мой, это  сделали  воины
€рода. Ќет, женщина, их убил мой  отец, €осиф, сын €лии, ибо знал о грозЯщей
расправе, но не предупредил родителей,-- и теперь, когда все слова слетели с
его  уст, улетела  навек  и  надежда на  утешение.  €исус бросилсЯ наземь, с
плачем повторЯЯ:
     Ѓедные, бедные!-- и даже не  веритсЯ,  что  мальчик в тринадцать лет, в
том  возрасте, когда  себЯлюбие  столь понЯтно и простительно, так  потрЯсен
известием, которое, если  принЯть  в расчет все, что мы знаем  о современном
нам  мире, оставило бы равнодушными почти  всех. ‹юди, впрочем, неодинаковы,
есть среди них исключениЯ, и отраднейшее из всех -- этот мальчик, так горько
рыдающий изза давней ошибки,  совершенной его отцом, а быть может, по  себе,
если  он,  как  нам сдаетсЯ,  любил своего  дважды  виноватого  отца.  ЊариЯ
протЯнула  к нему  руку,  хотела дотронутьсЯ до  него, но  он  отпрЯнул:  Ќе
прикасайсЯ ко  мне, у менЯ  в душе рана.  €исус, сын  мой.  Ќе  называй менЯ
сыном, и на тебе  тоже лежит вина.  Ћтроки  лишены снисходительности и судЯт
слишком строго, ибо ЊариЯ была столь же невинна, как и убиенные младенцы, за
нашу сестру все решают мужчины,  пришел муж и сказал: „авай уйдем отсюда,  а
потом: Ќет, лучше  спрЯчемсЯ, и ничего не  объЯснил,  и,  конечно, надо было
спросить: —то это за  крики доносЯтсЯ оттуда? Ќо  ЊариЯ  ничем не  возразила
сыну,  хоть  ей так  легко было  бы доказать,  что ни в чем не виновата, ибо
вспомнила в тот миг о  распЯтом на кресте  €осифе, тоже убиенном безвинно, и
со слезами стыда почувствовала, что любит его сейчас больше, чем  любила при
жизни,  потому и не стала  оправдыватьсЯ:  не все ли равно,  за  какую  вину
взыщетсЯ? € сказала только:  Џойдем домой, мы уже обо всем поговорили, а сын
ответил ей: €ди, Я останусь.
     Љазалось, будто отбилась от стада овца, и пустырь стал пустыней, и даже
домики, разбросанные там  и  сЯм по склону, стали похожи на огромные  камни,
малопомалу врастающие в землю.  Љогда фигура Њарии растворилась в  пепельной
глубине долины, €исус, все тело которого было  объЯто  огнем и  будто потело
кровавым потом,  издал, стоЯ на  коленЯх,  кр