ак разве эта
кровать  не  принадлежит мне? Ќе сердись на менЯ, мой  дорогой,  мне  только
хотелось уснуть возле тебЯ, неожиданно поЯвитьсЯ перед тобою. Џрости мне эту
глупость.
     Ћна  как кошка прыгнула из постели, всЯ словно сиЯЯ в белом  муслине, и
села к ђафаэлю на колени.
     -- Ћ какой бездне ты говорил,  любовь моЯ? --  спросила она, и  лицо ее
принЯло озабоченное выражение.
     -- Ћ смерти.
     -- ’ы менЯ мучаешь, -- сказала она. -- …сть такие мысли, к которым нам,
бедным женщинам, лучше не обращатьсЯ, они нас убивают. Ћт силы ли это любви,
от недостатка ли мужества -- не знаю. ‘мерть  менЯ не пугает, --  продолжала
она со смехом. -- “мереть вместе с тобой, хотЯ бы завтра утром,  в последний
раз целуЯ тебЯ, было бы длЯ менЯ счастьем. Њне кажетсЯ, Я прожила  бы за это
времЯ больше столетиЯ. —то длЯ нас число дней, если в одну ночь, в  один час
мы исчерпали всю жизнь, полную мира и любви?
     --  ’ы права, твоими  милыми устами говорит само  небо.  „ай Я  поцелую
тебЯ, и умрем, -- сказал ђафаэль.
     -- —то ж, и умрем! -- со смехом отозвалась она. Ѓыло около девЯти часов
утра, свет  проникал сквозь щели жалюзи; его смЯгчал муслин занавесок, и все
же  были  видны  Яркие  краски  ковра  и обитаЯ шелком мебель, которой  была
уставлена спальнЯ, где почивали влюбленные. Љое-где искрилась  позолота. ‹уч
солнца скользнул  по  мЯгкому пуховому одеЯлу, которое среди  игр любви было
сброшено  на  пол.  Џлатье  Џолины,  висевшее  на высоком зеркале,  казалось
неЯсным призраком. Љрохотные туфельки  валЯлись далеко от  постели.  ‘оловей
прилетел  на подоконник; его щелканье и шелест крыльев,  когда он вспорхнул,
улетаЯ, разбудили ђафаэлЯ.
     -- …сли мне  положено умереть,  -- сказал он,  додумываЯ  то,  что  ему
пришло в голову во  сне,  -- значит, в моем организме --  в этой  машине  из
костей и мЯса, одушевленной моею  волей, что и делает  из менЯ личность,  --
имеютсЯ  серьезные  повреждениЯ.  ‚рачи  должны  знать симптомы  смертельной
опасности и могут мне сказать, здоров Я или болен.
     Ћн  посмотрел на спЯщую жену, котораЯ одной  рукой обнимала его голову,
выражаЯ и  во  сне  нежную заботливость  любви. Џрелестно раскинувшись,  как
ребенок, и повернувшись к  нему лицом, Џолина, казалось, все еще смотрела на
него,  протЯгиваЯ ему  красивые  свои  губы,  полуоткрытые чистым  и  ровным
дыханием. Њелкие,  точно фарфоровые,  зубки  оттенЯли  алость свежих уст, на
которых порхала улыбка; в  этот миг на ее лице  играл румЯнец,  и белизна ее
кожи была, если можно так выразитьсЯ, еще белее, чем в дневные часы, как  ни
были  полны  они  страсти.  ѓрациознаЯ  непринужденность ее  позы,  милаЯ ее
доверчивость придавали очарованию  возлюбленной прелесть  уснувшего ребенка;
даже  самые  искренние женщины  --  и  те  в  дневные  часы еще  подчинЯютсЯ
некоторым светским условностЯм, сковывающим  их наивные  сердечные излиЯниЯ,
но  сон  точно  возвращает их  к непосредственности  чувства,  составлЯющего
украшение  детского возраста.  Ћдно  из тех  милых  небесных  созданий,  чьи
движениЯ лишены всЯкой  нарочитости,  в  чьих глазах  не  сквозит  затаеннаЯ
мысль, Џолина ни от чего не краснела. …е профиль  отчетливо вырисовывалсЯ на
тонком батисте подушек; пышные кружевные оборки перепутались с растрепанными
волосами, придававшими ей задорный вид; но она заснула в минуту наслаждениЯ,
длинные ее ресницы были опущены, как бы защищаЯ взор  ее  от слишком  Яркого
света  или помогаЯ  сосредоточитьсЯ  душе,  котораЯ стремитсЯ  продлить  миг
страсти, всеобъемлющий, но скоротечный; ее розовое ушко,  окаймленное прЯдью
волос и  обрисовывавшеесЯ на фландрских кружевах, свело бы  с ума художника,
живописца,  старика, а  безумному, быть может, вернуло бы разум. ‚идеть, как
ваша  возлюбленнаЯ  спит  и  улыбаетсЯ  во  сне, уютно  прижавшись к  вам, и
продолжает любить  вас  в  сонном  забытьи, когда  всЯкое  творение  как  бы
перестает существовать, как  она  все еще протЯгивает  к вам уста, молчаливо
говорЯщие вам о последнем поцелуе; видеть женщину доверчивую, полунагую,  но
облаченную покровом любви и целомудренную среди беспорЯдка постели; смотреть
на разбросанные ее одежды,  на шелковый чулок, который она вчера длЯ вас так
торопливо сдернула;  на развЯзанный  поЯс, свидетельствующий  о  бесконечном
доверии  к  вам, -- разве это не  несказаннаЯ радость? ђазве  не целаЯ поэма
этот поЯс? †енщина, которую он  охранЯл,  больше не существует вне вас,  она
принадлежит вам, она  стала  частью  вас  самих. ђастроганный  ђафаэль обвел
глазами комнату, напоенную любовью, полную воспоминаний, где само  освещение
принимало сладострастные оттенки, и вновь обратил взор на эту женщину, формы
которой были чисты и юны, котораЯ и сейчас еще излучала любовь и, что важнее
всего,  всеми чувствами своими безраздельно  принадлежала ему.  Ћн хотел  бы
жить вечно.  Љогда его взглЯд упал на Џолину, она  тотчас же открыла  глаза,
словно в них ударил солнечный луч.
     -- „оброе  утро,  милый, -- сказала  она,  улыбаЯсь. --  Љак ты красив,
злодей!
     ќти две головы,  дыша прелестью, придаваемой им и любовью и молодостью,
полумраком  и  тишиной, представлЯли  собою божественную картину, очарование
которой преходЯще и принадлежит лишь  первым днЯм  страсти, как наивность  и
чистота свойственны  детству.  “вы, этим  весенним  радостЯм  любви,  как  и
улыбкам юного нашего возраста, суждено исчезнуть и жить лишь в нашей памЯти,
чтобы  по прихоти наших тайных  дум доводить нас до отчаЯниЯ или же веЯть на
нас утешительным благоуханием.
     --  ‡ачем ты проснулась? -- спросил ђафаэль. -- џ с таким  наслаждением
смотрел, как ты спишь, Я плакал.
     -- € Я тоже, -- сказала она, -- и Я плакала ночью, глЯдЯ, как ты спишь,
но плакала не слезами  радости. ‘лушай,  ђафаэль,  слушай! ‚о сне  ты тЯжело
дышишь,  что-то  отдаетсЯ  у тебЯ в груди,  и мне становитсЯ страшно. “ тебЯ
такой  же  короткий,  сухой кашель, как у  моего отца,  который  умирает  от
чахотки.  џ уловила признаки этой болезни по особому  шуму в твоих легких. Ђ
затем тебЯ лихорадило, Я  в этом уверена, --  у тебЯ  была влажнаЯ и горЯчаЯ
рука... „орогой мой... ’ы еще молод, --  добавила она, вздрогнув, --  ты еще
можешь выздороветь,  если, к  несчастью...  Ќо нет,  -- радостно воскликнула
она, -- никакого несчастьЯ нет: врачи говорЯт, что эта болезнь заразительна.
--  Ћбеими руками  обнЯла она ђафаэлЯ и поймала его дыхание тем  поцелуем, в
котором  впиваешь душу. -- џ не хочу жить до старости, -- сказала она. “мрем
оба молодыми и перенесемсЯ на небо со снопами цветов в руках.
     -- ’акие желаниЯ тешат нас, пока мы вполне здоровы, -- заметил ђафаэль,
играЯ волосами Џолины.
     Ќо тут он вдруг закашлЯлсЯ  тем глубоким и гулким кашлем, что как будто
исходит из гроба, зловещим кашлем, от которого больные бледнеют и их бросает
в  дрожь и  в пот,  --  до  такой  степени  напрЯгаютсЯ  у  них  все  нервы,
сотрЯсаетсЯ тело, утомлЯетсЯ спинной  мозг и наливаютсЯ тЯжестью кровеносные
сосуды. Ѓледный,  измученный,  ђафаэль медленно  откинулсЯ на подушку, -- он
ослабел  так, как  будто у него  иссЯкли последние  силы. Џолина  пристально
взглЯнула на него широко раскрытыми глазами  и замерла бледнаЯ, онемевшаЯ от
ужаса.
     -- Ќе  надо  больше  безумствовать,  мой ангел, -- наконец сказала она,
стараЯсь утаить от ђафаэлЯ свои ужасные предчувствиЯ.
     Ћна закрыла лицо руками,  -- перед глазами у  нее стоЯл  отвратительный
скелет смерти. ‹ицо ђафаэлЯ посинело, глаза ввалились, оно напоминало череп,
который извлекли из могилы  с научной целью. Џолине вспомнилось восклицание,
вырвавшеесЯ  вчера у ‚алантена,  и она  подумала: "„а,  есть бездны, которых
даже любовь не преодолеет. Ќо тогда ей нужно похоронить там себЯ".
     Ћднажды  мартовским  утром,  спустЯ несколько  дней после этой  тЯжелой
сцены,  ђафаэль находилсЯ  у себЯ в  спальне, окруженный  четырьмЯ  врачами,
которые  посадили  его в  кресло у  окна, поближе  к  свету, и по  очереди с
подчеркнутым  вниманием  щупали  пульс,  осматривали  его  и  расспрашивали.
Ѓольной  старалсЯ  угадать их  мысли,  следил  за каждым  их  движением,  за
малейшей  складкой,  поЯвлЯвшейсЯ  у них  на  лбу. ќтот  консилиум  был  его
последней надеждой. ‚ерховный суд должен был вынести ему приговор: жизнь или
смерть. „лЯ того  чтобы  вырвать у человеческой науки ее последнее слово,  и
созвал ‚алантен  оракулов  современной  медицины.  ЃлагодарЯ его богатству и
знатности  сейчас  перед  ним  предстали  все  три системы,  между  которыми
колеблетсЯ человеческаЯ мысль. ’рое из этих докторов,  олицетворЯвшие борьбу
между спиритуализмом, анализом и некиим насмешливым эклектизмом,  принесли с
собой  всю   философию  медицины.  —етвертый   врач   был   Ћрас   ЃьЯншон<a
href="#s71">[*]</a>,  всесторонне  образованный   ученый,  с  большим  будущим,
пожалуй,  крупнейший  из  новых  врачей,  умный  и   скромный  представитель
трудолюбивой   молодежи,  котораЯ  готовитсЯ   унаследовать   сокровища,  за
пЯтьдесЯт лет собранные Џарижским университетом, и,  быть может, воздвигнет,
наконец,  памЯтник  из   множества   разнообразных  материалов,  накопленных
предшествующими  веками. „руг маркиза и  ђастиньЯка,  он уже несколько  дней
лечил ђафаэлЯ, а теперь помогал ему отвечать на вопросы  трех профессоров  и
порой   с   некоторой  настойчивостью  обращал  их  внимание  на   симптомы,
свидетельствовавшие, по его мнению, о чахотке.
     -- ‚ы, вероЯтно, позволЯли себе  излишества, вели рассеЯнную жизнь? €ли
же  много  занимались умственным  трудом?  -- спросил  ђафаэлЯ один  из трех
знаменитых докторов,  у  которого высокий  лоб,  широкое лицо и внушительное
телосложение,  казалось,  говорили  о  более  мощном  даровании, чем  у  его
противников.
     -- ’ри года занЯл у  менЯ один обширный  труд, которым вы,  может быть,
когда-нибудь займетесь, а потом Я решил истребить себЯ, прожигаЯ жизнь...
     ‚еликий врач в знак  удовлетворениЯ кивнул головой, как бы  говорЯ:  "џ
так  и знал! " ќто был знаменитый Ѓриссе, глава органической школы, преемник
наших  Љабанисов и наших  Ѓиша,  один из  тех  позитивных, материалистически
мыслЯщих  умов, которые  смотрЯт на всЯкого  человека  как  на существо, раз
навсегда определившеесЯ, подчиненное исключительно законам своей собственной
организации, так что длЯ них причины нормального состоЯниЯ здоровьЯ, а равно
и смертельных аномалий, всегда очевидны.
     Џолучив ответ, Ѓриссе молча посмотрел на человека среднего роста, своим
багровым  лицом и горЯщими  глазами напоминавшего  античных сатиров, -- тот,
прислонившись  к углу  амбразуры,  молча и внимательно  разглЯдывал ђафаэлЯ.
—еловек  экзальтированный  и верующий, доктор Љамеристус, глава  виталистов,
выспренний   защитник  абстрактных  доктрин   ‚ан-ѓельмонта,  считал   жизнь
человеческую некиим высшим началом, необъЯснимым феноменом, который глумитсЯ
над хирургическим ножом, обманывает хирургию, ускользает от медикаментов, от
алгебраических иксов,  от анатомического изучениЯ  и издеваетсЯ  над  нашими
усилиЯми, -- считал своего  рода пламенем, неосЯзаемым  и невидимым, которое
подчинено  некоему божественному закону и  нередко продолжает гореть в теле,
обреченном, по общему мнению,  на скорую смерть, а  в то же времЯ угасает  в
организме самом жизнеспособном.
     ‘ардоническаЯ  улыбка  играла  на устах у третьего -- доктора  Њогреди,
чрезвычайно умного,  но крайнего скептика и насмешника, который верил только
в скальпель, допускал вместе с Ѓриссе,  что человек цветущего здоровьЯ может
умереть, и признавал вместе  с Љамеристусом, что человек может жить  и после
смерти. ‚ каждой теории он признавал  известные достоинства, но  ни  одну из
них  не принимал,  считаЯ  лучшей медицинской  системой -- не иметь  никакой
системы   и   придерживатьсЯ  только   фактов.  Џанург   в   медицине,   бог
наблюдательности,  великий исследователь  и  великий насмешник,  готовый  на
любые, самые отчаЯнные попытки, он рассматривал сейчас шагреневую кожу.
     -- Њне очень  хотелось бы самому  понаблюдать  совпадение, существующее
между вашими желаниЯми и сжатием кожи, -- сказал он маркизу.
     -- —его ради? -- воскликнул Ѓриссе.
     -- —его ради? -- повторил Љамеристус.
     -- Ђ, значит, вы держитесь одного мнениЯ! -- заметил Њогреди.
     -- „а ведь сжатие объЯснЯетсЯ весьма просто, -- сказал Ѓриссе.
     -- Ћно сверхъестественно, -- сказал Љамеристус.
     -- ‚ самом деле, -- снова заговорил Њогреди,  прикидываЯсь  серьезным и
возвращаЯ  ђафаэлю шагреневую кожу, -- затвердение кожи -- факт необъЯснимый
и, однако, естественный; от сотворениЯ  мира приводит он в отчаЯние медицину
и красивых женщин.
     ЌаблюдаЯ  за  тремЯ  докторами,  ‚алантен ни  в  ком  из них  не  видел
состраданиЯ  к  его  болезни.  ‚се  трое  спокойно  выслушивали его  ответы,
равнодушно осматривали  его и  расспрашивали  без  всЯкого  к  нему участиЯ.
‘квозь их учтивость проглЯдывало полное пренебрежение. Ћт уверенности в себе
или от задумчивости, но только слова их были столь скупы, столь вЯлы, что по
временам ђафаэлю казалось, будто  они  думают о  другом. Ќа какие бы грозные
симптомы ни указывал  ЃьЯншон, один только Ѓриссе  изредка  цедил  в  ответ:
"•орошо! ’ак! " Љамеристус был погружен в глубокое раздумье. Њогреди походил
на  драматурга, который, стараЯсь  ничего не упустить, изучает двух чудаков,
чтобы вывести  их  в комедии. ‹ицо Ћраса  выдавало глубокую муку и  скорбное
сочувствие. ‘лишком недавно  стал он врачом, чтобы оставатьсЯ равнодушным  к
мучениЯм больных и бесстрастно стоЯть у смертного  ложа; он не  научилсЯ еще
сдерживать слезы состраданиЯ, которые застилают человеку глаза и не дают ему
выбирать, как это должен делать полководец, благоприЯтный длЯ победы момент,
не  слушаЯ  стонов  умирающих.  Ћколо  получаса   доктора,  если  можно  так
выразитьсЯ, снимали мерку с болезни и с больного, как портной  снимает мерку
длЯ  фрака  с  молодого  человека,  заказавшего  ему  свадебный костюм;  они
отделывались  общими фразами, поговорили даже о последних новостЯх,  а затем
пожелали  пройти  в  кабинет  к ђафаэлю, чтобы  обменЯтьсЯ  впечатлениЯми  и
поставить диагноз.
     --  Њне  можно  будет  присутствовать на  вашем совещании?  --  спросил
ђафаэль.
     Ѓриссе  и Њогреди  решительно  восстали  против  этого  и, невзираЯ  на
настойчивые просьбы больного, отказались вести обсуждение в его присутствии.
ђафаэль покорилсЯ  обычаю, решив проскользнуть в коридор, откуда  можно было
хорошо слышать медицинскую дискуссию трех профессоров.
     -- Њилостивые государи, позвольте мне вкратце высказать свое мнение, --
сказал Ѓриссе. -- џ  не  намерен  ни  навЯзывать  его  вам,  ни  выслушивать
опровержениЯ: во-первых, это мнение  определенное, окончательно сложившеесЯ,
и вытекает оно из полного сходства  между одним из моих больных и субъектом,
коего  мы приглашены исследовать; во-вторых, менЯ  ждут в больнице. ‚ажность
дела, которое требует моего присутствиЯ, послужит мне оправданием в том, что
Я  первый  взЯл  слово. ‡анимающий  нас  субъект  в  равной  мере  утомлен и
умственным  трудом...  Ќад чем  это  он работал,  Ћрас?  --  обратилсЯ  он к
молодому врачу.
     -- Ќад теорией воли.
     --  —ерт  возьми,  тема  обширнаЯ!  ЏовторЯю:  он  утомлен   и  слишком
напрЯженной работой  мысли  и нарушением правильного  образа  жизни,  частым
употреблением сильных стимулирующих средств, повышеннаЯ деЯтельность  тела и
мозга  подорвала его организм.  ђЯд признаков,  как  в общем облике,  так  и
обнаруживаемых при обследовании,  Явственно указывает,  господа, на  сильную
раздраженность  желудка, на  воспаление  главного симпатического  нерва,  на
чувствительность надчревной области и сжатие  подбрюшиЯ. ‚ы заметили, как  у
него  увеличена  печень?  Ќаконец,  господин  Ћрас  ЃьЯншон, наблюдавший  за
пищеварением у больного, сообщил нам, что оно проходит мучительно, с трудом.
‘обственно  говорЯ, желудка больше  не  существует; человека  нет. €нтеллект
атрофирован, потому  что человек более не переваривает пищи. Џрогрессирующее
перерождение  надчревной  области,  этого жизненного  центра, испортило  всю
систему.  Ћтсюда  постоЯннаЯ  и ЯвнаЯ  иррадиациЯ; при  посредстве  нервного
сплетениЯ расстройство  затронуло  мозг,  отсюда  крайнЯЯ  раздражительность
этого  органа.  ЏоЯвилась  мономаниЯ.  “  больного  навЯзчиваЯ идеЯ.  ‚  его
представлении шагреневаЯ кожа  действительно суживаетсЯ,  хотЯ,  может быть,
она всегда была такой,  как  мы ее сейчас видели; но сжимаетсЯ она или  нет,
эта  шагрень длЯ него все  равно что муха, котораЯ сидела на носу у  некоего
великого  визирЯ.   Џоставьте   поскорее   пиЯвки  на   надбрюшие,   умерьте
раздражительность этого органа, в  котором заключен весь человек,  заставьте
больного придерживатьсЯ режима -- и мономаниЯ пройдет. Ќа этом Я заканчиваю.
„октор  ЃьЯншон сам  должен установить курс лечениЯ в общем и  в частностЯх.
‚озможно, болезнь осложнилась, возможно, дыхательные  пути также раздражены,
но  Я  полагаю,  что  лечение  кишечного  тракта   гораздо  важнее,  нужнее,
неотложнее,  чем лечение легких.  “порный труд над отвлеченными материЯми  и
некоторые  бурные  страсти  произвели  сильнейшее  расстройство   жизненного
механизма;  однако,  чтобы исправить пружины, времЯ еще  не  упущено,  особо
важных повреждений  не  наблюдаетсЯ. €так,  вы  вполне можете  спасти вашего
друга, -- заключил он, обращаЯсь к ЃьЯншону.
     -- Ќаш  ученый  коллега  принимает следствие за  причину, --  заговорил
Љамеристус.  --  „а,  изменениЯ,  прекрасно  им  наблюденные,  действительно
существуют у  больного, но не от желудка постепенно возникло в организме это
раздражение, идущее Якобы по  направлению к мозгу, как от трещины расходЯтсЯ
по  стеклу  лучи. —тобы разбить окно,  нужен был удар,  а кто  же его нанес?
ђазве  мы это знаем?  ђазве  мы  достаточно  наблюдали  больного? ђазве  нам
известны все  случаи из его жизни? ѓоспода, у него поражен жизненный нерв --
<i>археЯ</i>  ‚ан-ѓельмонта;  жизненнаЯ  сила  повреждена  в  самой  своей  основе;
божественнаЯ  искра,  посредствующий   разум,   который  ЯвлЯетсЯ   как   бы
передаточным механизмом  и который порождает волю, эту науку жизни, перестал
регулировать  повседневную  работу  организма  и функции  каждого  органа  в
отдельности, -- отсюда  и  все  расстройства,  справедливо  отмеченные  моим
ученым собратом. „вижение шло не от надчревной области к мозгу, а от мозга к
надчревной области. Ќет, -- воскликнул он, биЯ себЯ  в грудь,  -- нет,  Я не
желудок, ставший человеком! Ќет, это еще не все. џ не беру на  себЯ смелость
утверждать,  что  если у  менЯ  исправное  надбрюшие, значит  все  остальное
несущественно...  Њы  не  можем,  --  более мЯгким  тоном  продолжал  он, --
объЯснЯть одною  и  тою же физическою причиною сильные потрЯсениЯ, в той или
иной мере  затрагивающие различных  субъектов,  и предписывать им одинаковый
курс лечениЯ. ‹юди не похожи друг на друга. “ каждого из нас имеютсЯ органы,
по-разному  возбуждаемые, по-разному  питаемые, у которых может  быть разное
назначение  и которые по-своему выполнЯют  то, что им задано  неведомым  нам
порЯдком вещей. —асть великого целого, предназначеннаЯ  высшей волей к тому,
чтобы  производить  и  поддерживать в нас феномен одушевленности,  в  каждом
человеке  выражаетсЯ  по-разному и превращает его  в  существо, по видимости
конечное,  но в какой-то одной точке  сосуществующее с причиною бесконечной.
Џоэтому мы должны каждого субъекта  рассматривать в отдельности, изучить его
насквозь,  знать, как он живет,  в чем  его сила. Њежду  мЯгкостью смоченной
губки и  твердостью пемзы существует бесчисленное множество переходов. ’о же
относитсЯ и  к человеку. Ќе  делаЯ разницы  между губкообразной организацией
лимфатиков и металлической  крепостью мускулов у  иных людей, созданных  длЯ
долгой  жизни, каких только  ошибок не  совершит  единаЯ неумолимаЯ система,
требующаЯ   лечить  ослаблением,   истощением  человеческих  сил,   которые,
по-вашему, всегда находЯтсЯ в раздраженном состоЯнии!  €так, в данном случае
Я  настаивал бы  на  лечении  исключительно духовной  области,  на  глубоком
изучении внутреннего мира. Ѓудем искать причину болезни в душе, а не в теле!
‚рач --  существо вдохновенное,  обладающее  особым  даром, бог  наделил его
способностью  проникать в сущность жизненной силы, как  пророкам он дал очи,
чтобы  прозревать  будущее,  поэту  --  способность   воссоздавать  природу,
музыканту -- располагать звуки гармоническим строем, прообраз которого, быть
может, в мире ином!..
     --  ‚ечно  он  со  своей   абсолютистской,  монархической,  религиозной
медициной! -- пробормотал Ѓриссе.
     -- ѓоспода, -- прервал  Њогреди, поспешив заглушить восклицание Ѓриссе,
-- возвратимсЯ к нашему больному...
     €так,  вот к каким выводам приходит наука! -- печально подумал ђафаэль.
--  Њое  излечение находитсЯ где-то между  четками  и пиЯвками,  между ножом
„юпюитрена  и  молитвой  кнЯзЯ ѓогенлоэ.  Ќа грани  между  фактом и  словом,
материей и духом  стоит Њогреди  со своим сомнением. —еловеческие  да  и нет
преследуют менЯ всюду. ‚ечно -- Љаримари-Љаримара ђабле. “ менЯ болен дух --
каримари!  Ѓолит тело -- каримара! Ћстанусь ли  Я жив --  это им неизвестно.
Џланшет по крайней мере был откровеннее, он просто сказал: "Ќе знаю".
     ‚ это времЯ ‚алантен услыхал голос доктора Њогреди.
     -- Ѓольной -- мономан? •орошо, согласен! -- воскликнул он. -- Ќо у него
двести тысЯч ливров доходу, такие мономаны встречаютсЯ весьма редко, и мы во
всЯком  случае должны дать ему совет. Ђ надбрюшие ли подействовало на  мозг,
или же мозг на надбрюшие, это мы, вероЯтно, установим, когда он умрет. €так,
резюмируем.  Ћн болен  -- это  факт  неоспоримый. Ћн  нуждаетсЯ  в  лечении.
Ћставим  в стороне доктрины.  Џоставим  пиЯвки, чтобы успокоить  раздражение
кишечника и невроз, наличие коих мы все признаем, а затем пошлем его на воды
-- мы будем таким  образом  действовать  сразу по двум системам. …сли же это
легочнаЯ болезнь, то мы не можем его вылечить. Ђ потому...
     ђафаэль поспешил сесть на свое место. Ќемного погодЯ четыре врача вышли
из кабинета; слово было предоставлено Ћрасу, и он сказал ђафаэлю:
     -- „октора  единогласно признали  необходимым  немедленно  поставить на
живот пиЯвки и сейчас же приступить к лечению как физической, так и духовной
области. ‚о-первых,  диета, чтобы успокоить раздражение в вашем организме...
-- (‚  этом  месте  Ѓриссе  одобрительно кивнул  головой).  --  ‡атем  режим
гигиенический, который должен повлиЯть на ваше расположение духа. ‚ свЯзи  с
этим мы единогласно  советуем вам поехать на воды в  ќкс,  в ‘авойю, или же,
если вы предпочитаете,  на воды Њон-„ор, в Ћверни. ‚оздух и природа в ‘авойе
приЯтнее, чем в Љантале, но выбирайте по своему вкусу. -- (Ќа сей раз доктор
Љамеристус дал понЯть, что он согласен. ) --  „октора, -- продолжал ЃьЯншон,
--  найдЯ  у вас  небольшие  изменениЯ  в  дыхательном  аппарате, единодушно
признали  полезным прежние мои  предписаниЯ.  Ћни  полагают,  что  вы  скоро
поправитесь  и что  это  будет зависеть от правильного чередованиЯ указанных
мною различных средств... ‚от...
     -- "‚от почему  ваша дочь онемела!  "<a href="#s72">[*]</a>  --  улыбаЯсь,
подхватил ђафаэль и  увел  Ћраса к себе в кабинет, чтобы вручить ему гонорар
за этот бесполезный консилиум.
     --  Ћни последовательны, --  сказал  ему молодой  врач.  --  Љамеристус
чувствует, Ѓриссе изучает, Њогреди сомневаетсЯ. ‚едь у человека есть и душа,
и тело, и разум, не так ли? ЉакаЯ-нибудь из этих первопричин действует в нас
сильнее.  Ќатура человеческаЯ всегда  скажетсЯ  в человеческой науке. Џоверь
мне, ђафаэль:  мы не лечим, мы только  помогаем  вылечитьсЯ Њежду  системами
Ѓриссе и Љамеристуса находитсЯ еще система  выжидательнаЯ, но, чтобы успешно
применЯть ее, нужно знать больного  лет десЯть. ‚ основе медицины, равно как
и всех прочих наук, лежит отрицание. €так, возьмись за ум, попробуй съездить
в ‘авойю; самое лучшее -- и всегда будет самым лучшим -- доверитьсЯ природе.
     ЊесЯц спустЯ, прекрасным летним вечером, кое-кто из съехавшихсЯ на воды
в ќкс собралсЯ после прогулки  в курзале. ђафаэль долго  сидел  один у окна,
спиной к  собравшимсЯ;  на  него напала та  мечтательнаЯ рассеЯнность, когда
мысли возникают, нанизываютсЯ одна на другую, тают, не  облекшись ни в какую
форму,  и  проходЯт, словно прозрачные, бледные  облака.  Џечаль тогда тиха,
радость  неЯсна и  душа почти  спит.  ЏредаваЯсь  этим  приЯтным  ощущениЯм,
счастливый тем,  что  он  не чувствует никакой боли,  а  главное,  заставил,
наконец,  смолкнуть  угрозы  шагреневой  кожи,  ‚алантен  купалсЯ  в  теплой
атмосфере вечера, впивал в себЯ чистый и благовонный горный воздух. Љогда на
вершинах  погасли  багровые отсветы заката  и  начало свежеть, он  привстал,
чтобы захлопнуть окно.
     -- Ѓудьте добры, не закрывайте окна, -- обратилась к нему пожилаЯ дама.
-- Њы задыхаемсЯ.
     ‘лух ђафаэлЯ  резнула эта  фраза,  произнесеннаЯ каким-то особенно злым
тоном, --  так человек, в  чье  дружеское расположение нам хотелось  верить,
неосторожно ронЯет слово, которое разрушает сладостную иллюзию наших чувств,
обнажив  бездну людского эгоизма. ђафаэль  смерил  старуху  холодным, как  у
бесстрастного дипломата, взглЯдом,  позвал лакеЯ и, когда тот подошел,  сухо
сказал ему:
     -- Ћткройте окно!
     Џри  этих словах  на лицах собравшихсЯ изобразилось  полное недоумение.
‚се зашептались, более или менее красноречиво  поглЯдываЯ на больного, точно
он совершил какой-то  в высшей степени дерзкий  поступок.  ђафаэлю,  еще  не
вполне  освободившемусЯ от юношеской  застенчивости, стало стыдно, но он тут
же  стрЯхнул с  себЯ оцепенение, овладел собой и попыталсЯ дать себе отчет в
этом странном происшествии. ‚ голове у него все сразу проЯснилось, перед ним
отчетливо  выступило   прошлое,   и  тогда  причины  внушаемого  им  чувства
обрисовались,   как    вены   на   трупе,   малейшие   ответвлениЯ   которых
естествоиспытатели умело окрашивают -- при помощи инъекции;  он узнал себЯ в
мимолетной этой картине, он проследил за своей жизнью день за днем, мысль за
мыслью;  не  без удивлениЯ  обнаружил ђафаэль, что он мрачен и рассеЯн среди
этого беззаботного  общества; постоЯнно думает  о  своей судьбе, вечно занЯт
своей болезнью; с презрением избегает самых обычных разговоров; пренебрегает
той  кратковременной  близостью, котораЯ  так быстро  устанавливаетсЯ  между
путешественниками, -- по  всей вероЯтности потому,  что они  не рассчитывают
встретитьсЯ  когда-нибудь  еще;  ко  всему решительно равнодушен  -- словом,
похож на некий  утес, нечувствительный  ни к ласкам,  ни к  бешенству  волн.
Ќеобычайное  интуитивное  прозрение позволило  ему сейчас  читать  в душе  у
окружающих; заметив освещенный  канделЯбром  желтый  череп  и  сардонический
профиль старика, он вспомнил,  что как-то раз  выиграл у него и не предложил
отыгратьсЯ; немного подальше он увидел  хорошенькую  женщину, к заигрываниЯм
которой он осталсЯ холоден; каждый ставил ему в вину какую-нибудь  обиду, на
первый  взглЯд  ничтожную,  но  незабываемую из-за  того,  что  она  нанесла
незаметный укол самолюбию. Ћн бессознательно задевал суетные чувства всех, с
кем только  ни  сталкивалсЯ. ’ех,  кого он  звал к себе  в  гости,  кому  он
предлагал  своих  лошадей,  раздражала  роскошь,  которою  он  был  окружен;
уЯзвленный их неблагодарностью,  он  избавил их от этого унижениЯ, --  тогда
они решили, что он презирает их, и обвинили его в аристократизме. ‡аглЯдываЯ
к  людЯм  в  душу,  угадываЯ  самые  затаенные  мысли, он пришел  в ужас  от
общества, от того, что скрывалось под этой  учтивостью, под этим лоском. …му
завидовали, его ненавидели только потому,  что он  был богат и исключительно
умен;  своим  молчанием он обманывал  надежды любопытных;  людЯм  мелочным и
поверхностным его скромность казалась высокомерием. Ћн понЯл, какое тайное и
непростительное преступление совершал по  отношению к  ним: он  ускользал от
власти  посредственности.   Ќепокорный  инквизиторскому  их  деспотизму,  он
осмеливалсЯ   обходитьсЯ  без  них;   стремЯсь  отомстить   ему  за   гордую
независимость, таЯщуюсЯ под этим,  все инстинктивно объединились, чтобы дать
ему почувствовать их силу, подвергнуть его своего рода остракизму, показать,
что они тоже могут обойтись без него.  ќтот облик светского  общества внушил
ему  сперва  чувство  жалости,  но   затем   он  невольно  содрогнулсЯ,  сам
испугавшись  своей  проницательности,  котораЯ  услужливо  снимала перед ним
пелену плоти,  окутывающую душевный  мир, и он закрыл глаза, как бы не желаЯ
ничего больше видеть. ќта мрачнаЯ фантасмагориЯ  истины сразу же задернулась
занавесом, но ђафаэль очутилсЯ в страшном одиночестве, сопрЯженном со всЯкой
властью и господством. ‚ ту же минуту он сильно закашлЯлсЯ. Ќикто  не сказал
ему  ни единого слова, пусть равнодушного и пошлого,  но  все же выражающего
нечто похожее на учтивое сочувствие, как это  в таких случаЯх  принЯто среди
случайно  собравшихсЯ людей из  хорошего  общества,  --  напротив,  до  него
донеслись враждебные возгласы и негодующий шепот. Ћбщество  даже не  считало
нужным прибегать перед ним к  каким-нибудь  прикрасам,  может быть, понимаЯ,
что оно разгадано ђафаэлем до конца.
     -- …го болезнь заразительна.
     -- ђаспорЯдителю не следовало бы пускать его в зал.
     -- —естное слово, в порЯдочном обществе так кашлЯть не разрешаетсЯ!
     -- ђаз человек так болен, он не должен ездить на воды...
     ‡десь невозможно больше оставатьсЯ.
     —тобы скрытьсЯ от этого  злопыхательства, ђафаэль  встал и начал ходить
по  залу.  ‚  надежде найти хоть в  ком-нибудь защиту  он подошел к  одиноко
сидевшей  молодой  даме  и  хотел было  сказать ей  любезность,  но при  его
приближении она повернулась спиной и притворилась, что смотрит на танцующих.
ђафаэль  боЯлсЯ,  что за этот вечер  он уже истратил  весь свой талисман; не
желаЯ да и не  решаЯсь  завЯзать с  кем-нибудь разговор, он  бежал из зала в
бильЯрдную. ‚ бильЯрдной никто с ним не заговорил,  никто ему не поклонилсЯ,
никто не посмотрел на него хоть сколько-нибудь благожелательным взглЯдом. Ћт
природы  наделенный  способностью  к  глубоким размышлениЯм,  он  интуитивно
открыл истинную и всеобщую причину вызываемого им отвращениЯ. ќтот мирок  --
быть может, сам того не  знаЯ, --  подчинилсЯ великому закону,  управлЯющему
высшим  обществом,  всЯ  беспощаднаЯ  мораль которого  прошла перед  глазами
ђафаэлЯ.  ЋглЯнувшись на  свое  прошлое, он  увидел  законченный ее образ  в
”еодоре.  ‡десь он мог  встретить не  больше участиЯ к  своему недугу, чем в
былое  времЯ  у  нее --  к  сердечным своим  страданиЯм.  ‘ветское  общество
изгонЯет из своей среды несчастных, как человек крепкого здоровьЯ удалЯет из
своего  тела  смертоносное  начало.  ‘вет  гнушаетсЯ скорбЯми и несчастьЯми,
страшитсЯ  их,  как заразы, и никогда не  колеблетсЯ в выборе  между  ними и
пороком: порок -- та же роскошь. Љак бы ни было величественно горе, общество
всегда умеет умалить его, осмеЯть в эпиграмме; оно рисует карикатуры, бросаЯ
в лицо свергнутому королю  оскорблениЯ, Якобы мстЯ за  свои  обиды;  подобно
юным  римлЯнкам  в цирке, эта  каста беспощадна к  поверженным  гладиаторам;
золото и издевательства -- основа ее жизни... <i>‘мерть слабым!  </i> -- вот  завет
высшего сословиЯ, возникавшего у  всех народов  мира,  ибо всюду возвышаютсЯ
богатые,  и это  изречение запечатлено в сердцах, рожденных  в довольстве  и
вскормленных  аристократизмом. Џосмотрите  на  детей  в  школе.  ‚от  вам  в
уменьшенном  виде образ общества, особенно правдивый из-за детской наивности
и откровенности: здесь вы непременно найдете бедных рабов, детей страданиЯ и
скорби,  к  которым  всегда  испытывают  нечто  среднее  между презрением  и
соболезнованием;  а евангелие обещает им рай. ‘пуститесь  вниз  по  лестнице
живых существ. …сли какаЯ-нибудь  птица заболеет в птичнике, другие налетают
на нее, щиплют  ее,  клюют  и в конце  концов убивают.  ‚ерный  этой  хартии
эгоизма,  свет щедр  на  суровость  к  несчастным,  осмелившимсЯ портить ему
праздничное настроение и мешать наслаждатьсЯ. Љто болеет телом или же духом,
кто беден и беспомощен, тот париЯ. € пусть он пребывает  в своей пустыне! ‡а
ее  пределами всюду,  куда  он  ни  глЯнет, его  встречает  зимнЯЯ  стужа --
холодные  взглЯды,  холодное  обращение, холодные  слова,  холодные  сердца;
счастье его, если он еще не пожнет  обиды там, где должно бы  расцвести  длЯ
него  утешение!  “мирающие, оставайтесь  забытыми  на  своем  ложе! ‘тарики,
сидите  в  одиночестве у своих остывших очагов! Ѓесприданницы, мерзните  или
задыхайтесь  от жары на  своих  чердаках,  -- вы никому не нужны.  …сли свет
терпимо  относитсЯ  к какому-нибудь  несчастью,  то  не длЯ  того  ли, чтобы
приспособить  его  длЯ  своих целей, извлечь из него пользу,  навьючить его,
взнуздать,  оседлать, сесть  на него верхом длЯ  собственного  удовольствиЯ?
Ћбидчивые  компаньонки,  состройте  веселые  лица,  покорно  сносите  дурное
расположение духа вашей так называемой благодетельницы; таскайте на руках ее
собачонок;  соревнуЯсь  с ними,  забавлЯйте ее,  угадывайте ее желаниЯ и  --
молчите!  Ђ ты, король  лакеев без ливреи,  бесстыдный  приживальщик, оставь
свое самолюбие дома; переваривай пищу, когда переваривает ее твой амфитрион,
плачь  его слезами,  смейсЯ  его смехом,  восхищайсЯ  его эпиграммами;  если
хочешь  перемыть ему косточки, дождись его падениЯ. ’ак высшее общество чтит
несчастье; оно убивает его или гонит, унижает или казнит.
     ќти мысли  забили  ключом  в  сердце ђафаэлЯ  с  быстротой поэтического
вдохновениЯ;  он посмотрел вокруг  и  ощутил  тот  зловещий  холод,  который
общество источает,  чтобы  выжить несчастливцев, и который  охватывает  душу
быстрее,  чем декабрьский леденЯщий ветер пронизывает тело. Ћн скрестил руки
и прислонилсЯ  к стене; он впал  в глубокое уныние. Ћн думал о том, как мало
радостей  достаетсЯ  свету  из-за  этого мрачного  благочиниЯ. € что  это за
радости? ђазвлечениЯ без наслаждениЯ, увеселениЯ без удовольствиЯ, праздники
без весельЯ, исступление без страсти -- иными словами, не загоревшиесЯ дрова
в камине или остывший  пепел,  без искорки пламени. ђафаэль поднЯл  голову и
увидел, что он один, -- игроки разбежались.
     "…сли  бы Я обнаружил перед  ними свою  силу, они стали бы обожать  мой
кашель! "-подумал он.
     Џри этой мысли он, точно плащ, набросил на себЯ презрение и закрылсЯ им
от мира.
     Ќа другой день его  навестил курортный врач и любезно осведомилсЯ о его
здоровье. ‘лушаЯ ласковые его слова,  ђафаэль испытывал радостное  волнение.
Ћн  нашел,  что  в  лице доктора  много мЯгкости  и доброты,  что  букли его
белокурого парика дышат человеколюбием, что  покрой его  фрака,  складки его
панталон, его башмаки,  широконосые, как у квакера, -- все, вплоть до пудры,
котораЯ  с  косицы парика сыпалась  полукругом  на  его  сутуловатую  спину,
свидетельствовало  о характере  апостольском, выражало  истинно христианское
милосердие,  самопожертвование,  простирающеесЯ до  того,  чтобы из  любви к
больным играть с ними  в вист  и трик-трак -- да не  как-нибудь, а постоЯнно
обыгрываЯ их.
     -- ѓосподин маркиз, -- сказал он наконец в заключение беседы, -- Я могу
вас  сейчас порадовать.  ’еперь мне достаточно  известны  особенности вашего
телосложениЯ и Я утверждаю, что  высокоталантливые парижские врачи  ошиблись
относительно  природы вашего  заболеваниЯ.  ‚ы,  господин  маркиз, проживете
мафусаилов  век,  если, конечно,  не погибнете  от несчастного случаЯ.  ‚аши
легкие  --  это кузнечные  мехи, ваш  желудок  не  уступит желудку  страуса;
однако, если вы и дальше будете жить в горном климате, то рискуете скорейшим
и  прЯмейшим образом очутитьсЯ в сырой  земле. ‚ы поймете менЯ с  полуслова,
господин маркиз. •имиЯ доказала, что человеческое дыхание есть  не что иное,
как  горение, сила  которого зависит  от  нагнетаниЯ или разрежениЯ горючего
вещества, скоплЯющегосЯ  в  организме,  особом у каждого индивидуума. “  вас
горючее   вещество   в   изобилии:   вы,   если   можно   так    выразитьсЯ,
сверхокислорожены,  обладаЯ пылкой  конституцией  человека,  рожденного  длЯ
великих  страстей.  ‚дыхаЯ свежий  и  чистый  воздух,  ускорЯющий  жизненные
процессы  у людей  слабого  сложениЯ, вы  таким  образом  еще  способствуете
сгоранию, и без того слишком быстрому. ‘ледовательно, одно из условий вашего
существованиЯ -- это долины и густаЯ атмосфера хлева. „а, животворный воздух
длЯ  человека,  изнуренного работой  мысли, можно найти  на тучных пастбищах
ѓермании,  в Ѓаден-Ѓадене,  в  ’еплице, …сли  ЂнглиЯ  вас  не  пугает, то ее
туманный воздух охладит ваш внутренний  жар; но наш курорт, расположенный на
высоте тысЯчи футов над уровнем ‘редиземного морЯ, -- длЯ вас гибель. ’аково
мое  мнение, -- заметил он, принЯв нарочито  скромный вид, -- высказываю вам
его,  хотЯ это  и не в наших  интересах, так  как,  согласившись  с  ним, вы
огорчите нас своим отъездом.
     Ќе  произнеси медоточивый  лекарь  этих  последних  слов,  показное его
добродушие  подкупило  бы  ђафаэлЯ,  но он был наблюдателен и по  интонациЯм
врача, по жестам  и взглЯдам, сопровождавшим эту шутливую фразу, догадалсЯ о
том,  что  этот  человек  исполнЯет поручение, данное  ему сборищем  веселых
больных.  €так,  эти  бездельники с  цветущими  лицами,  скучающие  старухи,
кочующие  англичане, щеголихи, улизнувшие с любовниками от мужей,  придумали
способ изгнать  с курорта  бедного  умирающего  человека,  слабого,  хилого,
неспособного,  казалось бы,  оградить себЯ  от  повседневных  преследований!
ђафаэль принЯл вызов, увидЯ в этой интриге возможность позабавитьсЯ.
     --  —тобы не огорчить вас  моим отъездом,  Я постараюсь воспользоватьсЯ
вашим советом, продолжаЯ жить здесь, --  объЯвил он доктору. -- ‡автра  же Я
начну строить  дом, и там у менЯ будет  воздух,  какой  вы находите длЯ менЯ
необходимым.
     Џравильно  понЯв  горькую  усмешку,  кривившую  губы ђафаэлЯ,  врач  не
нашелсЯ что сказать и счел за благо откланЯтьсЯ.
     Ћзеро  Ѓурже -- это большаЯ чаша в горах, чаша с зазубренными краЯми, в
которой  на высоте семисот-  восьмисот футов  над  уровнем ‘редиземного морЯ
сверкает каплЯ воды такой синей, какой нет в целом свете. ‘ высоты Љошачьего
‡уба озеро -- точно оброненнаЯ  кем-то бирюза. ќта  чуднаЯ каплЯ  воды имеет
девЯть миль в окружности и в некоторых  местах достигает около пЯтисот футов
глубины. ЋчутитьсЯ  в лодке  среди водной глади, под Ясным небом  и  слышать
только  скрип  весел,  видЯ  вдали  одни  лишь  горы,   окутанные  облаками,
любоватьсЯ  блещущими снегами французской  Њорьены, плыть  то мимо гранитных
скал,  одетых в бархат папоротника или  же  низкорослых кустарников, то мимо
веселых  холмов,  видеть  с  одной  стороны роскошную природу,  с другой  --
пустыню  (точно беднЯк  пришел  к пирующему  богачу) --  сколько гармонии  и
сколько  противоречий в этом зрелище, где все велико и все мало! ‚  горах --
свои  особые  условиЯ  оптики  и  перспективы;  сосна  в сто  футов  кажетсЯ
тростинкой,  широкие долины представлЯютсЯ узкими, как тропка. ќто озеро  --
единственное место, где сердце может открытьсЯ сердцу. ‡десь мыслишь и здесь
любишь. Ќигде больше  вы не  встретите такого дивного согласиЯ между водою и
небом,  горами и землей. ‡десь  найдешь целебный бальзам от  любых жизненных
невзгод. ќто место сохранит  тайну страданий, облегчит их, заглушит, придаст
любви  какую-то  особую  значительность,  сосредоточенность, отчего  страсть
будет  глубже и  чище, поцелуй  станет  возвышеннее. Ќо  прежде всего это --
озеро воспоминаний; оно способствует им,  окрашиваЯ их в цвет своих волн,  а
его  волны  --  зеркало,  где все отражаетсЯ.  ’олько среди  этой прекрасной
природы ђафаэль  не  чувствовал  своего бремени,  только здесь  он мог  быть
беспечным,  мечтательным, свободным от желаний.  Џосле посещениЯ  доктора он
отправилсЯ на прогулку  и велел  лодочнику  причалить  у выступа  пустынного
живописного  холма,   по   другому  склону   которого   расположена  деревнЯ
‘ент-€нносан.  ‘ этого высокого мыса  взор обнимает и горы  Ѓюже, у подножиЯ
которых  течет ђона, и  дно озера. Ќо ђафаэль особенно любил смотреть отсюда
на  противоположный   берег,  на  меланхолическое  аббатство  Ћт-Љомб,   эту
усыпальницу сардинских королей, покоившихсЯ  у обрывов скал точно пилигримы,
окончившие свои странствиЯ. ‚друг ровный и мерный скрип весел, однообразный,
как  пение  монахов, нарушил тишину природы. “дивленный  тем, что еще кто-то
совершает  прогулку в этой части озера, обычно безлюдной, ђафаэль, не выходЯ
из своей задумчивости, бросил взглЯд на людей, сидевших в лодке, и увидел на
корме пожилую даму, котораЯ так  резко говорила с ним  накануне. Љогда лодка
поравнЯлась с ђафаэлем, ему поклонилась только компаньонка этой дамы, беднаЯ
девушка из хорошей семьи, которую он как будто видел впервые. ‹одка скрылась
за  мысом,  и через  несколько  минут ђафаэль уже  забыл о дамах,  как вдруг
услышал возле себЯ шелест  платьЯ и шум легких шагов. Ћбернувшись, он увидел
компаньонку; по  ее  смущенному лицу  он догадалсЯ,  что ей надо что-то  ему
сказать, и подошел к ней. Ћсоба лет тридцати шести, высокаЯ и худаЯ, сухаЯ и
холоднаЯ, она, как  все старые девы, смущалась