а Я  прибыл.  Џервое  предложение было
решительно   отвергнуто   всеми  гуигнгнмами,  когда-либо  видевшими  менЯ и
разговаривавшими   со  мной,  на  том  основании,  что,  обладаЯ  некоторыми
зачатками  разума  и  природной порочностью этих животных, Я вполне способен
сманить еху в покрытую лесом горную часть страны и стаЯми приводить их ночью
длЯ  нападениЯ на  домашний скот гуигнгнмов, что так естественно длЯ породы
прожорливой и питающей отвращение к труду.
     Њой  хозЯин  добавил,  что  окрестные гуигнгнмы ежедневно побуждают его
привести в исполнение увещание собраниЯ и он не может больше откладывать. Ћн
сомневалсЯ,  чтобы  Я  был  в силах доплыть до какой-нибудь другой страны, и
выражал поэтому желание, чтобы Я соорудил себе повозку, вроде тех, что Я ему
описывал,  на  которой мог бы ехать по морю; в этой работе мне окажут помощь
как  его  собственные  слуги,  так  и слуги его соседей. —то же касаетсЯ его
самого, заключил свою речь хозЯин, то он был бы согласен держать менЯ у себЯ
на службе всю мою жизнь, ибо он находит, что Я излечилсЯ от некоторых дурных
привычек  и  наклонностей, всЯчески стараЯсь подражать гуигнгнмам, насколько
это по силам моей низменной природе.
     џ должен обратить  внимание  читателЯ, что постановлениЯ генерального
собраниЯ  этой страны называютсЯ здесь "гнглоайн", что в буквальном переводе
обозначает  "увещание",  ибо  гуигнгнмы  не понимают, каким образом разумное
существо  можно  принудить  к  чему-нибудь;  можно  только  советовать ему,
увещевать его; и кто не повинуетсЯ разуму, тот не вправе притЯзать на звание
разумного существа.
     ђечь  его милости крайне менЯ огорчила и повергла в полное отчаЯние; не
будучи в силах вынести постигшее менЯ горе, Я упал в обморок у ног хозЯина,
который  подумал,  что Я  умер,  как он призналсЯ мне, когда Я очнулсЯ (ибо
гуигнгнмы не подвержены таким слабостЯм). џ отвечал еле слышным голосом, что
смерть была  бы длЯ менЯ слишком большим счастьем; что, хотЯ Я нисколько не
осуждаю  увещание  собраниЯ  и настойчивость  его  друзей,  все же, как мне
кажетсЯ,  по  слабому  моему  и порочному разумению, решение могло бы быть и
менее  суровым,  оставаЯсь совместимым с разумом; что Я не мог бы проплыть и
лиги, между тем как до ближайшего материка или острова, вероЯтно, больше ста
лиг;  что многих материалов, необходимых длЯ сооружениЯ маленького судна, на
котором  Я  мог бы отправитьсЯ в путь, вовсе нет в этой стране; но что Я все
же  сделаю  попытку  в знак  повиновениЯ  и благодарности его милости, хотЯ
считаю предприЯтие  безнадежным  и,  следовательно,  смотрю  на себЯ как на
человека,   обреченного  гибели;  что  перспектива  верной  смерти  ЯвлЯетсЯ
наименьшим  из зол,  которым  Я подвергаюсь, ибо - если даже допустить, что
каким-либо  чудом  мне удастсЯ  спасти  свою  жизнь  - каким образом могу Я
примиритьсЯ  с мыслью проводить  дни свои среди еху и снова впасть в свои
старые  пороки,   не  имеЯ  перед  глазами  примеров, наставлЯющих  менЯ и
удерживающих  на путЯх добродетели. Ћднако Я прекрасно знаю, что все решениЯ
мудрых гуигнгнмов  покоЯтсЯ  на очень прочных основаниЯх, и не мне, жалкому
еху,  поколебать  их  своими доводами; поэтому, выразив хозЯину мою нижайшую
благодарность  за  предложение дать  мне в помощь своих слуг при сооружении
судна  и  испросив достаточное времЯ длЯ такой трудной работы, Я сказал ему,
что  постараюсь  сохранить  постылую  жизнь,  и если возвращусь в Ђнглию, то
питаю надежду   принести   пользу   своим   соотечественникам,   восхвалЯЯ
достославных   гуигнгнмов   и  выставлЯЯ  их  добродетели  как образец  длЯ
подражаниЯ человеческого рода.
     …го  милость  в немногих словах очень любезно ответил мне и предоставил
два   месЯца   на   постройку  лодки;  он  приказал  гнедому  лошаку,  моему
товарищу-слуге (ибо на столь далеком расстоЯнии Я вправе называть его так),
исполнЯть  мои распорЯжениЯ,  так  как  Я сказал хозЯину, что помощи одного
работника мне будет достаточно и Я знаю, что гнедой очень расположен ко мне.
     џ начал с того, что отправилсЯ с ним на берег, где мой взбунтовавшийсЯ
экипаж приказал  мне  высадитьсЯ. џ взошел на холм и, осмотрев кругом море,
как  будто  заметил  на  северо-востоке  небольшой  остров;  Я вынул  тогда
подзорную  трубу  и  мог  Ясно различить  его;  по  моим предположениЯм, он
находилсЯ на расстоЯнии около пЯти лиг. Ћднако длЯ гнедого остров был просто
синеватым облаком: не имеЯ никакого понЯтиЯ о существовании других стран, он
не  мог  различать  отдаленные предметы на море с таким искусством, как мы,
люди, так много общающиесЯ с этой стихией.
     Ћткрыв  остров,  Я не делал дальнейших изысканий и решил, что он будет,
если  возможно,  первым пристанищем в моем изгнании, предоставлЯЯ дальнейшее
судьбе.
     џ вернулсЯ домой и, посоветовавшись с гнедым лошаком, отправилсЯ с ним
в  близлежащую рощу,  где Я своим ножом, а он острым кремнем, очень искусно
прикрепленным  по  тамошнему  способу  к деревЯнной рукоЯтке, нарезали много
дубовых  веток толщиной с обыкновенную палку и несколько более крупных. Ќо Я
не  буду  утомлЯть читателЯ подробным описанием моих работ; достаточно будет
сказать,  что  в течение шести недель с помощью гнедого лошака, выполнившего
более  тЯжелую часть работы, Я соорудил нечто вроде индейской пироги, только
гораздо более крупных размеров, и покрыл ее шкурами еху, крепко сшитыми одна
с другой пеньковыми нитками моего собственного изготовлениЯ. Џарус точно так
же  Я  сделал  из  шкур  упомЯнутых  животных, выбрав длЯ  этого  те,  что
принадлежали  самым  молодым  из  них, так как шкуры старых еху были слишком
грубыми  и  толстыми;  Я заготовил также четыре весла, сделал запас вареного
мЯса  кроликов и домашней птицы и взЯл с собой два сосуда - один наполненный
молоком, а другой - пресной водой.
     џ испытал  свою  пирогу  в  большом  пруду  подле дома моего хозЯина и
исправил  все  обнаружившиесЯ в ней изъЯны, замазав щели жиром еху и приведЯ
ее  в  такое состоЯние, чтобы она могла вынести менЯ и мой груз. ‘делав все,
что  было  в  моих  силах, Я погрузил лодку на телегу, и она очень осторожно
была  отвезена еху  на  морской берег, под наблюдением гнедого лошака и еще
одного слуги.
     Љогда  все  было  готово  и  наступил  день отъезда, Я простилсЯ с моим
хозЯином, его супругой и всем семейством; глаза мои были наполнены слезами и
сердце изнывало от горЯ. Ќо его милость, отчасти из любопытства, а отчасти,
может  быть,  из  доброжелательства  (если  только  Я вправе сказать так без
тщеславиЯ),  пожелал  увидеть менЯ в моей пироге и попросил нескольких своих
соседей  сопровождать  его.  Ћколо  часа  мне  пришлось  подождать  прилива;
заметив,  что ветер очень благоприЯтно дует по направлению к острову, куда Я
решил  держать путь,  Я  вторично  простилсЯ  с  моим хозЯином; но когда Я
собиралсЯ  пасть  ниц, чтобы  поцеловать  его копыто, он оказал мне честь,
осторожно поднЯв его к моим губам. Њне известны нападки, которым Я подвергсЯ
за упоминание этой подробности. Њоим клеветникам угодно считать невероЯтным,
чтобы столь знатнаЯ особа снизошла до оказаниЯ подобного благоволениЯ такому
ничтожному   существу, как  Я.  Њне  памЯтна  также  наклонность  некоторых
путешественников хвастатьсЯ оказанными им необыкновенными милостЯми. Ќо если
бы  эти критики были больше знакомы с благородством и учтивостью гуигнгнмов,
они скоро переменили бы свое мнение.
     ‡асвидетельствовав  свое  почтение остальным гуигнгнмам, сопровождавшим
его милость, Я сел в пирогу и отчалил от берега.


        ѓ‹Ђ‚Ђ XI

     Ћпасное путешествие автора. Ћн прибывает в Ќовую ѓолландию, рассчитываЯ
поселитьсЯ там. Ћдин из туземцев ранит его стрелой из лука. …го схватывают и
насильно  сажают  на  португальский  корабль. Ћчень любезное обращение с ним
капитана. Ђвтор возвращаетсЯ в Ђнглию

     џ начал  это  безнадежное путешествие 15 февралЯ 1714/15 года в девЯть
часов  утра[153].  ‚етер  был  попутный;  тем не менее сначала Я пользовалсЯ
только веслами;  но,  рассудив, что греблЯ скоро менЯ утомит, а ветер может
изменитьсЯ,  Я отважилсЯ поставить свой маленький парус; таким образом, при
содействии  отлива, Я шел, по моим предположениЯм, со скоростью полутора лиг
в  час. Њой хозЯин и его друзьЯ оставались на берегу, пока Я совсем почти не
скрылсЯ из виду; и до менЯ часто доносились возгласы гнедого лошака (который
всегда любил  менЯ):  "гнуй илла ниха мэйджах еху" (береги себЯ хорошенько,
милый еху).
     Ќамерением  моим  было  открыть, если удастсЯ, какой-нибудь необитаемый
островок, где бы Я мог добывать средства к существованию собственным трудом;
подобнаЯ  жизнь  больше  прельщала менЯ, чем пост первого министра при самом
лощеном  европейском  дворе: столь ужасной казалась мне мысль возвратитьсЯ в
общество  еху и жить под их властью. €бо в желанном мною уединении Я мог, по
крайней   мере,  размышлЯть  о добродетелЯх  неподражаемых  гуигнгнмов,  не
подвергаЯсь опасности снова погрЯзнуть в пороках и разврате моего племени.
     —итатель, может  быть, помнит рассказ мой о том, как матросы составили
против менЯ  заговор  и заключили менЯ в капитанской каюте; как Я оставалсЯ
там  несколько недель, не знаЯ, в каком направлении мы едем, и как матросы,
высадившие  менЯ  на  берег, с клЯтвами, искренними или притворными, уверЯли
менЯ,  что  они  и сами не знают, в какой части света мы находимсЯ. Ћднако Я
считал тогда, что мы плывем градусах в десЯти к югу от мыса „оброй Ќадежды
или  под  45ь  южной  широты.  џ  заключил  об этом  на  основании случайно
подслушанных  нескольких  слов между  матросами  об  их  намерении  идти на
Њадагаскар и о том, что мы находимсЯ к юго-западу от этого острова. •отЯ это
было  простой  догадкой,  все  же  Я  решил  держать курс на восток, надеЯсь
достигнуть  юго-западных  берегов  Ќовой  ѓолландии, а может быть, желанного
мной  острова  к  западу  от этих берегов. ‚етер все времЯ был западный, и в
шесть  часов  вечера, когда, по моим расчетам, мной было пройдено на восток,
по  крайней  мере,  восемнадцать лиг, Я заметил в полумиле от себЯ маленький
островок, которого вскоре достиг.
     ќто  был  голый утес с бухточкой, размытой в нем бурЯми. Џоставив в ней
свою  пирогу,  Я  взобралсЯ  на  утес  и  Ясно различил  на  востоке землю,
тЯнувшуюсЯ  с  юга  на север. Ќочь  Я провел в пироге, а рано поутру снова
отправилсЯ  в  путь  и в  семь  часов достиг юго-восточного берега Ќовой
ѓолландии[154].  ќто  утвердило  менЯ  в  давнишнем  моем  мнении, что карты
помещают  эту  страну, по  крайней  мере, градуса на три восточнее, чем она
лежит  в действительности; много лет тому назад Я высказал это предположение
моему  уважаемому  другу мистеру ѓерману Њоллю, подкрепив его рЯдом доводов,
но он предпочел следовать мнению других авторитетов[155].
     џ не  заметил  туземцев у места, где Я высадилсЯ, и так как со мной не
было  оружиЯ,  то  не решалсЯ углублЯтьсЯ внутрь материка. Ќа берегу Я нашел
несколько  ракушек  и  съел  их  сырыми, не рискнув развести огонь из боЯзни
привлечь  к  себе  внимание  туземцев. ’ри днЯ питалсЯ Я устрицами и другими
ракушками,  чтобы сберечь надольше мою провизию; к счастью, Я нашел ручеек с
пресной водой, котораЯ сильно подкрепила менЯ.
     Ќа четвертый день, отважившись пройти немножко дальше в глубь материка,
Я  увидел  на возвышенности двадцать или тридцать туземцев, приблизительно в
пЯтистах  Ярдах от менЯ. ‚ес они - мужчины, женщины и дети - были совершенно
голые  и  сидели,  должно  быть,  около костра, насколько Я мог заключить по
густому  дыму. Ћдин из них заметил менЯ и указал другим; тогда пЯтеро мужчин
направились  ко мне, оставив женщин и детей у костра. џ со всех ног пустилсЯ
наутек к  берегу,  бросилсЯ в лодку и отчалил. „икари, увидЯ, что Я убегаю,
помчались  за  мной  и,  прежде  чем  Я успел отъехать на достаточно далекое
расстоЯние,  пустили  мне  вдогонку  стрелу, котораЯ глубоко вонзилась мне в
левое  колено (шрам от раны останетсЯ у менЯ до могилы). џ испугалсЯ, как бы
стрела не  оказалась  отравленной;  поэтому,  усиленно  заработав веслами и
оказавшись  за пределами досЯгаемости их выстрелов (день был очень тихий), Я
старательно высосал рану и кое-как перевЯзал ее.
     џ был  в нерешительности,  что  мне предпринЯть, опасаЯсь вернутьсЯ к
месту, где  Я высадилсЯ, и взЯл курс на север, причем был вынужден идти на
веслах,   потому   что ветер  был  хотЯ  и  незначительный,  но  встречный,
северо-западный. ЋсматриваЯсь кругом в поисках удобного места длЯ высадки, Я
заметил   на   северо-северо- востоке  парус,  который  с  каждой  минутой
обрисовывалсЯ  все  Явственнее; Я был в некотором сомнении, поджидать ли его
или  нет;  однако  в конце концов моЯ ненависть к породе еху превозмогла, и,
повернув  пирогу,  Я  на  парусе  и  веслах направилсЯ к югу и вошел в ту же
бухточку,  откуда  отправилсЯ  поутру, предпочитаЯ  лучше  отдатьсЯ  в руки
варваров,  чем жить  среди  европейских  еху. џ подвез свою пирогу к самому
берегу,  а  сам  спрЯталсЯ  за камнем у упомЯнутого мной ручейка с пресной
водой.
     Љорабль  подошел  к  этой бухточке на расстоЯние полулиги и отправил к
берегу шлюпку с  бочками за пресной водой (место было, по-видимому, хорошо
ему  известно);  однако  Я заметил шлюпку, лишь когда она подходила к самому
берегу,  и  было слишком поздно искать другого убежища. Џри высадке на берег
матросы  заметили  мою пирогу и, внимательно осмотрев ее, легко догадались,
что  хозЯин  ее  находитсЯ  где-нибудь недалеко.  —етверо  из них,  хорошо
вооруженные,  стали обшаривать каждую щелочку, каждый кустик и наконец нашли
менЯ,  лежащего  ничком за камнем. Ќекоторое времЯ они с удивлением смотрели
на  мой  странный  неуклюжий  нарЯд:  кафтан  из кроличьих шкурок, башмаки с
деревЯнными  подошвами и меховые чулки; нарЯд этот показал им, однако, что Я
не  туземец, так как все туземцы ходили голые. Ћдин из матросов приказал мне
по-португальски  встать  и спросил менЯ, кто Я. џ отлично его понЯл (так как
знаю  этот  Язык)  и,  поднЯвшись  на  ноги,  сказал,  что Я несчастный еху,
изгнанный  из  страны  гуигнгнмов, и умолЯю позволить мне удалитьсЯ. Њатросы
были  удивлены,  услышав  ответ на своем родном Языке, и по цвету моего лица
признали во мне европейца; но они не могли понЯть, что Я разумел под словами
"еху" и "гуигнгнмы", и в то же времЯ смеЯлись над странными интонациЯми моей
речи, напоминавшими конское ржание. ‚се времЯ Я дрожал от страха и ненависти
и  снова стал просить позволениЯ удалитьсЯ, тихонько отступаЯ по направлению
к  моей  пироге,  но  они  удержали  менЯ, пожелав узнать, из какой страны Я
родом, откуда Я прибыл, и задаваЯ множество других вопросов. џ ответил им,
что  Я родом  из Ђнглии, откуда Я уехал около пЯти лет тому назад, когда их
страна и  моЯ были в мире между собой. Џоэтому Я надеюсь, что они не будут
обращатьсЯ  со мной  враждебно,  тем более что Я не хочу им никакого зла; Я
просто бедный еху, ищущий какого- нибудь пустынного места, где бы провести
остаток моей несчастной жизни.
     Љогда  они  заговорили,  мне  показалось, что Я никогда не слышал и не
видел ничего  более противоестественного;  это  было  длЯ  менЯ  так  же
чудовищно,  как  если  бы в Ђнглии заговорили собака или корова или в стране
гуигнгнмов - еху. Џочтенные португальцы были не менее поражены моим странным
костюмом  и  чудной  манерой произношениЯ, хотЯ они прекрасно менЯ понимали.
Ћни  говорили  со  мной  очень любезно и заЯвили, что их капитан, наверное,
перевезет  менЯ  даром в ‹иссабон, откуда Я могу вернутьсЯ к себе на родину;
что  двое  матросов  отправЯтсЯ обратно на корабль уведомить капитана о том,
что  они  видели, и получить его распорЯжениЯ; а тем временем, если Я не дам
им  торжественного  обещаниЯ  не  убегать, они удержат менЯ силой. џ счел за
лучшее согласитьсЯ  с их предложением. Ћни очень любопытствовали узнать мои
приключениЯ,  но  Я  проЯвил  большую  сдержанность;  тогда  они решили, что
несчастьЯ  повредили  мой  рассудок.  —ерез  два  часа шлюпка, котораЯ ушла
нагруженнаЯ  бочками  с  пресной  водой, возвратилась с приказанием капитана
доставить  менЯ на борт. џ упал на колени и умолЯл оставить менЯ на свободе,
но  все  было  напрасно,  и матросы, свЯзав менЯ веревками, бросили в лодку,
откуда Я был перенесен на корабль и доставлен в каюту капитана.
     Љапитан  называлсЯ  Џедро де  Њендес  и  был  человек  очень учтивый и
благородный;  он  попросил  менЯ дать какие-нибудь сведениЯ о себе и пожелал
узнать, что Я хочу есть или пить, поручилсЯ, что со мной будут обращатьсЯ на
корабле,  как  с  ним  самим,  наговорил мне кучу любезностей, так что Я был
поражен, встретив такую обходительность у еху. Ћднако Я оставалсЯ молчаливым
и  угрюмым и чуть не упал в обморок от одного только запаха этого капитана и
его  матросов. Ќаконец Я попросил, чтобы мне принесли чего-нибудь поесть из
запасов, находившихсЯ в моей пироге. Ќо капитан приказал подать мне цыпленка
и  отличного  вина  и  распорЯдилсЯ,  чтобы  мне приготовили постель в очень
чистой каюте. џ  не  захотел раздеватьсЯ  и лег в постель, как был; через
полчаса,  когда по моим предположениЯм экипаж обедал, Я украдкой выскользнул
из  своей каюты и, пробравшись к борту кораблЯ, намеревалсЯ броситьсЯ в море
и  спастись  вплавь,  лишь  бы только не  оставатьсЯ среди еху. Ќо один из
матросов  помешал  мне и  доложил  о моем покушении капитану, который велел
заковать менЯ в моей каюте.
     Џосле  обеда  дон Џедро  пришел  ко  мне и  пожелал  узнать  причины,
побудившие  менЯ  решитьсЯ  на такой отчаЯнный поступок. Ћн уверил менЯ, что
его единственное желание оказать мне всЯческие услуги, какие в его силах; он
говорил  так  трогательно  и  убедительно,  что  мало- помалу Я согласилсЯ
обращатьсЯ  с  ним  как  с  животным,  наделенным малыми крупицами разума. ‚
немногих словах Я рассказал ему о своем путешествии, о бунте экипажа на моем
корабле,  о  стране,  куда  менЯ  высадили  бунтовщики,  и о моем трехлетнем
пребывании  в  ней. Љапитан принЯл мой рассказ за бред или галлюцинацию, что
менЯ  крайне  оскорбило,  так как Я совсем отучилсЯ от лжи, так свойственной
еху  во  всех  странах,  где  они  господствуют,  и позабыл об их всегдашней
склонности  относитьсЯ недоверчиво  к словам себе подобных. џ спросил его,
разве  у  него на родине существует обычай говорить то, чего нет, уверив его
при  этом,  что  Я  почти  забыл  значение  слова  "ложь" и что, проживи Я в
ѓуигнгнмии  хотЯ  бы  тысЯчу  лет,  Я  никогда бы не услышал там лжи даже от
самого последнего  слуги;  что мне совершенно безразлично, верит он мне или
нет,   однако в   благодарность   за его  любезность  Я  готов  отнестись
снисходительно к  его природной  порочности  и отвечать на все возражениЯ,
какие ему угодно будет сделать мне, так что он сам легко обнаружит истину.
     Љапитан, человек   умный,  после  множества  попыток  уличить  менЯ в
противоречии  на  какой-нибудь части  моего рассказа, в заключение составил
себе  лучшее  мнение  о моей правдивости[156]. Ќо он заЯвил, что раз Я питаю
такую  глубокую  привЯзанность к истине, то должен дать ему честное слово не
покушатьсЯ  больше  на свою жизнь во времЯ этого путешествиЯ, иначе он будет
держать менЯ под замком до самого ‹иссабона. џ дал требуемое им обещание, но
заЯвил при этом, что готов претерпеть самые тЯжкие бедствиЯ, лишь бы только
не возвращатьсЯ в общество еху.
     ‚о  времЯ нашего путешествиЯ  не  произошло  ничего замечательного. ‚
благодарность капитану  Я  иногда  уступал  его  настоЯтельным  просьбам и
соглашалсЯ   посидеть с   ним,   стараЯсь   не   обнаруживать  неприЯзни к
человеческому  роду;  все  же она часто прорывалась у менЯ, но капитан делал
вид,  что ничего не замечает. Ѓольшую же часть днЯ Я проводил в своей каюте,
чтобы  не  встречатьсЯ ни с кем из матросов. Љапитан не раз уговаривал менЯ
снЯть  мое  дикарское  одеЯние,  предлагаЯ  лучший  свой  костюм,  но  Я все
отказывалсЯ,  гнушаЯсь покрыть  себЯ  вещью,  прикасавшейсЯ  к  телу еху. џ
попросил  его  только дать мне две чистые рубашки, которые, будучи выстираны
после того как он носил их, не могли, казалось мне, особенно сильно замарать
менЯ. џ менЯл их каждый день и стирал собственноручно. Њы прибыли в ‹иссабон
15  ноЯбрЯ  1715  года. Џеред высадкой на берег капитан накинул мне на плечи
свой  плащ,  чтобы  вокруг менЯ не собралась уличнаЯ толпа. Ћн провел менЯ к
своему дому и, по настойчивой моей просьбе, поместил в самом верхнем этаже в
комнате, выходЯщей окнами во двор. џ заклинал его никому не говорить то, что
Я  сообщил  ему  о гуигнгнмах, потому что малейший намек на мое пребывание у
них  не  только  привлечет ко мне толпы любопытных, но, вероЯтно, подвергнет
даже  опасности  заключениЯ  в тюрьму или  сожжениЯ на костре по приговору
инквизиции[157].  Љапитан уговорил менЯ заказать себе новое платье, однако Я
ни  за что  не  соглашалсЯ, чтобы портной снЯл с менЯ мерку; но так как дон
Џедро  был  почти одного со мной роста, то платьЯ, сшитые длЯ него, были мне
как  раз  впору. Ћн снабдил менЯ также другими необходимыми длЯ менЯ вещами,
совершенно новыми, которые Я, впрочем, перед употреблением проветривал целые
сутки.
     Љапитан был не женат, и прислуга его состоЯла всего из трех человек, ни
одному из  которых  он  не  позволЯл прислуживать за столом; вообще все его
обращение  было  таким предупредительным,  он проЯвлЯл  столько  подлинной
человечности  и  пониманиЯ, что Я постепенно примирилсЯ с его обществом. Џод
влиЯнием его увещаний Я решил даже посмотреть в заднее окошко. Џотом Я начал
переходить  в  другую комнату, откуда выглЯнул было на улицу, но сейчас же в
испуге отшатнулсЯ.  —ерез  неделю капитан уговорил менЯ сойти вниз посидеть
у  выходной двери. ‘трах мой постепенно уменьшалсЯ, но ненависть и презрение
к людЯм как будто возрастали. Ќаконец Я набралсЯ храбрости выйти с капитаном
на улицу, но плотно затыкал при этом нос табаком или рутой.
     —ерез  десЯть  дней  по  моем  приезде  дон Џедро, которому Я рассказал
кое-что  о  своей  семье и домашних делах, заЯвил мне, что долг моей чести и
совести  требует, чтобы Я вернулсЯ на родину и жил дома с женой и детьми. Ћн
сказал,  что  в порту стоит готовый к отплытию английский корабль, и выразил
готовность  снабдить  менЯ  всем  необходимым  длЯ  дороги.  Ѓыло  бы скучно
повторЯть его доводы и мои возражениЯ. Ћн говорил, что совершенно невозможно
найти такой пустынный остров, на каком Я мечтал поселитьсЯ; в собственном же
доме Я хозЯин и могу проводить времЯ каким угодно затворником.
     ‚ конце концов Я покорилсЯ, находЯ, что ничего лучшего мне не остаетсЯ.
џ  покинул ‹иссабон 24 ноЯбрЯ на английском коммерческом корабле, но кто был
его хозЯином, Я так и не спросил. „он Џедро проводил менЯ на корабль и дал в
долг  двадцать фунтов. Ћн любезно со мной распрощалсЯ и, расставаЯсь, обнЯл
менЯ,  но  при этой  ласке  Я едва  сдержал  свое  отвращение. ‚ пути Я не
разговаривал ни с капитаном, ни с матросами и, сказавшись больным, заперсЯ у
себЯ  в  каюте.  5  декабрЯ 1715 года мы бросили Якорь в „аунсе около девЯти
часов  утра,  и  в  три  часа пополудни Я благополучно прибыл к себе домой в
ђосергайс.
     †ена и дети встретили менЯ с большим удивлением и радостью, так как они
давно  считали менЯ  погибшим; но Я должен откровенно сознатьсЯ, что вид их
наполнил  менЯ только ненавистью, отвращением и презрением, особенно когда Я
подумал  о  близкой  свЯзи,  существовавшей  между нами. €бо хотЯ со времени
моего  злополучного  изгнаниЯ  из страны гуигнгнмов Я принудил себЯ выносить
вид  еху  и  иметь  общение  с доном  Џедро  де Њендес, все же моЯ памЯть и
воображение  были  постоЯнно  наполнены  добродетелЯми и идеЯми возвышенных
гуигнгнмов.  € мысль, что благодарЯ соединению с одной из самок еху Я стал
отцом  еще  нескольких этих  животных,  наполнЯла  менЯ  величайшим стыдом,
смущением и отвращением.
     Љак  только  Я  вошел в дом, жена заключила менЯ в объЯтиЯ и поцеловала
менЯ;  за  эти годы  Я  настолько  отвык  от  прикосновениЯ  этого гнусного
животного,  что  не  выдержал  и упал в обморок, продолжавшийсЯ больше часу.
Љогда  Я пишу эти строки, прошло уже пЯть лет со времени моего возвращениЯ в
Ђнглию[158].  ‚  течение  первого  года  Я  не мог выносить вида моей жены и
детей; даже  их  запах  был  длЯ менЯ нестерпим; тем более Я не в силах был
садитьсЯ  с  ними  за  стол  в одной  комнате.  €  до сих пор они не смеют
прикасатьсЯ  к моему  хлебу  или  пить  из моей чашки, до сих пор Я не могу
позволить  им  брать  менЯ за руку. Џервые же свободные деньги Я истратил на
покупку  двух  жеребцов,  которых держу в прекрасной конюшне; после них моим
наибольшим  любимцем  ЯвлЯетсЯ конюх, так как запах, который он приносит из
конюшни,  действует  на  менЯ  самым  оживлЯющим  образом. ‹ошади достаточно
хорошо понимают  менЯ;  Я разговариваю с ними, по крайней мере, четыре часа
ежедневно.  Ћни не знают, что такое узда или седло, очень ко мне привЯзаны и
дружны между собою.


        ѓ‹Ђ‚Ђ XII

     Џравдивость  автора.  ‘  каким  намерением опубликовал он этот труд. Ћн
порицает   путешественников,   отклонЯющихсЯ  от  истины.  Ђвтор  доказывает
отсутствие  у  него  дурных  целей  при  писании  этой книги. Ћтвет на одно
возражение.  Њетод  насаждениЯ колоний.  Џохвала  родине.  Ѓесспорное право
короны  на   страны,  описанные  автором.  ’рудность  завоевать  их.  Ђвтор
окончательно расстаетсЯ с читателем; он излагает планы своего образа жизни в
будущем, дает добрые советы и заканчивает книгу

     €так,   любезный читатель,   Я дал  тебе  правдивое  описание моих
путешествий,  продолжавшихсЯ шестнадцать лет и свыше семи месЯцев, в котором
Я  заботилсЯ  не столько о прикрасах, сколько об истине. Њожет быть, подобно
другим путешественникам,  Я  мог  бы  удивить тебЯ странными и невероЯтными
рассказами,  но  Я  предпочел излагать голые факты наипростейшими способом и
слогом, ибо главным моим намерением было осведомлЯть тебЯ, а не забавлЯть.
     Ќам,  путешественникам  в далекие страны, редко посещаемые англичанами
или  другими  европейцами,  нетрудно  сочинить описание диковинных животных,
морских  и  сухопутных.  Њежду тем главнаЯ цель путешественника - просвещать
людей  и  делать  их  лучшими, совершенствовать  их  умы как дурными, так и
хорошими примерами того, что они передают касательно чужих стран.
     Ћт  всей  души  Я желал бы изданиЯ закона, который обЯзывал бы каждого
путешественника  перед получением  им разрешениЯ  на опубликование  своих
путешествий  давать перед лордом верховным канцлером клЯтву, что все, что он
собираетсЯ  печатать, есть безусловнаЯ истина по его добросовестному мнению.
’огда  публика не  вводилась  бы больше в обман, как это обыкновенно бывает
оттого,   что некоторые  писатели,  желаЯ  сделать  свои  сочинениЯ  более
занимательными,  угощают доверчивого читателЯ самой грубой ложью. ‚ юности Я
с  огромным  наслаждением  прочел  немало путешествий; но, объехав с тех пор
почти  весь  земной  шар и убедившись в несостоЯтельности множества басен на
основании  собственных наблюдений,  Я прониксЯ большим отвращением к такого
рода  чтению  и  с  негодованием  смотрю на столь бесстыдное злоупотребление
человеческим  легковерием.  €  так  как  моим  знакомым угодно было признать
скромные  мои  усилиЯ  небесполезными  длЯ  моей родины, то Я поставил своим
правилом,  которому  неуклонно следую, строжайше придерживатьсЯ истины; да у
менЯ  и  не  может  возникнуть ни  малейшего  искушениЯ  отступить от этого
правила, пока Я храню в своей памЯти наставлениЯ и пример моего благородного
хозЯина  и  других  достопочтенных гуигнгнмов, скромным слушателем которых Я
так долго имел честь состоЯть.

          Nec, si miserum Fortuna Sinonem
        Finixit, vanum etiam, mendacemque improba finget[159].

     џ отлично  знаю, что  сочинениЯ, не требующие ни таланта, ни знаний и
никаких  вообще дарований, кроме хорошей памЯти или аккуратного дневника, не
могут  особенно  прославить  их  автора.  Њне  известно  также,  что  авторы
путешествий,  подобно составителЯм словарей, погружаютсЯ в забвение тЯжестью
и  величиной тех, кто приходит им на смену и, следовательно, ложитсЯ поверх.
€ весьма вероЯтно, что путешественники, которые посетЯт впоследствии страны,
описанные  в  этом  моем  сочинении,  обнаружив мои ошибки (если только Я их
совершил)  и  прибавив много новых открытий, оттеснЯт менЯ на второй план и
сами  займут  мое  место,  так что  мир  позабудет,  что был когда-то такой
писатель.  ќто доставило  бы  мне  большое  огорчение, если бы Я писал ради
славы; но так как моей единственной заботой ЯвлЯетсЯ общественное благо, то
у  менЯ  нет  никаких  оснований испытывать разочарование. ‚ самом деле, кто
способен  читать описанные мной добродетели славных гуигнгнмов, не испытываЯ
стыда  за  свои  пороки,  особенно  если он рассматривает себЯ как разумное,
господствующее животное  своей  страны?  џ  ничего  не  скажу о тех далеких
народах,  где первенствуют еху, среди которых наименее испорченными ЯвлЯютсЯ
бробдингнежцы; соблюдать  мудрые правила поведениЯ и управлениЯ было бы длЯ
нас  большим  счастьем.  Ќо  Я не буду больше распространЯтьсЯ на эту тему и
предоставлю рассудительному читателю самому делать заключениЯ и выводы.
     Ќемалое  удовольствие  доставлЯет мне уверенность, что это произведение
не  может  встретить  никаких  упреков. ‚ самом деле, какие возражениЯ можно
сделать  писателю, который излагает одни только голые факты, имевшие место в
таких отдаленных странах, не представлЯющих длЯ нас ни малейшего интереса ни
в  торговом,  ни  в  политическом  отношении?  џ  всЯчески старалсЯ избегать
промахов,  в  которых  так  часто  справедливо упрекают авторов путешествий.
Љроме  того,  Я  не  смотрю  на  вещи с точки зрениЯ какой-нибудь партии, но
пишу  беспристрастно, без предубеждений, без зложелательства к какому-нибудь
лицу или к какой-нибудь группе лиц. џ пишу с благороднейшей целью просветить
и  наставить  человечество,  над  которым,  не нарушаЯ скромности, Я вправе
притЯзать  на некоторое превосходство благодарЯ преимуществам, приобретенным
мной  от  долгого  пребываниЯ  среди  таких нравственно совершенных существ,
как  гуигнгнмы. џ не рассчитываю ни на какие выгоды и ни на какие похвалы. џ
не  допускаю  ни одного слова, которое могло бы быть сочтено за насмешку или
причинить  малейшее оскорбление даже самым обидчивым людЯм. ’аким образом, Я
надеюсь,  что  с  полным  правом  могу объЯвить  себЯ писателем совершенно
безупречным,  у  которого  никогда  не найдут материала длЯ упражнениЯ своих
талантов  племена  возражателей,  обозревателей,  наблюдателей, порицателей,
ищеек и соглЯдатаев.
     Џризнаюсь,  что  мне нашептывали, будто мой долг английского подданного
обЯзывает  менЯ  сейчас  же  по  возвращении на родину представить одному из
министров   докладную  записку,  так  как  все земли, открытые  подданным,
принадлежат его королю. Ќо Я сомневаюсь, чтобы завоевание стран, о которых Я
говорю,   далось   нам  так  легко,  как  завоевание  ”ердинандом  Љортесом
беззащитных американцев[160]. ‹илипуты, по моему мнению, едва ли стоЯт того,
чтобы  длЯ  покорениЯ  их  снарЯжать  армию и флот, и Я не думаю, чтобы было
благоразумно  или безопасно произвести нападение на бробдингнежцев или чтобы
английскаЯ  армиЯ  хорошо  себЯ чувствовала, когда над нею покажетсЯ ‹етучий
Ћстров.  Џравда,  гуигнгнмы  как  будто не так хорошо подготовлены к войне -
искусство, которое совершенно длЯ них чуждо, особенно что касаетсЯ обращениЯ
с  огнестрельным оружием. Ћднако, будь Я министром, Я никогда не посоветовал
бы  нападать  на  них. €х  благоразумие,  единодушие, бесстрашие и любовь к
отечеству  с  избытком возместили бы все их невежество в военном искусстве.
Џредставьте   себе   двадцать тысЯч  гуигнгнмов,  врезавшихсЯ  в  середину
европейской  армии,  смешавших строй, опрокинувших  обозы,  превращающих в
котлету  лица  солдат  страшными  ударами своих задних копыт. €бо они вполне
заслуживают    характеристику,   данную   Ђвгусту:   "recalcitrat   undique
tutus"[161]. Ќо вместо предложениЯ планов завоеваниЯ этой великодушной нации
Я   предпочел бы,  чтобы  они  нашли возможность  и согласились  послать
достаточное количество своих сограждан длЯ цивилизации …вропы путем научениЯ
нас    первоосновам   чести,   справедливости,  правдивости, воздержаниЯ,
солидарности,  мужества,  целомудриЯ,  дружбы, доброжелательства и верности.
€мена  этих  добродетелей удержались еще в большинстве европейских Языков, и
их  можно встретить как у современных, так и у древних писателей. џ могу это
утверждать на основании скромных моих чтений.
     Ќо  существует  еще  и  другаЯ причина, удерживающаЯ менЯ от содействиЯ
расширению  владений  его величества открытыми мной странами. Џравду говорЯ,
менЯ  берет некоторое сомнение насчет справедливости, проЯвлЯемой государЯми
в  таких  случаЯх.  Ќапример:  бурЯ  несет  шайку  пиратов  в неизвестном им
направлении;  наконец  юнга открывает с верхушки мачты землю; пираты выходЯт
на  берег, чтобы занЯтьсЯ грабежом и разбойничеством; они находЯт безобидное
население,  оказывающее им хороший прием; дают стране новое название, именем
королЯ завладевают  ею,  водружают  гнилую  доску  или  камень  в  качестве
памЯтного  знака,  убивают две или три дюжины туземцев, насильно забирают на
корабль  несколько  человек  в качестве  образца,  возвращаютсЯ на родину и
получают   прощение.   ’ак   возникает  новаЯ  колониЯ,  приобретеннаЯ  по
божественному  праву.  Џри первой возможности туда посылают корабли; туземцы
либо  изгонЯютсЯ,  либо  истреблЯютсЯ, кнЯзей их  подвергают пыткам, чтобы
принудить их выдать свое золото; открыта полнаЯ свобода длЯ совершениЯ любых
бесчеловечных  поступков,  длЯ любого распутства,  землЯ обагрЯетсЯ кровью
своих сынов. € эта гнуснаЯ шайка мЯсников, занимающаЯсЯ столь благочестивыми
делами,   образует   современную   колонию,   отправленную  длЯ  обращениЯ в
христианство и насаждениЯ цивилизации среди дикарей-идолопоклонников.
     Ќо   это описание,   разумеетсЯ,  не  имеет  никакого  касательства к
британской  нации,  котораЯ  может служить примером длЯ всего мира благодарЯ
своей  мудрости,  заботливости и справедливости в насаждении колоний; своим
высоким духовным качествам, содействующим преуспеЯнию религии и просвещениЯ;
подбору  набожных  и способных свЯщенников длЯ распространениЯ христианства;
осмотрительности    в  заселении    своих   провинций   добропорЯдочными и
воздержанными  на  Язык  жителЯми  метрополии[162];  строжайшему  уважению к
справедливости при  замещении административных  должностей  во  всех своих
колониЯх   чиновниками  величайших  дарований,  совершенно  чуждыми  всЯкой
порочности  и  продажности;  и -  в  увенчание всего - благодарЯ назначению
бдительных  и  добродетельных губернаторов, горЯчо пекущихсЯ о благоденствии
вверенного их управлению населениЯ и блюдущих честь королЯ, своего государЯ.
     Ќо  так  как  население  описанных  мной  стран,  по-видимому, не имеет
никакого  желаниЯ  быть  завоеванным, обращенным в рабство, истребленным или
изгнанным  колонистами и так как сами эти страны не изобилуют ни золотом, ни
серебром,  ни  сахаром,  ни  табаком,  то,  по скромному  моему мнению, они
ЯвлЯютсЯ весьма мало подходЯщими объектами длЯ нашего рвениЯ, нашей доблести
и  наших интересов. Ћднако, если те, кого это ближе касаетсЯ, считают нужным
держатьсЯ другого мнениЯ, то Я готов засвидетельствовать под присЯгой, когда
Я буду призван к тому законом, что ни один европеец не посещал этих стран до
менЯ,  поскольку,  по крайней мере, можно доверЯть показаниЯм туземцев; спор
может  возникнуть лишь по отношению к двум еху, которых, по преданию, видели
много  веков  тому назад на одной горе в ѓуигнгнмии и от которых, по тому же
преданию,  произошел весь род этих гнусных скотов; эти двое еху были, должно
быть,  англичане,  как Я очень склонен подозревать на основании черт лица их
потомства,  хотЯ  и  очень обезображенных. Ќо насколько факт этот может быть
доказательным, - предоставлЯю судить знатокам колониальных законов[163].
     —то  же касаетсЯ формального завладениЯ открытыми странами именем моего
государЯ,  то  такаЯ  мысль  никогда не приходила мне в голову; да если бы и
пришла,  то,  принимаЯ во  внимание  мое  тогдашнее  положение, Я, пожалуй,
поступил  бы  благоразумно  и  предусмотрительно, отложив осуществление этой
формальности до более благоприЯтного случаЯ.
     Ћтветив,  таким  образом, на единственный упрек, который можно было бы
сделать  мне  как  путешественнику,  Я окончательно прощаюсь со всеми моими
любезными  читателЯми  и  удалЯюсь  в  свой  садик  в  ђедрифе наслаждатьсЯ
размышлениЯми, осуществлЯть  на  практике  превосходные  уроки добродетели,
преподанные  мне  гуигнгнмами, просвещать  еху  моей  семьи,  насколько эти
животные  вообще  поддаютсЯ  воспитанию, почаще смотреть на свое отражение в
зеркале  и,  таким образом, если возможно, постепенно приучить себЯ выносить
вид  человека; сокрушатьсЯ  о дикости гуигнгнмов на моей родине, но всегда
относитьсЯ  к  их  личности с уважением ради моего благородного хозЯина, его
семьи, друзей и  всего рода гуигнгнмов, на которых наши лошади имеют честь
походить  по  своему  строению,  значительно  уступаЯ им по своим умственным
способностЯм.
     ‘ прошлой недели Я начал позволЯть моей жене садитьсЯ обедать вместе со
мной  на  дальнем  конце  длинного  стола  и  отвечать (как можно короче) на
немногие  задаваемые  мной  вопросы.  ‚се  же  запах  еху по- прежнему очень
противен  мне, так  что  Я  всегда  плотно  затыкаю нос рутой, лавандой или
листовым  табаком.  €  хотЯ длЯ человека пожилого трудно отучитьсЯ от старых
привычек,  однако  Я  совсем  не  терЯю  надежды,  что через некоторое времЯ
способен  буду переносить  общество  еху-соседей  и перестану страшитьсЯ их
зубов и когтей.
     Њне  было бы  гораздо легче примиритьсЯ со всем родом еху, если бы они
довольствовались  теми пороками  и  безрассудствами,  которыми  наделила их
природа.   ЊенЯ  ничуть  не  раздражает  вид  судейского,  карманного  вора,
полковника, шута, вельможи, игрока, политика, сводника, врача, лжесвидетелЯ,
соблазнителЯ,  стрЯпчего,  предателЯ  и им подобных; существование всех их в
порЯдке вещей. Ќо когда Я вижу кучу уродств и болезней как физических, так и
духовных,  да  в  придачу  к  ним  еще гордость,  - терпение мое немедленно
истощаетсЯ;  Я никогда  не способен буду понЯть, как такое животное и такой
порок  могут  сочетатьсЯ.  “  мудрых и добродетельных гуигнгнмов, в изобилии
одаренных   всеми  совершенствами,  какие  только  могут  украшать  разумное
существо,  нет даже слова длЯ обозначениЯ этого порока; да и вообще Язык их
не  содержит  вовсе  терминов, выражающих что-нибудь дурное, кроме тех, при
помощи которых  они описывают гнусные качества тамошних еху; среди них они,
однако,  не  могли  обнаружить гордости  вследствие  недостаточного  знаниЯ
человеческой природы, как она проЯвлЯетсЯ в других странах, где это животное
занимает  господствующее  положение.  Ќо  Я  благодарЯ моему большому опыту
Ясно различал некоторые зачатки этого порока среди диких еху.
     Ћднако  гуигнгнмы,  живущие  под  властью разума, так же мало гордЯтсЯ
своими хорошими качествами, как Я горжусь тем, что у менЯ две руки; ни один
человек, находЯсь в здравом уме, не станет кичитьсЯ этим, хотЯ и будет очень
несчастен,  если  лишитсЯ  одной  из них. џ так долго останавливаюсь на этом
предмете из желаниЯ сделать, по мере моих сил, общество английских еху более
переносимым;  поэтому  Я очень прошу лиц, в какой-нибудь степени запЯтнанных
этим нелепым пороком, не отваживатьсЯ попадатьсЯ мне на глаза.


      Џђ€Њ…—ЂЌ€џ (Ђ. Ђникст)

[1] „емпиер (1652-1715)
     - английский мореплаватель, в годы между 1685-1691 побывавший в ѓвинее,
американских   колониЯх   €спании  на  побережье  ’ихого  океана,  в  Љитае,
Ђвстралии,  €ндии  и  описавший свои странствиЯ и приключениЯ в книге "Ќовое
путешествие  вокруг  света"  (1697). ‘вифт в "ЏутешествиЯх ѓулливера" иногда
пародирует его стиль.

[2] "...покойной королевы Ђнны..."
     - ‚  первом  издании,  желаЯ смЯгчить сатирическое описание придворных
нравов (см.  ч.  IV,  гл.  VI),  издатель вставил в текст хвалебные слова о
покойной   королеве   Ђнне   (1665-1714),  которую  ‘вифт,  как  он  пишет в
предисловии, отнюдь не так уважал, почему он и снЯл эту вставку Њотта.

[3] ‹орд ѓодольфин (1645-1712)
     - видный деЯтель  партии  тори, премьер-министр  в первые восемь лет
царствованиЯ  королевы Ђнны.  ‚ 1710 г. неожиданно смещен; на его должность
был  назначен  ђоберт  •арли, граф Ћксфордский, тоже принадлежавший к партии
тори. ‘вифт был лично знаком с обоими.

[4] "...власть имущие весьма зорко следЯт за прессой..."
     - ‡аконы о  цензуре  существовали в Ђнглии с XVI в. ‚о времена ‘вифта
государственный  секретарь имел право предъЯвить авторам обвинение в клевете
или  же конфисковать произведение, объЯвленное клеветническим. ќто положение
существовало до 1765 г.

[5] "...еху, управлЯющих теперь, как говорЯт, нашим стадом..."
     - …ху - люди, опустившиесЯ до скотского состоЯниЯ, описанные в IV части
"Џутешествий  ѓулливера".  ‡десь, по-видимому, дерзкий намек на ѓанноверскую
династию, воцарившуюсЯ в Ђнглии с 1714 г.

[6] ‘ми