ул глаз до самой утренней мессы. Ќо к утру  Я  ощутил  _решимость_,  во
всЯком случае мне показалось, что она наконец пришла ко мне. “вы! џ не знал,
с чем мне придетсЯ столкнутьсЯ. џ был похож на  человека,  который  вышел  в
открытое море, взЯв с собою однодневный запас провианта,  и  вообразил,  что
вполне себЯ обеспечил и сумеет теперь добратьсЯ до полюса. ‚ тот  день  Я  с
необычным длЯ менЯ прилежанием исполнил все так  называемые  упражнениЯ  длЯ
духа.  џ  уже  начал  ощущать  потребность  накладывать  на  себЯ   какие-то
обЯзательства - роковое последствие монастырских установлений. Ћбедали мы  в
полдень; вскоре после  обеда  отец  прислал  за  мною  карету,  и  мне  было
позволено покататьсЯ в течение часа  по  берегу  Њансанареса  {3}.  Љ  моему
удивлению, в карете оказалсЯ мой отец, и хоть он  поздоровалсЯ  со  мною  на
этот раз несколько смущенно, Я был счастлив его увидеть. Ћн во всЯком случае
был мирЯнином и, _может быть, человеком с сердцем_.
     ЊенЯ огорчили сдержанные слова, с которыми он обратилсЯ ко мне; услыхав
их, Я весь похолодел и  сразу  же  принЯл  твердое  решение  быть  и  с  ним
настороже, как со всеми, с кем мне приходилось общатьсЯ в стенах монастырЯ.
     - ЌравитсЯ тебе жить здесь, в обители? - спросил отец.
     - Ћчень нравитсЯ, - ответил Я (в ответе моем не было ни  слова  правды,
но страх быть обманутым неизбежно толкает на ложь, и нам  приходитсЯ  только
благодарить за это наших наставников).
     - ЌастоЯтель очень тебЯ любит.
     - ЉажетсЯ, да.
     - ЃратьЯ очень внимательны к твоим занЯтиЯм, они могут руководить ими и
должным образом оценить твои успехи.
     - ЉажетсЯ, да.
     - Ђ воспитанники принадлежат к самым знатным испанским семьЯм, они  все
довольны своим  положением  и  хотЯт  воспользоватьсЯ  теми  преимуществами,
которые оно дает.
     - ЉажетсЯ, да.
     - „орогой мой мальчик, почему ты три раза  ответил  мне  тою  же  самой
ничего не значащей фразой?
     - Џотому что Я подумал, что все это мне только _кажетсЯ_.
     - ’ак как же ты говорил, что все благочестие  этих  праведных  людей  и
глубокое  внимание  со  стороны  учеников,  чьи  занЯтиЯ   в   равной   мере
благодетельны длЯ человека и умножают славу церкви, которой они служат...
     - Џапенька, Я ничего не говорю о них, но  Я  _осмеливаюсь_  говорить  о
себе: Я никогда не смогу быть монахом, и  если  вы  хотите  добитьсЯ  именно
этого, презирайте менЯ, прикажите вашим лакеЯм вытащить  менЯ  из  кареты  и
оставить на улице. ‹учше пусть Я буду собирать милостыню и кричать "огонь  и
вода" {1* Ћгонь длЯ сигар и ледЯнаЯ вода  длЯ  питьЯ.  Љрик,  который  часто
можно услышать в Њадриде.}, только не заставлЯйте менЯ стать монахом.
     Ћтец мой был поражен. Ћн не сказал  ни  слова  в  ответ.  Ћн  никак  не
ожидал, что Я раньше времени узнаю тайну, которую он собиралсЯ мне  открыть.
‚ эту минуту карета свернула на Џрадо {4}; глазам моим  предстало  множество
великолепных экипажей, запрЯженных украшенными перьЯми лошадьми в  роскошных
попонах; красавицы кланЯлись кавалерам, которые несколько  мгновений  стоЯли
еще на приступке кареты, а потом отвешивали прощальный поклон  своим  "дамам
сердца".
     ‚ эту минуту Я заметил, что отец мой оправил свою  роскошную  мантию  и
шелковый кошель, в который были убраны его длинные черные волосы,  и  сделал
лакеЯм знак остановить карету, собираЯсь  выйти  и  смешатьсЯ  с  толпой.  џ
воспользовалсЯ этой минутой и ухватилсЯ за край его мантии.
     - Џапенька, вам, значит, нравитсЯ этот мир, так  почему  же  вы  упорно
хотите, чтобы Я, ваш сын, от всего этого отрексЯ?
     - Ќо ты еще чересчур юн длЯ него, дитЯ мое.
     - Ќу раз так, то Я, разумеетсЯ, _чересчур юн и длЯ другого  мира_,  длЯ
того, в котором вы принуждаете менЯ жить.
     - Љак Я могу принуждать тебЯ, дитЯ мое, мой первенец!
     ‚ словах этих было столько нежности, что Я невольно припал губами к его
рукам, а лоб мой ощутил горЯчее дыхание его поцелуЯ. €менно  в  эту  минуту,
воодушевленный надеждой, Я мог внимательно присмотретьсЯ к чертам его  лица,
к тому, что у художников принЯто называть физиогномией человека {5}.
     …му не было еще и шестнадцати лет, когда он сделалсЯ моим отцом; он был
хорошо сложен; лицо его поражало красотой и удивительно располагало к  себе:
Я не знал никого, кто бы мог сравнитьсЯ с ним по  красоте;  раннЯЯ  женитьба
уберегла его от всех дурных последствий юношеских излишеств: он  сохранил  и
свежий цвет лица, и гибкий стан, и все очарование юности, которое так часто,
не успев расцвесть, увЯдает, опаленное пороком.  …му  было  двадцать  восемь
лет, а выглЯдел он лет на десЯть моложе. Ћн, как видно, сознавал это  сам  и
умел радоватьсЯ жизни так, как будто весна ее все еще  длилась.  ЃросаЯсь  с
головой в кипучие наслаждениЯ, которыми его дарила молодость, и  вкушаЯ  всю
сладость окружавшей его роскоши, он в  то  же  самое  времЯ  обрекал  своего
совсем юного сына на холодное и безотрадное однообразие монастырской  жизни.
џ ухватилсЯ за эту мысль как утопающий. Ќо нет соломинки более хрупкой,  чем
та помощь, которую вы надеетесь  получить  от  человека,  оберегающего  свое
положение в свете.
     Ќаслаждение до крайности эгоистично, а когда один эгоист обращаетсЯ  за
помощью к другому, то не похож ли он на несостоЯтельного  должника,  который
просит своего товарища по тюрьме  взЯть  его  на  поруки.  ’аково  было  мое
убеждение в  ту  минуту,  но  все  же,  поразмыслив  (ведь  в  молодые  годы
отсутствие жизненного опыта нередко восполнЯетсЯ в нас страданием,  и  более
всего умудрены в жизни как раз те, кто прошел  в  ней  эту  тЯжелую  школу),
поразмыслив, Я пришел к выводу, что жизнелюбие, которое в  известном  смысле
делает человека эгоистом, вместе с тем развивает в нем великодушие. ’от, кто
по-настоЯщему привык наслаждатьсЯ жизнью, хоть он и не поступитсЯ даже самой
малой толикой своего счастьЯ, чтобы спасти от гибели целый мир, все же полон
желаниЯ, чтобы все остальные радовались жизни так же, как он (лишь бы не  за
его счет), потому что  собственное  его  наслаждение  станет  от  этого  еще
полнее. џ ухватилсЯ за эту мысль и принЯлсЯ просить моего отца дать мне  еще
раз взглЯнуть на только что виденные мною пышность и блеск. Ћн согласилсЯ, и
уступчивость эта смЯгчила его сердце; он оживилсЯ при виде пестрой  светской
толпы, интересовавшей _его_ больше, нежели менЯ, ибо Я  наблюдал  только  за
тем впечатлением, которое все  это  производило  на  него,  и  сделалсЯ  еще
внимательнее ко мне. џ этим воспользовалсЯ и  после  того,  как  вернулсЯ  в
монастырь, обратил едва ли не все свои душевные силы и весь свой ум  на  то,
чтобы  исступленной  любовью  разбудить  его  сердце.  џ  сравнивал  себЯ  с
несчастным €савом {6}, которого его младший брат лишил права первородства, и
восклицал его словами:  "Ќеужели,  отец  мой,  одно  у  тебЯ  благословение?
Ѓлагослови и менЯ, да, и менЯ тоже, отец!".
     Ћтец мой был тронут; он обещал мне, что отнесетсЯ  к  моей  просьбе  со
всем вниманием, но тут же намекнул, что против этого могут  быть  возражениЯ
со стороны моей матери, в особенности же со стороны ее  духовника,  который,
как Я впоследствии узнал, держал у себЯ в подчинении всю семью,  и  сослалсЯ
на еще какие-то непреодолимые и неизъЯснимые  трудности.  Ћн  позволил  мне,
однако, поцеловать ему на прощанье руку и тщетно пыталсЯ совладать с  собой,
когда почувствовал, что она сделалась мокрой от моих слез.
     ’олько спустЯ два днЯ Я был вызван к духовнику моей матери:  он  ожидал
менЯ в монастырской приемной. џ решил, что причиной того, что он  так  долго
не поЯвлЯлсЯ, были семейные споры или, как мне тогда  казалось,  даже  некий
заговор, и сделал попытку подготовить себЯ к разного рода военным действиЯм,
какие  мне  теперь  приходилось  предпринимать  в   борьбе   с   родителЯми,
духовниками, настоЯтелЯми и монахами и воспитанниками  монастырЯ:  все  ведь
они дали клЯтву  одержать  надо  мною  победу  и,  разумеетсЯ,  готовы  были
прибегнуть длЯ этого к любым средствам, будь  то  штурм,  подкоп,  мина  или
блокада. џ начал прикидывать в уме, как велики силы  нападающей  стороны,  и
старалсЯ обеспечить себЯ оружием,  которое  могло  бы  помочь  мне  отразить
различные виды атак. Ћтец был человеком добрым, податливым  и  неустойчивым.
Њне удалось смЯгчить его и расположить к себе, и Я чувствовал, что  большего
мне от него не добитьсЯ. „уховника же следовало встретить другим оружием.
     ‘пускаЯсь в приемную, Я обдумывал,  какой  походкой  Я  должен  к  нему
подойти, каким взглЯдом на него посмотреть, изменЯл голос, поправлЯл платье.
џ был настороже - телом, духом, выражением лица, тем, как Я  был  едет;  все
приобретало теперь значение. ќто оказалсЯ строгий,  но  с  виду  приветливый
свЯщенник. —тобы заподозрить его в  предательстве,  надо  было  быть  самому
предателем, подобным €уде. џ почувствовал себЯ  обезоруженным,  менЯ  начали
даже мучать угрызениЯ совести. "Њожет быть, - говорил Я себе, -  Я  все  это
времЯ вооружалсЯ против того, кто будет вестником мира".
     „уховник начал с незначительных вопросов о моем здоровье и моих успехах
в занЯтиЯх, однако видно было, что делает он это неспроста. џ подумал,  что,
желаЯ соблюсти все приличиЯ, он не торопитсЯ приступить к разговору  о  том,
что побудило его приехать. Ћтвечал Я ему спокойно, но  сердце  мое  стучало.
Џоследовало молчание, а потом, повернувшись ко мне, он сказал:
     - „итЯ мое, Я понимаю, что ты не хочешь становитьсЯ монахом и что  тебЯ
не переубедить. ‚ этом нет ничего удивительного:  монашескаЯ  жизнь  -  дело
нелегкое длЯ совсем еще юного существа,  да  и  вообще  Я  не  знаю,  какому
возрасту могут быть особенно приЯтны  воздержание,  лишениЯ  и  одиночество.
’аково было, несомненно, желание твоих родителей, но все же...
     ‘лова эти звучали так искренне, что почти покорили менЯ:  Я  позабыл  о
том, что надо быть осторожным, да и еще кое о чем, и воскликнул:
     - Ќу и что же с того, отец мой?
     - џ  только  хотел  отметить,  сколь  редко  наши  собственные  взглЯды
совпадают со взглЯдами других в отношении нас и сколь трудно бывает  решить,
которые ближе к истине.
     - € это все, что  вы  хотели  сказать?  -  разочарованно  спросил  Я  и
отшатнулсЯ.
     - „а, все; есть, например, люди, к числу их Я  когда-то  принадлежал  и
сам, у которых  воображение  до  чрезвычайности  развито:  им  кажетсЯ,  что
больший жизненный опыт и не подлежащаЯ сомнению родительскаЯ любовь дает  им
право решить этот вопрос лучше, нежели их детЯм; иные доходЯт даже до  такой
нелепости, что начинают говорить о каком-то  естественном  праве,  природных
обЯзанностЯх,  вытекающих  из  понЯтиЯ  долга,  и  о  пользе  принудительной
сдержанности. Ќо с тех пор, как Я имел  удовольствие  ознакомитьсЯ  с  твоим
решением, Я начинаю думать, что подросток, которому нет  и  тринадцати  лет,
может быть в этом отношении непревзойденным судьей, в  особенности  же  если
дело хоть в малейшей степени  касаетсЯ  интересов  его  вечной,  а  равно  и
временной жизни; в этом случае он обладает двойным преимуществом:  он  может
подчинить своей воле не только родителей, но и духовника.
     - Ћтец мой, прошу вас, обойдитесь в разговоре  со  мной  без  иронии  и
насмешки: может быть, вы и очень умны, но мне просто  хочетсЯ,  чтобы  слова
ваши были серьезны, и Я оказалсЯ бы в состоЯнии их понЯть.
     - €так, ты хочешь, чтобы Я говорил с тобой серьезно?
     Ћн какое-то времЯ как будто _собиралсЯ с мыслЯми_,  прежде  чем  задать
мне этот вопрос.
     - Ќу конечно.
     - ’ак вот, если  говорить  серьезно,  то  неужели  ты  не  веришь,  что
родители твои тебЯ любЯт? Ќеужели ты с младенческих лет не  почувствовал  их
любви? Ќеужели они не прижимали тебЯ нежно к груди, когда  ты  еще  лежал  в
колыбели?
     “слышав эти слова, Я тщетно пыталсЯ  совладать  с  собой  и,  обливаЯсь
слезами, ответил:
     - „а.
     - Њне жаль, дорогой мой мальчик,  что  ты  так  удручен;  мне  хотелось
воззвать к твоему рассудку: ты ведь чрезвычайно умен; к нему-то Я и  обращаю
эти слова, - неужели тебе может  прийти  в  голову,  что  родители,  которые
всегда были так нежны с тобой, которые заботЯтсЯ о тебе  не  меньше,  чем  о
спасении души, могли проЯвить в отношении тебЯ - а именно это и Явствует  из
твоего собственного поведениЯ - беспричинную жестокость, потакаЯ лишь  своей
прихоти? Ќеужели ты не задумываешьсЯ над тем, что на все это есть причина, и
притом весьма  основательнаЯ?  Ќеужели  чувство  долга  и  высший  разум  не
подсказывают тебе, что следует вникнуть в  их  решение,  вместо  того  чтобы
противоборствовать ему?
     - ’ак значит, Я дал им к этому  основание  своим  поведением?  џ  готов
сделать все что угодно, пожертвовать всем.
     - Џонимаю, ты готов сделать все что угодно, но только не  то,  чего  от
тебЯ требуют, и пожертвовать всем, но только бы не  поступитьсЯ  собственным
желанием.
     - Ќо вы намекнули, что есть какаЯ-то причина?
     „уховник молчал.
     - ‚ы же сами вынуждаете менЯ думать о ней.
     „уховник продолжал молчать.
     - Ћтец мой, заклинаю вас вашим  саном,  дайте  мне  взглЯнуть  на  этот
страшный призрак; каков бы он ни был, Я не дрогну ни перед чем.
     - Љроме как перед приказанием  родителей.  Ќо  есть  ли  у  менЯ  право
открывать тебе эту тайну? - сказал  духовник,  как  бы  разговариваЯ  сам  с
собою. - Њогу ли  Я  допустить,  что,  начав  с  неповиновениЯ  родительской
власти, ты научишьсЯ уважать чувства, которые питают к тебе твои родители?
     - Ћтец мой, мне непонЯтны ваши слова.
     - „орогой мой мальчик,  обстоЯтельства  вынуждают  менЯ  действовать  с
осторожностью и сдержанностью, отнюдь не свойственными моему характеру, ибо,
как и ты, Я человек прЯмодушный. Њне страшно открывать эту тайну;  Я  привык
оправдывать оказанное мне доверие и  не  решаюсь,  что-либо  сообщать  столь
горЯчей и порывистой натуре, как вы. џ попал в очень трудное положение.
     - Ћтец мой, будьте откровенны со мною и в словах и в  поступках,  этого
требуют и мое положение и ваше призвание. Ћтец мой,  вспомните  надпись  над
исповедальней, котораЯ потрЯсла менЯ до глубины души,  когда  Я  впервые  ее
прочел: "ѓосподь слышит тебЯ". ‚спомните, что господь  слышит  вас  повсюду,
так неужели же вы не будете откровенны с тем, кого он вам вверил?
     ѓоворил Я в  большом  волнении,  да  и  духовник,  казалось,  был  тоже
взволнован; он провел рукой по глазам, которые были так  же  сухи,  как  его
сердце. Љакое-то времЯ он молчал, а потом сказал:
     - Њожно ли положитьсЯ на тебЯ, дорогой  мой?  „олжен  тебе  признатьсЯ,
что, идЯ сюда, Я собиралсЯ говорить с ребенком, а теперь вот убеждаюсь,  что
передо мною мужчина. ’ы  вдумчив,  проницателен,  решителен,  как  настоЯщий
мужчина. Ќе таковы ли и твои чувства?
     - €спытайте менЯ, отец мой!
     џ не заметил тогда, что его ирониЯ, его _таинственность_ и все  горЯчие
излиЯниЯ чувств были всего-навсего хорошо разыгранным спектаклем, и во  всем
этом не было ни откровенности, ни заинтересованности моей судьбою.
     - Ђ что если Я доверюсь тебе, мой мальчик...
     - џ буду вам благодарен.
     - € сохранишь все в тайне?
     - € сохраню все в тайне, отец мой.
     - Љоли так, то представь себе...
     - Ћтец мой, не вынуждайте менЯ ничего _представлЯть  себе_...  Ћткройте
мне всю правду.
     - ѓлупыш, неужели ты считаешь  менЯ  таким  плохим  художником,  что  Я
должен подписывать под изображенной мною картиной ее название?
     - Ћтец мой, Я понЯл значение этих слов и не стану больше вас прерывать.
     - Љоли так, то представь себе  честь  одного  из  самых  знатных  домов
€спании; спокойствие  всей  семьи,  чувства  отца,  честь  матери,  интересы
религии, вечное спасение души, - и положи все это на одну  чашу  весов.  Љак
по-твоему, что может все это перевесить?
     - Ќичто! - порывисто воскликнул Я.
     - „а ведь тебе и _нечего_ положить на другую чашу;  прихоть  мальчишки,
которому еще нет и тринадцати лет, - вот все, что ты можешь противопоставить
требованиЯм природы, общества и - бога.
     - Ћтец мой, Я проникаюсь ужасом, слушаЯ ваши слова, -  неужели  же  все
зависит только от менЯ одного?
     - „а, все зависит от тебЯ одного.
     - Ќо как же это, Я в смущении... Я готов на  любую  жертву...  скажите,
что же мне делать.
     - ЏринЯть монашескую жизнь, дитЯ мое; этим ты осуществишь желание  тех,
кто тебЯ любит, обеспечишь себе  спасение  души  и  исполнишь  волю  господа
нашего, который ныне призывает  тебЯ  голосами  твоих  любЯщих  родителей  и
мольбою служителЯ небес, который сейчас опускаетсЯ перед тобой на колени.
     € он действительно стал передо мной на колени.
     ЌеожиданнаЯ выходка эта была так отвратительна  и  так  напоминала  мне
напускное смирение,  столь  привычное  в  монастырской  жизни,  что  начисто
уничтожила действие его речей. џ отшатнулсЯ от протЯнутых ко мне рук.
     - Ћтец мой, Я _не могу_, Я никогда не стану монахом.
     - Ќесчастный! ‡начит,  ты  не  хочешь  внЯть  зову  совести,  увещаниЯм
родителей и гласу божию?
     џрость, с которой он произнес последние слова, превратившись  вдруг  из
посланца небес во взбешенного злобного демона, произвела на  менЯ  действие,
противоположное тому, на которое он рассчитывал. џ спокойно ответил:
     - ‘овесть менЯ нисколько  не  мучит,  Я  никогда  ничего  не  делал  ей
наперекор. “говоры родителей Я слышу только из ваших  уст,  и  Я  не  такого
дурного мнениЯ о них, чтобы думать, что они могли на это  решитьсЯ.  Ђ  глас
божий, что находит отклик в моем сердце, велит  мне  не  слушать  вас  и  не
порочить служение господу лицемерными обетами.
     ‚ то времЯ как Я говорил это, духовник весь переменилсЯ: выражение лица
его, движениЯ и слова - все стало другим, после горЯчей мольбы  и  неистовых
угроз он мгновенно, с той легкостью, котораЯ бывает лишь у искусных актеров,
как бы застыл в суровом безмолвии. ЏоднЯвшись с  пола,  он  предстал  передо
мной подобно тому, как пророк ‘амуил предстал перед изумленным взором  ‘аула
{7}. ‡а одно мгновение от роли, которую  он  играл,  не  осталось  и  следа:
передо мною был не актер, а монах.
     - ’ак, значит, ты не примешь обет?
     - Ќет, отец мой.
     - € не посчитаешьсЯ с негодованием родителей и проклЯтием церкви?
     - џ ничем не заслужил ни того ни другого.
     - Ќо ты непременно столкнешьсЯ и с тем и с другим, если будешь и дальше
упорствовать в своем желании сделатьсЯ врагом господа.
     - Ћттого, что Я говорю правду, Я никак не сделаюсь врагом господа.
     - ‹жец и лицемер, ты кощунствуешь!
     - „овольно, отец мой, такие слова  не  пристало  произносить  духовному
лицу, да еще в таком месте.
     - “прек твой справедлив, и Я принимаю  его,  хоть  он  исходит  из  уст
ребенка.
     ’ут  он  опустил  свои  лицемерные  глаза,  сложил  руки  на  груди   и
пробормотал:
     - Fiat voluntas tua  {„а  будет  волЯ  твоЯ  {8}  (лат.).}.  „итЯ  мое,
беззаветное служение господу и честь твоей семьи, к  которой  Я  привЯзан  и
умом и сердцем, завели менЯ слишком далеко, и Я это признаю;  но  неужели  Я
должен просить и у тебЯ прощениЯ, дитЯ мое, за избыток беззаветного  чувства
к семье, отпрыск которой доказал, что начисто этого чувства лишен?
     ‘лова эти, в которых ирониЯ была смешана со смирением, не  возымели  на
менЯ никакого  действиЯ.  Ћн  это  понЯл;  медленно  поднимаЯ  глаза,  чтобы
увидеть, какое впечатление он на менЯ произвел, он заметил,  что  Я  стою  в
безмолвии, не доверЯЯ голосу своему ни единого слова, дабы оно не  оказалось
непочтительным и резким, не решаЯсь поднЯть глаза, дабы один  взглЯд  их  не
выразил сразу все, что было у менЯ в мыслЯх.
     „уховник, должно быть,  почувствовал,  в  сколь  трудном  положении  он
очутилсЯ. ‚се это могло поколебать тот авторитет, которым он  пользовалсЯ  в
моей семье, и он попыталсЯ прикрыть свое отступление, воспользовавшись  всем
опытом своим и начав плести сеть интриг, к которым привыкли  прибегать  лица
духовного званиЯ.
     - „орогое мое дитЯ, мы оба с тобой были неправы, Я - от избытка рвениЯ,
а ты... да не все ли равно почему; мы с тобою должны простить друг  друга  и
вымолить прощение у господа, перед которым оба мы согрешили. „итЯ мое, падем
же перед ним ниц, и пусть даже сердца наши распалены человеческою  страстью,
господь наш  может  воспользоватьсЯ  этой  минутой  и  коснутьсЯ  нас  своей
благодатью, запечатлев ее в нас обоих навеки. —асто  после  землетрЯсений  и
вихрей звучит тихий, едва слышный голос, и голосом  этим  глаголет  господь.
ЏомолимсЯ же ему.
     џ упал на колени, решив, что предамсЯ  молитве  один.  Ќо  очень  скоро
проникновенные слова свЯщенника, красноречие и сила его молитв увлекли менЯ,
и Я оказалсЯ вынужденным молитьсЯ не так, как того хотело мое сердце.  Џрием
этот духовник приберег длЯ конца, и расчет его оказалсЯ верен.  Њне  никогда
не случалось слышать ничего, что так  бы  походило  на  ниспосланное  свыше;
когда Я помимо воли прислушивалсЯ к излиЯниЯм, которые, казалось,  не  могли
исходить из уст смертного, Я начал вдруг сомневатьсЯ в благости  побуждений,
которые мною владели, и стал снова  вопрошать  свое  сердце.  џ  не  обращал
вниманиЯ на насмешки духовника, Я противилсЯ его страстному зову и  оказалсЯ
сильнее; но когда он начал молитьсЯ, Я неожиданно длЯ  себЯ  заплакал.  ќтот
искус сердца - одно из самых тЯгостных и  унизительных  испытаний;  то,  что
было добродетелью еще вчера, сегоднЯ  становитсЯ  пороком;  мы  вопрошаем  с
тревожным и унылым  скептицизмом  Џилата:  "—то  есть  истина?",  а  оракул,
который все времЯ давал такие красноречивые ответы, в эту минуту  или  вдруг
умолкает, или изрекает слова  столь  двусмысленные,  что  нам  страшно  даже
подумать, что придетсЯ вопрошать его вновь и вновь и до  скончаниЯ  века,  а
ответа он так и не даст.
     ’еперь Я находилсЯ в  таком  состоЯнии,  что  духовнику  было  бы  уже,
вероЯтно, нетрудно достичь своей цели; но он успел устать от  роли,  которую
так неудачно играл, и, прощаЯсь со мной, призвал менЯ непрестанно обращатьсЯ
к небесам, дабы господь направил менЯ и просветил. Џри этом он добавил,  что
сам он будет молитьсЯ всем свЯтым в  надежде,  что  они  помогут  растрогать
сердца моих  родителей  и  вразумЯт  их,  как  спасти  менЯ  от  преступного
вероломства, которое влечет за собой насильственное посвЯщение в  монахи,  и
вместе с тем _не дать совершить другой грех, еще  более  тЯжкий  и  великий,
если только таковой может быть_. ‘ этими словами он ушел; всей силой  своего
влиЯниЯ он решил убедить моих родителей принЯть самые  строгие  меры,  чтобы
заставить менЯ сделатьсЯ монахом. “ него были достаточно серьезные основаниЯ
длЯ этого и тогда, когда он ЯвилсЯ ко  мне,  но  к  концу  нашего  разговора
основаниЯ эти сделались в десЯть раз серьезнее. Ћн твердо  рассчитывал,  что
речи его  менЯ  убедЯт,  и  вместо  этого  получил  отпор.  Џотерпеть  такое
поражение было длЯ него позором,  и  он  чувствовал  себЯ  уЯзвленным.  …сли
раньше он был только _сторонником_ моего обращениЯ, теперь он  сделалсЯ  его
_Ярым поборником_. ’о, что прежде было длЯ него делом совести,  превратилось
теперь в вопрос чести, и Я склонен думать, что последнее было длЯ него  куда
важнее; возможно, правда, что то и другое оказалось свЯзанный воедино.
     Љак бы там ни было, после его посещениЯ Я несколько  дней  был  сам  не
свой. “ менЯ была надежда,  а  это  нередко  лучше,  нежели  обладание  —аша
надежды всегда возбуждает жажду, чаша ее осуществлениЯ обманывает эту  жажду
или ее утолЯет. џ  подолгу  гулЯл  один  по  саду.  џ  затевал  воображаемые
разговоры с собой. ‚оспитанники смотрели на менЯ  и  говорили  так,  как  им
велено было говорить: "Ћн размышлЯет о своем призвании, он молит, чтобы  его
осенила благодать божиЯ, не будем ему  мешать".  џ  не  пыталсЯ  их  в  этом
разочаровывать,  но  с  возрастающим  ужасом  думал   о   системе,   котораЯ
_принуждает_ людей к лицемерию с самого раннего возраста и ведет к тому, что
порок, который в мирской жизни  приходит  последним,  в  жизни  монастырской
поЯвлЯетсЯ у детей раньше всех остальных. ‚скоре, однако, Я перестал об этом
думать и предалсЯ мечтам. џ представил себЯ в отцовском  дворце;  Я  увидел,
как отец, мать и духовник  спорЯт  между  собой.  џ  говорил  за  каждого  и
чувствовал за всех. џ проникалсЯ страстным красноречием  духовника,  его  же
словами рисовал мое отвращение к монашеству, громогласно  заЯвлЯЯ  родителЯм
моим, что дальнейшие настоЯниЯ с их стороны и бесполезны,  и  греховны.  Њне
снова  начинало  казатьсЯ,  что  некогда  сказанные  мною  слова   произвели
впечатление на отца. џ видел, что моЯ  мать  уступила.  џ  слышал,  как  они
перешептывались между собой, с неохотой даваЯ  свое  сомнительное  согласие,
как наконец все  было  решено  и  менЯ  начали  поздравлЯть.  џ  видел,  как
подъехала  присланнаЯ  за  мной  карета,  слышал,   как   ворота   монастырЯ
распахнулись. ‘вобода! ‘вобода! џ кидаюсь в их объЯтиЯ; нет, Я припадаю к их
стопам. Џусть те, в ком рассказ мой вызовет улыбку, спросЯт себЯ, чему они в
большей степени обЯзаны радостЯми, которые они когда-либо испытали - если  в
их жизни вообще были радости, - действительности или воображению.  ‚месте  с
тем, переживаЯ драмы, которые разыгрывались в эти дни у менЯ в  душе,  Я  не
мог  избавитьсЯ  от  ощущениЯ,  что  действующие  лица  говорЯт   не   столь
проникновенно, как мне бы того хотелось. ’е речи, которые Я вкладывал  в  их
уста, сам бы Я, вероЯтно, произнес с гораздо большей  живостью  и  страстью.
Ћднако подобные мечты доставлЯли мне величайшее наслаждение, и мысль о  том,
что Я все это времЯ обманываю своих товарищей, врЯд ли могла  его  омрачить.
Ќо тот, кто притворЯетсЯ, сам всегда учит притворству другого, вопрос только
в том, суждено ли нам стать мастерами этого искусства или  его  жертвами.  €
решает этот вопрос мера нашего себЯлюбиЯ.
     Ќа шестой день Я услыхал, как под окнами остановилась карета, и  сердце
мое забилось. џ узнал ее по звуку колес. Ќе дожидаЯсь вызова, спустилсЯ Я  в
монастырскую приемную. џ чувствовал, что не мог ошибитьсЯ, и оказалсЯ  прав.
‚ каком-то возбуждении, почти что в бреду, поехал Я в отцовский дворец.  Њне
чудились  то  примирение,  то  разрыв,  то  слезы  благодарности,  то  крики
отчаЯниЯ.
     ЊенЯ ввели в комнату, где  уже  сидели  молчаливые  и  неподвижные  как
статуи родители мои и духовник. џ подошел к  ним,  поцеловал  им  руки  и  с
замирающим сердцем сел неподалеку от них. Џервым нарушил молчание мой  отец,
но говорил он так, словно повторЯл продиктованную ему роль,  и  самый  голос
его, казалось, противоречил словам, которые он _готовилсЯ_ произнести.
     - ‘ын мой, - начал он, - Я послал за тобой не  длЯ  того,  чтобы  вести
борьбу с твоим бессильным, но злобным упорством, а длЯ того, чтобы  объЯвить
тебе мое решение. ‚олею небес и родителей твоих тебе  предназначено  служить
господу, и всЯкое твое  противление  этой  воле  может  только  сделать  нас
несчастными, но все равно ничего не изменит.
     џ был поражен; чтобы перевести дух, Я невольно открыл рот; отец  решил,
что Я собираюсь что-то сказать в ответ, и хотЯ в эту минуту Я не в силах был
вымолвить ни слова, поспешил менЯ упредить:
     - ‘ын мой, знай, что всЯкое сопротивление  бесполезно,  а  всЯкий  спор
напрасен. “часть твоЯ решена, и упорство  твое  может  ее  только  ухудшить,
изменить ее оно не может. Џримирись, дитЯ мое, с  волею  небес  и  родителей
твоих: помни, что, как бы ты ни поносил ее, нарушить ее тебе  не  дано.  Ќаш
досточтимый  духовник  лучше  менЯ  объЯснит  тебе,  сколь  необходимо  твое
повиновение.
     € отец в изнеможении от навЯзанной ему  задачи  поднЯлсЯ  и  хотел  уже
уйти, но свЯщенник удержал его:
     - Џодождите, сеньор, и, прежде чем уйти, заверьте вашего  сына,  что  Я
исполнил обещание, которое дал ему последний раз, когда мы виделись с ним, и
очень решительно высказал герцогине и вам все  то,  что,  по  моему  мнению,
больше всего послужит _ему на благо_.
     џ знал уже, сколь двусмысленны и лицемерны эти слова, и,  собравшись  с
силами, ответил:
     - ‘вЯтой отец, никакого заступника перед родителЯми моими мне не нужно.
€ если в сердце их не найдетсЯ такого заступника,  посредничество  ваше  все
равно ни к чему не приведет. џ просил вас только об одном:  поставить  их  в
известность о том, что никакаЯ сила не заставит менЯ стать монахом...
     ‚се трое возмущенно менЯ прервали.
     - ЌикакаЯ сила! Ќи за что! - восклицали  они,  повторЯЯ  мои  слова.  -
Ќеужели ради этого тебЯ сюда привезли? Ќеужели ради этого мы столько времени
терпели твое непослушание? ’олько ради того, чтобы ты еще упорнее  стоЯл  на
своем?
     - „а, папенька, ради этого - и только. …сли вы не хотите позволить  мне
говорить, то как же вы терпите мое присутствие в вашем доме?
     - Њы надеЯлись, что увидим твое смирение.
     - Џозвольте же мне доказать его, став на колени.
     € Я опустилсЯ перед ними на  колени,  надеЯсь  этим  смЯгчить  действие
слов, не произнести которых Я не мог. џ поцеловал отцу руку, он не  отдернул
ее, и Я почувствовал, что рука его дрожит. џ поцеловал подол юбки у  матери;
она хотела подобрать его одной рукой, а в это времЯ другою закрыла  лицо,  и
мне показалось, что сквозь пальцы ее сочатсЯ слезы. џ опустилсЯ на колени  и
перед духовником, попросил его благословить менЯ  и,  преодолев  отвращение,
попыталсЯ все же поцеловать ему руку, но он не дал мне этого сделать.  ђезко
отдернув руку, он возвел глаза к небу, растопырил пальцы, словно отстранЯЯсь
в ужасе от существа, проклЯтого навеки. ’огда  Я  понЯл,  что  мне  остаетсЯ
только попытатьсЯ еще раз умилостивить отца и мать. џ повернулсЯ к  ним,  но
они отшатнулись от менЯ, и по всему видно было, что они решили  предоставить
окончание дела духовнику. Ћн подошел ко мне ближе:
     - ‘ын мой, - начал он, - ты уверЯл нас,  что  твое  решение  отказатьсЯ
идти _по начертанной господом_ стезе непоколебимо, но подумал ли ты  о  том,
что есть на свете силы еще более непоколебимые, чем это твое  решение?  ‘илы
эти  -  проклЯтие  господне,  укрепленное  проклЯтием  твоих   родителей   и
усугубленное всеми громами церкви, чьи объЯтиЯ ты отверг и чью  свЯтость  ты
осквернил этим своим отказом?
     - ‘вЯтой отец, вы произнесли страшные слова, но никакие слова  сами  по
себе длЯ менЯ теперь ничего не значат.
     - ѓлупец несчастный, Я не понимаю тебЯ, да ты  и  сам  себЯ  не  можешь
понЯть.
     - Ќет, понимаю, понимаю! - вскричал Я.
     € повернувшись к  отцу  и  все  еще  продолжаЯ  стоЯть  на  коленЯх,  Я
воскликнул:
     - „орогой папенька, неужели жизнь,  все,  что  составлЯет  человеческую
жизнь, навсегда теперь заказано мне?
     - „а, - ответил за него духовник.
     - ‡начит, длЯ менЯ нет никакого выхода?
     - Ќикакого.
     - € Я не могу выбрать себе никакой профессии?
     - _Џрофессии_! Ћ несчастный выродок!
     - Џозвольте мне избрать самую презренную, но только не заставлЯйте менЯ
стать монахом.
     - Ћн не только слабодушен, но и растлен.
     - Ћ папенька, - все еще взывал Я к отцу, - не позволЯйте этому человеку
отвечать за вас. Ќаденьте на  менЯ  шпагу,  пошлите  менЯ  воевать  в  рЯдах
испанской армии, искать смерти на поле боЯ, Я прошу только одного -  смерти.
ќто лучше, чем та жизнь, на которую вы хотите менЯ обречь.
     - ќто невозможно, - ответил отец, который все это времЯ стоЯл у окна, а
теперь подошел ко мне. ‹ицо его было мрачно. - „ело идет  о  чести  знатного
рода и о достоинстве испанского гранда...
     - Џапенька, какое все это будет иметь значение, если Я  раньше  времени
сойду в могилу и если у вас сердце разорветсЯ от горЯ при  мысли  о  цветке,
который вы одним своим словом обрекли на увЯдание.
     Ћтец вздрогнул.
     - Џрошу вас удалитьсЯ, сеньор, - сказал духовник, - эта сцена лишит вас
сил, которые вам нужны, чтобы вечером  сегоднЯ  исполнить  свой  долг  перед
господом.
     - ’ак, значит, вы менЯ покидаете? - вскричал Я, видЯ, что родители  мои
уходЯт.
     - „а, да, - ответил за них духовник, - они покидают тебЯ,  и  отцовское
проклЯтие будет отныне тЯготеть над тобой.
     - Ќет, не будет! - воскликнул мой отец; однако духовник схватил его  за
руку и крепко ее сжал.
     - € материнское, - продолжал он.
     џ услышал, как моЯ мать громко всхлипнула, как бы опровергаЯ сказанное,
но она не смела вымолвить ни слова, мне же было запрещено говорить. ‚  руках
духовника уже были две жертвы; теперь он овладевал и третьей. Ћн уже  больше
не скрывал своего  торжества.  Џомедлив  немного,  он  во  всю  силу  своего
звучного голоса прогремел:
     - € господнее!
     € он стремительно вышел из комнаты,  уводЯ  за  собой  моих  родителей,
которых он продолжал держать за руки. ЊенЯ это поразило, как удар  грома.  ‚
шуршанье их платьЯ, когда он  тащил  их  за  собой,  мне  причудилсЯ  вихрь,
сопровождающий прилет ангела-истребителЯ.
     ‚ порыве безнадежного отчаЯниЯ Я закричал:
     - Ђх, был бы здесь мой брат, он заступилсЯ бы за менЯ,  -  и  в  то  же
мгновение Я ударилсЯ головой о мраморный стол и упал, обливаЯсь кровью.
     ‘луги, - а как то в обычае у испанской знати,  во  дворце  их  было  не
меньше двухсот, - подбежали ко мне.  Ћни  поднЯли  крик,  мне  была  оказана
помощь; все подумали, что Я хотел порешить с собой. ‚ызванный  ко  мне  врач
оказалсЯ, однако, человеком сведущим  и  добросердечным:  обрезав  волосы  с
запекшейсЯ на них кровью, он осмотрел рану  и  нашел,  что  она  не  опасна.
’акого же мнениЯ была, очевидно, и моЯ мать, ибо через три днЯ Я был  вызван
к ней. џ повиновалсЯ. —ернаЯ повЯзка, упорнаЯ головнаЯ боль и неестественнаЯ
бледность были единственными признаками несчастной случайности, как  назвали
все происшедшее со  мной.  „уховник  убедил  мою  мать,  что  настало  времЯ
€‘ЏЋ‹Ќ€’њ  Џђ…„ЌЂ‡ЌЂ—…ЌЌЋ….  Љак  искусно  духовные  лица  владеют  секретом
заставить каждое событие  нашей  земной  жизни  влиЯть  на  жизнь  грЯдущую,
утверждаЯ вслед за тем, что грЯдущее наше властвует над настоЯщим!
     „оведись мне даже прожить на этом свете больше, чем положено  людЯм,  Я
никогда не забуду этой встречи с моей матерью. Љогда Я вошел, она была  одна
и сидела ко мне спиной. џ стал на колени и поцеловал ей руку. Ѓледность  моЯ
и смиренный вид, казалось, взволновали ее, но она превозмогла это  волнение,
овладела собой и спросила холодными _чужими_ словами:
     -  Љ  чему  все  эти  знаки  напускного  почтениЯ,  если  сердце   твое
опровергает их?
     - Њаменька, Я ничего этого не знаю.
     - Ќе знаешь! Џочему же ты ЯвилсЯ сюда? Џочему  же  ты  еще  задолго  до
этого  днЯ  заставил  отца  своего  пережить  такой   позор   -   упрашивать
собственного сына, позор, еще более  унизительный  оттого,  что  мольбы  его
оказались тщетны; почему ты заставил  нашего  духовника  пережить  поношение
пресвЯтой церкви в лице одного из ее служителей и отнессЯ  к  доводам  долга
столь же пренебрежительно, как и к голосу крови? —то уж  говорить  обо  мне!
Љак мог ты заставить менЯ перенести такую муку, такой великий  стыд?  -  тут
она залилась слезами, и мне казалось, в этих слезах тонет моЯ душа.
     - Њаменька, что Я сделал худого, чтобы вы так упрекали  менЯ,  проливаЯ
слезы? ЌельзЯ же счесть мой отказ принЯть монашество преступлением?
     - „а, длЯ тебЯ это преступление.
     - ’огда скажите  мне,  дорогаЯ  маменька,  если  подобный  выбор  будет
предложено сделать моему брату и он откажетсЯ,  как  и  Я,  это  тоже  будет
сочтено преступлением?
     ‘лова эти вырвались у менЯ почти непроизвольно, мне  просто  захотелось
сравнить его положение с моим. џ не придавал им никакого другого  смысла,  и
мне в голову не могло прийти, что моЯ мать может истолковать их  иначе,  чем
как намек на ничем не оправданную пристрастность. џ понЯл  мое  заблуждение,
когда она сказала вдруг голосом, от которого кровь во мне похолодела:
     - Њежду вами большаЯ разница.
     - € правда, маменька, ведь он ваш любимец.
     - Ќет, господь тому свидетель, нет!
     ЊоЯ мать, казавшаЯсЯ мне перед этим такой суровой,  такой  решительной,
такой непроницаемой, произнесла эти  слова  с  непосредственностью,  котораЯ
потрЯсла менЯ до глубины души: она, казалось, взывала к  небесам,  просЯ  их
вразумить предубежденного против нее сына. џ был растроган и сказал:
     - Ќо послушайте, маменька, этой разницы в положении Я никак  _не  могу_
понЯть.
     - ’ак что же, ты хочешь, чтобы ее тебе объЯснила Я?
     - ‚се равно кто, маменька.
     - _џ_! - повторила она, не слыша моих слов, а, вслед за тем  поцеловала
крест, висевший у нее на груди. - ѓосподи! Ќаказание твое справедливо,  и  Я
покорЯюсь ему, хоть налагает его на менЯ мой родной  сын.  ’ы  -  незаконный
ребенок, - добавила она, внезапно повернувшись ко мне, - не сравнивай себЯ с
братом, ты - незаконный, и твое вторжение в отцовский дом не только приносит
несчастье, но и неустанно напоминает о совершенном  мною  преступлении,  оно
усугублЯет его и не прощает. - џзык присох у менЯ к горлу. - Ћ, дитЯ мое,  -
продолжала она, -  сжальсЯ  над  своей  матерью.  Ќеужели  этого  признаниЯ,
которое вырвал из ее  уст  собственный  сын,  недостаточно,  чтобы  искупить
совершенный ею грех?
     - Џродолжайте, маменька, теперь Я все могу вынести.
     - ’ы и должен все вынести, коли  сам  вынудил  менЯ  говорить  с  тобой
откровенно. џ происхожу из семьи гораздо  более  низкого  званиЯ,  чем  твой
отец, - ты был нашим первым ребенком.  Ћн  любил  менЯ  и  простил  мне  мою
слабость, видЯ в ней только доказательство того, как Я горЯчо его люблю;  мы
поженились, и твой брат был уже нашим законным сыном. Ћтец твой  беспокоилсЯ
о моем добром имени, и, так как свадьба наша была тайной и о  дне  ее  никто
ничего не знал, мы уговорились, что будем выдавать тебЯ за нашего  законного
ребенка. ‚збешенный нашим браком, дед твои в течение нескольких лет не хотел
нас видеть, и мы жили в уединении.  Ђх,  лучше  бы  мне  тогда  умереть!  ‡а
несколько дней до смерти дед твой смЯгчилсЯ и послал за нами; тогда не времЯ
было признаватьсЯ в учиненном нами обмане, и мы представили тебЯ ему как его
внука и наследника его титулов и званий. Ќо с этого днЯ Я больше не знаю  ни
минуты покоЯ. џ ведь осмелилась произнести слова  лжи  перед  лицом  господа
нашего и всего света, обращаЯсь к умирающему свекру, Я была несправедлива  к
твоему брату, Я нарушила родительский долг и требованиЯ закона. ЊенЯ  мучала
совесть,  корЯ  менЯ  не  только  за  порочность  мою  и  обман,  но  и   за
свЯтотатство.
     - ‘вЯтотатство?
     - „а, каждый час, на который ты откладываешь исполнение обета,  украден
у бога. …ще до твоего рождениЯ Я посвЯтила тебЯ ему, и это единственное, что
Я могла сделать во искупление своего греха. …ще тогда, когда Я  носила  тебЯ
во чреве и в тебе не пробудилась жизнь, Я набралась смелости  молить  его  о
прощении при единственном условии, что,  сделавшись  служителем  церкви,  ты
заступишьсЯ потом за менЯ. _џ положилась на  твои  молитвы  прежде,  чем  ты
начал лепетать_. џ решила доверить  покаЯние  мое  тому,  кто,  усыновленный
господом нашим, искупил бы мой  проступок,  сделавший  его  сыном  греха.  ‚
воображении моем Я уже стоЯла на коленЯх перед твоей исповедальней, слышала,
как ты властью свЯтой церкви  и  волею  небес  возвещаешь  мне  прощение.  џ
видела, как ты стоишь у моего смертного одра, как прижимаешь распЯтие к моим
холодеющим губам и указуешь на небо, где, как Я надеЯлась, данный мною  обет
уже уготовил тебе место. …ще до твоего рождениЯ Я старалась расчистить  твой
путь к небесам, и вот как ты менЯ  отблагодарил:  упорство  твое  несет  нам
обоим погибель, низвергает нас в бездну. Ћ дитЯ  мое,  если  только  молитвы
наши и заступничество могут помочь спасти  души  наших  умерших  близких  от
наказаниЯ за грехи, внемли мольбе матери твоей, котораЯ  еще  жива  и  молит
тебЯ не обрекать ее на вечные муки!
     Њне было нечего ответить. “видев это, моЯ мать  удвоила  свои  стараниЯ
убедить менЯ.
     - ‘ын мой, знай Я, что мне надо стать  перед  тобой  на  колени,  чтобы
смЯгчить твое сердце, Я бы простерлась сейчас перед тобой на полу.
     - Ћ маменька, один вид такого чудовищного унижениЯ способен убить менЯ.
     - ’ак ты все равно не уступишь... ни признание, стоившее  мне  стольких
мук, ни спасение души, как моей, так и твоей собственной, ни даже моЯ  жизнь
ничего длЯ тебЯ не значат.
     Ћна увидела, что слова ее повергли менЯ в дрожь, и повторила:
     - „а, моЯ жизнь; в тот день, когда  твое  непреклонное  решение  осудит
менЯ на позор, Я наложу на себЯ руки. …сли ты решилсЯ, то решилась и Я; и  Я
не боюсь последствий этого поступка, ибо господь воздаст твоей  душе,  а  не
моей за преступление, которое принудил менЯ совершить мой незаконный  сын...
Ќо ведь тебе это все нипочем, ты все равно не хочешь смиритьсЯ. Ќу  что  же!
“нижение, которому Я подвергаю тело мое, ничто в сравнении с унижением  моей
души, которого  ты  от  менЯ  уже  добилсЯ.  џ  опускаюсь  на  колени  перед
собственным сыном и молю его о жизни и о спасении.
     € она действительно опустилась  передо  мной  на  колени.  џ  попыталсЯ
поднЯть ее, она оттолкнула менЯ и вскричала хриплым от отчаЯниЯ голосом:
     - ’ак ты не смиришьсЯ?
     - џ этого не говорю.
     - ’ак что же ты тогда говоришь? Ќе