ение,  они  какое-то
времЯ совещались между собой, но, к ужасу моему, Я узнал,  что  ни  один  из
служителей тюрьмы, даже если €нквизициЯ ему это прикажет, не согласитсЯ про-
вести ночь у двери _моей_ кельи.
     Ќе могу даже передать вам, как мучительно было мое состоЯние,  когда  Я
вернулсЯ  к  себе.  —ем  больше  Я  старалсЯ  оправдатьсЯ,  тем  больше  все
запутывалось. € Я решил, что добитьсЯ этого и внести в мою душу мир  Я  могу
только  одним  -  неукоснительным  исполнением  всего,  что  предпишет   мне
€нквизициЯ. ‚сю ночь Я не давал себе спать, но на этот раз он  не  поЯвилсЯ.
Џод утро Я наконец уснул. Ћ, что это был за  сон!  ЊенЯ  преследовали  бесы,
злые духи, что водЯтсЯ в этих стенах. џ  убежден,  что  ни  одной  из  жертв
аутодафе {10} во времЯ ужасного шествиЯ к пламени - временному и  вечному  -
никогда не  приходилось  переносить  таких  страданий,  какие  мне  выдалось
испытать в этом сне. Њне снилось, что суд окончилсЯ, колокол прозвонил, и мы
вышли из тюрьмы €нквизиции;  преступление  мое  было  уже  доказано,  и  мне
вынесли приговор как отступившему от свЯтой веры монаху и  как  поддавшемусЯ
_дьЯвольскому  наущению_   еретику.   ЏроцессиЯ   двинулась:   впереди   шли
доминиканцы, следом за  ними  -  кающиесЯ  грешники,  босые,  с  обнаженными
руками, и каждый держал  зажженную  восковую  свечу.  Ќа  иных  было  надето
санбенито  {11},  на  других  -  нет,  все   были   бледные,   запыхавшиесЯ,
изможденные; лица их были такого же глинистого цвета, как  и  их  обнаженные
руки и ноги. ‡а ними шли те, у кого на черных одеЯниЯх было изображено fuego
revolto { ЏламЯ, обращенное вниз (исп.).}. A за теми Я увидел себЯ самого, а
видеть так себЯ призраком в то времЯ, как ты еще жив - это сущее  проклЯтие,
едва ли не то же, что видеть совершенные тобою преступлениЯ, когда горишь на
вечном огне. „а, Я видел себЯ в одежде, на которой  было  изображено  пламЯ,
поднимающеесЯ кверху,  меж  тем  как  бесы,  изображенные  на  моей  одежде,
пересмеивались с теми, которые толпились у менЯ в ногах  и  носились  вокруг
моей головы. ‘тоЯ справа и слева от менЯ, иезуиты заставлЯли менЯ вникать  в
различие между этими намалеванными огнЯми и  тем  пламенем,  которое  должно
было охватить навеки мою извивающуюсЯ в муках душу. ‚ ушах  у  менЯ  звонили
все колокола Њадрида. ‘вета не было, были сумерки, те, что  всегда  окружают
нас в снах (солнечный свет никогда никому еще не снилсЯ);  тускло  горели  и
дымились факелы, чье пламЯ скоро должно было мне _выжечь  глаза_.  џ  увидел
перед собою помост. ЊенЯ приковали цепЯми к столбу  -  под  звон  колоколов,
проповеди  иезуитов  и  крики  толпы.   Ќапротив   раскинулсЯ   великолепный
амфитеатр: король и королева €спании и всЯ высшаЯ знать и  свЯщеннослужители
пришли посмотреть, как нас будут сжигать на костре.
     Њысли наши во сне путаютсЯ; мне довелось как-то слушать историю  одного
аутодафе: юнаЯ девушка-еврейка, которой не было еще и шестнадцати лет,  пала
ниц перед королевой и воскликнула: "‘пасите менЯ, спасите  менЯ,  не  велите
менЯ сжигать, единственное мое преступление в том, что Я исповедую веру моих
предков". ђассказывают, что королева (если не ошибаюсь,  то  была  …лизавета
”ранцузскаЯ  {12},  жена  ”илиппа)  заплакала,  однако  процессиЯ  двинулась
дальше. Ќечто подобное произошло и в моем сне. џ  увидел,  как  молившего  о
пощаде оттолкнули; еще несколько мгновений и оказалось, что  проситель  этот
не кто иной, как мой брат •уан; он прильнул  ко  мне  и  отчаЯнно  вскричал:
"‘паси менЯ, спаси менЯ!". ’ут Я снова увидел  себЯ  прикованным  к  столбу:
факелы были зажжены, вокруг звонили колокола, пелись  литании  {13}.  ‘тупни
мои пылали и превращались в уголь, мышцы мои  потрескивали,  кости  и  кровь
шипели на огне, тело сморщилось, как кусок покоробившейсЯ свиной кожи,  ноги
свисали над охватившим их огнем, как недвижные сухие  жерди;  Языки  пламени
поднимались все выше, оно охватило мне волосы; Я был окружен венцом из огнЯ:
голова моЯ превратилась в шар из расплавленного металла, глаза  пламенели  и
плавились в своих орбитах. џ открыл рот и наглоталсЯ огнЯ, Я  закрыл  его  -
пламЯ бушевало внутри менЯ, а колокола все еще  звонили,  толпа  кричала,  а
король и королева и знать и свЯщенники - все  смотрели  на  нас,  а  мы  все
горели! Њне снилось, что тело мое и душа обратились в пепел.
     џ проснулсЯ - так Я  никогда  не  кричал  и  не  слышал,  чтобы  кричал
кто-нибудь  другой;  но,  должно  быть,  именно  так  душераздирающе   вопЯт
несчастные, когда Языки пламени начинают лизать их стремительно  и  жестоко:
"Misericordia por amor di Dios!" {‘жальтесь [над нами] во имЯ любви  к  богу
(исп.).}.
     Ћт этого крика Я и проснулсЯ: Я был в тюрьме, и  рЯдом  со  мною  стоЯл
искуситель. ЏовинуЯсь побуждению, противитьсЯ которому было свыше моих  сил,
побуждению, вызванному всеми ужасами только что виденного сна, Я упал к  его
ногам и стал умолЯть его "спасти менЯ".
     џ не знаю, сэр, - да и вообще человеческий разум не властен это  решить
- могло ли это загадочное существо влиЯть на мои сны и диктовать искушавшему
менЯ злому духу те страшные видениЯ, которые заставили менЯ броситьсЯ к  его
ногам и искать  в  нем  надежду  на  спасение.  Љак  бы  то  ни  было,  оно,
разумеетсЯ, воспользовалось моими предсмертными муками, действительными  или
воображаемыми, и, убедив менЯ в том, что в его власти устроить мне побег  из
тюрьмы €нквизиции, предложило мне сделать это на тех не  подлежащих  огласке
условиЯх, о которых мне запрещено было где бы то ни было говорить, кроме как
на исповеди.

                                   -----

     ’ут Њельмот невольно  вспомнил  о  _не  подлежащих  огласке_  условиЯх,
которые были предложены ‘тентону в доме умалишенных, -  он  вздрогнул  и  не
сказал ни слова. €спанец продолжал.

     - Ќа следующем моем допросе судьи были суровее  и  настойчивее,  нежели
раньше, да и мне самому хотелось, чтобы менЯ не столько спрашивали,  сколько
выслушали  то,  что  Я  хотел   рассказать;   поэтому,   несмотрЯ   на   всю
настороженность  их  и  неукоснительное  соблюдение  сопутствующих   допросу
формальностей,  мы  тем  не  менее  вскоре  пришли  к  какому-то   взаимному
пониманию. џ поставил перед собой определенную цель, они же ничего не терЯли
от того, что Я ее добивалсЯ. џ без колебаний призналсЯ им, что менЯ еще  раз
посетило таинственное  существо,  которое  имеет  возможность  когда  угодно
беспрепЯтственно проникать во все тайники  €нквизиции  (судьи  содрогнулись,
когда Я произнес эти слова), что Я очень хочу рассказать им  обо  всем,  что
обнаружилось во времЯ нашего последнего разговора, но что Я  сначала  должен
исповедоватьсЯ свЯщеннику и получить от него отпущение грехов. •оть это и  в
корне противоречило правилам €нквизиции, - поскольку случай  был  совершенно
исключительный, просьбу мою удовлетворили. ‚ одном из помещений  был  опущен
черный занавес; Я стал на колени перед свЯщенником и поведал ему ту страшную
тайну,  которую  по  правилам  католической  церкви  тот  не  может   никому
открывать, кроме самого папы. Ќе понимаю, как  инквизиторам  удалось  обойти
это правило, но они вызвали менЯ  потом  и  заставили  все  повторить.  €  Я
повторил все слово в слово, за исключением только тех слов,  которые  даннаЯ
мною клЯтва и сознание того, что это  тайна  исповеди,  а  она  свЯщенна,  -
помешали мне открыть. џ был уверен, что искренность моего признаниЯ  сделает
чудеса; так оно действительно и случилось,  только  то  были  отнюдь  не  те
чудеса, которых Я ожидал. Ћни стали  требовать,  чтобы  Я  открыл  им  самую
сокровенную тайну; Я сказал, что она - в сердце свЯщенника, перед которым  Я
исповедалсЯ. Ћни стали перешептыватьсЯ между собой, и Я понЯл, что речь  шла
о пытке, которую надлежит ко мне применить.
     ‚ то времЯ  как  Я  с  вполне  понЯтной  тревогой  и  тоской  оглЯдывал
помещение, где над самым креслом председателЯ висело  несколько  наклоненное
большое распЯтие, футов тринадцати высотою, Я вдруг увидел, что  за  столом,
покрытым  черным  сукном,  сидит  некое  лицо,  которое  то   ли   исполнЯет
обЯзанности секретарЯ, то ли просто ведет записи показаний обвинЯемых. Љогда
менЯ подвели к столу, человек этот бросил на менЯ взглЯд, по которому  видно
было, что он менЯ узнает. ќто был мой страшный спутник, - оказалось, что  он
поступил на службу в €нквизицию. џ совершенно пал духом, увидав его  хищный,
злобно стерегущий взглЯд: так тигр высматривает из-за  кустов  свою  добычу,
так выглЯдывает из  своего  логова  волк.  ‚ремЯ  от  времени  этот  человек
действительно поглЯдывал на менЯ, в этом не могло быть  сомнениЯ,  но  Я  не
решилсЯ бы утверждать, что означали его взглЯды. ‚месте с тем  у  менЯ  были
все основаниЯ думать, что чудовищный приговор, который мне прочли, если и не
исходил из его уст, то во всЯком случае был вынесен по его наущению.
     "’ы, Ђлонсо де Њонсада, монах, принадлежащий к ордену ... обвинЯешьсЯ в
преступлениЯх, именуемых ересью, богоотступничеством, братоубийством  ("Ќет,
нет! ’олько не это", - вскричал Я, но никто не обратил на это вниманиЯ), и в
том, что вступил в сговор с ‚рагом рода человеческого, смутив покой  общины,
в которой ты принес обеты  господу,  и  замыслив  поколебать  власть  ‘вЯтой
€нквизиции; помимо этого, ты обвинЯешьсЯ в том, что у себЯ в келье, в тюрьме
‘вЯтой €нквизиции, общалсЯ с  нечестивым  посланцем  врага  господа  нашего,
человека и твоей собственной богоотступнической  души,  поелику  сам  ты  на
исповеди призналсЯ, что злой дух имел доступ к тебе в  келью.  Ќа  основании
всего вышеизложенного ты осужден и будешь предан...".
     Ѓольше Я уже ничего не слышал. џ вскрикнул,  но  голос  мой  потонул  в
бормотанье судей. ‚исевшее над креслом председателЯ  распЯтие  закачалось  и
завертелось у менЯ перед глазами, спускавшийсЯ с потолка светильник извергал
на менЯ со всех сторон Языки пламени. џ воздел руки к небу, чтобы  клЯтвенно
отречьсЯ от возведенной на  менЯ  лжи,  однако  чьи-то  более  сильные  руки
заставили мои опуститьсЯ. џ пыталсЯ говорить - мне заткнули рот. џ  упал  на
колени - и, не дав мне встать, менЯ начали уже вытаскивать  вон,  как  вдруг
престарелый инквизитор знаком остановил судей. Ќа несколько  мгновений  менЯ
отпустили, и он со мною заговорил. ‘лова его казались еще ужаснее, чем были,
оттого, что говорил он  совершенно  искренне.  џ  подумал  сначала,  что  от
человека такого преклонного возраста и так неожиданно вступившегосЯ за  менЯ
Я могу ожидать милости. €нквизитор этот действительно был очень стар, прошло
уже двадцать лет, как он  ослеп,  и,  когда  он  поднЯлсЯ  с  кресла  -  как
оказалось, длЯ того, чтобы произнести проклЯтие,  мне  припомнилсЯ  римлЯнин
Ђппий Љлавдий, благословлЯвший свою слепоту {14}, ибо она не дала ему видеть
позор родной страны, а потом мысли мои перенеслись  к  другому  слепцу  -  к
‚еликому инквизитору €спании, который уверЯл ”илиппа {15},  что,  принесЯ  в
жертву сына своего, тот поступит так, как поступил ‚севышний, который так же
пожертвовал сыном своим, чтобы спасти род человеческий. ЉакаЯ ужасающаЯ про-
фанациЯ! €, однако, как она была подстать сердцу католика.  ‚от  что  сказал
инквизитор:
     -   Ѓогоотступник,   отлученный   от   ЏресвЯтой   церкви   нечестивец,
благословлЯю господа, что высохшие зеницы мои не могут теперь видеть тебЯ. ‘
самого рождениЯ на тебе лежала печать проклЯтьЯ, ты родилсЯ во  грехе;  бесы
качали твою колыбель; это они окунали лапы свои в купель  со  свЯтой  водой,
они   издевались   над   восприемниками   твоего   неосвЯщенного   крещениЯ.
Ќезаконнорожденный и проклЯтый, ты и  всегда-то  был  обузой  длЯ  ЏресвЯтой
церкви, а теперь вот дух тьмы пришел истребовать то, что ему принадлежит,  и
ты признаешь его полновластным своим  господином.  Ћн  сумел  найти  тебЯ  и
заклеймить тебЯ своей печатью даже здесь, в тюрьме €нквизиции. Ћтыди от нас,
проклЯтый, мы предаем тебЯ в руки светского суда и просим, чтобы он поступил
с тобой не слишком сурово {16}.
     “слыхав эти ужасные слова, относительно смысла которых у менЯ не  могло
быть  никаких  сомнений,  Я  испустил  крик  отчаЯниЯ  -  тот   единственный
_человеческий_ звук, что бывает слышен в стенах €нквизиции. Ќо менЯ  вынесли
вон, и на этот мой крик, в который Я вложил  все  оставшиесЯ  во  мне  силы,
никто из них не обратил ни малейшего вниманиЯ, так же как люди эти  привыкли
не обращать вниманиЯ на крики, доносЯщиесЯ из  камеры  пыток.  ‚ернувшись  к
себе в келью, Я пришел к убеждению,  что  все  это  было  заранее  придумано
изобретательными инквизиторами, чтобы довести менЯ до того, что Я сам  начну
себЯ обвинЯть, - а они ведь стремЯтсЯ  к  этому  всегда,  когда  только  это
оказываетсЯ возможным, - и наказать менЯ за совершенное мною преступление, в
то времЯ как всЯ моЯ вина заключалась только в том, что Я вынужденно признал
себЯ виновным
     Ћхваченный  невыразимым  раскаЯнием  и   тоской,   Я   проклинал   свою
доверчивость и непроходимую  глупость.  Ќадо  же  было  быть  совершеннейшим
идиотом, болваном,  чтобы  дать  себЯ  так  обмануть.  Љакой  здравомыслЯщий
человек поверил бы, что в тюрьмы €нквизиции может, когда только  вздумаетсЯ,
проникнуть постороннее лицо и никто не будет в  состоЯнии  выследить  его  и
схватить?  —то  существо  это  может  входить  в  любую  из  камер  и   быть
неподвластным никакой  смертной  силе,  говорить,  когда  ему  захочетсЯ,  с
узниками,  поЯвлЯтьсЯ  и  исчезать,  оскорблЯть,   высмеивать,   произносить
кощунственные  речи,  предлагать  устроить  побег  и  указывать,   как   его
осуществить, причем с такой точностью  и  непринужденностью,  которые  могли
ЯвитьсЯ только результатом спокойного и глубокого расчета, - и что  все  это
может происходить в стенах €нквизиции, почти что под самым носом у  судей  и
уж во всЯком случае тюремной стражи,  котораЯ  денно  и  нощно  обходит  все
коридоры и следит за  всем  происходЯщим  своим  недремлющим  инквизиторским
оком? Ќелепо, чудовищно, бессмысленно! ‚се это  был  хитрый  заговор,  чтобы
заставить менЯ признатьсЯ в преступлениЯх и этим себЯ осудить. Њой гость был
агентом и пособником €нквизиции. ‚от к какому выводу Я пришел - и  при  всей
его безысходности в нем, разумеетсЯ, была долЯ правды.
     Њне оставалось только ждать самого ужасного, сидЯ у себЯ  в  камере  во
мраке и тишине. Ђ то, что ночной  пришелец  перестал  поЯвлЯтьсЯ,  с  каждым
часом еще больше укреплЯло мою уверенность в том, что это был за  человек  и
кем он был послан, когда вдруг разразилось событие, которое  смело  и  страх
мой, и надежду, и все доводы разума. ќто был огромный пожар,  вспыхнувший  в
стенах €нквизиции в самом конце прошлого столетиЯ.
     ќто невероЯтное событие случилось в ночь  на  29  ноЯбрЯ  17..  года  -
невероЯтное потому, что всем хорошо известно,  какие  меры  предосторожности
принимает ‘вЯтаЯ €нквизициЯ против подобного рода случайностей,  а  также  и
потому, что в помещениЯх ее никогда почти не держат  ничего  горючего.  …два
только стало  известно,  что  огонь  быстро  распространЯетсЯ  по  зданию  и
положение сделалось опасным, как всех  узников  приказано  было  вывести  из
камер и  держать  под  охраной  на  тюремном  дворе.  ‘ледует  сказать,  что
обращались с нами очень мЯгко и предупредительно.  Ќас  спокойно  вывели  из
камер, и к каждому было приставлено по два стража, которые  не  учинЯли  над
нами никакого насилиЯ и не позволЯли себе произносить никаких грубых слов, а
напротив,  времЯ  от  времени  говорили  нам,  что,  если  опасность  станет
неминуемой, нам  разрешат  воспользоватьсЯ  первым  удобным  случаем,  чтобы
бежать. ‚ид растерЯнной толпы,  собравшейсЯ  на  дворе,  был  достоин  кисти
‘альватора ђозы или Њурильо {17}. —аши мрачные одеЯниЯ и унылые взоры  резко
контрастировали  со  столь  же  хмурыми,  однако  властными  и  неколебимыми
взглЯдами стражи и судей,  а  по  лицам  всех  скользили  отблески  факелов,
которые, казалось, едва тлели, в то времЯ как пламЯ торжествующе пробивалось
все выше и вздымалось, грохоча и треща, над  башнЯми  €нквизиции.  ‚се  небо
было в огне, а факелы в  слабевших  руках  дрожали,  и  свет  их  становилсЯ
неверным  и  тусклым.  ‚сЯ  эта  картина  походила  на  грубо   намалеванное
изображение ‘трашного суда. Љазалось, что это господь нисходит к нам в Ярком
свете, заливающем небо, а мы, все бледные и  трепещущие  от  ужаса,  озарены
другим, земным светом.
     ‚ толпе узников оказались вместе отцы и сыновьЯ, которые,  может  быть,
долгие годы жили в соседних камерах и не знали не  только  того,  что  самый
близкий человек находитсЯ рЯдом, но и что он вообще жив, - но они  и  теперь
не подавали виду, что знают друг друга. ђазве это не  было  похоже  на  день
‘трашного суда: тогда ведь так  же  вот  люди,  находЯщиесЯ  между  собой  в
родстве, могут оказатьсЯ среди овец и козлищ  и  не  решатсЯ  даже  признать
заблудших и попавших в стадо к другому пастуху. Ќо были  там  отцы  и  дети,
которые _узнали друг друга_ и  протЯнули  друг  другу  руки,  чувствуЯ,  что
свидетьсЯ им больше не придетсЯ: одни из них были приговорены к сожжению  на
костре, другие - к заточению в тюрьме,  иные  -  к  исполнению  определенных
обЯзанностей в стенах самой €нквизиции, когда судившие их находили возможным
смЯгчить приговор, - разве и в этом не было сходства с  ‘удным  днем,  когда
родителЯм и детЯм уготована различнаЯ участь и протЯнутые друг  другу  руки,
как последнее свидетельство земной любви,  беспомощно  повисают  над  вечною
бездной? ‘права и слева от нас и позади стоЯли судьи  €нквизиции  и  стража;
все  они  внимательно  следили  за  тем,  как  пламЯ   пожара   все   больше
распространЯетсЯ, но нисколько не  опасались  за  себЯ.  ’ак,  должно  быть,
чувствуют себЯ те ангелы, которые охранЯют души у врат судилища ‚севышнего и
знают, какаЯ участь ждет тех, кто им вверен. € в самом деле, не так  ли  все
будет выглЯдеть в ‘удный день? ‚ысоко, высоко  над  нами  огромными  клубами
вырывалсЯ  огонь  и  взвивалсЯ  ввысь  к  занЯвшемусЯ  заревом  небу.  Ѓашни
€нквизиции рушились и превращались в груду обуглившихсЯ  обломков,  всЯ  эта
чудовищнаЯ цитадель силы и преступлений и  помрачениЯ  человеческого  разума
исчезала в огне, как бумажный лист. Ќе  то  же  ли  самое  сотворитсЯ  и  на
‘трашном суде?
     Џомощь пришла нескоро:  испанцы  народ  медлительный;  пожарные  насосы
действовали плохо; опасность все возрастала; пламЯ поднималось выше и  выше,
люди, призванные тушить  пожар,  цепенели  от  страха,  падали  на  землю  и
призывали всех свЯтых, каких только могли  припомнить,  молЯ  их  преградить
путь огню. ‚зывали же они к ним столь громогласно  и  столь  ревностно,  что
можно было подумать, что свЯтые либо совсем оглохли, либо  покровительствуют
распространению огнЯ и не собираютсЯ внЯть их мольбам. Љак бы там  ни  было,
пожар все разгоралсЯ. Џо всему Њадриду  звонили  колокола.  ‚сем  алькальдам
были  разосланы  приказы.  ‘ам  король   €спании   (после   нелегкого   днЯ,
проведенного за охотой) {3* ‘трасть покойного испанского королЯ к охоте была
хорошо  известна  {18}.}  ЯвилсЯ  собственной  персоной.  ‚се  церкви   были
освещены, и  тысЯчи  благочестивых  людей,  опустившись  на  колени,  кто  с
факелами, кто с зажженными плошками в руках, молили  господа,  дабы  грешные
души, чьЯ участь вверена €нквизиции, ощутили в пламени, пожиравшем сейчас ее
стены, некое слабое предвестье другого пламени, того, что будет  гореть  длЯ
них вечно. Џожар разгоралсЯ, творЯ свое ужасное дело и обращаЯ на  королЯ  и
свЯщенников не больше вниманиЯ, чем если бы то были обыкновенные пожарные. џ
уверен, что двадцати толковых  и  привычных  к  этому  делу  людей  было  бы
достаточно, чтобы его затушить; однако те, что Явились,  вместо  того  чтобы
пустить в ход насосы, становились на колени и начинали молитьсЯ.
     ЏламЯ перекинулось вниз и в конце концов  достигло  двора.  Ќеописуемый
ужас  охватил  всех  находившихсЯ  там  людей.  Ќесчастные,   которые   были
приговорены к сожжению на костре, решили, что  час  их  пробил.  ‘овсем  уже
отупевшие от длительного пребываниЯ в тюрьме и покорно исполнЯвшие  все  это
времЯ требованиЯ ‘вЯтой палаты, тут  они  пришли  вдруг  в  неистовство,  и,
стоило им завидеть надвигавшеесЯ на них  пламЯ,  как  они  принЯлись  громко
взывать: "Џощадите менЯ, пощадите менЯ, не мучайте менЯ так  долго".  „ругие
же, став на колени перед приближавшимисЯ к ним Языками пламени, обращались к
ним так, словно то были свЯтые. €м чудилось, что  к  ним  нисходЯт  видениЯ,
которым они поклонЯлись, - непорочные ангелы и даже сама ЏресвЯтаЯ дева, - и
что они примут в свои объЯтиЯ их души, как только те взлетЯт над костром;  и
они выкрикивали аллилуйи, в которых слышались и ужас, и надежда. ‘реди всего
этого смЯтениЯ инквизиторы оставались верны себе. ЌельзЯ было не  поражатьсЯ
их твердости и спокойствию. Љогда все уже было  охвачено  пламенем,  они  ни
разу не сделали ни шагу в сторону, не шевельнули рукой, не моргнули глазом -
долг, суровый, бесчувственный долг был единственным, чем и во имЯ  чего  они
жили. Ћни  напоминали  собою  фалангу  воинов,  закованных  в  непробиваемую
железную броню. ‚ то времЯ как пламЯ бушевало вокруг, они  спокойно  осенЯли
себЯ крестным знамением; когда узники в ужасе начинали  кричать,  мановением
руки призывали их к молчанию; когда  те  осмеливались  молитьсЯ,  они  силой
поднимали их с колен и  давали  им  понЯть,  что  молитьсЯ  в  такие  минуты
бессмысленно, ибо пламЯ, которое они так хотЯт сейчас от себЯ отвратить, все
равно разгоритсЯ длЯ них еще сильнее там, откуда будет некуда убежать и  где
длЯ них не останетсЯ уже никакой надежды на спасение.
     € вот, когда Я стоЯл так среди других заключенных, менЯ вдруг  поразила
необыкновеннаЯ картина. Њожет  быть,  в  минуты  отчаЯниЯ  воображение  наше
преисполнЯетсЯ особой силой, и те, кому  выпало  на  долю  страдание,  могут
лучше всего и описать происшедшее, и его ощутить. ЋсвещеннаЯ заревом  пожара
колокольнЯ „оминиканской церкви была видна как днем. Ћна почти  примыкала  к
тюрьме €нквизиции. Ќочь стоЯла очень темнаЯ, но  отблески  пожара  были  так
Ярки, что шпиль этой колокольни сверкал в небе, как метеор. ‘трелки башенных
часов были видны так отчетливо, как будто к ним поднесли зажженный факел.  €
это спокойное и тихое течение времени среди царившей вокруг смуты, тревоги и
всех ужасов этой ночи, эта картина  агонии  и  тел,  и  душ,  пребывавших  в
непрерывном и бесплодном движении,  вероЯтно,  запечатлелась  бы  у  менЯ  в
сознании и необычностью  своей,  и  глубоким  внутренним  смыслом,  если  бы
внимание мое не привлекла  вдруг  человеческаЯ  фигура,  стоЯвшаЯ  на  самом
острие шпилЯ и с невозмутимым спокойствием взиравшаЯ на все  вокруг.  Ћшибки
здесь быть не могло: это был он, тот, кто приходил ко мне в камеру в  тюрьме
€нквизиции. Ќадежда, что  теперь-то  Я  смогу  оправдатьсЯ,  заставила  менЯ
позабыть обо всем. џ громко подозвал одного из стражников и показал  ему  на
фигуру, которую при столь Ярком свете нельзЯ было не увидеть.  Ћднако  ни  у
кого не было времени  даже  взглЯнуть  на  нее.  ‚  это  же  мгновение  арка
находившегосЯ напротив крытого двора  обрушилась,  и  к  ногам  нашим  упала
огромнаЯ груда обломков  и  ринулось  пламЯ.  ‚  это  мгновение  дикий  крик
вырвалсЯ из всех уст. “зники, стража, инквизиторы - все  отпрЯнули  назад  и
смешались, объЯтые ужасом.
     ‘пустЯ несколько мгновений пламЯ это было погашено обрушившейсЯ на него
новой  грудой  камнЯ.  ЏоднЯлось  такое  густое  облако  дыма  и  пыли,  что
невозможно было даже разглЯдеть  стоЯвшего  рЯдом.  ‘мЯтение  сделалось  еще
больше после того, как свет, слепивший нас в течение всего последнего  часа,
внезапно сменилсЯ тьмой и послышались крики тех, кто находилсЯ  возле  самой
арки; покалеченные, они теперь корчились от нестерпимой боли под завалившими
их обломками. ‘реди всех этих  криков  и  тьмы  и  пламени  Я  увидел  вдруг
открывшуюсЯ впереди пустоту. Њысль и движение слились в едином порыве. Ќикто
не видел менЯ, никто за мной не погналсЯ, и вот за несколько часов до  того,
как мое отсутствие могли обнаружить  и  начать  менЯ  разыскивать,  целый  и
невредимый и никем не замеченный, Я пробралсЯ сквозь развалины и оказалсЯ на
улицах Њадрида.
     ’ем, кто только что избавилсЯ от смертельной опасности,  всЯкаЯ  другаЯ
опасность кажетсЯ уже  пустЯком.  †ертва  кораблекрушениЯ,  которой  удалось
спастись, не думает о том, на какой берег ее выбросило волною; и хотЯ Њадрид
был длЯ менЯ  по  сути  дела  тою  же  тюрьмой  €нквизиции,  только  больших
размеров, достаточно было вспомнить, что Я вырвалсЯ из рук моих судей,  и  Я
преисполнилсЯ неизъЯснимым, безмерным ощущением того, что Я в  безопасности.
‘тоило мне только на минуту задуматьсЯ, и Я бы, вероЯтно, сообразил, что моЯ
необычнаЯ одежда и _босые ноги_ выдали бы менЯ с головой всюду, куда бы Я ни
устремилсЯ. ЋбстоЯтельства, однако, сложились очень благоприЯтно  длЯ  менЯ:
улицы были совершенно пустынны; все жители города, которые не спали в  своих
кроватЯх или не были прикованы  к  постели,  молились  в  церквах,  стараЯсь
умилостивить гнев небесный и молЯ господа потушить бушующее пламЯ.
     џ бежал сам не знаю куда до тех пор, пока совершенно не выбилсЯ из сил.
‘вежий воздух,  от  которого  Я  уже  давным-давно  отвык,  колючими  шипами
впивалсЯ мне в легкие и гортань, пока Я бежал, и  совершенно  не  давал  мне
дышать, хотЯ вначале мне и казалось, что  теперь-то  Я  могу  дышать  полной
грудью.  џ  очутилсЯ  возле  какого-то  зданиЯ;  широкие  двери   его   были
распахнуты. џ вбежал внутрь - оказалось, что это церковь.  ‚  изнеможении  Я
упал на каменный пол. ќто был один из приделов, отделенный от алтарЯ большою
решетчатою перегородкой. ‘квозь нее можно  было  разглЯдеть  находившихсЯ  в
алтаре свЯщенников в сиЯнии редких, только  что  зажженных  светильников,  а
возле ступеней  его  -  нескольких  человек,  молившихсЯ  стоЯ  на  коленЯх.
‘веркавшие  огни  резко  контрастировали  с   рассеЯнным   тусклым   светом,
проникавшим в окна придела; мне трудно было разглЯдеть  при  нем  надгробные
плиты, к одной из которых Я на минуту прильнул, чтобы перевести дух.  Ћднако
оставатьсЯ там доле мне было нельзЯ, Я не мог это себе позволить. ‚скочив, Я
невольно приглЯделсЯ к этой плите. ‚ это мгновение словно по чьему-то  злому
умыслу сделалось вдруг чуть светлее, и глаза мои различили все, что там было
начертано. џ прочел: "Orate pro anima" {Њолитесь за упокой души (лат.).},  а
потом разобрал и имЯ: "•уан де Њонсада". џ выбежал из церкви так, как  будто
за мною гнались сонмы дьЯволов: вот оказываетсЯ, где Я нашел себе прибежище,
- на могиле моего безвременно погибшего брата.


        ЉЌ€ѓЂ ’ђ…’њџ

                                 ѓлава XII

                                   Juravi lingua, menlem iniuratam gero {*}.
                                   {* џ поклЯлсЯ только на Языке, душа моЯ
                                   ни в чем не клЯлась {1} (лат.).}

                                   Љто первый свел тебЯ с дьЯволом?
                                         ерли. ‘вЯтой Џатрик €рландский {2}

     џ бежал до тех пор, пока окончательно не  выбилсЯ  из  сил  и  не  стал
задыхатьсЯ (Я не заметил, как оказалсЯ в темном проходе), пока не  наткнулсЯ
на какую-то дверь. Ћт толчка она распахнулась, и Я очутилсЯ в низкой  темной
комнате. Љак только Я поднЯлсЯ, ибо Я упал -  на  руки  и  на  колени,  -  Я
осмотрелсЯ кругом, и глазам моим предстало нечто столь необыкновенное, что Я
на какие-то минуты даже позабыл о своем страхе и вообще о себе.
     Љомната была очень мала, и, глЯдЯ в образовавшуюсЯ  щель,  Я  убедилсЯ,
что не только распахнул дверь, но  и  откинул  висевшую  перед  ней  большую
драпировку, в широких  складах  которой  мне  теперь  можно  было  в  случае
надобности укрытьсЯ. ‚нутри никого не было, и  Я  мог  на  свободе  занЯтьсЯ
изучением странной обстановки, которую там увидел. Ќа покрытом сукном  столе
стоЯл какой-то необычной формы сосуд и лежала книга, на страницах которой  Я
не нашел ни одной знакомой мне буквы. Џоэтому  Я  решил,  что  это  какаЯ-то
магиЯ, и с чувством вполне  понЯтного  ужаса  закрыл  ее.  (ќто  был  список
древнееврейской Ѓиблии, размеченной самаритЯнскими точками) {3}. ђЯдом лежал
нож, а к одной из ножек  стола  был  привЯзан  петух,  громким  кукареканьем
выражавший свое недовольство по поводу  насилиЯ,  которое  над  ним  учинЯли
{1*}.
     {1* Quilibet postea pater familias, cum _gallo_ prae manibus, in medium
prodit...

                                * * * * * *

     Delude  expiationem  aggreditur  et  capiti  suo  ter  gallum   allidit
singulosque ictus his focibus prosequitur. Hie Gallus sit permratio  pro  me
et cetera.

                                * * * * * *

     Gallo deinde imponens manus, cum statim mactat, et cetera.

     [Џотом среди нас поЯвлЯетсЯ отец семейства,  держа  в  руках  петуха...
Џотом он принимаетсЯ совершать обрЯд искуплениЯ и трижды  ударЯет  петуха  о
свою голову, приговариваЯ при этом следующие слова: "Џусть петух этот  будет
наместо менЯ" и т. п.... Џосле чего, наложив  на  петуха  руки,  он  тут  же
приносит его в жертву и т. п. (лат.)]. - ‘мотри –итату из Ѓуксторфа в  книге
д-ра Њеджи {4} (епископа  ђафосского)  об  искуплении.  Љамберленд  в  своем
"Ќаблюдателе", если не ошибаюсь, относит этот обрЯд к празднику пасхи. ‘толь
же вероЯтно, что его могли совершать и в день покаЯниЯ.}
     џ понЯл, что в сочетании всех этих предметов было нечто необычное,  все
это выглЯдело как приготовление к жертве. ‚есь дрожа, Я завернулсЯ в складки
драпировки, прикрывавшей дверь, котораЯ распахнулась, когда Я упал.
     ‚се эти  предметы  предстали  передо  мною,  озаренные  тусклым  светом
свисавшей с потолка лампы; свет ее позволил мне также увидеть то, что  почти
сразу же вслед за этим произошло. —еловек средних лет, черты  лица  которого
носили какой-то непривычный даже длЯ испанца отпечаток,  с  густыми  черными
бровЯми, выступающим носом и каким-то  особым  блеском  в  глазах,  вошел  в
комнату, опустилсЯ на колени перед столом, поцеловал лежавшую на нем книгу и
прочел из нее несколько фраз,  которые,  как  мне  показалось,  должны  были
предварить некое ужасное жертвоприношение; пощупав  лезвие  ножа,  он  снова
преклонил колена и произнес какие-то слова, понЯть которые  Я  не  мог  (это
были слова того же Языка, на котором была написана книга), и  громко  позвал
кого-то по имени ЊанассиЯ бен-‘оломон. Ќикто не  откликнулсЯ.  Ћн  вздохнул,
провел рукою по лбу с видом человека, который  просит  у  себЯ  прощениЯ  за
минутную забывчивость, и вслед за тем произнес имЯ "Ђнтонио".
     ‚ комнату тут же вошел молодой человек.
     - ‚ы звали менЯ, отец? - спросил он.
     ЏроизносЯ эти слова, он  окинул  отсутствующим  и  блуждающим  взглЯдом
необычную обстановку комнаты.
     - „а, Я звал тебЯ, сын мой, почему же ты не откликнулсЯ?
     - џ не слышал, отец, вернее, Я не подумал, что вы имеете в виду менЯ. џ
ведь услышал имЯ, которым раньше менЯ никогда не  называли.  Љак  только  вы
сказали "Ђнтонио", Я повиновалсЯ - Я пришел.
     - Ќо ведь _этим-то_ именем ты и  должен  называтьсЯ  отныне,  под  этим
именем тебЯ будут знать люди, во всЯком случае, конечно, если ты не изберешь
себе другого. Џраво выбора за тобой.
     - Ћтец мой, Я приму любое имЯ, которое вы длЯ менЯ изберете.
     - Ќет, выбор этот должен сделать ты сам, ты должен принЯть  на  будущее
либо то имЯ, которым назвал тебЯ Я, либо назвать себЯ другим именем.
     - Љаким же другим, отец?
     - _Ћтцеубийцей_.
     ћноша содрогнулсЯ в ужасе, но не столько от самих этих слов, сколько от
выражениЯ, с каким они были произнесены; какое-то времЯ он смотрел  на  отца
со страхом и мольбой, а потом залилсЯ слезами.
     ’от воспользовалсЯ этой минутой. Ћн взЯл сына за руки.
     - „итЯ мое, - сказал он, - Я дал тебе жизнь, и ты можешь отплатить  мне
за этот дар: жизнь моЯ в твоей власти. ’ы считаешь  менЯ  католиком;  да,  Я
воспитал тебЯ в этой вере, чтобы сохранить жизни - твою и мою: ведь  в  этой
стране  исповедание  истинной  веры  неизбежно  бы  погубило  нас  обоих.  џ
принадлежу к той несчастной нации, которую  всЯкий  клеймит  и  порочит,  и,
однако, неблагодарнаЯ страна эта, что предает нас  анафеме,  в  значительной
степени зависит от  трудолюбиЯ,  от  талантов  нашего  народа.  џ  -  еврей,
израильтЯнин, один из тех, о которых даже христианский апостол говорит  {5},
что "им принадлежат усыновление и  слава,  и  заветы  и  законоположение,  и
богослужение и обетованиЯ; их и отцы, и от них по плоти...".
     ’ут он  замолчал,  не  желаЯ  договаривать  до  конца  цитату,  котораЯ
находилась в противоречии с его собственными чувствами.
     - Ћба мессии приидут, - добавил он, - и тот, что будет страдать, и тот,
что восторжествует {2*  …вреи  веруют  в  двух  мессий  -  в  страдающего  и
торжествующего, дабы примирить пророчества с их собственными  чаЯниЯми.}.  џ
еврей. Љогда ты родилсЯ, Я нарек тебЯ именем ЊанассиЯ бен-‘оломон. џ называл
тебЯ этим именем; Я сразу почувствовал, что оно дорого моему сердцу,  каждым
звуком своим оно отдавалось в его  сокровенных  глубинах,  и  Я  тешил  себЯ
надеждой, что ты на него отзовешьсЯ. ќто была моЯ мечта, но неужели  же  ты,
любимое мое дитЯ, не воплотишь эту мою мечту в жизнь? Ќеужели  нет?  Ќеужели
нет? Ѓог твоих отцов ждет,  чтобы  принЯть  тебЯ  в  свои  объЯтиЯ,  а  твой
собственный отец сейчас у ног твоих и  молит  тебЯ  следовать  вере  праотца
нашего Ђвраама, пророка ЊоисеЯ и всех свЯтых пророков, что пребывают  вместе
с богом и в эту минуту на тебЯ взирают. „уша  твоЯ  колеблетсЯ  и  не  может
выбрать между отвратительным идолопоклонством тех, кто не только поклонЯетсЯ
сыну  плотника,  но  даже  нечестиво  принуждает  тебЯ  падать   ниц   перед
изображением женщины, его матери, и поклонЯтьсЯ ей, кощунственно называЯ  ее
именем Њатери божьей, и чистым голосом тех, кто призывает  тебЯ  поклонЯтьсЯ
богу твоих отцов, богу всех веков, извечному богу неба и земли,  у  которого
нет ни сына, ни матери,  ни  дитЯти,  ни  отпрыска  (как  в  нечестии  своем
утверждает их кощунственнаЯ вера), ни даже поклонников, за исключением  тех,
кто, подобно мне, в уединении предаютсЯ ему всем сердцем,  рискуЯ  тем,  что
сердце это будет _пронзено рукою родного сына_.
     Џри этих словах молодой человек, пораженный всем, что видел и слышал, и
совершенно не подготовленный к столь внезапному переходу от  католичества  к
иудаизму, залилсЯ слезами. Ћтец его постаралсЯ не упустить этой минуты.
     - „итЯ мое, - продолжал он, - тебе предстоит сейчас признать себЯ рабом
этих  идолопоклонников,  которые  проклЯты  законом   ЊоисеЯ   и   заповедью
господней, или присоединитьсЯ к правоверным, которые обретут  покой  свой  в
лоне Ђвраамовом и которые, вкушаЯ этот покой, будут взирать  оттуда  на  то,
как неверные ползают по горЯчим углЯм преисподней и  тщетно  молЯт  дать  им
хоть каплю воды, как о том повествуют легенды их  же  собственного  пророка.
Ќеужели такаЯ картина не вызовет в тебе гордого желаниЯ отказать им  в  этой
капле?
     - џ бы не мог отказать им в этой капле, -  рыдаЯ  ответил  юноша,  -  Я
отдал бы им мои слезы.
     - Џобереги их длЯ  могилы  твоего  отца,  -  сказал  еврей,  -  ибо  ты
обрекаешь менЯ на смерть. џ жил, копил деньги, выжидал, подлаживалсЯ к  этим
проклЯтым идолопоклонникам - и все это ради  тебЯ.  Ђ  теперь...  теперь  ты
отвергаешь бога, который один в силах спасти тебЯ  Я  отца  твоего,  который
молит сейчас на коленЯх, чтобы ты принЯл уготованное тебе спасение.
     - Ќет, Я не отвергаю его, - ответил смущенный юноша.
     - ’ак что же тогда, скажи? џ припадаю к твоим ногам, чтобы узнать  твое
решение. ЏоглЯди, свЯщеннаЯ утварь и все необходимое длЯ  твоего  посвЯщениЯ
приготовлено. ‚от первозданнаЯ книга  ЊоисеЯ,  пророка  господнего,  как  то
признают сами эти идолопоклонники. ’ут приготовлено все что нужно  длЯ  года
покаЯниЯ, - так реши, совершишь ли ты эти обрЯды во имЯ истинного  бога  или
отца твоего схватЯт за горло, ибо жизнь его  отныне  в  твоей  власти,  -  и
поволокут в тюрьму €нквизиции. ‚се в твоих силах - _дело за тобой_.
     ‚ изнеможении, весь дрожа от душевной боли, отец простер  к  сыну  свои
заломленные сомкнутые руки. џ воспользовалсЯ этой минутой - отчаЯние сделало
менЯ безрассудным. џ не понЯл ни единого слова из того,  что  было  сказано,
кроме того только, что речь идет об €нквизиции. џ ухватилсЯ за это слово;  в
отчаЯнии своем Я воззвал к сердцу отца и сына.
     ‚ыскочив из-за драпировки, Я бросилсЯ к старику, вскричав:
     - …сли он не выдаст вас €нквизиции, то _выдам вас Я!_
     ‚ызывающий тон, которым были сказаны эти слова, в сочетании с униженным
положением,  мой  жалкий  вид,  бывшаЯ  на  мне  тюремнаЯ  одежда   и   сама
неожиданность  моего  вторжениЯ  к  ним  в  дом  в  минуту   их   тайной   и
знаменательной встречи вселили в евреЯ ужас: он задыхалсЯ от волнениЯ и не в
силах был вымолвить  слова,  пока,  наконец,  поднЯвшись  с  колен,  которые
подогнулись у менЯ от слабости, Я не добавил:
     - „а, Я выдам вас €нквизиции, если вы сейчас же не обещаете менЯ от нее
спасти.
     …врей взглЯнул на мое одеЯние, сообразил, сколь  страшнаЯ  кара  грозит
ему и мне, и с необыкновенным присутствием духа, таким, какое может  ЯвитьсЯ
у человека  только  в  минуты  крайнего  душевного  возбуждениЯ,  вызванного
смертельной опасностью, сразу принЯлсЯ уничтожать  все  следы  искупительной
жертвы, которую он готовил, и стал громко звать ђевекку, требуЯ,  чтобы  она
сейчас же убрала все, что было расставлено на столе. Ћн стал тут же  срывать
с менЯ тюремную одежду, причем делал это с таким ожесточением,  что  от  нее
остались одни клочьЯ, и Я оказалсЯ совершенно голым. ‚елев Ђнтонио выйти  из
комнаты, он поспешно переодел менЯ в какое-то платье, вытащенное  из  шкафа,
где оно хранилось, может быть, несколько столетий.
     ‚ последовавшей за этим сцене было что-то страшное, но вместе с  тем  и
нелепое. Ќа зов его Явилась  ђевекка,  старуха  еврейка,  однако  стоило  ей
увидеть в комнате постороннего человека, как она в ужасе убежала. ‚ смЯтении
своем  хозЯин  тщетно  пыталсЯ  вернуть  испуганную  служанку,  называЯ   ее
христианским именем "ЊариЯ". ‚ынужденный отодвигать стол один, он  опрокинул
его и сломал ногу несчастному петуху, а  тот,  не  оставшись  безучастным  к
охватившей  людей  тревоге,   пронзительно   закукарекал.   ’огда,   схватив
приготовленный длЯ жертвы нож, он  проникновенно  повторил:  "Statim  mactat
gallum" {[Ћн] тут же убивает петуха (лат.).} и избавил несчастную  птицу  от
дальнейших страданий. ‚след за тем,  испугавшись  того,  что  столь  открыто
выдал принадлежность свою к иудейской  религии,  он  уселсЯ  среди  обломков
сокрушенного им стола, осколков разбитой посуды и останков  убитого  петуха.
Ћн  воззрилсЯ  на  менЯ  нелепым,  бессмысленным   взглЯдом   и   совершенно
обезумевшим от волнениЯ голосом спросил менЯ, почему  господам  инквизиторам
угодно было удостоить его  столь  великой  чести  -  посетить  его  скромное
жилище.
     џ и сам был смущен не меньше его, и хоть мы  с  ним  сумели  как  будто
договоритьсЯ и  обстоЯтельства  заставили  нас  отнестись  друг  к  другу  с
обоюдным доверием, необыкновенным и безрассудным, обоим нам в первые полчаса
нужен был все же разумный  посредник,  который  бы  мог  спокойно  объЯснить
каждому из нас смысл наших возгласов, приступов боЯзни и порывов безудержной
откровенности. ђоль этого посредника взЯл на себЯ породнивший нас  страх,  и
мы понЯли тогда друг друга. Љончилось  тем,  что  меньше  чем  через  час  Я
оказалсЯ одетым в удобное платье и сидел за щедро накрытым столом, ощущаЯ на
себе взглЯды того, кому помимо воли пришлось принимать менЯ как гостЯ,  и  в
свою очередь следЯ за ним жадными волчьими глазами, которые устремлЯлись  то
на стол с Яствами, то на него самого и будто говорили, что стоит мне  только
почуЯть малейшую опасность предательства с его стороны, и вместо  всей  этой
еды Я упьюсь его кровью. Ћднако никакой опасности мне не грозило: хозЯин мой
испытывал больше страха передо мной, нежели Я перед ним, и на то было немало
причин. Ћн ведь был евреем _по крови_, он был мошенником, негодЯем, который,
питаЯсь грудью матери нашей, пресвЯтой церкви, обращал  молоко  ее  в  Яд  и
пыталсЯ влить этот Яд в уста собственного сына. џ же был беглецом,  искавшим
спасениЯ от  €нквизиции,  узником,  которым  владело  безотчетное  и  весьма
простительное нежелание обременЯть иезуитов лишними хлопотами, заставлЯть их
разжигать длЯ менЯ костер, вместо  того  чтобы  найти  огню  гораздо  лучшее
употребление и заставить его превратить в пепел приверженца Њоисеева закона.
‚ самом деле, если быть беспристрастным, все доводы были  в  мою  пользу,  и
еврей поступал так, как будто все  это  понимал,  однако  Я  приписывал  его
поведение исключительно страху перед судом €нквизиции.
     ќту ночь Я спал - не знаю уж, как и где. Џеред тем  как  уснуть,  если,
вообще говорЯ, это был сон, мне привиделось нечто  странное,  а  потом  _все
виденное мною_, одно за другим, стало проходить перед моими глазами уже  как
суроваЯ и страшнаЯ Явь. Ќе раз потом случалось мн