долго выдерживали в
свЯтой воде.
     Ћн заключил эти слова новым взрывом смеха, будто исторгнутого из  груди
самого дьЯвола.
     - џ знаю, Я в вашей власти, - ответил Я, - и если бы Я доверилсЯ вашему
сердцу, то мне лучше было бы сразу разбить голову  об  эти  каменные  стены:
они, должно быть, все же не так жестки, как оно. Ќо Я знаю, что  вы  сами  в
какой-то степени заинтересованы в моем побеге,  и  Я  доверЯюсь  вам  просто
потому, что другого мне  ничего  не  остаетсЯ.  Џусть  даже  кровь  во  мне,
остывшаЯ уже от голода и непомерного измождениЯ, замерзает каплЯ за  каплей,
пока Я слушаю вас, все равно Я должен вас слушать и должен  доверить  вам  и
жизнь свою и освобождение. џ говорю с вами  с  той  мерзкой  откровенностью,
которой наше положение менЯ научило; Я ненавижу вас, Я вас  боюсь.  …сли  бы
нам случилось встретитьсЯ с вами где-нибудь в мирской жизни, отвращение  мое
и ненависть к вам заставили бы менЯ убежать от вас куда-нибудь  подальше,  а
здесь вот обоюдное  горе  привело  к  тому,  что  из  самых  противоположных
субстанций создалась эта противоестественнаЯ смесь. Ќо этой  алхимии  придет
конец, как только Я убегу - из монастырЯ и от вас;  и,  однако,  в  эти  вот
злополучные часы жизнь моЯ в такой же мере зависит от ваших  действий  и  от
вашего присутствиЯ, в какой моЯ способность вынести то и другое  зависит  от
продолжениЯ вашего  отвратительного  рассказа.  €так,  продолжайте.  „авайте
будем пробиватьсЯ вперед до конца этого ужасного днЯ. „нЯ! Ћ каком дне можно
говорить здесь, где свет и мрак так крепко держатсЯ за руки и разъединить их
нельзЯ! Ѓудем же пробиватьсЯ сквозь все в злобе и ненавидЯ друг друга {5}, а
когда это кончитсЯ, разойдемсЯ с проклЯтиЯми на устах.
     ЏроизносЯ эти слова, сэр, Я ощущал _весь ужас той  беззастенчивости  во
вражде_, на которую  самые  худшие  обстоЯтельства  вынуждают  самых  худших
людей, и Я думаю о том, может ли быть положение более ужасное, чем то, когда
мы бываем свЯзаны один с другим не любовью, а ненавистью, когда  дорогой  мы
на каждом шагу приставлЯем кинжал к груди нашего спутника и  говорим:  "…сли
ты хоть на миг замешкаешь, Я вонжу его тебе в сердце.  џ  ненавижу  тебЯ,  Я
тебЯ боюсь, но мне приходитсЯ выносить твое присутствие". ЊенЯ  удивлЯло,  -
хоть это, вероЯтно, не удивило бы тех, кто изучает  человеческую  натуру,  -
что по мере того, как Я становилсЯ все более злобным, что  вообще-то  говорЯ
никак не могло соответствовать тому положению,  в  котором  Я  находилсЯ,  и
вызвано было скорее всего доводившими менЯ до безумиЯ отчаЯнием  и  голодом,
мой спутник начинал относитьсЯ ко мне все более уважительно. Ћн долгое времЯ
молчал, а потом спросил, может ли он  продолжать  свой  рассказ.  џ  не  мог
произнести ни слова в ответ: малейшего напрЯжениЯ было достаточно,  чтобы  у
менЯ опЯть начинала кружитьсЯ голова от  неодолимого  голода;  и  лишь  едва
заметным движением руки Я сделал ему знак продолжать.
     - €х привели сюда, - продолжал он, - это была моЯ мысль,  и  настоЯтель
ее одобрил. ‘амого его при этом не было,  но  ему  достаточно  было  кивнуть
головой в знак согласиЯ. ќто Я должен был осуществить их воображаемый побег;
они поверили, что совершают его с ведома настоЯтелЯ.  џ  провел  их  по  тем
самым переходам, по которым мы с вами шли у менЯ  был  с  собою  план  этого
подземельЯ, но когда  Я  стал  пробиратьсЯ  по  нему,  кровь  в  моих  жилах
похолодела и мне уже больше не удавалось ее разогреть: Я  ведь  знал,  какаЯ
участь ждет тех, кого Я веду за собою. ‘ославшись на то, что мне надо  снЯть
нагар со светильника, Я повернул его в их сторону, и мне  удалось  взглЯнуть
на эти доверчивые существа. Ћни обнимали друг друга, в глазах  у  них  сиЯла
радость. Ћни перешептывались между собою, и в  словах  их  была  надежда  на
освобождение и счастье: они молились друг за друга, а в промежутках молились
и за менЯ. Џри виде их остатки раскаЯниЯ,  которые  еще  теплились  во  мне,
окончательно погасли. Ћни посмели быть счастливыми на  глазах  у  того,  кто
обречен оставатьсЯ несчастным до скончаниЯ века, -  можно  ли  было  нанести
человеку более горькую обиду? џ решил сразу же за нее отплатить.  ‘тены  эти
были уже близко, Я знал это, и рука моЯ больше не  дрожала  над  планом,  на
который был нанесен весь путь наших подземных странствий. џ велел им  побыть
в этом помещении (дверь тогда была  еще  цела),  сказав,  что  тем  временем
осмотрю, каким путем нам лучше всего будет следовать дальше. Ћни зашли  туда
и стали благодарить менЯ за то, что Я был так  предусмотрителен,  -  они  не
знали, что больше уже не выйдут отсюда живыми. Ќо что могли значить их жизни
в сравнении с той мукой, которую Я испытывал, видЯ, как они счастливы? Љогда
они были уже внутри и  обнЯли  друг  друга  (а  увидев  это,  Я  заскрежетал
зубами), Я закрыл и запер за  ними  дверь.  Њой  поступок  нисколько  их  не
обеспокоил: они сочли, что  это  не  более  чем  мера,  предосторожности  со
стороны друга. “бедившись, что дверь  на  замке,  Я  побежал  к  настоЯтелю,
который все еще был разъЯрен оскорблением, нанесенным свЯтой обители и в еще
большей   степени   его    благородным    чувствам,    которыми    почтенный
свЯщеннослужитель очень кичилсЯ,  хотЯ  в  действительности  ни  в  малейшей
степени ими не обладал. Ћн спустилсЯ вместе со  мной  в  подземелье;  монахи
последовали за нами, глаза их горели гневом. Ћни были в  такой  Ярости,  что
едва могли отыскать дверь: мне пришлось несколько раз их к ней подводить.
     ЌастоЯтель собственными руками заколотил  в  дверь  несколько  гвоздей,
которые ему услужливо подали монахи, прибив ее к косЯку так,  чтобы  ее  уже
больше никогда нельзЯ было открыть; вне всЯкого сомнениЯ,  он  был  убежден,
что  с  каждым  ударом  молотка  ангел-обвинитель   вычеркивал   из   списка
какой-нибудь из его грехов. ‚скоре дверь была  заколочена  наглухо.  “слыхав
шаги в коридоре и удары в дверь, несчастные жертвы испустили крик ужаса. Ћни
решили, что их выследили и что теперь  разгневанные  монахи  хотЯт  выломать
дверь. Ќо едва только они обнаружили, что дверь заколотили, и услыхали,  как
потом удалЯлись и стихали наши шаги, как опасениЯ эти уступили место другим,
более страшным. …ще раз Я услышал их крик. Ћ,  сколько  в  нем  теперь  было
отчаЯниЯ! Ћни уже знали, на какую участь их обрекли.
     ќто было моим послушанием (нет, - моим наслаждением)  присматривать  за
этой дверью Якобы длЯ того,  чтобы  исключить  длЯ  них  всЯкую  возможность
побега (они-то знали, что такой возможности нет); но в действительности дело
было не только в том, что на менЯ  возлагалась  постыднаЯ  обЯзанность  быть
монастырским тюремщиком; Я должен был еще приложить все силы,  чтобы  сердце
во мне очерствело, нервы притупились, чтобы глаза привыкали на все  смотреть
равнодушно, а уши - столь же  равнодушно  все  слышать,  -  длЯ  новой  моей
должности все это было необходимо. Ќо они могли бы избавить себЯ  от  лишних
трудов: все эти качества были у менЯ еще задолго до  того,  как  Я  попал  в
монастырь. …сли бы даже менЯ сделали его настоЯтелем, Я бы все  равно  нашел
времЯ присматривать за этой  дверью.  ‚ы  скажете,  что  это  жестокость,  а
по-моему, это любопытство - то  самое  любопытство,  которое  делает  тысЯчи
людей зрителЯми трагедии  и  заставлЯет  самых  нежных  женщин  наслаждатьсЯ
исступленными стонами и предсмертными корчами. “ менЯ было одно преимущество
перед ними: и стоны и муки, которыми Я наслаждалсЯ, были настоЯщими. џ  стал
на свой пост у двери - у той двери, на которой, как на вратах  „антова  ада,
можно было бы  написать:  "Ћставь  надежду  навсегда!"  {6},  Я  стоЯл  там,
потешаЯсь над своим послушанием и испытываЯ истинное  наслаждение  от  того,
что эти несчастные претерпевали у менЯ на глазах. „о слуха моего  доносилось
каждое их слово. Џервые часы они еще старались как-то  друг  друга  утешить,
они ободрЯли  друг  друга  надеждой  на  освобождение,  и  когда  моЯ  тень,
пересекаЯ порог, загораживала свет, а потом снова открывала ему доступ,  они
говорили: "ќто он"; когда же это движение возобновлЯлось и они  видели,  что
оно ни к чему не приводит, они сокрушенно  шептали:  "Ќет,  это  не  он",  и
каждый старалсЯ подавить в себе рыдание, чтобы другой ничего не заметил.
     ‚ечером пришел монах, который должен был менЯ  сменить,  и  принес  мне
еду. џ бы ни за что на свете не согласилсЯ уйти  оттуда  сам;  мне,  однако,
удалось договоритьсЯ с этим монахом: Я сказал ему, что  хочу  продлить  свое
послушание и решил остатьсЯ там на всю  ночь  с  разрешениЯ  настоЯтелЯ.  Ћн
обрадовалсЯ, что так легко ему отыскалась замена, а Я был рад принесенной им
еде, ибо успел уже проголодатьсЯ; что же касаетсЯ души моей, то  длЯ  нее  Я
готовил другую, более сладостную поживу.  ЏоедаЯ  принесенную  мне  пищу,  Я
упивалсЯ  снедавшим  их  голодом,  о  котором  они,  однако,  ни  словом  не
обмолвились в своем разговоре. Ћни о чем-то спорили, о чем-то размышлЯли  и,
так как человек в беде становитсЯ изобретательным и стараетсЯ  поддержать  в
себе дух, под конец стали уверЯть друг  друга,  что  не  может  быть,  чтобы
настоЯтель запер их там и обрек на голодную смерть. Џри этих словах Я не мог
удержатьсЯ от смеха. Ћни услыхали этот смех и  тут  же  умолкли.  ‚сю  ночь,
однако, до менЯ доносились их тЯжелые  вздохи,  то  были  вздохи,  вызванные
физическим страданием, перед которыми все вздохи самых страстных  влюбленных
просто ничто. Ћни продолжались всю  ночь.  Њне  доводилось  когда-то  читать
французские романы со всей их невообразимою чепухой.  ‘ама  госпожа  ‘евинье
признаетсЯ {7}, что ей было бы скучно долгое времЯ путешествовать  вдвоем  с
дочерью, но возьмите двух любовников и посадите их в тюрьму, где  у  них  не
будет ни еды, ни света, ни надежды, - и да буду Я проклЯт (что, впрочем, уже
свершилось), если они не опротивеют друг другу в первые же двенадцать часов.
     Ќа следующий день холод и мрак возымели свое действие, да иначе и  быть
не могло. “зники принЯлись кричать, молЯ, чтобы их освободили, и  стучали  в
тюремную дверь - громко и долго. Ћни восклицали,  что  готовы  подвергнутьсЯ
любому наказанию. Ќакануне еще они больше всего боЯлись, что придут  монахи,
теперь они на коленЯх призывали их к себе.  Љакой  насмешкой  над  человеком
оборачиваютсЯ самые страшные превратности его жизни!  Ћни  молили  теперь  о
том, чего всего сутки назад хотели избежать любой ценой.  Џотом  голод  стал
мучить их все сильнее, они отошли от двери и стали ползать по  полу  поодаль
друг от друга. _Џоодаль!_ Љак Я подстерегал этот миг!  Ќемного  понадобилось
времени, чтобы их разделила вражда. Ћ, какое это было длЯ менЯ  наслаждение!
Ћн не могли скрыть  друг  от  друга  всей  мерзости  одолевавшего  их  обоих
страданиЯ. Ћдно дело, когда любовники восседают на  роскошном  пиршестве,  и
другое - когда они валЯютсЯ во мраке, обуреваемые голодом - чувством,  таким
непохожим  на  тот  аппетит,  который   приходитсЯ   возбуждать   всЯческими
приправами; даже сошедшую с неба ‚енеру голод может  заставить  отдатьсЯ  за
кусок хлеба. Ќа вторую ночь они бредили и стонали (как то уже случалось), но
в разгаре всех этих мук (надо  отдать  справедливость  женщинам,  которых  Я
ненавижу так же, как и мужчин) муж часто обвинЯл  жену  в  том,  что  она  -
виновница всех их страданий, жена же ни разу его  ни  в  чем  не  упрекнула.
‘тоны ее, правда, могли стать ему горьким упреком, но за все  времЯ  она  не
произнесла ни единого слова, которое могло бы причинить ему боль.
     Ћднако в проЯвлениЯх их чувств произошла перемена, котораЯ не  укрылась
от моих глаз. Џервый день они льнули друг к другу, и в  каждом  их  движении
можно было ощутить, что оба они составлЯют  нечто  единое.  Ќа  другой  день
мужчина боролсЯ за жизнь уже один, женщина  только  беспомощно  стонала.  Ќа
третью ночь - можно ли это все рассказать?.. Ќо ведь  вы  же  сами  просили,
чтобы Я продолжал, - они прошли сквозь исполненную ужаса и отвращениЯ  пытку
- пытку голодом; она постепенно разрывала все свЯзующие  их  нити  -  любви,
страсти, добросердечиЯ. Ћбуреваемые муками, они  возненавидели  друг  друга,
они, верно, стали бы осыпать друг друга проклЯтьЯми, если бы у  них  хватило
на это сил. Ќа четвертую ночь Я услышал отчаЯнный крик женщины: любовник ее,
не помнЯ себЯ от голода, впилсЯ зубами ей  в  плечо;  лоно,  на  котором  он
столько раз вкушал наслаждение, превратилось теперь длЯ него в кусок мЯса.
     - ’ы еще смеешьсЯ! —удовище!
     - „а, Я смеюсь над всем человечеством и над  тем  обманом,  на  который
пускаютсЯ люди, когда разглагольствуют о сердце. џ смеюсь над  человеческими
страстЯми и человеческими заботами, над добродетелью и пороком, над верою  и
неверием; все это  порождение  мелких  предрассудков,  ложных  положений,  в
которые попадает порой  человек.  €спытанный  хотЯ  бы  раз  голод,  строгий
отрывистый урок, который мы слышим из бледных и сморщенных губ нужды,  стоит
всей логики несчастных пустозвонов, которые самодовольно болтали об этом,  -
от ‡енона до ЃургерсдициЯ {8}. Ћ, за один миг он затыкает  рот  всей  жалкой
софистике, этой надуманной жизни с ее  обескровленными  чувствами.  …сли  бы
даже весь мир стал на колени и принЯлсЯ уверЯть эту пару, что  они  способны
жить друг без друга, и ангелы опустились бы с неба и говорили о том же,  они
бы все равно не поверили. ќти двое поставили на карту  все,  они  попрали  и
человеческие, и божеские законы, чтобы заключить друг друга в объЯтиЯ, чтобы
смотреть друг другу в глаза. „остаточно было им проголодать несколько часов,
чтобы они увидели, как они заблуждались.  ‘амаЯ  обыденнаЯ  потребность,  на
которую в другое времЯ они посмотрели  бы  как  на  непрошенного  пришельца,
задумавшего оторвать их от высоких чувств, с которыми они  тЯнулись  друг  к
другу, не только  порвала  эту  свЯзь  навеки,  но  еще  до  того,  как  она
порвалась, сделала  отношениЯ  их  источником  муки  и  вражды,  какие  даже
невозможно себе представить, разве что среди людоедов. ‘амые заклЯтые  враги
на земле и те, должно быть, не  могли  смотреть  друг  на  друга  с  большим
отвращением, чем _эти любовники_.  Ќесчастные,  как  вы  обманулись  друг  в
друге! ‚ы кичились тем, что у вас есть сердце, а Я кичусь тем,  что  у  менЯ
его нет, - жизнь покажет, кто из нас будет смеЯтьсЯ последним.
     ђассказ мой подходит к концу, да и  день,  Я  надеюсь,  тоже.  Љогда  Я
находилсЯ в этих стенах последний раз, здесь  было  нечто  такое,  что  менЯ
привлекало. Љак жалки сейчас все слова в сравнении с тем, что Я видел  здесь
собственными глазами! Ќа _шестой_ день все  стихло.  „верь  расколотили,  мы
вошли - они были мертвы. Ћни лежали далеко друг от друга и  совсем  не  так,
как на ложе сладострастиЯ,  в  которое  они  столь  самозабвенно  превратили
жесткую монастырскую постель. Ћна всЯ съежилась, забив себе  в  рот  длинную
прЯдь волос. Ќа плече у нее  была  видна  небольшаЯ  царапина:  исступленный
голод остановилсЯ на этом. Ћн вытЯнулсЯ во весь рост, одна рука у него  была
зажата губами, словно у него не хватило сил совершить  задуманное.  ’ела  их
были вынесены длЯ погребениЯ. Љогда  мы  их  вытаскивали  на  свет,  длинные
волосы раскинулись по  лицу  женщины,  которую  монашескаЯ  одежда  еще  так
недавно делала похожей  на  юношу;  лицо  это  показалось  мне  знакомым.  џ
вглЯделсЯ в него пристальнее - это была моЯ роднаЯ сестра, моЯ  единственнаЯ
сестра, значит, это ее голос Я слышал там. ќто он становилсЯ  все  слабее  и
слабее... џ слышал...
     ’ут его голос сделалсЯ тише, и он умолк.
     ‚ страхе за его жизнь,  с  которой  была  свЯзана  моЯ  собственнаЯ,  Я
шатаЯсь потЯнулсЯ к нему. Ћхватив его обеими руками, Я немного приподнЯл его
и, вспомнив, что  возле  люка  проходит  струЯ  свежего  воздуха,  попыталсЯ
подтащить его туда. Њне это удалось,  и,  ощутив  эту  свежую  струю,  Я,  к
радости моей, увидел,  что  проникавший  в  щель  свет  потускнел.  Ќаступил
_вечер_ - теперь уже нельзЯ было  мешкать,  надо  было  пользоватьсЯ  каждой
минутой. Ћн пришел в себЯ,  обморок  его,  как  выЯснилось,  был  вызван  не
потрЯсением, а просто  слабостью.  —то  бы  там  ни  было,  мне  важно  было
дождатьсЯ, когда он придет в себЯ; однако, если бы Я был  приучен  наблюдать
те удивительные превратности, которые претерпевает человеческаЯ  душа,  менЯ
бы поразила перемена, котораЯ произошла в моем спутнике, когда  он  очнулсЯ.
Ќи словом не обмолвившись ни о том, что он мне только что  рассказал,  ни  о
собственных чувствах, он вырвалсЯ из моих рук, как только  увидел,  что  уже
темно, и стал готовитьсЯ к побегу через люк - с удвоенным усердием  и  такой
трезвостью ума, котораЯ в монастыре показалась бы настоЯщим  чудом.  Ќо  так
как мы находились на целых тридцать  футов  ниже  того  уровнЯ,  на  котором
творЯтсЯ  чудеса,  то  все  это  приходитсЯ  приписать   сильному   нервному
возбуждению. „а, впрочем, Я и не дерзал помышлЯть  о  том,  что  длЯ  успеха
моего нечестивого предприЯтиЯ могло быть сотворено чудо,  и  поэтому  охотно
примирилсЯ с мыслью, что причины  этого  могли  быть  иными.  ‘  необычайной
ловкостью спутник мой взобралсЯ на стену, длЯ чего ему пришлось стать мне на
плечи, а потом карабкатьсЯ по выступам неровных камней стены,  отворил  люк,
сообщил мне, что все в порЯдке, а потом помог мне взобратьсЯ наверх  за  ним
следом, и Я, едва не задохнувшись от  радости,  вобрал  в  себЯ  живительную
струю.
     Ѓыла темнаЯ ночь. € только когда подул легкий ветерок и ветви  деревьев
зашевелились, Я смог отличить их от недвижных каменных стен. џ  уверен,  что
именно этому мраку Я обЯзан тем, что от  пережитого  мною  потрЯсениЯ  Я  не
рехнулсЯ. …сли бы после тьмы подземельЯ, после голода и  холода,  испытанных
там, внизу, Я оказалсЯ бы в лучах сиЯющей луны, свет ее  неминуемо  свел  бы
менЯ с ума. џ бы, верно, принЯлсЯ плакать,  смеЯтьсЯ,  упал  бы  на  колени,
превратилсЯ бы в идолопоклонника. џ бы стал поклонЯтьсЯ  сиЯющему  солнцу  и
луне, что величественно шествует по небу {9}. ‹учшим прибежищем длЯ менЯ  во
всех смыслах этого слова была теперь тьма. Њы прошли через сад, не  чувствуЯ
под собою ног от волнениЯ. Љогда мы очутились у ограды, мне снова  сделалось
дурно, голова закружилась, Я зашаталсЯ.
     - —то это, в окнах  монастырЯ  свет?  -  шепотом  спросил  Я  у  своего
спутника.
     - Ќет, это свет твоих же собственных глаз; все  это  действие  темноты,
голода и страха. €дем!
     - Ќо Я слышу, как звонЯт в колокол.
     - ќто только звенит у тебЯ в ушах, звонарь твой  -  пустой  желудок,  а
тебе чудитсЯ, что звонЯт в колокол. ‚ремЯ ли сейчас мешкать? €дем, идем!  Ќе
вешайсЯ так всей тЯжестью мне на руку, не падай, если  только  можешь.  Ѓоже
мой, он без чувств!
     ’о были последние слова, которые Я  услышал.  Ћн,  должно  быть,  успел
подхватить менЯ. „вижимый инстинктом, который благодетельнее всего действует
в отсутствие мысли и чувства, он подтащил менЯ своими мускулистыми руками  к
стене  и  _притиснул  мои  похолодевшие  пальцы_  к  ступенькам   веревочной
лестницы. Ћт прикосновениЯ этого Я сразу пришел в себЯ; не успел  Я  ощутить
руками  веревку,  как  ноги  мои  стали  переступать  уже  со  ступеньки  на
ступеньку. ‘путник мой, не медлЯ ни минуты, последовал за мной. Њы добрались
до самого верха. ЊенЯ шатало от слабости и от страха. џ насмерть  испугалсЯ,
что, хотЯ  лестница  и  припасена,  •уана  там  вдруг  не  окажетсЯ.  ‘пустЯ
несколько мгновений свет фонарЯ ударил мне прЯмо в лицо.  џ  заметил  чью-то
фигуру внизу.  ‚  эту  критическую  минуту  Я  беспечно  соскочил  вниз,  не
задумываЯсь о том, что менЯ встретит - объЯтиЯ ли брата или кинжал убийцы.
     - Ђлонсо, дорогой мой Ђлонсо, - прошептал голос рЯдом.
     - •уан, милый •уан, - мог Я только ответить, прижимаЯсь грудью к  груди
самого любЯщего, самого преданного из братьев.
     -  ‘колько  тебе  пришлось  выстрадать,  сколько  всего  выстрадал  Я,_
прошептал он, - за эти ужасные сутки,  Я  уже  почти  потерЯл  надежду  тебЯ
спасти. ’оропись, карета шагах в двадцати.
     Џока  он  говорил,  повернутый  фонарь  осветил  его   мужественные   и
благородные черты, которых Я когда-то боЯлсЯ, считаЯ их знаком того, что  он
всегда и во всем менЯ превзойдет. Ќо в эту  минуту  Я  видел  в  них  улыбку
гордого, но благосклонного ко мне божества, которое должно было сделать менЯ
свободным. џ указал на своего спутника; говорить Я не мог, от голода  внутри
у менЯ все онемело. •уан поддержал менЯ, успокоил, ободрил; он сделал все  и
еще больше того, что один человек мог сделать длЯ  другого,  а  может  быть,
даже  и  больше,  чем  мужчина  мог  бы  сделать  длЯ  оказавшейсЯ  под  его
покровительством женщины, самой хрупкой и самой  беззащитной.  Ћ,  сердце  у
менЯ обливаетсЯ кровью, когда Я  вспоминаю  его  мужественную  нежность!  Њы
ждали моего спутника - он в это времЯ спускалсЯ по веревочной лестнице.
     - ’оропись, торопись, - шептал •уан, - Я и сам-то изголодалсЯ.  “  менЯ
целые сутки куска во рту не было, пока Я здесь тебЯ сторожил.
     Њы побежали бегом через пустырь. ‚дали нас ждала карета -  Я  разглЯдел
во тьме тусклый свет фонарЯ, но длЯ менЯ и этого было довольно. џ  вспрыгнул
в нее.
     - _Ћн в безопасности_, - вскричал •уан, устремлЯЯсь вслед за мной.
     - _Ђ в безопасности ли ты сам_? - прозвучал  в  ответ  громовый  голос.
•уан откинулсЯ назад и упал с подножки кареты.
     џ тут же выпрыгнул вон и сам упал, споткнувшись  о  его  тело.  џ  весь
вымок в его крови. Ћн был мертв.


                                  ѓлава X

                                               ’е, что озлобились на всех
                                                          * * *
                                               €ль в горе отреклись от веры.
                                                          * * *
                                                       ‚. ‘котт. Њармион {1}

     ЏамЯть  моЯ  сохранила  только  одно  мгновение  неистовой  боли,  одну
ослепительную вспышку пламени, которое охватило мне тело и душу, один  звук,
пронзивший и слух мой и мозг, подобно трубе ‘трашного  суда,  повергающей  в
трепет тех, кто, уснув, позабыл о своих грехах, а пробудившись, цепенеет  от
ужаса, - мгновение, перегнавшее все  человеческие  страданиЯ,  какие  только
можно вообразить, в одну недолгую жгучую  муку  и  тут  же  истощившее  себЯ
чрезмерностью напрЯжениЯ, - одно такое  мгновение  Я  помню,  а  больше  уже
ничего. Џоследовали долгие месЯцы тЯгостного отупениЯ, дни, похожие один  на
другой,  не  оставившие  после  себЯ  никакого  следа.  ’ысЯча  волн   может
обрушитьсЯ на потерпевшего кораблекрушение, но он ощутит их все,  как  одну.
‘мутно припоминаю, что Я отказывалсЯ  от  пищи,  сопротивлЯлсЯ,  когда  менЯ
куда-то перевозили, и, должно быть, немало всего другого; но  все  это  было
похоже на слабые и бесплодные попытки справитьсЯ с неодолимым кошмаром;  длЯ
тех же, с кем мне приходилось тогда иметь  дело,  всЯкое  сопротивление  мое
было  всего-навсего  тревожными  вздрагиваниЯми  человека,  которому  снитсЯ
тЯжелый сон.
     ‘опоставлЯЯ некоторые даты, мне впоследствии удалось установить, что  в
таком состоЯнии Я пробыл  тогда  по  меньшей  мере  четыре  месЯца;  мирские
мучители давно бы  от  менЯ  отступились,  решив,  что  им  уже  не  удастсЯ
подвергнуть менЯ новым истЯзаниЯм;  но  озлобление  лиц  духовных  настолько
упорно и изобретательно, что они ни за что не оставЯт в покое  свою  жертву,
пока в той еще теплитсЯ жизнь. …сли даже перестало вспыхивать пламЯ, они еще
долго не спускают глаз с кучки пепла. …сли они слышат, что струны  гибнущего
сердца одна за другой рвутсЯ, они внимательно прислушиваютсЯ к их треску  до
тех пор, пока не порветсЯ _последнЯЯ_. Ћни качаютсЯ на _девЯтом валу_ {2} и,
тешась, глЯдЯт, как тот  взвиваетсЯ  ввысь,  а  потом  погребает  с  головою
несчастного страдальца.

                                * * * * * *

     ‡а это времЯ произошло немало перемен, однако Я совершенно  не  замечал
их.  Њожет  быть,  мертваЯ  тишина,  окружавшаЯ  менЯ  в  _последнем_   моем
прибежище, больше, нежели что-либо другое, способствовала тому, что рассудок
ко мне вернулсЯ. Ћтчетливо помню, как, очнувшись,  Я  с  полной  Ясностью  в
мыслЯх и чувствах стал взволнованно и пристально вглЯдыватьсЯ  в  новую  длЯ
менЯ обстановку. ‚оспоминаниЯ нисколько менЯ не  тревожили.  џ  ни  разу  не
задал себе вопроса: "Љак Я попал сюда?" или "Љакие  страданиЯ  мне  пришлось
вынести,  перед  тем  как  менЯ  сюда  привезли?".  “мственные   способности
возвращались ко мне медленно, подобно волнам надвигающегосЯ прилива,  и,  на
мое счастье,  памЯть  вернулась  последней,  вначале  же  Я  довольствовалсЯ
впечатлениЯми, которые приносили мне мои чувства. Ќе  ждите  от  менЯ,  сэр,
никаких ужасов, которые описывают в романах, очень может  быть,  что  жизнь,
подобнаЯ моей, придетсЯ не по вкусу человеку разборчивому и изощренному,  но
истина, как она порой ни зловеща, вознаграждает нас сполна тем, что  наместо
воображаемого и смутного ЯвлЯет нам событиЯ действительной жизни.
     џ увидел, что лежу в кровати вроде той, что была у менЯ в  монастырской
келье, однако само помещение  нисколько  на  келью  не  походило.  Ћно  было
просторнее, и пол весь был  застлан  циновками.  Ќе  было  ни  распЯтиЯ,  ни
изображений свЯтых, ни чаши со свЯтою  водой.  ‚сЯ  обстановка  состоЯла  из
кровати и грубого стола, на котором стоЯл зажженный  светильник  и  сосуд  с
водою длЯ умываниЯ. Ћкна  не  было;  железные  блЯшки  на  двери,  отчетливо
выделЯвшиесЯ при этом свете и выглЯдевшие особенно мрачно, говорили  о  том,
что дверь эта наглухо заперта. Ћпершись на локоть, Я приподнЯлсЯ и осторожно
оглЯдел все,  что  менЯ  окружало,  словно  страшась,  что  самое  ничтожное
движение может рассеЯть чары и снова погрузить менЯ в темноту. ‚ эту  минуту
воспоминание о том, что случилось, поразило менЯ вдруг  как  удар  грома.  џ
закричал, и с этим криком как будто оборвалось все - и дыхание  и  жизнь;  в
крайнем изнеможении, но вместе с тем сознаваЯ уже то, что происходит вокруг,
Я откинулсЯ назад на постель. ‡а какой-нибудь миг Я  вспомнил  все,  что  со
мною было, причем прошлое ожило вдруг со  всей  Яркостью  настоЯщего  -  мой
побег, мое спасение, мое отчаЯние.  џ  ощущал  объЯтиЯ  •уана,  теплоту  его
струившейсЯ на менЯ крови. џ видел безысходную тоску у него в глазах, прежде
чем они закрылись навеки, - тут Я закричал еще раз, и такого  крика,  должно
быть, никогда еще не слышали эти стены.
     ‚ ответ на этот крик дверь отворилась, и человек в одежде, которую  мне
до этого ни разу не доводилось видеть, подошел ко мне и знаками показал, что
Я должен соблюдать полную тишину. Џриказание его было тем более убедительно,
что сам он сообщил его без помощи голоса. Њолча взирал Я на его поЯвление, -
Я был в таком замешательстве,  которое  можно  было  принЯть  за  готовность
повиноватьсЯ. Ћн удалилсЯ, и Я стал раздумывать о том, где  же  Я  нахожусь.
Њожет быть, в царстве мертвых? €ли, быть может,  в  некоем  подземном  мире,
обитатели которого немы и безгласны, где нет настоЯщего  воздуха,  длЯ  того
чтобы звуки могли распространитьсЯ, нет и эха, которое бы  их  повторило,  и
стосковавшийсЯ  в  этом  безмолвии  слух  напрасно  ждет  самого  длЯ   него
сладостного - звука человеческого голоса?  ‘омнениЯ  мои  рассеЯлись,  когда
служитель этот ЯвилсЯ снова.  Ћн  положил  на  стол  хлеб  и  кусочек  мЯса,
поставил кружку с водой и знаками подозвал менЯ к себе и, когда  (совершенно
машинально) Я подошел  и  сел  к  столу,  _шепотом  сказал_,  что  печальное
состоЯние, в котором Я все это времЯ пребывал, не  позволЯло  им  осведомить
менЯ о порЯдках этого дома, и ему пришлось  поэтому  все  отложить;  теперь,
однако, он обЯзан предупредить  менЯ,  что  Я  никогда  не  должен  говорить
громче, чем он говорит со мною, и что Я имею возможность  сказать  все,  что
мне надо, таким же вот шепотом и менЯ услышат; больше того, он  заЯвил,  что
крики, какие бы то ни было восклицаниЯ или даже  _чересчур  громкий  кашель_
{1* ’очно установленный факт.} (который может быть  истолкован  как  сигнал)
будут рассматриватьсЯ  как  попытка  нарушить  установленный  здесь  строгий
порЯдок и повлекут за собой суровое наказание. Ќа  мои  вопросы,  которые  Я
повторЯл снова и снова: "ѓде Я нахожусь? —то это  за  место  и  что  это  за
таинственный порЯдок?", он шепотом ответил, что поставлен  здесь  длЯ  того,
чтобы передавать приказаниЯ, а не  длЯ  того,  чтобы  отвечать  на  вопросы.
‘казав это, он удалилсЯ. Љак ни странно выглЯдели все эти распорЯжениЯ,  они
были  высказаны  голосом  настолько  решительным,  твердым  и  к   тому   же
_привычным_, что все это отнюдь не походило на какие-то  местные  измышлениЯ
или  временные  меры,  а  напротив,  было  отмечено  печатью  некоей   столь
незыблемой и так давно уже сложившейсЯ системы, что  полное  повиновение  ей
казалось делом само собой разумеющимсЯ. џ кинулсЯ в  кровать  и  шептал  про
себЯ: "ѓде Я?" до тех пор, пока сон не сковал мне веки.
     Њне  приходилось  слышать,  что  первый  сон   человека,   к   которому
возвращаетсЯ рассудок, бывает очень глубоким. Ќо  Я  спал  неспокойно,  менЯ
одолевали тревожные сны.  ‚  одном  из  этих  снов  Я  видел  себЯ  снова  в
монастыре. Њне казалось, что Я воспитанник и изучаю  ‚ергилиЯ.  џ  будто  бы
читаю то место во второй книге, где ќнею во  сне  ЯвлЯетсЯ  ѓектор,  и  тот,
увидав его в страшном, обезображенном виде, произносит печальные слова:

                 Heu quantum mutatus ab illo!..
                 Quilbus ab oris, Hector expectate venis? *
                 {*      ...€зменилсЯ в лице ты!
                 ’ак откуда же ты, ѓектор наш долгожданный? {3} (лат.).}

     Џотом мне чудилось, что ѓектором был •уан, что тот  же  самый  бледный,
окровавленный призрак призывал менЯ бежать: "Heu fugel" {“бегай (лат.).},  а
Я тщетно пыталсЯ броситьсЯ за ним. Ћ, сколь  ужасно  это  смешение  в  нашей
жизни  Яви  и  бреда,  действительного  и   призрачного,   сознательного   и
бессознательного, преследующее человека несчастного во всех его  снах!  Ѓрат
мой был Џанфом {4}, и он бормотал:

                Venit summa dies, et ineluctabile tempus *
                {* „ень последний пришел, неминуемый срок наступает (лат.).}

     „олжно быть, Я плакал и боролсЯ во сне. џ обращалсЯ  к  ЯвившемусЯ  мне
видению то как к •уану, то как к тени героЯ  ’рои.  Ќаконец  оно  простонало
жалобным стоном, тем Vox stridula {Џронзительным голосом  (лат.).},  который
мы слышим только во сне:

                       Proximus ardet Ucalegon *
                       {* “калегона дом в огне {5} (лат.).}

и Я проснулсЯ в ужасе от того, что пламЯ добираетсЯ до менЯ.
     Џросто невообразимо, сэр, что могут сотворить чувство наше и ум в часы,
когда оба по всей видимости бездействуют; как  звуки  могут  достичь  нашего
слуха, казалось бы неспособного в это времЯ ничего воспринЯть, а предметы  -
запечатлеватьсЯ в сознании, когда глаза ничего не видЯт; и насколько сильнее
и страшнее самой ужасной Яви  те  образы,  что  преследуют  нас  во  сне!  џ
проснулсЯ с ощущением, что Яркое пламЯ касаетсЯ моих глаз, но  вместо  этого
увидел только бледное сиЯние свечи, которую держала еще более бледнаЯ рука -
действительно возле самых глаз. ђука эта исчезла, едва только  Я  проснулсЯ.
Љто-то на мгновение заслонил от менЯ свечу, а потом подошел совсем близко ко
мне и озарил Ярким пламенем и менЯ, и -  отцеубийцу,  вместе  с  которым  мы
совершили побег из  монастырЯ.  ‚  то  же  мгновение  в  памЯти  моей  ожили
последние проведенные с ним минуты.
     - ‚ыходит, мы свободны? - спросил Я, вскакиваЯ с постели.
     - ’сс! Ћдин из нас свободен, не говорите только так громко.
     - „а, мне уже сказано об этом, только Я не могу понЯть, длЯ чего  нужен
этот таинственный шепот. …сли  Я  свободен,  то  скажите  об  этом  прЯмо  и
скажите, осталсЯ ли •уан в живых в ту ужасную минуту... что до менЯ,  то  ко
мне только сейчас возвращаетсЯ рассудок. ‘кажите, как себЯ чувствует •уан?
     - ‚еликолепно! Ќа всей земле  ни  один  принц  не  возлежит  под  таким
роскошным балдахином, вокруг мраморные  колонны,  развевающиесЯ  знамена,  а
прЯмо над ним - склоненные опахала. Ѓыла там и музыка, только он  как  будто
ее не слышал. Ћн лежал, простертый на золоте и бархате, но,  как  видно,  не
ощущал всей этой роскоши. …го похолодевшие белые  губы  чуть  искривились  в
улыбке в знак невыразимого презрениЯ ко  всему  на  свете,  но  ведь  и  при
жизни-то он был человеком довольно гордым.
     - Џри жизни! - вскричал Я, - так, выходит, он умер.
     - Ђ как вы могли еще в этом сомневатьсЯ? ‚ы же ведь  знали,  кто  нанес
ему удар? Ќи одна из моих жертв не стоила мне лишней секунды.
     - ‚ы? ‚ы?
     ‚ глазах у менЯ разлилось море пламени  и  крови.  ЊенЯ  снова  охватил
порыв безумиЯ, и помню только, как Я разражалсЯ такими проклЯтиЯми, что если
бы господь захотел воздать мне за них сполна, при всем своем  могуществе  он
выбилсЯ бы из сил. Ѓред мой, может быть, продолжалсЯ бы и доле, до тех  пор,
пока разум окончательно бы не повредилсЯ,  но  раздавшийсЯ  вдруг  неистовый
смех  все  заглушил,  и  раскаты  его  прогремели  громче  извергнутых  мною
проклЯтий.
     “слыхав этот смех, Я замолчал и пристально на  него  посмотрел,  словно
ожидаЯ в эту минуту увидеть не его, а кого-то другого, но это был он.
     - Ђ вы еще мечтали, - вскричал он, - вы были настолько безрассудны, что
мечтали обмануть монастырскую бдительность? „ва юнца,  один  обезумевший  от
страха,  а  другой  -  от  дерзости,  и  вы   решили   пойти   против   этой
умопомрачительной системы, котораЯ пустила корни в  недра  земли,  а  голову
поднЯла к звездам? _‚ам_ убежать из монастырЯ!  _‚ам_  справитьсЯ  с  силой,
котораЯ  сама  справилась  не  с  одним  государем!  ‘  силой,  чье  влиЯние
безгранично, неописуемо и неведомо - даже тем, кому  она  оказывает  услуги.
…сть ведь дворцы такие огромные, что обитателЯм их порою до конца  жизни  не
удаетсЯ заглЯнуть в иные из комнат. ‘ силой,  действие  которой  подобно  ее
девизу:  "…дино  и  нераздельно".  „ух  ‚атикана  живет  в  самом  захудалом
испанском монастыре, а вы, несчастный червЯчок, прилепившийсЯ  к  одному  из
колес этого огромного механизма, вообразили,  что  способны  остановить  его
движение, не видЯ, что стоит только колесу повернутьсЯ, и оно вас раздавит.
     Џроизнес он все это с такой быстротой, с такой  силой,  что,  казалось,
одно слово проглатывало другое, а  Я  в  это  времЯ  пыталсЯ  разобрать  их,
напрЯгаЯ ум так, что усилиЯ мои походили на  прерывистое  дыхание  человека,
которому долго не давали перевести дух, пыталсЯ понЯть их и не потерЯть нить
его речи. Џервой мыслью моей было - и  это  не  так  уж  невероЯтно  в  моем
положении, что говорит со мной кто-то другой, а вовсе не тот, с кем Я  бежал
из монастырЯ, и, напрЯгаЯ свои последние силы, Я  старалсЯ  определить,  так
это или нет. „остаточно ведь будет задать ему несколько вопросов, но  хватит
ли у менЯ духу выговорить эти слова?
     - ђазве вы не помогали мне в моем побеге? ђазве не вы  были  человеком,
который... —то толкнуло вас на это предприЯтие,  неудаче  которого  вы,  как
видно, радуетесь сейчас?
     - Џодкуп.
     - Ќо вы же сами говорите, что вы менЯ предали, и хвастаетесь этим - что
же вас побудило так поступить?
     - „ругой, более высокий подкуп. Ѓрат ваш давал мне золото, а  монастырь
обещал мне спасение души, и мне очень хотелось, чтобы этим делом  занимались
монахи, сам-то Я совершенно не знал, с какой стороны к нему подступитьсЯ.
     - ‘пасение души! ‡а предательство и убийство?
     - Џредательство и убийство... какие громкие  слова.  “ж  если  говорить
правду, то разве с вашей стороны не было предательства, да  еще  похуже?  ‚ы
отреклись от своих обетов, перед богом  и  перед  людьми  вы  объЯвили,  что
прежние ваши заверениЯ - детский  лепет;  потом  вы  ввели  брата  вашего  в
соблазн пренебречь своим долгом перед родителЯми - его и вашими, вы потакали
его замыслу, который  нарушал  покой  монастырской  братии  и  осквернЯл  ее
свЯтыню.  €  после  этого  у  вас  еще  Язык   поворачиваетсЯ   говорить   о
предательстве?  Ђ  разве  в  самих  вас  не  омертвела  совесть   -   случай
беспримерный в такие юные годы! ‡амыслив побег, вы взЯли себе в  товарищи  -
нет, не просто взЯли, а ухватились за  него  -  другого  монаха,  знаЯ,  что
соблазнЯете и его отречьсЯ от принЯтых им обетов - от всего, что свЯто  чтут
люди, и того, что бог (если только на свете есть бог), должно быть,  считает
непреложным законом длЯ человека. ‚ы знали, какое преступление  Я  совершил,
знали, сколь отвратителен Я сам, и, однако, вы сделали менЯ своим  знаменем,
когда восстали против ‚севышнего. Ђ ведь на этом знамени  огненными  буквами
были начертаны слова: нечестие, отцеубийство, безбожие. ‡намЯ это успело уже
превратитьсЯ в лохмотьЯ, но оно все еще висело в углу  возле  алтарЯ,  а  вы
утащили его оттуда, чтобы накрытьсЯ им и спрЯтатьсЯ в нем от погони, - и  вы
еще смеете говорить о предательстве? Ќет на свете более  подлого  предателЯ,
чем вы сами. Џусть Я был самым низким, самым преступным существом на  земле,
так неужели же вы должны  были  примешивать  к  замаравшей  мои  руки  крови
багровые сгустки  вашего  отступничества  и  свЯтотатства?  ‚ы  говорите  об
убийстве - да, Я знаю, что Я отцеубийца. џ перерезал горло отцу, но он  даже
ничего не почувствовал; так же, как и Я: в эту минуту Я был  опьЯнен  вином,
страстью, кровью - не все ли равно чем. Ќу а вы? •ладнокровными, обдуманными
ударами вы разили отцовское и материнское сердце. ‚ы убивали их  постепенно,
а Я - одним ударом: так кто же из нас двоих убийца?  Ђ  вы  еще  болтаете  о
предательстве и пролитии крови. ‚ сравнении  с  вами  Я  невинен  как  дитЯ,
только что поЯвившеесЯ на свет. ‡найте же, родители  ваши  расстались:  мать
удалилась в монастырь, чтобы скрыть от людей отчаЯние свое и позор,  который
вы навлекли на нее своим ужасным поступком,  отец  ваш  бросаетсЯ  из  одной
бездны в другую, переходЯ  от  сладострастиЯ  к  покаЯнию  и  чувствуЯ  себЯ
несчастным и в том и в другом; брат ваш, предпринЯв отчаЯнную попытку спасти
вас, погиб сам. ‚ы принесли несчастье  всей  семье,  вы  лишили  всех  ваших
близких покоЯ и поразили им сердца  рукою,  котораЯ,  не  дрогнув,  спокойно
наносила каждому заранее обдуманный удар. €  после  всего  у  вас  еще  Язык
поворачиваетсЯ говорить о предательстве и убийстве? Љаким бы преступником вы
менЯ ни считали, знайте, вы в  тысЯчу  раз  преступнее  менЯ.  џ  стою,  как
спаленное молнией дерево; менЯ поразили в самое сердце, в  самый  корень,  Я
сохну - один. Ђ вы, вы - это Ядовитое дерево “пас {6}, от смертоносного сока
его погибает все живое - отец, мать, брат и, наконец, вы сами:  проступившие
капли Яда, если им не на кого устремитьсЯ, обращаютсЯ вовнутрь и  добираютсЯ
до вашего собственного сердца. Ќу что ж,  несчастный,  осужденный  всеми  на
свете, тот, кому не приходитсЯ ждать ни сочувствиЯ от людей,  ни  искуплениЯ
грехов от ‘пасителЯ, что вы на это скажете?
     ‚место ответа Я только снова спросил:
     - Ќеужели •уана нет в живых, и убийца его - это вы? џ верю  всему,  что
вы говорите, Я, должно быть, действительно совершил великое преступление, но
неужели •уан погиб?
     ѓоворЯ это, Я поднЯл на него глаза, которые, казалось,  уже  ничего  не
видели, лицо мое не выражало ничего, кроме оцепенениЯ,  какое  приносит  нам
великое горе. џ уже был не в силах упрекать ни его, ни себЯ,  страданиЯ  мои
были так велики, что их нельзЯ было излить в жалобах  или  стонах.  џ  ждал,
пока он ответит; он молчал, но этим сатанинским молчанием было сказано все.
     - Ђ моЯ мать ушла в монастырь? Ћн кивнул головой.
     - Ђ мой отец?
     Ћн усмехнулсЯ. џ закрыл глаза. џ мог вынести все что угодно, но  только
не эту его усмешку.
     Љогда немного погодЯ Я снова поднЯл голову, Я увидел, как он  привычным
движением (у него это могло быть только  привычкой)  креститсЯ,  ибо  где-то
далеко в коридоре раздалсЯ бой часов.  ѓлЯдЯ  на  него,  Я  вспомнил  пьесу,
которую так часто давали в Њадриде и  которую  мне  довелось  увидеть  в  те
немногие  дни,  когда  Я  был  на  свободе,   -   "El   diablo   Predicador"
{"„ьЯвол-проповедник" {7} (исп.).}. ‚ы улыбаетесь, сэр, что в такую минуту Я
мог вспомнить об этом, но это действительно было так, и если  бы  вы  видели
эту пьесу при тех обстоЯтельствах, при которых довелось ее видеть мне, вы бы
не удивились, что подобное  совпадение  менЯ  поразило.  ѓероем  этой  пьесы
ЯвлЯетсЯ дьЯвол; принЯв  обличье  монаха,  он  проникает  в  монастырь,  где
терзает и преследует монашескую братию с поистине сатанинской смесью злобы и
безудержного весельЯ. ‚ тот  вечер,  когда  Я  был  на  этом  представлении,
несколько монахов несли умирающему ‘вЯтые дары; стены театра были  настолько
тонки, что зрители могли Ясно слышать звон колокольчика,  который  при  этом
всегда раздаетсЯ. € вот в один миг все - актеры,  зрители  и  все  прочие  -
опустились на колени, и дьЯвол, который был в это времЯ на сцене, последовал
их  примеру  и  стал  креститьсЯ,  выказываЯ  отнюдь  не  свойственное   ему
благочестие, которое, однако, возвышающе д