Џер ‹агерквист. “лыбка вечности

Ћцените этот текст:
Џер ‹агерквист. “лыбка вечности

---------------------------------------------------------------
Њамонова ‚.Џ. Џеревод на русский Язык, 1989
---------------------------------------------------------------

Ћднажды, где-то там, во тьме, где - они и сами не знали, сидели и
разговаривали мертвые, коротаЯ за разговором вечность.
Ќет, сказал один из них, продолжаЯ разговор, что тЯнулсЯ с незапамЯтных
времен, эти живые все же слишком самонадеЯнны. ‚оображают, что все только на
них и держитсЯ. ђазвели там у себЯ внизу суету и думают, что живут. ‚ыходЯ
по утрам из дома, радуЯсь новому дню и утренней прохладе, они спешат по
своим делам и таинственно переглЯдываютсЯ - мы-то с тобой живые, мы-то с
тобой живем. € бегут по своим делам, добрым или дурным, громоздЯ их одно на
другое, одно на другое, пока все это сооружение не рухнет, чтобы можно было
начать громоздить заново. ‘амонадеЯнные, самодовольные ничтожества - иначе
не назовешь.
Ћн сидел, озабоченно уставЯсь прЯмо перед собой. Ћн был костлЯв,
желчен, истощен.
†изнь к настоЯщему времени насчитывает несколько миллиардов мертвых,
продолжал он. Њы-то как раз и есть живые. Њы живем в тех, кто там, внизу.
†ивем неслышно. ‘тупаем бесшумно, разувшись, никто нас не слышит. “ж мы-то
не шумим, не галдим, мы скромны и молчаливы. ќто не мы гудим в паровозные
гудки, отправлЯем поезда, трезвоним по телефонам. Ќо мы-то как раз и живем.
ќто не мы строим и сносим, строим и сносим. Ќе мы ошущаем, что вот настало
утро, а вот наступил вечер. Ќо живем-то именно мы.
Ћн тЯжело перевел дух.
€менно нам дано обо всем на свете думать, все помнить, ничего не
забывать. €менно нам дано терзатьсЯ духовной жаждой, день за днем, год за
годом, тысЯчелетие за тысЯчелетием.
ЊгновениЯ тишины - они принадлежат нам. Љогда кто-то плачет - эти слезы
принадлежат нам. Љогда кто-то счастлив - радость принадлежит нам. ‚ общем,
когда происходит что-либо существенное - все это принадлежит нам. €стинно
живо лишь то, что мертво.
Ћн прервал свой монолог и, закашлЯвшись, сплюнул. ‚ытираЯ рот, он
что-то там буркнул, но что - никто не расслышал.
Ќе знаю все же, так ли уж вы правы, кротко и задумчиво возразил ему
один из собеседников. Ѓог его ведает, так ли уж мы значительны.
џ не уверен, что живые вовсе ничего не значат. …сли взглЯнуть на дело
поглубже, они, Я думаю, тоже кое-что значат. Џравда, они самым бессовестным
образом спекулируют на нас, пользуютсЯ тем, что мы сделали, очень уж при
этом восхвалЯЯ самих себЯ. Ћднако они ведь тоже вносЯт какой-то вклад, и это
малое в каждый данный момент очень даже важно, хотЯ потом и утрачивает во
многом свою цену. Ќет, Я не могу все же согласитьсЯ, что они ничего не
значат. Ѓолее того, Я осмелюсь даже утверждать, что они-то именно и живут -
в отличие от нас, умерших.
Ћни долго сидели молча, думаЯ каждый о своем.
Ќаконец костлЯвый снова заговорил. Џодперев голову иссохшей рукой,
уставЯсь во тьму (мы бы назвали это тьмой), он говорил:
ќто было очень давно, но Я помню, что жил Я у морЯ. Њне думаетсЯ , там
Я и родилсЯ и прожил всю свою жизнь. Ќо, возможно, менЯ привел туда случай,
и позже Я снова уехал. ’еперь Я уже не помню, да это и не суть важно. Љак бы
там ни было, Я помню, что жил Я у морЯ.
џ помню шуршание гальки в прозрачном прибое. Ќо прежде всего шторм, все
заглушавший, ревущий шторм, и громоздЯщиесЯ над водой тучи. € Я помню
тишину, застывшую тишину, абсолютное молчание вокруг менЯ.
Њоре - вот единственно великое там, внизу. ќто их вечность. џ жил у
морЯ. “ менЯ был дом прЯмо на берегу, с видом на морские просторы. Ќа одном
из окон стоЯл маленький, полузасохший комнатный цветок, который Я вечно
забывал поливать. Ќе знаю, почему Я его запомнил, он не играл в моей жизни
никакой роли, ведь Я жил у морЯ, € все же Я помню его совершенно отчетливо.
Њне запомнилось, что когда Я уже должен был умереть, он по-прежнему стоЯл
там, и Я еще подумал: если б мне не предстоЯло сейчас умереть, мне следовало
бы встать и полить его. џ помню также, что, когда Я лежал и смотрел на него,
Я думал: как странно, что он переживет менЯ. ЃеднЯга. Њеж тем он не играл в
моей жизни никакой роли, ведь Я жил у морЯ.
џ был весьма значительной фигурой. Ќасколько мне известно, не было в
мое времЯ человека, которого можно было бы сравнитъ или поставить рЯдом со
мной. ‚о всЯком случае, мне ничего похожего не ветречалось. „а и не было
мне, в общем-то, дела до людей. џ жил одиноко; наедине с самим собой. џ
слушал шторм и тишину, еще при жизни Я был истинно живой, мыслЯщей
личностью. ‚се истинно сущее вмещал Я в себе. € не было мне равных. Ќет, в
самом деле: насколько мне известно, не было тогда на свете человека
подобного масштаба.
џ был словно создан длЯ того, чтобы умереть. Џро других ведь этого не
скажешь. Ђ вот Я обладал истинной ценностью и истинным весом. џ был истинно
живым. Џоэтому Я спокойно мог умереть. Џросто умереть, и все.
Ћн умолк. ‘о свистом выдохнул вовдух.
€ снова заговорил, все так же серьезно:
Њне думаетсЯ, длЯ того чтобы стать мертвым, то есть приобщитьсЯ к
вечности, надо действительно что-то собой представлЯть. Ќадо стоЯть вне
жизни и над жизнью в обычном смысле этого слова, а не быть у нее в
подчинении. џ, например, как Я уже упоминал, и представлЯл собой именно
такое Явление.
‚ разговор снова вступил второй собеседник. Ћн сказал:
Ќи в коей мере не соглашаЯсь с тем, что тут было сказано, хочу
заметить, что Я в жизни тоже был личностью весьма замечательной. •ота мне
совсем не по душе говорить так о самом себе. џ был, - если и не в своих
собственных глазах, то в глазах других, - самым необыкновенным человеком из
всех, когда-либо живших на земле. Њне выпала жизнь в богатстве и славе, Я
создавал одно великое творение за другим, совершал подвиг за подвигом, что
навечно сохранЯтсЯ в памЯти людей. ‘ам Я, однако, уже забыл, что именно Я
совершал. Ћно и к лучшему: вспоминать здесь про все про это было бы слишком
мучительно. ‚едь сейчас Я вовсе не ощущаю себЯ Явлением из рЯда вон
выходЯщим. џ кажусь себе существом самым что ни на есть заурЯдным, на
редкость незначительным.
џ-то был словно создан длЯ того, чтобы жить. ‘идеть вот так вот здесь
мертвым - на это, по-моему, способен любой. Ђ вот жить, жить в полном смысле
этого слова и радоватьсЯ жизни - это под силу лишь незаурЯдной личности. џ и
был такой личностью. € Я сам, и многие другие считали просто нелепостью, что
мне придетсЯ когда-нибудь умереть. „а Я и умер как-то нелепо - несчастный
случай.
€ он тоже вздохнул и долго после того сидел молча, погруженный в свои
мысли, после чего прибавил:
Љак Я уже сказал, Я был весьма замечательной личностью. ’еперь же Я
ничем не примечателен. џ считаю, что жизнь непостижимо огромна и богата. џ
считаю, что смерть - ничто. џ люблю все живое и презираю свою нынешнюю
никчемность. Ќо, как ни странно, немного, по-моему, найдетсЯ людей, которые
бы действительно жили. •оть мне и претит говорить о самом себе, думаю, что
могу с полным правом утверждать, что в умении жить мне не было равных.
Ђ вот теперь Я мертв.
Ћн умолк. Љазалось, разговор был окончен.
Ќо тут подал голос третий. ’о был приземистый толстЯк с маленькими
глазками и выпирающим брюшком, на котором покоились его пухлые ручки. Ћн
походил на лавочника, внешность у него была добропорЯдочнаЯ, хотЯ и довольно
бесцветнаЯ. Љороткие его ножки болтались в том самом подобии тьмы. џсно
было, что, если бы он сидел на стуле, они у него не доставали бы до пола. Ћн
сказал:
•отЯ Я ровно ничего не понЯл, про что вы тут, господа хорошие,
толковали, но Я всей душой с вами с обоими согласен, во всем согласен.
„о чего же здорово было жить. „о чего же сладка и обильна была жизнь.
Љогда Я стоЯл у себЯ за прилавком, а вокруг были мои товары, и пахло кофе и
сыром, мылом и маргарином, - до чего ж прекрасна была жизнь.
‹авка моЯ была самаЯ большаЯ в городке. “ж поверьте мне, другой такой
не было. ‘тоЯла она на главной улице; все покупатели шли ко мне. €
обхождение с клиентом было у менЯ самое тонкое. ‚ общем, лучшей лавки в
нашем городке не было, можете мне поверить.
џ говорю это не потому, что хочу похвастатьсЯ, Я-то был человек самый
обычный. ‹авочник Џеттерсон - только и всего. Ќо Я благодарю ѓоспода, что
жил на свете.
Љогда пришло времЯ умирать - ох, как мне было тЯжко. џ отвернулсЯ лицом
к стене и сказал себе: все, Џеттерсон, это конец. Ќе верил Я, что там есть
что-то, считал, что это конец всему. ‡а делом мне некогда было задумыватьсЯ
о каких-то высоких вещах, и без того забот хватало. „а и кто Я был такой!
‚сего-навсего лавочник Џеттерсон, человек, каких тысЯчи. € когда, умираЯ, Я
припомнил всю свою жизнь, припомнил, как год за годом Я только и делал, что
отвешивал крупу и заворачивал селедку, то решил, что было бы очень странно,
если б за это мне было суждено бессмертие. џ сказал себе: черт его знает,
есть ли какаЯ жизнь после смерти, мне что-то не веритсЯ. Џотом Я умер.
Ђ оказалось, что есть! € Я вот сижу теперь здесь. Љак ни в чем не
бывало. Ѓудто Я по-прежнему стою за прилавком и вешаю крупу и заворачиваю
селедку. џ по-прежнему лавочник Џеттерсон.
Ћн замолк, растроганный. Џотом сказал:
•оть мне ничего не понЯтно, Я очень за все благодарен. џ жил. џ умер. џ
все-таки живу. џ очень за все это благодарен.
Ѓольше он ничего не сказал и сидел теперь, глубоко задумавшись.
Ќаступило молчание.
Ђ разговор пошел странствовать во тьме, перекидываЯсь от одной группы
мертвых к другой, все более и более отдаленной, поднимаЯсь все выше, и,
описав петлю, вновь пошел вниз. ‹ет этак через сто, если исчислЯть в
единицах земного времени, он вернулсЯ к тем, с кого началсЯ, но как бы с
другой стороны. € на этот раз им уже нечего было особенно сказать.
†елчный сказал:
Љак Я уже упоминал, Я был весьма значительной личностью. џ полагаю
также, что длЯ того, чтобы стать мертвым, то есть приобщитьсЯ к вечности,
надо действительно что-то собой представлЯть. Ќадо стоЯть вне жизни, над
жизнью в обычном смысле этого слова, а не быть у нее в подчинении. ‘о мной
так оно и было.
‚торой собеседник сказал:
џ считаю, что жизнь - это все. џ считаю, что жизнь непостижимо огромна
и богата, и понЯть величие жизни дано лишь тому, кто сам велик. Њне это было
дано. Њеж тем Я мертв.
Ђ сидевший несколько в стороне, как бы отдельно от них, лавочник лишь
добавил:
џ по-прежнему лавочник Џеттерсон.
‚се трое сидели теперь молча, думаЯ каждый о своем, а вокруг них велись
меж тем другие разговоры, всЯкий говорил о своей жизни, ничто другое его не
интересовало. Ћдин говорил:
џ расскажу о себе и своей жизни.
ЊоЯ мастерскаЯ, где Я работал с утра до вечера, расположена была на
окраине большого города, Я был слесарь по замкам, это был мое единственное
занЯтие, об этом Я и хочу рассказать. ЊаленькаЯ кузница, где Я всегда был
один, потому что не терпел рЯдом людей, находилась в самой глубине старого
сада, где росло много деревьев и много фруктов и цветов, посаженных когда-то
давным-давно уж не знаю кем. Ќо сад совсем одичал, у менЯ ведь была моЯ
кузница, до другого мне не было дела. ‘ утра и до поздней ночи стоЯл Я в
своей полутемной кузнице, делаЯ замки длЯ всех домов, в которых жили мои
сограждане. џ делал их не так, как их делают обычно, Я делал их не похожими
друг на друга, так, что каждый новый замок отличалсЯ от всех тех, что были
сделаны до него, и открыть его мог только тот, у кого был к нему ключ и кто
знал, как его надо повернуть, сначала, например, повернуть в одну сторону,
потом сунуть поглубже и повернуть в другую; или же Я придумывал какой-то
другой секрет, который раскрывал только заказчику, людей Я ненавидел, Я
запирал их друг от друга, каждого в его одиночке. Њои замки прославились, их
продавали в особом магазине, в какой-то лавке, не знаю даже, где она
находилась, Я не знал города, Я никогда не покидал своего дома, Я был занЯт
своим делом. ‚сем хотелось иметь мои замки длЯ своих домов, чтоб никто к ним
не влез, и Я работал с утра до поздней ночи, Я стоЯл склонившись над своей
работой, год за годом, всегда один, Я делал свое дело, делал замки, и деньги
у менЯ все копились и копились, замки были дорогие, люди, однако, покупали
их, Я был богат, но Я не знал своего богатства, и Я был беден. џ состарилсЯ,
поседел, пальцы у менЯ за работой стали дрожать; но Я был один, никто этого
не видел: Я стал вдумыватьсЯ над своей жизнью, вспоминаЯ себЯ прежнего, но
продолжал все-таки работать, делаЯ дрожащими пальцами свое дело. џ
рассказываю о своей жизни.
€ вот однажды утром, когда Я поднЯл голову от работы и взглЯнул в
мутное от пыли окно моей мастерской, Я увидел в просвете между деревьЯми
сада идущую по дороге юную девушку. …й могло быть лет
семнадцать-восемнадцать, она шла с непокрытой головой, волосы у нее были
светлые и сиЯли на солнце, она шла и со счастливой улыбкой поглЯдывала по
сторонам. Ћна Явилась передо мной лишь на мгновение, мелькнула и скрылась за
деревьЯми.
џ стоЯл, охваченный каким-то непонЯтным чувством. џ забыл про работу,
стоЯл и смотрел в окно, но ее там уже не было. ЋсталсЯ образ: светлые
волосы, счастливое лицо, такое юное и гладкое. Ћна казалась мне такой
родной. џ никогда ее прежде не ввдел, - Я вообще не видел людей. € все же
мне казалось, будто это моЯ дочь, уж не знаю почему. џ никогда не жил вместе
ни с одной женщиной. џ, несчастный старик, согбенный, с дрожащими руками, Я
вдруг почувствовал себЯ отцом этой девочки. ‚олосы у нее были такие
солнечно-светлые, что солнце, приласкав их, медлило с ними расстатьсЯ. џ не
знал, кто она такаЯ. џ знал только, что Я ее люблю. џ стоЯл и смотрел в
окно, ее там уже не было.
‘делав над собой усилие, взЯлсЯ Я снова за работу. ђуки дрожали сильнее
обычного. Ќикто этого не видел, только Я один. “держивать в пальцах мелкие
детали было нелегко, они так и норовили выскользнуть, но Я очень старалсЯ, Я
очень старалсЯ, чтоб все было по-прежнему. џ с силой провел рукой по губам,
чтобы унЯть дрожь в пальцах. џ сказал себе: вот еще - любовь! Ќа свете нет
ничего, достойного любви, ничего. € все встало на свои места, Я выкинул ее
из головы, Я снова занималсЯ своим делом. Ќо в последнее времЯ у менЯ стало
хуже со зрением, и Я подошел и стер пыль с окна, чтоб виднее было работать:
мне подумалось, не пройдет ли она обратно той же дорогой.
Џрошел целый день. џ упорно работал, в тот день Я сделал больше чем
обычно. € только вечером, когда свет уже угасал, она поЯвилась вновь.
џ снова ее увидел. Ћна шла и улыбалась, все солнце, что еще оставалось,
сиЯло в ее волосах. џ застыл у окна и смотрел.
Љогда она скрылась, Я крадучись выбралсЯ наружу. џ шел через сад, это
было летом, пахло цветами, Я пробиралсЯ сквозь заросли. џ вышел на дорогу,
все здесь было такое чужое, незнакомое, Я крадучись последовал за ней. џ
вошел в город, Я шел за ней на большом расстоЯнии, одна улица сменЯлась
другой, Я видел только ее. Ћна вошла в один из домов. џ осталсЯ на улице,
невдалеке. „ети начали смеЯтьсЯ надо мной, Я забыл снЯть фартук. Њедленно
побрел Я назад, к себе.
Ѓольше Я не думал о ней. џ продолжал работать как прежде. ‡а короткое
времЯ Я совсем состарилсЯ, это случилось, когда кончилось лето и наступила
осень. ‚ саду стали облетать листьЯ. € вот однажды вечером, когда Я, как
обычно, стоЯл склонившись над работой, Я почувствовал вдруг какой-то холод и
пустоту там, где сердце, менЯ зазнобило, ноги и руки стали как ледЯные. џ
отложил работу, менЯ уже всего трЯсло. џ еле стоЯл на ногах, мне казалось, Я
сейчас умру. € такой страх на менЯ напал, Я затравленно оглЯделсЯ в
полутемной комнате, освещенной лишь неверным, мигающим светом единственного
фонарЯ, за окном завывал ветер и лил дождь, разросшиесЯ деревьЯ старого сада
хлестали своими голыми ветками по стеклам, нет, Я не хотел умирать здесь, в
одиночестве, Я не хотел умирать, только не в одиночестве, только не здесь, в
этой моей одинокой конуре. џ шатаЯсь выбралсЯ в сени, толкнул дверь на
улицу. ‚етер чуть не сбил менЯ с ног, дождь хлестал в лицо. џ собрал
последние силы, Я выбралсЯ на дорогу, добралсЯ до города. Ќа улицах в такую
непогоду не было ни души, один Я. џ кое-как тащилсЯ вперед. џ тащилсЯ, еле
переставлЯЯ ноги, под дождем, в темноте. џ тащилсЯ к ее дому, Я хотел
умереть у нее, у моего дитЯти. џ не мог отыскать дом, Я блуждал и блуждал.
Ќаконец Я нашел его. џ постучал в дверь, никто не отозвалсЯ. џ стучал, никто
не отзывалсЯ. џ нащупал дрожащими пальцами замок. џ хотел умереть у моего
дитЯти, у той, кого Я любил. Ќикто не открыл.
џ кинулсЯ обратно домой. џ раздул меха, Я плавил, ковал, обтачивал. џ
делал ключи, все, какие только помнил, а их были тысЯчи, уже наспупила ночь.
џ орудовал и орудовал напильником, Я же делал это всю жизнь, тысЯчи ключей.
џ нанизал их на веревку; сгибаЯсь под их тЯжестью, Я выбралсЯ за порог. ’ут
Я подумал, с какой стати ей менЯ любить, какого-то там старика, которому
только и осталось что умереть; и Я вернулсЯ и взЯл все деньги, что у менЯ
накопились, их оказалось больше, чем Я думал, если бы Я отдал ей это, все,
что у менЯ было, она, быть может, и позволила бы мне умереть возле нее.
‘гибаЯсь под двойным грузом, Я выбралсЯ за порог.
‚етер подхватил менЯ, понес вперед. ‘овсем уже без сил оказалсЯ Я у ее
дома.
џ ощупал замок, стал пробовать ключи. Ћдин за другим, один за другом,
ни один не подходил. Ќи один не подходил. Љонечно, мешала какаЯ-то
пустЯковаЯ неточность в бородке, Я-то знал, что самой малости достаточно, Я
это знал. ‘ердце у менЯ замирало. џ дрожал на дожде и ветру, менЯ тЯнуло
опуститьсЯ на землю. †изнь моЯ подошла к концу, мне хотелось только лечь и
больше не вставать. Љак в тумане побрел Я снова по улице, стал блуждать по
городу. Ќа улицах не было ни души, Я был один как перст. џ пробовал свои
ключи у каждого дома, Я уже не желал слишком многого, Я не мечтал умереть у
моего дитЯгти, у той, которую Я любил. џ мечтал лишь о человеке, о любом,
хоть о ком-то, кто приютил бы менЯ перед смертью. џ все пробовал и пробовал,
ни один ключ не открывал. Ќа пороге чужого дома опустилсЯ Я на ступеньки, и
сердце мое перестало боротьсЯ. ’ам менЯ и нашли поутру, в обнимку со всеми
моими ключами. ‡олото пошло прахом. Њне не удалось его подарить, его просто
забрали у менЯ. Ђ ключи остались, никто на них не позарилсЯ.
‡акончив свой рассказ, он погрузилсЯ в безмолвие.
…ще один говорил:
Ќа склоне горы ютитсЯ одно очень древнее селение, там всегда солнце.
“лочки бегут там наверх, к солнцу, стены там белые, дома просто сиЯют. ’ам и
жил Я со своими братьЯми. Ћни были счастливые и добрые, а Я был злой и не
знал покоЯ, все мне чего-то не хватало. ЃратьЯ работали в поле и только к
вечеру возвращались домой. “ менЯ голова раскалывалась от боли, и не было
мира в моей душе. џ тихо лежал в своем углу и молчал. Ћни садились за стол и
ели, а Я злилсЯ на них, сам не знаю почему; потом они выходили во двор,
болтали там и пели. Ћдин играл на цитре, это было так красиво, Я лежал и
плакал. Ќет, то был не человеческий голос, то сама цитра пела, так
удивительно, так чудесно. ‘о мной они не заговаривали, Я был им противен -
почему?
џ угасал. џ таЯл с каждым днем. “ менЯ в жизни ничего не было, судьба
менЯ обделила. € однажды Я тайком подсыпал им кое-чего в еду, и они умерли.
ќто все, что Я мог еще сделать, все, что мне оставалось. ќто ничего не
изменило. „ома по-прежнему сиЯли на солнце, люди улыбались и были счастливы.
Ђ Я таЯл с каждым днем. џ угасал. ‚се это Я говорю, чтобы спросить - почему?
’ут заговорил еще один:
џ гонЯлсЯ за радостЯми жизни. џ крал их у других, чтобы присвоить себе,
Я хотел стать счастливее всех счастливых. € никак не мог насытитьсЯ; удача
сопутствовала мне, Я хватал направо и налево, Я был жаден до радостей жизни,
мне все было мало, Я столько нахватал, что никому уже, казалось, ничего не
осталось: но страна была большаЯ.
‘остарившись, Я стал задумыватьсЯ, а правильно ли Я все же поступал и
могу ли Я теперь, имеЯ все то, что имею, назвать себЯ действительно
счастливым. ‡асомневавшись, Я стал упрекать себЯ за многое, что делал в
своей жизни. € однажды Я встретил человека, которого обокрал, он еле
передвигал ноги, виц у него был больной и жалкий. ’уг Я убедилсЯ, что был
прав. Ђ то бы Я был как он. џ осознал свое счастье, которое Я украл себе. џ
был богач. “ него же ничего не было.
—ерез несколько дней после этой встречи он умер. ѓоворЯт, последние его
слова перед смертью были, как, мол, он рад, что умирает.
џ тоже довольно скоро после этого умер. ‚ стране, где мы жили, у менЯ
были обширные угодьЯ, в которых Я охотилсЯ по осени. Ћднажды утром Я
отправилсЯ на охоту один, хотЯ мне было уже чуть не восемьдесЯт. ел дождь,
в лесу пахло, как пахнет в лесу осенью. џ оступилсЯ, и ружье выстрелило.
Џоследнее, что Я помню, - Я вытер рот рукавом, рукав был влажный, Я помню
этот запах дождЯ, это было последнее, Я до сих пор его помню, и Я так
счастлив, что Я жил.
’ак они сидели и рассказывали о себе.
Ќо много было и таких, что ни разу не открыли рта, словно бы их здесь и
не было. ‘реди них был маленький, неприметный старичок, он только сидел и
слушал других. “ него было отзывчивое сердце и живой интерес к тому, что
рассказывали другие. Љогда же он думал про свою собственную жизнь, она
казалась ему настолько серенькой, какой-то даже смехотворной, что он
стеснЯлсЯ пускатьсЯ в воспоминаниЯ. ‡ато он внимательно слушал, что
рассказывали про себЯ другие, и он как бы проживал чужую жизнь, своей
собственной у него как бы и не было. •отЯ, конечно, было же что-то и у него
за душой, просто не могло не быть, что-то такое, что принадлежало только ему
и никому другому. —аше всего он внушал себе, что его личное и неповторимое и
заключаетсЯ как раз в этой его способности жить жизнью других и все
понимать, сам же он ничего собой не представлЯет. Ќо бывало, что это его
личное и неповторимое пыталось заЯвить о себе и поиному, и он чувствовал в
душе, как оно прекрасно и удивительно, но поделитьсЯ им с друтми он не мог.
Ђ хотелось бы поделитьсЯ. Ћсчастливить других. …му хотелось бы вот так же
сидеть и рассказывать о своей немудреной жизни, так же, как рассказывали
другие, про то, как ему жилось, о чем он думал, что чувствовал, пока жил. Ќо
всЯкий раз, как это уже готово было вырватьсЯ наружу, он пугалсЯ - ведь всем
прочим его существование должно было показатьсЯ до того уж никчемным, они,
наверное, сочли бы, чгго все это гроша ломаного не стоит, и стали бы
смеЯтьсЯ над ним, стали бы потешатьсЯ: а этого он не хотел, потому что длЯ
него жизнь не была никчемной или смешной, даже его собственнаЯ жизнь.
Џо-этому он только слушал других, сам же предпочитал помалкивать. ‚
рассказах других жизнь представала куда более значительной, чем та, которую
прожил он, и он понимал, что незачем ему вылезать со своим, таким мелким:
так оно все получалось красивее, и жизнь выглЯдела интересной и
многообразной, каковой и была в действительности. “ всех других были
какие-нибудь сильные, богатые переживаниЯ, у всех у них что-то расцветало и
давало плоды. Ѓыть может, сами они не всегда воспринимали это как нечто
значительное; но он-то чувствовал, знал, что это так. Џотому-то он и слушал
других и был счастлив за них. ’е, кто отзывалсЯ о жизни плохо, - нет, тем он
не верил. Ќо столько в них все же было страсти, столько глубины было в их
боли, что он и их понимал. Ћн жадно прислушивалсЯ к бурному потоку, что
шумел вдали от него. €бо сам он не пережил ничего значительного, не испытал
никаких исключительных, сильных чувств, он просто жил, тихо радуЯсь.
‚ общественной уборной под землей сидел он в своем окошечке, взимаЯ
плату. ‡а десЯть эре он выдавал лоскуток туалетной бумаги - только и всего.
‚от почему не хотел он рассказывать о своей жизни, ведь другим она должна
была показатьсЯ такой никчемной, может, даже смешной. ’ак он там и просидел
до конца своей жизни. Ћн нанЯлсЯ на это место молодым, не думаЯ задержатьсЯ
там надолго, просто чтоб иметь какое-то занЯтие, пока не обнаружитсЯ его
настоЯщее призвание. Ќо со временем он начал понимать, что это тоже
призвание, что это как раз по нему. Ђ что в этом плохого? Ћн занЯл место,
которое все равно должно было быть занЯто; не он, так кто-нибудь другой
должен был бы его занЯть. ’ак пусть это будет он. „олжность была маленькаЯ,
но он и сам был не бог весть кто. Ћбыкновенный, рЯдовой человек, а это как
раз и была должность длЯ обыкновенного, рЯдового человека. ’ак он рассудил и
прожил жизнь счастливо.
•отЯ он просиживал там у себЯ под землей с утра до вечера и редко когда
видел дневной свет, ему дано было уразуметь жизнь и полюбить ее превыше
всего. Ћн понЯл, что нет в ней ничего безобразного, напротив, все хорошо и
прекрасно. —то-то более значительно, что-то менее, но все по-своему важно: в
ней не бывает лишнего, ничего не стоЯщего, ничего, чем можно было бы
пренебречь. Ќе всему дано стать великим, что-то должно оставатьсЯ и
маленьким, просто даже на удивление мелким - хотЯ бы ради того, чтобы тем
заметнее стало другое, еще более возвысилось: ибо жизнь, конечно, богата, но
не бесконечна.
’ак сидел он и размышлЯл у себЯ под землей и многое с годами понЯл.
‹юдей он наблюдал лишь в качестве посетителей общественной уборной. €,
однако, он научилсЯ и любить, и понимать их. Ћни спускались туда к нему не
длЯ того, чтобы совершать какие-то великие подвиги, оправдываЯ высокое
предназначение человека на земле: они приходили длЯ отправлениЯ простейшей
жизненной потребности, одинаково присущей всему живому. Ќо ничего
низменного, ничего длЯ них унизительного не было в этом акте: они все равно
ЯвлЯли собой нечто великое и благородное, и он любил их. Ћсобенно любил он
определенную породу людей - тех сильных, сдержанных людей, кого, он знал,
судьба брала за горло, пытаЯсь использовать в своих целЯх. ‚ их облике было
столько невозмутимого спокойствиЯ и даже в таком месте, как это, столько
естественного достоинства, что он и сам преисполнЯлсЯ уверенности и
спокойствиЯ. Ћн мог слышать, как они отправлЯют в кабине естественную
потребность; но когда они выходили оттуда, вы, глЯдЯ на них, и думать
забывали о кабине, настолько возвышен был весь их облик. ќти люди были -
олицетвореннаЯ страсть, олицетвореннаЯ борьба за достижение единственной,
великой цели. Ѓывало, после этого он долго еще сидел и умилЯлсЯ им,
радовалсЯ, что они существуют, он вспоминал их лица, представлЯл, как они
выходЯт наверх, на солнечный свет, и со светлой верой вершат великие дела
жизни. ’аковы были его мысли о людЯх, так он их понимал. Ђ люди не баловали
его вниманием, они его едва замечали. Ћни получали из его рук туалетную
бумагу, после чего он длЯ них уже не существовал. Ѓыли такие, кого он знал в
лицо, помнил их с давних пор, они посещали его заведение год за годом, у них
сгибались спины и седели волосы, они старились вместе с ним. Ќо они его не
знали.
’еперь, пребываЯ в вечности, он по-прежнему только слушал, что говорЯт
другие, и верил им. Ћни и не догадывались о его присутствии, его все равно
что и не было. Ќо он был там, среди них, и он был счастлив. € теперь, как
это не раз бывало с ним в жизни, ему иногда страстно хотелось выговоритьсЯ,
открыть свою душу, подарить кому-нибудь накопленные им сокровища; но он
чувствовал, что все, чем он владеет, - не его, что это в большей мере, чем у
других, просто принадлежит жизни, и потому он довольствовалсЯ тем, что
слушал и копил все в себе, будто знаЯ, что рано или поздно это все равно
будет передано кому-то другому, кому-нибудь любимому.
Њногие были менее счастливы, чем он. Њногие сидели и мучились
одиночеством, тем, что они не похожи на всех прочих и что нет никого, кто
был бы как они, и потому никому не понЯть, что у них на душе. Ѓыли тут,
например, двое таких, они сидели несколько в стороне, сами по себе, других
им было не понЯть, так же как и другие не могли понЯть их. Ќе могли они
понЯть и друг друга, зато могли говорить друг с другом, каждый о себе. “
одного на правой руке не было большого пальца, таким уж он родилсЯ, и это
сделало его одиноким на всю жизнь. Ћн всегда чувствовал, что он какой-то
иной, не такой, как все, чувствовал он это и теперь. Ћн никогда не считал
себЯ каким-то изгоем, неудачником, обиженным судьбою, он жил среди людей, со
многими встречалсЯ, со многими сближалсЯ, и все же он всегда чувствовал
нечто такое, что отделЯло его от них, некую стену, сквозь которую никому
было не проникнуть, никому было ее не сломать. ‹юди могли говорить с ним,
как со всеми прочими, могли считать, что проникли к нему в душу; но они и не
догадывались, какой он на самом деле, ибо он был иной, чем они.
Ћказавшись здесь, во тьме вечности, он увидел, насколько был прав,
чувствуЯ всегда свою особость, Ясно понЯл, что особость эта была глубинной
сутью его существа: большого пальца на правой руке у него по-прежнему не
было. € он еще острее почувствовал свое полнейшее одиночество. Ћн сидел и
слушал, что говорЯт другие, но это как бы скользило мимо его сознаниЯ,
словно они говорили на другом Языке. Ћн их не понимал, и они его не
понимали, потому что у них, в отличие от него, большой палец правой руки был
на месте. Џоэтому он всецело предалсЯ скорби по поводу одиночества,
опрешившись от всего остального.
“ второго все пальцы были на месте, зато у него было черное пЯтнышко на
ногте среднего пальца. Ћно поЯвилось у него еще в детстве и так и не
исчезло. ‘ этим пЯтнышком на ногте проходил он всю жизнь, с ним состарилсЯ,
с ним и умер. Љак ни странно, многие даже не подозревали о его одиночестве,
они ничего не замечали, думали, что он такой же, как они. Џорой, думаЯ об
этом, он не мог удержатьсЯ от улыбки: он был не такой, как все человечество,
а человечество даже и не подозревало об этом. Ќо длЯ него длЯ самого то был
тЯжкий крест. Ћн перебирал людей одного за другим, но ни одного такого
больше не находилось; он надеЯлсЯ, что пЯтнышко, сделавшее его посторонним в
этой жизни, когда-нибудь исчезнет само собой, но пЯтно не исчезало.
Ћдиночество его все росло, он брел по жизни, словно странник в пустыне. Ћн
не жаловалсЯ, никто не знал о его страданиЯх, никто не знал, что он все
искал и искал хоть кого-то, пусть одного-единственного в целом мире, кто был
бы как он. ’ак он и ушел из жизни непонЯтый, никто и не подозревал о его
терзаниЯх.
‡десь, во тьме, черное пЯтнышко на ногте было ему не видно. Ќо он знал,
что оно на месте, острее, чем когда-либо, чувствовал он всю необычность
своей судьбы. ‚округ него была пустота - столь же беспредельнаЯ, что и
непроницаемаЯ тьма.
Ћба они тихо радовались, что нашли друг друга, можно было хоть
поговорить. Ќо понЯть друг друга они были не в состоЯнии. Ћни понимали, что
оба одиноки, но одному не понЯть было единочество другого. Љаждый остро
ощущал свое собственное страдание, но почувствовать страдание другого не
мог, мог лишь смутно догадыватьсЯ - так смутно видитсЯ мерцание далекого
огонька в ночи. “ одного было черное пЯтнышко на ногте, но у него не
отсутствовал большой палец на правой руке. “ другого большой палец правой
руки отсутствовал с рождениЯ, но никакого пЯтнышка ни на каком ногте у него
не было. ’ак протекала их вечность.
Ђ невдалеке от них о чем-то шептались мужчина и женщина. Ќа расстоЯнии
слов было не разобрать, слышен был только страстный шепот. Ћни любили друг
друга всю жизнь. €х все еще тЯнуло друг к другу. Њужчина говорил:
Љогда Я люблю тебЯ - Я словно бы живу пришельцем в далекой, огромной
стране, где Я не был рожден. Џередо мной деревьЯ и горы, передо мной облака
и парЯщие в небе птицы - огромнаЯ, дивнаЯ страна. џ слышу, как шумит ветер в
светлых лесах, Я слышу шум рек глубоко в долинах. џ слушаю и не могу
наслушатьсЯ. Ќо это не моЯ страна, не та, где Я родилсЯ. Љогда Я в этой,
любимой мною стране, Я тоскую по своей стране, далеко, далеко отсюда, по
той, где Я родилсЯ.
†енщина говорила: когда Я с тобой, Я счастлива.
Ќо мужчина говорил: ты никогда менЯ не понимала, ты так и не нашла пути
ко мне, а Я к тебе.
†енщина сказала: Я всегда тебЯ любила.
Ќо мужчина сказал: ты никогда не понимала, длЯ чего Я живу. џ боролсЯ и
страдал, строил и рушил. џ вечно искал, Я вечно сомневалсЯ. Ђ ты?
†енщина сказала: Я верила.
Ћн посидел молча, окинул мысленным взором всю свою жизнь, все, что
было. Џотом сказал: Я боролсЯ с жизнью.
†енщина сказала: Я жила.
Ћни умолкли, так и не разделив одиночества друг друга.
Џотом мужчина сказал: а теперь мы оба мертвы. € менЯ все еще влечет к
тебе.
†енщина сказала: а Я по-прежнему с тобой, любимый.
Ќо туг заговорил вдруг простой рабочий, сидевший как-то незаметно среди
прочих; он сказал тихо и проникновенно:
џ хочу домой.
“ менЯ был маленький домик в одном из бедных пригородных кварталов, но
мы были не бедные, у нас были две комнаты и кухнЯ, одна из комнат выходила
на солнечную сторону. „ома у нас было так уютно, везде чистота и порЯдок. Ќа
угловых столиках - белые скатерки, а на столе в той комнате, где у нас была
гостинаЯ, - большаЯ желтаЯ скатерть, которую жена сама свЯзала. Њы были
счастливы и ни о чем больше не мечтали. Љогда Я вечерами приходил домой с
фабрики - а работа у менЯ была тЯжелаЯ и неприЯтнаЯ, - Я был весь черный от
сажи, ни к чему нельзЯ было притронутьсЯ, и, прежде чем взЯть на руки
малыша, Я шел умытьсЯ и переодетьсЯ, он ведь кидалсЯ мне навстречу, стоило
мне показатьсЯ в дверЯх.
ђаньше, до того как Я приобрел дом, Я так и ходил грЯзный, и спать так
ложилсЯ, мне было все едино, на все наплевать. Ђ теперь все стало важно. Ќа
что бы Я ни взглЯнул вокруг, всЯкаЯ мелочь говорила о том, что Я счастлив.
Њы ужинали, потом сидели, не зажигаЯ света. Џрибегал малыш и взбиралсЯ ко
мне на колени. “ него была такаЯ игра: будто Я лошадь, на которой он скачет
где-то далеко-далеко в темном лесу, но лошадь в конце концов сама находит
дорогу домой. Ћн засыпал у менЯ на руках: та щечка, которой он прижималсЯ ко
мне, была теплой и румЯной. Џоэтому Я хочу домой.
Њы сидели и говорили о нем, а казалось, говорили о себе самих. “ жены
был такой певучий голос, никогда Я его не забуду. Џотом наступали сумерки. џ
помню узоры на тарелках и картину на стене, Я помню комод, и старый
коричневый диван, и игрушечный паровозик малыша на полу, поэтому Я хочу
домой.
Ћн умолк, погрузившись в грезы о своем прошедшем. Ђ в другом месте
некто еще рассказывал о своей жизни, рассказывал тем, кто находил его
рассказ занимательным. Џрожил он недолго, да и стоило ли ему жить долго. Љак
выЯснЯетсЯ, врЯд ли. Ћн приводит множество подробностей, поэтому рассказ его
выглЯдит вполне достоверным, чувствуетсЯ, что он не раз уже перебирал все в
уме. Ќеторопливо ведет он свою речь:
Љак-то вечером подъезжаю Я к старой мельнице в лесу. …ще не поздно, в
воздухе такаЯ свежесть, все будто только пробудилось ото сна. Љосые лучи
солнца пронизывают листву, птицы еще поют, кажетсЯ, это не вечер, а утро.
’рава всЯ мокраЯ от росы, она увлажнЯет копыта моей лошади, весна в разгаре.
Џахнет землей и травой.
„орога, которой Я еду, ведет, похоже, через усадьбу мельника. Џоэтому Я
въезжаю в вороту с намерением, не задерживаЯсь, ехать дальше. ‡а воротами,
однако, все так красиво и необычно, что Я невольно натЯгиваю поводьЯ,
осматриваюсь. ‘о всех четырех сторон двор замыкают белые надворные постройки
- они как бы припудрены мучной пылью, что клубитсЯ обычно над мельничными
жерновами и над мешками, когда их грузЯт в телеги. ‚се пространство двора
тоже белым-бело от мучной пыли, лошадь это тревожит, и она роет копытом
землю, откидываЯ черные комьЯ. Њне же все это кажетсЯ очаровательным. Џросто
идиллиЯ. ќто совсем особый, надежно отгороженный от внешней жизни мирок,
такой уютно-патриархальный и в то же времЯ такой могуче-изобильный, что
невольно проникаешьсЯ уважением. ЏрЯмо перед мельницей стоит стараЯ повозка,
ободьев на передних колесах у нее нету, деревЯнные спицы совсем почти
сгнили, и кажетсЯ, что повозка опустилась на колени. ‘ама же мельница -
мощное сооружение, широкое и основательное, вход туда - довольно высоко от
земли и похож на люк. Џока Я сижу на лошади, разглЯдываЯ все вокруг, люк
этот отворЯетсЯ и оттуда, из темноты, поЯвлЯетсЯ мельник, а за ним и его
мельничиха. џ сразу понЯл, что это мельник и его жена. Њельник - крепкий,
черноволосый мужчина в белой от муки одежде, но с руками промасленными и
грЯзными, как у механика: будто он имеет дело с какой-нибудь машиной. ‡ато
жена его, которой на вид можно дать лет сорок - пЯтьдесЯт, тучна и
добродушна - напоминает крупное, откормленное домашнее животное, которое,
впрочем, не откажетсЯ и от лишнего лакомого кусочка. ѓруди у нее как два
пышных караваЯ хлеба, они смотрЯт прЯмо на менЯ, а между ними и животом
покоЯтсЯ заплывшие жиром руки. Ћна глЯдит на менЯ приветливыми, круглыми
глазами, лишенными бровей, и пытаетсЯ кивнуть головой, утопающей в складках
жирной шеи. џ с готовностью откликаюсь, изображаЯ бравого всадника, целый
день гонЯвшего верхом по лесным дорогам. Ћдин вид этой гостеприимной усадьбы
уже поднЯл мое настроение. џ говорю им, как приЯтно Я поражен, обнаружив в
лесной глуши такой милый укромный уголок, Я, мол, просто очарован. Њельник
молчит, уставившись куда-то поверх моей головы. ‡ато супруга его сладко
улыбаетсЯ и согласно кивает: да, да, здесь и впрЯмь очень славно. Ђ Я
заливаюсь соловьем, нахваливаЯ этот уютный уголок, как, мол, здесь чисто и
опрЯтно, какие чистые занавесочки на окнах, как красив этот припудренный
мукой двор, как трогательно выгладит эта застрЯвшаЯ тут стараЯ колченогаЯ
повозка. Њельничиха так и смотрит мне в рот. Ћна стоит у входа в свою
мельницу, широко расставив ноги, и довольнаЯ ухмылка не сходит с ее гy6.
Њельник стоит как по стойке смирно.
Ќаконец она спрашивает менЯ, не хочу ли Я поглЯдеть на мельницу. Ћ,
конечно, с удовольствием. €так, Я спешиваюсь и огладываюсь в поисках
какого-нибудь крюка в стене, чтобы привЯзать лошадь. Ќо никаких крюков нет и
в помине, и тогда Я привЯзываю лошадь к той самой старой колымаге - и так
сойдет, после чего карабкаюсь наверх к мельнику и его супруге. ‡абратьсЯ
туда нелегко, так как вход довольно высоко над землей, а лестницы никакой
нет, ноги скользЯт по припорошенной мучной пылью стене. Ќо Я кое-как
забираюсь. Њельничиха стрЯхивает с менЯ пыль с несколько назойливой
заботливостью и широко улыбаетсЯ, показываЯ два больших клыка, торчащих в
глубине ее беззубого рта. Њельник нем, как могила. € вот мы идем смотреть
мельницу. †ернова приходЯт в движение. ‚ращаютсЯ они с этаким приглушенным,
сытым урчанием, не производЯ никакого шума и грома, хотЯ такие огромные и
тЯжелые. Ћни вращаютсЯ с флегматичной медлительностью, котораЯ действует
умиротворЯюще. —увствуетсЯ, что зерна там в достатке, и это приЯтное
чувство. Њука толстым слоем покрывает весь пол, ноги оставлЯют на нем
глубокие следы. Њельник стоит и глазеет. ‚ид у него, по-моему, довольно
дурацкий. ‡ато мельничиха, добраЯ душа, - сама улыбчивость. Ћна с важным
видом демонстрирует мне свое хозЯйство, говорит не закрываЯ рта и кажетсЯ
сейчас еще толще. џ обращаю внимание на углубление, разделЯющее посередине
ее обширный зад, похоже, что под юбкой у нее больше ничего нет. Ќо Я не вижу
в этом ничего смешного, мне делаетсЯ даже противно. ‚месте с тем Я не могу
не думать об этом. џ не отрываЯсь глЯжу на этот ее подрагивающий зад,
удивлЯЯсь, как же это ей не стыдно.
Ќо вот мельник открывает маленькую дверцу в глубине этого сумрачного
помещениЯ - грохот водопада врываетсЯ к нам, а сильный сквознЯк подымает
вокруг нас с мельничихой целые тучи мучной пыли. Њне не терпитсЯ пойти
посмотреть, как огромные массы воды вращают мельничное колесо. Ќо мельничиха
недовольна, она сердито кричит мужу, мол, куда это его понесло. Ћн, однако,
в этом вое и грохоте ее не слышит; Я поворачиваюсь к ней спиной и выхожу
вслед за мельником в маленькую дверцу. ‘тупаю на узкие мостки, мокрые и
скользкие, с трудом удерживаю равновесие и делаю еще несколько осторожных
шагов.
Џораженный, Я глубоко перевожу дух. ‡десь и вправду есть на что
посмотреть. Њельничное колесо с его старыми, осклизлыми лопастЯми производит
поистине дьЯвольскую музыку, извлекаЯ ее из темной массы низвергающейсЯ под
ним воды. ѓрохот и вой оглушают менЯ, и Я невольно вцеплЯюсь в какую-то
торчащую тут балку, мокрую и холодную. †утковато стоЯть вот так вот над
мрачным потоком, грозно ревущим у тебЯ под ногами, но вместе с тем это так
грандиозно и необыкновенно - просто дух захватывает. џ счастлив и дышу
глубоко-глубоко, впиваЯ речную свежесть и прохладу, и глЯжу вниз, на реку,
бурЯЯщую в узкой теснине меж крутых берегов. ’еперь Я вспоминаю, что, когда
ехал через лес, Я слышал вдалеке шум плотины, и Я еще тогда удивлЯлсЯ,
почему река нигде не попалась мне на глаза. € вот она наконец передо мной, Я
вижу ее во всем ее величии: она как сумасшедшаЯ кидаетсЯ на берега, она
бурлит и ревет, но не пенитсЯ, воды ее все времЯ темны и мрачны.
Ќаконец Я оглЯдываюсь, ища глазами мельника. Ћн сидит на корточках в
самом конце мостков и смазывает мельничное колесо. ‘траннаЯ картина. ќта
голова на напрЯженно вытЯнутой вперед шее, со свисаюищм на лоб клоком черных
волос, с отвислыми усами выглЯдит ужасно смешно в беспредельной своей
серьезности. ќтот здоровенный детина все времЯ разговаривает сам с собой, Я
ничего не слышу, только вЯжу, как шевелЯтсЯ у него губы. Ќа фоне всего
остального он ЯвлЯет собой довольно комичное зрелище. џ отворачиваюсь и
снова глЯжу вниз, на несущийсЯ под ногами поток. ‚се больше смеркаетсЯ. ‚ода
в конце концов становЯтсЯ непроглЯдно черной.
Ќаконец, балансируЯ на скользких мостках, Я возвращаюсь обратно. €
думаю: как-то там мельничиха? ’ак Я и знал: она по-прежнему важно похаживает
вокруг своих жерновов, все такаЯ же толстаЯ и круглаЯ. ‡авидев менЯ, она
приветливо улыбаетсЯ. Ќо Я вижу, что она недовольна. Ћна спрашивает, что это
мы там так долго делали. џ отвечаю, что там такое великолепие, что просто
невозможно заставить себЯ уйти, и спрашиваю, а почему она не захотела пойти
с нами. Ћна говорит, что доски такие скользкие, а кроме того, ей просто не
протиснутьсЯ через эту узкую дверцу. € тут, взглЯнув на нее, Я начинаю
хохотать, ничего не могу с тобой поделать. Ќо она и не думает конфузитьсЯ.
Ћна медленно поглаживает себЯ по жирным лЯжкам и бросает на менЯ какой-то
такой взглЯд, что Я терЯюсь, не понимаЯ толком, что бы он мог означать.
Џотом она спрашивает, а почему муж не идет, чем он там занимаетсЯ. Ћн
смазывает колесо, отвечаю Я непринужденно, будто это самаЯ естественнаЯ вещь
на свете. ’огда, нетерпеливо мотнув головой, она идет к двери. ‚ысунув
голову в темноту, она окликает его. Ќо он, видно, не слышит. Ћна снова
окликает, он не поЯвлЯетсЯ. ’огда Я иду ей на помощь. џ заглЯдываю поверх ее
головы и вижу, что мельник сидит как сидел, смазываЯ колесо. ‚ид у него в
этой позе на корточках такой дурацкий; что Я не могy удержатьсЯ от смеха. Њы
кричим уже наперебой. Ќо он будто оглох и ослеп. Њельничное колесо так
грохочет во тьме, что делаетсЯ как-то даже не по себе. Ђ он все сидит и
смазывает колесо. Њы снова кричим, уже в два голоса. Ћн не двигаетсЯ с
места. ’огда она с такой силой захлопывает дверь, что отдаетсЯ по всему
дому, и запирает ее на засов. Ќо вскоре после этого она снова сама
любезность - будто ничего и не произошло. „а ведь между нами двумЯ и вправду
ничего такого не произошло. Ћна ведь только на мужа сердита. Њы начинаем
говорить с ней о том о сем, о том, какаЯ прекраснаЯ погода стоит, в общем;
обо всЯкой чепухе, о какой обычно говорЯт люди, когда им не о чем говорить.
“ нее, однако, такой вид; будто разговор этот ей очень интересен. Ќаконец Я
говорю, что нам пора прощатьсЯ, Я не могу больше терЯть времени, мне надо
ехать дальше. Ћна удивленно смотрит на менЯ и спрашивает, как это Я себе
представлЯю, что значит ехать дальше? Ќу, дальше, говорю Я, Я хочу сказать,
что до темноты мне предстоит еще проехать порЯдочный путь. Џуть? говорит
она. Ќо здесь ведь дорога кончаетсЯ. Љак так?! восклицаю Я, совершенно
ошеломленный. „альше дороги нет? Ћна утвердительно кивает. Ћна складывает
руки на животе, и все лицо ее расплываетсЯ в добродушнейшей улыбке. Ќу да,
дальше дороги нет, повторЯет она, здесь конец дороги.
џ неприЯтно поражен. Ђ Я-то думал, что еду правильно! Ќет, нет, говорит
она и снова показывает в широчайшей улыбке два своих клыка. Ќа самом-то деле
вам надо было свернуть у маленького перекрестка в лесу миль так за пЯтьдесЯт
отсюда, там вам надо было свернуть налево. Ђ потом повернуть направо, и
опЯть налево, и опЯть направо, и еще раз направо, а потом налево. џ не
выдерживаю: о ѓосподи! Ћна добавлЯет: это и есть правильнаЯ дорога, да разве
ее отыщешь.
џ, повторЯю, неприЯтно поражен. Ќо она менЯ дружески утешает. ‡десь
ведь так хорошо, так что ничего страшного. џ, мол, могу спокойно у них
переночевать, а завтра с утра пораньше вернутьсЯ и попытатьсЯ отыскать
дорогу. Ђ они уж постараютсЯ, чтобы мне было хорошо и удобно, все тут к моим
услугам. € у них есть комнатка в мансарде, спитсЯ там замечательно, можно
проспать хоть до полуднЯ.
џ невольно тронут ее радушием, хотЯ и огорчен, что терЯю столько
времени. Џоразмыслив, Я говорю спасибо и принимаю ее приглашение. Ђ
вообще-то даже интересно переночевать на такой вот старой мельнице в лесной
глуши, где все так удивительно и необычно, - приЯтное маленькое приключение,
будет потом что вспомнить. € как хорошо в самом деле чего-нибудь перекусить
да и завалитьсЯ спать, растЯнувшись на удобной постели. ‚ общем, все к
лучшему.
Ћна ведет менЯ темным переходом в жилую половину дома и открывает
дверь, за которой Я вижу просторную, просто роскошную комнату. Њы входим, и
она зажигает свечи, толстые, желтые свечи, которые, представлЯетсЯ мне,
будут гореть вечно: при их свете все вокруг становитсЯ таким теплым и
уютным. Ћна оставлЯет менЯ в комнате одного, говорит, ей надо пойти
приготовить ужин. —истые занавески на всех окнах, свежевымытый, отскобленный
до желтизны пол, ослепительной белизны скатерть на огромном столе. ‚се здесь
говорит о жизни здоровой и добропорЯдочной. џ сажусь, располагаюсь
поудобнее, чтобы насладитьсЯ охватившим менЯ довольством. Њне здесь так
хорошо, так покойно. Љ тому же, признатьсЯ, Я здорово проголодалсЯ и
предвкушаю, с каким аппетитом Я сейчас поем.
Ћна приносит еду. ‘начала поЯвлЯетсЯ горшок каши и бочонок пива,
который она ногой вкатывает в дверь. ќто мучнаЯ каша, густо посыпаннаЯ
сахаром и толченой корицей и с солидным куском масла посередине, уже
оплывшим по краЯм. Њы усаживаемсЯ друг против друга и едим до отвала,
запиваЯ все времЯ пивом. Њы съедаем весь горшок. џ тЯжело отдуваюсь. Ћна с
довольным видом утирает рот.
‡атем она приносит огромное блюдо с жареным угрем, плавающим в
собственном жиру. Ћн до того жирный, что дрожит на тарелке, как желе,
ускользаЯ из-под вилки, поэтому мы едим прЯмо руками. †ир стекает по
подбородку за воротник. Ћчень вкусно! Ћна съедает огромное количество. џ
тоже ем много. џ сам удивлЯюсь, что могу столько съесть. Ћбычно Я ем
немного. Ђ тут Я словно впервые в жизни действительно ем, по-настоЯщему. Љак
Я ел прежде - это и едой-то нельзЯ назвать. Ђ пива Я пью столько, что сам
удивлЯюсь, как не лопну. Љогда наконец от угрЯ ничего не остаетсЯ, она
приносит следующее блюдо. ’елЯчье жаркое. –елаЯ гора телЯтины, за которой
хозЯйки и не видать, нет; Я чувствую, что больше не могу. Ќо телЯтина такаЯ
аппетитнаЯ на вид, с такой поджаристой, золотистой корочкой, что невозможно
не попробовать хотЯ бы кусочек. Ћна накладывает мне немыслимые кусища. ‘ебе
она берет в два раза больше. Њы едим.
Њы едим молча. Ќе произносим ни слова. ’олько слышно, как она
пережевывает куски своими двумЯ клыками. € Я вижу ее круглые глаза без
бровей, взглЯд их Ясен и бесхитростен, у менЯ же, наверное, взглЯд совсем
осовелый. џ чувствую, как все больше пьЯнею от еды и пива. ѓлавным образом
от еды, котораЯ таким тЯжелым комом лежит у менЯ в желудке, что Я буквально
не могу пошевелитьсЯ. џ уже плохо соображаю. ‚ голове у менЯ туман. €
все-таки Я накладываю еще. ѓлЯдЯ, как она ест, Я почему-то не могу
удержатьсЯ. џ ем вЯло, насильно проталкиваю в себЯ жаркое, кусок за куском,
большие куски. Ќаконец телЯтина кончаетсЯ. Ћна придвигает к себе остатки.
Џокончив с телЯтиной, она поднимаетсЯ и, улыбаЯсь улыбкой заботливой
матери семейства, снова направлЯетсЯ на кухню. ‚ животе у менЯ свинцоваЯ
тЯжесть. Ћпершись ладонЯми о стол, Я тупо глЯжу вокруг. ‘ трудом поднЯвшись
из-за стола, Я выпускаю скопившиесЯ во мне газы. џ пьЯн. Ќо все в мире
прекрасно. џ совершенно счастлив. ‚се, оказываетсЯ, очень просто и понЯтно,
все совсем не так, как мне представлЯлось раньше. џ сижу и думаю о жизни и
понимаю многое, чего раньше никак не мог понЯть. ‚се у менЯ сходитсЯ. —то
естественно, то и здорЋво, и от этой простой истины становитсЯ так хорошо и
покойно. џ Ясно чувствую, что как оно есть, так и правильно. џ счастлив.
Ћна входит с новым блюдом. ќто свинина, лоснЯщийсЯ от жира вареный
окорок, он еле умещаетсЯ на подносе. џ смотрю на новое кушанье совершенно
спокойно. Ќе нахожу ничего странного в том, что опЯть надо есть. Њне теперь
открылсЯ смысл всего сущего.
Њы садимсЯ. џ ем совсем не так, как прежде. …м медленно, основательно.
…м, чтобы насытитьсЯ. џ радуюсь пище, по-просту, непосредственно. џ
совершенно трезв.
Њы не произносим ни слова. џ нахожу, что у нее очень даже симпатичнаЯ
внешность. ЌастоЯщаЯ деревенскаЯ бабенка, такаЯ, какой ей и положено быть. €
хорошаЯ хозЯйка. Њы едим. Љогда свинина подходит к концу, Я, пользуЯсь
случаем, забираю остатки себе, аппетит приходит во времЯ еды. †ир на тарелке
Я подбираю куском хлеба.
Ќа десерт она приносит миндальный торт, среднего, на мой взглЯд,
размера. Ћна разрезает его на двадцать кусков. Њы накладываем каждый себе и
молча едим. џ думаю про всЯкое разное: торт, с этим своим сладким миндалем,
очень, по-моему, вкусный. € сытный.
Љогда с тортом покончено, Я встаю из-за стола, задвигаю на место стул
и, отвесив легкий поклон хозЯйке, благодарю ее. џ благодарю коротко, но
отменно вежливо. Ѓыло очень вкусно, говорю Я. €, прохаживаЯсь неверной
походкой по уютной комнате, потираЯ, сытый и довольный, руки, Я добавлЯю:
неплохо бы сейчас соснуть. …ще бы, быстро подхватывает она. Ћчень даже
неплохо. € она одаривает менЯ этим своим заботливым материнским взглЯдом.
€ вот она берет свечу и говорит, чтобы Я шел за ней. Ћна ведет менЯ
узким коридором и дальше наверх по винтовой лестнице. џ все времЯ иду
вплотную за ее спиной, в каком-нибудь шаге от нее. Ќа лестнице Я вижу перед
собой ее широкий зад с углублением посередине. Џросто смотрю и все, без
всЯких задних мыслей. Њы поднимаемсЯ в мою комнату. ќто веселаЯ, уютнаЯ
комната со светлыми стенами и тремЯ большими окнами, они выходЯт на реку,
слышно, как она там шумит внизу. “ стены стоит поместительнаЯ кровать с
чистыми, только что из-под утюга простынЯми. •озЯйка ставит свечу на стул
подле кровати, трепетные блики ложатсЯ на пол. Њне так уютно, так хорошо в
этой комнатке. “ж здесь-то Я высплюсь всласть. •озЯйка, заметившаЯ, как Я
доволен и ублаготворен, снова расплываетсЯ в радушнейшей ухмылке, обнажающей
два ее клыка, десны между ними совершенно голые, эти челюсти - точно капкан
длЯ лисиц, в любую минуту готовые захлопнутьсЯ. Ќет, она просто великолепна!
Ћна оправлЯет постель, легонько приглаживает, потом скрещивает руки под
рудью, так что та выпирает, словно опара из корыта, и спрашивает, не надо ли
мне еще чего. Ќет, спасибо, отвечаю Я несколько растерЯнно. ’огда она
поворачиваетсЯ и идет к двери. Ћбернувшись на пороге, она еще раз
спрашивает, уже более настойчиво, действительно ли мне ничего больше не
надо, это точно? Ќет, нет, спасибо, повторЯю Я, несколько успокоенный. Ћна
желает мне доброй ночи и уходит.
Љогда она закрывает за собой дверь, Я начинаю не торопЯсь стаскивать с
себЯ одежду. „вигатьсЯ мне тЯжеловато, Я будто растолстел. џ не тороплюсь, с
удовольствием предвкушаЯ, как Я сейчас улЯгусь в постель и усну. Ќа широких,
чисто вымытых половицах дрожат блики свечи. € вот Я забираюсь под одеЯло.
Џростыни такие теплые и приЯтные. € все вокруг согревает и нежит. џ
вытЯгиваю ноги и коленЯми ощушаю легкую, в меру, грубоватость полотна.
—удесное ощущение. џ складываю руки на животе и смотрю в потолок. ‚се здесь
свежевыбелено и красиво. € стены, и потолок. ‘веча освещает комнату теплым
своим светом. —истые белые занавески на окнах. Ђ внизу под окнами бурлит и
шумит река, до чего же здесь хорошо и уютно.
џ лежу и думаю о жизни, о том; какаЯ это все же приЯтнаЯ штука. ‚се
глубже погружаюсь Я в дремоту, и все мне Ясно и понЯтно. џ думаю о
мельничихе. Ћна стоит у менЯ перед глазами, такаЯ всЯ полнокровнаЯ и
здороваЯ, простаЯ и безыскуснаЯ - воплощение телесного изобилиЯ и здоровьЯ,
простоты и прЯмодушиЯ. Ѓудь все люди такими, их вполне можно было бы любить.
…да приЯтной тЯжестью лежит в желудке, мне лень пошевелитьсЯ. ’ело мое
блаженствует. ‚ремЯ исчезает, и нет ничему ни начала, ни конца. ‚ голове у
менЯ что-то переворачиваетсЯ. џ чувствую, что как-то обалдеваю от всего
этого блаженства, чудесное ощущение. Џотихоньку Я погружаюсь в сон. џ
засыпаю. ‘плю.
Њного времени спустЯ, - проходит, мне кажетсЯ, не один год, - у менЯ
возникает такое чувство, будто кто-то вошел в комнату. џ, щурЯсь,
приоткрываю глаза, это, конечно, она, мельничиха. Ќа ней уже ничего нет.
Љогда она идет к постели, жирные лЯжки трутсЯ друг о друга. Ќо она очень
серьезна, какаЯ-то уже не такаЯ. Ќужно погасить свет, говорит она
решительно; и она садитсЯ на свечу, свеча шипит. „а, конечно, говорю Я, само
собой. Џотом она забираетсЯ в кровать.
Џо мне как оно есть, так и правильно. џ счастлив.
џ обнимаю ее за шею. Ћна сразу всЯ обмЯкает. Њы говорим о жизни. Њы обо
всем думаем одинаково. Ћна много говорит о еде, Я тоже. џ говорю, что с
первого взглЯда был очарован ее пышным бюстом. Ћна выкладывает мне оба своих
пышных караваЯ. Џосле этого проходит много лет.
ЊенЯ все времЯ клонит в сон, и Я вполне счастлив. Љак-то Я вспоминаю
про лошадь: что с нею сталось? Ћна съела сама себЯ, отвечает мельничиха, уже
давно. Ђ, говорю Я, вон оно что. џ много думаю о жизни. „умаю о том, как она
щедра и прекрасна. ‘вою мельничиху Я очень люблю, и времЯ длЯ менЯ не
существует, и нет ничему ни начала, ни конца. Ђ мельник? интересуюсь Я. Ћн
смазывает колесо, говорит она. Ќу-ну, говорю Я. € проходит еще много лет.
џ наконец просыпаюсь. —то-то глухо гремит вдалеке. џ сажусь в темноте
на постели, протираю глаза. џ ничего не вижу, но слышу, как что-то там
грохочет и грохочет, тЯжко и однообразно. ќто река. џ снова ложусь. ќто
река. Њельничиха храпит. џ различаю все звуки. ѓолова у менЯ ЯснаЯ и
трезваЯ. Ћна лежит, прижимаЯсь ко мне спиной, от этого тепло. Ђ под окнами
все грохочет и грохочет, все сильнее, все неистовее. Ћт дикого грохота у
менЯ темнеет в глазах, нет, это невыносимо, Я больше не выдержу.
џ вскакиваю. џ кидаюсь к окну. ђаспахиваю его. ѓрохот Яростно, бешено
обрушиваетсЯ на менЯ, мне нечем дышать, Я бросаюсь вниз.
‚ода подхватывает менЯ, она холоднаЯ как лед. Ѓурный поток увлекает
менЯ за собой. € грохочет, грохочет. ЊенЯ тащит к мельничному колесу, к его
огромным, обитым железом лопастЯм. ЊенЯ раздирает на куски, хлещет, пенитсЯ
кровь. Ђ в темноте, в свете звезд Я вижу мельника, размахивающего в воздухе
руками, рот его широко разинут в диком вопле ликованиЯ. ќто грандиозно, в
экстазе Я испускаю дух. € превращаюсь в ничто.
’еперь, когда Я мертв, Я ничего больше не знаю. џ не знаю, в чем был
смысл моей жизни, в чем он вообще заключаетсЯ. џ просто рассказываю все как
оно было, как Я помню.
Ћн умолк.
’е, кто его слушал, нашли, что историЯ эта и впрЯмь довольно страннаЯ.
Ћни посудили, порЯдили так и эдак. Џотом и они замолчали, уйдЯ снова в себЯ.
Ђ далеко от них ото всех, совсем в иных краЯх, сидел недвижно и задумчиво
юноша, умерший уже давным-давно. ‹ицо его было нежно и весь облик юн, хотЯ
уже стерт и невыразителен. Љаждый вечер разговаривал он сам с собою, и
говорил он так:
Ћна бродит там внизу среди цветов. Ћна бродит в лесу под большими
деревьЯми и думает обо мне. Ћна сидит у порога дома своего отца и вспоминает
менЯ.
‘ейчас вечер, и она убегает и крадетсЯ по бесшумной тропе в глухом
лесу, и спускаютсЯ сумерки. Ћна садитсЯ у реки, на отлогом берегу, где
пахнет цветами лотоса. ’ам она ждет менЯ в наступающих сумерках. Ћна ждет
мою светлую лодку, вкруг которой тихонько журчит и поет вода: она ждет тихой
песни маленьких волн, и губы ее улыбаютсЯ в сумерках. Ћна знает, что Я
приду, и пахнет цветами лотоса у ее ног. Ћна знает, что Я приду, и руки ее
становЯтсЯ горЯчими от быстрых толчков ее сердца. ‚от сейчас, в сумерках.
‹юбимаЯ, сегоднЯ вечером Я не приду к тебе. ќтим вечером Я не моту
прийти. Ќо завтра Я буду с тобой. ‡автра, когда стемнеет, лодка моЯ
заскользит вверх по реке под тихое журчанье воды. ‡автра Я буду с тобой.
Ћн умолк. ’оскливым взором глЯдел он куда-то во тьму.
…му ответил, как отвечал всЯкий раз, всЯкий вечер, сидевший с ним рЯдом
старый человек с длинными белоснежными волосами:
’воЯ любимаЯ умерла. џ сидел и держал ее старую руку в своей, когда она
умирала: это была моЯ мать. ЊоЯ дорогаЯ, нежнаЯ мать.
Ћна никогда не говорила о тебе. Ќо когд ее не стало, Я нашел твой
портрет, поблекший от времени. Џо нему Я и узнал тебЯ, когда пришел сюда,
чтобы занЯть место рЯдом с тобой.
Њать моЯ была счастлива. Њой отец был добрым человеком. Ћн взЯл ее
замуж совсем молодой, и она отдала ему свое сердце, потому что понЯла, что
ты мертв. Ћна любила его всю свою долгую и счастливую жизнь. ’еперь она
давно уже мертва. ‚се мы теперь мертвы.
€ тогда сказал юноша, обратив на него свой взор, горЯщий ровным,
спокойным пламенем:
’ы говоришь, моЯ любимаЯ умерла. ЊоЯ любимаЯ не умерла.
Ќаступает вечер, и она сидит у реки, на отлогом берегу, где пахнет
цветами лотоса. Tам она ждет менЯ, и спускаютсЯ сумерки. Ћна ждет песню
волн, и ее губы улыбаютсЯ в сумерках. Ћна знает, что Я приду, она знает, что
Я совсем близко.
—то знаешь ты о любви!
‘тарик ответил:
џ старый человек. џ прожил гораздо дольше тебЯ, умершего в ранней
молодости. џ знаю, что любовь - это еще не все, а вот жизнь - это все. „а,
жизнь - это все.
Ђ теперь все мы мертвы.
ћноша сказал:
‚сЯ моЯ жизнь была любовь. …динственным моим делом было любить. Ќичем
другим Я не жил. € если бы мне подарили вторую жизнь, Я снова жил бы одной
лишь любовью, любовью к ней, к той, которую любил, и люблю.
џ искал бы ее у реки. џ искал бы ее в сумерках, там; где она ждет менЯ.
—то знаешь ты о любви!
‘тарик отвечал:
џ дожил до седых волос. € Я держал ее руку в своей, когда она умирала,
маленькую, сморщенную руку моей матери.
—то нам любовь, что нам жизнь, если все мы мертвы.
€ тогда юноша отвернулсЯ от него, но продолжал горЯчо говорить
вполголоса куда-то во тьму:
‹юбимаЯ, в этот вечер Я не приду к тебе, сегоднЯ вечером Я не могу
прийти. Ќо завтра Я буду с тобой. ‡автра, когда стемнеет, моЯ лодка
заскользит вверх по реке к тебе, туда, где ты ждешь менЯ, где так пахнут
цветы лотоса.
‹юбимаЯ, завтра Я буду с тобой.
’ак шептал он во тьме.
Ќикто уже не отвечал ему, старик сидел погруженный в свои мысли. Џусто
и глухо было вокруг. Ќо вот откуда-то издалека, из самых глубин тьмы донессЯ
протЯжный, похожий на жалобное мычание звук, беспредельно жалобный - так
жалуетсЯ, скулЯ, обиженное животное. Ћни слышали эти звуки не впервые, но
что это такое - не знали, это было что-то совсем из другого мира.
’о был человек, живший в незапамЯтные времена. Ћн сидел на корточках,
тело его было покрыто волосами, нос приплюснут, а большой рот полуоткрыт.
Ќикто не знал, кто он такой, да он и сам не знал, он не помнил, что он
некогда жил. Ћн помнил только запах, запах большого леса, смолы и влажного
мха. € еще запах другого человека, чего-то такого же теплого, как он, и
вообще такого же, как он. Ћн не помнил, что это был человек. Џомнил только
запах. € вот он принюхивалсЯ, расширив ноздри, к окружавшей его тьме и
издавал жалобные звуки, как обиженное животное. ‘лушать это было неприЯтно.
‚ звуках этих была такаЯ душераздирающаЯ тоска, что они в который раз
содрогнулись. Ќо он был не из их числа, он был из какого-то совсем другого
мира. Ћни жили на земле по законам своего мира, они искали, страдали и
боролись, верили и сомневались: они не жаловались, не скулили.
‚се надолго замолчали. ‚округ было холодно и пустынно. Љазалось, стоит
непрогладнаЯ ночь.
Ђ вот длЯ двух детей, двенадцатилетнего мальчика и его подружки,
болтавших без умолку, было утро. „лЯ них всегда было утро. €м столько надо
было сказать друг другу, что они никого и ничего больше не слышали и не
замечали, и все длЯ них было ново, и все было несомненно. Ћсобенно мальчику
было о чем рассказать, он торопилсЯ и перескакивал с одного на другое, до
того он был полон всЯкой всЯчиной. „евочка восхищалась им безгранично.
Џросто ужас, сколько он всего знает и сколько всего перепробовал, а уж какой
мастер на выдумки! †изнь его была заполнена до отказа и страшно
увлекательна. ‹етом он ловил сеткой в озере щук, в одном заросшем камышом
заливе, солнце пекло, листьЯ камыша были острые, как нож, а тишина стоЯла
такаЯ, когда даже дышать боишьсЯ, только под ногами чавкало, потому что дно
было очень илистое. Ћн их столько ловил, этих шук, что еле-еле дотаскивал до
дома, потом он их жарил, и длЯ себЯ самого, и длЯ других, кто хотел есть,
иногда хватало длЯ всего дома, где он жил.
“ него была еще куча разных дел: но интереснее всего было, конечно, на
озере. Ћдин раз, зимой, это было в воскресенье, ему пришлось вытаскивать
одного мальчика, который провалилсЯ в полынью, потому что лед еще не окреп,
и главное, парень-то был отличный, хорошо, что удалось вытащить, это был его
лучший друг, навернЯка из него потом вышло что-нибудь стоЯщее.
€ вот он про все на свете разведал и решил стать морЯком и все
повидать, все попробовать. € однажды в начале весны он соорудил себе
парусник - из доски и рубашки, которую он стащил у отца, потому что она была
побольше размером. Ћн хотел уплыть в другую страну. ‚етер был как раз
подходЯщий, волны были такие, что дух захватывало. Ќо когда он доплыл до
середины, ветер вдруг переменилсЯ, чего он никак не ожидал. …го судно
опрокинулось, и он оказалсЯ в воде. ‡ато было здорово интересно, и потом он
же сам виноват, что путешествие не получилось. ‚ общем, чего с ним только не
бывало!
„евочка слушала его с сиЯющими глазами, она гордилась его подвигами не
меньше, чем он сам, и страшно за него переживала. Ћна подстегивала его
своими ахами и охами и бесконечными вопросами и требовала еще и еще. € он
выкладывал ей еще и еще из неиссЯкаемых своих запасов. ‚от, например, у него
были собственные кролики и собственный огород, где он выращивал картошку. Ђ
еще он ездил на поезде, целых три мили проехал один. Ђ еще умел отличать
дождевые облака от обыкновенных, которые длЯ того только и служат, чтоб ими
любоватьсЯ. € он знал, в какие часы восходит солнце. Ђ еще у него было
ружье, из него он стрелЯл иногда ворон. ’ут она нашла, что это все-таки
жестоко. Ќо когда он сказал, что ничего подобного, потому что их просто ужас
сколько расплодилось, она согласилась с ним. € он знал названиЯ всех
животных и птиц и умел подражать им и вообще подражать всем звукам, какие
только были там внизу на земле. —его он только ни знал, чего только ни умел!
‘ама она, конечно, знала и умела неизмеримо меньше. Ћна только лишь
играла в ?классики? и собирала цветы, больше она ничего не умела. Ќу и что
из того, ведь теперь у нее был он, и она все равно узнала, как все интересно
и весело.
‘ловом, они были счастливы. ‚се было правильно, все устроено как надо.
€ всего было так много что нечего было боЯтьсЯ, что когда-нибудь оно
кончитсЯ. Ћни твердо знали, что им хватит. ЋкружавшаЯ их тьма была
расцвечена всем тем, что они взЯли с собой. Ћни были безоблачно счастливы.
Ќо вот заговорил еще один взрослый:
Ѓыло утро, Я пошел делать загон длЯ скотины, которую уже пора было
выпускать; времЯ было раннее, солнце только всходило. џ шел березовой рощей,
где бегал ребенком, пахло молодой листвой и землЯникой на знакомых мне с
детства полЯнках. џ шел и думал обо всем и ни о чем. ел и думал о деревьЯх
и светлеющих прогалинах между ними, все они были мне знакомы. џ шел и думал
о ней, о той, которую любил и котораЯ была сейчас дома, в усадьбе, и ждала
менЯ и нашего первенца, которого должна была скоро произвести на свет.
Љругом пели птицы, куковала кукушка в горах, где был сосновый бор. џ думал,
что надо собрать землЯники к ужину длЯ жены и малыша. ’ак Я шел, шел и вдруг
услышал журчанье воды. ќто был ручей, мой старый знакомый. Њальчишкой Я
соорудил тут мельницу, и мне захотелось еще раз взглЯнуть на нее. џ прошел
немного берегом. —уть выше по течению Я увидел камни, на которых поставил
когда-то свою мельницу, камни лежали на месте, но мельница исчезла, ее,
конечно, унесло водой. ‚ этом году было много воды. € слава богу, рожь
взошла хорошо. џ думал о тех днЯх, когда ползал здесь мальчишкой по камнЯм,
сколько же времени Я проводил здесь каждой весной. ’ут Я услышал где-то ниже
по течению ребЯчьи голоса. џ вышел рано, времЯ у менЯ еще было, и Я
направилсЯ туда. ђебЯта возились с мельничным колесом, лопасти у него были
перемазаны чернилами, им, видимо, не терпелось поставить свою мельницу, они
аж пыхтели от усердиЯ. џ сказал: раньше течение было сильнее вон там. Ћни
сказали: теперь лучше ставить здесь. џ постоЯл, посмотрел. Џотом через
болотце вышел снова на свою тропу.
‘олнце уже хорошо пригревало. џ надрал бересты, сделал коробок и набрал
в него землЯники, полный коробок, Я знал тут места. ‘ам Я уже не очень любил
землЯнику, не то что в детстве, Я собирал длЯ своих. € вот Я пришел на наш
выгон.
‡емлЯнику Я поставил в траву. ‚ытащил жерди длЯ изгороди, которые завез
сюда еще на прошлой неделе, прихватив березовых веток длЯ обвЯзки: на нашем
участке этим было не разжитьсЯ; приЯтно пахло молодой листвой. џ работал до
тех пор, пока солнце не поднЯлось уже высоко в небо.
џ так рад, что у менЯ было то давнее утро.
’ак он говорил, и лицо его все светилось.
€ еще один сидел, занЯтый своими думами. ќто был убийца. Ћн убил
человека, он шел к этому пЯтьдесЯт лет: надо было привыкнуть к этой мысли,
собратьсЯ с духом. ‘начала это был долгий-долгий день, сиЯющий день без
конца и краЯ. Ћн трудилсЯ при свете солнца, он был мастером по закладке
фундамента, такое уж было у него занЯтие. ‘иЯющий день, казалось, никогда не
кончитсЯ. Ћн любил женщину, она любила его. “ них родилось много детей. Ћн
ходил с ними в лес, он рассказывал им про деревьЯ, и про море, и про облака,
и про камни. „ети подрастали. ‘ыновьЯ стали большими, они мыслили одинаково
с ним. „евочки думали обо всем как мать. „альше - больше. Ћн отпустил
большую бороду. ‘ыновьЯ тоже стали бородатые и говорили басом, как он.
„евочки повыходили замуж и нарожали детей. ‘ыновьЯ тоже. „альше - больше.
‘олнце все сиЯло и сиЯло, никак не закатывалось. †ил на свете человек,
которого он хотел убить, но длЯ этого было слишком светло. € он трудилсЯ и
трудилсЯ, он всегда был счастлив. ‘иЯющему дню не было конца. Ћн облысел, он
купил себе меховую шапку. Ќо был на свете человек, которого он хотел убить.
€ вот наконец наступил вечер.
Ћн крадучись выбралсЯ на дорогу. Ќебо было в тучах. Ћн осторожно шел
через поле. ’от, другой, был все времЯ где-то впереди. Ћн остановилсЯ и
прислушалсЯ, перепрыгнул через канаву, ринулсЯ к лесу, сухие ветки трещали
под ногами. Ћн шел на цыпочках. Џригнувшись. ‡атаив дыхание. ’от, другой,
был совсем близко.
ЌачалсЯ спуск. „орога стала узкой, пошла оврагом. ‚етер шумел в
деревьЯх. ‘тоЯла непроглЯднаЯ тьма. Ћн радовалсЯ темноте, расстегнул ворот
рубашки. „орога становилась все уже, спуск все круче. ‘кользкие камни и
мокраЯ палаЯ листва. Ћн лег и пополз. —тобы продвигатьсЯ неслышно. ’от,
другой, был совсем рЯдом. Ћн тоже полз. ‘лышно было его тЯжелое дыхание. ‘ам
он полз не дыша. € вот он вскочил, прыгнул вперед, бросилсЯ на него всей
тЯжестью, подмЯл под себЯ. Џотом он вонзил нож себе в грудь.
’еперь он сидел здесь и думал. Ћн опустил лоб на подставленную ладонь,
потом медленно поднЯл голову и недоумевающе поглЯдел вокруг.
’от, волосатый, скулил утробным голосом из глубин тьмы.
џ жил на удивительной земле, заговорил еще один, в глубине ее был
огонь. Њы жили на земле и были счастливы. Њы сеЯли и убирали урожай, как
делали наши родители, все наши предки во вое времена. Њы выращивали виноград
и зерно в широких долинах, мы сажали оливковые деревьЯ на склонах гор. ‘мысл
жизни был нам Ясен. Ђ теперь послушайте, что Я вам расскажу.
‚ домике близ самой горы жила „жудитта. Ћ ней-то в общем и пойдет мой
рассказ. Ћна не то чтобы как-то отличалась от других девушек в нашем
селении, просто она была красивее всех. Љогда она шла по тропинке со своей
корзиной на голове, все вокруг расцветало радостью и ласточки взмывали выше
к солнцу. Ђ солнце сиЯло у нас всегда, сколько наш город себЯ помнил. Ќебо
было высоко и далеко, все вокруг нас было от земли, все земное.
€ „жудитта была всЯ от земли, всЯ земнаЯ, как никто другой. Љогда она
шла босиком по селу, оставлЯЯ на земле след своих больших ступней, она пела
задорнее всех. Ќо вечером, когда девушки, громко болтаЯ и смеЯсь, собирались
у колодца, она клала голову на колени подруге и молча слушала, как они
болтают, груди у нее были налитые и тЯжелые, как у зрелой женщины, она
улыбалась странной улыбкой - нет, счастье еще не пришло к ней.
ЊенЯ она полюбила. Њы любили друг друга, как дети, настоЯщаЯ любовь
была нам еще неведома. Њы пели и играли вдвоем и взбирались вечерами по
отвесным кручам высоко в горы, где не было человеческого жильЯ. Њы
забирались так высоко, что там уже не было следов человека, и однажды мы
заблудились. ‘темнело. €з расщелины скалы пробивалсЯ слабый свет, оказалось,
что там ютитсЯ маленькаЯ хижина из камней и глины, совсем не похожаЯ на наши
жилища. Њы пошли туда, вошли пригнувшись в низенькую дверь. ’ам было тесно и
низко, не пошевелитьсЯ. …динственное крошечное окошко выходило в сторону
долины. Ќа землЯном полу тлел и дымилсЯ очаг. ‘начала мы ничего не видели,
потом различили человеческую фигуру - то была согбеннаЯ, древнЯЯ старуха,
всЯ чернаЯ от копоти и страшно худаЯ - кости да кожа. ‘идЯ на корточках, она
ворошила угли. “ нее был только один глаз. Њы заблудились, сказали мы. „а,
сказала она, будто уже знала. ‚идно было, что она не из нашего племени,
здесь было так тесно и странно, и мне захотелось пocкоpee уйти отсюда,
захотелось к себе в долину, к солнцу и деревьЯм, к домам и людЯм, но Я
понимал, что обратную дорогу сам Я смогу отыскать только утром.
Ђ „жудитта присела на корточки и стала смотреть в огонь, как эта
старуха. Ћна спросила старуху, кто она такаЯ. ‘таруха сказала, что она
никто. ‡начит, ты не человек? Ќет, сказала старуха, Я охранЯю людей.
„жудитта сказала: но у тебЯ же только один глаз! „а, сказала старуха, только
один, Я вижу только то, что истинно, про все остальное Я ничего не знаю.
ђазве недостаточно видеть то, что истинно? спросила „жувитта. ‡десь, на
земле, достаточно, сказала старуха. „жудитта сказала: не знаю, как длЯ кого,
а длЯ менЯ этого достаточно, погадай мне, - и она протЯнула старухе ладонь.
Ћна сидела совсем рЯдом с огнем, босые ступни покраснели от жара, большаЯ,
тЯжелаЯ грудь обрисовывалась под платьем. џ чувствовал, что люблю ее, мне
хотелось вырвать ее отсюда, умчатьсЯ с ней во тьме вниз, в долину, к домам и
людЯм, к солнцу и деревьЯм, Я знал, что найду дорогу даже сейчас, ночью; но
она не слышала и не видела менЯ. ‘таруха взЯла ее руку и долго рассматривала
ладонь. Џотом сказала: ты умрешь родами.
„жудитта сделала движение, чтобы отдернуть руку, но только медленно
убрала ее. џ почувствовал, что бледнею, менЯ всего трЯсло. Љаким-то не
своим, убитым голосом „жудитта спросила: почему Я должна умереть? ‘таруха
сказала: жизнь в тебе переполнилась через край.
Њы собрались уходить, мы не смотрели друг на друга. Њы стоЯли, опустив
головы, упорно глЯдЯ на огонь. Њы спросили, как нам дойти до дому. ‘таруха
объЯснила, - оказалось, отыскать дорогу совсем не трудно. Њы вышли во тьму.
Њы молча шли рЯдом, мы не держались за руки, как обычно. џ никогда
раньше не думал о жизни, просто жил, и все, и что такое любовь, Я не знал. џ
прислушивалсЯ к шагам „жудитты во тьме.
„орога была крутаЯ. „жудитта споткнулась о камень, Я протЯнул руку,
чтобы поддержать ее, и коснулсЯ ее руки. џ почувствовал, как Я люблю ее, мне
так хотелось защитить ее от всЯкого зла.
Њы спускались все ниже и ниже, склон стал более отлогим, мы вышли на
знакомую дорогу. “же настало утро. „олина раскинулась перед нами необъЯтнаЯ
в великом своем изобилии, солнце заливало ее, казалось, она уходит в
бесконечность. € у менЯ будто камень спал с души. џ остановилсЯ, охваченный
чувством небывалого счастьЯ. џ видел дом моего отца, Я видел дома всех
людей, Я видел деревьЯ и птиц, всю жизнь. € тогда мне показалось, что Я
понЯл смысл бытиЯ, понЯл, как все в жизни необъЯтно, светло и прекрасно.
„жудитта стоЯла рЯдом, она тоже смотрела на долину. Ќо смотрела
рассеЯнным, зетуманенным взглЯдом. € вдруг она прижалась ко мне и, обнЯв
менЯ за шею, повиснув на мне всей своей тЯжестью, стала страстно целовать
менЯ. џ сразу будто опьЯнел, она никогда еше менЯ не целовала. Ќо, заглЯнув
ей в лицо, Я испугалсЯ и отстранил ее от себЯ. џ чувствовал, как Я люблю ее,
мне так хотелось уберечь ее, защитить от себЯ, так хотелось прожить с нею
всю мою жизнь, жить вместе до самой смерти. Ќо она снова упрЯмо прижалась ко
мне, рывком обнажила свои полные труди, они пахли молоком, Я задыхалсЯ, она
потЯнула менЯ за собой, заставила лечь на землю, раздвинула ноги, нет, Я
молил только о жизни, чтоб мы были вместе всю жизнь. Ћна лежала и улыбалась.
‚зглЯд ее стал тЯжелым, потемнел, жизнь и смерть слились в нем воедино, в
этом невидЯщем взглЯде.
Џотом мы молча встали и пошли к дому. ‡а всю дорогу мы не сказали друг
другу ни слова.
„ом моего отца был такой удивительно большой и светлый. џ построил себе
другой. „жудитта перебралась ко мне. Њы зажили с ней очень счастливо. ’от
год принес мне вина больше, чем обычно, и зерна больше, и оливок. џ
основательно подрезал виноградные лозы, чтобы на будущий год они еще лучше
уродили, Я тщательно вспахал наш участок земли; „жудитта забеременела, она
осторожно обходила полЯ и виноградники.
‘нова пришла весна, и она вот-вот должна была родить. ќто случилось в
жаркий день, в полдень. Ћна не кричала, преодолевала боль. Љогда ребенок
родилсЯ, она была мертва. Љровь у нее была слишком густаЯ, слишком горЯчаЯ,
она требовала ее смерти.
џ взЯл ребенка на руки. Ћн был такой крохотный. џ крепко прижал его к
груди, беспомощно оглЯнулсЯ вокруг. ‚о всем доме было пусто и тихо, никого
кроме менЯ. џ стоЯл, раздавленный горем.
’ут Я услышал хор голосов вдалеке. ‹юди пели в унисон - что-то тЯгучее
и монотонное, и голоса их звучали радостно. џ его сразу узнал, это древнее
молитвенное песнопение. џ стоЯл и слушал. ‘ опущенной головой вышел Я на
порог, крепко прижимаЯ к себе ребенка.
ЊедленнаЯ процессиЯ двигалась по долине. ‚переди шел человек с шестом в
руках, на котором красовалось символическое изображение мужского члена,
человек нес его, поднЯв высоко к солнцу, за ним следовали поющие. ’о был
древний обычай наших отцов, так отмечали наши предки этот день каждой
весной, в пору оплодотворениЯ. џ стоЯл, крепко прижимаЯ к груди своего
ребенка, он был такой крохотный. џ смотрел и смотрел на бесконечную
процессию, мне странно было видеть это праздничное шествие в такой день.
‘олнце сиЯло вовсю, все пели одну и ту же монотонную песнь счастьЯ,
пели в унисон. џ двинулсЯ им навстречу.
Џосреди долины они остановились. џ остановилсЯ немного поодаль, Я
чувствовал себЯ посторонним. џ видел моего отца, Я видел мою мать, Я видел
всех людей. € Я увидел все деревьЯ и все эти мирные дома в селах, всю жизнь.
€ мне показалось, что Я понЯл смысл бытиЯ. џ понЯл, что жизни важна
лишь она сама. …й нужны, конечно, и деревьЯ, и люди, и цветы, что пахнут
повсюду на земле, но нужны лишь вообще - по отдельности ничто ей не дорого.
“ жизни нет любви именно к тебе, дерево, именно к тебе, человек, к
тебе, цветок, к тебе, качающаЯсЯ на ветру былинка - она любит тебЯ лишь
постольку, поскольку в тебе она может проЯвить себЯ самое.
ЏроЯвив же себЯ, она тебЯ уже больше не любит и спокойно уничтожает.
џ понЯл смысл жизни.
‘олнце сиЯло. ‘олнце сиЯло как никогда прежде, Яркое и горЯчее. ѓолова
у менЯ словно налилась свинцом: плохо соображаЯ, стоЯл Я со своим ребенком
на руках, он был еще весь влажный, на нем была еще влага материнской жизни.
Љак в дурмане стоЯл Я и тЯнул вместе со всеми эту монотонную песнь счастьЯ -
как мои отец и мать, как все люди на свете.
€ вдруг землЯ под нами закачалась. ѓоры разверзлись, оттуда вырвалась
горЯщаЯ землЯ, хлынула потоком вниз, на нас, на долину, пожираЯ все на своем
пути, небо содрогнулось от грохота.
‚ страхе Я еще крепче прижал ребенка к груди. Ќо Я не двинулсЯ с места.
Џросто стоЯл и ждал. € когда Я взглЯнул вокруг, то увидел, что все тоже
стоЯт неподвижно. ‹юди просто стоЯли и ждали. Ѓудто понимали, что все равно
придетсЯ умереть. € пели свою монотонную песнь счастьЯ, это было
единственное, что им оставалось Ќас поглотила горЯщаЯ землЯ.
’еперь там выжженнаЯ пустынЯ. ѓоры выветриваютсЯ, землЯ превращаетсЯ в
прах, песчаные вихри закрывают раскаленное солнце.
Ћн помолчал. Џотом сказал тихо:
џ не верю, что жизни дороги деревьЯ и люди, не верю, что жизни дороги
цветы и колышащаЯсЯ трава - то или иное требуетсЯ ей лишь постольку,
поскольку ей бывает нужно проЯвить себЯ самое. Ђ так - хоть бы этого всего и
не было. ‚ыжженнаЯ пустынЯ. Џесчаные вихри в пустом пространстве.
Ћн умолк.
‚се сидели, подавленные страшным концом его рассказа. Њногим его
заключение пришлось не по вкусу, и они не хотели его принимать. Ќо ни у кого
не нашлось что сказать.
’ут подал голос человек, сидевший тоже среди них, но говорил он не с
ними, он обращалсЯ куда-то в пространство. Ћн сидел на корточках, обхватив
руками колени, недвижимо, а в руке у него был посох, с каким ходЯт
странники. Ћн говорил:
џ хочу домой, в мой родной край. џ хочу домой, в великую пустыню, где Я
всегда был один. џ хочу домой, в мою страну, где не ступала ничьЯ нога, где
люди не протоптали свои дороги. џ хочу домой, в мой родной край без границ и
пределов, к палЯщему солнцу без тени. Љ моему небу, пустому и голому,
мертвому от раскаленного песка.
џ хочу домой, в мой родной край, где Я изнемог и где мне пришлось
умереть. џ хочу в великую пустыню, где Я всегда был один.
…го слушали с удивлением. ‘прашивали себЯ: да наш ли он - и не могли на
это ответить. Ћни не знали, откуда он среди них взЯлсЯ.
Ќо покуда они тщетно пытались как-то отделатьсЯ от всего услышанного,
заговорил еще один, сидевший меж ними, голос его был медлителен, и Ясен, и
бесконечно мЯгок:
џ был спасителем людей, Я жил, чтобы страдать и умереть. џ жил, чтобы
возвестить людЯм страдание и смерть, освобождающие от радостей жизни.
џ был гостем на земле. ‚се земное было мне так удивительно чуждо, так
далеко от менЯ. „еревьЯ не приближались ко мне, горы оставались где-то там,
вдали. ‘тоЯл ли Я у морЯ, запах его был не сильнее запаха цветка, шел ли Я
по земле, землЯ не ощущала моих шагов. ‚етер не касалсЯ менЯ, одежды мои
были недвижимы.
‚се есть лишь видимость, все есть лишь ожидание истинно сущего. ‚се
есть лишь тоска по истинно сущему, непреходЯщаЯ мука жизни.
џ звал бога своим отцом, Я знал: он - отец мне и небо - мой дом, где он
ждет менЯ. џ называл страдание своим братом, ибо оно избавлЯло менЯ от
жизни, от видимости, от всего, что не истинно сущее. ‘мерть называл Я своим
лучшим другом, ибо она должна была воссоединить менЯ с тем, кто на несколько
лет своей вечности послал менЯ жить среди людей. € Я принЯл на себЯ скорбь
всего живого.
€ люди распЯли менЯ на кресте, где Я должен был принЯть мученическую
смерть.
€ тогда Я воззвал к моему отцу. џ вознес к нему смиренную веру мою и
любовь, Я вопиЯл к нему о страданиЯх человеческих, о страхе всего живого
перед жизнью, о вечной тоске всего живого по истинно сущему. € он укрыл менЯ
во тьме, всю землю укрыл он во тьме, чтобы скрыть менЯ от людских глаз.
€ люди преклонили потом колени у моего креста, все люди на всей земле
преклонили колени, и они провозгласили менЯ своим спасителем, избавившим их
от жизни и от всего, что не истинно сущее.
Ћн умолк. Ћни ждали, взволнованные его речью. Ћн тихо сказал:
Љогда Я пришел сюда, никакого отца здесь не было. џ был человеком, как
и вы.
€ скорбь жизни, оказываетсЯ, не похожа на мою скорбь. ‘корбь жизни -
сладостнаЯ скорбь, совсем не та, что Я принЯл на себЯ.
Ќо не успел он закончить, как раздалсЯ совсем иной голос:
џ был спасителем людей. ‚сЯ моЯ жизнь была одной сплошной радостью, Я
упивалсЯ землей и солнцем.
џ пришел не длЯ того, чтобы спасти их, Я спас их тем, что пришел. џ
возвестил им всю прелесть жизни лишь через то, что жил.
џ рожден был царствовать на земле. Љак-то в юности Я скакал верхом по
своей земле. Ѓыло лето, день был сиЯюще прозрачен. ‚се было мне так близко,
все люди, все деревьЯ и цветы, все на земле, все было со мной. € тогда Я
понЯл, что жизнь - это все, кроме нее ничего нет. џ взЯл себе женщину, она
родила мне сына, он был похож на менЯ, он тоже рожден был жить. џ собрал
свой народ, Я повел его на битву против других, всех их учил Я жить и
умирать. ‚се мы сражались в сиЯющем свете солнца, те, что побеждали, и те,
кого побеждали. ‚се мы ощущали сладость жизни, но все мы видели, что она
имеет начало и конец. ѓерои истекали кровью, мертвых забывали ради живых.
€ настало это утро, протрубила боеваЯ труба. џ вскочил на своего конЯ и
помчалсЯ вперед, намного опережаЯ всех своих, Я скакал без доспехов, но при
оружии. Љто-то вонзил мне меч прЯмо в грудь, Я выдернул меч и понЯл, что
пришел мой смертный час. €стекаЯ кровью, Я продолжал сражатьсЯ, чтобы в эти
последние, оставшиесЯ мне минуты успеть до конца насладитьсЯ жизнью. џ
сражалсЯ отчаЯннее, чем когда-либо, под сиЯющим этим солнцем. ЏрЯмо на менЯ
скакал юноша, такой же отчаЯнный, Я рубанул его мечом, и он вылетел из
седла. ‹ежа на земле, уже умираЯ, как Я, он повернул голову и поглЯдел мне
вслед долгим, странным взглЯдом. Ќет, не ненависть была в этом взглЯде, а
зависть, зависть к тому, кто скакал навстречу чудесной жизни, меж тем как
ему суждено было оставить все это и умереть. џ обнажил грудь и показал ему
свою огромную открытую рану. € он понЯл менЯ и умер с улыбкой на устах.
Ќо когда Я почувствовал, что смерть моЯ близка, Я ускакал подальше от
полЯ боЯ. ЋбливаЯсь кровью, скакал Я по чудесной земле. џ видел цветы и
деревьЯ, Я видел горы, и дороги, и все эти светлые, солнечные селениЯ в
долинах, и птиц, что кружили над ними. ‚се было так близко мне, все было со
мной. € тогда Я понЯл, что жизнь - это все, что кроме нее ничего нет. џ
умер, выпрЯмившись в седле, гладЯ на все вокруг.
Ћн замолчал. Џотом сказал:
Ќо оказалось, это еще не все. € радость жизни не похожа на ту радость,
какой жил Я. ђадость жизни загадочна и непостижима, не то что моЯ. џ был
человеком, как все, и ничего больше.
Џосле этого его заЯвлениЯ послышалсЯ юный мелодичный голос, застенчивый
и несмелый, как голос ребенка:
џ был спасителем людей.
џ был рожден, чтобы сказать им все, чтобы открыть им подлинный смысл
всего сущего.
’айна жизни была всегда со мной, как с другими их вера или безверие.
Љогда Я задумывалсЯ о том, что было вокруг менЯ, Я постигал не только то,
что Я видел, но и все мне невидимое, Я входил в открытое пространство, где
было собрано все видимое и невидимое и где всегда было светло и тихо. џ
оставалсЯ там какое-то времЯ, но не потому, что хотел что-то понЯть, а
просто потому, что там было светло, Я ведь был еще ребенком.
џ не задумывалсЯ над тем, чем Я владел, это просто было всегда со мной.
Ќо Я чувствовал, как тайна моЯ все растет там внутри, каждое утро,
просыпаЯсь, Я чувствовал, что она здесь, со мной, и солнце сиЯло, когда Я
выходил гулЯть, и трава под деревьЯми сверкала от росы. € Я чувствовал, как
все ждет менЯ, как все живое ждет менЯ, все, что счастливо и что обделено -
все ждет, что однажды Я выскажу то, чем Я так беззаботно владею. Ђ Я входил
в еще более светлое пространство, где было собрано все видимое и невидимое,
оставалсЯ там все дольше и дольше, Я ведь был еще ребенком, и там, внутри,
был мой настоЯщий дом.
Њне исполнилось только четырнадцать лет, когда мне пришлось умереть. џ
нес в себе тайну жизни, поэтому Я должен был умереть.
‚се, подавленные, слушали этот детский голос. Њолчание безнадежности
воцарилось во тьме.
Ќо тут кто-то из них заЯвил:
Ђ вот Я был метрдотелем в одном из самых больших ресторанов, очень
известном и посещаемом. ќто труднаЯ и очень важнаЯ профессиЯ. Ќадо уметь
угадывать желаниЯ самых разных людей и уметь сделать так, чтобы им было
хорошо.
Ќадо понимать, чего люди желают, и каждому уметь угодить. џ знал
обращение, и все считали, что Я очень подхожу длЯ этой должности.
“ж Я-то знал, как устроить все так, чтобы клиент осталсЯ доволен. ’ут и
требуетсЯ-то самаЯ малость. ѓлавное - изобретательность. Ѓукетик цветов в
вазе, немного вкуса - порой это решает все. € сервировка чтобы была
безукоризненнаЯ - это, быть может, самое важное. Ќет, все это совсем не так
просто, как кажетсЯ. ќто целаЯ наука - видеть людей насквозь и уметь им
угодить. џ это умел, уж на менЯ-то можно было положитьсЯ. “ходЯ, они всегда
уверЯли, что очень довольны.
џ был просто незаменим. Ќо пришлось и мне распроститьсЯ со своим делом,
все мы смертны. € они, конечно же, были вынуждены найти себе нового
метрдотелЯ, потому что без метрдотадЯ не обойтись. Ќадеюсь, он знает
обращение и клиенты по-прежнему довольны.
‚ыслушав его, они пришли в полную растерЯнность. Ћни просто не знали
уже, что и думать, в головах у них был полный сумбур.
€ тогда из тьмы поднЯлсЯ некто.
‡десь, во тьме вечности, никогда прежде не случалось, чтобы кто-то
вставал, чтобы кто-то изменил положение или вообще что-то изменилось. ‚се с
изумлением смотрели на него. ‹ицо его было словно опалено страстью, глаза
его горели во тьме. € говорил он не как другие, речь его была горЯча и
зажигательна. Ћн так говорил:
—то есть истина? ‘кажите нам: что есть истина? ’а жизнь, которой мы
живем на земле, - сплошнаЯ путаница, многообразие без границ! ‘лишком много
всего? ‘лишком много - нам просто не разобратьсЯ. Ќам дано видеть лишь свое
собственное, но это так ничтожно. Ђ всЯ остальнаЯ большаЯ жизнь - она так
огромна! Њы боремсЯ каждый в одиночку, вечно чего-то ищем, но каждый находит
лишь самого себЯ. Њы одиноки в беспредельном пространстве, наше одиночество
вопиет во тьме. Ќам нет спасениЯ, слишком уж нас много и слишком мы все
разные. Ќам не найти общего пути.
’ак, может, жизнь - это всегда только Я сам, или ты, или он? € никогда
- мы все вместе? Ќикогда - что-то достаточно простое и надежное, к чему мы
все могли бы приклонить наши головы и быть счастливы? Џриклонить головы, как
к старой матери, котораЯ изо днЯ в день говорит своим детЯм одни и те же
слова, чувствуЯ лишь, как крепнет с каждым разом свЯзующаЯ их любовь. € быть
счастливыми, как счастлива бывает семьЯ, собравшаЯсЯ под крышей родного
дома. Њожет, она, жизнь, столь огромна, что нам никогда ее не постичь?
Ќикогда - во веки веков! € нам остаетсЯ лишь бесконечно мусолить одно и то
же, каждому свое, видЯ, как все другое поглощаетсЯ тьмой, длЯ нас
непроницаемой.
Њне невыносимо, что жизнь столь огромна! Њне невыносимо, что она не
имеет границ! Њне невыносимо мое одиночество в пространстве, у которого нет
конца!
џ хочу отыскать бога! Ќам просто необходимо отыскать бога, чтобы
привлечь его к ответу за жизнь, котораЯ сбивает нас с толку.
‚сем нам надо собратьсЯ вместе, всем-всем, собратьсЯ и отправитьсЯ на
поиски бога, чтобы обрести наконец Ясность.
…го слушали с напрЯженным вниманием. ‚се были захвачены его речью.
—то-то он затронул в них, что-то скрытое в глубине, какое-то больное место,
которое давало о себе знать, стоило его разбередить. Ќикогда прежде не
чувствовали они с такой остротой горечь жизни, некоторые и вообще ничего
такого прежде не чувствовали. ’еперь, наконец, они всерьез осознали свое
положение. ‚се теперь осознали, какую страшную путаницу ЯвлЯет собой
человеческаЯ жизнь, она столь неохватна и сложна, что не может быть в ней
человеку покоЯ и нет в ней длЯ человека никаких твердых основ, нет твердой
почвы, на которую можно было бы ступить, нет истины. ’еперь они осознали,
сколь унизительно было длЯ них жить так, как они жили, ничего толком не
знаЯ, не имеЯ настоЯщей веры. ’еперь они осознали, к какому страшному,
безысходному одиночеству был приговорен каждый из них, окруженный
непроницаемой тьмой. € они понЯли, что этому должен быть положен конец, что
они должны отыскать что-то другое, что одинаково подошло бы всем им, прийти
к Ясности и знанию, к истине.
Ќо некоторые подумали: а есть ли вообще бог? Ћдин из них сказал: а есть
ли вообще бог? „лЯ менЯ лично бога вроде бы как и нет. …ще один сказал: и
длЯ менЯ бога вроде бы как и нет. Ќо тот, исполненный страсти, ответил:
один, отдельно взЯтый человек может и не испытывать потребности в боге; но
длЯ нас, длЯ миллионов, бог необходим. € они ему поверили и поднЯлись со
своих мест, чтобы последовать за ним и привлечь бога к ответу за эту
непостижимую жизнь.
ЏоднЯтьсЯ с места им было нелегко. Џоднимались они с трудом. Љаждый
когда-то уселсЯ так, как ему было всего удобнее, на веки вечные, у них и
мысли не было, что придетсЯ когда-нибудь поменЯть положение. € поднимались
они теперь с великим трудом, и первые их шаги во тьме были неустойчивы, их
шатало из стороны в сторону. Ќо когда они собрались наконец вокруг того, кто
должен был повести их вперед, они уже твердо стоЯли на ногах, ЯвлЯЯ собой
плотно спаЯнную массу, сообщество людей, объЯтых свЯщенным огнем общей идеи.
Ћни ощутили, что нашлось наконец-то нечто во всей этой путанице и
неразберихе, что объединило их, - их общаЯ беда, их безмерное отчаЯние. Ћни
ощутили всю глубину своего отчаЯниЯ, объединившего их, и они упивались им.
Ћни ошущали его как могучую силу человека, вырвавшуюсЯ из глубин его
мЯтежного духа, они упивались им. ‘частливые не могли уже понЯть, как могли
они быть счастливы. Ќесчастные сожалели, что не были еще несчастнее.
Џод водительством того, исполненного страсти, двинулись они в путь,
чтобы призвать бога к ответу.
‚начале их было не так уж и много, если мерить мерками вечности. Ќо по
пути они подбирали все новых и новых, всех тех бесчисленных, что сидели
вокруг во тьме. Ћни натыкались на группки, где шли бесконечные споры все о
том же, о страхе, о жизни, натыкались они и на такие, где царило молчание, и
заметить их можно было только столкнувшись вплотную. Ќатыкались и на
одиночек, сидевших в стороне от всех. €х они тоже подбирали. Ћни собирали
вместе счастливых и несчастных, богатых и беднЯков, верующих и
разочарованных, сильных и слабых, сдавшихсЯ и борющихсЯ, всех, что некогда
жили на земле. ‚се они присоединЯлись к шествию. Љогда им становилось Ясно,
что великий этот поход задуман во имЯ избавлениЯ от страшной путаницы жизни,
во имЯ спасениЯ человека от окружающего его беспросветного одиночества, они
молча поднимались и присоединЯлись к процессии. ѓлаза многих, выражавшие
жгучую муку, горели от возбуждениЯ, они в экстазе присоединЯлись к
остальным. Ѓыли и такие, кто поднималсЯ медленно и как бы нехотЯ, на их
лицах еще лежал отблеск затаенного счастьЯ, они присоединились к шествию,
задумчиво гладЯ куда-то вдаль. Ќо все без исключениЯ вставали со своих мест
и шли за процессией.
‚о главе шел исполненный страсти, он ничего уже больше не говорил, он
был теперь лишь одним из них, только что шел впереди них. ‚о голову он
держал высоко и казалсЯ выше всех; черты его одушевлены были горевшим в нем
огнем. ‚ жизни он был сапожником и тихо сидел в своем углу; теперь он собрал
всех, когда-то живших на земле, чтобы повести их к богу. Џри жизни он сидел
в своей маленькой мастерской, в спертом воздухе, пропахшем дегтем и кожей,
там он с терпением переносил собственную свою жизнь, теперь он взЯлсЯ нести
ответственность за всех. ‚се следовали за ним, ибо он был длЯ них
воплощением их вековечного страданиЯ. Ћни видели в нем себЯ, свою
измученную, запертую в клетке душу, котораЯ, оказавшись на свободе,
испугалась было этого незнакомого, такого пустынного и холодного мира и
запросилась обратно домой, только вот дома у нее, выпущенной из заключениЯ,
больше не было, она была теперь окончательно и бесповоротно бездомна. € чем
дольше длилось бесконечное странствие, к которому присоединЯлись из тьмы все
новые толпы, тем чаще задумывались они над тем, как ужасна жизнь, как она
ужасающе огромна, еще отромнее, чем можно себе вообразить. € они думали о
боге, о том, кто возложил на них это неслыханное бремЯ и кто теперь должен
был спасти их, дав им Ясное знание и покой; и они думали о могуществе этого
вседержителЯ, в вечно алчущей душе которого должен ведь все же теплитьсЯ
огонек, что согревает его в его безрадостном, при всем богатстве,
существовании - так трепещущие Язычки пламени согревают руки
путешественника, окончившего свои дальние странствиЯ в пустыне, где больше
уже нет никаких дорог. ќто тепло он должен был дать им.
Ђ народ все прибывал и прибывал. ‘ошлись немыслимые толпы. ‚оображение
уже отказывалось их вмещать. Ћни колыхались подобно безбрежному океану. ‚
конце концов он как будто замер в своем движении, этот волнующийсЯ людской
океан, лишь ощущаЯ, как вливаютсЯ в него все новые потоки, как стекаетсЯ к
нему все - все одинокое и борющеесЯ, вое растерЯвшеесЯ и покинутое, все
ищущее, все сущее. € они радовались тому, что все они собираютсЯ вместе и
что люди будут еще подходить и подходить, пока не соберутсЯ все до единого.
ќто длилось столетиЯ, это длилось тысЯчелетиЯ, если мерить мерками земного
времени, так все это было грандиозно.
€ гудом тудел теперь людской океан, вобравший в себЯ все потоки - и
ходили людские волны, ворочались тЯжко и мощно, и сталкивались друг сдутом;
вздымались, переливались одна в другую, сглаживались, вздымались в других
местах и вновь опадали; потом все стало успокаиватьсЯ, внешние границы как
бы сжались, затвердели, больше уже не менЯлись, замкнули, подобно железной
отраде, все в себе и уже не пропускали ничего извне, да Я пропускать больше
было нечего, извне была пустота.
€ вот теперь, когда все были наконец-то в сборе и перемешались друг с
другом, подобно тому как перемешиваютсЯ волны в штормЯщем море, после чего
море успокаиваетсЯ, произошло нечто совершенно поразительное - ни о чем
подобном они и помыслить не могли. Љогда, значит, все окончательно уже
успокоилось, в них зашевелилось странное чувство, будто они - это что-то
одно, не множество, а что-то одно, единое. Ѓудто они составлЯют одно целое:
все подходило друг к другу, и все вместе прекрасно друг с другом сочеталось.
Џоистине, они представлЯли одно целое. € это целое было столь просто, что
они глазам своим не верили - ошеломленные, озирались они вокруг. Ћно было
нисколько не сложно и не запутанно, просто оно было очень большое. Ќет, даже
не большое, а просто его было очень много.
‚сЯкий и каждый находил здесь свое и своих. ќто было не трудно,
получалось будто само собой. Ќемного поискав, каждый находил подходЯщее ему
место, где были ему подобные; и быстро устанавливалсЯ порЯдок. Ћказалось,
что у жизни не так-то уж и много разных видов, хотЯ каждый из них очень
многочислен; и когда эти виды обособились, стали каждый сам по себе, то все
вместе они образовали род, с присущими только этому роду свойствами. ’ак из
множества получалось единство. Ћсобо несчастливые находили здесь других
особо несчастливых, в общем-то счастливые отыскали других в общем-то
счастливых, верующие отыскали верующих, сомневающиесЯ - сомневающихсЯ,
бунтари отыскали тех, кто вечно бунтовал, мечтатели отыскали тех, кто вечно
мечтал и тосковал, любовники - тех, кто любил, желчные насмешники - тех, кто
замкнулсЯ в своей горькой иронии и презрении, покинутые - тех, что были
покинуты, великодушные - великодушных; и сапожники отыскали сапожников,
вЯзальщики веников - вЯзальщиков веников, могильщики - могильщиков; и
бандиты отыскали бандитов, великомученики - великомучеников, герои - героев,
шуты - шутов, а те, кто ничем не был, - тех, кто не был ничем.
Џоначалу, покуда все еще разыскивали свои места и устраивались каждый
на своем, все эти миллиардные толпы находились в беспрестанном движении, и
гул стоЯл над этим колышущимсЯ людским океаном. ‚от собрались где-то
стотысЯчные толпы одинаковых на вид: их окликали: вы кто? € они отвечали все
в один голос: мы лавочники Џеттерсоны. Ђ вот собрались еще более необозримые
толпы: им кричали: вы кто? € все они мрачно отвечали: мы те, у кого на ногте
черное пЯтнышко.
Ќо когда все уже окончательно устроились, каждый среди своих, все эти
массы слились в одно и, ничем не разграниченные, составили одно целое, и
постепенно все утихло, и удивительный мир и покой воцарились вокруг. € жизнь
уже вовсе не казалась чем-то странным и непонЯтным, все было понЯтно, вое
как надо. € замысел ее заключалсЯ, как видно, лишь в том, что каждый имел
право на существование, а все вместе они должны были составить одно целое.
‘мысл был настолько прост, что добавить к этому было нечего. Ђбсолютно
нечего.
€ не было никакой путаницы. ‚се было упорЯдочено и вполне надежно, так,
как оно и должно быть.
€ не было никакого одиночества, ибо не было среди них человека столь
особенного, чтобы не нашлось еще нескольких миллионов точно таких же.
€ не было места ни отчаЯнию, ни тревоге, ни беспомощности. ‚о всем был
полный порЯдок. ‚се было как надо.
‚се были просто потрЯсены. ѓлубокаЯ радость и благодарность переполнЯли
их. Њедленным взглЯдом обводили они все окружающее, тишь и благодать царили
вокруг и полное единство. Ћни вспоминали, как они боЯлись, как блуждали в
поисках, как вечно страдали, как мучились страхами и сомнениЯми, как
копались бесконечно в себе и не могли докопатьсЯ до дна, как брели ощупью в
потемках, отыскиваЯ хоть кого-то, кто мог бы стать им братом, хоть кого-то,
хоть одного-единственного, - но разве кого отыщешь в беспредельной пустыне,
которую и постичь-то невозможно. ѓлубокаЯ радость и удовлетворение
переполнЯли их.
Ќо как тот, кто ночь напролет сражалсЯ с бурей, а с наступлением утра
видит вдруг, что море утихло, ни ветерка, и свет днЯ распростерсЯ в
бескрайней тиши, и сперва чувствует в восторге, что он спасен, что все -
Ясность и свет, но, снова и снова вглЯдываЯсь в безмЯтежную даль, ощущает
вдруг потерЯнность и пустоту, так вот и они ощутили вдруг опустошенность в
окружавшей их теперь долгожданной Ясности. ‚се было так просто и однозначно.
‚се было так абсолютно Ясно и понЯтно. ‚се было именно так, как им когда-то
и хотелось, именно о таком мечтали они всю свою жизнь. Ќе с чем больше было
боротьсЯ, не от чего было страдать.
Ћни стоЯли подавленные. Ћни стоЯли растерЯнные, не знаЯ, что им с собой
теперь делать, куда теперь податьсЯ. Ћни вдруг сразу лишились всего, что
наполнЯло их существование. Ќикакие страхи не переполнЯли их. Ќикакие
тревоги не гнали их вперед. ‚се завершилось само собою, все было как надо. €
никакого повода искать бога у них больше не было. € без него все было
понЯтно, да и понимать-то было особенно нечего. ‚се было как оно есть.
Ќаступило глухое молчание, мрачно и пусто было вокруг.
€ тогда вышел вперед некто и заговорил голосом хриплым, но
проникновенным, он был мал ростом и нерЯшлив, но, выпрЯмившись, сразу стал
выше, и лицо его, одухотворенное и нервное, передавало все движениЯ души. Ћн
говорил:
’ак что же Я такое?! —то же Я такое?!
ќта жизнь, что мы проживаем в борьбе и страданиЯх, что нависает над
нами непроглЯдным мраком, сквозь который пытаетсЯ пробитьсЯ наша робкаЯ
мысль, жизнь, по которой мы бредем все вперед и вперед, чтобы отыскать
наконец общую длЯ всех и каждого истину - она, выходит, ничего такого не
содержит и только и делает, что повторЯет самое себЯ. ‘нова и снова одно и
то же, все то же самое, тот же примитивный, убогий смысл, то же жалкое
знание, все то же ничто. Њы сражаемсЯ без устали, а выходит, и сражатьсЯ-то
не за что! Њы терзаем себе грудь; а там, внутри, оказываетсЯ, всего лишь
сердце, которому назначено битьсЯ и умереть, как тысЯчам до него и после
него. Њы ощущаем свЯщенный огонь, пылающий у нас в груди, всепожирающее
пламЯ, а это, оказываетсЯ, всего лищь то самое горючее, что требуетсЯ длЯ
поддержаниЯ его функции, чтобы оно могло битьсЯ; тепло длЯ наших постелей,
чтобы мы, беднЯги, не замерзли и не испустили дух.
€так, все это лишь длЯ того, чтоб мы не отдали концы. —тобы только, не
дай бог, не отдать концы! Ђ когда дело идет к закату, нас берут, словно
упитанных коров, сжевавших каждаЯ свою порцию жвачки на солнечной земле, и
загонЯют в стойло, каждую в свое; и единственное, что мы оставлЯем после
себЯ, - это навоз длЯ травы будущего года. “добрение, одинаково пригодное
длЯ использованиЯ, от кого бы оно не осталось.
џ сгораю от стыда. € Я восстаю, исполненный отвращениЯ и ненависти. €
это называетсЯ жизнь! ‘плошной обман, просто оскорбление всего того, что Я
считал самым свЯтым во мне! ‘плошное убожество! Џосле этого и жить-то
унизительно!
Ќи заблуждений, ни скорби. Ќи злоключений, ни кровоточащих ран. Ќи
трепещущего сердца, которому нет покоЯ. Ќичего. ‚се богатства и горести
жизни, все, что наполнЯло нас страхом и неуемным, гнавшим вперед
беспокойством, беспредельной тоской, - все это, выходит, ничто! Ђ то
единственное, что имеет какое-то значение, существует где-то вне моего Я.
џ был одинокий странник, бездомный, вечно ищущий, не знавший покоЯ. Ђ
что Я такое теперь?! Ќичто. Џустое место. Ћдиночество мне заказано, и Я уже
ничего собой больше не представлЯю. Ћдиночество всем теперь заказано, никто
уже не пойдет в одиночку не хоженной до него тропой, что сотретсЯ после
него. Ќикто не останетсЯ один на один со своим кровоточащим сердцем, которое
замирает во тьме, где никто его не услышит.
Ћдиночество мне заказано и всегда теперь будет заказано.
ЉакаЯ пустота, какаЯ бессмыслица!
ќто отвратительно, и Я восстаю, исполненный ненависти. џ восстаю, пылаЯ
ненавистью к тому, кто оскорблЯет самое свЯтое, что у менЯ было.
џ ищу бога, Я хочу разыскать бога! Ќам просто необходимо разыскать
бога, чтобы привлечь его к ответу за никчемность жизни. Ќам необходимо
разыскать бога, чтобы предъЯвить ему обвинение в оскорбительности жизни длЯ
человеке, в ее однозначности, примитивности ее единственной истины. Ќам
необходимо разыскать бога, чтобы потребовать от него заблуждений и сомнений,
неутолимой тоски души, чтобы потребовать от него всей беспредельности, всего
страха, всего пространства без конца и краЯ.
Ћни слушали его со все возраставшим возбуждением. …го ненависть
заразила их, каждый чувствовал, как ненависть поднимаетсЯ и в нем, она все
росла и росла и вот уже, выплеснувшись через край, захлестнула все эти
необозримые толпы. Ћни смотрели на его одухотворенное, нервное лицо, это
было их лицо - воплощение мольбы о боли и трепетном беспокойстве, об
одиночестве души, от которого нет спасениЯ: они осознали грубую жестокость
жизни: с какой жестокой радостью хотела она лишить их всего! ђаздалось
крики: мы отыщем бога! € уже отовсюду, издалека: мы обыщем бога, чтобы
призвать его к ответу! Њы призовем его к ответу за Ясность жизни! Њы
потребуем от него всего страха, всей тьмы, всех глубин бездны, всего
непостижимого! ѓулом разбушевавшегосЯ океана нессЯ над толпами вопль: мы
отыщем бога, чтобы призвать его к ответу!
‚озглавлЯемые одухотворенным, они торжественно двинулись в путь.
’о было удивительное странствие. Ќеоборимый людской океан тЯжко, но с
неослабевающим напором катил свои волны. „вижение его вод было столь
величаво, что вызывало некое благоговение, души их преисполнились горЯчей,
мистической веры в великий смысл задуманного. Ћни шли и шли, - и никак не
могли дойти. Ћни шли и шли, века, тысЯчелетиЯ; и никак не могли дойти. €
тогда они стали задумыватьсЯ: слишком уж неслыханное дело они затеЯли -
пойти со всем своим убожеством к тому, кто так могуществен, но ведь он сидит
там, как собака на сене, на своих сокровищах, этот жестокий, демонический
бог, отдавший сотворенной им кишмЯ кишащей жизни лишь крохотный кусочек
своей непостижимой сущности, жалкую корку хлеба, чуточку радости и покоЯ,
чуточку знаниЯ и теплого солнца. € они думали со страхом, смешанным со
злорадством, что скоро окажутсЯ с ним лицом к лицу.
Ќо они никак не могли дойти. „орога к богу оказалась бесконечно
длинной.
Ћдухотворенному так и не удалось привести их к цели. Џришлось воззвать
к старейшим из них, чтобы все они вышли вперед и, соединив усилиЯ,
постарались найти дорогу. ’о были степенные, невозмутимые мужи, но сейчас и
они были охвачены волнением. Ћни вышли вперед, плотно сжав губы, ни словом
не выдав своего состоЯниЯ, но лица выдавали их внутреннее напрЯжение. €так,
они возглавили шествие. Ћни шли, внимательно глЯдЯ по сторонам. ‡а ними с
терпеливой покорностью следовали остальные, времЯ от времени кто-нибудь из
них пыталсЯ заглЯнуть вперед, через головы ведущих, но в основном все просто
шли вслед за вожаками, брели и брели в терпеливом ожидании. Џусто и глухо
было вокруг. Ћни шли и шли и никак не могли дойти.
€ вот наконец показалсЯ вдалеке слабый свет. ‘вет был ровный, не
мерцающий, но такой слабенький, что они едва различали его в окружающей
тьме. Ћни пошли на этот свет. Ћни думали: наверное, там целое море света,
просто это очень далеко от нас. Ќаконец, спустЯ еще много лет, они
приблизились к нему.
ќто оказалсЯ небольшой фонарь с запыленным стеклом, освещавший
пространство вокруг себЯ неЯрким, покойным светом.
Љакой-то старик пилил в его свете дрова. Ћни понЯли, что это и есть
бог.
Ћн был невысок ростом и сутуловат, но сложениЯ крепкого. ђуки у него
были грубые - такие руки бывают у человека, всю жизнь занЯтого однообразным
и тЯжким трудом. Ќа морщинистом лице лежал налет усталости, но выражение
было кроткое и серьезное. Ћн их не замечал.
’е, кто шел впереди, с трудом сдержали напиравших сзади.
Ћни остановились перед ним в изумлении. Ћни глЯдели и глЯдели на него,
ничего не понимаЯ. ’е, что стоЯли позади, приподнимались на цыпочки и,
любопытствуЯ, вытЯгивали ней, глухой ропот прошел по рЯдам и замер где-то
вдали.
‚переди стоЯли старейшие и мудрейшие из них, неустаннаЯ работа духа
придала им благородства, глаза их сверкали благородным негодованием.
’ы бог? приступили они наконец к старику, голоса их дрожали.
’ак ты и есть бог?
‘тарик растерЯнно взглЯнул на них. Ћн ничего не ответил, лишь
утвердительно кивнул.
€ ты пилишь дрова! сказали они.
Ћн промолчал. Ћтерев тыльной стороной ладони рот, смущенно оглЯделсЯ и
снова опустил глаза.
Њы - те, что некогда жили на земле, сказали они. Њы - та самаЯ жизнь,
которую ты сотворил. Њы - те самые, что вечно боролись, вечно страдали,
сомневались и верили, брели на ощупь во тьме, где нет дорог, вечно чего-то
искали, гадали, надеЯлись и жаждали, мы - те, что пытались вырватьсЯ за
пределы собственного существа, вырывали из труди сердце и швырЯли за те
пределы, обрекаЯ его истекать кровью в мучительном одиночестве.
‘ какой целью ты создал нас?
‘тарик стоЯл смущенный и подавленный. „о него будто только сейчас
дошло, о чем речь и вообще кто они такие. Ћн поднЯл голову, обратил робкий
взглЯд отшельника на колыхавшийсЯ у его ног людской океан. Ќе было ему ни
конца ни краЯ. ‚ какую бы сторону он ни поглЯдел - ни конца ни краЯ.
Ќеобозримое море голов, миллиарды и миллиарды - без конца и без краЯ.
€ он не стал больше смотреть. Ћн глЯдел в землю, не знаЯ, видимо, как
теперь и быть. Џилу свою он еще раньше отставил в сторону. Ћдежда на нем
была старенькаЯ, поношеннаЯ, - сейчас это особенно бросалось в глаза. Ћн
провел рукой по своим редким, седым волосам, и рука снова повисла вдоль
тела. ’еперь, когда руки его были не занЯты работой, он словно бы не знал,
куда их девать.
џ ведь простой труженик, робко произнес он наконец.
ќто мы и сами видим, сказали благородные. …ще бы не видеть, подтвердили
все остальные, даже самые задние.
‘тарик еще больше растерЯлсЯ. Ћн смиренно стоЯл перед ними, подавленный
их словами. Љогда Я создавал жизнь, Я не задумывал ничего особенного,
продолжал он все тем же покаЯнным тоном.
Ѓлагородные при этих словах содрогнулись.
Ќет, вы только послушайте! ѓлаза их пылали. Ќичего особенного! ќто же
возмутительно! Џросто возмутительно!
Ќичего особенного! эхом пронеслось по радам. ‚ы только послушайте!
Ќичего особенного! ќто же возмутительно! Џросто возмутительно!
‘тарика их возмущение совсем доконало. Ћн просто не знал, что ему
делать со своими руками. ‘едаЯ голова совсем поникла. ‚идно было, как он
мучаетсЯ. Ќаконец он вроде бы овладел собой.
џ сделал как мог, тихо сказал он.
Ѓыло что-то трогательное в этом его простодушном ответе, в этой его
неспособности противостоЯть им; и благородные это почувствовали, однако
продолжали в том же тоне, жестко и сурово:
’ы швырнул нас туда, в эту юдоль печали, обрек на муки и боль, на страх
и томительное беспокойство, швырнул в бездны, которым нет названиЯ; ты
заставил нас вечно страдать, ты заставил нас влачить тЯжкое бремЯ наших
несчастий, преодолеваЯ наш тернистый путь. ’ы заставил нас надеЯтьсЯ, что
лишь в страдании жизнь наша обретает величие и ценность, ценность длЯ
вечности, длЯ бога. ’ы заставил нас изнемогать, отчаиватьсЯ, гибнуть. ‡ачем
же, зачем?!
‘тарик тихо отвечал:
џ сделал как мог.
Ћни продолжали:
’ы дал нам солнце и радость, ты позволил нам упиватьсЯ прелестью жизни,
прелестью утра, когда роса холодит наши ноги, и все деревьЯ благоухают, и
все цветы, и все горы; ты дал нам познать счастье, что дарует землЯ,
заставил считать землю нашим домом, нашим цветущим домом; ты заставил нас
надеЯтьсЯ, что жизнь - это одна только радость, только сиЯющий свет, только
бесконечное утро. ‡ачем же, зачем?!
‘тарик тихо отвечал:
џ сделал как мог.
Ћни продолжали:
’ы не верил ни в то и ни в это. ’ы просто увидел, что так оно все
сладитсЯ и дело пойдет. ’ебе просто хотелось, чтобы жизнь шла и шла, сама
собою, и чтоб не надо было придумывать ей какой-то конец. ’ы просто хотел,
чтобы на земле была жизнь, больше ничего. ‡ачем же, зачем!
‘тарик тихо отвечал:
џ сделал как мог.
ќтот повторЯющийсЯ раз за разом ответ сбивал их с толку, и так смиренны
и трогательны были эти его слова, что они невольно умолкли. Ћднако кипевшие
в них страсти неудержимо рвались наружу. € они продолжали свое:
Ќо длЯ чего все-таки ты это затеЯл? ‚едь была же у тебЯ какаЯ-то цель!
‘ какой целью запустил ты эту дьЯвольскую машину под названием жизнь? ‚едь
получаетсЯ, что мы обречены жаждать полной Ясности - и вместе с тем
сложности. Њы жаждем безоблачной радости, хотим быть уверены в своем праве
на свет и счастье - и вместе с тем нас одолевает жажда отрицаниЯ, и нам
хочетсЯ, чтобы не было вообще никакой радости. Њы обречены жаждать
глубочайших бездн страха, жаждать страданий, которых никому не понЯть, тылы,
где мы изнемогаем и гибнем, - и вместе с тем хотим быть уверены, что
никакого повода длЯ страха нет. Њы жаждем гармонии во всем, покоЯ длЯ нашей
мысли, длЯ нашего измученного сердца - и вместе с тем нас одолевает жажда
отрицаниЯ, и нам хочетсЯ, чтоб не было вообще никакой гармонии, никакого
мира и покоЯ. ЏолучаетсЯ, что мы обречены хотеть всего сразу.
‘тарик слушал их уже более спокойно. ‘ виду он оставалсЯ все тем же, и
все-таки он был теперь какой-то другой, хотЯ смирениЯ в нем не убавилось.
џ простой труженик, сказал он, глЯдЯ на них. џ трудилсЯ не покладаЯ
рук. џ день за днем делал свою работу, делал всегда, сколько Я себЯ помню. €
ни к чему такому Я не стремилсЯ. Ќи к радости, ни к скорби, ни к вере, ни к
сомнению - ни к чему такому.
џ просто хотел, чтобы у вас всегда что-то было, чтобы вам не
приходилось довольствоватьсЯ ничем, пустотой.
Џри этих его словах стоЯвшие впереди благородные почувствовали будто
укол в сердце. Ћни встретили его покойный взглЯд - это было так не похоже на
сжигавшее их самих нетерпение. Ћни смотрели на него, и он словно рос у них
на глазах, он сделалсЯ вдруг таким большим, что им, возможно, было его уже и
не постичь, и все же таким близким им. Ћни молчали, что-то теплое поднЯлось
у них в груди, что-то новое и неизведанное, глаза их увлажнились, Язык
отказывалсЯ повиноватьсЯ.
Ќо среди тех миллиардов, что толпились за ними, тех, кто не слышал слов
старика, среди тех не утихало беспокойство, напротив, оно все росло. Ћни
вообразили, что старик просто упрЯмитсЯ и не желает открыть им истину, и все
накопившеесЯ в них ожесточение рвалось наружу. “ж они заставЯт этого
несговорчивого упрЯмца открыть рот. ‘транно только, что благородные вдруг
все как один замолкли. Ћни, конечно же, спасовали, они их предали. Ќаплевать
им на их спасение, на их горькую судьбу. Ќу что ж, придетсЯ им самим
вступить в бой, хоть у них и нет иного оружиЯ, кроме их кровоточащего
сердца.
‘реди этих миллиардов была и бесчисленнаЯ толпа маленьких детей, всю
долгую дорогу они играли и развлекались как могли, не имеЯ представлениЯ,
куда и зачем их ведут; на них-то и пал выбор, им доверили говорить от лица
этой ужасной в своей непонЯтности жизни. Ћни подвели детей к богу и в
великом своем ожесточении крикнули ему прЯмо в лицо:
Ђ их-то ты длЯ чего сотворил?! —то ты думал, когда создавал этих
невинных малюток?!
„ети сперва засмущались и только робко оглЯдывались назад, на взрослых.
Ћни не знали, что им надо делать, не понимали, чего от них хотЯт. Ћни стоЯли
и нерешительно переглЯдывались. Џотом потЯнулись к старику, окружили его
кольцом. „вое самых маленьких протЯнули к нему ручонки, он присел на
корточки, и они вскарабкались к нему на колени. Ћни разглЯдывали его
большие, мозолистые ладони, трепали за бороду, тыкали пальчиками в
старческий рот, он Явно им понравилсЯ, этот добрый дедушка, и они прильнули
к нему, и он обнЯл их, придерживаЯ одной рукой.
‘тарик сморгнул слезы. Ѓережно и неуклюже-ласково гладил он малышей по
головкам, пальцы у него дрожали.
Ќичего Я тогда не думал, сказал он очень тихо, но все его услышали. џ
просто радовалсЯ им, и все.
‚се стоЯли и смотрели на бога, окруженного детьми, и в груди у каждого
будто что-то таЯло и ширилось. Њужчины старались скрыть свою растроганность,
женщины же негромко всхлипывали: каждой казалось, что это именно ее ребенок
сидит на коленЯх у бога, что это его бог гладит по головке, и она плакала
счастливыми слезами. ‚ наступившей тишине слышались лишь негромкие
всхлипываниЯ. ‚се ощущали сейчас свою таинственную внутреннюю свЯзь с богом.
‚се вдруг понЯли, что он такой же, как они, только глубже и больше их. ’о
есть не то чтобы понЯли, скорее угадали. ќто было как чудо - все они вдруг
постигли его божественную суть: благородные- через то, как он мыслил, люди
же простые, живущие сердцем, которым было не до высоких материй, - через эту
сцену с детьми.
Ѓольше не было сказано ни слова. Ћни просто не в состоЯнии были
выговорить ни слова; но вовсе не от смущениЯ, а оттого, что сердца их были
переполнены до краев. Ћни молчали, чтобы улеглось в душе то новое, что они
здесь постигли, чтобы глубже проникнутьсЯ им. Њолчали, потому что сейчас
нужна была полнаЯ тишина. Ћни отрешились от своего Я, чтобы целиком отдатьсЯ
этому новому знанию.
Џонемногу всхлипываниЯ утихли. ‘ладостный покой, умиротворенность, как
бывает после летнего дождЯ, когда влажнаЯ землЯ улыбаетсЯ солнцу, такаЯ
умытаЯ, такаЯ теплаЯ и близкаЯ нам, охватили их. € они понЯли, что их
великий поход завершилсЯ успехом.
€м было трудно покидать бога после всего, что здесь произошло. Ќо вот
наконец они все так же молча повернулись и тронулись в обратный путь. ‚
последний раз оглЯнулись они на старика, который сидел все на том же месте:
затем, поднЯв голову, шагнули в простиравшуюсЯ перед ними тьму.
„ети никак не хотели расставатьсЯ с богом, они просились остатьсЯ с
ним. Ќо он потрепал каждого по щечке и сказал, что надо идти за взрослыми,
надо слушатьсЯ маму и папу, и дети повиновались. € он осталсЯ один, стоЯл и
смотрел им вслед, серьезный и счастливый. € вот он скрылсЯ из их глаз,
слабый свет поглотила тьма.
€ вот они снова шли и шли во тьме. Ќо теперь этот людской океан уже не
волновалсЯ и не шумел, как то было на пути к богу, теперь он обрел покой.
Ќеспешно ступаЯ, молча шествовали во тьме эти неутомимые странники. ‚се
головы были высоко поднЯты, все глаза широко открыты. Ћни шли
воодушевленные, напрЯженно обдумываЯ то новое, что открылось им. ‚се
пережитое ими во времЯ свиданиЯ с богом, где Ясное и понЯтное смешалось с
загадкой и тайной, понемногу определЯлось и укладывалось у них в голове,
оседало в душе - загадочное находило свое место в глубине, Ясное и понЯтное
оставалось на поверхности. Љаждый думал о своем, каждый был наедине с самим
собой. Ќо, размышлЯЯ о своем, каждый ощущал свою общность со всеми и, будучи
предоставлен сам себе, был в то же времЯ среди своих.
€ понемногу, исподволь, по мере того как они продвигались вперед, такие
разные сосуды наполнЯлись одним и тем же содержимым. € кто горделиво, кто
смиренно, несли они, боЯсь расплескать, это содержимое - в сосудах
благородных форм, придававших благородство и тем, кто их нес, либо в совсем
простых, подобных тем глинЯным кувшинам, с которыми ходЯт к горному
источнику деревенские женщины, когда пересыхает летом их колодец в долине;
они несли свое богатство, и было оно одинаково у всех. Њало-помалу
преисполнились они все одинаковой душевной Ясности, надежды и света.
€ тогда они заговорили, каждый о своем, но обращаЯсь ко всем остальным
- им хотелось быть услышанными и понЯтыми. Ћни говорили друг с другом как
братьЯ, просто и спокойно, делЯсь своими чувствами и мыслЯми по мере того,
как, вызрев, они обретали определенность. Ћни говорили друг с другом как
прежде, только гораздо спокойнее. € они не были теперь столь многословны и
не употреблЯли таких громких слов: они не изливали душу, они делились только
своей верой, тем, что принадлежало всем.
‘реди них шел один человек, по лицу видно было, что он уже довольно
стар, но голову он держал очень прЯмо, решительно глЯдЯ вперед, готовый
преодолеть какой угодно путь; он сказал:
џ принимаю тебЯ; дорогаЯ жизнь, такой, как ты есть, потому что никакой
иной представить тебЯ все равно невозможно.
€ он продолжал идти - со всеми вместе, молча, слушаЯ других.
€ на земле столетиЯ сменЯлись столетиЯми, тысЯчелетиЯ - тысЯчелетиЯми,
поколениЯ - поколениЯми; они ничего про это не знали, им это было неведомо.
Ћни шли и шли, бок о бок, плечом к плечу.
„ругой, шедший далеко позади первого, сказал:
џ верю в жизнь со всем хорошим и плохим, что в ней есть, Я благодарен
ей за все. џ благодарен ей за тьму и свет, за сомнение и веру, за вечер и
утро. “ менЯ есть что-то одно, у моих братьев все остальное.
Ђ еще один, который жил, замкнувшись в себе, теперь же, освобожденный,
шел вместе со всеми, как один из многих, сказал, выразив новую свою веру,
придавшую ему силу и уверенность:
‚сЯкаЯ подлиннаЯ жизненнаЯ судьба длЯ человека - клетка, потому что она
предлагает лишь один вариант, потому что границы ее жестки и определенны, и
чем жестче ее границы, тем острее дает она почувствовать простирающуюсЯ за
ними беспредельность.
€ все же теперь, когда Я обрел душевный покой, Я знаю: именно в
заключении воспарЯет человеческий дух.
…ще один сказал:
џ благодарен жизни за все мои беспокойства, подарившие мне покой. џ
благодарен за все мои страхи, открывшие мне ту истину, что страх не есть
что-то, исконно мне присущее, от менЯ неотделимое.
€сконно тебе присущее знаешь и без опыта: море и в затишье, в
отсутствие шторма, знает о темных своих глубинах.
’ак они говорили друг с другом.
Ќо еще один сказал:
Џастух пас в горах свое стадо, когда где-то там, в глубине, начала
клокотать лава, готоваЯ разрушительной силой вырватьсЯ на поверхность. Ћн
ничего не знал о происходЯщем, поэтому он был спокоен. Ћн пас на солнышке
свое стадо и, отдыхаЯ, спокойно упирал свой посох в землю и, сам на него
опершись, с улыбкой погладывал вокруг.
Џотом, когда разразилась катастрофа, и она отозвалась в нем, как
отзывалось другое. Ћн простер руки к небесам и завопил как оглашенный.
‡начит, и это тоже он носил где-то в себе.
Ќо нельзЯ сказать, чтобы то или другое было так уж от него неотделимо.
Љогда он потом пас другие стада, совсем в других горах, про которые ему было
известно не больше, он, отдыхаЯ, снова спокойно опиралсЯ на свой посох, с
улыбкой поглЯдываЯ на солнечную долину.
“слышанное вызвало тысЯчекратный отклик - все у них теперь было общее.
Ђ на земле времЯ шло неумолимо, проходили столетиЯ, проходили
тысЯчелетиЯ. Ќо им это было неведомо. Ћни шли своим путем, спокойные,
просветленные.
€ вот, после долгого молчаниЯ, послышалсЯ еще один голос. € была
какаЯ-то загадочнаЯ привлекательность в этом голосе, кротком и вместе с тем
решительном:
Њы знаем только про себЯ, об остальном можем только догадыватьсЯ, наш
удел - жизнь, иного нам не дано.
Ђ другой сказал:
…сли бы даже наше существование и не имело под собой никакой основы,
нам следовало бы самим подвести под него основу. „ураки и глупцы сказали бы,
что мы строим в пустоте. Ќо люди должны строить и верить. € наше строение
стоЯло бы неколебимо, на чем бы мы его ни возвели. Џотому что пустоты вообще
не существует.
’ак говорили они друг с другом.
€ они думали про бога, представлЯли, как он стоит там в неугасающем
свете своего маленького фонарЯ, и так им делалось хорошо и покойно. € они
шли и шли. Ђ за ними следовала толпа детишек, они шумели и смеЯлись, играли
в догонЯлки. Ћни придумывали себе все новые игры, чтобы было не так скучно,
и покуда взрослые делились своими мыслЯми, дети играли в свои игры.
Љто-то сказал:
Ѓогатство жизни не знает границ. Ќикакое воображение не способно его
вместить. ’ак чего же нам еще желать? Ђ если нам все же захочетсЯ чего-то
еще, так ведь в нашем распорЯжении еще все непостижимое, не познанное нами.
€ стоит нам лишь руку протЯнуть, лишь подумать, что вот там что-то есть, - и
вот оно, пожалуйста! ’ак чего же нам еще желать?
Ђ кто-то еще рассказал:
†ил в нашем городе удивительнейший человек. Ћн был борцом за счастье
человечества, сражалсЯ за свет и истину, он любил нас. Ћн шел впереди нас,
далеко впереди, указываЯ нам дорогу сквозь тьму. Њы схватили его и сожгли на
костре, он так и не склонил перед нами головы.
Џрошла тысЯча лет, мы поставили камень на площади, где он был сожжен.
Ќа камне мы высекли его бессмертное имЯ и надпись под ним:
Ћн указывал людЯм дороту. Њы сожгли его здесь на костре. €наче
поступить мы не могли.
ќтот рассказ преисполнил их торжествующей уверенностью и ликованием.
Ћни долго шли молча, несЯ с собой свое богатство. Ћни шли и шли во тьме,
сильные и свободные.
Ќаконец один из них проговорил, кротко и тихо:
Ѓыть счастливым - это долг человека.
€ эти его слова, показалось им, вместили в себЯ всю их веру. Ћни
поразили их в самое сердце, эти простые слова. Њолча, задумчиво шли они все
вперед и вперед, и отблеск внутреннего света лежал на их лицах.
Ќо еще один сказал:
Њы счастливы не тем счастьем, о каком мечтают нищие и обездоленные. Њы
счастливы, как бывает счастлив человек, который просто живет, ибо длЯ этого
он и создан.
Ђ другой:
ђадость добываетсЯ нелегко, это требует немалых усилий. Џусть человек
похоронит свое горе, утопит его в целом море света, и каждый тогда увидит,
как эта отдельнаЯ, крошечнаЯ боль лучитсЯ драгоценным алмазом, добытым в
мрачных скалах.
’ак рассуждали о счастье люди серьезные.
Ђ вот кто-то, чей голос был гораздо звонче, рассказал следующее:
Ћдин человек, у которого было большое горе и который отчаЯнно сражалсЯ
с судьбой, хотЯ дошел уже до тайности, увидел как-то, проходЯ мимо одного
дома у дороги, двухлетнего мальчика, который играл на куче песка с собакой.
ќто был совсем крошечный щенок, забавно ковылЯвший на своих толстых лапах.
Ћн раз за разом тыкалсЯ мокрым носом ребенку в спину, и тот всЯкий раз
радостно взвизгивал и хлопал в ладоши. ѓлазенки его сверкали от восторга. Ќа
них смотрела молодаЯ женщина, и лицо у нее было очень счастливое, она
радовалась не меньше малыша. —еловек невольно остановилсЯ и улыбнулсЯ -
очень уж это было забавно. Ќо улыбнулсЯ он еще и ради них - чтобы показать,
что любуетсЯ их счастьем.
’ак он постоЯл немного, улыбаЯсь, и пошел своей дорогой. ‘ценка эта
была из совсем другой, счастливой жизни, такой далекой от его собственной, и
он тут же ее забыл. Ќо она, видно, все же где-то у него застрЯла, и когда он
снова погрузилсЯ в свое горе, мучительно размышлЯЯ, как же ему дальше быть,
он невольно улыбалсЯ.
Џосле чего еще один сказал:
Ђ вы знаете, что каждую минуту в мире рождаетсЯ один горбатый. ‚ыходит,
что у рода человеческого существует потребность в горбатых. ‚ те времена,
когда Я еще жил на земле, нашлись люди, которые, узнав про это, пришли к
выводу, что жизнь в своей исконной сущности - вещь крайне жестокаЯ, и, придЯ
в отчаЯние, провозгласили это самое отчаЯние единственной великой истиной,
единственным спасением, единственным, что может облагородить и возвысить их
и дать им то горькое утешение, что обретает человек в смирении. Ћднако,
сколь бы пылко ни проповедовали они свою веру, горбатых от того на свете
рождалось не больше. Љак и прежде - всего лишь один в минуту. €, придЯ в
отчаЯние теперь уже из-за этого, они в конце концов вынуждены были
прекратить свою проповедь и удовольствовались тем, что снова стали
счастливые.
’ак говорили они друг с другом. Љаждый отыскивал у себЯ что-нибудь
такое, чем мог поделитьсЯ с другими, что-нибудь светлое и доброе, и
предлагал это всем желающим. € они выслушивали друг друга, совместными
усилиЯми возводЯ здание своей веры.
Њиллионы и миллионы шествовали во тьме. Њогучий поток, бесшумно катЯщий
во тьме свои воды; но длЯ них это уже не было тьмой. € вот они начали
приближатьсЯ к тому месту, где все они котда-то собрались и где должны были
теперь снова расстатьсЯ. Ќастал торжественный миг прощаниЯ.
€ тогда, при всеобщем молчании, вскинул опЯть свою седеющую голову тот
самый, довольно уже старый человек и сказал, решительно глЯдЯ вперед, как
глЯдит путник, готовый одолеть еще какой угодно путь:
џ принимаю тебЯ, дорогаЯ жизнь, такой, как ты есть, потому что никакой
иной представить тебЯ все равно невозможно.
Ѓольше никто ничего не сказал. ‚се необходимое было, считали они, уже
сказано. Џри них осталось лишь то из их бргатства, что все равно не
поддавалось определению, то была их тайна, которую они спрЯтали глубоко в
душе.
Њолча расстались они друг с другом, каждому предстоЯло теперь найти
свое место в том будущем, которое ожидало их.
Last-modified: Sat, 09 Nov 2002 21:27:31 GMT
Ћцените этот текст: