е рытьсЯ  в  памЯти,  чтобы
припомнить подробности первой ночи, проведенной под кровом этого  евреЯ,  но
мне так и не удалось ничего извлечь из хаоса, кроме  убеждениЯ,  что  Я  был
тогда не в своем уме. ‚озможно, это было и не так; Я просто не знаю, как это
было. Џомню только, как он, светЯ мне, повел менЯ _вниз_ по узкой  лестнице,
а Я спросил его, не спускаемсЯ ли мы с ним в тюрьму €нквизиции;  помню,  как
он распахнул передо мной дверь, а Я спросил его, не ведет ли  она  в  камеру
пыток; помню, как он старалсЯ раздеть менЯ, а Я воскликнул: "Ќе  затЯгивайте
так туго, Я знаю, что должен вынести муки, только будьте  милосердны!",  как
он укладывал менЯ в постель, а Я кричал: "Ђх, так вы все-таки привЯзали менЯ
к столбу! ’ак вЯжите крепче, чтобы Я  поскорее  лишилсЯ  чувств;  только  не
подпускайте ко мне вашего врача, не давайте ему щупать мой пульс,  пусть  он
поскорее перестанет битьсЯ, а Я перестану страдать". —то было потом, во  все
последующие дни, Я не знаю, хоть и упорно старалсЯ все припомнить и времЯ от
времени возвращалсЯ к  каким-то  мыслЯм,  которым  лучше  было  бы  навсегда
забытьсЯ. Ћ, сэр, в _царстве воображениЯ есть свои преступники_, и  если  бы
мы могли спрЯтать их в глухих подземельЯх его роскошного, но построенного на
песке дворца, властелин его чувствовал бы себЯ счастливее.

                                * * * * * *

     € в самом деле, прошло немало дней, прежде чем  еврей  начал  понимать,
что  он,  может  быть,  слишком  дорогою  ценой  купил  свою   безопасность,
согласившись приютить у себЯ беспокойного и,  пожалуй,  даже  повредившегосЯ
умом беглеца. Љак только  рассудок  вновь  вернулсЯ  ко  мне,  он  сразу  же
воспользовалсЯ этим и осторожно спросил менЯ, что же Я,  собственно  говорЯ,
собираюсь делать и куда направить свои стопы. “слыхав этот обращенный ко мне
вопрос,  Я  как  бы  воочию  увидел  всю  безысходность  и   беспредельность
расстилавшейсЯ передо мною пустыни: €нквизициЯ словно вырубила и  выжгла  во
мне, уничтожила огнем и мечом все свЯзи с жизнью. ‚о всей  €спании  не  было
клочка земли, на который Я мог бы ступить твердой  ногою,  не  было  надежды
заработать на кусок хлеба, встретить пожатие  дружественной  руки,  услышать
приветливый голос, не было крова, где Я мог бы укрытьсЯ.
     „олжен вам сказать, сэр, что сила €нквизиции такова, что  она,  подобно
смерти, одним прикосновением своим отрывает нас от всего земного.  ‘тоит  ей
схватить вас за руку,  как  все  люди  вокруг  разжимают  свои  и  перестают
удерживать вас: вы видите, что у вас уже нет ни отца, ни матери, ни  сестры,
ни сына. ‘амый преданный и любЯщий из всех ваших близких, тот, кто в обычное
времЯ подостлал бы руки свои вам под ноги, чтобы вам мЯгче было  ступать  по
каменистой стезе, которую  уготовила  вам  жизнь,  первым  начнет  разжигать
костер, чтобы превратить вас  в  горсточку  пепла,  если  только  €нквизициЯ
потребует от него этой жертвы. џ все это знал и к тому же понимал, что, даже
если бы Я никогда не сделалсЯ узником €нквизиции, Я был совершенно одинок на
свете, был сыном, которого отвергли  отец  и  мать,  был  невольным  убийцей
своего брата, единственного существа, которое  любило  менЯ  и  которое  мог
любить Я сам  и  на  которое  мог  положитьсЯ,  -  существа,  словно  молниЯ
сверкнувшего в моей короткой _человеческой_ жизни, длЯ того чтобы озарить ее
светом и - погрузить в темноту. ќта вспыхнувшаЯ вдруг молниЯ погасла  вместе
с гибелью жертвы. †ить в €спании не узнанным и не обнаруженным никем  Я  мог
бы только, если бы подверг себЯ добровольному заточению, столь же полному  и
безнадежному, как то, которое Я испытал  в  тюрьме  €нквизиции.  Ђ  если  бы
случилось чудо и Я оказалсЯ вдруг за пределами €спании,  то  как  бы  Я  мог
просуществовать хоть один день в какой-нибудь другой стране, где Я  не  знал
ни Языка, ни обычаев  и  не  мог  бы  даже  заработать  на  пропитание.  Њне
представилось,  как  Я  буду  голодать;  к  ощущению  полной   и   отчаЯнной
беспомощности присоединилось еще ожидание медленной смерти и сделалось самой
острой стрелой в целом колчане тех, что впивались мне в сердце. џ  стал  все
меньше значить в собственных глазах - Я  ведь  уже  больше  не  был  жертвой
преследованиЯ, от которого столько выстрадал. _Џокамест июли еще думают, что
им есть смысл нас мучить, у  нас  остаетсЯ  какое-то  ощущение  собственного
достоинства, пусть даже тЯгостное длЯ нас, пусть иллюзорное_. „аже  находЯсь
в тюрьме €нквизиции, Я кому-то принадлежал: за мной следили, менЯ  охранЯли.
Ќыне же Я был изгоем в целом мире; Я горько плакал; Я был подавлен ощущением
огромности расстилавшейсЯ передо мной пустыни и невозможности ее перейти.
     …врей, которого чувства эти нисколько не смущали, каждый  день  уходил,
чтобы что-то разведать, и однажды вечером вернулсЯ такой  радостный,  что  у
менЯ не оставалось сомнений насчет того, что ему удалось обеспечить если  не
мое спасение, то уж во всЯком случае свое собственное. Ћн сообщил мне, что в
Њадриде все уверены, что Я погиб во времЯ пожара  и  погребен  под  горЯщими
развалинами. Ћн добавил, что об этом стали говорить еще больше  и  увереннее
после того, как были обнаружены останки тех, кого раздавило  упавшей  аркой:
все тела были так расплющены придавившими их камнЯми и  обезображены  огнем,
что опознать их было уже совершенно невозможно;  но  как-никак  останки  эти
были собраны, и все считали, что среди  прочих  находЯтсЯ  и  мои.  Џо  всем
погибшим отслужили заупокойную  мессу,  и  _прах  их,  который  уместилсЯ  в
одном-единственном гробу_ {3* ќти необыкновенные похороны имели место  после
ужасного пожара 1816 г. в „ублине, во времЯ которого в  одном  из  домов  на
‘тивенс-ѓрин погибло шестнадцать  человек.  Џишущий  эти  строки  в  течение
полутора часов сам слышал крики этих страдальцев, спасти  которых  оказалось
невозможным.}, был  похоронен  в  склепе  „оминиканской  церкви,  причем  на
погребении представители самых знатных семейств €спании, облачившись в траур
и скрыв под покрывалами свои лица, молча выражали свою скорбь по тем,  кого,
будь эти люди живы, они ни за что на свете не признали бы своими близкими  и
содрогнулись бы от одной этой мысли.  ђазумеетсЯ,  горстка  пепла  не  могла
теперь возбудить в сердцах никакой вражды, даже религиозной. Ћн добавил, что
моЯ мать была в числе присутствовавших  при  погребении,  но  лицо  ее  было
скрыто такой густой и плотной вуалью, что узнать герцогиню де  Њонсада  было
бы невозможно, и только люди  вокруг  шепотом  передавали  друг  другу,  что
присутствие на похоронах ей было предписано  как  покаЯние.  Ћн  добавил,  к
моему вЯщему удовлетворению,  что  ‘вЯтаЯ  палата  не  без  радости  принЯла
известие о том, что  Я  погиб  во  времЯ  пожара;  им  хотелось,  чтобы  все
примирились с мыслью, что менЯ нет в живых, а  уж  если  €нквизициЯ  чему-то
поверила, то чаще  всего  этому  верит  и  весь  Њадрид.  ќто  подтверждение
свидетельства о моей смерти было самой надежной гарантией моей безопасности.
     €зливаЯ  мне  свою  радость,  котораЯ  сделала  его   если   не   более
гостеприимным, то во всЯком случае более сердечным, еврей сообщил мне, в  то
времЯ как Я закусывал хлебом  и  водой  (желудок  мой  все  еще  отказывалсЯ
принимать мЯсо и рыбу), что  вечером  по  городу  пройдет  процессиЯ,  такаЯ
пышнаЯ и торжественнаЯ, какой  еще  не  видывал  Њадрид.  ‘вЯтаЯ  €нквизициЯ
поЯвитсЯ во всем своем блеске и параде, несЯ изображениЯ свЯтого „оминика  и
распЯтие, а все монашеские ордена Њадрида должны  будут  присутствовать  при
этом и нести свои хоругви под надежной военной охраной (что по той или  иной
причине было сочтено необходимым или подобающим); процессиЯ эта,  к  которой
примкнут все жители  Њадрида,  проследует  к  главной  церкви  города,  дабы
выказать смирение по поводу недавнего бедствиЯ и  молить  свЯтых,  в  случае
если еще раз вспыхнет пожар, оказать людЯм более действенную помощь.
     Ќаступил  вечер,  еврей  ушел.  €  вот  тогда,   поддавшись   какому-то
безотчетному и неодолимому чувству, Я забралсЯ на  верхний  этаж  дома  и  с
бьющимсЯ сердцем стал ждать, когда раздастсЯ звон колоколов, который  должен
был возвестить начало торжественного шествиЯ. „олго ждать мне  не  пришлось.
Љак только стемнело, все колокольни в городе задрожали от  звуков  множества
искусно подобранных колоколов. џ находилсЯ в верхней комнате дома. ’ам  было
только одно окно, однако, прЯчась за занавеской, которую времЯ от времени  Я
раздвигал, Я мог Ясно видеть оттуда все происходившее на  улице.  „ом  моего
евреЯ выходил на площадь, по которой должно было следовать шествие и котораЯ
была до того забита народом, что Я даже не представлЯл себе,  как  процессиЯ
сможет прорватьсЯ сквозь всю эту непроницаемую гущу людей. Ќаконец Я все  же
ощутил движение, как будто некаЯ сила где-то  вдалеке  подтолкнула  огромную
толпу, и та теперь катилась и чернела  внизу,  словно  океан  при  первом  и
далеком еще порыве бури.
     ’олпа раскачивалась из стороны в сторону, но,  казалось,  нисколько  не
расступалась.  Ќо  вот  процессиЯ  двинулась.  Њне  было  видно,   как   она
приближаетсЯ, ибо путь ее обозначалсЯ распЯтиЯми, хоругвЯми  и  свечами  (ее
ведь отложили до наступлениЯ  полной  темноты  длЯ  того,  чтобы  при  свете
факелов она выглЯдела  эффектнее).  €  Я  увидел,  как  толпа  вдруг  широко
расступилась. € тогда процессиЯ хлынула вперед подобно полноводной реке  меж
двумЯ берегами, которые образовывали человеческие тела; берега эти все времЯ
находились друг от друга на  одном  расстоЯнии,  как  будто  они  оделись  в
камень, а все кресты, хоругви и свечи  казались  гребнЯми  пены  на  высоких
волнах, которые то вздымались, то опускались снова. Ќаконец они  надвинулись
мощным прибоем, и процессиЯ во всем  своем  блеске  предстала  моим  глазам:
никогда Я не видел такого величиЯ,  такого  великолепиЯ.  ‘веркающие  одежды
свЯщенников, свет факелов, который пробивалсЯ сквозь  сумерки  и,  казалось,
говорил, обращаЯсь к небесам: "‚аше солнце  зашло,  но  у  нас  есть  свое";
торжественный и решительный вид участников шествиЯ, которые вели  себЯ  так,
как будто ступали по  телам  королей  и,  казалось,  вопрошали:  "‡начит  ли
что-нибудь скипетр перед крестом?", и само это колыхавшеесЯ в воздухе черное
распЯтие и хоругвь свЯтого „оминика с устрашающей надписью на ней {6} -  это
было зрелище, которое не могло оставить равнодушным  ни  одно  сердце,  и  Я
радовалсЯ тому, что Я католик. ‚друг в толпе поднЯлось смЯтение,  Я  не  мог
понЯть, откуда оно: у всех, казалось, был такой  довольный,  такой  ликующий
вид.
     џ  отдернул  занавеску  и  при  свете  факелов   увидел   среди   толпы
свЯщенников, которые окружали изображение  свЯтого  „оминика,  фигуру  моего
спутника. €сториЯ  его  всем  была  хорошо  известна.  Џослышалось  какое-то
сдавленное  шипение,  которое  перешло  потом  в  дикий,  приглушенный  рев.
„оносившиесЯ из толпы отдельные голоса громко повторЯли: "—то это  такое?  €
они еще спрашивают, почему тюрьма €нквизиции сгорела? Џочему ЏресвЯтаЯ  дева
оставила нас? Џочему свЯтые отвернули от нас свои лики? Ќе видЯт они, что ли
- вместе со служителЯми €нквизиции шагает отцеубийца!  Љак  могли  позволить
нести хоругвь тому, кто перерезал горло собственному отцу?".  ‚начале  слова
эти раздавались только из уст отдельных  людей,  однако  шепот  этот  быстро
распространилсЯ в толпе; сверкали лютые взглЯды, поднимались сжатые  кулаки;
иные же наклонЯлись, чтобы подобрать горсть  земли  или  камень.  ЏроцессиЯ,
однако, продвигалась вперед, и толпа  становилась  на  колени  перед  высоко
поднЯтыми распЯтиЯми, которые несли  свЯщенники.  Ќо  ропот  становилсЯ  все
громче; слова: "отцеубийца",  "свЯтотатство",  "жертва"  слышались  со  всех
сторон, и даже из уст тех, кто  становилсЯ  на  колени  прЯмо  среди  грЯзи,
завидев приближающеесЯ распЯтие. ѓул толпы нарастал - теперь его уже  больше
нельзЯ было принЯть за произносимые шепотом молитвы.  ‚друг  идущие  впереди
свЯщенники остановились, им трудно было скрыть свой страх, и все это  словно
Явилось сигналом к разыгравшейсЯ вслед за тем ужасной сцене.
     Ћдин из офицеров стражи решил сообщить ѓлавному инквизитору о  грозЯщей
опасности, но в ответ услыхал суровые отрывистые слова:
     - Џоезжайте вперед, служителЯм •риста нечего боЯтьсЯ.
     ЏроцессиЯ пыталась продвинутьсЯ вперед, но дорогу ей преградила  толпа,
как видно замыслившаЯ что-то  недоброе.  Ќавстречу  ей  полетели  камни.  Ќо
стоило свЯщенникам поднЯть распЯтиЯ, как  все  снова  упали  на  колени,  не
выпускаЯ, однако, из рук камней. Ћфицеры стражи снова обратились к  ѓлавному
инквизитору, просЯ его разрешить им разогнать толпу. ‚  ответ  они  услышали
все те же сухие суровые слова:
     - ђаспЯтиЯ •ристова достаточно, чтобы защитить его слуг; что  из  того,
что вас одолевают страхи, Я ничего не боюсь.
     ‚збешенный этим ответом,  молодой  офицер  снова  вскочил  на  конЯ,  с
которого он сошел из уважениЯ  перед  главой  €нквизиции,  но  не  прошло  и
минуты, как был с него сброшен: камнем ему проломили череп. Ћн успел  только
обратить на инквизитора свои залитые кровью глаза и  тут  же  испустил  дух.
’олпа громко завопила и сдвинулась плотнее. ЌамерениЯ ее были  теперь  более
чем Ясны. ђазъЯренные люди стали с разных сторон теснить ту часть процессии,
где должна была  находитьсЯ  намеченнаЯ  ими  жертва.  Ћфицеры  снова  стали
настойчиво просить, чтобы им позволили разогнать толпу или хотЯ бы  защитить
ненавистного ей  человека  и  дать  ему  возможность  укрытьсЯ  в  одной  из
ближайших церквей или  в  стенах  самой  €нквизиции.  „а  и  сам  несчастный
громкими криками своими - ибо видел, что  преследователи  окружают  его  все
более тесным кольцом, - стал молить о том же. ѓлавный инквизитор  побледнел,
однако и на этот раз не захотел поступитьсЯ своим гордым решением.
     - ‚от мое оружие! - вскричал он, указываЯ  на  распЯтие,  -  а  на  нем
начертано: <FONT SIZE=3><FONT FACE="Symbol">&#101;&#110; &#116;&#111;&#117;&#116;&#119; &#110;&#105; &#97;</FONT></FONT> {‘им победиши {7} (греч.).} „а  не  шевельнетсЯ  ни
одна шпага, ни один  мушкет!  €менем  божьим  вперед!  -  и  они  попытались
продвинутьсЯ дальше, однако теперь это уже было невозможно.
     ‚ырвавшись из подчинениЯ стражи, толпа бушевала; распЯтиЯ замелькали  и
закачались, как боевые знамена; духовные лица  в  смЯтении  и  страхе  стали
теснее прижиматьсЯ  друг  к  другу.  ‚  этой  надвигавшейсЯ  людской  лавине
выделЯлось одно Явно выраженное и отличное от всего начало - то, что  влекло
какую-то часть этой толпы прЯмо к месту, где ее жертва, хоть и окруженнаЯ  и
укрытаЯ всем, что есть самого страшного на земле и самого грозного на  небе,
- защищеннаЯ силою креста и меча, - стоЯла,  сотрЯсаЯсь  от  дрожи.  ѓлавный
инквизитор слишком поздно обнаружил свою ошибку; теперь он громко  требовал,
чтобы стража выступила вперед и любыми средствами разогнала толпу. ‘тражники
пытались исполнить его приказание, но к этому времени сами они уже смешались
с народом. Ћт порЯдка не осталось и следа, к тому же и  среди  самой  стражи
поЯвилось какое-то противодействие тому, чего от  нее  хотели.  Ћни  все  же
попытались сделать несколько выстрелов из мушкетов, но толпа  так  обступила
их со всех сторон и так плотно облепила лошадей, что всадники не смогли даже
встать в строй, а обрушившийсЯ на них град  камней  сразу  же  поверг  их  в
полное смЯтение. Ћпасность с каждой минутой возрастала;  теперь  всЯ  толпа,
казалось, была охвачена одним общим порывом. ’о, что прежде было  сдавленным
ропотом отдельных людей, превратилось теперь в один общий рев.
     - ‚ыдайте его нам, он должен быть нашим.
     ’олпа вздымалась и ревела, как тысЯчи волн, что низвергаютсЯ на тонущее
судно. Љогда военные вынуждены были отойти,  десЯтки  свЯщенников  сразу  же
обступили несчастного и в порыве отчаЯнного великодушиЯ принЯли на себЯ  все
неистовство толпы. ѓлавный инквизитор поспешил сам подойти к этому страшному
месту и стоЯл теперь во главе свЯщенников; в руках он держал поднЯтый крест.
Ћн был бледен как смерть, но в глазах его горел все тот же огонь, а в голосе
звучала все та же неуемнаЯ гордынЯ. Ћднако усилиЯ его оказались  напрасными;
толпа продолжала свое дело: спокойно  и  даже,  можно  сказать,  уважительно
(когда ей не оказывали сопротивлениЯ) она устранЯла со своего пути все,  что
ей могло помешать. Џри этом она  проЯвлЯла  даже  известную  осторожность  в
отношении свЯщенников, которых ей приходилось  расталкивать,  и  то  и  дело
просила извинениЯ за насилие, которое приходилось учинЯть над  ними.  €  эта
спокойнаЯ  решимость  осуществить  задуманную  месть  была  самым   зловещим
признаком того, что жители Њадрида ни при каких обстоЯтельствах не  отступЯт
от своего решениЯ. Џоследнее кольцо  разомкнулось,  последнее  сопротивление
было сломлено. ђыча, как тысЯчи тигров, они схватили свою жертву и поволокли
ее за собой; в обеих руках у несчастного оставались клочьЯ одежды тех людей,
за которых он цеплЯлсЯ в последнюю минуту, тщетно пытаЯсь удержатьсЯ; теперь
же в бессилии и отчаЯнии своем он так и не выпустил их из рук.
     Љрик на минуту затих: преследователи понЯли, что жертве теперь не  уйти
из их лап, и только глЯдели на нее всепожирающими глазами. Џотом  крики  эти
возобновились, и  кровавое  дело  началось.  Ћни  кинули  его  оземь,  снова
вздернули кверху, подбросили в воздух, швырЯЯ из рук в руки; так разъЯренный
бык бодает и, поднЯв на рога, кидает то туда, то сюда воющего от  боли  пса.
‚есь окровавленный, обезображенный, вымазанный землей и избитый камнЯми,  он
продолжал свою борьбу с ними, оглашаЯ воздух дикими воплЯми, пока  последний
неистовый крик не возвестил о том, что близитсЯ  окончание  сцены,  страшной
длЯ людей и позорной длЯ цивилизации. ‚оенные, получив мощное  подкрепление,
мчались галопом, а свЯщенники в разорванных рЯсах,  со  сломанными  крестами
спешили за ними следом: все старались оказать помощь человеку  в  беде,  все
горели желанием предупредить это подлое и позорное преступление, унижающее и
христианство, и все человечество.
     “вы, вмешательство это  только  ускорило  страшную  развЯзку.  “  толпы
оставалось  теперь  совсем  мало  времени,  чтобы  завершить  свой  кровавый
замысел. џ видел, всем  существом  своим  ощущал  последние  мгновениЯ  этой
страшной расправы, но описать их Я не в силах. ‚ытащив  из  грЯзи  и  камней
изрубленный кусок человеческого мЯса, его кинули к дверЯм того самого  дома,
где Я скрывалсЯ. џзык его свисал из разодранного рта,  как  у  затравленного
быка; один глаз был вытащен из глазницы и болталсЯ  на  окровавленной  щеке;
ноги и руки его были переломаны, все тело изранено,  а  он  все  еще  вопил:
"Џощадите менЯ,  пощадите!",  пока  камень,  брошенный  чьей-то  милосердной
рукой, его не добил. Љак только он упал, тысЯчи ног принЯлись топтать его  и
за  мгновение  превратили  в  кровавую  и  грЯзную  жижу.  Љ  этому  времени
прискакала конница, и началась ЯростнаЯ стрельба. ЌасытившаЯсЯ жестокостью и
кровью толпа в мрачном безмолвии расступилась. Ќо от человека не осталось ни
одной косточки, ни единого волоска, ни клочка кожи. …сли бы  €спаниЯ  решила
собрать все свои реликвии - от Њадрида до Њонсеррата  {8},  от  Џиренеев  до
ѓибралтара, она бы не нашла ни одного кусочка ногтЯ,  чтобы  потом  объЯвить
его свЯтыми мощами.
     - Ђ где же убитый? - спросил прибывший во главе  конницы  офицер  после
того, как копыта его конЯ ступили по расползшейсЯ кровавой жиже.
     - Џод копытами вашего конЯ {4* ’акой случай произошел в €рландии в 1797
г., когда был убит несчастный доктор ѓамильтон {9}. Ћфицер спросил, что  это
за куча грЯзи под копытами его конЯ, и ему ответили: "ќто  тот,  за  кем  вы
приехали".}, - услыхал он в ответ, после чего всЯ конница ускакала.

                                * * * * * *

     ‡аверЯю вас, сэр, что при виде этой ужасной  казни  Я  ощутил  на  себе
действие того, что обычно именуетсЯ  колдовскими  чарами.  џ  вздрогнул  при
первом же порыве волнениЯ, в ту минуту, когда по  толпе  пронессЯ  глухой  и
упорный  шепот.  џ  невольно  вскрикнул,   когда   действиЯ   ее   сделались
решительными; когда же обезображенное тело швырнули к дверЯм нашего дома, Я,
повинуЯсь какому-то дикому инстинкту, стал вторить неистовым крикам толпы. џ
привскочил, на мгновение сжал кулаки, а потом принЯлсЯ  кричать  сам,  будто
эхом отзываЯсь на крики обрубка, в котором,  по-видимому,  уже  не  осталось
других признаков жизни, кроме одного этого крика. € вот Я  принЯлсЯ  так  же
громко, душераздирающе кричать вместе  с  ним,  молЯ  сохранить  ему  жизнь,
взываЯ о милосердии! € в эту минуту, когда  Я,  забыв  обо  всем  на  свете,
только кричал, чье-то лицо повернулось в мою  сторону.  ’о  был  мгновенный,
устремленный на менЯ и тут же отведенный в сторону взглЯд. Ѓлеск этих  столь
знакомых мне глаз не произвел тогда на менЯ никакого действиЯ. †изнь  моЯ  в
те минуты была настолько бездумна, что, ни в малейшей степени  не  сознаваЯ,
какой опасности Я себЯ подвергаю  (а  ведь  если  бы  менЯ  обнаружили,  мне
грозила едва ли не такаЯ же  кара,  как  та,  что  постигла  эту  несчастную
жертву), Я продолжал без устали кричать и вопить: Я, вероЯтно, отдал бы  все
на свете, чтобы только отойти от окна, и, однако, чувствовал, что каждый мой
крик точно гвоздем менЯ к нему прибивал; когда Я старалсЯ опустить  веки,  у
менЯ было такое чувство, будто чьЯ-то рука все времЯ поднимает их вновь  или
будто она начисто вырезала их и теперь заставлЯет менЯ против  воли  глЯдеть
на все, что происходит внизу, подобно тому, как ђегула,  вырезав  ему  веки,
заставлЯли глЯдеть на солнце {10}, которое выжигало ему глаза, - до тех пор,
пока, перестав вообще что-либо видеть, чувствовать, понимать, Я не упал, все
еще продолжаЯ держатьсЯ за оконную задвижку и  в  охватившем  менЯ  страшном
исступлении все еще вторЯ крикам толпы и реву ее жертвы {5* Љогда в  „ублине
в 1803 г. вспыхнуло восстание ќммета и (рассказ о _событии_, которое легло в
основу приведенного мною здесь описаниЯ, Я слышал из  уст  очевидца),  лорда
Љилуордена, проезжавшего в это времЯ по ’омас-стрит, вытащили  из  кареты  и
зверски убили {12}. ‚ тело его  вонзали  клинок  за  клинком,  пока  его  не
пригвоздили к двери и он не стал взывать к убийцам, молЯ их "избавить его от
мук". ‚ эту минуту  сапожник,  живший  на  чердаке  дома  напротив,  услыхав
страшные крики, кинулсЯ к окну. †ена пыталась оттащить его, но он, задыхаЯсь
от ужаса, продолжал стоЯть и смотреть. Ћн  видел,  как  жертве  был  нанесен
последний удар, он слышал ее предсмертный стон и крик несчастного: "€збавьте
менЯ от мук", в то времЯ как более полусотни клинков вонзались в  его  тело.
‘апожник стоЯл как прикованный и не мог оторватьсЯ от  окна.  Љогда  же  его
наконец оттащили, то оказалось, что он помешалсЯ.}. џ и  на  самом  деле  на
какое-то мгновение ощутил, что истЯзают не его, а менЯ.  “жасы,  которые  мы
видим на сцене, обладают неодолимой силой превращать зрителей в жертвы.
     …врей провел эти часы где-то вдалеке от всех тревог.  Ћн,  может  быть,
говорил себе слова нашего удивительного поэта:

              Ћ праотец Ђвраам, что за люди эти христиане! {13}

     Ќо, вернувшись уже поздно ночью, он, к ужасу своему, увидел, до  какого
страшного состоЯниЯ Я дошел. џ был в бреду, сам не свой, и что он только  ни
говорил и ни делал, чтобы менЯ успокоить, - все было напрасно. ‚се  виденное
произвело на менЯ неизгладимое впечатление, и, как мне потом  говорили,  мой
несчастный хозЯин имел вид столь же мрачный и нелепый. ‘ перепугу он позабыл
все те  условно  принЯтые  христианские  имена,  которыми  он  назвал  своих
домочадцев, во всЯком случае с той поры, как перебралсЯ с семьей  в  Њадрид.
ѓромким голосом призывал он сына своего  Њанассию  бен-‘оломона  и  служанку
свою ђевекку, чтобы те помогли удержать менЯ.
     - Ћ праотец Ђвраам, - восклицал он, - все пропало, этот  безумный  всех
нас выдаст, и ЊанассиЯ бен-‘оломон, мой сын, умрет необрезанным.
     ‘лова эти подействовали на мое расстроенное воображение. џ  вскочил  и,
схватив евреЯ за горло, объЯвил, что предаю его суду €нквизиции.  Ќесчастный
в испуге упал на колени и завопил:
     - Џетух мой... петух... петух! Ћ! џ пропал! Ќет, Я не еврей, - вскричал
он, припадаЯ к моим ногам, - мой сын, ЊанассиЯ бен-‘оломон - христианин;  вы
не выдадите его, не выдадите менЯ, Я ведь спас вам жизнь. ЊанассиЯ,  Я  хочу
сказать, Ђнтонио, ђевекка, то бишь ЊариЯ, помогите мне его удержать!  Ћ  бог
Ђвраама, что с моим петухом, с моей искупительной жертвой! Џодумать  только,
что этот безумный ворвалсЯ  к  нам  в  тайное  тайных,  отдернул  завесу  со
свЯтилища!
     - ‡авесьте его, - сказала ђевекка, стараЯ служанка, о которой  уже  шла
речь, - говорю вам, закройте свЯтилище и задерните занавеску, не слышите вы,
что ли, как в двери к нам стучат, стучат сыны ‚елиала {14}, колотЯт  палками
и камнЯми; еще минута, и они ворвутсЯ к нам; топорами и молотами они сломают
нашу дверь, уничтожат всю резьбу.
     - ‚решь, - вскричал еврей вне себЯ  от  волнениЯ,  -  нет  там  никакой
резьбы, и не посмеют они ее портить молотами и  топорами.  Њожет,  это  дети
‚елиала  напились  пьЯными  и  шатаютсЯ  по  улицам.  Џрошу  тебЯ,  ђевекка,
покарауль у двери и не подпускай к ней  сынов  ‚елиала,  даже  сынов  власть
имущих грешного города - города  Њадрида,  пока  Я  не  уберу  отсюда  этого
мерзкого нечестивца, который еще боретсЯ со мной, да, боретсЯ изо всех  сил,
- а Я действительно с ним боролсЯ изо всех сил. Ќо  пока  шла  наша  борьба,
стук в дверь становилсЯ  все  громче  и  ожесточенней,  и,  уже  когда  менЯ
уносили, еврей все еще повторЯл:
     - Џокажи им свое лицо, ђевекка, пусть они увидЯт, что лицо у  тебЯ  как
кремень.
     Ћн стал уже уходить, когда ђевекка воскликнула:
     - ЏоглЯдите, Я выставила им спину, лицо мое тут не поможет. џ покажу им
спину и этим их одолею.
     - Џрошу тебЯ, ђевекка, - настаивал старик, - высунь лицо свое и этим ты
их победишь. Ќе поворачивайсЯ к ним задом, а покажи им лицо и увидишь,  если
это мужчины, они убегут, пусть их будет даже тысЯча,  испугаютсЯ  и  убегут.
Њолю тебЯ, покажи им еще раз твое лицо, ђевекка, пока Я  не  спроважу  этого
козла в пустыню. “верен, что вид лица твоего  прогнал  бы  тех,  кто  стучал
ночью в дом в ѓиве {15} и кто погубил жену одного из вениамитЯн {16}.
     ‘тук меж тем становилсЯ еще громче.
     - ЏоглЯдите, они мне всю спину пообили, -  вскричала  ђевекка,  оставив
свой пост и отбежав от двери, - истинно говорю вам, оружие сильных сокрушает
все перемычки и косЯки; руки у менЯ ведь не стальные, ребра -  не  железные,
поглЯдите, у менЯ больше никаких сил нет, никаких сил,  Я  валюсь  с  ног  и
попаду теперь в руки необрезанных!
     …два  она  успела  проговорить  это,  как   дверь   подалась,   и   она
действительно повалилась навзничь, попав, однако, при этом отнюдь не в  руки
необрезанных, а в руки двух своих соотечественников, у которых,  как  видно,
были чрезвычайные причины длЯ того, чтобы ЯвитьсЯ  в  такой  поздний  час  и
применить силу, чтобы попасть в дом.
     “видев, кто пришел, еврей оставил менЯ одного и тщательно запер  дверь.
Џочти всю ночь проговорил он с обоими посетителЯми, и должно  быть  о  вещах
очень важных. Ќе знаю уж, о чем шла речь, но наутро по  лицу  моего  хозЯина
можно было понЯть, что он в большой тревоге. Ћн встал рано, исчез  на  целый
день и, вернувшись поздно вечером, тут же пришел ко мне в  комнату  и  очень
обрадовалсЯ, увидев, что Я  совершенно  успокоилсЯ  и  сижу  тихо.  Ќа  стол
поставили подсвечники со свечами, ђевекку  отправили  спать,  и  мой  еврей,
после того как он несколько раз тЯжелыми шагами  прошел  взад  и  вперед  по
тесной комнате, все времЯ откашливаЯсь, наконец уселсЯ и  набралсЯ  смелости
поделитьсЯ  со  мной  обстоЯтельством,  повергшим  его  в  смЯтение,  причем
какаЯ-то  особаЯ  чуткость,  свойственнаЯ  людЯм  в  горе,  роковым  образом
подсказала мне, что Я в известной степени к этому причастен. Ћн сообщил мне,
что известие о моей смерти, которому так безоговорочно поверил весь  Њадрид,
вначале его успокоило; теперь  же  по  городу  распространилсЯ  новый  слух,
который, как он ни лжив и ни невероЯтен, может рано или  поздно  привести  к
самым страшным длЯ нас последствиЯм. Ћн спросил менЯ,  возможно  ли,  что  Я
оказалсЯ настолько неблагоразумен, что в этот ужасный вечер поЯвилсЯ в  окне
перед глазами всего собравшегосЯ народа. Љогда же Я призналсЯ, что  стоЯл  у
окна и невольно вскрикивал,  что  Я  боюсь,  что  действительно  кто-то  мог
услыхать мои крики, он в ужасе стал ломать  руки,  а  на  бледном  лице  его
выступили капли холодного пота.
     ЏридЯ в себЯ, он рассказал, что все в  городе  говорЯт,  будто  в  этот
страшный вечер ЯвлЯлсЯ мой  призрак,  будто  люди  видели,  как  Я  парил  в
воздухе, взираЯ на предсмертные муки несчастной жертвы, и что  они  слышали,
как голос мой призывал умирающего на ‘трашный суд. Ћн добавил,  что  историЯ
эта, котораЯ людЯм суеверным кажетсЯ вполне вероЯтной, передаетсЯ теперь  из
уст в уста и что, хоть рассказ этот до крайности нелеп, он  неминуемо  будет
воспринЯт как  повод  длЯ  того,  чтобы  ‘вЯтаЯ  €нквизициЯ  вновь  и  вновь
проЯвлЯла неустанную бдительность и неослабное рвение, в результате  которых
менЯ в конце концов могут обнаружить.  Џоэтому  он  собираетсЯ  открыть  мне
некую тайну, знаЯ которую, Я смогу  оказатьсЯ  в  полной  безопасности  даже
здесь, в самом центре Њадрида, до тех пор пока можно будет отыскать тот  или
иной способ бежать отсюда и поселитьсЯ в какой-нибудь протестантской стране,
где €нквизициЯ уже не сможет менЯ настичь.
     …два только он собралсЯ открыть мне  эту  тайну,  от  которой  зависела
безопасность нас обоих, тайну, которую Я приготовилсЯ выслушать, цепенеЯ  от
страха, как послышалсЯ новый стук в дверь, совсем непохожий на тот,  который
мы слышали накануне. Џостучали один раз, и то  был  решительный  и  властный
стук, вслед за которым именем ‘вЯтейшей  €нквизиции  потребовали,  чтобы  им
немедленно открыли. “слыхав эти страшные слова,  несчастный  еврей  упал  на
колени, задул свечи, воззвал к помощи всех  двенадцати  патриархов  и  надел
себе на руки большие четки, причем проделал все это с  быстротой,  казалось,
немыслимой длЯ человеческого существа,  которому  пришлось  выполнЯть  столь
многочисленные и разнообразные движениЯ. Џостучали еще раз; Я стоЯл в полном
оцепенении; еврей, однако, вскочил, мгновенно приподнЯл одну из досок пола и
каким-то судорожным и безотчетным движением сделал мне знак  сойти  вниз.  џ
повиновалсЯ и в ту же минуту оказалсЯ в полной темноте и - в безопасности.
     ‘пустилсЯ Я всего на несколько ступенек; на  последней  Я  остановилсЯ,
продолжаЯ трЯстись от страха, а в это времЯ  служители  €нквизиции  вошли  в
дом, и шаги их заскрипели по доскам пола, под которым Я был спрЯтан.  џ  мог
Ясно расслышать каждое их слово.
     - „он ”ернан, - сказал один из инквизиторов, обращаЯсь к моему хозЯину,
который почтительно открыл дверь и теперь шел следом за ними, - почему вы не
впустили нас сразу?
     - ‘вЯтой отец, - отвечал еврей, весь  дрожа,  -  единственнаЯ  служанка
моЯ; ЊариЯ, стара и глуха, мой юный сын  лег  уже  спать,  а  сам  Я  творил
молитвы.
     - ’ы, как  видно,  умудрЯлсЯ  молитьсЯ  в  темноте,  -  сказал  другой,
указываЯ на потушенные свечи, которые еврею теперь пришлось зажигать снова.
     - „осточтимые отцы, когда око господне взирает на менЯ, мне никогда  не
бывает темно.
     -  Ћко  господне  взирает  на  тебЯ  сейчас,  -  сурово  сказал  судьЯ,
усаживаЯсь в кресло, - равно как и другое, то, которому господь наш  поручил
неусыпно бдеть и беспрепЯтственно проникать всюду, око ЏресвЯтой €нквизиции.
„он ”ернан де Ќуньес, - таково было имЯ, которое принЯл еврей, -  ты  должен
знать, сколь снисходительна церковь к  тем,  кто  отказалсЯ  от  заблуждений
проклЯтой еретической нации, к которой ты  принадлежишь,  но  вместе  с  тем
должен также знать, сколь неусыпна та бдительность, которую она проЯвлЯет  в
отношении подобных тебе: они всегда бывают ей  подозрительны  и  наводЯт  на
мысль, что  обращение  их  в  католичество  неискренне  и  они  легко  могут
вернутьсЯ к своей прежней вере. Њы знаем, что в поганых жилах твоих  предков
текла чернаЯ кровь ѓранады {17} и что еще каких-нибудь четыре столетиЯ назад
они попирали ногами тот крест, перед которым  теперь  простираютсЯ  ниц.  ’ы
старый человек, дон ”ернан, но не  _старый  христианин_,  и,  учитываЯ  это,
‘вЯтой палате надлежит самым тщательным образом следить за твоим поведением.
     Ќесчастный еврей, призываЯ всех свЯтых, заверЯл, что за все то  строгое
наблюдение, которым ‘вЯтаЯ €нквизициЯ оказывает ему честь, он  считает  себЯ
обЯзанным ей и испытывает к ней благодарность, и начал при  этом  отрекатьсЯ
от веры своих отцов столь неистово и рьЯно, что поверг менЯ в дрожь: Я  стал
уже сомневатьсЯ, что он может быть искренен не только в какой бы то ни  было
религии, но и в своем отношении ко  мне.  ‘лужители  €нквизиции,  равнодушно
выслушав все его заверениЯ, сообщили ему цель своего прихода.  Ћни  заЯвили,
что странный и невероЯтный  рассказ  о  том,  что  призрак  умершего  узника
€нквизиции будто бы парил в воздухе близ его дома, навел  умудренную  опытом
‘вЯтую палату на мысль, что человек этот жив и скрываетсЯ, может быть, в его
стенах.
     џ не видел, как задрожал при этом еврей,  однако  Я  почувствовал,  как
заходили половицы, на  которых  он  стоЯл,  и  как  движение  их  передалось
ступенькам лестницы, котораЯ мне служила опорой.  ‘давленным,  прерывающимсЯ
голосом еврей стал умолЯть, чтобы инквизиторы обыскали все закоулки  дома  и
чтобы они сравнЯли весь этот  дом  с  землей,  а  самого  его  погребли  под
обломками, если им удастсЯ обнаружить хоть что-нибудь такое, что не подобает
держать у себЯ правоверному и благочестивому христианину.
     - Њожете не сомневатьсЯ, мы все это проделаем, -  сказал  инквизитор  с
величайшим sang froid {•ладнокровием (франц.).}, ловЯ его на слове, -  а  до
тех пор, дон ”ернан, позвольте мне сообщить вам,  какой  опасности  вы  себЯ
подвергаете, если когда-нибудь, пусть даже очень нескоро, будет  обнаружено,
что вы приютили у себЯ узника €нквизиции и врага нашей пресвЯтой церкви  или
даже просто помогли ему где-то укрытьсЯ. Џервое, что тогда сделают, - и  это
будет еще только началом, - дом ваш сравнЯют с землей.
     ’ут инквизитор повысил голос и,  длЯ  того  чтобы  придать  своей  речи
больше  выразительности,  стал   нарочито   останавливатьсЯ   после   каждой
произнесенной фразы, словно стараЯсь соразмерить вес ее с  все  возраставшим
ужасом того, к кому она была обращена.
     - ‚ас заключат в нашу тюрьму как евреЯ, подозреваемого в  том,  что  он
снова вернулсЯ к своей вере. ‘ына вашего заточат в монастырь,  дабы  уберечь
его от вашего вредоносного влиЯниЯ.  Ђ  все  ваше  имущество  конфискуют  до
последнего камнЯ в стене, до вашей последней исподней одежды, до  последнего
гроша в кошельке.
     Ќесчастный еврей выражал свой все возраставший страх  стонами,  которые
становились все громче и протЯжнее после  каждого  грозного  предупреждениЯ;
при   упоминании   о   конфискации   имущества,   такой   безоговорочной   и
опустошительной, потерЯл последнее самообладание  и,  вскричав:  "Ћ  праотец
Ђвраам и все свЯтые пророки!", упал, как Я мог заключить по  донесшемусЯ  до
менЯ звуку, и, должно быть, лежал теперь простертый на полу.
     џ считал, что мне уже нет спасениЯ. ‚едь если даже оставить  в  стороне
его трусость, то всего сказанного им  было  достаточно,  чтобы  выдать  себЯ
инквизиторам. € не раздумываЯ ни минуты  над  тем,  что  окажетсЯ  длЯ  менЯ
опаснее - попастьсЯ в их руки или углубитьсЯ в кромешную тьму подземельЯ,  в
котором Я очутилсЯ, Я поспешил  спуститьсЯ  вниз  по  лестнице,  на  которой
стоЯл, и, когда убедилсЯ, что она  кончилась,  стал  ощупью  пробиратьсЯ  по
темному проходу.


                                 ѓлава XIII

                                       ’ам, - в склепе, обреталсЯ дух,
                                       ‚о всем принЯвший облик человека {1}.
                                                               ‘аути. ’алаба

     џ убежден, что, будь подземный ход этот  самым  длинным  изо  всех,  по
которым устремлЯлись археологи, искавшие в глубинах пирамид гробницу  •еопса
{2}, ослепленный отчаЯнием, Я все равно бы стал упорно ползти по нему до тех
пор, пока голод и измождение не вынудили бы  менЯ  остановитьсЯ.  Ћднако  на
пути моем не встретилось подобных препЯтствий: пол на всем,  его  протЯжении
был гладким, а стены покрыты обивкой. € хоть  мне  и  приходилось  ползти  в
темноте, Я все же был в безопасности: достаточно сказать, что Я  все  дальше
уходил  от  преследований  €нквизиции,  от  возможности  быть  обнаруженным.
Џоэтому Я даже особенно не раздумывал о том, куда менЯ может  привести  этот
путь.
     џ пробиралсЯ  вперед,  движимый  тем  величием  отчаЯниЯ,  при  котором
мужество неотделимо от малодушиЯ, - и вдруг заметил вдалеке  едва  мерцавший
свет. € как ни слабо мерцал он, Я отчетливо его видел, Я уже не сомневалсЯ в
том, что это действительно свет. ‚еликий боже! ‘колько перемен внесло в  мой
погруженный во тьму мир это внезапно  блеснувшее  солнце,  как  согрелась  в
жилах моих кровь, с какой  новой  силой  забилось  вдруг  сердце!  Њогу  без
преувеличениЯ сказать, что по сравнению с прежним моим  черепашьим  шагом  Я
стал двигатьсЯ в  сто  раз  быстрее.  ЏодойдЯ  ближе,  Я  увидел,  что  свет
проникает сквозь щели между косЯком  и  потрескавшейсЯ  от  сырости  дверью.
€знеможение, а вместе с тем  и  любопытство  заставили  менЯ  опуститьсЯ  на
колени и приникнуть к одной из этих щелей. Ћна была настолько широка, что  Я
смог увидеть все, что творилось внутри.
     ќто было большое помещение, стены которого фута на четыре от пола  были
обиты темной байкою, а внизу выстланное толстыми коврами, возможно длЯ того,
чтобы туда не могла проникнуть сырость. ‘ередину  комнаты  занимал  покрытый
черным сукном стол, на нем стоЯл старинный железный  светильник  причудливой
формы; свет его направлЯл мои шаги и теперь помогал мне разглЯдеть необычное
убранство комнаты. ‘реди карт и глобусов  Я  заметил  какие-то  инструменты,
назначение которых мне было тогда непонЯтно. Љак Я потом узнал, иные из  них
употреблЯлись длЯ вскрытиЯ трупов. ’ам же находилась электрическаЯ машина  и
весьма примечательнаЯ _модель дыбы_ 3, сделаннаЯ из слоновой кости; нарЯду с
книгами можно было также увидеть пергаментные свитки,  надписанные  крупными
буквами - красными чернилами и еще другими - цвета охры. €з углов комнаты на
вас смотрели _четыре_ скелета; они не лежали, а стоЯли в своих гробах, и  от
этого зиЯющие пустоты их выглЯдели зловеще и властно; казалось,  что  именно
они, эти четыре остова, и  были  истинными  и  законными  владельцами  этого
странного места. Њежду ними стоЯли чучела разных животных, названий  которых
Я тогда не знал; среди них было чучело аллигатора, какие-то огромные  кости,
которые Я принЯл за кости ‘амсона, но которые в  действительности  оказались
костЯми мамонта, и внушительного вида рога; со страха Я уже подумал, не рога
ли это самого дьЯвола, но это были оленьи. ‚след за этим Я увидел меньшие по
объему, но не менее ужасные фигуры - то были зародыши людей  и  животных  на
разных стадиЯх развитиЯ своих противоестественных форм, не заспиртованные, а
просто поставленные в рЯд, они поражали ужасной, ничем не прикрытой белизной
своих костЯков. џ решил тогда, что это, должно быть,  бесенЯта,  принимающие
участие в некоем дьЯвольском действе, возглавлЯемом колдуном, которого  Я  в
эту минуту увидел.
     ‚ конце стола сидел старик, закутанный в длинную хламиду; на  голове  у
него была чернаЯ бархатнаЯ шапочка, отороченнаЯ широким мехом; очки его были
так велики, что почти закрывали лицо;  он  тревожно  переворачивал  какие-то
свитки пергамента, и руки его дрожали;  потом,  схватив  костлЯвыми  желтыми
пальцами другой руки  лежавший  на  столе  череп,  он  обратилсЯ  к  нему  с
какими-то проникновенными словами. ‚се  страхи  мои  словно  рассеЯлись,  их
сменила еще  более  страшнаЯ  мысль,  что  Я  сделалсЯ  свидетелем  какой-то
дьЯвольской ворожбы. џ все еще продолжал стоЯть  на  коленЯх,  когда  долгое
времЯ сдерживаемое дыхание вырвалось из менЯ стоном, который сразу же достиг
слуха человека, сидевшего у стола. Ќеизбежное в  старости  ослабление  слуха
восполнЯлось в нем привычкой всегда быть настороже. Ќе успел  Я  опомнитьсЯ,
как дверь распахнулась,  и  менЯ  схватила  за  руку  его  сильнаЯ,  хоть  и
высушеннаЯ временем рука; мне  сразу  представилось,  что  Я  попал  в  лапы
дьЯвола.
     „верь закрыли и заперли на засов. ‡ловещаЯ фигура  стоЯла  теперь  надо
мной (Я упал и лежал на полу).
     - Љто ты такой и зачем ЯвилсЯ сюда? - вопросил глухой голос.
     џ не знал, что ответить, и в безмолвии своем только  пристально  взирал
на скелеты и на все остальное, что окружало менЯ в этом страшном подземелье.
     - Џостой, - услышал  Я,  -  ты  же,  наверное,  голоден,  и  тебе  надо
подкрепитьсЯ. ‚ыпей-ка вот из этой чаши, напиток этот освежит тебЯ как вино;