лат.).}.  Ћни  разговаривают между собой шепотом,
       крестЯтсЯ, услыхав бой часов; они осмеливаютсЯ говорить, не стеснЯЯсь
       даже  менЯ,  что  слава  господа бога и пресвЯтой церкви умножитсЯ от
       того,  что  отец  мой должен будет принести в жертву ее интересам всю
       свою семью.

                                    * * * * * *

            ‹ихорадка моЯ прошла. Ќе было минуты, когда бы Я перестал думать
       о  тебе.  ЊенЯ  уверили,  что  у  тебЯ  есть  возможность отречьсЯ от
       принесенных  тобой обетов, сказать - так мне советовали, - что ты был
       вынужден  совершить  этот  шаг  под действием угроз и обмана. ‡наешь,
       Ђлонсо,  мне  легче  согласитьсЯ,  чтобы тебЯ сгноили заживо в стенах
       монастырЯ,  чем  видеть тебЯ живым свидетелем позора нашей матери. Ќо
       мне  сказали,  что  отречьсЯ  от твоего обета ты можешь и на светском
       суде:  если это действительно так, тебЯ все равно освободЯт, и Я буду
       счастлив.  Ќе  беспокойсЯ  относительно  могущих быть расходов - Я их
       оплачу.  …сли  у  тебЯ  хватит  решимости,  то Я не сомневаюсь, что в
       конечном  счете мы победим. џ говорю "мы", потому что Я не буду знать
       ни  минуты  покоЯ  до  тех  пор,  пока не наступит твое освобождение.
       “потребив  на это половину годичного содержаниЯ, Я подкупил одного из
       слуг, брата монастырского привратника, и он передаст тебе это письмо.
       Ћтветь мне через него же - это самый надежный способ, при котором все
       останетсЯ  в тайне. Ќасколько Я понимаю, ты должен письменно изложить
       свое  дело,  и  послание это будет передано адвокату. Ћно должно быть
       очень  резким  и  решительным,  но помни: ни слова о нашей несчастной
       матери;  мне  стыдно  говорить  эти  слова  ее сыну. ‘умей как-нибудь
       достать  бумагу. …сли это окажетсЯ почему-нибудь трудным, то бумагу Я
       добуду  и  тебе перешлю, но длЯ того чтобы не возбуждать подозрений и
       не  слишком  часто  прибегать к услугам привратника, лучше постарайсЯ
       достать  ее  сам.  ’ы  можешь  найти  предлог,  чтобы  попросить ее в
       монастыре,  скажи,  например,  что  собираешьсЯ  писать исповедь, а Я
       позабочусь о том, чтобы все было сохранено и доставлено куда надо. „а
       хранит  тебЯ  бог,  только не бог монахов и духовников, а бог живой и
       милосердный
                                                    ‹юбЯщий тебЯ брат
                                                           •уан де Њонсада".

     ‚от что содержалось в записках, которые  по  частЯм  времЯ  от  времени
передавал мне привратник. Џервую  из  них  Я  проглотил,  как  только  успел
прочесть, все остальные Я сумел сразу же уничтожить: моЯ работа  в  лазарете
предоставлЯла мне большую свободу.

     „ойдЯ до этой части рассказа, испанец был сам не свой, должно быть,  не
столько от усталости, сколько от волнениЯ, и Њельмот уговорил  его  прервать
рассказ на несколько дней, на что тот охотно согласилсЯ.


        ЉЌ€ѓЂ ‚’ЋђЂџ

                                  ѓлава VI

     <right><img src="melmoth_m01.gif"></right>
                                                                       ѓомер
                {* „уши тени умерших никак не дают подойти мне {1} (греч.).}

     Љогда несколько дней спустЯ испанец попыталсЯ рассказать  все,  что  он
пережил, получив письмо от брата: как к нему сразу вернулись сила,  надежда,
как с того днЯ  жизнь  приобрела  длЯ  него  смысл,  -  речь  его  сделалась
невнЯтной, он задрожал и расплакалсЯ. ‚олнение его до такой степени  смутило
не привыкшего к  подобным  излиЯниЯм  Њельмота,  что  тот  попросил  его  не
говорить больше о своих чувствах и перейти к рассказу о дальнейших событиЯх.
     - ‚ы правы, - сказал испанец, утираЯ слезы,  -  радость  потрЯсает  нас
сразу, а горе становитсЯ привычкой, и описывать словами то,  что  все  равно
другой никогда не сможет понЯть, так же нелепо, как объЯснЯть слепому, какие
бывают цвета. Џостараюсь поскорее рассказать вам не о  чувствах  моих,  а  о
том, к чему они привели. Џередо мной открылсЯ совершенно новый длЯ менЯ  мир
- мир надежды. Љогда Я гулЯл по  саду,  мне  казалось,  что  в  разверзшихсЯ
небесах Я вижу свободу.  Љогда  Я  слышал  скрип  отворЯвшихсЯ  дверей,  мне
становилось  весело  и  Я  думал:  "Џройдет  еще  немного  времени,   и   вы
распахнетесь передо мной навсегда". Ћтношение мое к окружающим переменилось:
Я стал с каждым приветлив. Ћднако при всем этом  Я  не  пренебрегал  и  теми
мелкими предосторожностЯми, о которых мне писал брат.  Ќо  чем  же  все  это
было, слабодушием или силою духа? ‘реди тех мер, которые Я  принимал,  чтобы
скрыть нашу тайную свЯзь, и которые не  вызывали  во  мне  никакого  чувства
протеста, единственное, что менЯ по-настоЯщему огорчало, - это необходимость
сжигать письма милого моему сердцу  великодушного  юноши,  который  рисковал
всем ради того, чтобы освободить  менЯ.  Њеж  тем  Я  продолжал  делать  все
необходимые приготовлениЯ с таким рвением, которое вам, никогда не жившему в
монастыре, будет трудно понЯть.
     ЌачалсЯ великий  пост  -  всЯ  община  готовилась  к  исповеди.  Њонахи
запирались у себЯ в кельЯх  и  становились  там  на  колени  перед  статуЯми
свЯтых. ‚ течение долгих часов они вопрошали там свою совесть, причем  самые
незначительные нарушениЯ монастырских  правил  раздувались  ими  до  степени
тЯжких грехов длЯ того, чтобы раскаЯние их приобрело больше  веса  в  глазах
исповедовавшего их свЯщенника; в действительности  они  были  бы  даже  рады
возможности обвинить самих себЯ в каком-нибудь преступлении, длЯ того  чтобы
избежать вопиющего однообразиЯ мыслей и чувств. ‚ монастыре в эти дни  жизнь
была отмечена какой-то тихой суетливостью, благоприЯтствовавшей моим  целЯм.
…два ли не каждый час Я  требовал,  чтобы  мне  давали  бумаги  длЯ  писаниЯ
исповеди. џ всЯкий раз получал ее, однако мои частые  требованиЯ  возбуждали
подозрениЯ: они не могли понЯть, что же Я такое пишу. Ђ  так  как  все,  что
происходит в монастыре, неизбежно возбуждает любопытство, то иные говорили:
     - Ћн пишет историю своей семьи; он расскажет ее на исповеди  и  откроет
тайну своей души.
     „ругие говорили:
     - Ћн какое-то времЯ был _отступником_, теперь он каетсЯ  в  этом  перед
господом - нам же никогда ничего об этом не доведетсЯ узнать.
     ’ретьи, более рассудительные, замечали:
     - Ћн устал от монастырской жизни, он пишет о том,  как  она  мучительно
однообразна, и, спору нет, ему этого хватит надолго, - причем говорившие это
зевали, что ЯвлЯлось весьма убедительным подтверждением их слов.
     ЌастоЯтель наблюдал за моим поведением, но не произнес за все времЯ  ни
слова. Ћн был встревожен,  и  не  без  причины.  Ћн  совещалсЯ  с  иными  из
_благоразумных_ братьев, о которых была уже речь, после чего те  принимались
усиленно следить за мной, а Я, продолжаЯ то и дело требовать от них  бумагу,
опрометчивым   поведением   своим   только   еще    больше    разжигал    их
подозрительность.  „олжен  признатьсЯ,  что  это  было  оплошностью  с  моей
стороны.  •оть  и  происходило  это  в  монастыре,  даже  человек  с   самой
щепетильной  совестью  не  мог  бы  обвинить   себЯ   в   таком   количестве
преступлений,  чтобы  заполнить  ими  всю   испрошенную   мною   бумагу.   ‚
действительности все листы заполнЯлись  историей  _их_  преступлений,  а  не
моих. ‚торой моей большой ошибкой было то, что, когда настал день  исповеди,
Я оказалсЯ к ней совершенно не подготовлен. ЃратьЯ не раз намекали на это во
времЯ наших прогулок по саду. џ уже упоминал о том,  что  выработал  в  себе
привычку дружелюбно выслушивать их речи. ‚ремЯ от времени они говорили: "’ы,
должно быть, очень старательно подготовилсЯ к исповеди".
     - „а, подготовилсЯ, - отвечал Я.
     - Ћна будет иметь благие последствиЯ длЯ твоей души.
     - Ќадеюсь, что вам доведетсЯ их увидеть, - отвечал Я. Љ этому Я  ничего
не добавлЯл, но все их намеки очень менЯ смущали. Ќаходились  и  такие,  что
говорили:
     -  Ѓрат  мой,  на  совести  у  тебЯ  тЯжким  бременем  лежит  множество
прегрешений; чтобы изложить их, ты  нашел  нужным  потратить  несколько  кип
бумаги; посуди же, каким облегчением было бы длЯ тебЯ  открыть  душу  нашему
настоЯтелю и получить от него, прежде чем начнетсЯ исповедь, несколько  слов
утешениЯ и напутствиЯ.
     - Ѓлагодарю вас, - отвечал Я, - Я обо всем этом подумаю.
     Ћднако все это времЯ прошло у менЯ в мыслЯх о другом.
     ‡а несколько дней до общей исповеди  Я  передал  привратнику  последний
пакет с моими записЯми. „о этого днЯ никто  ничего  не  подозревал  о  наших
встречах.  џ  получал  письма  от  брата,  отвечал  ему,  и  переписка  наша
сохранЯлась  в  глубокой  тайне,  что  обычно  оказываетсЯ   невозможным   в
монастырЯх. Ќо в последний вечер, передаваЯ  в  руки  привратника  пакет,  Я
заметил, что он сильно переменилсЯ в лице, и это очень  менЯ  испугало.  ќто
был приЯтный в обращении статный мужчина, но тут даже при лунном свете видно
было, что он исхудал как тень, руки его,  когда  он  принимал  от  менЯ  мои
записи, дрожали, голос, по  обыкновению  заверЯвший,  что  все  останетсЯ  в
тайне, прерывалсЯ.  Џеремена  эта,  котораЯ,  оказываетсЯ,  давно  уже  была
замечена всеми, лишь в тот вечер впервые бросилась мне в  глаза.  ‘лишком  Я
все это времЯ был  занЯт  своими  собственными  делами.  ’еперь  Я,  однако,
обратил внимание на его странный вид и спросил:
     - —то с вами такое?
     - € вы еще спрашиваете? џ стал как  тень,  менЯ  одолевают  волнениЯ  и
страхи с тех пор, как менЯ подкупили. ‡наете,  что  менЯ  ждет?  Џожизненное
заточение, или, вернее, такое, которое приведет менЯ к смерти, а может быть,
менЯ даже предадут суду €нквизиции.  ЉаждаЯ  строчка  ваших  писем  или  тех
писем, которые мне поручено вам передать, кажетсЯ мне  обвинительным  актом;
видЯ вас, Я каждый раз трепещу! џ знаю, что в ваши руки попала всЯ моЯ жизнь
- и  временнаЯ  и  вечнаЯ.  ’айна,  которой  Я  сейчас  служу,  должна  быть
достоЯнием _одного_, а теперь она принадлежит _двоим, и второй  -  это  вы_.
Љогда Я сижу у себЯ и слышу шаги, мне чудитсЯ, что это  настоЯтель  вызывает
менЯ к себе. Љогда Я пою в хоре, то Я слышу, как  ваш  голос  заглушает  все
остальные и обвинЯет менЯ. Љогда ночью Я  лежу  в  постели,  дьЯвол  садитсЯ
рЯдом со мной; он начинает обвинЯть менЯ в  клЯтвопреступлении  и  требовать
свою добычу. Људа бы Я ни направилсЯ, посланцы его мигом менЯ окружают. Њуки
ада настигают менЯ со всех сторон. ‹ики свЯтых хмурЯтсЯ и отворачиваютсЯ  от
менЯ; куда бы Я ни повернулсЯ, на менЯ отовсюду глЯдит €уда-предатель. ‘тоит
мне ненадолго забытьсЯ сном, как менЯ будит мой  же  собственный  крик.  "Ќе
выдавайте менЯ, - кричу Я, - он еще не  нарушил  данного  им  обета,  Я  был
всего-навсего посредником,  менЯ  подкупили,  не  надо  разжигать  длЯ  менЯ
костра". џ вздрагиваю и вскакиваю с постели, обливаюсь холодным потом. Љакой
уж там сон, какаЯ еда! Ѓыла бы на то волЯ божьЯ - вам очутитьсЯ за пределами
монастырЯ, а мне, о господи, - никогда не помогать вам освободитьсЯ, мы  оба
могли бы тогда избежать вечного проклЯтиЯ.
     џ старалсЯ успокоить его, уверЯЯ, что  ему  ничего  не  грозит,  но  он
успокоилсЯ только после того, как Я клЯтвенно заверил его, что это последний
пакет, который Я поручаю ему доставить по назначению, и что Я больше никогда
не  позволю  себе  обратитьсЯ  к  нему  с  подобными  просьбами.  Ћн   ушел,
умиротворившись, Я же почувствовал, что осуществить задуманный мною  план  с
каждым часом становитсЯ все труднее и опаснее.
     ќто был человек добросовестный, но трус; а можно ли доверЯть тому,  чьЯ
праваЯ рука протЯнута к вам, а леваЯ дрожит от страха, что  придетсЯ  выдать
вашу тайну врагу. Ќе прошло и нескольких недель, как он умер.  „олжно  быть,
не предал он менЯ перед смертью только потому, что последние  минуты  был  в
бреду. Ќо сколько Я выстрадал за эти минуты: столь страшнаЯ смерть  и  столь
бесчеловечнаЯ радость, которую Я испытал, когда убедилсЯ,  что  он  испустил
дух, - в моих глазах все это свидетельствовало лишь о  противоестественности
той жизни, которую Я тогда вел и котораЯ сделала неизбежными и эту смерть, и
эту жестокость во мне самом.
     Ќа следующий вечер Я поразилсЯ, увидав,  что  ко  мне  в  келью  входит
настоЯтель и с ним четверо монахов. џ сразу же почувствовал, что  приход  их
не предвещает мне ничего хорошего. џ весь дрожал, но старалсЯ принЯть их  со
всем подобающим почтением. ЌастоЯтель сел  напротив  менЯ,  пододвинув  свой
стул так, что свет стал падать мне прЯмо в глаза; все  остальное  тонуло  во
тьме. џ не мог сообразить, что означает эта предосторожность,  но  теперь  Я
понимаю, что ему хотелось проследить за  малейшею  переменой  в  моем  лице,
оставаЯсь при этом в тени. Њонахи стоЯли за его спиной, руки  всех  четверых
были сложены, губы сжаты, глаза полузакрыты, головы наклонены - они походили
на людей, которым положено присутствовать при казни.
     - ‘ын мой, - вкрадчиво и мЯгко начал настоЯтель, - ты долго  и  усердно
готовилсЯ  к  исповеди  и  за  это  достоин  всЯческой  похвалы.  Ќо  скажи,
действительно ли ты созналсЯ во всех преступлениЯх, которые лежат у тебЯ  на
совести?
     - „а, отец мой.
     - ‚о всех, ты в этом уверен?
     - Ћтец мой, Я призналсЯ во всем,  что  нашел  в  себе.  Љто  же,  кроме
господа, может проникнуть в тайники сердца? џ обшарил  их  так,  как  только
мог.
     - € ты вспомнил все, что у тебЯ было на совести?
     - „а, вспомнил.
     - Ђ не вспомнил ли ты и еще одного: того, что перо  и  бумагу,  которые
были даны тебе, чтобы подготовитьсЯ к исповеди, ты употребил длЯ  совершенно
иной цели?
     ‚опрос попал не в бровь, а в глаз. џ почувствовал, что  должен  собрать
все свои силы.
     - _‘овесть моЯ не обвинЯет менЯ в этом преступлении_,  -  ответил  Я  с
уклончивостью, которую в эту минуту мне можно было простить.
     - ‘ын мой, не притворЯйсЯ ни перед своей совестью, ни передо мной. ‚едь
Я  длЯ  тебЯ  должен  быть  еще  выше,  чем  она;  ведь  если  совесть  твоЯ
заблуждаетсЯ и обманывает тебЯ,  кому  же,  как  не  мне,  просветить  ее  и
направить? ’олько вижу, что Я  напрасно  стараюсь  тронуть  твое  сердце.  ‚
последний  раз  обращаюсь  к  нему  с  этими  простыми  словами.   ‚   твоем
распорЯжении всего несколько минут - употреби их на благо или во  зло  себе,
твое дело. џ должен буду задать тебе несколько самых простых вопросов;  если
ты откажешьсЯ отвечать на них или солжешь, кровь твоЯ падет тебе на голову.
     - Ћтец мой, разве Я когда-нибудь отказывалсЯ отвечать на ваши  вопросы?
- сказал Я, весь дрожа.
     - ‚ ответах твоих ты всегда стараешьсЯ или что-нибудь выпытать  у  нас,
или вообще уклонитьсЯ от существа дела. ’ы должен ответить прЯмо и просто на
вопросы, которые Я сейчас задам тебе в присутствии этих братьев. Ћт  ответов
твоих будет зависеть больше чем ты думаешь. ЏредостережениЯ эти вырываютсЯ у
менЯ помимо воли.
     “жаснувшись этих слов  и  унизив  себЯ  до  того,  что  мне  захотелось
услыхать их как можно скорее, Я поднЯлсЯ. Ќо от волнениЯ у менЯ  перехватило
дух, и Я должен был оперетьсЯ о спинку стула.
     - Ѓоже мой! - воскликнул Я, - длЯ чего  понадобились  все  эти  ужасные
приготовлениЯ? ‚ чем состоит моЯ вина? Џочему менЯ так часто предостерегают,
а все эти предостережениЯ оборачиваютсЯ таинственными угрозами?  Џочему  мне
не скажут прЯмо о совершенном мною проступке?
     —етверо  монахов,  которые  за  все  времЯ  не  вымолвили  ни  слова  и
продолжали стоЯть, опустив головы,  на  этот  раз  устремили  на  менЯ  свои
стеклЯнные глаза и повторили все вместе голосами,  доносившимисЯ  словно  из
могилы:
     - Џреступление твое состоит в том, что...
     ЌастоЯтель сделал им знак замолчать, и это привело менЯ в  еще  большее
замешательство. ‘овершенно очевидно, что, признаваЯ себЯ в чем-то виновными,
мы всегда ждем, что другие будут осуждать нас  в  большей  степени,  чем  мы
сами. Ћни как бы мстЯт нам за всю ту снисходительность к  себе,  которую  мы
проЯвлЯем, самыми ужасными преувеличениЯми. џ не знал, в каком  преступлении
менЯ собирались обвинить, но  Я  уже  чувствовал,  что  речь  шла  о  чем-то
страшном, по сравнению с чем  моЯ  тайнаЯ  переписка  с  братом  была  сущим
пустЯком. џ и раньше слышал, что преступлениЯ, совершавшиесЯ  в  монастырЯх,
отличались порой невероЯтной жестокостью; и если всего несколько минут назад
мне хотелось сделать все возможное, чтобы уклонитьсЯ и не быть  подвергнутым
обвинению, то сейчас, напротив, мне не терпелось услышать, в чем именно менЯ
обвинЯют (ибо любаЯ определенность всегда лучше неизвестности). ќти  смутные
страхи вскоре  сменились  вполне  определенными,  стоило  только  настоЯтелю
начать задавать мне вопросы.
     - ’ы добилсЯ того, что тебе дали много бумаги. Љак ты ее употребил?
     џ собралсЯ с силами и спокойно ответил:
     - ’ак, как следовало.
     - ‡начит, она послужила тебе длЯ того, чтобы покаЯтьсЯ?
     - „а, длЯ того, чтобы покаЯтьсЯ.
     - ’ы лжешь, у самого великого грешника на земле  и  то  не  нашлось  бы
столько грехов.
     - Њне часто говорили в монастыре, что Я самый великий грешник на земле.
     - ’ы опЯть играешь словами и  хочешь,  чтобы  твои  двусмысленные  речи
превратились в упреки, - это бесполезно, ты обЯзан ответить на  мой  вопрос.
„лЯ чего тебе понадобилось такое количество бумаги и какое  употребление  ты
из нее сделал?
     - џ уже сказал.
     - ‡начит, ты употребил ее на то, чтобы исповедатьсЯ в своих  грехах?  џ
молча кивнул головой.
     - ‡начит, ты можешь подтвердить это, показав нам плоды твоего  усердиЯ.
ѓде же рукопись с твоей исповедью?
     џ покраснел и замЯлсЯ, показав  им  пЯть-шесть  покрытых  каракулЯми  и
перепачканных листов  бумаги,  которые  должны  были  быть  моей  исповедью.
Џоложение мое было нелепо. Ќа эти писаниЯ могло уйти не больше одной десЯтой
всей полученной мною бумаги.
     - ’ак это и есть твоЯ исповедь?
     - „а.
     - € ты еще смеешь говорить, что  всю  бумагу,  которую  тебе  дали,  ты
употребил на это?
     џ молчал.
     - ЌегодЯй! - вскричал настоЯтель, потерЯв всЯкое терпение, - сейчас  же
говори, на что ты потратил полученную тобой бумагу. ‘ейчас же признайсЯ, что
ты решил обратить написанное тобою против нашей обители.
     ‘лова эти вывели менЯ из себЯ. ‚ этот миг Я снова  увидел,  как  из-под
монашеской рЯсы выглЯдывает копыто дьЯвола.
     - Ќо как же вы можете подозревать менЯ в подобных действиЯх,  если  _за
вами_ нет никакой вины. ‚ чем Я мог обвинить вас? —то Я мог написать худого,
если мне не на что было жаловатьсЯ? ‚аша собственнаЯ совесть должна ответить
за менЯ на этот вопрос.
     “слыхав это, монахи снова собирались вмешатьсЯ в наш разговор.  Ќе  тут
настоЯтель, сделав им знак молчать, начал задавать мне вопросы  по  существу
дела, и весь вспыхнувший во мне гнев мгновенно остыл.
     - ‡начит, ты так и не хочешь сказать, что ты сделал с полученной  тобою
бумагой?
     џ молчал.
     - Џослушание твое обЯзывает тебЯ сейчас же сказать всю правду.
     Ћн повысил голос, и его возбуждение передалось мне.
     - “ вас нет никакого права,  отец  мой,  требовать  от  менЯ,  чтобы  Я
объЯснЯл вам свои поступки.
     - Џраво тут ни при чем, Я приказываю тебе ответить. џ требую, чтобы  ты
поклЯлсЯ  перед  алтарем  господа  нашего  €исуса  •риста  и  перед  образом
Ѓогоматери, что скажешь нам всю правду.
     - ‚ы не вправе требовать от менЯ  такой  клЯтвы.  џ  знаю  монастырский
устав - он гласит, что отвечать Я обЯзан только духовнику.
     - ’ы что же, утверждаешь, что право  есть  нечто  отличное  от  власти?
‘коро ты поймешь, что в этих стенах право и власть - одно и то же.
     - џ ничего не утверждаю - может  быть,  между  ними  действительно  нет
разницы.
     - ’ак ты отказываешьсЯ сказать, куда ты дел  эту  бумагу,  которую  ты,
разумеетсЯ, замарал своей низкопробной клеветой?
     - „а, отказываюсь.
     - € ты примешь на свою голову все последствиЯ твоего упорства?
     - „а, приму.
     - ЏоследствиЯ этого падут на его голову, - повторили четыре монаха  все
теми же неестественными голосами.
     Ќо в ту же минуту двое из них шепнули мне на ухо:
     - Ћтдай свои записи, и все будет в порЯдке. ‚сЯ обитель знает,  что  ты
что-то писал.
     - Њне нечего вам отдавать, - ответил Я, - даю вам честное слово монаха.
“ менЯ нет ни единого листка, кроме тех, что вы у менЯ забрали.
     Ћба монаха, примирительно нашептывавшие  мне  свои  советы,  отошли  от
менЯ. Ћни посовещались шепотом с настоЯтелем.
     - ’ак ты не отдашь нам твои записи? -  вскричал  тот,  метнув  на  менЯ
ужасающий взглЯд.
     - Њне нечего вам отдавать.  Њожете  обыскать  менЯ,  мою  келью  -  все
открыто.
     - ‘ейчас мы это и сделаем, - разъЯрившись, вскричал настоЯтель.
     ‚ ту же минуту началсЯ обыск. Ћни разворошили все, что  только  было  у
менЯ в келье. ‘тол и стул они перевернули, долго трЯсли  и  в  конце  концов
разломали, пытаЯсь обнаружить бумаги, которые могли быть внутри. Ћни сорвали
со стен все гравюры и стали просматривать их на свет. Џотом сломали и  рамы,
чтобы убедитьсЯ, что в них ничего не спрЯтано. Џосле этого они приступили  к
осмотру моей постели, покидали на пол простыни и одеЯла, распороли матрац  и
вытащили из него всю солому; один из монахов пустил даже в ход  зубы,  чтобы
поскорее  разорвать  ткань,  и  охватившее  их  злобное   возбуждение   было
разительно непохоже на недвижное и угрюмое спокойствие, в котором они только
что пребывали. Њне было приказано стоЯть посреди кельи, не поворачиваЯсь  ни
вправо, ни влево. Ќе найдЯ ничего, что могло бы подтвердить  их  подозрениЯ,
они обступили менЯ со  всех  сторон  и  обыскали  менЯ  самого  -  столь  же
стремительно, тщательно и бесстыдно. ‚сю одежду мою тут же побросали на пол;
потом они распороли ее по  швам,  и  мне  пришлось  все  это  времЯ  стоЯть,
закутавшись в одеЯло, которое они сорвали с моей постели.
     - Ќу как, вы нашли что-нибудь? - спросил Я, когда  они  закончили  свою
работу.
     - “ менЯ есть другие средства обнаружить  истину,  -  Яростно  вскричал
настоЯтель, с трудом справлЯЯсь с досадой  и  стараЯсь  держатьсЯ  гордо,  -
готовьсЯ к ним и трепещи!
     ‘ этими словами он выбежал из кельи, сделав монахам знак  следовать  за
ним. џ осталсЯ один.  “  менЯ  уже  больше  не  было  сомнений  относительно
опасности, котораЯ мне грозила. „а, Я возбудил Ярость людей, которые были не
способны ничем поступитьсЯ, чтобы ее укротить. џ прислушивалсЯ и  ждал  -  и
каждый шаг,  раздававшийсЯ  в  коридоре,  каждаЯ  хлопавшаЯ  дверь,  которую
открывали или закрывали поблизости,  -  все  повергало  менЯ  в  дрожь.  ќта
мучительнаЯ неизвестность длилась часами, и за эти долгие часы так ничего  и
не происходило. Ќикто так и не пришел ко мне в этот вечер, - а на  следующий
день была назначена исповедь. „нем Я, как обычно, занЯл свое место  в  хоре,
дрожа и следЯ за каждым обращенным на  менЯ  взглЯдом.  “  менЯ  было  такое
чувство, что все на менЯ смотрЯт и каждый говорит про себЯ: "ќто он". Ќе раз
мне хотелось, чтобы нависавшаЯ надо мной гроза разразилась как можно скорее.
‹учше ведь слышать раскаты грома вблизи, чем видеть, как издали приближаетсЯ
туча. Ќо  гроза  тогда  так  и  не  разразилась.  €  исполнив  свои  обычные
обЯзанности, Я вернулсЯ к себе  в  келью  и  задумалсЯ  над  тем,  что  менЯ
ожидало. Њне было тревожно, и Я не находил в себе сил на что-то решитьсЯ.
     €споведь  началась;  слыша,  как  братьЯ,  получив  отпущение   грехов,
возвращаютсЯ потом к себе и затворЯют за  собой  двери  келий,  Я  с  ужасом
подумал, что менЯ могут не допустить до исповедальни и что после  того,  как
менЯ лишат моего неотъемлемого свЯщенного  права,  в  отношении  менЯ  будут
принЯты некие особо строгие меры, но не мог даже представить себе, в чем они
будут заключатьсЯ. Ћднако Я продолжал ждать, и в конце концов менЯ  вызвали.
ќто менЯ приободрило, и Я  исполнил  все,  что  полагалось,  уже  с  большим
спокойствием. Љогда Я покаЯлсЯ в своих грехах,  мне  было  предложено  всего
несколько самых простых вопросов, как-то: Њогу ли Я обвинить себЯ в том, что
Я _в душе_ нарушил свой монашеский долг? Ќе скрыл ли Я  чего?  _Ќе  осталось
ли_ у менЯ еще чего-нибудь на совести? и т. п., и после того как  Я  ответил
на все отрицательно, мне было позволено удалитьсЯ. ќто было как  раз  в  тот
вечер, когда умер привратник. Џоследние переданные ему записи он доставил по
назначению за несколько дней до того, - таким образом, все было в порЯдке  и
ничто не возбуждало во мне опасений. Ќи живой голос, ни написаннаЯ строка не
могли свидетельствовать против менЯ,  и,  когда  Я  подумал,  что  брат  мой
непременно сыщет какой-либо иной способ сноситьсЯ со  мной,  в  сердце  моем
снова пробудилась надежда.
     Ќа несколько дней наступила полнаЯ тишина, но бурЯ была уже близка.  Ќа
четвертый вечер после исповеди, когда Я сидел один у себЯ в келье,  Я  вдруг
услыхал, что в монастыре началось  какое-то  необычное  оживление.  ‡азвонил
колокол; новый привратник был, по-видимому, в  большой  тревоге.  ЌастоЯтель
быстрыми шагами прошел сначала в приемную, а потом - к себе  в  келью;  туда
вызвали кое-кого из старших монахов. Њолодые перешептывались между  собой  в
коридорах, иные с  силой  захлопывали  двери  своих  келий,  -  словом,  все
пребывали в волнении. ‚ каком-нибудь доме, где живет только  одна  небольшаЯ
семьЯ, никто бы, вероЯтно, не  обратил  внимание  на  такое  вот  чрезмерное
оживление, но в монастыре жалкое однообразие того, что  может  быть  названо
внутренней жизнью его  обитателей,  придает  и  важность  и  интерес  самому
заурЯдному обстоЯтельству жизни внешней. џ все  это  чувствовал.  џ  говорил
себе: "’ут что-то неладно" и добавлЯл: "Ћни что-то замышлЯют против менЯ". €
в том и в другом предположении Я оказалсЯ  прав.  Џоздно  вечером  мне  было
приказано ЯвитьсЯ в келью настоЯтелЯ - Я сказал, что сейчас приду. —ерез две
минуты приказ этот был отменен; мне было велено оставатьсЯ у себЯ в келье  и
ожидать прихода настоЯтелЯ - Я ответил,  что  подчинЯюсь  и  этому  приказу.
Ћднако происшедшаЯ вдруг перемена вселила в менЯ какой-то  _смутный_  страх;
сколько мне ни приходилось испытывать в жизни превратностей судьбы и тЯжелых
потрЯсений, у менЯ ни разу еще не было такого ужасного чувства. џ  ходил  из
угла в угол и повторЯл: "ѓосподи, спаси менЯ и  сохрани!  ѓосподи,  дай  мне
силы все это вынести!". Џотом Я перестал просить у бога защиты, ибо  не  был
уверен, что дело, в которое менЯ вовлекли, заслуживает его покровительства.
     џ окончательно растерЯлсЯ, когда в келыо внезапно вошел настоЯтель и  с
ним те самые четыре монаха, с  которыми  он  приходил  ко  мне  за  день  до
исповеди. Џри их поЯвлении Я встал, и никто не пригласил менЯ  снова  сесть.
ЌастоЯтель был взбешен; сверкнув глазами, он швырнул на стол пачку бумаг.
     - ќто ты писал? - спросил он.
     Ќа мгновение Я испуганно взглЯнул на бумаги - _то была копиЯ, снЯтаЯ  с
моих записей_, отосланных брату. “ менЯ все же хватило духа сказать: "ќто не
мой почерк".
     - ’ы хочешь увильнуть, негодЯй. ќто копиЯ, снЯтаЯ с того, что писал ты.
     џ молчал.
     - Ђ вот доказательство, - добавил он, бросаЯ на стол другую бумагу.
     ќто  была  копиЯ  прошениЯ  адвоката,  адресованнаЯ  мне,  которую   по
положению, утвержденному верховным судом, они не имели права от менЯ скрыть.
џ сгорал от нетерпениЯ прочесть ее, но не  решалсЯ  даже  взглЯнуть  на  нее
издали. ЌастоЯтель перелистывал страницу за страницей.
     - —итай, негодЯй, читай! - сказал он, - хорошенько вглЯдись в  то,  что
здесь написано, вдумайсЯ в каждую строчку.
     ‚есь дрожа, Я подошел к столу. џ бросил взглЯд на записку адвоката, - в
первых же строках Я прочел слово "надежда". џ снова приободрилсЯ.
     - Ћтец мой, - сказал Я, - Я признаю, что это копиЯ моих записей.  Џрошу
вас, покажите мне ответ адвоката, вы не можете отказать мне в моем праве.
     - —итай, - сказал настоЯтель и швырнул мне бумагу.
     ‚ы, разумеетсЯ, поймете, сэр, что при подобных обстоЯтельствах Я не мог
как следует разобратьсЯ в том, что увидел, и даже когда незаметно  длЯ  менЯ
он сделал знак монахам и они, все четверо, покинули келью, мне все равно  не
удалось вглЯдетьсЯ в написанное более пристально.
     Њы остались вдвоем с настоЯтелем. Ћн расхаживал взад и вперед по келье,
тогда как  Я  делал  вид,  что  вчитываюсь  в  записку  адвоката.  ‚друг  он
остановилсЯ и с силой ударил рукой по столу - листы бумаги, над  которыми  Я
дрожал, разлетелись в стороны от этого удара. џ вскочил со стула.
     - ЌегодЯй, - вскричал  настоЯтель,  -  когда  это  было  с  самого  днЯ
основаниЯ нашей обители, чтобы кто-нибудь позорил ее  так  своей  писаниной!
‘кажи на милость, когда это было, до тех пор пока ты не осквернил  ее  своим
нечестивым присутствием, чтобы в  дела  наши  столь  оскорбительно  длЯ  нас
вмешивались светские адвокаты? Љак это ты посмел?..
     - Џосмел что, мой отец?
     - ЋтрекатьсЯ от принесенного обета и подвергать  нас  позору  светского
суда и всего учиненного им разбирательства?
     - џ был доведен до этого бедственным положением, в котором Я находилсЯ.
     - Ѓедственным положением! ’ак-то ты отзываешьсЯ о  монастырской  жизни,
единственной, котораЯ может принести смертному  успокоение  в  этом  мире  и
обеспечить ему спасение души.
     ‘лова эти, произнесенные человеком в припадке  неистовой  Ярости,  сами
себЯ опровергали. —ем больше впадал в бешенство  настоЯтель,  тем  больше  Я
набиралсЯ храбрости; к тому же Я был доведен до крайности и должен был  себЯ
защищать. ‚ид лежавших передо мной бумаг прибавлЯл мне уверенности.
     - Ћтец мой,  напрасно  вы  стараетесь  приуменьшить  мое  отвращение  к
монастырской  жизни;  у  вас  в  руках  доказательство  того,  как  она  мне
ненавистна. …сли Я  даже  и  совершил  какой-нибудь  проступок,  подрывающий
авторитет обители, то сожалею об этом, но не чувствую за собой никакой вины.
‚ том нарушении устава, которое клеветнически приписываетсЯ мне, виновны как
раз те, кто заставил менЯ принЯть  обет  монашества.  џ  исполнен  решимости
изменить свое положение и сделаю длЯ этого все  возможное.  ‚идите,  сколько
сил Я на это уже положил, будьте уверены, что то же самое будет  делатьсЯ  и
впредь. ‚сЯкаЯ неудача лишь усугубит мои стараниЯ, и если  только  небо  или
землЯ в силах освободить менЯ от принЯтого обета, то  нет  такой  власти,  к
которой бы Я не решилсЯ прибегнуть.
     џ думал, что настоЯтель не даст мне договорить,  но  он  не  стал  менЯ
прерывать. Ќапротив,  он  спокойно  выслушал  менЯ,  и  Я  уже  приготовилсЯ
встретить и отразить следующие один за другим упреки и возражениЯ, уговоры и
угрозы, которыми с таким искусством умеют пользоватьсЯ в монастыре.
     - €так, твое отвращение к монашеской жизни неодолимо?
     - „а.
     - Ќо что же тебе в ней так ненавистно? ‚едь не монастырские же  правила
- ты исполнЯешь все что положено с безупречной точностью; не отношение же  к
себе, которое ты находишь среди нас, - оно ведь самое снисходительное, какое
только дозволЯетсЯ в монастыре; не сама же община -  ты  пользуешьсЯ  в  ней
всеобщим расположением и любовью, так чем же ты недоволен?
     - ‘амой жизнью в монастыре. ‘юда входит все.  џ  не  создан  длЯ  того,
чтобы быть монахом.
     - ’ак помни, прошу тебЯ, что  хоть  внешне  мы  и  должны  повиноватьсЯ
решениЯм суда земного, ибо мы по необходимости зависим от людских учреждений
во всем, что касаетсЯ отношениЯ  человека  к  человеку,  все  это  не  имеет
никакой силы, когда речь идет об отношениЯх между человеком и богом.  Џомни,
заблудшее дитЯ мое, что если даже все суды на земле провозгласЯт тебЯ сейчас
свободным от принЯтого тобою обета,  твоЯ  собственнаЯ  совесть  никогда  не
сможет освободить тебЯ. Ќа протЯжении всей твоей нечестивой жизни она  будет
вновь и вновь упрекать тебЯ в нарушении обета, которое допущено человеком, а
отнюдь не богом. € как ужасны будут эти упреки, когда настанет твой смертный
час!
     - Ћн не будет таким ужасным, как тот час,  когда  Я  принЯл  обет  или,
вернее, когда менЯ вынудили его принЯть.
     - ‚ынудили!
     - „а, отец мой, да, Я призываю  небо  в  свидетели  против  вас.  ‚  то
злосчастное утро все ваши угрозы, увещаниЯ и просьбы были так же тщетны, как
и сейчас, до тех пор пока вы не заставили мою мать упасть  к  моим  ногам  и
молить менЯ об этом.
     - ’ы что же, собираешьсЯ упрекать менЯ  в  том,  что  Я  так  ревностно
добивалсЯ спасениЯ твоей души?
     - џ вовсе не собираюсь вас в чем-либо упрекать. ‚ы знаете, какие шаги Я
предпринЯл, так помните же, что Я буду добиватьсЯ  своего  всеми  доступными
мне средствами, что Я никогда не буду знать покоЯ и буду требовать, чтобы  с
менЯ снЯли мой обет, пока во мне еще теплитсЯ надежда на это,  и  что  душа,
полнаЯ такой решимости, как моЯ, даже само отчаЯние  способна  превратить  в
надежду.  ‚ы  окружили  менЯ  подозрительностью,  следили  за  каждым   моим
движением, за каждым шагом, и, однако, Я нашел способ передать мои записи  в
руки адвоката. Џодумайте, какой решимостью надо обладать, чтобы даже в самом
сердце монастырЯ осуществить такой замысел! ‘удите же сами, сколь  напрасным
будет все ваше дальнейшее противление этому замыслу, если вам не удалось  не
только предотвратить, но даже выследить  первые  шаги,  направленные  к  его
осуществлению.
     ЌастоЯтель молчал. Љазалось, слова мои произвели на него впечатление.
     - …сли вы хотите избавить общину от позора, который повлечет  за  собой
продолжение возбужденного мною дела в ее стенах, вам  ничего  не  стоит  это
сделать. Џусть в один из дней ворота  останутсЯ  открытыми,  не  противьтесь
моему бегству, и Я никогда больше не стану ни тревожить, ни  бесчестить  вас
своим присутствием.
     -  Љак,  ты  хочешь  сделать  менЯ  не  только  свидетелем,  но  еще  и
соучастником твоего преступлениЯ? Ћтступив от бога и став на путь  погибели,
ты  собираешьсЯ  отплатить  за  протЯнутую  тебе  руку  помощи   тем,   что,
ухватившись за нее, стащишь менЯ вместе с собою в пропасть?
     ‘овершенно разъЯренный, настоЯтель принЯлсЯ быстрыми шагами расхаживать
по келье. Њое незадачливое предложение задело его главную  страсть  (он  был
ревнителем строжайшей дисциплины) и вызвало в нем новый приступ враждебности
ко мне. џ стоЯл и  ждал,  пока  этот  взрыв  улЯжетсЯ,  а  он  в  это  времЯ
непрестанно восклицал:
     - Ѓоже мой, за какие  неисповедимые  грехи  позор  этот  бесчестит  наш
монастырь? —то станетсЯ с его доброю славой? Љакие толки пойдут в Њадриде?
     - Ћтец мой, за стенами монастырЯ никому нет дела до того,  жив  ли  еще
некий безвестный монах, или умер, или отрексЯ от  принЯтого  обета.  Џройдет
немного  времени,  и  все  обо  мне  забудут,  а  вы  утешитесь,  ибо  снова
восстановитсЯ та стройнаЯ дисциплина,  та  гармониЯ,  которую  Я  все  равно
постоЯнно бы нарушал как некаЯ диссонирующаЯ нота. Љ тому  же  весь  Њадрид,
какой бы  интерес  к  этому  делу  вы  ему  ни  приписывали,  ни  при  каких
обстоЯтельствах не может быть ответствен за мое спасение.
     ЌастоЯтель продолжал расхаживать взад и вперед, повторЯЯ:
     - —то скажет свет? —то с  нами  станетсЯ?  -  пока  не  довел  себЯ  до
исступленности, до  бешенства;  тогда,  внезапно  повернувшись  ко  мне,  он
воскликнул:
     - ЌегодЯй! Ћткажись от своего ужасного замысла,  сейчас  же!  „аю  тебе
пЯть минут на размышление.
     - …сли бы вы даже дали пЯть тысЯч минут, ничего бы не изменилось.
     - ‚ таком случае трепещи, ты  поплатишьсЯ  жизнью  за  свои  нечестивые
планы.
     ‘ этой угрозой он стремительно вышел из кельи. Њинуты, которые Я провел
в ней после его ухода, были, должно быть, самыми ужасными в моей жизни.  Ћни
становились еще ужаснее оттого, что окружала  менЯ  темнота.  Ѓыла  глубокаЯ
ночь, а настоЯтель унес единственную свечу. ‚начале  волнение  помешало  мне
это заметить. џ чувствовал, что нахожусь во мраке, но не знал, как и  почему
это случилось. ‚ голове моей во множестве проносились  картины  неописуемого
ужаса, нарисованные моим воображением. Њне много всего  довелось  слышать  о
чудовищных расправах,  творимых  в  монастырЯх,  -  о  страшных  наказаниЯх,
нередко кончавшихсЯ смертью жертвы или доводивших ее  до  такого  состоЯниЯ,
при  котором  смерть  становитсЯ  благодеЯнием.  ЏодземельЯ,  цепи  и  плети
огненным потоком проносились перед моими глазами. “грозы настоЯтелЯ ЯвлЯлись
передо  мной,  начертанные  огненными  буквами  на  стенах  моей   кельи   и
пламенеющие во тьме. ‚есь сотрЯсаЯсь от дрожи, Я  принЯлсЯ  громко  кричать,
хоть  и  понимал,  что  ни  одна  из  шестидесЯти  келий,  в  которых   жила
монастырскаЯ община, не откликнетсЯ на мой зов. ‚ конце концов  сами  страхи
мои достигли такой степени напрЯжениЯ, что потерЯли свою власть надо мной. џ
подумал: "“бить менЯ они не посмеют, не посмеют  и  бросить  в  тюрьму:  они
отвечают за менЯ перед судом, в который Я обратилсЯ  с  просьбой  освободить
менЯ. Ћни не посмеют учинить надо мной никакого насилиЯ". Ќе успел Я  прийти
к этому утешительному выводу, который в действительности был  не  чем  иным,
как торжеством софистических измышлений, подсказанных надеждой,  дверь  моей
кельи отворилась и снова вошел настоЯтель в сопровождении  своих  неизменных
четырех спутников. ‚округ была кромешнаЯ тьма, но Я все же  мог  разглЯдеть,
что они принесли с собой веревку  и  кусок  мешковины.  ‚ид  этих  предметов
предвещал самое страшное. ‡а один миг все представилось мне в ином свете, и,
вместо того чтобы убеждать себЯ,  что  они  не  посмеют  сделать  того-то  и
того-то, Я прониксЯ мыслью прЯмо противоположной: "…сть ли хоть  что-нибудь,
чего они не посмеют сделать? џ в их власти. Ћни это знают. џ вел себЯ с ними
как нельзЯ более вызывающе, - чего только не могут сделать  монахи  в  своей
бессильной злобе? —то же будет со мной?". Ћни подошли совсем близко, и Я уже
представил себе, как мне накидывают на шею петлю, как потом прЯчут мой  труп
в мешок. Џеред взором моим проплывали бесчисленные картины кровавых убийств,
Я чувствовал, как пламЯ костров обжигает менЯ, мне было  нечем  дышать.  Њне
чудились стоны многих тысЯч замученных в этих стенах жертв, которых постигла
та же участь, что ждет менЯ. џ не знаю, что такое смерть, но Я убежден,  что
в эту минуту Я пережил муки не одной, а многих смертей.  Џервым  побуждением
моим было броситьсЯ на колени.
     - џ в вашей власти, - произнес Я. - ‚ ваших глазах Я  виновен,  делайте
со мной все, что задумали, только не продлевайте моих мучений.
     Ќе видЯ, а может быть, и не слыша менЯ, настоЯтель сказал:
     - ’еперь ты в том положении, в каком тебе пристало находитьсЯ.
     “слыхав эти слова,  которые  показались  мне  менее  страшными,  чем  Я
ожидал, Я пал ниц. …ще несколько минут назад Я решил бы, что это неслыханное
унижение, но страх делает человека кротким. џ испытывал ужас перед насилием;
Я был молод, и жизнь, хоть пестроту и блеск  ее  Я  больше  угадывал  пылким
воображением, нежели знал из опыта, притЯгивала  менЯ.  Њонахи,  заметившие,
что Я лежу простертый,  испугались,  как  бы  в  настоЯтеле  не  пробудилась
жалость. ‘ тем же гнетущим  однообразием,  тем  же  _нестройным  хором_,  от
которого у менЯ леденела кровь, когда несколько дней  назад  Я  так  же  вот
падал перед ними на колени, они проговорили:
     - ‚аше преподобие, не допустите, чтобы это  лицемерное  смирение  могло
смЯгчить ваше сердце. ‚ремЯ милосердиЯ уже прошло. ‚ы  назначали  ему  срок,
когда  он  мог  поразмыслить  над   своим   положением,   -   он   отказалсЯ
воспользоватьсЯ им. ’еперь вы пришли не  длЯ  того,  чтобы  выслушивать  его
просьбы, а длЯ того, чтобы совершить правосудие.
     Џри этих словах, возвещавших начало самого ужасного, Я стал  опускатьсЯ
на колени перед каждым из монахов, стоЯвших  рЯдом  и  мрачным  видом  своим
напоминавших палачей. ЋбливаЯсь слезами, Я говорил каждому из них:
     -  Ѓрат  Љлимент,  брат  €устин,  скажите,  почему  вы  так  стремитесь
восстановить против  менЯ  настоЯтелЯ?  Џочему  вы  так  торопитесь  вынести
приговор, который, справедлив он или нет, неизбежно окажетсЯ суровым  потому
уже, что исполнителЯми его будете вы? —то Я  вам  сделал  худого?  Ќе  Я  ли
заступалсЯ за вас, когда вас хотели наказать за совершенные вами  проступки?
’ак-то вы хотите отблагодарить менЯ за все?
     - Ќе трать времени попусту, - сказали монахи.
     - Џогодите, - вмешалсЯ настоЯтель, - дайте ему сказать, что  он  хочет.
Њожет  быть,  ты  все  же  воспользуешьсЯ  последней  минутою  снисхождениЯ,
единственной, которую  Я  могу  предложить  тебе,  чтобы  взЯть  назад  твое
страшное решение - отречьсЯ от принЯтого обета?
     Џри этих словах оставившие менЯ силы снова вернулись ко мне. џ поднЯлсЯ
с колен и стоЯл теперь перед ними.
     - Ќикогда! - воскликнул Я, - Я вверЯю себЯ божьему суду.
     - ЌегодЯй! ’ы уже отрексЯ от бога.
     - —то же, отец мой, в таком случае мне остаетсЯ только  надеЯтьсЯ,  что
господь не отречетсЯ от менЯ. џ  обратилсЯ  также  и  к  другому  суду,  над
которым вы не властны.
     - Ќо зато мы властны здесь, и ты это почувствуешь.
     Ћн сделал знак монахам, и те подошли ко мне. ‚ испуге Я закрич