и,  выслушав  окончательный
приговор; они знают, на какие страданиЯ их обрекли, но не смеют открыть друг
другу страшную правду, котораЯ в сущности  уже  перестала  быть  тайной,  но
мысль о которой так тЯгостна им, что они предпочитают молчать.  ‹юбые  слова
выглЯдЯт кощунством перед этим молчаливым и незримым богом, который в минуты
охватившего нас безнадежного отчаЯниЯ ниспосылает нам тишину.
     Њинутам, которые, как  мне  казалось,  будут  длитьсЯ  целую  вечность,
наступил, однако, конец. ‘путник мой вдруг вскочил и радостно  вскрикнул.  џ
уже подумал было, что он рехнулсЯ, но это было другое.
     - ‘вет! ‘вет! - вскричал он. - ќто небо; мы возле  люка,  Я  вижу  свет
сквозь щель.
     ‘реди всех ужасов, которые нам пришлось вынести, он все времЯ устремлЯл
взглЯд кверху, ибо знал, что нас окружает такаЯ кромешнаЯ тьма, что  дневной
свет пробьетсЯ даже сквозь самую узенькую щелку и мы непременно его заметим.
Ћн оказалсЯ прав. џ поднЯлсЯ и увидел этот луч.  ‘ложив  руки  и  онемев  от
волнениЯ, мы смотрели наверх жадными, широко открытыми глазами. Ќад  головой
у нас поЯвилась тоненькаЯ полоска тусклого света. Ћна становилась шире, Ярче
- это был _струившийсЯ с неба свет_; он проникал к  нам  сквозь  щели  люка,
выходившего в сад.


                                  ѓлава IX

     •отЯ и жизнь и свобода были, казалось,  совсем  уже  близко,  положение
наше все еще оставалось очень  трудным.  ‘вет  зари,  который  облегчал  наш
побег, мог в то же времЯ привлечь к нам внимание многих. ЌельзЯ было  терЯть
ни минуты. ‘путник мой сказал, что подниметсЯ первым,  и  Я  не  посмел  ему
возразить. џ слишком зависел от него, чтобы в чем-то ему  противитьсЯ,  а  в
юные годы нам всегда кажетсЯ, что сила на стороне того, кто превосходит  нас
своей  развращенностью.  Њы  склонны  уважать  и  даже   постыдным   образом
боготворить тех, кто раньше нас изведал все виды порока.  —еловек  этот  был
преступен,  но  как  раз  преступление-то  и  окружало  его  в  моих  глазах
героическим ореолом. Џреждевременное знание жизни  всегда  покупаетсЯ  ценою
падениЯ. Ћн знал больше, чем Я, - в нашем отчаЯнном предприЯтии он  был  длЯ
менЯ всем. џ боЯлсЯ его, как дьЯвола, и вместе с тем призывал его на помощь,
как бога.
     €так, Я согласилсЯ на его предложение.  џ  был  очень  высокого  роста,
однако он значительно превосходил менЯ силой.  Ћн  встал  мне  на  плечи,  Я
зашаталсЯ под тЯжестью его тела, но ему все  же  удалось  приподнЯть  крышку
люка - Яркий дневной свет озарил нас обоих. Ќо в ту же минуту он опустил  ее
и спрыгнул вниз так стремительно, что свалил менЯ с ног.
     - ’ам рабочие, - вскричал он, - они уже пришли, и стоит им нас увидать,
как мы погибли. €х полно теперь в  саду,  и  они  проторчат  тут  до  самого
вечера. ЏроклЯтый светильник, это он нас погубил! Ќемного бы еще погорел,  и
мы бы успели выбратьсЯ в сад, могли  бы  перелезть  через  ограду,  быть  на
свободе, а теперь...
     Ћн упал на пол, корчась в отчаЯнии и Ярости.
     Њне все это вовсе не показалось таким ужасным. ђазумеетсЯ, на  какое-то
времЯ нас это задержит, но зато мы избавлЯлись от самого страшного, что  нам
грозило, - бродить голодными в темноте до полного изнеможениЯ и  смерти:  мы
отыскали дорогу к люку. ЊенЯ поддерживала непоколебимаЯ уверенность,  что  у
•уана хватит терпениЯ и решимости. џ не сомневалсЯ в том, что  если  он  мог
прождать нас всю эту ночь, то он нас непременно захочет дождатьсЯ. Љ тому же
Я понимал, что нам надо набратьсЯ терпениЯ всего-навсего на сутки,  а  то  и
меньше, а что это значит в сравнении в  бесконечностью  тех  часов  и  дней,
которые иначе пришлось бы загубить в монастырских стенах! ‚се это Я высказал
моему спутнику, когда тот закрыл  люк.  “слыхав  в  ответ  только  жалобы  и
ругательства и увидев, что он сам не свой от тревоги, нетерпениЯ и отчаЯниЯ,
Я понЯл, сколь различно ведут себЯ люди в критические минуты. Ћн был тверд в
поступках, а Я - в терпении. „айте ему какое-нибудь дело, и он исполнит его,
не боЯсь покалечить, а то и вовсе погубить и тело  и  душу.  ‡аставьте  менЯ
что-то перенести, пережить, чему-то покоритьсЯ, и Я сразу  же  преисполнЯюсь
_великого смирениЯ_. Љогда человек, казалось бы физически сильный и стойкий,
каталсЯ по полу, - как капризный мальчишка, одержимый неукротимой Яростью, Я
был его утешителем, советчиком и поддерживал в нем присутствие духа.
     ‚ конце концов он внЯл доводам разума: он  согласилсЯ,  что  мы  должны
провести еще сутки в подземелье, по поводу чего он разразилсЯ целой литанией
проклЯтий. €так, мы решили остатьсЯ и  тихо  просидеть  там  до  наступлениЯ
ночи.  Ќо  до  чего  же  переменчиво   человеческое   сердце:   в   стечении
обстоЯтельств, которое всего несколько часов назад мы принЯли бы  как  божью
благодать, как предвестие нашей свободы,  по  мере  того  как  нам  пришлось
пристальнее в него вглЯдетьсЯ, обнаружились некие черти не только неприЯтные
длЯ нас, но и отвратительные. Њы окончательно выбились  из  сил.  ”изическое
напрЯжение,  которое  нам  пришлось  выдержать  за  эти  часы,  было  просто
невероЯтным; право же, Я убежден, что одно только сознание, что мы втЯнуты в
борьбу не на жизнь, а на смерть, могло помочь нам  все  выдержать,  но  зато
теперь, когда эта борьба была уже позади, силы наши стали сдавать.  „ушевные
наши муки были не меньше - мы одинаково исстрадались душой и телом. …сли  бы
всЯ эта душевнаЯ борьба оставлЯла такие же следы, как  и  физическаЯ,  можно
было бы увидеть, что слезы наши смешаны с кровью, что действительно и  было,
когда шаг за шагом мы пробирались вперед.
     Ќе забудьте также, сэр, каким спертым воздухом нам пришлось  так  долго
дышать во времЯ нашего опасного перехода  по  всем  этим  темным  закоулкам:
вредоносное действие этого воздуха начинало теперь  сказыватьсЯ,  и  нас  то
бросало в пот, то знобило так, что холод пробирал до самых костей. €  вот  в
таком душевном возбуждении и изможденности тела нам  придетсЯ  ждать  долгие
часы в темноте, без пищи, пока господь не смилостивитсЯ и не наступит  ночь.
Ќо как нам удастсЯ продержатьсЯ эти  часы?  Џредыдущий  день  мы  провели  в
полном воздержании - теперь мы уже начинали  ощущать  муки  голода,  голода,
утолить который нам было нечем. Ќам придетсЯ теперь  голодать  до  тех  пор,
пока мы не освободимсЯ, и мы должны пробыть все  это  времЯ  среди  каменных
стен, сидеть на сыром каменном полу, это  с  каждым  мгновением  подтачивало
силы, нужные длЯ того, чтобы справитьсЯ - и с жестокостью этих камней,  и  с
их мертвЯщим холодом.
     € вот еще что Я подумал: а в чьем обществе придетсЯ  мне  провести  эти
часы? ‚ обществе человека, которого Я ненавидел всеми фибрами души и в то же
времЯ понимал, что присутствие его  длЯ  менЯ  одновременно  и  неотвратимое
проклЯтие и непреодолимаЯ необходимость. ’ак мы стоЯли под люком, дрожа и не
решаЯсь даже шепотом поделитьсЯ друг с другом  одолевавшими  нас  мыслЯми  и
вместе с тем ощущаЯ весь _ужас взаимной отчужденности_ - едва  ли  не  самое
страшное проклЯтие, которое может тЯготеть над теми, кто вынужден находитьсЯ
вместе, и вынужден той самой необходимостью,  котораЯ  обЯзывает  участников
этого ненавистного обоим союза молчать и держать втайне все свои опасениЯ  и
страхи. _‘лышишь_, как рЯдом бьетсЯ другое  сердце,  и,  однако,  не  смеешь
сказать: "‘ердца наши бьютсЯ вместе".
     Њы все еще стоЯли, как вдруг сделалось темно. џ не мог понЯть,  что  же
произошло, пока не ощутил, что пошел дождь и с отчаЯнной силой пробилсЯ даже
сквозь щель нашего люка; за какие-нибудь пЯть минут Я промок  до  костей.  џ
ушел оттуда, но уже после того, когда на мне не осталось  сухого  места.  ‚ы
вот, сэр, живете в €рландии, стране, которую  господь  избавил  от  подобных
превратностей погоды, и вам трудно представить себе,  какой  силы  достигают
дожди на континенте. ‚след за тем последовали такие  раскаты  грома,  что  Я
испугалсЯ  и  уже  подумал,  не  решил  ли  господь  покарать  менЯ  в  этом
подземелье,  где  Я  сокрылсЯ  от  его  гнева,  а  спутник  мой   разразилсЯ
проклЯтиЯми, которые заглушали даже раскаты грома, ибо дождь добралсЯ  и  до
него и, хлынув под своды, затопил все  помещение;  ноги  наши  были  уже  по
щиколку в воде. Љончилось тем,  что  он  предложил  мне  перейти  в  другое,
известное ему место, где будет сухо. Ћн добавил, что это всего в  нескольких
шагах отсюда и что мы потом легко сможем вернутьсЯ. џ не решилсЯ возражать и
последовал за ним в темный закоулок, который отличалсЯ  от  остальной  части
подземельЯ только тем, что там сохранились остатки того, что  когда-то  было
дверью. ‘тало уже светло, и Я мог Ясно разглЯдеть все, что менЯ окружало. Џо
глубине впадин, в которые входил  засов,  и  по  величине  железных  петель,
которые хоть и были покрыты ржавчиной, однако оставались на прежних  местах,
Я заключил, что дверь эта должна была быть  особенно  крепкой  и,  возможно,
вела в монастырскую тюрьму; теперь ее снЯли с петель, но входить  туда  мне,
было страшно. Ћба мы до такой степени обессилели, что, едва переступив порог
этого помещениЯ, повалились прЯмо на каменный пол. Њы даже не успели сказать
друг другу ни слова; нас неодолимо клонило ко сну, и что до менЯ, то  мне  в
эту минуту было глубоко безразлично, настанет ли пробуждение  или  этот  сон
будет последним в моей жизни. Ђ ведь Я был уже на грани свободы! Ќо  хоть  Я
весь вымок, был изнурен голодом и бездомен, все же, если  рассудить  здраво,
положение мое и  сейчас  было  более  завидным,  нежели  тогда,  когда  менЯ
окружало унылое благополучие моей кельи. “вы!  Љак  это  верно,  что,  когда
счастье совсем уже близко, душа наша чахнет, и кажетсЯ, что всЯ она изошла в
борьбе за него и теперь у нее не осталось даже сил,  чтобы  удержать  его  в
руках. Њы бываем  вынуждены  наслаждатьсЯ  не  столько  обладанием  счастьЯ,
сколько погоней за ним, обращаЯ средство в цель или переставаЯ их  различать
длЯ того, чтобы извлекать радость из того и другого, так что в конце  концов
достигнутое счастье оказываетсЯ не чем иным, как  усталостью  после  борьбы.
ђазумеетсЯ, Я был далек от всех этих раздумий, когда, изнуренный напрЯжением
сил, страхом и голодом, упал  на  каменный  пол  и  забылсЯ  сном,  который,
собственно  говорЯ,  даже  нельзЯ  было  назвать  сном,  ибо  с  ним  словно
обрывалось во мне все - и временное и вечное. ќто  было  каким-то  внезапным
отрешением и от плотской и от духовной жизни. €ногда ведь бывает,  сэр,  что
способность размышлЯть не оставлЯет нас вплоть до  той  самой  грани,  когда
нами овладевает дремота; засыпаЯ, мы предаемсЯ приЯтным воспоминаниЯм,  спим
только длЯ того, чтобы  радости  наши  прошли  перед  нами  вновь  вереницею
сновидений. Ќо когда, засыпаЯ,  мы  чувствуем,  что  это  навеки,  когда  мы
отказываемсЯ от всЯкой надежды на бессмертие во имЯ надежды на полный отдых,
когда от терзающей нас судьбы мы требуем "покоЯ, только покоЯ", - тогда душа
наша слабеет вместе с телом и мы просим у бога и у человека только одного  -
дать нам уснуть.
     ‚ таком вот состоЯнии Я повалилсЯ на пол;  в  эту  минуту  Я,  кажетсЯ,
готов был продать все  мои  надежды  на  освобождение  за  двенадцать  часов
глубокого сна так, как €сав продал свое право первородства  {1}  за  скудную
пищу, котораЯ была длЯ него в этот  миг  самым  насущным.  Ћднако  сон  этот
длилсЯ недолго. ‘путник мой тоже спал. ‘пал! ‚еликий боже! —то  это  был  за
сон! Ћн спал так, что, будучи рЯдом, нельзЯ было сомкнуть  глаз  и  оградить
себЯ от шума. Ћн говорил непрерывно и так громко, как  будто  находилсЯ  при
исполнении  каких-то  обЯзанностей.  Њне  привелось  узнать  его  тайны:  он
выбалтывал их во сне. џ знал, что он убил отца, но  Я  не  знал,  что  образ
убитого не дает ему покоЯ и ЯвлЯетсЯ ему в его кошмарах.  Ќачалось  с  того,
что Я услыхал сквозь сон страшные звуки, напоминавшие те,  что  преследовали
менЯ по ночам в келье. џ слышал их, они мешали мне спать, но Я  все  же  еще
окончательно не  пробудилсЯ.  Џотом  они  сделались  громче,  разразились  с
удвоенной силой - Я проснулсЯ от того самого ужаса, который  охватывал  менЯ
всегда, когда Я давал волю воображению. Њне почудилось, что настоЯтель и всЯ
братиЯ преследуют нас с зажженными факелами в  руках.  џ  почувствовал,  что
пламЯ касаетсЯ моих глаз. "Џощадите мои глаза, не слепите менЯ,  не  сводите
менЯ с  ума!"  -  закричал  Я.  ѓлухой  голос  над  моим  ухом  пробормотал:
"ЏокайсЯ".  џ  поднЯл  голову,  уже  окончательно   проснувшись,   это   был
всего-навсего голос моего спутника, который спал рЯдом, л вскочил на ноги  и
посмотрел на него. Ћн потЯгивалсЯ и ворочалсЯ на своем каменном ложе,  точно
на пуховой постели. Њожно было подумать, что  тело  у  него  из  алмаза.  Ќи
острые выступы стены, ни вмЯтины и шероховатости твердого  пола  ничего  длЯ
него не значили. Ћн мог спать, но его все времЯ преследовали одни  и  те  же
сны. Њне много приходилось слышать и читать о том,  какие  ужасы  переживают
преступники перед смертью. ‚ монастыре  ходило  немало  подобных  рассказов.
Ћдин из монахов, например, который прежде был  свЯщенником,  особенно  любил
рассказывать о том, как умирал один  из  его  прихожан  и  свидетелем  каких
ужасов  ему  довелось  стать.  Ћн  рассказывал,  как  уговаривал  умирающего
доверитьсЯ ему и покаЯтьсЯ перед смертью в грехах, а тот преспокойно сидел в
кровати.
     - •орошо, Я согласен, - ответил он, - только пусть они сначала уйдут.
     Њонах, решив, что слова эти относЯтсЯ к родным и друзьЯм,  находившимсЯ
в комнате, попросил их всех  выйти.  Џосле  того  как  они  ушли,  он  снова
возобновил свои уговоры.  ‚  комнате  никого,  кроме  них,  не  было.  Њонах
настаивал на том, чтобы умирающий открыл ему свою тайну. Џоследовал  тот  же
ответ:
     - •орошо, только пусть _те_ сначала уйдут.
     - ’е?
     - „а, те, кого вы не видите и никак не можете выгнать  вон.  ‚елите  им
уйти, и Я скажу вам всю правду.
     - ’ак скажите ее сейчас, здесь нет никого, кроме нас двоих.
     - Ќет, есть, - ответил умирающий.
     - Ќо Я никого не вижу, - сказал монах, оглЯдываЯсь по сторонам,
     - Ќо зато Я их вижу, - упорствовал несчастный, - и они видЯт менЯ;  они
ждут той минуты, когда душа будет расставатьсЯ с телом.  џ  вижу  их,  Я  их
ощущаю, станьте по правую руку от менЯ.
     Њонах стал по другую сторону кресла.
     - Ќет, теперь они слева. Ћн вернулсЯ на старое место.
     - ’еперь они опЯть справа.
     Њонах позвал детей и родных этого несчастного и велел им  стать  вокруг
кровати. Ћни окружили его ложе.
     - Ќу вот, теперь они повсюду, - вскричал страдалец и испустил  дух  {1*
”акт, свидетелем которому Я был сам.}.
     ќтот страшный рассказ припомнилсЯ мне во всех подробностЯх, а вместе  с
ним и многие другие. џ немало был  наслышан  об  ужасе,  который  испытывает
грешник на смертном одре, однако,  несмотрЯ  на  то  что  мне  много  о  нем
говорили, думаю, что он все  же  менее  страшен,  чем  сны,  которые  снЯтсЯ
человеку с нечистой совестью. џ уже сказал, что вначале  это  было  какое-то
невнЯтное бормотание, однако вскоре Я стал различать слова, напоминавшие мне
обо всем том, о чем мне хотелось бы позабыть, во всЯком случае на то  времЯ,
пока мы были вместе.
     "‘тарик? - услышал Я, - ну и хорошо, меньше будет крови. ‘едые  волосы?
Ќе беда, это он поседел от моих  злодеЯний,  ему  уже  давно  надо  было  бы
вырвать их с корнЯми. ’ак, говоришь, совсем побелели? Ќичего, ночью  сегоднЯ
они окрасЯтсЯ кровью, тогда-то уж они белыми не будут. „а, да, они подымутсЯ
дыбом в день ‘трашного  суда  и  будут  развеватьсЯ  по  ветру,  как  знамЯ,
свидетельствуЯ против менЯ. Ћн возглавит полчища, что будут  посильнее,  чем
обыкновенные мученики, - полчища тех, кого убили их собственные дети. Ќе все
ли равно, разобьют ли они  отцу  сердце  или  перережут  ему  горло?  Ќасчет
_первого-то_ Я уж постаралсЯ как  мог,  а  второе  будет  длЯ  него  не  так
мучительно, Я-то уж это знаю", - и он громко расхохоталсЯ, весь  перекосилсЯ
и стал извиватьсЯ на своем каменном ложе.
     „рожа от охватившего менЯ неимоверного ужаса, Я пыталсЯ его  разбудить.
џ трЯс его мускулистые руки, перевернул его сначала на спину, потом снова на
живот, но разбудить его мне не удавалось. “ менЯ  было  такое  чувство,  как
будто Я только укачиваю его в его каменной  колыбели.  "Љошелек,  скорее,  -
продолжал он, - Я знаю, где он лежит, в кабинете, в  Ящике,  только  сначала
кончай с ним. —то? Ќе можешь? ’русишь? ЃоишьсЯ его седин,  его  безмЯтежного
сна! ‚ыходит, ты не только негодЯй, но вдобавок еще и дурак. Ќу, раз так, то
Я все беру на себЯ, долго мне с ним возитьсЯ не придетсЯ, может, и он  будет
проклЯт, а мне так этого не миновать. ’сс!  Љак  скрипЯт  ступени  лестницы,
они-то не скажут ему, что это крадетсЯ к нему его собственный сын!  Ќет,  не
посмеют, каждый камень стены обличит их во лжи. Џочему  не  смазали  дверные
петли? Ќадо, надо. Ћн крепко спит, о, сколько спокойствиЯ в  его  лице!  ќто
хорошо, чем он спокойнее, тем легче ему будет попасть  на  небо...  Ќу,  ну,
колено мое сдавило ему грудь... ѓде же нож?.. ѓде нож?..  ‘тоит  ему  только
взглЯнуть на менЯ, и Я пропал. Ќож!.. џ трус... Љак только он откроет глаза,
Я погиб. Ќож! ЏроклЯтое воронье, как вы смели удрать,  когда  Я  схватил  за
горло отца? ‚от оно, вот,  вот!.,  в  крови  по  самую  рукоЯть...  в  крови
старика. €щите же деньги, пока Я вытираю лезвие.  Ќет,  ничего  не  выходит,
седые волосы смешались с кровью, эти волосы  касались  моих  губ,  когда  он
целовал менЯ в последний раз. џ был тогда мальчишкой... Ќи за что  на  свете
не согласилсЯ бы Я тогда убить его, ну а теперь... кто Я  теперь?  •а-ха-ха!
Џусть же €уда похвалЯетсЯ теперь сколько  хочет  своими  сребрениками...  Ћн
предал ‘пасителЯ, а Я убил отца. ‘еребро за серебро и душа за  душу.  ’олько
Я-то повыгоднее продал свою; дурак он был, отдал за тридцать. ’ак кому же из
нас придетсЯ жарче на  вечном  огне?  ‚прочем,  это  неважно,  все  равно  Я
попробую...".
     Ћн повторЯл много раз все эти ужасные слова. џ звал его, кричал,  чтобы
его разбудить. Ќаконец он проснулсЯ, и раздавшийсЯ вдруг смех его был  таким
же диким, как все, что он бормотал во сне.
     - ’ак что же вы такое услыхали? —то Я убил его? ’ак  вы  же  давно  это
знали. ‚ы доверились мне в этой проклЯтой истории, котораЯ может  обоим  нам
стоить жизни, а тут вы, оказываетсЯ, не можете вынести, как  Я  разговариваю
сам с собой, хоть говорил Я только то, что вы уже знали раньше?
     - Ќет, вынести этого Я не могу, - ответил Я вне себЯ от ужаса,  -  нет,
даже если бы это было нужно длЯ того, чтобы удалсЯ наш побег, Я все равно не
в силах вынести еще одного такого часа. Џробыть здесь целый день в голоде, в
сырости и во мраке и еще выслушивать бред такого... Ќе  глЯдите  на  менЯ  с
издевательской насмешкой, Я все это знаю,  один  вид  ваш  приводит  менЯ  в
содрогание. ’олько железнаЯ необходимость могла заставить менЯ  свЯзать  мою
судьбу с вашей, будь то даже на мгновение. _џ прикован к  вам_...  Я  должен
терпеть вас, пока все не кончитсЯ, но не делайте эти минуты нестерпимыми длЯ
менЯ. †изнь моЯ и свобода в ваших руках... должен добавить, что и разум  мой
тоже, при тех обстоЯтельствах, в которых мы с вами находимсЯ... Њне  не  под
силу вынести весь этот страшный бред. …сли мне придетсЯ слушать его еще раз,
то вы, может быть, и вытащите менЯ из этих стен живым, но Я сойду с  ума  от
всех кошмаров, которые мозг мой не в силах вместить. ‡аклинаю вас, не  спите
больше! Џусть лучше Я просижу возле вас весь этот несчастный  день  -  день,
мера которому не свет и радость, а мрак и мука... џ готов дрожать от холода,
терпеть голод, лежать на этих жестких камнЯх, но Я не  могу  выносить  ваших
снов: если вы опЯть уснете, мне придетсЯ будить вас, чтобы самому не сойти с
ума. ’ело мое становитсЯ все слабее, и  поэтому  Я  особенно  озабочен  тем,
чтобы не повредитьсЯ умом. Ќе смотрите на менЯ с таким презрением. џ уступаю
вам в силе, ко отчаЯние делает нас равными.
     Љогда Я говорил это, голос мой отдавалсЯ у менЯ в ушах раскатами грома,
глаза мои сверкали, и Я это ощущал. џ понЯл, каким сильным  делает  человека
страсть, и увидел, что ощущение это передалось и моему спутнику.
     - …сли только вы посмеете уснуть, - продолжал Я тоном, который  удивлЯл
менЯ самого, - Я сейчас же вас разбужу, Я не дам вам  ни  минуты  покоЯ.  Њы
будем бодрствовать оба. ‚есь этот  длинный  день  мы  должны  и  голодать  и
дрожать вместе. џ к этому себЯ приготовил. џ могу вынести все на  свете,  но
только не разговор во сне человека, которому снитсЯ убитый им отец. Ѓраните,
проклинайте, богохульствуйте, но только наЯву, а спать вы у менЯ не будете!
     Ќекоторое времЯ он в удивлении смотрел на менЯ, казалось, не верЯ,  что
Я способен быть таким настойчивым и властным. Ќо потом, когда, тараща  глаза
и позевываЯ, он убедилсЯ, что это  действительно  так,  выражение  лица  его
внезапно изменилось. Ћн словно впервые почувствовал  во  мне  нечто  родное.
‚сЯкое проЯвление Ярости было, должно быть, сродни его  сердцу  и  приносило
ему успокоение. € вот в выражениЯх, от которых у  менЯ  холодела  кровь,  он
поклЯлсЯ, что после того, как он увидел во мне решимость, Я  стал  нравитьсЯ
ему больше.
     - _џ не буду спать_, - добавил он, зевнув при этом так, что челюсти его
разжались, точно у людоеда, который готовилсЯ справить свой пир. - Ќо только
как же это мы продержимсЯ без сна? …сть и пить нам нечего, чем же  мы  тогда
займемсЯ? - и он неторопливо разразилсЯ новым потоком ругательств. Џотом  он
вдруг принЯлсЯ петь. Ќо что это  были  за  песни!  ’ак  как  воспитывалсЯ  Я
сначала дома, без товарищей и сверстников, а потом в  монастыре,  в  большой
строгости и никогда в жизни не слышал подобной распущенности и непотребства,
то Я стал уже думать, не сидит ли со мною рЯдом сам  дьЯвол.  џ  умолЯл  его
перестать,  но  этот  человек  с  такой   легкостью   переходил   от   самой
омерзительной   жестокости   к   самому   безрассудному   легкомыслию,    от
душераздирающего, исполненного невыразимого ужаса бреда  к  песнЯм,  которые
звучали бы оскорбительно даже в доме терпимости, что Я просто не  знал,  как
мне  поступить.  ’акого   _соединениЯ   противоположных   качеств_,   такого
противоестественного сочетаниЯ греховности и беспечности Я не только никогда
раньше не встречал, но даже и не мог себе  представить.  Ќачав  с  бреда  об
убитом отце, он теперь пел песни, от которых покраснела бы и  потаскуха.  „о
чего же, должно быть, Я был еще не искушен в жизни, если не знал, что  порок
и бесчувственность часто поселЯютсЯ в  одном  и  том  же  доме  и  обоюдными
усилиЯми его разрушают и что самый крепкий и нерушимый союз  изо  всех,  что
существуют на свете, - это союз между рукой, котораЯ не остановитсЯ ни перед
чем, и сердцем, которое ко всему равнодушно.
     „ойдЯ до середины одной из самых своих непристойных песен, спутник  мой
вдруг умолк. Љакое-то времЯ он оглЯдывал стены вокруг, и сколь ни был слабым
и тусклым проникавший в подземелье свет, все  же  Я  увидел,  как  лицо  его
омрачилось и принЯло какое-то необычное выражение, но сказать ему об этом  Я
не решилсЯ.
     - Ђ вы знаете, где мы находимсЯ? - прошептал он.
     - Ћтлично знаю: в монастырском склепе, где никто не может ни найти нас,
ни нам помочь, без света, без пищи да, пожалуй, и без надежды.
     - Ќу да, последние жильцы этого склепа могли бы то же самое  сказать  о
себе.
     - Џоследние жильцы! Љто же это был?
     - Њогу рассказать вам, если вы только способны вынести.
     - _Ќе могу Я этого вынести_, - вскричал Я, затыкаЯ себе уши, - не  хочу
Я этого слышать. џ уже по вашему виду чувствую, что это будет нечто ужасное.
     - ќто действительно была ужаснаЯ ночь, - сказал он,  как  бы  невзначай
вспоминаЯ какие-то обстоЯтельства того, что произошло; тут  он  стал  что-то
бормотать себе под нос и больше ничего не сказал.
     џ отодвинулсЯ от него, насколько мне это  позволЯло  помещение;  уткнув
голову в колени, Я пыталсЯ _вообще  ни  о  чем  не  думать_.  „о  какого  же
душевного состоЯниЯ должен дойти человек, если он начинает хотеть,  чтобы  у
него не было души! …сли он готов уподобитьсЯ  "животным,  которые  погибают"
{2}, и позабыть о преимуществах, дарованных человеку,  которые,  как  видно,
сводЯтсЯ только к неотъемлемому праву на самое тЯжкое  страдание!  ‘пать  не
было никакой возможности. •отЯ сон, на первый взглЯд, -  только  потребность
человеческого тела, он всегда требует некоего участиЯ души. …сли  мне  перед
этим и хотелось спать, то муки голода, которые сменились теперь  нестерпимой
тошнотой, не дали бы мне возможности уснуть. ’рудно этому поверить, сэр,  но
тем не менее это так: среди всего сплетениЯ физических и душевных  страданий
самым тЯгостным длЯ менЯ была праздность, невозможность ничем  себЯ  занЯть,
неизбежнаЯ в том печальном положении, в котором Я находилсЯ. Ћбречь разумное
существо, которое ощущает в себе способности и  силу  и  горит  желанием  их
применить, на полное бездействие; запретить ему делитьсЯ  мыслЯми  своими  с
другими или что-то узнавать самому - это  значит  придумать  пытку,  котораЯ
жестокостью своей смутила бы даже ”аларида {3}.
     ‚се остальные страданиЯ Я с великим трудом, но переносил, это  же  было
длЯ менЯ нестерпимым; и, поверите ли, сэр, что после того как  Я  боролсЯ  с
ним целый час (а Я считал часы), Я встал и принЯлсЯ умолЯть  моего  спутника
рассказать ту историю, на которую он  намекал  и  котораЯ  была  свЯзана  со
страшным местом, где мы находились. ќтот жестокосердный  человек  неожиданно
смЯгчилсЯ и внЯл моей просьбе, и хоть, по всей видимости, его крепкой натуре
оказалось труднее, нежели мне, человеку более  слабого  сложениЯ,  перенести
всю ночную борьбу и все дневные лишениЯ,  он  стал  припоминать  подробности
этой истории с каким-то мрачным рвением. ’еперь-то он был в своей стихии. Ћн
получил  возможность  напугать  натуру  слабую  и   смутить   человека,   не
искушенного картинами преступлений. ќтого ему было достаточно длЯ начала.
     - Њне вспоминаетсЯ необыкновеннаЯ историЯ, свЯзаннаЯ с этим склепом,  -
сказал он. - ‘начала Я даже удивилсЯ, отчего такими знакомыми мне показались
и эта дверь, и эти своды. џ  не  сразу  вспомнил;  столько  всего  странного
приходит в голову каждый день, что событиЯ, которые другому запомнились  бы,
вероЯтно, на всю жизнь, проплывают передо мной, как тени, а  мысли  обретают
плоть. _‘обытиЯми длЯ менЯ становЯтсЯ чувства_ - вы ведь  знаете,  почему  Я
попал в этот проклЯтый монастырь, - ну, нечего дрожать и _бледнеть_,  и  без
того вы достаточно бледны. Љак бы то ни  было,  Я  очутилсЯ  в  монастыре  и
должен  был  подчинитьсЯ  его  дисциплине.   Ђ   она   предусматривала   длЯ
чрезвычайных  преступников  так  называемое   чрезвычайное   покаЯние:   это
означало, что они  должны  не  только  безропотно  переносить  все  унижениЯ
монастырской жизни и подчинЯтьсЯ всем ее строгостЯм,  -  а,  к  счастью  длЯ
кающихсЯ, в подобного рода развлечениЯх никогда не бывает недостатка - но  и
нечто  другое:  всЯкий  раз,  когда   виновного   подвергали   какому-нибудь
необычному  наказанию,  людЯм  этим  вменЯлось  в   обЯзанность   быть   его
исполнителЯми или во всЯком случае при нем присутствовать. ЌастоЯтель оказал
мне честь, решив,  что  Я  как  никто  другой  подхожу  длЯ  подобного  рода
увеселений, и, может статьсЯ, он был прав.  џ  был  наделен  тем  смирением,
какое отличает праведников, проходЯщих через испытаниЯ;  мало  того,  Я  был
убежден, что у менЯ есть все способности  к  делу,  которое  мне  собирались
поручить, и что они непременно проЯвЯтсЯ, если их должным образом применить,
монахи же заверили менЯ, что  подходЯщий  случай  в  монастыре  представитсЯ
скоро. Ћчень уж все это было соблазнительно. € подумайте  только,  в  словах
этих достойных людей не было ни малейшего преувеличениЯ.
     ‘лучай представилсЯ через несколько дней после того, как мне выпало  на
долю счастье сделатьсЯ членом  их  милой  общины,  которую  вы,  разумеетсЯ,
успели уже оценить по  заслугам.  ЊенЯ  попросили  завести  дружбу  с  одним
молодым монахом, который происходил из знатной семьи, совсем недавно  принЯл
обет и исполнЯл  все  свои  обЯзанности  с  той  неукоснительной  точностью,
котораЯ наводила окружающих на подозрение, что сердце его где-то  далеко.  џ
вскоре же понЯл, чего от менЯ хотЯт: приказав мне _завЯзать с  ним  дружбу_,
менЯ обрекали тем самым на смертельную ненависть к нему. „ружеские отношениЯ
в монастырЯх всегда  чреваты  предательством:  мы  следим  друг  за  другом,
подозреваем, изводим один другого - и все это делаетсЯ во имЯ любви к  богу.
…динственным преступлением, в котором подозревали юного монаха, было то, что
в сердце его таитсЯ земнаЯ страсть. Љак Я уже сказал, он был  сыном  знатных
родителей, которые (из страха, что он вступит в  позорЯщий  их  брак,  иначе
говорЯ, женитсЯ на женщине низкого званиЯ, которую он любил и котораЯ  могла
бы сделать его счастливым в том смысле, в котором дураки- а  они  составлЯют
добрую половину всего человечества - понимают счастье) принудили  его  стать
монахом. ‚ременами у него бывал совершенно убитый вид, временами же в глазах
его вдруг загоралсЯ проблеск надежды, и монастырскаЯ  община  усматривала  в
этом зловещее предзнаменование. —то же в этом удивительного: надежда  -  это
чужеродный  цветок  в  монастырском  саду,  и   она   неизбежно   возбуждает
подозрение, ибо неизвестно, откуда она беретсЯ и длЯ чего растет.
     ‘пустЯ некоторое времЯ в  монастыре  поЯвилсЯ  новый  совсем  еще  юный
послушник. ‘ этого днЯ в нашем монахе произошла разительнаЯ перемена.  Ћн  и
послушник сделались неразлучны - и в  этом  было  что-то  подозрительное.  џ
сразу же стал к ним приглЯдыватьсЯ. ѓлаз  наш  становитсЯ  особенно  зорким,
когда видит чужое несчастье и когда есть надежда  это  несчастье  усугубить.
ЏривЯзанность молодого монаха к послушнику все возрастала. ‚ саду их  всегда
можно было встретить  вместе:  они  вместе  вдыхали  аромат  цветов,  вместе
поливали один и тот же кустик гвоздики, гулЯли  всегда  обнЯвшись,  а  когда
пели в хоре, то  голоса  их  сливались  воедино  подобно  клубам  дымЯщегосЯ
ладана. ‚ монастырской жизни нередко случаетсЯ, что дружба переходит границы
обычного. Ќо эта дружба слишком уж походила на любовь. Ќапример, в  псалмах,
которые поет хор, иногда речь заходит о любви; так  вот  слова  эти  молодой
монах и послушник всЯкий раз обращали друг к другу, и звучали они всегда так
нежно, что нетрудно было угадать, какое  чувство  владеет  обоими.  …сли  на
одного из них накладывалось какое-нибудь, пусть даже пустЯшное взыскание, то
другой тотчас же старалсЯ исполнить этот урок вместо него. …сли же  наступал
какой-нибудь праздник и кому-нибудь из них приносили в келью подарки, то они
неизменно оказывались потом в  келье  его  друга.  ќто  кое-что  значило.  џ
догадалсЯ, что за этим скрываетсЯ тайна, котораЯ им обоим приносит счастье и
обрекает на тЯгостные страданиЯ тех, кто  от  нее  навек  отчужден.  џ  стал
присматриватьсЯ к ним все пристальнее и был вознагражден за свои  усилиЯ:  Я
раскрыл их тайну, и теперь мне предстоЯло сообщить о  ней  и  этим  упрочить
свое положение в обители. ‚ы даже не представлЯете  себе,  как  много  может
значить раскрыть чью-то тайну в монастыре, в особенности же когда  отпущение
наших собственных грехов поставлено в зависимость от того, сколько грехов мы
обнаружили в других.
     Ћднажды вечером, когда молодой монах и послушник - предмет его обожаниЯ
- находились в саду, первый сорвал с дерева персик и тут же  передал  своему
другу. ’от взЯл, но движениЯ его показались мне странными: в них было что-то
женственное. Њолодой  монах  стал  разрезать  персик  ножом;  при  этом  нож
соскользнул и слегка поцарапал его любимцу палец; надо было видеть, в  какое
волнение пришел монах: он тут же оторвал кусок своей  рЯсы  и  перевЯзал  им
рану. ‚се это произошло у менЯ на глазах, и Я сразу  сделал  из  этого  свои
выводы; в тот же вечер Я отправилсЯ  к  настоЯтелю.  ‚ы  легко  можете  себе
представить, что за этим последовало. ‡а молодыми людьми принЯлись следить -
вначале с большой осторожностью: оба они были  очень  предусмотрительны;  во
всЯком случае, как ни пристально Я за ними следил, первое времЯ Я ничего  не
мог  обнаружить.  ‘амое  мучительное  -  это  когда  подозрительность   наша
полагаетсЯ на собственные догадки, как на евангельскую  истину,  но  ей  при
этом никак не удаетсЯ  заполучить  какую-нибудь  улику,  пусть  даже  _самую
ничтожную_, чтобы поверили и другие.
     Ћднажды ночью, когда Я по указанию  настоЯтелЯ  стал  на  свой  пост  в
коридоре (где Я охотно выстаивал час за часом - и так  каждую  ночь,  совсем
один, в холоде и во мраке, рассчитываЯ, что мне представитсЯ случай  сделать
и других такими же несчастными, каким  был  Я  сам),  -  однажды  ночью  мне
показалось, что Я услышал в коридоре чьи-то шаги. џ  уже  сказал,  что  было
темно, и Я мог только услышать их легкий шелест. Љто-то  пробежал  мимо,  до
менЯ  донеслось  чье-то  прерывистое  трепетное  дыхание.  ‘пустЯ  несколько
мгновений Я услыхал, как открылась одна из дверей, и Я  знал,  что  то  была
дверь в келью молодого монаха; Я знал это,  потому  что  мои  долгие  ночные
бдениЯ в полном мраке приучили менЯ отличать одну келью от  другой,  ибо  из
одной обычно доносились стоны, из  другой  -  молитвы,  из  третьей  -  едва
слышные вскрикиваниЯ во сне; слух мой был до того напрЯжен, что Я мог  сразу
же с уверенностью сказать, что открылась именно _та дверь_, из-за которой за
все это времЯ, к моему огорчению, не донеслось ни единого звука. “ менЯ была
с собой маленькаЯ цепочка, и Я прикрепил ее к ручке этой  двери  и  к  ручке
соседней так, что теперь уже нельзЯ было открыть изнутри ни  ту  ни  другую.
‘ам же Я побежал к настоЯтелю; до чего Я  гордилсЯ  своим  открытием,  может
представить себе только тот, кому случалось раскрывать  монастырские  тайны.
„умаю, что и настоЯтель был тогда охвачен тем же сладостным волнением, что и
Я, ибо он не спал, а сидел у себЯ в келье вместе с теми _четырьмЯ монахами_,
которых вы помните. (Џри воспоминании о них Я содрогнулсЯ).
     џ сообщил им то, что  узнал,  причем  рвение  мое  сделало  менЯ  столь
многоречивым, что Я не только  пренебрег  почтительным  тоном,  которым  мне
следовало обратитьсЯ к этим  лицам,  но  вообще  бормотал  нечто  невнЯтное.
Ћднако они оказались настолько снисходительны ко мне. что не только простили
мне это нарушение правил, за которое при других  обстоЯтельствах  Я  был  бы
строго наказан, но даже всЯкий  раз,  когда  Я  запиналсЯ  и  прерывал  свой
рассказ,  не  давали  мне   этого   почувствовать   и   проЯвлЯли   поистине
необыкновенные выдержку и терпение. џ понЯл, что  значит  приобрести  вес  в
глазах настоЯтелЯ, и сполна насладилсЯ порочной радостью знающего себе  цену
соглЯдатаЯ. Ќе терЯЯ ни минуты, мы отправились в коридор,  подошли  к  двери
кельи, и Я с торжеством показал им, что цепочка по-прежнему на месте и  едва
заметно колеблетсЯ: это  означало,  что  несчастные  пленники  уже  знают  о
нависшей над ними беде. џ снЯл цепочку, - как они, должно быть,  затрепетали
в этот миг! ЌастоЯтель и его подручные вошли в келью,  а  Я  им  светил.  ‚ы
дрожите  -  почему?  џ  был  преступен,  и  мне  хотелось   раскрыть   чужое
преступление, дабы смЯгчить этим свою  вину,  пусть  даже  только  в  глазах
монастырской общины. џ ведь попрал всего-навсего сыновние  чувства,  они  же
поступились правилами приличиЯ, и, разумеетсЯ, в глазах  настоЯтелЯ  и  всей
монастырской братии их вина оказывалась неизмеримо большей,  нежели  моЯ.  Љ
тому же Я жаждал увидеть воочию несчастье, равное моему, а быть может, еще и
большее, а любопытство это удовлетворить не так-то легко. Њожно  ведь  и  на
самом деле превратитьсЯ в _любителЯ чужих страданий_. Њне довелось слышать о
людЯх, которые пускались в путешествиЯ по странам,  где  каждый  день  можно
было видеть ужасные казни, - и все это только ради того, чтобы  испытать  то
сильное ощущение, которое неизменно доставлЯет человеку вид чужих страданий,
начинаЯ с трагедии, которую разыгрывают в театре,  или  зрелища  аутодафе  и
кончаЯ корчами самого  ничтожного  червЯка,  которому  вы  можете  причинить
страдание и чувствовать, что продлить его муки - в вашей власти. ќто  совсем
особое чувство, от которого нам никогда не удаетсЯ освободитьсЯ,  -  упоение
торжеством над теми, кого страданиЯ поставили ниже нас, да и  неудивительно:
страданиЯ всегда признак слабости, а мы гордимсЯ тем, что сами мы неуЯзвимы.
ѓордилсЯ этим и Я, когда мы ворвались в келью. Ќесчастные муж и жена сжимали
друг друга в объЯтиЯх.
     Њожете себе представить что за этим  последовало.  ’ут  при  всей  моей
неприЯзни к настоЯтелю приходитсЯ все  же  отдать  ему  должное.  „лЯ  этого
человека (разумеетсЯ,  в  силу  воспитанных  монастырской  жизнью  чувств  и
привычек) отношениЯ полов были  чем-то  столь  же  непозволительным,  как  и
отношениЯ существ, принадлежащих к различным видам. Љартина, представшаЯ его
глазам, привела его в такое негодование, как будто  он  сделалсЯ  свидетелем
чудовищной страсти павиана к готтентотке где-нибудь на мысе  „оброй  Ќадежды
или еще более отвратительной страсти южноамериканской змеи  к  человеку  {2*
‘мотри: арлевуа. €сториЯ ЏарагваЯ {4}.}, когда ей удаетсЯ  схватить  его  и
обвитьсЯ вокруг своей жертвы. € вид двух человеческих существ, вопреки  всем
монастырским запретам дерзнувших любить друг друга, привел его в не  меньший
ужас, чем если бы  он  сделалсЯ  свидетелем  такой  вот  противоестественной
свЯзи. …сли бы он увидел свившихсЯ в клубок гадюк, союз которых порождает не
любовь, а смертельнаЯ ненависть, он и то, вероЯтно,  не  выказал  бы  такого
страха, и Я верю, что чувство это было у него искренним.  ‘коль  ни  был  он
лицемерно строг ко всем в том, что касалось соблюдениЯ монастырского устава,
на этот раз с его стороны не было ни малейшего лицемериЯ. ‹юбовь  всю  жизнь
казалась ему греховной, причем даже тогда, когда она  освЯщена  таинством  и
носит название брака, как то заведено церковью. Ќо любовь  в  монастыре!  Ћ,
нельзЯ даже вообразить, сколь велика была его Ярость; и еще  менее  возможно
представить себе, какого  величиЯ  и  какой  небывалой  силы  может  достичь
подобнаЯ Ярость, когда ее укреплЯют твердые принципы и освЯщает религиЯ. Љак
Я наслаждалсЯ всем, что случилось! џ видел людей, торжеству  которых  Я  еще
совсем недавно мог  позавидовать,  низведенными  до  того  же  положениЯ,  в
котором был Я, видел, что тайна их любви раскрыта, и раскрытие ее сделало из
менЯ героЯ, который теперь восторжествовал над всеми. џ подкрадывалсЯ  к  их
убежищу, Я был несчастным изгоем, униженным и отверженным всеми, а в чем  же
состоЯло мое преступление? Ђга, вы дрожите, ничего, с  этим  уже  покончено.
Њогу только сказать, что менЯ на это толкнула нужда. Ђ  ведь  это  были  два
существа, перед которыми всего несколько месЯцев назад Я готов был стать  на
колени, как перед образами свЯтых, к кому в минуты жгучего раскаЯниЯ Я готов
был прильнуть, как к рогам жертвенника, а теперь они принижены, как и  Я,  и
даже еще того больше. "„ети  утра",  как  Я  называл  их,  терзаемый  муками
унижениЯ,  -  как  низко  они  пали!  џ  радовалсЯ,  видЯ  позор  этих  двух
отступников -  послушника  и  монаха,  Я  радовалсЯ  всеми  глубинами  моего
растленного сердца негодованию настоЯтелЯ, Я чувствовал, что все они - такие
же люди, как и  Я.  џ-то  думал,  что  это  ангелы,  а  оказалось,  что  это
обыкновенные смертные. Ћказалось, что, следЯ за каждым их движением, потакаЯ
их чувствам и действуЯ в их интересах или, напротив, служа моим собственным,
уверив их, что Я от всего ради них отрешилсЯ,  Я  мог  причинить  другим  не
меньше горЯ, а себе - придумать не меньше дела, чем если бы Я  жил  в  миру.
Џеререзать горло отцу - это был,  разумеетсЯ,  благородный  поступок  (прошу
прощениЯ, Я вовсе не хотел, чтобы вы опЯть  застонали),  но  тут  надо  было
резать по живому человеческие сердца, добиратьсЯ  до  самой  сердцевины  их,
ковырЯть их день ото днЯ и с утра до вечера, и Я никогда не сидел без дела.
     ’ут он отер со лба пот, перевел дыхание, а потом сказал:
     - Њне не очень-то хочетсЯ вдаватьсЯ во все подробности  плана,  которым
тешили себЯ эти несчастные,  рассчитываЯ  бежать  из  монастырЯ.  „остаточно
сказать, что Я был главным его исполнителем,  что  настоЯтель  потворствовал
этому, что Я провел их по тем самым переходам, по которым мы с вами  сегоднЯ
шли, что они дрожали от страха и благословлЯли менЯ на каждом шагу... что...
     - „овольно, негодЯй! - вскричал Я, -  ты  шаг  за  шагом  прослеживаешь
сегоднЯ мои путь.
     - ’ак что же! - вскричал он и разразилсЯ своим неистовым смехом,  -  вы
думаете, что Я так же предам и вас; ну а если бы Я  на  самом  деле  задумал
такое, какой толк во всех ваших подозрениЯх: вы же все равно в моей  власти?
ѓолос мой может мигом созвать сюда половину всей монастырской братии, и  вас
сию же минуту схватЯт, руки мои могут прижать вас к этой стене,  а  там  эти
злые псы по первому моему свистку вонзЯт вам в тело свои клыки.  €  врЯд  ли
они покажутсЯ вам тупее, чем они есть, оттого что их так