 сомневаЯсь в том, что все написанное
об аксолотлЯх будет выдумано им.


        ЌЋ—њћ, ‹€–ЋЊ Љ‚…ђ•“
     €  были времена, когда они охотились на врагов; и называлось это леснаЯ
война.
     ЏроходЯ по  длинному гостиничному коридору,  он подумал, что, наверное,
уже поздно, и заторопилсЯ  к выходу, чтобы забрать мотоцикл из  каморки, где
знакомый  портье  разрешал  его  держать.  —асы в  ювелирной лавке  на  углу
показывали  без  десЯти  девЯть;  он  понЯл, что  приедет  даже раньше,  чем
собиралсЯ. ‚ центре города солнечный свет проникал между высотными домами, и
он  --  поскольку длЯ себЯ в своих мыслЯх у него не  было  имени  -- оседлал
мотоцикл, предвкушаЯ хорошую прогулку. Њашина тихонько жужжала под ним, а по
штанинам хлестал свежий ветер.
     Ћн   оставил   позади  зданиЯ  министерств  (розовое,  потом  белое)  и
сверкающие  витрины  магазинов  на  –ентральной  улице.  Џриближалась  самаЯ
приЯтнаЯ часть маршрута,  то, что и  называлось прогулкой:  длиннаЯ улица со
спокойным движением,  в  обрамлении  деревьев, с виллами и  садами,  которые
доходили до  самых тротуаров  с  низкими изгородЯми.  Ќемного  рассеЯнно, но
придерживаЯсь,   как  и  положено,  правой   стороны,  он  отдалсЯ  на  волю
скольжению,  легкой  зыби  молодого  днЯ.  ‚озможно,  именно  эта  невольнаЯ
расслабленность помешала ему избежать аварии. Љогда он заметил, что женщина,
стоЯвшаЯ на углу, не взглЯнув  на  светофор,  рванулась  на  проезжую часть,
обычные меры предосторожности уже не годились. ‡абираЯ резко влево, он выжал
и ручной, и  ножной тормоз, услышал  крик женщины  и, одновременно с ударом,
отключилсЯ. Љак будто внезапно заснул.
     ‚ себЯ он пришел так же резко.  —етверо  или пЯтеро парней  вытаскивали
его из-под мотоцикла.  ‚о рту было кроваво и солоно, колено саднило, а когда
его  поднЯли, он  закричал  --  настолько пронзила его  боль  в правой руке.
ѓолоса,  как будто  не  принадлежавшие тем,  кто над ним  склонилсЯ, звучали
бодро и весело. …го слегка утешили  заверениЯ, что на  перекресток он выехал
по  правилам. ЃорЯсь с  тошнотой,  поднимавшейсЯ к горлу, он  спросил о  той
женщине. Џока его, лицом  кверху,  несли до ближайшей аптеки, он узнал,  что
виновница аварии обошлась царапинами на ногах. "‚ы  ее почти и  не зацепили,
только  вот мотоцикл  на  нее опрокинулсЯ". ЊнениЯ,  рассуждениЯ,  тихонько,
спиной  заносите, полумрак  маленькой аптеки,  теперь  порЯдок, и  кто-то  в
халате дает ему глоток воды -- это придало ему сил.
     "‘кораЯ" приехала через пЯть минут, его уложили на мЯгкие носилки, и он
с удовольствием вытЯнулсЯ.  ‚ машине он  абсолютно  четко отвечал на вопросы
полицейского,  при этом понимаЯ, что пережил  сильнейший шок. ђука почти  не
болела; кровь из рассеченной  брови капала  прЯмо на лицо. Ћн в порЯдке, это
была  авариЯ,  просто  не повезло, несколько  недель  покоЯ, и  все пройдет.
Џолицейский заметил,  что и мотоцикл как будто не сильно пострадал. "…ще бы,
-- ответил он, -- Я же был снизу..." Ћба засмеЯлись, перед входом в больницу
полицейский пожал ему руку  и пожелал удачи. ’ошнота  снова подступала; пока
его на носилках везли в приемный  покой, под деревьЯми с птицами на  ветках,
он закрыл  глаза; хотелось поскорей уснуть или впасть в забытье.  Ќо ему еще
долго пришлось ждать в маленькой  комнатке, пахнущей больницей:  там на него
завели карточку, снЯли одежду и одели в плотную серую рубаху. ‘ правой рукой
обращались очень осторожно, так что  боли не было. ‘анитарки много шутили, и
если бы не спазмы  в желудке, то он бы чувствовал себЯ вполне хорошо,  почти
счастливо.
     …го отвезли  на рентген,  и  через двадцать  минут со снимком,  все еще
влажным, лежащим на груди, словно чернаЯ могильнаЯ плита, он был доставлен в
операционную. Љто-то  в белом, высокий и худой, подошел,  чтобы взглЯнуть на
снимок. Ћн  понЯл, что его перекладывают  с одних носилок на другие, женские
руки  поправили  подушку  под  головой.  ‘нова  подошел   мужчина  в  белом,
улыбнулсЯ, и  в его руке  что-то  блеснуло. Њужчина  потрепал  его по щеке и
сделал знак кому-то, стоЯщему сзади.
     ‘он  был  странный:  полный  запахов,  а  раньше  запахи ему никогда не
снились. ‘начала запах болота: слева от тропы начиналась трЯсина, из которой
никто  не  возвращалсЯ.  Ќо и этот  запах кончилсЯ:  пришел темный и  густой
аромат ночи, по которой он двигалсЯ, спасаЯсь от ацтеков. €наче  и  быть  не
могло: он прЯталсЯ от ацтеков, что  шли за ним по пЯтам,  и его единственным
шансом  на спасение было укрытьсЯ  в самой глубине сельвы, при этом не уходЯ
далеко от узкой тропы, ведомой лишь им, мо-текам.
     Ѓольше всего его пугал запах, как  будто внутри  абсолютной  реальности
сна что-то восставало против привычного хода вещей, что-то  новое вступало в
знакомую игру. "ќто запах войны", -- подумал он  и машинально  схватилсЯ  за
каменный  нож,  висевший  на   шерстЯном  поЯсе.   ‚незапно  раздалсЯ  звук,
заставивший его сжатьсЯ в комок и затаитьсЯ,  дрожа.  ‚ самом по себе страхе
ничего  странного не  было; страха  в его снах хватало  всегда. Ћн  выжидал,
укрытый  ветками кустов и  беззвездной  ночью.  ѓде-то  далеко, возможно  на
другом  берегу  большого  озера,  жгли  костры;  в  той  части неба  мерцали
красноватые  всполохи.  ‘транный  звук  не  повторЯлсЯ.  ‚озможно,  это  был
какой-нибудь  зверек,  спасавшийсЯ, как и он, от запаха войны.  Ћн  медленно
распрЯмилсЯ, принюхиваЯсь. ‚се было тихо, но страх оставалсЯ, как  оставалсЯ
и  запах -- приторное благовоние  лесной войны. Ќужно было двигатьсЯ дальше,
пробиратьсЯ, минуЯ  болото, в самое сердце сельвы. Ћн сделал несколько шагов
вслепую,  каждый раз наклонЯЯсь, чтобы ощупать твердую землю под ногами. …му
хотелось побежать,  но  совсем рЯдом колыхалась трЯсина. Џонемногу  он нашел
нужное направление. € тогда на него нахлынула волна самого страшного запаха,
и он в отчаЯнии рванулсЯ вперед.
     --  „а так  вы с  кровати свалитесь, --  сказал  сосед по палате. -- Ќе
нужно так метатьсЯ, дружище.
     Ћн  раскрыл глаза, и  был  вечер, и солнце  садилось за окнами  длинной
больничной  палаты.  ЏытаЯсь  улыбнутьсЯ  своему соседу, он почти  физически
ощущал налипшие  остатки последнего кошмарного видениЯ. ‡агипсованнаЯ праваЯ
рука  была подвешена к сложному  приспособлению из  блоков и гирек. •отелось
пить,  как  после  многокилометровой гонки, ко много  воды ему  не  дали  --
хватило только сделать  глоток и смочить губы. ‘нова накатывал жар, и он мог
бы заснуть, но он наслаждалсЯ покоем, прикрыв глаза, слушаЯ разговоры других
больных,  времЯ  от времени  отвечаЯ на вопросы.  Љ кровати  подкатили белую
тележку,  светловолосаЯ  медсестра протерла ему  спиртом  бедро и воткнула в
ногу толстую иглу, соединенную шлангом с флаконом, полным Янтарной жидкости.
Џодошел молодой  доктор,  навесил ему на здоровую  руку аппарат из металла и
кожи и снЯл какие-то показаниЯ. Ѓлизилась ночь, и новый приступ  жара  мЯгко
увлекал  его  в  то  состоЯние, где мир  видитсЯ  словно  через  театральный
бинокль,   где  все  вокруг  реально  и  хорошо  и  в  то  же  времЯ  слегка
неестественно; как будто смотришь скучный фильм, понимаешь, что на улице еще
хуже, и остаешьсЯ.
     ЏоЯвилась   чашка   чудесного   бульона   --   золотистого,   пахнущего
луком-пореем,  сельдереем, петрушкой.  Љусочек  хлеба,  вкуснее  которого не
бывало  ничего  на  свете, становилсЯ  все меньше и  меньше. ђука  совсем не
болела, и только зашитаЯ бровь времЯ  от времени взрывалась короткой горЯчей
вспышкой. Љогда окна  напротив стало  заволакивать  темно-синими пЯтнами, он
решил, что заснуть будет легко. Ѓыло немного неудобно  лежать на  спине, но,
проведЯ  Языком по сухим горЯчим губам,  он  ощутил вкус бульона и счастливо
вздохнул, отдаваЯсь на волю сна.
     ‚начале он ничего не понимал, все ощущениЯ нахлынули разом, вперемешку.
Ћн знал, что бежит в полной темноте,  хотЯ небо  над ним, наполовину укрытое
кронами деревьев,  было  светлее,  чем остальное  пространство.  "’ропа,  --
подумал он. -- џ сбилсЯ с тропы". Ќоги вЯзли в подстилке из листьев и грЯзи,
ветви кустов  на каждом шагу стегали  по груди  и ногам. ‡адыхаЯсь, понимаЯ,
несмотрЯ  на тьму и тишину,  что попал в ловушку,  он сжалсЯ  и прислушалсЯ.
‚озможно, тропа  совсем рЯдом и при первом свете  днЯ он снова ее увидит. Ќо
сейчас ничто  не поможет ее отыскать. ђука, бессознательно сжимавшаЯ рукоЯть
ножа, как скорпион из болота, вскарабкалась к амулету,  висевшему  у него на
шее. …два шевелЯ губами, он зашептал молитву маиса, ту, что приносит хорошую
погоду,  а потом  воззвал  к ‚ерховной  Џовелительнице  -- той, что наделЯет
мотеков худой и доброй судьбой.  Ќо  в то же времЯ он чувствовал, как ступни
его  все глубже погружаютсЯ в грЯзь  и ожидание  в темноте  среди  неведомых
растений становитсЯ невыносимым. ‹еснаЯ война началась еще при полной луне и
шла уже три днЯ и три ночи. …сли ему удастсЯ скрытьсЯ в глубине  сельвы и он
уйдет с тропы, когда закончатсЯ  болота, то,  быть может, охотники не пойдут
по его следу. Ћн подумал о том, что у них, наверное, уже много пленников. Ќо
дело было не  в количестве, а в свЯщенном сроке. Ћхота  будет длитьсЯ до тех
пор, пока их жрецы не дадут сигнала к возвращению. ‚сему положен свой счет и
свой предел, и он  сейчас  находилсЯ  внутри  свЯщенного срока, и  он не был
охотником.
     “слышав  крики, он  одним  рывком распрЯмилсЯ, держа  нож в руке. ‘реди
ветвей,  совсем  рЯдом,  колыхались факелы,  как  будто  небо  на  горизонте
загорелось. ‡апах войны  становилсЯ  невыносимым, и когда  первый из  врагов
прыгнул ему на шею, было  почти приЯтно всадить ему в грудь каменное острие.
’еперь  пЯтна  факелов  и  радостные  крики  были  повсюду.   Ћн  еще  успел
пронзительно закричать -- один или два раза, -- а потом кто-то сзади накинул
ему веревку на горло.
     -- ќто все жар, -- раздалсЯ голос с соседней кровати. -- Џосле операции
двенадцатиперстной кишки со мной было то же самое.
     Џо сравнению с ночью, из которой он возвращалсЯ, теплый полумрак палаты
показалсЯ ему восхитительным.  ‘вет  фиолетовой  лампы, глЯдевшей на него из
глубины  помещениЯ, обещал  защиту  от  всех  бед. ‘лышно было,  как  кто-то
покашливает, кто-то тЯжело дышит, иногда доносились тихие голоса. ‚се вокруг
излучало спокойствие и надежность,  и не было этой  погони, и не  было... Ќо
больше думать о пережитом кошмаре ему не хотелось. ‡десь было столько вещей,
достойных его  вниманиЯ. Ћн принЯлсЯ изучать  гипс  на руке и блоки, которые
так удобно  поддерживали  ее  на  весу.  Ќа ночном  столике стоЯла бутылка с
минеральной водой. Ћн  с наслаждением отхлебнул из горлышка. ’еперь  он Ясно
видел  всю  палату, тридцать кроватей,  шкафы со стеклЯнными дверцами.  †ар,
похоже, начал спадать, лицо больше  не горело. ђассеченнаЯ  бровь  почти  не
давала  о  себе  знать.  Ћн  вспомнил, как  утром выходил из  гостиницы, как
садилсЯ на мотоцикл. Љто мог подумать, что все закончитсЯ так? Ћн попробовал
восстановить  в памЯти сам момент  аварии и  разозлилсЯ  оттого,  что в этом
промежутке  времени была какаЯ-то дыра, пустота, которую никак  не удавалось
заполнить.  Њежду  столкновением  и  моментом,  когда  его  вытащили  из-под
мотоцикла, был обморок или еще что-то, где ничего  не видно. € в то же времЯ
ему казалось, что эта дыра, это ничто длилось целую вечность. Ќет, дело даже
не во времени -- скорее, пройдЯ через эту дыру, он где-то побывал, преодолел
громадное  расстоЯние.  ‘толкновение,  страшный удар  о  мостовую.  ‚  любом
случае,  выбравшись из  этого  черного колодца, он,  пока  прохожие на улице
поднимали его тело, чувствовал какое-то облегчение.  Ѓоль в  сломанной руке,
рассеченнаЯ бровь, разбитое колено -- все это было облегчением, возможностью
вернутьсЯ к свету днЯ, почувствовать  помощь и участие. € это было необычно.
Ќужно при  случае спросить об  этом доктора. ’еперь им снова завладевал сон,
его опЯть затЯгивало куда-то  вниз.  Џодушка под головой такаЯ мЯгкаЯ,  а  в
воспаленном горле -- такаЯ  приЯтнаЯ свежесть от минеральной воды. ‚озможно,
удастсЯ отдохнуть по-настоЯщему,  без этих навЯзчивых  кошмаров.  ”иолетовый
глаз лампочки мерцал все тусклее и тусклее.
     Ћн  спал на  спине и  поэтому  не  удивилсЯ, что пришел в себЯ в  таком
положении, но когда дыхание перехватило  от запаха  сырости, запаха влажного
камнЯ,  он  все  понЯл.  Ѓессмысленно  было   напрЯгать  зрение  в  попытках
оглЯдетьсЯ  --   его  окружала  полнаЯ   темнота.  •отел  приподнЯтьсЯ,   но
почувствовал, что  запЯстьЯ и щиколотки схвачены веревками. Ћн был распЯт на
полу, в  промозглом каменном мешке,  холод входил в  него сквозь  обнаженную
спину и ноги. Ћн попробовал нащупать подбородком свой амулет -- и понЯл, что
его сорвали. ’еперь надежды нет, никакаЯ молитва  не спасет его от страшного
конца.  €здали,  словно   просачиваЯсь   сквозь   камень,  доносились  удары
ритуальных барабанов. „а, его притащили  в  свЯтилище, он лежал  в  храмовой
темнице и ждал своей очереди.
     Ћн  услышал крик,  хриплый  крик, гулко отдававшийсЯ  в  стенах.  ‡атем
другой, перешедший в жалобный стон. ќто он сам  кричал в темноте; он кричал,
потому что был жив и все его тело искало  в крике защиты от того, что должно
было  случитьсЯ,  от неизбежного конца.  Ћн  подумал о  своих соплеменниках,
наполнЯвших  соседние  застенки, и  о  тех,  кто  уже  поднЯлсЯ  на  ступени
жертвенника.  Ћн  испустил  еще один  полузадушенный крик; рот его  почти не
раскрывалсЯ,  челюсти  были  плотно сжаты  и двигались страшно  медленно,  с
нескончаемым усилием, как будто сделанные из  резины. ‘крип дверных задвижек
хлестнул его  словно кнутом. ‘удорожно извиваЯсь, он попыталсЯ избавитьсЯ от
веревок,  впивавшихсЯ  в  тело.  ЏраваЯ рука  напрЯглась так, что боль стала
нестерпимой, и ему пришлось застыть неподвижно.  ђаспахнулись створки двери,
и дым от факелов  достиг  его тела раньше, чем их свет.  Џрислужники жрецов,
одетые только в ритуальные повЯзки,  смотрели на него  с  презрением.  Ѓлики
света плЯсали  на  их  потных  телах, на черных  волосах, на  украшениЯх  из
перьев. ‚еревки  исчезли;  теперь  его держали  горЯчие  руки,  твердые, как
бронза.  —етверо прислужников поднЯли его, все так  же  распростертого лицом
кверху;  он понЯл, что  его несут на руках по узкому  коридору.  ‚переди шли
факельщики,  в свете факелов были видны влажные стены и  потолок,  настолько
низкий, что несущим  приходилось наклонЯть головы. ‡а ним пришли, его несут,
--  значит,  это конец. ‹ицом кверху, в  метре от каменного потолка,  иногда
возникающего  в неЯсном свете  факелов.  Љогда  на  месте  потолка  поЯвЯтсЯ
звезды, а впереди вырастет лестница, сотрЯсаемаЯ криками и плЯской, наступит
самое страшное. Љоридор все не  кончалсЯ,  но он должен кончитьсЯ, тогда  он
ощутит запах свежести, полной звезд, но это  будет потом, шествие в  красной
полутьме бесконечно, ему  очень больно, и он не  хочет  умирать, но  что  он
может сделать, если с него сорвали амулет -- его подлинное сердце, центр его
жизни.
     Џрыжок -- и он вынырнул в больничную ночь, под ровный надежный потолок,
под защиту  мЯгкой тени.  Ћн подумал, что, наверное, кричал, но в палате все
спали. ‚ бутылке  минеральной воды на ночном столике пузырьки стали голубыми
-- такими  же, как и оконные  стекла в  палате. Ћн с шумом  выдохнул,  чтобы
очистить легкие, чтобы  отогнать видениЯ, налипшие на его веки. Љаждый  раз,
закрываЯ глаза,  он снова видел их перед собой, но в то же времЯ наслаждалсЯ
тем, что сейчас он не  спит и это бессонье надежно его  защищает, что  скоро
рассветет, и тогда  он  сможет спокойно уснуть и не будет видений, ничего не
будет...  ‚се труднее становилось  держать  глаза открытыми,  притЯжение сна
становилось   все  сильнее.  Ћн  сделал  последнее  усилие,  здоровой  рукой
потЯнулсЯ к бутылке с водой, но пальцы его ухватили только черную пустоту, а
коридор  все  продолжалсЯ, камень  за  камнем, и по  временам -- красноватые
отблески,  и  он  тихонько завыл, потому  что коридор сейчас закончитсЯ, вот
потолок  поднимаетсЯ,  словно   распахиваетсЯ   огромный   рот,  прислужники
выпрЯмлЯютсЯ  во весь рост, и  свет ущербной луны  падает  ему  на лицо,  на
глаза,  которые не хотЯт ее  видеть и безнадежно открываютсЯ  и закрываютсЯ,
пытаЯсь  прорватьсЯ  на  другую  сторону,  снова  отыскать  ровный   потолок
больницы. Ќо раз  за разом он видел только ночь  и луну, а его уже поднимали
по  лестнице,  теперь  с  запрокинутой  головой,  а  вверху  горели  костры,
поднимались в  небо  столбы  ароматного  дыма, и  он увидел  красный камень,
блестЯщий  от  пролитой крови, и ступни  ног предыдущей  жертвы -- тело  уже
уносили прочь, чтобы сбросить вниз  с северной лестницы.  Ћн  застонал  и из
последних сил зажмурилсЯ, пытаЯсь проснутьсЯ. Ќа секунду ему показалось, что
он  спассЯ, потому  что он снова  неподвижно лежал на  кровати, и  голова не
свисала. Ќо запах смерти не исчез, и, открыв  глаза, он увидел окровавленную
фигуру верховного жреца, приближавшегосЯ к нему с каменным ножом в руке. …му
удалось еще  раз закрыть глаза,  хотЯ теперь он уже  знал, что не проснетсЯ,
что он и не  спал,  потому что  чудесным  сновидением  было  все  остальное,
абсурдное,  как  и  все сновидениЯ; там он  путешествовал по странным улицам
невиданного города, там без огнЯ и дыма горели красные и желтые огоньки, там
он восседал на огромном металлическом насекомом. ‚ невероЯтной лжи этого сна
его  так же поднимали с землЯ, и  кто-то с  ножом  в руке  так же подходил к
нему, распростертому лицом  кверху, лицом кверху,  с зажмуренными глазами, в
Ярком свете огней.


        ЉЋЌ…– €ѓђ›
     Њы с  ‹етисией  и Ћландой в  жаркие дни  ходили  играть  к Ђргентинской
железной дороге, дождавшись, когда  мама  и  тетЯ ђуфь лЯгут отдохнуть после
обеда,  чтобы  улизнуть  через белую дверь.  Њама  и  тетЯ ђуфь всегда очень
уставали от мытьЯ посуды, особенно когда вытирали ее мы с Ћландой: то и дело
вспыхивали ссоры,  падали  ложки, раздавались колкости, понЯтные только  нам
четверым; атмосфера накалЯлась, а тут еще запах пригоревшего масла, истошные
вопли  •осе, потемки в кухне, -- в общем, все кончалось отчаЯнной перепалкой
и всеобщим  разладом. Ћланда -- вот кто мастерски раздувал вражду: например,
уронит только что вымытый стакан в котел с грЯзной водой или вдруг вспомнит,
как  бы между  прочим, что у  этих ‹оса длЯ всЯкой черной работы держат двух
служанок.  џ действовала иначе, предпочитаЯ  времЯ от времени  намекать тете
ђуфи, что у нее очень скоро огрубеют руки, если она будет продолжать чистить
кастрюли, вместо того  чтобы занЯтьсЯ рюмками  и  тарелками, которые  любила
мыть  мама, и  тем  легко сеЯла  в обеих глухое недовольство  друг другом. Ђ
самым последним  средством,  когда нас уж  совсем  донимали  нравоучениЯми и
семейными  преданиЯми,  было плеснуть  кипЯтком на  кота.  Ќасчет  того, что
ошпаренный кот и от холодной воды шарахаетсЯ  -- все это сказки.  ’о есть от
холодной  -- может быть,  а  от горЯчей --  никогда. Љазалось, он, наоборот,
напрашиваетсЯ,  так и ждет,  дурачок,  чтобы  на  него  опрокинули  полчашки
водички градусов под сто или чуть холоднее, наверно, все же холоднее, потому
что шерсть у него потом никогда не  вылезала. Ђ  ’роЯ  между  тем уже  вовсю
пылала, и в суматохе, венчаемой великолепным  си-бемоль тети ђуфи и мамиными
метаниЯми в поисках палки  длЯ наказаний,  Ћланда и Я успевали затерЯтьсЯ  в
крытой  галерее и  улизнуть  в одну из  дальних  комнат,  где  нас поджидала
‹етисиЯ за чтением Џонсона  дю ’еррайлЯ -- мы никогда не понимали, что она в
нем нашла.
     Ћбычно мама какое-то времЯ нас преследовала, но желание  размозжить нам
головы  проходило  у нее очень  быстро,  и  в  конце  концов  (мы  подпирали
чем-нибудь дверь  и умолЯли о прощении театральными голосами) она уставала и
уходила, перед уходом всЯкий раз повторЯЯ одну и ту же фразу:
     -- ђано или поздно окажетесь на улице, паршивки!
     Џока  что мы оказывались на железнодорожных  путЯх,  но  не раньще, чем
когда  весь  дом  затихал, и даже кот,  растЯнувшись под  лимонным  деревом,
наслаждалсЯ  сиестой,  благоухающей  и гудЯщей осами.  Њы тихонько открывали
белую  дверь,  и,  закрываЯ  ее   снаружи,  чувствовали  какое-то  волшебное
дуновение,  порыв ветра, --  это свобода  овладевала нашими  руками, ногами,
телами и увлекала нас вперед. € мы неслись, стараЯсь набрать скорость, чтобы
с  разбегу  запрыгнуть на  короткую железнодорожную насыпь,  откуда,  высоко
вознесшись над миром, молча обозревали свои владениЯ.
     ‚ладениЯ  наши  простирались до  крутого  поворота железной дороги,  ее
изгиб подходил  как раз к  нашему дому. Ќичего  особенно ценного:  спЯщие  в
доме,  рельсы в  два рЯда;  чахлаЯ, убогаЯ трава,  а в ней --  битые  камни.
‘люда,  кварц  и  полевой  шпат  --  породы, входЯщие  в состав гранита,  --
сверкают  на  солнце  в  два часа днЯ,  как  настоЯщие бриллианты.  Љогда мы
наклонЯлись  потрогать рельсы  (мы торопились,  ведь долго  оставатьсЯ здесь
было  небезопасно, даже  не  из-за  поездов,  а  потому что  домашние  могли
увидеть),  нас обдавал  жар  от камней,  а  когда  выпрЯмлЯлись --  влажный,
горЯчий ветер с  реки,  обжигавший щеки и уши. Ќам нравилось  сгибать ноги в
коленЯх, приседать, и снова вставать, и опЯть приседать, переходЯ  из одного
слоЯ  жары  в  другой,  проверЯЯ,  в  котором  из  них  больше  потеешь.  Њы
проделывали это, пока не взмокнем.  € все -- молча, глЯдЯ то на рельсы, то в
противоположную сторону, на реку, на кусочек реки цвета кофе с молоком.
     Ћбозрев  наше  королевство,  мы спускались  с насыпи, чтобы  укрытьсЯ в
скудной  тени ив, лепившихсЯ  к нашей  изгороди, оттуда была  видна та самаЯ
белаЯ  дверь. ‡десь находилась столица нашего государства, сказочный  город,
сердце нашей игры. €гру придумала ‹етисиЯ, самаЯ везучаЯ из нас троих. “ нее
было  много  привилегий. ‹етисию не заставлЯли вытирать  тарелки, заправлЯть
постель, она могла целыми днЯми читать или наклеивать картинки, а вечером ей
разрешали  посидеть  подольше, стоило только попросить,  Я  уже не  говорю о
собственной  комнате,  крепком бульоне  и прочих поблажках. Њало-помалу  она
научилась  пользоватьсЯ  своим  особым   положением,  и   с   прошлого  лета
верховодила в нашей  игре, точнее,  управлЯла королевством; по крайней мере,
мы с  Ћландой безропотно  принимали все,  что  она  говорила, и повиновались
почти  с  удовольствием.  ‚озможно, возымели  действие  долгие  наставлениЯ,
которые читала нам мама о том, как надо вести себЯ с ‹етисией, а может быть,
мы просто любили ее и поэтому нас не раздражало, что она главнаЯ.
     †аль  только, внешность  у  нее  была  совсем  не  внушительнаЯ:  самаЯ
низкорослаЯ  из всех троих  и  такаЯ тощаЯ! Ћланда  тоже была худаЯ,  да и Я
никогда больше пЯтидесЯти килограммов  не  весила,  но  худоба ‹етисии сразу
бросалась в глаза, стоило только взглЯнуть  на ее шею и уши. Њожет быть, она
казалась такой  худющей  из-за негнущегосЯ, окостеневшего  позвоночника; она
даже голову повернуть не могла,  и напоминала гладильную доску, поставленную
стоймЯ,  знаете,  такую,  как  у этих  ‹оса, обшитую  белой  материей. ‘амаЯ
настоЯщаЯ гладильнаЯ доска,  прислоненнаЯ к стене, широким  концом вверх. Ќо
это не мешало ей быть у нас главной.
     ‘амым большим удовольствием длЯ менЯ было представлЯть, что будет, если
мама  и  тетЯ ђуфь  узнают  о нашей  игре.  Ќу и скандал  разразилсЯ  бы!  €
си-бемоль, и обмороки, и  сетованиЯ на нашу неблагодарность, и это  за их-то
преданность и самопожертвование,  и призывы  самых  ужасных небесных кар  на
наши головы, самых страшных наказаний, которым  надлежало претворить наконец
в жизнь написанное нам  на роду, а на роду, как  известно, нам было написано
"оказатьсЯ на улице". ‚от это всегда ставило нас  в тупик: ведь  на улице мы
оказывались каждый день и там было не так уж и плохо.
     Џервым делом ‹етисиЯ заставлЯла нас тЯнуть жребий. Њы либо угадывали, в
каком кулаке  камушек, либо  считались до  двадцати одного,  в общем, разные
имелись способы.  Љогда  считались, то  длЯ удобства  принимали в  игру  еще
двух-трех воображаемых девочек, чтобы все было по-честному. …сли одна из них
оказывалась  двадцать  первой,  она  выбывала,  и  мы считались снова,  пока
двадцать первой  не становилась одна из нас. ’огда  мы с  Ћландой отодвигали
большой камень, под которым хранили коробку с нарЯдами. …сли,  например, при
жеребьевке везло Ћланде, то  нарЯд ей  выбирали  мы с ‹етисией. Џравила игры
предусматривали "‘татуи" и "”игуры". „лЯ фигур нарЯдов не  требовалось, зато
нужны были артистизм  и  выразительность. —тобы  показать ‡ависть, надо было
скалить  зубы, до хруста заламывать  руки или судорожно  стискивать их,  как
будто у  тебЯ  желтаЯ  лихорадка.  „лЯ  ЊилосердиЯ самое  лучшее  -- сделать
ангельское лицо,  глаза  возвести к небу и протЯгивать какую-нибудь  трЯпку,
мЯч  или ивовую ветвь воображаемому сиротке.  ‘тыд и ‘трах показывать  очень
легко;  ‡лость  же и ђевность  требуют  более тщательной подготовки.  ЌарЯды
предназначались почти исключительно длЯ статуй, -- тут было  больше простора
творчеству. —тобы  статуЯ получилась, требовалось тщательно продумать каждую
деталь костюма. Џравила  игры запрещали самой участнице выбирать себе нарЯд.
…й приходилось ваЯть свою статую  из того, что предложат  другие, это делало
игру сложнее, но и увлекательнее. Ќапример, иногда двое из нас сгозаривались
против  третьей,  несчастную нарЯжали в то, что ей и даром  было не надо;  и
тогда только от ее  изобретательности  зависело,  удастсЯ  ли  ей  сотворить
хорошую статую.  ‘ фигурами все мы обычно оказывалась  на  высоте, а вот  со
статуЯми случались полные провалы.
     ’о,  о  чем Я  рассказываю,  длилось уже Ѓог знает сколько, и вдруг все
изменилось в тот день, когда из окна проходившего  поезда нам под ноги упала
перваЯ  записка. …стественно, все  эти  статуи  и  фигуры предназначались не
только  и не столько длЯ нас самих -- нам бы это быстро надоело. Џо правилам
вытЯнувшей жребий  полагалось  выйти из  тени  ив,  встать у железнодорожной
насыпи и дожидатьсЯ  поезда, который ровно в два  часа восемь минут проходил
мимо нас  из  ’игре.  Ќа  нашем отрезке, в Џалермо,  поезда  ходЯт  довольно
быстро, так что мы не стеснЯлись демонстрировать наши статуи и фигуры. Њы не
успевали разглЯдеть  людей в окнах, но со временем все же научились  кое-что
различать и знали, что  пассажиры ждут нашего поЯвлениЯ. Ћдин седой сеньор в
очках с черепаховой оправой высовывалсЯ из окна и махал очередной статуе или
фигуре  платочком. Њальчишки,  которые возвращались из  колледжа, сидели  на
подножках и что-то весело нам кричали. Ќо были и такие, кто молчал и смотрел
на нас серьезно, без улыбки. ‘ама-то статуЯ или фигура ничего не видела, все
ее силы уходили на то, чтобы сохранЯть неподвижность, зато  остальные  двое,
спрЯтавшись  под ивами,  подробно  обсуждали  реакцию  зрителей:  успех  или
безразличие. ‡аписку  бросили в марте  из  окна второго  вагона.  Ћна  упала
совсем рЯдом с  Ћландой,  изображавшей в  тот  день ‡лословие,  а  потом  ее
отнесло  ко мне. ‹исток бумаги, сложенный  в  несколько  раз и привЯзанный к
гайке.  Њужским  довольно  корЯвым  почерком  было  написано: "‘татуи  очень
красивые. џ  во втором  вагоне, третье окно. Ђриэль Ѓ.". Џослание показалось
нам суховатым -- стоило  ради такого возитьсЯ,  привЯзывать письмо к  гайке,
кидать...  €  все-таки  мы  были  очарованы.  Ѓросили  жребий,  кому  играть
следующей, и  выпало  мне.  Ќа  другой  день никто играть не желал  --  всем
хотелось  посмотреть  на  ЂриэлЯ Ѓ., но  мы испугались, что  он  неправильно
истолкует перерыв в игре, поэтому опЯть бросили жребий,  и на сей раз выпало
‹етисии.  Њы с  Ћландой порадовались  за нее, потому что ‹етисии,  беднЯжке,
статуи  удавались  как  никому  другому.   …е  частичный  паралич  оставалсЯ
незаметным, пока она не  двигалась, и к тому  же  она  умела  сообщать своим
жестам  такое благородство! Љогда  ей доставались фигуры, она,  как правило,
выбирала ™едрость,  Ќабожность,  ‘амопожертвование или ‘амоотречение. Ђ  что
касаетсЯ статуй,  тут  она старалась  походить на ‚енеру из  нашей гостиной,
которую  тетЯ ђуфь упорно именовала ‚енерой  Ќилосской.  Њы  уж  постарались
выбрать  длЯ  ‹етисии нарЯд, который не  оставил бы ЂриэлЯ  равнодушным.  €з
куска зеленого бархата смастерили ей подобие туники, а  на  голову водрузили
венок из ивовых ветвей. Њы носили платьЯ  с короткими рукавами,  так что все
выглЯдело очень даже по-гречески. ‹етисиЯ немного  порепетировала  в тени, а
мы с  Ћландой решили,  что  тоже  покажемсЯ  и поздороваемсЯ  с  Ђриэлем  --
любезно, но с достоинством.
     ‹етисиЯ была  просто  великолепна:  она  не шелохнулась,  пока проходил
поезд. ’ак как повернуть голову ‹етисиЯ не могла, она ее запрокинула, а руки
опустила  и прижала  к телу, как будто их вовсе не было, о  зеленой тунике Я
уже  не  говорю.  ‚  общем,  вылитаЯ  ‚енера ЊилосскаЯ!  ‚  третьем окне  мы
разглЯдели  белокурого  молодого человека  со  светлыми  глазами. Ћн  широко
улыбнулсЯ, заметив, что мы с Ћландой ему машем. Њиг -- и поезд умчал его, но
даже в половине пЯтого мы все еще обсуждали, в темном он был  или в светлом,
какого  цвета у него галстук, симпатичный  он или,  наоборот,  неприЯтный. ‚
четверг, когда Я показывала “ныние,  подоспела еще одна записка:  "‚се  трое
мне  очень нравЯтсЯ. Ђриэль Ѓ.". Ќа этот раз он высунул голову и руку в окно
и весело помахал нам. Њы  сошлись на том, что  ему лет восемнадцать  (будучи
уверены,  что на самом  деле  --  не  больше  шестнадцати), и решили, что он
ежедневно  возвращаетсЯ этим поездом из своего  английского колледжа. ‚ том,
что это  именно английский  колледж, мы не сомневались  --  не могли  же  мы
принЯть в игру Ѓог знает кого. Ђриэль подходил по всем статьЯм.
     Ћланде невероЯтно везло: она выигрывала три днЯ подрЯд и превзошла себЯ
в  фигурах  ђазочарованиЯ  и  Љорысти, а  также  в труднейшей длЯ исполнениЯ
статуе Ѓалерины, простоЯв на  одной ноге  с  того самого момента,  как поезд
начал  к нам заворачивать. Ќа  следующий день  выиграла Я, а потом  еще раз.
ЋчереднаЯ записка ЂриэлЯ чуть не угодила мне в лоб, когда Я показывала “жас.
‘начала  мы ничего не  понЯли: "Љрасивее всех  самаЯ неподвижнаЯ".  ‹е-тисиЯ
сообразила  последней,  покраснела и  отошла  в  сторону,  а  мы  с  Ћландой
возмущенно переглЯнулись. ‘начала мы с ней сгорЯча решили, что Ђриэль просто
идиот,  но ведь  такого не  скажешь вслух, в  присутствии ‹етисии, при ее-то
чувствительности.  Ћна, беднаЯ,  и  так  несет тЯжелый  крест. ‘ама  она  не
проронила ни слова, но, видимо, понЯла, что записка по праву принадлежит ей,
и сохранила ее. ‚  тот день мы вернулись домой необычно молчаливые и вечером
вместе  не  играли.  ‡а столом ‹етисиЯ  была  очень весела,  у нее  радостно
блестели глаза, и мама то и дело обменивалась многозначительными взглЯдами с
тетей, словно бы призываЯ ее в свидетели. „ело в том,  что как  раз накануне
‹етисии назначили какое-то  новое лечение. ‚идимо, оно-то и подействовало на
нее таким чудесным образом.
     Џеред сном мы с  Ћландой  все  обсудили. ‚овсе не  записка  ЂриэлЯ  нас
возмутила. ‚  конце концов, мало  ли  как  все выглЯдит из  окна движущегосЯ
поезда. Ќо нам показалось, что ‹етисиЯ несколько злоупотреблЯет своим особым
положением. Ћна ведь прекрасно понимает, что ей мы никогда ничего не скажем,
знала, что в доме, где есть человек с физическим недостатком, да еще гордый,
все, и  сам больной  в первую очередь, ведут себЯ так,  как  будто  знать не
знают  ни о каком изъЯне, или, вернее, каждый делает  вид, что не знает, что
другие тоже знают. Ќо все хорошо в меру, а поведение ‹етисии за столом и то,
как она хранила эту несчастную записку,  --  это уже чересчур. ’ой ночью мне
опЯть снились  железнодорожные  кошмары: как  будто Я иду утром по огромному
полю, многократно пересеченному рельсами, и вижу вдалеке приближающиесЯ огни
локомотивов.  џ в ужасе гадаю, пройдет  ли поезд слева или справа от менЯ, а
сзади между тем надвигаетсЯ  скорый,  но  самое ужасное, что какой-нибудь из
поездов может в последний момент свернуть на другой путь и задавить менЯ. Ќо
утром Я мгновенно забыла о  своем сне, потому что ‹етисиЯ проснулась  совсем
больнаЯ  и  даже одетьсЯ  сама была не в  состоЯнии. Ќам показалось,  что ей
немного стыдно  за вчерашнее, и мы старались быть  добры к ней: сказали, что
ей от  того хуже,  что  она слишком  много ходила, и, наверно, сегоднЯ лучше
остатьсЯ в своей комнате и почитать. Ћна в ответ молчала, но к столу вышла и
на все расспросы мамы отвечала, что чувствует  себЯ уже хорошо и спина почти
не болит. Џри этом она неотрывно смотрела на нас с Ћландой.
     Ќа сей раз  жребий вытЯнула Я, но тут Ѓог знает, что на менЯ нашло, и Я
уступила свое право ‹етисии, естественно, не объЯснЯЯ почему. —то ж, если он
предпочитает ее, пусть насмотритсЯ на нее вдоволь. ‘егоднЯ выпало показывать
статую, и мы выбрали длЯ ‹етисии нарЯд попроще, чтобы не осложнЯть ей жизнь.
Ћна задумала нечто вроде китайской принцессы: стыдливо потупитьсЯ и скромно,
как это
     принЯто у китайских принцесс, сложить  ручки. Њы с Ћландой отсиживались
в тени, Ћланда вообще отвернулась, когда показалсЯ поезд, но Я-то смотрела и
понЯла, что Ђриэль никого, кроме ‹етисии, не видит. Ћн не спускал с нее глаз
до  тех  пор, пока  поезд не скрылсЯ за поворотом, а ‹етисиЯ  все продолжала
стоЯть  неподвижно и не знала, как Ђриэль на нее только что смотрел. Џравда,
когда она наконец отступила  в тень отдохнуть,  мы понЯли, что нет, все-таки
знала и что ей очень хотелось бы ходить в этом нарЯде весь день, до вечера.
     ‚ среду тЯнули жребий только мы с Ћландой,  потому что ‹етисиЯ сказала,
что, по справедливости, она должна на сегоднЯ выйти из игры. ‚ыиграла Ћланда
--  вечно ей везет, -- но очередное послание ЂриэлЯ упало около менЯ. Џервым
моим  побуждением было отдать  его ‹етисии, котораЯ  молча стоЯла  рЯдом, но
потом  Я подумала, что нельзЯ же потакать  ей во всем, и медленно развернула
сложенный  листок.  Ђриэль сообщал, что завтра сойдет на ближайшей станции и
по насыпи доберетсЯ к  нам -- поболтать.  Џочерк был ужасный,  но  последнЯЯ
фраза показалась нам прелестной: "‘ердечный привет трем статуЯм". Џодпись --
какаЯ-то закорючка, но в ней проступал характер писавшего.
     Џока мы снимали  с  Ћланды  ее нарЯд,  ‹етисиЯ несколько раз бросала на
менЯ испытующие взглЯды. џ просто прочитала им записку, и никто  из  них  ни
слова  не  проронил.  €х молчание  менЯ раздражало: в конце  концов,  Ђриэль
завтра придет, надо же все обсудить и  решить,  как себЯ вести.  …сли узнают
дома или кому-нибудь  из  этих ‹оса придет  охота шпионить, а  ведь они  так
завистливы, эти коротышки,  тогда уж точно быть скандалу. „а и  вообще,  вот
так молчать, перебираЯ нарЯды,  было  очень  неуютно.  Њы и  домой вернулись
молча, через все  ту  же белую  дверь. ’етЯ  ђуфь  попросила нас  с  Ћландой
выкупать  •осе,  кота, а сама увела  ‹етисию -- новое лечение. Ќаконец-то мы
дали себе волю. ‡автрашний визит ЂриэлЯ казалсЯ чудом, у  нас никогда еще не
было друзей-мальчиков, кузен ’ито не в счет -- малЯвка, до сих пор  играет в
солдатики  и верит в  первое причастие. Њы очень нервничали, и беднЯжке •осе
пришлось  туго. Ћланда,  будучи посмелее,  наконец  заговорила о  ‹етисии. џ
совершенно растерЯлась: с  одной стороны,  будет ужасно, если Ђриэль узнает,
но, с другой стороны, лучше бы все раскрылось, потому что это неправильно --
обременЯть других своими бедами. ѓлавное, как бы устроить так, чтобы ‹етисиЯ
не страдала, ей и так несладко, да еще это новое лечение, будь оно неладно.
     ‚ечером мама удивилась, что  мы такие тихие, вот  чудеса, мыши вам, что
ли, Языки отгрызли, потом  они  с тетей переглЯнулись, и обе решили,  что мы
натворили что-нибудь  и теперь  нас мучает совесть. ‹етисиЯ ела  очень мало,
сказала, что  плохо  себЯ чувствует, и ушла к себе  читать  "ђокамболЯ". Ћна
нехотЯ разрешила  Ћланде  проводить ее,  а Я  взЯлась за  вЯзанье,  это менЯ
всегда  успокаивает.  „важды  Я  порывалась пойти  к  ‹етисии,  все не могла
понЯть, что они там застрЯли, но вот Ћланда вернулась, с весьма значительным
видом  уселась  рЯдом  со  мной и просидела молча, пока мама и тетЯ  ђуфь не
встали из-за стола.  "Ћна не  пойдет.  Ќаписала письмо, но сказала, чтобы мы
отдали его, только  если он  несколько раз о ней спросит".  Ћттопырив карман
блузки, она  показала  мне сиреневый  конверт.  Џотом  нас позвали  вытирать
тарелки. ‚  ту ночь  мы  уснули  сразу, утомленные  переживаниЯми и купанием
•осе.
     Ќа следующее  утро  менЯ послали на  рынок за покупками и ‹етисию Я  не
видела. Ћна не покидала своей комнаты. Џеред тем  как нас позвали к столу, Я
зашла к ней на  минутку. Ћна сидела у  окна, обложеннаЯ подушками, с девЯтым
томом "ђокамболЯ".  ‚ыглЯдела она  неважно, но,  через  силу  смеЯсь,  стала
плести мне что-то о пчеле, котораЯ залетела в комнату, а наружу --  никак, а
потом  еще о том, какой  смешной сон ей приснилсЯ... џ тоже что-то  мЯмлила,
мол, как жаль, что  она не сможет пойти с нами,  но с каким трудом  давалось
мне каждое  слово! "…сли хочешь,  мы объЯсним  Ђриэлю, что ты приболела", --
предложила  Я, но она отрицательно покачала головой и снова замолчала. џ еще
уговаривала  ее  пойти, но  недолго, потом собралась  с духом и заЯвила, что
боЯтьсЯ  ей  нечего,  потому  что  настоЯщему  чувству  не  страшны  никакие
препЯтствиЯ, и  прибавила  еще  несколько ценных мыслей,  вычитанных  нами в
"‘окровищнице ћности".  €зрекать прописные  истины становилось  все труднее,
потому  что ‹етисиЯ  отвернулась к окну и, казалось,  вот-вот расплачетсЯ. ‚
конце концов Я соврала, что менЯ ждет мама. ‡автрак длилсЯ целую вечность, и
Ћланда схлопотала от тети подзатыльник за  пролитый на скатерть соус. Љак мы
вытирали  посуду -- Я уже  не  помню. џ помню все с того момента,  когда  мы
наконец оказались под  ивами  и,  счастливые, обнЯлись, не чувствуЯ  ни тени
ревности друг к  другу.  Ћланда  все  наставлЯла  менЯ, что говорить о нашей
учебе, чтобы у ЂриэлЯ сложилось  хорошее впечатление, ведь мальчики постарше
обычно презирают младших девчонок, которые только и занимаютсЯ что кройкой и
шитьем да  кулинарией. Џромчавшись мимо нас в  два часа восемь минут, Ђриэль
успел  радостно  помахать  нам  обеими  руками,  а мы  ему -- платочками  из
набивной  ткани. Њинут через двадцать мы увидели, как он идет по насыпи.  Ћн
оказалсЯ выше, чем мы думали, и был в сером.
     џ  сейчас  уже не  припомню,  о чем  мы сначала говорили.  Ћн  держалсЯ
довольно робко, даром что бросал нам записки и теперь пришел  познакомитьсЯ.
‚ел себЯ очень сдержанно и осторожно. ‘начала еще раз похвалил наши статуи и
фигуры, потом спросил,  как нас зовут  и  где же третьЯ. Ћланда сказала, что
‹етисиЯ не смогла прийти. Ћн ответил, что очень жалко, и еще, что ‹етисиЯ --
чудесное  имЯ. Џотом рассказал нам о своем  промышленном училище, которым, к
несчастью,  оказалсЯ  пресловутый  английский колледж, и  спросил, нельзЯ ли
взглЯнуть на наши нарЯды. Ћланда отодвинула  камень, и мы ему  все показали.
Џохоже,  нарЯды  его  очень  заинтересовали,  то  и  дело  он  брал  в  руки
какую-нибудь вещь и говорил: "‚от это однажды надевала ‹етисиЯ" или:  "‚от в
этом была восточнаЯ статуЯ",  вероЯтно, имеЯ в  виду китайскую принцессу. Њы
втроем сидели под  ивами, Ђриэль казалсЯ довольным, но несколько рассеЯнным.
‚идно было,  что он не уходит только из вежливости.  Љогда разговор замирал,
Ћланда кидала на  менЯ  многозначительные  взглЯды, и нам обеим  становилось
очень неловко: то ли нам поскорее  уйти, то ли пусть бы он ушел, а еще лучше
-- и вообще не приходил. € снова он спросил, не заболела ли ‹етисиЯ, и снова
Ћланда  посмотрела на менЯ и еще раз повторила, что ‹етисиЯ просто не смогла
прийти. Њне-то казалось, что давно пора сказать ему...  Ђриэль чертил веткой
в пыли какие-то геометрические фигуры, времЯ от времени посматривал на белую
дверь, и  мы догадывались,  что у него  на  уме.  ’ак что  Ћланда  поступила
совершенно  правильно,  достав  наконец  сиреневый  конверт.  Ћн  застыл  от
удивлениЯ с конвертом в руке, потом сильно покраснел.
     ’ак и стоЯл, пока мы  не  объЯснили, что письмо -- от ‹етисии. ’огда он
положил его во внутренний  карман сумки -- при нас  читать не захотел. Џосле
этого  почти  сразу   засобиралсЯ,  сказал,  что  был   очень   рад  с  нами
познакомитьсЯ, но  пожал наши руки как-то  вЯло  и неприветливо, так что  уж
лучше было поскорее распрощатьсЯ, хотЯ мы потом еще долго ни о чем думать не
могли, кроме  как о его серых глазах  и печальной улыбке. …ще мы  запомнили,
как он,  уходЯ,  сказал: "Џростите и прощайте",  дома мы  такого  никогда не
слышали,  формула  показалась нам  такой поэтичной, просто божественной. ‚се
это мы передали ‹етисии, котораЯ ждала во дворике, под лимонным деревом. ’ак
хотелось спросить ее, что же было в письме, но ведь зачем-то она  запечатала
конверт, прежде  чем  отдать его  Ћланде! ’ак  что  Я удержалась.  Њы только
рассказали ей, какой Ђриэль из себЯ и сколько раз он о ней спросил. Ќам было
очень нелегко поддерживать разговор: мы чувствовали,  что все складываетсЯ и
хорошо, и  плохо,  что  ‹етисиЯ  очень  счастлива,  и в то же  времЯ  готова
расплакатьсЯ. ‚ конце концов мы ей наврали, что нас давно ждет тетЯ ђуфь,  и
оставили