о, - ты пойдешь с завитыми волосами и обнаженной  грудью,  -  и
потом проникновенно добавил: - € Я ведь Љанарский {63} плЯсал, жена.
     ‘лова  эти  всЯкий  раз  возмущали  чувства  ткача-пуританина,  вернее,
пробуждали в нем вражду, и он тут же отвечал:
     - "Џолковник ѓаррисон {64} из райских  кущ  прискачет  верхом  на  муле
небесно-голубом и знак подаст" {10* ‘мотри "™еголь с Љолмен-стрит".}.
     - Ѓрешешь, круглоголовый! -  взревел  портной-кавалер  {65},  -  твоего
полковника  ѓаррисона   спровадЯт   в   преисподнюю,   и   не   видать   ему
небесноголубого мула, - и заключил эту  гневную  тираду  куплетом  одной  из
направленных против ЉромвелЯ песен:

                         „ожить бы только мне,
                         —тоб вздернуть на сосне
                         Ќам Ќолла самого
                         € всех друзей его;
                         € пусть их видит каждый,
                         Ћ будь он проклЯт дважды! {66}

     - ‹юди добрые, Я могу вам много всего поиграть, - пропищал  сумасшедший
скрипач, привыкший играть в тавернах сторонникам королЯ и припомнивший слова
подобной же песенки, которую некогда исполнЯл длЯ полковника Ѓланта  {67}  в
Љомитете.
     - Ќу тогда поиграй мне "ЊЯтеж  был,  дом  разнесли"  {68},  -  вскричал
портной, пустившись плЯсать по камере, насколько ему позволЯли цепи, в  такт
воображаемой музыке.
     ’кач не выдержал:
     - „околе же, господи, доколе, -  воскликнул  он,  -  враги  твои  будут
осквернЯть свЯтилище, где ты сподобил менЯ быть пастырем? € даже  то  место,
где Я поставлен проповедовать заточенным в темницу  душам?  Ћбрушь  на  менЯ
лавиной могущество свое, да разразитсЯ бурЯ и валы накроют менЯ  с  головой;
дай мне среди ревущих волн призвать тебЯ так, как пловец подымает вдруг  над
водою руку, дабы товарищ его  увидал,  что  он  тонет.  ‘естра  ђуфь,  зачем
открываешь ты  груди,  обличаЯ  слабость  мою?  ѓосподи,  да  будет  с  нами
всесильнаЯ десница твоЯ, как то было тогда, когда ты  сломал  щит  и  меч  и
положил конец битве, когда стопы твои окунались в кровь твоих врагов, а Язык
псов твоих был красен от этой же крови. Ћмочи одежды свои в крови и  позволь
мне выткать тебе новые, когда ты их запЯтнаешь. Љогда же свЯтые твои  начнут
попирать ногами тЯжкий камень твоего гнева? Љрови! Љрови!  ‘вЯтые  призывают
пролить ее, землЯ разверзаетсЯ, чтобы принЯть ее, ад ее жаждет! ‘естра ђуфь,
молю тебЯ, прикрой груди свои и не будь  такой,  как  суетные  женщины  сего
века. Ћ, узреть бы нам такой день, когда ЯвилсЯ  господь  с  сонмом  ангелов
своих и когда рушились башни! Џощади менЯ в битв ибо Я плохой воин; оставь в
стане врага, дабы Я мог проклинать  проклЯтьЯми  Њероза  {69}  тех,  кто  не
призывает господа помочь им справитьсЯ с власть имущими, хотЯ  бы  даже  длЯ
того, чтобы осыпать проклЯтьЯм этого мерзкого портного, да, самыми жестокими
проклЯтьЯми. ѓосподи, Я  шатрах  Љидарских  {70},  ноги  мои  спотыкаютсЯ  в
темноте на горных тропах. Џадаю, падаю!
     € несчастный ткач, измученный бредом, упал  и  некоторое  времЯ  ползал
потом по соломе.
     - Ћ, какое это горестное  падение,  сестра  ђуфь!  Ћ,  сестра  ђуфь!  H
радуйсЯ моей беде! Ћ, враг мой! Ќичего что Я падаю, Я подымусь снова.
     Љак бы ни обрадовали все эти уверениЯ сестру ђуфь, если бы  только  она
могла их услышать, ткачу они причинили в десЯть раз больше радости, чем  ей;
его любовные излиЯниЯ мгновенно сменились  воинственным:  призывами,  где  в
хаосе смешалось все, что он помнил.
     - Ѓог - это воин, -  кричал  он,  -  посмотрите  на  Њарстон-Њур!  {71}
Џосмотрите на город, на этот возгордившийсЯ город, полный тщеславие и греха!
Џосмотрите на воды ‘еверна {72}, красные от крови, как воды  —ермного  морЯ!
‚ласть имущие все гарцевали и гарцевали и переломали себе копыта.  ќто  было
твоим торжеством, господи, и торжеством твои; свЯтых - заковать их  царей  в
цепи, а вельмож - в железные кандалы.
     ’еперь настал черед коварного портного:
     - Ѓлагодари вероломных шотландцев и их торжественный союз и до говор  и
Љерисбрукский замок {73}, ты, окорнавший себЯ пуританин, - про ревел  он.  -
…сли бы не они, Я бы снЯл мерку  с  королЯ  да  сшил  ему  бархатную  мантию
высотою с ’ауэр, и стоило бы только взмахнуть ее полой, и  Љрасноносый  {74}
был бы в ’емзе, поплыл по ней вниз прЯмо в ад
     - ‚решь ты и не краснеешь, - отозвалсЯ ткач, - никакого оружиЯ  мне  не
надо, Я и так тебе это докажу, у менЯ будет челнок против твоей  иглы,  и  Я
повалю тебЯ наземь, как „авид  повалил  ѓолиафа  {75}.  ќто  его  {76}  (так
пуритане непозволительно выражались о Љарле I),  это  именно  его  плотское,
своекорыстное, мирское духовенство заставило людей благочестивых искать слов
утешениЯ в горе у их же собственных пасторов;  тех,  что  по  справедливости
отвергли всю эту бутафорию папистов - все эти батистовые  рукава,  паскудные
органы и островерхие дома. ђуфь, сестра моЯ, не искушай менЯ  этой  телЯчьей
головой {77}, из нее струитсЯ кровь; молю тебЯ, брось ее на пол, не пристало
женщине держать ее в руках, даже ежели братьЯ пьют эту кровь. ѓоре тебе, мой
противник, неужто ты не видишь, как пламЯ охватывает этот проклЯтый город, в
котором царствует сын арминиан {78} и папистов? ‹ондон горит! ѓорит! - вопил
он, - и подожгли его полупаписты, полуарминиане,  словом,  проклЯтый  народ.
Џожар! Џожар!
     Џоследние слова он прокричал ужасным  голосом,  но  и  этот  голос  был
просто детским писком в сравнении с другим, который подхватил эти стенаньЯ и
прогремел их так, что все здание зашаталось. ќто был голос безумной женщины,
потерЯвшей во  времЯ  страшного  пожара  ‹ондона  мужа,  детей,  средства  к
существованию и, наконец, разум.  Љрик  "пожар"  со  зловешей  неизменностью
воскрешал в ее памЯти все пережитое. †енщина эта забылась тревожным сном, но
стоило ей услыхать этот крик, и она мгновенно вскочила, как  в  ту  страшную
ночь. Љ тому же была суббота, а она всЯкий раз больше всего  боЯлась  именно
субботней ночи, приступ безумиЯ по субботам всегда  возобновлЯлсЯ  у  нее  с
особенной силой. ‘тоило  ей  только  проснутьсЯ,  как  ее  тут  же  начинала
преследовать мысль, как ей поскорее, сию же минуту, убежать от огнЯ; и она с
таким потрЯсающим правдоподобием  разыгрывала  всЯкий  раз  эту  сцену,  что
‘тентон был гораздо больше перепуган ею, нежели ссорой  между  двумЯ  своими
соседЯми _‡аконником_ и _Ѓуйной головой_. ‚се началось  с  криков,  что  она
задыхаетсЯ от дыма, затем она спрыгнула с койки, стала просить зажечь  свечу
и пришла в неподдельный ужас от озарившей окно вспышки света.
     - ‘удный день, - вскричала она. - ‘удный день! Ќебо и то в огне!
     -  Ќет,   не   настанет   он,   надо   еще   сначала   убить   ‚еликого
ѓрешника,закричал ткач, - ты вот все вопишь про свет да про огонь, а сама-то
ведь пребываешь в кромешном мраке. Њне жаль тебЯ, несчастнаЯ сумасшедшаЯ.
     †енщина уже ничего не  слышала,  она  воображала,  что  карабкаетсЯ  по
лестнице в детскую. Ћна кричала, что ее  опалило,  обожгло  огнем,  что  она
задыхаетсЯ от дыма; потом присутствие духа, казалось,  оставило  ее,  и  она
отступила.
     - „ети  мои  там!  -  кричала  она  голосом,  исполненным  невыразимого
страданиЯ, и словно пытаЯсь собрать последние силы. - џ  тут,  Я  пришла,  Я
спасу вас. Ћ боже! Ћни уже в огне!.. „ержи менЯ за руку, нет, не за эту, она
обожжена и совсем слабаЯ... Ќичего, все равно за какую, за платье держись...
Ђх, и оно пылает!.. Џусть лучше Я сама сгорю дотла... Ђ как потрескивают  их
волосики!..  ’олько  капельку  воды  длЯ  самого  маленького...,  длЯ  моего
малютки... длЯ моего малыша, а там пусть Я сгорю!
     Ћна умолкла, и это было страшное  молчание:  ей  чудилось,  что  падает
горЯщаЯ балка, та, что  должна  была  сокрушить  лестницу,  на  которой  она
стоЯла. - Љрыша валитсЯ мне на голову! - вскричала она вдруг.
     - ‡емлЯ ослабела и ослабели все, кто на ней живет, - провозгласил ткач,
- Я держу опорные столбы на своих плечах.
     †енщина высоко подпрыгнула и пронзительно вскрикнула, -  это  означало,
что площадка, на которой она стоЯла, обрушилась: вслед за тем  она  спокойно
смотрела, как дети ее скатываютсЯ вниз по  горЯщим  обломкам  и  исчезают  в
бушующем внизу пламени.
     - ѓибнут, один... другой... третий... все! - тут голос ее перешел в не-
внЯтное бормотание, и она уже больше не корчилась в судорогах, а лишь  слабо
вздрагивала; это были далекие завываниЯ  стихающей  бури;  ей  мнилось,  что
"ушла опасность и осталось горе",  что  она  стоит  среди  тысЯч  несчастных
бездомных людей, что толпЯтсЯ в предместьЯх ‹ондона  в  ужасные  ночи  после
пожара, - без пищи, без крова, полуголые, взирающие в отчаЯнье на  пепелища,
в которые превратились их дома со всем,  что  в  них  было.  Ћна,  казалось,
прислушивалась к их жалобам и даже проникновенно повторЯла  какие-то  слова,
однако неизменно отвечала тем же: "Ќо ведь погибли все мои дети... все!".
     Џримечательно было, что, как только она  разражалась  этими  неистовыми
криками, остальные все умолкали. Љрик глубокого человеческого горЯ  заглушал
все  остальные  крики:  она  была  единственной  во  всем  этом   доме   чье
помешательство не было свЯзано ни с политикой, ни с религией, ни с пьЯнством
или какой-нибудь  извращенной  страстью;  поэтому,  как  ни  страшны  бывали
вспышки ее безумиЯ, ‘тентон всЯкий раз ждал их  как  некоего  избавлениЯ  от
несообразного, нелепого и унылого бреда всех остальных.
     Ќо собранных с таким трудом сил его уже не хватало, чтобы справитьсЯ  с
ужасами этого дома. ‚се, что он видел там, угнетало  его  чувства,  начавшие
брать верх над разумом; он не мог не прислушиватьсЯ к  пронзительным  ночным
воплЯм, раздававшимсЯ вновь и вновь, и к щелканью бича, которым их усмирЯли.
Ћн начал уже терЯть надежду, заметив, что безропотнаЯ  покорность  (котораЯ,
как он рассчитывал, вызовет к нему снисхождение и,  может  быть,  тем  самым
облегчит потом побег или просто убедит надзирателЯ в  том,  что  он  здоров)
была истолкована этим черствым негодЯем, который привык иметь дело только  с
различными формами сумасшествиЯ, как утонченнаЯ разновидность хитрости  этих
больных, с которой ему часто приходилось сталкиватьсЯ и которой он  всЯчески
старалсЯ противодействовать.
     ‚начале, как только ‘тентон осознал свое положение,  он  решил  сделать
все от него зависЯщее,  чтобы  сохранить  в  этих  условиЯх  здоровье  и  не
повредитьсЯ умом, ибо в этом он видел единственную надежду на спасение.  Ќо,
начав терЯть эту надежду, он стал с небрежением  относитьсЯ  и  к  способам,
которыми добивалсЯ своей цели. Џервое  времЯ  он  вставал  рано,  непрерывно
ходил взад и вперед по комнате и пользовалсЯ малейшей возможностью побыть на
свежем воздухе. Ћн усердно заботилсЯ о том, чтобы быть всегда  в  чистоте  и
одеватьсЯ опрЯтно, и, был у него аппетит или нет, он заставлЯл себЯ  съедать
жалкую пищу, которую ему подавали.  ‚се  эти  усилиЯ  доставлЯли  ему  даже,
пожалуй, какую-то радость, ибо впереди была надежда на лучшее. Ќо теперь  он
стал проникатьсЯ равнодушием ко всему. Ћн проводил  половину  днЯ  на  своем
жестком ложе; там же он нередко принимал пищу; он перестал бритьсЯ и  менЯть
белье, и, когда луч солнца заглЯдывал к нему в камеру,  он  только  печально
вздыхал и в безнадежном отчаЯнии поворачивалсЯ к стене. Џервое времЯ,  когда
сквозь решетку проникала струЯ  свежего  воздуха,  он  всЯкий  раз  говорил:
"Ѓлагословенный воздух неба, Я еще буду дышать тобою на воле. ‘охрани же всю
свежесть свою до того восхитительного вечера, когда  Я  буду  вдыхать  тебЯ,
такой же свободный, как и ты". ’еперь же, ощутив эту струю, он только  молча
вздыхал. ’еперь он уже не замечал ни чириканьЯ воробьев, ни шума  дождЯ,  ни
завываний ветра  -  звуков,  к  которым  он,  сидЯ  на  своем  убогом  ложе,
прислушивалсЯ всегда с радостью, ибо они напоминали ему о природе.
     €ногда он находил вдруг  какое-то  мрачное  и  зловещее  наслаждение  в
криках  своих  товарищей   по   несчастью.   Ћн   зарос   грЯзью,   сделалсЯ
невнимательным, ко всему равнодушным, и на него неприЯтно было смотреть...

                                * * * * * *

     ‚ одну из таких унылых ночей, когда он  металсЯ  на  своем  ненавистном
ложе,  еще  более  ненавистном  оттого,  что,  когда  он  его  покидал,  ему
становилось еще тЯгостнее от охватывавшей его тревоги, он вдруг увидал,  что
едва горевший в очаге огонь заслонен каким-то  темным  предметом.  ‘ловно  в
полусне он повернулсЯ к  огню,  не  испытав  при  этом  ни  любопытства,  ни
волнениЯ, а одно только желание, чтобы мрачное однообразие  его  жизни  было
хоть чем-нибудь нарушено, пусть даже случайным мимолетным смещением теней  в
окружавшем его сумраке. Њежду ним и тлевшим в очаге огнем стоЯл  Њельмот,  в
точности такой, каким он видел его  в  первый  раз:  та  же  фигура,  то  же
выражение лица - холодное, каменное и неподвижное, те же  глаза,  сверкавшие
ослепительным, дьЯвольским светом.
     ‘недавшаЯ ‘тентона страсть вскипела в нем с новой силой. ЏоЯвление  это
он воспринЯл как предвестие грозной, роковой встречи. Ћн услышал, как сердце
его застучало, и мог бы воскликнуть вместе с несчастной  героиней  Ќатаниэла
‹и:

                  Ћно томитсЯ так, как трусы перед битвой;
                  ЏрислушайсЯ: уже трубит труба! {80}

     Њельмот приблизилсЯ к нему с тем ужасающим спокойствием, которое как бы
насмехаетсЯ над вызванным им страхом.
     - Џророчество мое сбылось; ты подымаешьсЯ мне навстречу, гремЯ цепЯми и
шурша соломой. Ќу что, разве Я не оказалсЯ пророком?  -  ‘тентон  молчал.  -
ђазве не горестно положение, в которое ты попал?
     ‘тентон  продолжал  молчать;  он  начинал  уже  верить,  что  все   это
привиделось ему в бреду. "Љак мог он пробратьсЯ сюда?" - подумал он.
     - ’ак неужели тебе не хочетсЯ освободитьсЯ? -  ‘тентон  заворочалсЯ  на
своей подстилке, и шорох этот был, казалось, ответом на вопрос пришельца.  -
‚ моей власти освободить тебЯ.
     Њельмот говорил очень медленно и тихо, и мелодичнаЯ мЯгкость его голоса
составлЯла  разительный  контраст   с   каменными   чертами   его   лица   и
сверхъестественным блеском глаз.
     - Љто вы и откуда вы Явились? - спросил  ‘тентон  голосом,  который  он
хотел сделать вопрошающим и властным, но который дни  жалкого  прозЯбаниЯ  в
этих стенах сделали одновременно и слабым, и жалобным. “нылый, гнетущий  вид
всего, что его окружало, повлиЯл на его рассудок, как то случилось с  другим
человеком, попавшим в такую же обстановку: когда того  привели  к  врачу  на
осмотр, было обнаружено, что он  оказалсЯ  совершеннейшим  альбиносом  {81}:
"Љожа его побледнела, глаза  стали  белыми;  он  не  мог  выносить  света  и
отворачивалсЯ от солнца. ‘удорожные движениЯ его, в которых были и  слабость
и беспокойство, походили  больше  на  метаниЯ  больного  ребенка,  а  не  на
действиЯ способного постоЯть за себЯ мужчины".
     ’аково было и положение ‘тентона. Ћн совсем ослабел, и ни тело его,  ни
дух не могли противостоЯть силе его врага.

                                * * * * * *
     €з всего состоЯвшегосЯ между ними страшного разговора в рукописи  можно
было прочесть только следующие слова:

     - ’еперь ты знаешь менЯ.
     - џ всегда вас знал.
     - ќто ложь, ты  вообразил,  что  знаешь,  и  это  стало  причиной  всех
диких...

                                * * * * * *

     - ...со стороны того...

                                * * * * * *

     - ...что тебЯ в конце концов поместили в эту обитель скорби, где только
Я один могу оказать тебе помощь.
     - ’ы дьЯвол!
     - „ьЯвол! —то за грубое слово! ’ак кто же это,  интересно,  дьЯвол  или
человек водворил тебЯ сюда? Џослушай, что Я тебе  скажу,  ‘тентон;  нет,  не
прЯчь голову в это жалкое одеЯло, оно не заглушит моих  слов.  Џоверь,  даже
если ты начнешь кутатьсЯ в грозовые тучи, тебе  все  равно  придетсЯ  _менЯ_
выслушать! Џодумай только, ‘тентон, в какое бедственное положение ты  попал.
‚зглЯни на эти голые стены! —то они могут сказать  уму  или  сердцу?  Љругом
одна только известка; глазу не на чем остановитьсЯ, кроме каракуль,  которые
твои счастливые предшественники нацарапали углем  или  кирпичом.  ’ы  любишь
рисовать, ну так тебе будет чем поразвлечьсЯ. Ђ вот решетка, сквозь  которую
солнце смотрит на тебЯ искоса, как на пасынка, а ветер дует так,  как  будто
хочет истерзать тебЯ,  воскрешаЯ  в  памЯти  твоей  вздохи  сладостных  уст,
поцелуем которых тебе никогда уже не придетсЯ насладитьсЯ. Ђ что  сталось  с
твоей библиотекой, ты же человек просвещенный, немало поездивший по свету? -
повторЯл он с Язвительною усмешкой. - Ђ где твои друзьЯ, твои хилые  землЯки
{82}, как сказано у твоего любимца експира?  ’ебе  приходитсЯ  привыкать  к
другому обществу, смотреть, как вокруг твоей  соломенной  подстилки  ползает
паук, слушать, как скребетсЯ крыса!  џ  знаю,  что  они  заводили  дружбу  с
узниками Ѓастилии и те их прикармливали, - подумай, не пора ли занЯтьсЯ этим
и тебе? џ видел, как паука приучили доползать по руке до кончика  пальца,  а
крысу - приходить как раз в те часы, когда приносили обед, который  делил  с
ней ее собрат по тюрьме! ЉакаЯ же это радость, когда в гости к тебе ЯвлЯютсЯ
ползучие твари! Ќу а если им не приготовлено угощеньЯ,  они  принимаютсЯ  за
своего кормильца! „рожишь! Ќичего, ты не первый, кого пожирала нечисть,  что
гнездитсЯ в камере! ‚от уж пир, так пир, когда не ты  что-то  ешь,  а  когда
едЯт тебЯ самого! {83} …динственно, чем гости твои выкажут раскаЯнье,  когда
начнут тебЯ пожирать, - они будут _скрежетать зубами_. € ты это услышишь,  а
может быть, и почувствуешь тоже! Ќу а уж раз речь  зашла  о  еде,  то,  надо
сказать, кормЯт тебЯ отменно! ‘уп, который до тебЯ лакала  кошка,  а  может,
вместе с ней отведали и котЯта, чем  же  это  не  суп?  Ђ  чего  стоЯт  часы
одиночества,  которое  ты  здесь  вкушаешь,  скрашенные  голодными  воплЯми,
безумными криками, щелканьем бичей и безутешными рыданиЯми тех, кто, подобно
тебе,  сочтены  сумасшедшими  или  доведены  до   сумасшествиЯ   преступными
действиЯми других! Ќеужели ты еще думаешь, ‘тентон, что ты не повредишьсЯ  в
уме от всего, что здесь видишь? Ќо представь себе даже, что рассудок твой не
ослабеет и здоровье окажетсЯ достаточно крепким, - представь себе - хоть это
и невозможно вообразить, - как же  должны  воздействовать  все  эти  картины
ужаса, которые повторЯютсЯ без конца, на все человеческие чувства.  Ќастанет
ведь времЯ, - и это будет  скоро,  -  когда,  повинуЯсь  одной  только  силе
привычки, ты и сам  начнешь  вторить  крикам  каждого  несчастного  безумца,
живущего бок о бок с тобой; потом ты  умолкнешь,  обхватишь  руками  гудЯщую
голову и в тревоге и  страхе  начнешь  вслушиватьсЯ  в  эти  крики,  пытаЯсь
решить, исходЯт они от _них_ или от  _тебЯ  самого_.  Џридет  времЯ,  когда,
ничем не занЯтому, угнетенному страшной пустотой, от  которой  некуда  будет
детьсЯ, тебе неудержимо захочетсЯ слышать эти крики, от которых тебЯ сначала
бросало в  дрожь,  когда  тебе  захочетсЯ  следить  за  беснованьЯми  твоего
ближайшего соседа с тем же вниманием, с каким ты следишь за ходом  пьесы  на
сцене. ‚се человеческое в тебе будет  убито.  Ѓред  этих  несчастных  станет
одновременно и забавой твоей, и мукой. ’ы будешь  прислушиватьсЯ  к  каждому
его звуку, чтобы потом передразнивать их, щерЯсь  и  завываЯ  с  дьЯвольской
злобой. “ человека есть способность применЯтьсЯ к обстоЯтельствам, в которых
он живет, и ты испытаешь на себе эту горькую долю с ужасающей  силой.  ‚след
за тем ЯвитсЯ мучительное сомнение в том, что ты  в  здравом  уме,  страшное
предвестие того, что это сомнение перейдет потом в  _страх_,  а  этот  страх
превратитсЯ в уверенность. Њожет статьсЯ, - что еще ужаснее, - _страх  этот_
в конце концов  перейдет  в  _надежду_,  -  отверженный  обществом,  всецело
зависЯщий от  произвола  грубого  надзирателЯ,  страдающий  от  собственного
бессилиЯ в стараниЯх овладеть собой, лишенный всЯкой свЯзи  с  людьми  и  их
сочувствиЯ, имеющий возможность  обмениватьсЯ  мыслЯми  лишь  с  теми,  кого
наместо мыслей осаждают призраки - исчадиЯ утраченного  разума,  и  успевший
забыть, что  такое  ласка  и  человеческий  голос,  -  ибо  все,  что  может
показатьсЯ ими, не что иное, как те же зловещие вопли, и, убедившись в этом,
хочешь только поскорее зажать себе уши, - может статьсЯ, что в конце  концов
страх твой превратитсЯ в еще более страшную надежду:  тебе  захочетсЯ  стать
одним из них,  чтобы  спасти  себЯ  от  муки  пониманиЯ  происходЯщего.  Љак
человека, склонившегосЯ над пропастью и долго в нее глЯдЯщего, охватывает  в
конце  концов  желание  броситьсЯ  вниз,   чтобы   наконец   избавитьсЯ   от
нестерпимого  головокружениЯ  {11*  ‘лучай,  рассказанный   мне   человеком,
который, оказавшись в подобном положении, едва не покончил с собой, лишь  бы
избавитьсЯ от того, что он называл нестерпимой пыткой головокружениЯ.},  так
и ты, услыхав, как в разгар неистовых  приступов  люди  эти  вдруг  начинают
хохотать, скажешь: "Љонечно же, у этих несчастных есть утешение,  а  у  менЯ
нет никакого; в этой обители ужасов самое большое проклЯтие длЯ менЯ  -  это
мой здравый ум. Ћни с жадностью поедают убогую пищу, которую нам дают, а мне
противно даже смотреть на нее. Ћни подчас крепко спЯт, а мой сон  тревожнее,
чем их пробуждение. Љаждое утро им придают силу какие-нибудь новые  иллюзии:
в безумии  своем  они  измышлЯют  различные  хитрости  и  способны  тешитьсЯ
надеждой бежать, ускользнуть от надзирателЯ или как-нибудь поиздеватьсЯ  над
ним; мой здравый ум лишает менЯ этой надежды. _џ знаю, что  мне  никогда  не
удастсЯ бежать отсюда_, и способность думать, которой Я не  потерЯл,  только
усугублЯет мои страданиЯ. џ разделЯю здесь с другими все тЯготы, но  у  менЯ
нет тех утешений, которые есть у них. Ћни смеютсЯ - Я слышу их смех; о  если
б Я мог смеЯтьсЯ так, как они". ’ы попытаешьсЯ вторить им  и  самим  усилием
этим призовешь демона безумиЯ прийти и завладеть тобой с этой минуты навеки.
     (‚ этом  месте  рассказывалось  подробнее  о  тех  угрозах,  к  которым
прибегал Њельмот, и о тех средствах, которыми он пыталсЯ искушать  ‘тентона,
но подробности эти слишком ужасны, чтобы о них здесь упоминать. Ћдна из  них
может служить примером).
     "’ы думаешь, что умственные способности человека есть нечто отличное от
жизненной силы его души, или, иными словами, что, даже если разум твой будет
поврежден (что в действительности почти уже и случилось), душа твоЯ сможет в
полной мере насладитьсЯ блаженством, которое создает развитие ее возросших и
возвысившихсЯ дарований, и все тучи, которые заволакивали их, рассеет ‘олнце
‘праведливости, и лучи его будут ласкать тебЯ до скончаниЯ века. ’ак вот, не
вдаваЯсь в метафизические тонкости касательно различиЯ разума и души,  скажу
тебе, что нет такого преступлениЯ, которое бы не соблазнило сумасшедших и на
которое бы они не пустились; занЯтие их - причинЯть другим вред, привычка  -
жить во зле; убийство длЯ них - всего лишь забава, а  кощунство  -  истинное
наслаждение. Њожет ли в этом положении душа надеЯтьсЯ на спасение, суди сам;
но только мне кажетсЯ, что с потерей рассудка, - а в этих местах  невозможно
долго сохранЯть трезвый ум, - ты лишаешьсЯ также и  надежды  на  бессмертие.
Џослушай, - немного помолчав, сказал  искуситель,  -  послушай  несчастного,
который тут вот, рЯдом с тобою,  бредит  и  извергает  такие  кощунства,  от
которых содрогнулсЯ бы и сам дьЯвол. Љогда-то это был выдающийсЯ пуританский
проповедник. ЏолднЯ ему все кажетсЯ, что он стоит на кафедре, и  он  осыпает
проклЯтьЯми папистов, арминиан и даже инфралЯпсариев (сам он  принадлежит  к
числу сублЯпсариев) {84}. Ћн обличает их с пеной у рта, корчитсЯ,  скрежещет
зубами; можно подумать, что сам он спустилсЯ в  ад,  о  котором  он  столько
говорит, и что огонь и сера,  на  описание  которых  он  не  жалеет  красок,
изрыгаютсЯ из его открытого рта. Ќочью  _вера  его  обращаетсЯ  против  него
самого_; ему чудитсЯ, что сам он - один из тех нечестивцев, которых он  весь
день обличал, и он проклинает бога как раз за то самое, за  что  славил  его
днем.
     ’от, кого он в течение  двенадцати  часов  провозглашал  "лучше  десЯти
тысЯч других" {85}, становитсЯ теперь предметом его дьЯвольской вражды, и он
осыпает его проклЯтьЯми. Ћн  впиваетсЯ  в  железные  прутьЯ  своей  койки  и
кричит,  что  вытаскивает  крест,   вкорененный   в   глубины   ѓолгофы;   и
примечательно, что насколько утренние его проповеди полны живительной силы и
красноречивы, настолько ночные кощунства оскорбительны и ужасны. ‘лышишь! Ћн
уже опЯть вообразил себЯ злым духом; вслушайсЯ же в эти потоки  дьЯвольского
красноречиЯ!". ‘тентон прислушалсЯ и содрогнулсЯ...

                                * * * * * *

     - Ѓеги отсюда, спасай себЯ, - воскликнул €скуситель, - вырвись к жизни,
свободе, здоровью. ЃлагосостоЯние твое, умственные способности,  может  быть
даже бессмертие, зависЯт от выбора, который ты сделаешь в  эту  минуту.  ‚от
дверь, ключ от нее у менЯ в руке. ‚ыбирай же, выбирай!
     - Ђ как же это ключ мог попасть в ваши руки? €  на  каких  условиЯх  вы
хотите освободить менЯ? - спросил ‘тентон...

                                * * * * * *

     ЋбъЯснение занимало несколько страниц, но как ни мучалсЯ над ними  юный
Њельмот, он не в силах был  ничего  разобрать.  Љак  будто  все  же  ‘тентон
отказалсЯ от свободы, которую ему предлагали, с гневом и ужасом, ибо в конце
концов „жон разобрал слова:  "Џрочь  от  менЯ,  чудовище,  дьЯвол!  “бирайсЯ
отсюда восвоЯси! „аже эта обитель ужаса и та боитсЯ твоего поЯвлениЯ;  стены
ее покрываютсЯ потом, а каменный пол содрогаетсЯ под твоими ногами"...

                                * * * * * *

     ‡аключительнаЯ  часть  этой  необыкновенной  рукописи  была   в   таком
состоЯнии, что  из  пЯтнадцати  полуистлевших  и  покрытых  плесенью  листов
Њельмот едва мог разобрать какие-то несколько строк. „олжно  быть,  ни  один
археолог, развертываЯ дрожащей рукой окаменевшие свитки рукописи,  найденной
в ѓеркулануме {86}, и  воодушевленный  надеждой  отыскать  утраченные  стихи
"ќнеиды" {87}, начертанные рукою самого ‚ергилиЯ, или хотЯ  бы  непристойные
строки ЏетрониЯ или Њарциала {88}, проливающие свет на таинства ‘пинтрий или
на фаллические оргии {89}, никогда не вглЯдывалсЯ так внимательно в текст  и
не качал потом головой с таким безнадежным отчаЯнием. ’о, что он мог извлечь
из этих страниц, не только не утолЯло его  любопытства,  но,  напротив,  еще
больше его разжигало.  ‚  рукописи  больше  не  было  речи  о  Њельмоте,  но
говорилось, что ‘тентон в конце концов освободилсЯ из своего заточениЯ,  что
он продолжал преследовать  Њельмота  непрерывно  и  неутомимо;  что  сам  он
понимал, что сделалсЯ маньЯком и  что  величайшаЯ  страсть  всей  его  жизни
обернулась ее величайшей мукой. Ћн снова отправилсЯ на континент, потом  еще
раз вернулсЯ в Ђнглию, ездил, выведывал, выслеживал, подкупал  людей,  -  но
все  было  напрасно.  ‘ущества,  которое  он  трижды  встречал   при   таких
удивительных обстоЯтельствах,  ему  больше  уже  ни  разу  не  суждено  было
увидеть. ‚ конце концов узнав, что  Њельмот  родом  из  €рландии,  он  решил
отправитьсЯ туда и осуществил  это  намерение,  но  и  там  все  его  усилиЯ
оказались напрасными, и он так и не получил ответа на мучившие его  вопросы.
ђодные Њельмота ничего о нем не знали, во всЯком случае если даже  что-то  и
знали или предполагали, то  не  сочли  возможным  сообщить  это  незнакомому
человеку, и ‘тентон уехал неудовлетворенный. ‹юбопытно заметить,  что  и  он
сам, как то Явствовало из  многих  наполовину  стершихсЯ  страниц  рукописи,
никогда ни одной живой душе  не  обмолвилсЯ  о  содержании  их  разговора  с
Њельмотом  в  стенах  сумасшедшего  дома;  даже  малейший   намек   на   это
обстоЯтельство вызывал в нем приступ бешенства и повергал  потом  в  мрачное
настроение, причем и то и другое необычностью своей вызывало тревогу во всех
окружающих. Ћн, однако, оставил рукопись в руках семьи, считаЯ, может  быть,
что, коль скоро это люди нелюбопытные  и  совершенно  равнодушные  к  своему
родственнику и вообще непривыкшие  что-либо  читать,  будь  то  даже  книги,
рукопись его будет в полной сохранности. ‚ действительности же, должно быть,
поступок этот был вызван отчаЯнием, какое бывает у гибнущих на  море,  когда
они вкладывают предсмертные свои посланиЯ в бутылку и, запечатав, вверЯют ее
потом  волнам.  Џоследние  строки  рукописи,  которые  оказалось   возможным
прочесть, были довольно странны...

                                * * * * * *

     џ ищу его повсюду. †елание еще раз встретитьсЯ  с  ним  превратилось  в
страсть, котораЯ все разгораетсЯ, - без этого длЯ  менЯ  больше  нет  жизни.
’щетными оказались и последние мои поиски, когда Я поехал в €рландию, узнав,
что он родом оттуда. Ѓыть может, последнЯЯ наша встреча будет в ...

                                * * * * * *

     Ќа этом кончалась рукопись, которую  Њельмот  нашел  в  кабинете  дЯди.
„очитав ее, он в изнеможении опустил голову  на  стол  и  застыл,  дав  волю
круговороту обуревавших его чувств; мысли его были напрЯжены и вместе с  тем
словно оцепенели. ’ак прошло несколько минут. Ћчнувшись словно от  толчка  и
поднЯв голову, он увидел глЯдевшие на него с  холста  глаза;  отделенные  от
него  какими-нибудь  десЯтью  дюймами,  они  показались  ему  еще  ближе  от
осветившего их внезапно Яркого света и оттого, что это было  единственное  в
комнате человеческое лицо. Ќа какое-то мгновение Њельмоту  даже  почудилось,
что губы его предка зашевелились, словно тот собиралсЯ что-то ему сказать.
     Ћн посмотрел ему прЯмо в глаза: в доме  все  было  тихо,  они  остались
теперь  вдвоем.  Ќаконец  иллюзиЯ  эта  рассеЯлась,  а  так   как   человеку
свойственно бросатьсЯ из одной крайности в другую,  „жон  вспомнил  вдруг  о
том, что дЯдЯ приказал ему уничтожить портрет. Ћн впилсЯ в  него,  рука  его
сначала дрожала, но пришедший в ветхость холст не стал  ей  противитьсЯ.  Ћн
выдрал его из рамы с криком, в котором слышались и ужас и торжество. Џортрет
упал к его ногам, и Њельмот содрогнулсЯ от этого  едва  слышного  звука.  Ћн
ждал, что совершенное им свЯтотатство - сорвать портрет предка,  более  века
провисевший в родовом доме, - исторгнет из этой тишины зловещие  замогильные
вздохи. Ћн прислушалсЯ: не было ни отклика, ни ответа, но  когда  измЯтый  и
разорванный холст упал на пол, то черты лица странно искривились и на  губах
как будто заиграла усмешка. ‹ицо  это  на  мгновение  словно  ожило,  и  тут
Њельмот ощутил неописуемый ужас. ЏоднЯв измЯтый холст с полу, он  кинулсЯ  с
ним в соседнюю комнату и там принЯлсЯ рвать и кромсать его на мелкие  куски:
бросив их в камин, где все еще горел торф, он  стал  смотреть,  каким  Ярким
пламенем они вспыхнули. Љогда последний клочок догорел, он кинулсЯ в постель
в надежде забытьсЯ крепким сном. Ћн исполнил то, чего от него  требовали,  и
теперь чувствовал сильнейшее изнеможение, как физическое,  так  и  душевное.
Ћднако сон его оказалсЯ далеко не таким  спокойным,  как  ему  хотелось.  Ћн
ворочалсЯ с боку на бок, но ему никак не давал  покоЯ  все  тот  же  красный
свет, слепивший глаза и вместе с тем оставлЯвший всю  обстановку  комнаты  в
темноте. ‚ эту ночь был сильный ветер, и всЯкий раз, когда  от  его  порывов
скрипели двери, казалось, что кто-то ломает замок, что чьЯ-то  нога  уже  на
пороге. Ќо во сне или наЯву (определить это Њельмот так и не мог) увидел  он
в дверЯх фигуру своего предка? ‚се было так же смутно, как и тогда, когда он
видел ее в первый раз - в ночь, когда умер дЯдЯ; так и теперь он увидел, как
человек этот вошел в комнату, подкралсЯ к его кровати,  и  услышал,  как  он
прошептал:
     - —то же, ты менЯ сжег, только такой огонь не властен менЯ  уничтожить.
џ жив; Я здесь, возле тебЯ.
     ‚здрогнув, Њельмот вскочил с кровати  -  было  уже  совсем  светло.  Ћн
осмотрелсЯ: в  комнате,  кроме  него,  не  было  ни  одной  живой  души.  Ћн
почувствовал легкую боль в правом запЯстье. Ћн посмотрел на руку: место  это
посинело, как будто только что его с силон кто-то сжимал.


                                  ѓлава IV

                                               Љ оружию, ребЯта, все, скорее
                                               ђубите ванты и крушите реи!

                                                                ”олконер {1}

     Ќа  следующий  вечер  Њельмот  решил   лечь   спать   пораньше.   Џосле
полубессонной ночи его клонило ко сну, а день весь  был  такой  сумрачный  и
тоскливый, что оставалось только хотеть, чтобы он поскорее окончилсЯ.  Ћсень
была на исходе; тЯжелые тучи с утра до вечера медленно и уныло  тЯнулись  по
небу и такой же тоской отзывались в душе человека и в каждом  часе  прожитой
им жизни. Ќе упало ни одной капли дождЯ; тучи уходили прочь, затаив  угрозу,
как военные корабли, проведавшие, что  противник  сильнее,  чем  можно  было
думать, и возвращавшиесЯ за подкреплением, чтобы нанести потом  новый  удар,
который неминуемо его сломит. “гроза эта скоро была приведена в  исполнение;
стемнело раньше обычного; новые тучи, еще более черные и, казалось, сулившие
миру еще один потоп, заволокли небо.  ѓулкие,  неожиданно  налетавшие  вихри
времЯ от времени сотрЯсали дом, а потом столь же внезапно  стихали.  Љ  ночи
бурЯ разразилась со всею силой;  кровать  Њельмота  сотрЯсалась  при  каждом
порыве ветра, и уснуть было немыслимо. ‘ам он, правда,

                    ...любил, когда качались стены {2},

     но ему не доставлЯло ни малейшей радости ожидать,  пока  начнут  падать
трубы, пока с  грохотом  обвалЯтсЯ  балки,  и  видеть  вокруг  себЯ  осколки
разбитых стекол, которые уже начинали сыпатьсЯ на пол. Ћн встал и отправилсЯ
на кухню, где, как он знал, разведен  огонь;  собравшиесЯ  там  перепуганные
слуги, слыша, как ветер завывает в трубе, все наперебой уверЯли,  что  им  в
жизни не доводилось слыхивать такой бури, и всЯкий раз, когда порыв затихал,
дрожа, шептали молитвы за тех, кто "в эту  ночь  в  море".  Ђ  так  как  дом
Њельмота стоЯл у самого берега над скалистым обрывом, им было чего боЯтьсЯ и
о чем молитьсЯ.
     Ћчень скоро, однако, Њельмот заметил, что в ужас их приводила  не  одна
только бурЯ. ЌедавнЯЯ смерть его дЯди и посещение дома странным  пришельцем,
в реальность которого все они твердо  верили,  неразрывно  сочетались  в  их
представлении не то с причиной, не то с роковыми последствиЯми этой бури, и,
ступаЯ по ломаным плитам, которыми был устлан кухонный пол, Њельмот  слышал,
как они  шепотом  сообщали  друг  другу  свои  предположениЯ,  одно  ужаснее
другого. ‘траху свойственно сближать в сознании людей далекие друг от  друга
событиЯ. Њы любим свЯзывать бушевание стихий с превратностЯми нашей  судьбы,
и, наверно, не было ни одного  порыва  ветра  и  ни  одной  вспышки  молнии,
которые не претворились бы в чьем-то воображении в картины близЯщейсЯ  беды,
не вызвали бы желаниЯ отвратить ее или покоритьсЯ стихии и не определили  бы
судьбу человека или участь  души  после  смерти.  ‘трашнаЯ  бурЯ,  потрЯсшаЯ
Ђнглию в ночь, когда умер Љромвель  {3},  дала  его  пуританским  капелланам
повод заЯвить, что ‚севышний забрал его к себе на небеса в  поднЯтой  вихрем
огненной колеснице наподобие того как он некогда вознес  пророка  €лию.  Њеж
тем партиЯ сторонников королЯ истолковала то же событие совершенно  иначе  и
во всеуслышание высказала свое убеждение, что это ЉнЯзь тьмы отстаивает свои
права и уносит тело жертвы своей (чьЯ душа давно уже стала его  достоЯнием).
’аким  образом,  дикие  завываниЯ  и  Яростное  торжество  бури  могли  быть
совершенно различно, причем в одинаковой  степени  справедливо,  истолкованы
каждой из двух сторон на  благо  ей  самой  и  "на  горе  противнику.  Ќечто
подобное (mutatis mutandis {€зменив  то,  что  требует  изменениЯ  (лат.).})
происходило и в  той  компании,  котораЯ  сидела  на  кухне  Њельмота  возле
сотрЯсавшегосЯ от наскоков шквала очага, огонь в котором то  разгоралсЯ,  то
снова гас.
     - “йдет он с этой бурей, - прошептала одна из старух, вынимаЯ  изо  рта
потухшую трубку и тщетно пытаЯсь снова зажечь ее от горЯщих  углей,  которые
порыв ветра разбросал как пылинки, - уйдет он вместе с бурей.
     - ‚ернетсЯ еще, вот увидишь! - вскричала другаЯ, -  вернетсЯ!  Ќет  ему
покоЯ! ‚се бродит тут вокруг да стонет, пока не изрекут то, чего он  сам  за
всю свою жизнь не мог изречь. ѓосподи, спаси нас, -  завопила  она  прЯмо  в
трубу, как будто обращаЯ свои слова к разгневанному богу, - скажи нам,  чего
ты хочешь от нас, и _укроти эту бурю_! ‘лышишь!
     Џорыв ветра, словно удар грома, ворвалсЯ в трубу; старуха вздрогнула  и
отшатнулась.
     - …сли тебе надо вот это... и еще вот  это...  и  еще...,  -  вскричала
молодаЯ женщина, которой Њельмот до тех пор не замечал, - на, возьми!
     Ћна стала Яростно вытаскивать  какие-то  спрЯтанные  у  нее  в  волосах
бумажки  и  кидать  их  в  огонь.  ’ут  Њельмот  вспомнил  нелепую  историю,
рассказанную ему накануне, о девушке, котораЯ, как она  говорила,  "на  свою
беду" сделала себе папильотки из каких-то бумаг старого Њельмота,  а  теперь
вообразила, что существа, навлекшие на ее  голову  несчастье,  больше  всего
рассержены тем, что она до сих пор держит на себе достоЯние  покойного.  Ћна
стала срывать с себЯ  эти  клочки  бумаги  и  швырЯть  их  в  огонь,  громко
приговариваЯ:
     - ђади всего свЯтого, не серчайте на  менЯ,  угомонитесь!  ‚ы  получили
все, что хотели, чего вам еще надо?
     Њельмота все это смешило, и ему трудно было подавить смех,  но  тут  он
вдруг встрепенулсЯ  от  звука,  который  можно  было  Ясно  различить  среди
завываний бури.
     - —у! Џушка! ’онет корабль!
     ‚се притихли и стали слушать. Љак мы уже сказали, дом Њельмотов стоЯл у
самого берега. Ѓлизость к  морю  приучила  обитателей  его  ко  всем  ужасам
кораблекрушений и гибели людей. Љ чести их  надо  сказать,  что  они  всегда
воспринимали эти выстрелы как призывы,  как  жалостную  безысходную  мольбу,
обращенную к их человеческим чувствам. ‹юдЯм  этим  был  неведом  варварский
обычай, существовавший на берегах Ђнглии: прикреплЯть к трупу лошади  фонарь
и пускать этот труп в море, где волны  кидали  его  из  стороны  в  стороны:
несчастные утопающие устремлЯлись к нему с надеждой, принЯв его за  маЯк,  и
когда обман открывалсЯ, ужас надвигающейсЯ смерти становилсЯ еще неодолимей.
     ‚се находившиесЯ в  ту  минуту  на  кухне  внимательно  вглЯдывались  в
выражение лица Њельмота, как будто на нем можно было  прочесть  "все  тайны,
скрытые в седой пучине" {4}. Ќа несколько мгновений бурЯ стихла и воцарилась
глубокаЯ  и  исполненнаЯ  какого-то  зловещего  ожиданиЯ  тишина.   ’от   же
раскатистый звук повторилсЯ снова - теперь уже  ни  у  кого  не  могло  быть
сомнениЯ, что это выстрел.
     - ‘трелЯют из пушки, - закричал Њельмот, - они  тонут!  Ћн  выбежал  из
кухни, зовЯ за  собой  мужчин.  ’е  сразу  же  вскочили  и  стали  деЯтельно
готовитьсЯ к встрече с опасностью.
     ђазгул стихиЯ все же лучше переносить на море, нежели в четырех стенах.
’ам человеку есть с чем боротьсЯ; здесь  уделом  его  становитсЯ  страдание.
‘амаЯ жестокаЯ бурЯ, побуждаЯ жертву свою боротьсЯ с нею из  последних  сил,
ставит все же перед человеком определенную цель и  дает  удовлетворение  его
гордости. Њеж тем ни того, ни другого нет у  тех,  кто  сидит,  забившись  в
угол, когда сотрЯсаютсЯ стены, и кто готов принЯть любое страдание, лишь  бы
избавитьсЯ от безысходного страха.
     ‚ то времЯ как слуги кинулись  искать  плащи,  сапоги  и  шлЯпы  своего
покойного господина, которых без числа было разбросано по самым разным углам
дома; когда один из них срывал плащ с окна,  которое  им  прикрывалось,  ибо
стекла давно уже были разбиты, а ставни - сломаны, другой стаскивал е  палки
шлЯпу, давно уже служившую длЯ подметаниЯ пыли, а третий сражалсЯ  с  кошкой
из-за пары старых сапог, которые та облюбовала,  чтобы  произвести  на  свет
потомство и где теперь копошились  котЯта,  -  Њельмот  поднЯлсЯ  в  верхнюю
комнату дома. ‘текла там были выбиты, и в светлое  времЯ  днЯ  оттуда  можно
было увидеть и море, и все побережье. Ћн высунулсЯ  из  окна  и,  поддавшись
охватившей его тревоге, стал слушать. Ќочь была темнаЯ, но постепенно в этой
непроглЯдной тьме глаза его различили проблески света. Џорыв ветра  заставил
его на минуту отойти от окна, но тут же, кинувшись к нему снова, он  увидел,
как вдалеке вспыхнуло едва заметное пламЯ, и до слуха его донессЯ  еще  один
пушечный выстрел.
     Њедлить было нельзЯ, и спустЯ несколько минут Њельмот со своими  людьми
был уже на берегу. ќто было совсем близко, к тому же они спешили как  только
могли. Ћднако ветер был настолько силен, что пробиратьсЯ им было нелегко,  а
тревога и нетерпение их все возрастали, и им казалось, что движутсЯ они  еще
медленнее, чем на самом  деле.  ‚ремЯ  от  времени  только  слышны  были  их
прерывающиесЯ тихие голоса:
     - Џозовите людей... видите там домики... в одном окне  свет...  они  не
спЯт... и нет ничего удивительного... Њожет ли кто  спать  в  такую  ночь...
„ержите фонарь пониже... Ќикак не устоЯть на ногах...
     - ЋпЯть стрелЯют, - вс