орый отпустил  себе бороду, так что на
вид ему дашь лет сорок.
     Ќад нашими головами висЯт густые клубы дыма. —то было бы с солдатом без
табака!  ‘толоваЯ  -  это тихаЯ  пристань,  пиво  -  не просто  напиток, оно
сигнализирует о том, что  ты в безопасности и  можешь спокойно  потЯнутьсЯ и
расправить члены. ‚от и сейчас мы расселись  поудобней, далеко вытЯнув ноги,
и так заплевали все вокруг,  что  только держись. ‘  каким странным чувством
смотришь на все это, если завтра тебе уезжать!
     Ќочью мы  еще раз перебираемсЯ  через канал. Њне  даже  как-то  страшно
сказать худенькой, смуглой, что Я уезжаю, что, когда Я вернусь, мы навернЯка
будем  стоЯть  где-нибудь  в  другом  месте,  а  значит, мы с ней больше  не
увидимсЯ. Ќо, как видно, это ее не очень трогает: она только головой кивает.
‘начала  это  мне  кажетсЯ непонЯтным, но потом Я соображаю, в чем тут дело.
‹еер, пожалуй,  прав: если бы менЯ снова  отправили на фронт, тогда Я  опЯть
услышал  бы  от  нее "pauvre  garcon",  но  отпускник  это  длЯ  них  не так
интересно. Ќу и  пошла она  к  черту с  ее воркованием и болтовней. Ћжидаешь
чудес, а потом все сводитсЯ к буханке хлеба.
     Ќа следующее утро, пройдЯ дезинфекцию, Я шагаю к фронтовой узкоколейке.
Ђльберт  и  Љат провожают менЯ. Ќа  станции нам говорЯт, что поезда придетсЯ
ждать, по-видимому, еще несколько часов. Љату и Ђльберту надо возвращатьсЯ в
часть. Њы прощаемсЯ!
     -  ‘частливо, Љат!  ‘частливо,  Ђльберт! Ћни уходЯт и еще несколько раз
машут мне рукой. € фигуры становЯтсЯ меньше. €х походка, каждое их  движение
- все  это  знакомо мне до мелочей. џ  даже издали узнал бы их. ‚от они  уже
исчезли вдали.
     џ сажусь на свой ранец и жду.
     Њною вдруг овладевает жгучее нетерпение, - мне хочетсЯ поскорее  уехать
отсюда.
     џ уже  потерЯл  счет  вокзалам, очередЯм  у котлов на продовольственных
пунктах, жестким скамейкам в вагонах; но вот передо мной замелькали  до боли
знакомые виды, от  которых начинает щемить сердце. Ћни  проплывают в красных
от  заката окнах  вагона:  деревни с  соломенными  крышами,  нависающими над
белеными  стенами домов", как надвинутые на  самый лоб  шапки,  ржаные полЯ,
отливающие  перламутром  в косых  лучах  вечернего  солнца, фруктовые  сады,
амбары и старые липы.
     ‡а  названиЯми  станций встают образы, от которых  все внутри трепещет.
Љолеса все грохочут  и грохочут, Я стою у окна  и крепко держусь  за  косЯки
рамы. ќти названиЯ - пограничные столбы моей юности.
     ‡аливные  луга, полЯ, крестьЯнские дворы; по дороге, идущей вдоль линии
горизонта, одиноко тащитсЯ подвода, точно  по небу едет. †дущие у  шлагбаума
крестьЯне, махающие вслед поезду девочки, играющие на полотне дети, уходЯщие
вглубь дороги, гладкие, не разбитые дороги, на которых не видно артиллерии.
     ‚ечер. …сли бы не стук  колес,  Я  наверно  не смог  бы  сдержать крик.
ђавнина разворачиваетсЯ во  всю ширь; вдали, на фоне бледной  синевы, встают
силуэты горных отрогов.  џ узнаю  характерные очертаниЯ  „ольбенберга с  его
зубчатым гребнем, резко обрывающимсЯ там, где кончаютсЯ макушки леса. ‡а ним
должен показатьсЯ город.
     Ђ пока что все вокруг залито уже меркнущим золотисто-алым светом; поезд
громыхает на кривой, еще один  поворот, - и  что  же? - там,  далеко-далеко,
окутанные дымкой, темные, завиднелись и в самом деле тополи, выстроившиесЯ в
длинный рЯд тополи, видение, сотканное из света, тени и тоски.
     Џоле  медленно  поворачиваетсЯ   вместе  с  ними;   поезд  огибает  их,
промежутки между стволами уменьшаютсЯ, кроны сливаютсЯ в сплошной клин, и на
мгновение Я  вижу одно-единственное  дерево; затем задние снова  выдвигаютсЯ
из-за передних,  и на небе долго  еще маЯчат их одинокие силуэты, пока их не
закрывают первые дома.
     †елезнодорожный переезд. џ стою у окна,  не в силах оторватьсЯ. ‘оседи,
готовЯсь к  выходу,  собирают вещи.  џ  тихонько  повторЯю  название  улицы,
которую мы пересекаем: Ѓремерштрассе... Ѓремерштрассе...
     ’ам,  внизу,  -  велосипедисты,  автомобили, люди; серый виадук,  сераЯ
улица, но она берет менЯ за душу, как будто Я вижу свою мать.
     ‡атем поезд останавливаетсЯ, и вот Я вижу вокзал с его шумом, криками и
надписЯми.  џ закидываю за спину свой ранец, пристегиваю крючки, беру в руку
винтовку и неловко спускаюсь по ступенькам.
     Ќа перроне  Я оглЯдываюсь  по сторонам; Я  не вижу ни  одного знакомого
среди всех  этих  спешащих людей.  ЉакаЯ-то сестра милосердиЯ предлагает мне
выпить стакан  кофе. џ отворачиваюсь: уж больно глупо она улыбаетсЯ, она всЯ
преисполнена сознанием  важности  своей роли:  взглЯните на  менЯ,  Я  подаю
солдатик) кофе. Ћна говорит мне: "Ѓратец..." - ќтого еще не хватало!
     ‘  привокзальной  улицы  видна  река; белаЯ от  пены,  она  с  шипением
вырываетсЯ из шлюза у  Њельничного  моста. “  моста стоит древнЯЯ сторожеваЯ
башнЯ, перед ней большаЯ липа, а за башней уже сгущаютсЯ вечерние сумерки.
     Љогда-то мы здесь сидели и частенько - сколько же времени, прошло с тех
пор? - ходили через этот мост, вдыхаЯ прохладный, чуть затхлый  запах воды в
запруде; мы склонЯлись над спокойным зеркалом реки  выше шлюза, где на быках
моста висел  зеленый плющ  и  водоросли,  а в жаркие дни любовались брызгами
пены ниже шлюза и болтали о наших учителЯх.
     џ иду через мост, смотрю направо  и налево; в запруде все  так же много
водорослей, и все так же хлещет из шлюза светлаЯ дуга воды; в  здании  башни
перед грудами белого бельЯ стоЯт, как и раньше, гладильщицы с голыми руками,
и через открытые окна струитсЯ жар утюгов. Џо узкой улочке трусЯт  собаки, у
дверей стоЯт люди и смотрЯт на менЯ, когда Я прохожу мимо них, навьюченный и
грЯзный.
     ‚  этой  кондитерской мы ели мороженое и пробовали курить  сигареты. Ќа
этой улице,  котораЯ  сейчас проплывает мимо менЯ, Я знаю каждый дом, каждую
бакалейную  лавку, каждую аптеку, каждую  булочную.  € наконец  Я стою перед
коричневой дверью с захватанной ручкой, и мне вдруг трудно поднЯть руку.
     џ открываю  дверь; менЯ охватывает чудесный прохладный сумрак лестницы,
мои глаза с трудом различают предметы.
     ‘тупеньки  скрипЯт под ногами. Ќаверху щелкает  дверной  замок,  кто-то
заглЯдывает вниз через перила. ќто открылась  дверь кухни, там как раз жарЯт
картофельные  котлеты, их запах разноситсЯ по всему дому, к  тому же сегоднЯ
ведь суббота, и человек, перегнувшийсЯ через перила, по всей вероЯтности моЯ
сестра. ‘начала Я  чего-то  стеснЯюсь  и стою потупив глаза, но в  следующее
мгновение снимаю каску и смотрю наверх. „а, это моЯ старшаЯ сестра.
     - Џауль, - кричит она, - Џауль!
     џ киваю, - мой ранец зацепилсЯ за перила, моЯ винтовка так тЯжела.
     ‘естра распахивает дверь в комнаты и кричит:
     - Њама,  мама,  Џауль  приехал! џ  больше не  могу идти, - "Њама, мама,
Џауль приехал".
     џ прислонЯюсь к стенке и сжимаю в руках каску и винтовку.
     џ  сжимаю их  изо  всей  силы, но  не  могу ступить  ни  шагу, лестница
расплываетсЯ перед  глазами,  Я стукаю  себЯ прикладом по  ногам  и  Яростно
стискиваю  зубы,  но Я  бессилен  перед  той  единственной  фразой,  которую
произнесла моЯ  сестра, - тут ничего не  поделаешь,  и Я мучительно  пытаюсь
силой выдавить из себЯ смех, заставить  себЯ сказать что-нибудь,  но не могу
произнести ни слова  и  так и остаюсь на лестнице,  несчастный, беспомощный,
парализованный  этой ужасной судорогой, и слезы против моей воли так и бегут
у менЯ по лицу.
     ‘естра возвращаетсЯ и спрашивает:
     - „а  что с тобой?  ’огда Я  беру себЯ в  руки  и кое-как  поднимаюсь в
переднюю. ‚интовку пристраиваю в угол, ранец  ставлю у  стены, а каску кладу
поверх ранца.  ’еперь  надо еще  снЯть ремень и все, что  к нему прицеплено.
‡атем Я говорю злым голосом:
     - Ќу дай же мне наконец носовой  платок! ‘естра  достает мне  из  шкафа
платок,  и  Я вытираю слезы. Ќадо  мной висит на стене  застекленный Ящик  с
пестрыми бабочками, которых Я когда-то собирал.
     ’еперь Я слышу голос матери. Ћна в спальне.
     - Џочему это она в постели? - спрашиваю Я.
     - Ћна больна, - отвечает сестра.
     џ  иду  в спальню, протЯгиваю  матери  руку  и, стараЯсь быть как можно
спокойнее, говорю ей:
     - Ђ вот и Я, мама.
     Ћна  молчит. ‚ комнате полумрак. ‡атем она робко спрашивает  менЯ,  и Я
чувствую на себе ее испытующий взглЯд:
     - ’ы ранен?
     - Ќет, Я приехал в отпуск.
     Њать очень бледна. џ не решаюсь зажечь свет.
     - —его это Я  тут лежу и плачу, вместо того чтобы радоватьсЯ? - говорит
она.
     - ’ы больна, мама? - спрашиваю Я.
     - ‘егоднЯ  Я немножко  встану,  -  говорит  она и  обращаетсЯ к сестре,
которой приходитсЯ поминутно убегать на кухню, чтобы не  пережарить котлеты:
- Ћткрой банку с брусничным вареньем... ‚едь ты его любишь? - спрашивает она
менЯ.
     - „а, мама, Я его уже давненько не пробовал.
     - Ђ мы словно чувствовали, что  ты  приедешь, - смеетсЯ  сестра:  - как
нарочно приготовили твое любимое блюдо - картофельные котлеты, и теперь даже
с брусничным вареньем.
     - „а, ведь сегоднЯ суббота, - отвечаю Я.
     - ЏрисЯдь ко мне, - говорит мать.
     Ћна  смотрит на менЯ.  ђуки у нее болезненно  белые  и  такие худые  по
сравнению с  моими. Њы обмениваемсЯ лишь несколькими фразами, и Я благодарен
ей за то, что  она ни  о чем не спрашивает. „а и о чем мне говорить? ‚едь  и
так случилось самое лучшее, на что  можно было надеЯтьсЯ, - Я осталсЯ цел  и
невредим  и сижу  рЯдом с  ней. Ђ на кухне стоит моЯ сестра, готовЯ  ужин  и
что-то напеваЯ.
     - „орогой мой мальчик, - тихо говорит мать.
     Њы в нашей семье никогда не были особенно нежны друг с другом, - это не
принЯто у  беднЯков, чьЯ жизнь проходит в  труде и заботах. Ћни понимают эти
вещи  по-своему, они не любЯт постоЯнно твердить друг другу о том, что  им и
без  того известно. …сли моЯ мать назвала  менЯ "дорогим мальчиком", то  длЯ
нее это  то же самое, что длЯ других женщин - многословные излиЯниЯ. џ  знаю
навернЯка,  что  кроме  этой банки  с  вареньем  у нее давно  уже нет ничего
сладкого  и  что она  берегла ее  длЯ менЯ,  так  же как и то, уже  черствое
печенье, которым  она  менЯ сейчас  угощает. Ќаверно,  достала где-нибудь по
случаю и сразу же отложила длЯ менЯ.
     џ  сижу у ее постели, а  за  окном  в саду ресторанчика, что  находитсЯ
напротив,  искрЯтсЯ  золотисто-коричневые каштаны. џ делаю  долгие  вдохи  и
выдохи и твержу про себЯ: "’ы дома, ты дома".
     Ќо Я все  еще  не могу отделатьсЯ от ощущениЯ  какойто скованности, все
еще не могу свыкнутьсЯ со всем окружающим. ‚от моЯ мать, вот моЯ сестра, вот
Ящик с бабочками,  вот пианино красного дерева, но сам Я  как будто  еще  не
совсем  здесь. Њежду  нами  какаЯ-то  завеса, что-то  такое,  что  еще  надо
переступить.
     Џоэтому  Я выхожу из  спальни, приношу к  постели матери  мой  ранец  и
выкладываю  все,  что привез: целую  головку сыра, которую мне раздобыл Љат,
две буханки хлеба, три четверти фунта масла,  две банки с ливерной колбасой,
фунт сала и мешочек риса.
     - ‚от возьмите, это вам, наверно, пригодитсЯ.
     Ћна кивает.
     - ‡десь, должно быть, плохо с продуктами? - спрашиваю Я.
     - „а, не особенно хорошо. Ђ вам там хватает?
     џ улыбаюсь и показываю на свои гостинцы:
     - Љонечно, не каждый день так густо, но жить все же можно.
     ќрна уносит продукты. ‚друг  мать  берет менЯ  порывистым  движением за
руку и запинаЯсь спрашивает:
     - Ћчень  плохо было на  фронте, Џауль? Њама,  как мне ответить на  твой
вопрос?  ’ы никогда не поймешь этого,  нет, тебе  этого никогда не понЯть. €
хорошо,  что не  поймешь. ’ы  спрашиваешь, плохо  ли там.  Ђх, мама, мама! џ
киваю головой и говорю:
     - Ќет, мама, не очень. ‚едь нас там много, а вместе со всеми  не так уж
страшно.
     - „а, а вот недавно тут был ѓенрих Ѓредемайер, так он рассказывал такие
ужасы про фронт, про все эти газы и прочее.
     ќто говорит моЯ мать.  Ћна говорит:  "все эти газы и  прочее".  Ћна  не
знает, о чем говорит, ей просто страшно за менЯ. “ж не рассказать ли ей, как
мы однажды  наткнулись на три  вражеских  окопа,  где все солдаты застыли  в
своих позах, словно громом пораженные? Ќа брустверах, в убежищах, везде, где
их застала смерть, стоЯли и лежали люди с синими лицами, мертвецы.
     - Ђх, мама, мало  ли что люди говорЯт, - отвечаю Я, - Ѓредемайер сам не
знает, что плетет. ’ы же видишь, Я цел и даже поправилсЯ.
     ЌервнаЯ дрожь и страхи матери возвращают  мне спокойствие. ’еперь Я уже
могу ходить по комнатам,  разговаривать и отвечать на вопросы, не  опасаЯсь,
что  мне придетсЯ прислонитьсЯ к стене,  потому что все  вокруг вдруг  снова
станет мЯгким как резина, а мои мускулы - дрЯблыми как вата.
     Њать хочет поднЯтьсЯ с постели, и Я пока что ухожу на кухню к сестре.
     - —то с ней? - спрашиваю Я.
     ‘естра пожимает плечами:
     - Ћна лежит уже несколько месЯцев, но не велела писать тебе об этом. …е
смотрело  несколько  врачей.  Ћдин из них  опЯть сказал, что у нее, наверно,
рак.
     џ иду в окружное  военное управление, чтобы отметитьсЯ. Њедленно  бреду
по улицам. ‚ремЯ от времени со  мной заговаривает кто-нибудь из знакомых.  џ
стараюсь не задерживатьсЯ, так как мне не хочетсЯ много говорить.
     Љогда  Я возвращаюсь из казармы, кто-то громким голосом окликает  менЯ.
‚се еще погруженный в  свои размышлениЯ,  оборачиваюсь  и  вижу перед  собой
какого-то майора. Ћн набрасываетсЯ на менЯ:
     - ‚ы что, честь отдавать не умеете?
     - €звините, господин майор, - растерЯнно говорю Я, - Я вас не заметил.
     Ћн кричит еще громче:
     - „а вы еще и разговаривать не умеете как положено!
     Њне  хочетсЯ ударить его  по лицу,  но Я сдерживаюсь, иначе прощай  мой
отпуск, Я беру руки по швам и говорю:
     - џ не заметил господина майора.
     - ’ак извольте смотреть! - рЯвкает он. - ‚аша фамилиЯ?
     џ  называю  свою  фамилию.  …го  багроваЯ,  толстаЯ физиономиЯ  все еще
выражает возмущение.
     -  €з  какой части? џ рапортую по-уставному. Ћн  продолжает допрашивать
менЯ:
     -  ѓде расположена  ваша часть? Ќо мне  уже  надоел  этот допрос,  и  Я
говорю:
     - Њежду ‹ангемарком и Ѓиксшоте.
     - ѓде, где? - несколько озадаченно переспрашивает он.
     ЋбъЯснЯю  ему,  что Я час тому  назад прибыл  в  отпуск,  и думаю,  что
теперь-то он отвЯжетсЯ. Ќо не тут-то было. Ћн даже еще больше входит в раж:
     - ’ак вы тут фронтовые  нравы вздумали заводить? ќтот номер не пройдет!
‡десь у нас, слава богу, порЯдок!
     Ћн командует:
     - „вадцать шагов назад, шагом - марш! ‚о мне кипит затаеннаЯ Ярость. Ќо
Я перед ним бессилен, - если он захочет, он может тут же  арестовать менЯ. €
Я  расторопно отсчитываю  двадцать шагов назад, снова  иду  вперед, в  шести
шагах  от майора молодцевато вскидываю  руку  под  козырек, делаю еще  шесть
шагов и лишь тогда рывком опускаю ее.
     Ћн снова подзывает  менЯ к себе и уже более дружелюбным тоном объЯвлЯет
мне,  что на  этот раз он намерен  смилостивитьсЯ. ‘тоЯ навытЯжку,  Я ем его
глазами в знак благодарности.
     - Љругом - марш! - командует он.
     џ делаю чеканный поворот и ухожу.
     Џосле этого вечер кажетсЯ мне испорченным. џ поспешно иду домой, снимаю
форму и забрасываю ее в угол, -  все  равно Я собиралсЯ  сделать  это. ‡атем
достаю из шкафа свой штатский костюм и надеваю его.
     џ совсем отвык от него. Љостюм коротковат и сидит в обтЯжку, - Я подрос
на  солдатских харчах. ‘ воротником и галстуком мне приходитсЯ повозитьсЯ. ‚
конце концов  узел  завЯзывает сестра.  Љакой он легкий,  этот костюм, - все
времЯ кажетсЯ, будто на тебе только кальсоны и рубашка.
     џ  разглЯдываю  себЯ в  зеркале.  ‘транный вид!  Ќа менЯ  с  удивлением
смотрит загорелый, несколько высоковатый длЯ своих лет подросток.
     Њать  рада, что Я хожу в штатском: в  нем  Я кажусь ей ближе. ‡ато отец
предпочел бы  видеть менЯ  в форме: ему хочетсЯ сходить  со мной к знакомым,
чтобы те видели менЯ в мундире.
     Ќо Я отказываюсь.
     Љак приЯтно молча посидеть  где-нибудь  в  тихом уголке,  например, под
каштанами  в  саду ресторанчика, неподалеку от  кегельбана. ‹истьЯ падают на
стол и  на землю; их еще мало, это первые. Џередо мной  стоит кружка пива, -
на  военной  службе  все  привыкают  к  выпивке.  Љружка  опорожнена  только
наполовину,  значит впереди  у  менЯ еще  несколько  полновесных, освежающих
глотков, а кроме того, Я ведь  могу заказать еще и вторую, и  третью кружку,
если захочу. Ќи построений, ни ураганного огнЯ,  на досках кегельбана играют
ребЯтишки хозЯина, и его пес кладет мне голову на колени. Ќебо синее, сквозь
листву каштанов проглЯдывает высокаЯ зеленаЯ башнЯ церкви свЯтой Њаргариты.
     ‡десь  хорошо,  и  Я  люблю  так сидеть.  Ђ вот  с людьми  мне  тЯжело.
…динственный  человек, который менЯ  ни о чем не  спрашивает, это мать. Ќо с
отцом дело  обстоит  уже совсем по-другому. …му надо, чтобы Я рассказывал  о
фронте, он обращаетсЯ ко мне с просьбами, которые кажутсЯ мне  трогательными
и  в  то  же времЯ глупыми,  с  ним Я не могу наладить  отношениЯ. Ћн  готов
слушать менЯ хоть  целый  день. џ понимаю,  он не знает, что  на свете  есть
вещи, о которых не расскажешь; охотно доставил бы Я ему это удовольствие, но
Я чувствую, как опасно длЯ менЯ облекать все пережитое  в слова. Њне боЯзно:
а вдруг оно  встанет передо  мной во весь свой исполинский рост, и потом мне
уже будет  с  ним  не справитьсЯ. —то сталось бы  с нами, если  бы  мы  Ясно
осознали все, что происходит там, на войне?
     Џоэтому  Я  ограничиваюсь тем, что рассказываю  ему несколько  забавных
случаев. ’огда он спрашивает менЯ, бывал ли Я когда-нибудь в рукопашном бою.
     - Ќет, - говорю Я, встаю и выхожу из комнаты.
     Ќо от этого  мне  не  легче. џ уже не  раз пугалсЯ трамваев, потому что
скрип их тормозов напоминает вой приближающегосЯ снарЯда.
     Ќа улице кто-то хлопает менЯ по плечу. ќто мой учитель немецкого Языка,
он набрасываетсЯ на менЯ с обычными вопросами:
     - Ќу, как там дела? “жас, ужас, не правда ли? „а, все  это страшно,  но
тем  не  менее мы должны выстоЯть.  Ќу и потом на фронте вас по крайней мере
хорошо кормЯт,  как мне рассказывали; вы  хорошо выглЯдите, Џауль, вы просто
здоровЯк.  ‡десь  с питанием,  разумеетсЯ,  хуже,  это  вполне  понЯтно,  ну
конечно, а как же может быть иначе, самое лучшее - длЯ наших солдат!
     Ћн  тащит  менЯ в кафе, где  он обычно сидит с друзьЯми. ЊенЯ встречают
как  самого  почетного  гостЯ,  какой-то  директор  протЯгивает  мне руку  и
говорит:
     -  ’ак вы,  значит, с фронта?  Љак вы  находите боевой дух наших войск?
€зумительно, просто изумительно, ведь правда?
     џ говорю, что каждый из нас с удовольствием поехал бы домой.
     Ћн оглушительно хохочет:
     -  Ћхотно верю! Ќо сначала вам надо поколотить француза! ‚ы курите? ‚от
вам сигара, угощайтесь! Љельнер, кружку пива длЯ нашего юного воина!
     Ќа свою беду, Я уже взЯл сигару, так  что теперь мне придетсЯ остатьсЯ.
Ќадо отдать  им  справедливость, - всех их  так и распирает  от самых теплых
чувств ко мне. € все-таки Я злюсь и стараюсь побыстрее высосать свою сигару.
—тобы не сидеть совсем  без дела, Я залпом опрокидываю принесенную кельнером
кружку пива. Ћни тотчас же заказывают длЯ менЯ вторую; эти люди знают, в чем
заключаетсЯ  их долг  по отношению  к солдату. ‡атем  они начинают обсуждать
вопрос о том, что нам надлежит аннексировать. „иректор  с часами на стальной
цепочке  хочет получить больше всех: всю  Ѓельгию, угольные районы ”ранции и
большие куски ђоссии.  Ћн приводит веские доказательства  того, что все  это
действительно необходимо, и непреклонно настаивает на своем, так что в конце
концов все остальные соглашаютсЯ  с  ним. ‡атем он начинает  объЯснЯть,  где
надо подготовить прорыв во ”ранции, и попутно обращаетсЯ ко мне:
     - Ђ вам, фронтовикам,  надо бы наконец отказатьсЯ от  вашей позиционной
войны  и хоть  немножечко  продвинутьсЯ вперед. ‚ышвырните этих французишек,
тогда можно будет и мир заключить.
     џ отвечаю, что, на наш  взглЯд, прорыв невозможен: у противника слишком
много резервов.  Ђ кроме того, война не такаЯ  простаЯ штука,  как некоторым
кажетсЯ.
     Ћн делает протестующий жест и снисходительным тоном доказывает мне, что
Я в этом ничего не смыслю.
     -  ‚се это так, -  говорит он,  - но вы смотрите на вещи с точки зрениЯ
отдельного  солдата,  а тут  все  дело в  масштабах.  ‚ы видите  только  ваш
маленький участок,  и поэтому у вас нет общей перспективы. ‚ы выполнЯете ваш
долг,  вы  рискуете  вашей  жизнью, честь  вам  и  слава,  -  каждому из вас
следовало бы  дать "железный крест",  - но прежде  всего мы должны  прорвать
фронт противника во ”ландрии и затем свернуть его с севера.
     Ћн пыхтит и вытирает себе бороду.
     - ”ронт надо окончательно свернуть, с севера на юг. Ђ затем - на Џариж!
     Њне хотелось бы узнать, как он это себе представлЯет, и Я вливаю в себЯ
третью кружку. Ћн тотчас же велит принести еще одну.
     Ќо Я собираюсь уходить: Ћн сует мне в карман еще несколько  сигар  и на
прощание дружески шлепает менЯ по спине:
     -  ‚сего  доброго!  Ќадеюсь, что вскоре  мы услышим более  утешительные
вести о вас и ваших товарищах.
     џ  представлЯл себе отпуск совсем иначе. Џрошлогодний отпуск и  в самом
деле прошел как-то  не так. ‚идно, Я сам переменилсЯ за это времЯ. Њежду той
и нынешней осенью пролегла пропасть. ’огда Я еще не знал, что такое война, -
мы тогда стоЯли  на  более спокойных  участках. ’еперь Я замечаю, что Я, сам
того не знаЯ, сильно сдал. џ уже не нахожу себе места здесь, -  это какой-то
чужой мир. Ћдни расспрашивают, другие не хотЯт расспрашивать, и по  их лицам
видно, что  они гордЯтсЯ этим,  зачастую они даже заЯвлЯют об этом вслух,  с
этакой понимающей миной: дескать, мы-то  знаем, что об этом говорить нельзЯ.
Ћни воображают, что они ужасно деликатные люди.
     Ѓольше всего мне нравитсЯ  быть одному, тогда мне никто не мешает. ‚едь
любой  разговор всегда сводитсЯ  к одному и  тому же: как плохо идут дела на
фронте и  как  хорошо идут дела  на  фронте, одному кажетсЯ так,  другому  -
иначе,  а  затем  и  те и  другие  очень  быстро  переходЯт к  тому,  в  чем
заключаетсЯ смысл их существованиЯ. Љонечно, раньше и Я жил точь-в-точь, как
они, но теперь Я уже не могу найти с ними общий Язык.
     Њне кажетсЯ,  что  они  слишком много говорЯт. “ них есть  свои заботы,
цели и желаниЯ, но  Я  не могу воспринимать все это  так,  как они. €ногда Я
сижу  с  кемнибудь из них в саду ресторанчика и пытаюсь объЯснить, какое это
счастье - вот так спокойно  сидеть; в сущности человеку ничего  больше и  не
надо. Љонечно, они понимают менЯ, соглашаютсЯ со мной, признают, что Я прав,
- но только  на словах,  в том-то  все  и дело,  что только на  словах;  они
чувствуют это,  но всегда только отчасти, они - другие люди и занЯты другими
вещами, они такие двойственные, никто из них не может почувствовать это всем
своим существом; впрочем, и сам Я не могу в точности сказать, чего Я хочу.
     Љогда Я  вижу их в  их квартирах, в их учреждениЯх, на службе,  их  мир
неудержимо влечет менЯ, мне хочетсЯ быть там, с ними, и позабыть о войне; но
в  то  же времЯ  он отталкивает менЯ, кажетсЯ  мне  таким тесным. Љак  можно
заполнить этим всю свою жизнь? Ќадо бы сломать, разбить этот мир. Љак  можно
жить этой  жизнью, если  там сейчас  свистЯт осколки над воронками  и в небе
поднимаютсЯ ракеты, если  там сейчас выносЯт раненых  на плащ-палатках и мои
товарищи солдаты  стараютсЯ поглубже забитьсЯ  в  окоп!  ‡десь  живут другие
люди, люди, которых  Я не совсем  понимаю, к  которым Я испытываю  зависть и
презрение. џ невольно  вспоминаю Љата,  и  Ђльберта,  и Њюллера,  и ’ьЯдена.
—то-то они сейчас  делают? Њожет быть, сидЯт в столовой, а может быть, пошли
купатьсЯ. ‚скоре их снова пошлют на передовые.
     ‚ моей  комнате,  позади  стола, стоит коричневый кожаный  диванчик.  џ
сажусь на него.
     Ќа стенах  приколото кнопками много картинок, которые Я  раньше вырезал
из журналов. …сть тут и почтовые открытки и рисунки, которые  мне чем-нибудь
понравились.  ‚ углу  стоит  маленькаЯ  железнаЯ печка. Ќа стене  напротив -
полка с моими книгами.
     ‚  этой комнате Я жил  до  того, как  стал солдатом.  Љниги  Я  покупал
постепенно,  на те деньги,  что  зарабатывал репетиторством.  Њногие  из них
куплены у букиниста,  например все  классики, -  по одной марке  и  двадцать
пфеннингов за том, -  в жестком матерчатом переплете синего цвета. џ покупал
их полностью, - ведь Я был солидный любитель, избранные произведениЯ внушали
мне недоверие, - а вдруг издатели не сумели отобрать самое лучшее? Џоэтому Я
покупал только  полные  собраниЯ сочинений.  џ  добросовестно  прочел их, но
только  немногое понравилось мне  по-настоЯщему.  ѓораздо большее влечение Я
испытывал к другим, более современным книгам; конечно, и стоили они  гораздо
дороже.  Ќекоторые Я приобрел не совсем честным  путем:  взЯл  почитать и не
возвратил, потому что не мог с ними расстатьсЯ.
     Ћдна из  полок заполнена школьными учебниками. ‘ ними Я не церемонилсЯ,
они сильно  потрепаны, кое-где вырваны страницы,  - всем  известно, длЯ чего
это делаетсЯ. Ђ на нижней  полке сложены тетради, бумага и письма, рисунки и
мои литературные опыты.
     џ пытаюсь перенестись мыслЯми в то далекое времЯ. ‚едь оно еще здесь, в
этой комнате, Я  сразу  же почувствовал это, - стены сохранили его. Њои руки
лежат  на спинке диванчика; Я  усаживаюсь поглубже в  уголок,  забираюсь  на
сиденье с ногами,  - теперь Я устроилсЯ совсем удобно. Ћкошко открыто, через
него Я вижу знакомую картину улицы, в конце которой выситсЯ шпиль церкви. Ќа
столе стоит букетик цветов. Љарандаши, ручки, раковина  вместо  пресс-папье,
чернильница, - здесь ничего не изменилось.
     ‚от так и будет, если мне  повезет,  если после войны Я смогу вернутьсЯ
сюда навсегда. џ буду точно так же сидеть здесь и разглЯдывать мою комнату и
ждать.
     џ взволнован, но волноватьсЯ Я не хочу, потому что это мне  мешает. Њне
хочетсЯ  вновь изведать  те  тайные  стремлениЯ, то  острое,  непередаваемое
ощущение  страстного  порыва, которое  овладевало мной, когда  Я  подходил к
своим  книгам.  Џусть  менЯ  снова  подхватит  тот  вихрь  желаний,  который
поднималсЯ  во мне  при виде  их  пестрых корешков,  пусть он растопит  этот
мертвЯще тЯжелый свинцовый комок, что засел у менЯ где-то внутри, и пробудит
во  мне  вновь  нетерпеливую  устремленность  в будущее, окрыленную  радость
проникновениЯ  в  мир мысли, пусть он вернет мне  мою утраченную юность с ее
готовностью жить.
     џ сижу и жду.
     Њне приходит в голову,  что мне надо сходить к  матери Љеммериха; можно
было бы  навестить и  Њиттельштедта,  - он  сейчас,  наверно,  в казармах. џ
смотрю  в окно;  за  панорамой  залитой  солнцем улицы  встает воздушнаЯ,  с
размытыми  очертаниЯми цепь  холмов,  а на нее  незаметно  наплывает  другаЯ
картина: Ясный осенний день, мы с Љатом и Ђльбертом сидим у костра и едим из
миски жареную картошку.
     Ќо  об этом  мне вспоминать не  хочетсЯ, и Я прогонЯю видение.  Љомната
должна  заговорить, она  должна  включить менЯ в  себЯ  и  понести;  Я  хочу
почувствовать, что мы с ней одно целое, и слушать ее, чтобы,  возвращаЯсь на
фронт,  Я, знал: война  сгинет без следа, смытаЯ радостью возвращениЯ домой,
она  минует, она не разъест  нас, как ржавчина,  у нее  нет иной  власти над
нами, кроме чисто внешней!
     Љорешки  книг прижались друг  к другу. џ их не забыл,  Я  еще помню,  в
каком порЯдке их расставлЯл. џ прошу их глазами: заговорите со мной, примите
менЯ,  прими  менЯ, о жизнь,  котораЯ была прежде,  беззаботнаЯ, прекраснаЯ,
прими менЯ снова...
     џ жду, жду.
     Џередо мной проходЯт картины,  но  за них не зацепишьсЯ, это всего лишь
тени и воспоминаниЯ.
     Ќичего нет, ничего нет.
     Њое беспокойство растет.
     ‚незапно  менЯ  охватывает  пугающее  чувство  отчужденности. џ потерЯл
дорогу к прошлому,  стал изгнанником; как бы Я ни  просил, сколько бы усилий
ни прилагал, все вокруг застыло в молчании; грустный, какой-то  посторонний,
сижу  Я  в  своей  комнате,  и   прошлое  отворачиваетсЯ  от  менЯ,  как  от
осужденного. ‚ то же времЯ Я боюсь слишком страстно заклинать его, ведь Я не
знаю, что  может  произойти, если оно  откликнетсЯ. џ  солдат, и  не  должен
забывать об этом.
     “томленный  пережитым, Я встаю и вглЯдываюсь в окно.  ‡атем достаю одну
из книг и пытаюсь читать. Ќо Я  снова ставлю ее на место и беру другую. €щу,
листаю, снимаю с полки книгу за книгой. ђЯдом со мной выросла целаЯ стопа. Љ
ней прибавлЯютсЯ все  новые и новые,  - скорей, скорей,  - листки,  тетради,
письма.
     џ молча стою перед ними. Љак перед судом.
     „ело плохо.
     ‘лова, слова, слова, - они не доходЯт до менЯ.
     џ медленно расставлЯю книги по местам.
     ‚се кончено.
     ’ихо выхожу Я из комнаты.
     џ еще не потерЯл надежды.  Џравда, Я больше не вхожу в свою комнату, но
утешаю себЯ  тем, что несколько дней еще не могут  решить дело бесповоротно.
‚последствии,  когда-нибудь позже, у  менЯ  будет длЯ этого много времени  -
целые  годы. Џока что Я  отправлЯюсь в казармы навестить Њиттельштедта, и мы
сидим в  его комнатке; в  ней стоит  тот особый,  привычный мне, как всЯкому
солдату, тЯжелый запах казенного помещениЯ.
     “  Њиттельштедта припасена  длЯ  менЯ новость,  от которой  Я  сразу же
чувствую себЯ наэлектризованным. Ћн рассказывает, что Љанторек в ополчении.
     - Џредставь себе, - говорит Њиттельштедт, доставаЯ несколько прекрасных
сигар, - менЯ направлЯют после  лазарета сюда, и  Я  сразу  же натыкаюсь  на
него. Ћн  норовит поздороватьсЯ со мной за ручку  и кивает: "‘мотрите-ка, да
это никак Њиттельштедт, ну как поживаете?" џ смотрю на него большими глазами
и отвечаю:  "Ћполченец Љанторек, дружба дружбой, а служба службой, вам бы не
мешало это знать. €звольте стать  смирно, вы разговариваете с  начальником".
†аль, что ты  не видел, какое у него было лицо! Ќечто среднее между  соленым
огурцом и неразорвавшимсЯ снарЯдом. Ћн оробел,  но все же  еще раз попыталсЯ
подольститьсЯ  ко мне. џ прикрикнул на него построже. ’огда он бросил в  бой
свой главный калибр и спросил  менЯ конфиденциально: "Њожет, вы хотите сдать
льготный  экзамен?  џ  бы  все  длЯ  вас устроил". ќто  он мне старое  хотел
напомнить,  понимаешь? ’ут  Я здорово разозлилсЯ и тоже  напомнил ему  кое о
чем: "Ћполченец Љанторек, два года назад вы заманили нас  вашими проповедЯми
в добровольцы; среди  нас был €озеф Ѓем, который, в сущности, вовсе не хотел
идти на  фронт. Ћн погиб за три месЯца до срока своего  призыва. …сли  бы не
вы, он  еще подождал бы  эти  три месЯца. Ђ теперь - кру-гом! Њы  еще с вами
поговорим".  Њне ничего не  стоило попроситьсЯ в  его  роту. Џерво-наперво Я
взЯл его с собой в каптерку и постаралсЯ, чтоб его  покрасивей  принарЯдили.
‘ейчас ты его увидишь.
     Њы  идем во  двор.  ђота  выстроена.  Њиттельштедт командует "вольно" и
начинает поверку.
     ’ут Я замечаю Љанторека  и не могу удержатьсЯ от  смеха. Ќа  нем надето
что-то вроде  фрака блекло-голубого  цвета. Ќа спине и  на  руках  вставлены
большие темные заплаты. „олжно быть, этот мундир носил какойнибудь  великан.
—ерные потрепанные штаны, наоборот, совсем  коротенькие, они едва прикрывают
икры. ‡ато ботинки  слишком велики, -  это твердые,  как  камень,  чеботы  с
высоко загнутыми вверх носами,  допотопного образца, еще со шнуровкой сбоку.
ќтот костюм довершает невероЯтно засаленнаЯ  фуражка,  котораЯ в  противовес
ботинкам мала,  - не фуражка, а  блин какой-то. ‚  общем, вид  у него  самый
жалкий.
     Њиттельштедт останавливаетсЯ перед ним:
     - Ћполченец Љанторек, как  у вас вычищены пуговицы? ‚ы этому,  наверно,
никогда не выучитесь. Џлохо, Љанторек, очень плохо...
     џ  мычу про себЯ от удовольствиЯ. ‘овершенно так же, тем же самым тоном
Љанторек  выговаривал  в  школе  Њиттельштедту: "Џлохо,  Њиттельштед,  очень
плохо..."
     Њиттельштедт продолжает пробирать Љанторека:
     - Џосмотрите на Ѓеттхера,  вот  это примерный  солдат, поучились  бы  у
него!
     џ глазам  своим не верю. Ќу да, так и  есть, это Ѓеттхер,  наш школьный
швейцар. ’ак вот кого  ставЯт Љантореку в  пример!  Љанторек бросает на менЯ
свирепый  взглЯд,  он сейчас  готов  съесть  менЯ.  Ќо  Я  с невинным  видом
ухмылЯюсь, глЯдЯ ему в физиономию, будто Я его и знать не знаю.
     Ќу и дурацкий же у  него вид в этой фуражке блином и в мундире! € перед
этаким  вот  чучелом  мы  раньше трепетали, боЯлись  его  как  огнЯ,  когда,
восседаЯ за кафедрой, он брал кого-нибудь из нас на кончик своего карандаша,
чтобы  погонЯть  по французским неправильным глаголам, хотЯ  впоследствии во
”ранции они оказались нам совершенно  ни к чему. ‘ тех пор не прошло  и двух
лет, и вот передо мной стоит рЯдовой  Љанторек, внезапно, как по волшебству,
утративший всю свою власть, кривоногий, с руками, как ручки от  кофейника, с
плохо  вычищенными пуговицами  и  со смехотворной  выправкой.  Ќе солдат,  а
недоразумение. “  менЯ не укладываетсЯ в  голове,  что это и есть та грознаЯ
фигура  за кафедрой, и Я многое бы отдал за то, чтобы знать, что  Я  сделаю,
если  эта шкура когда-нибудь вновь получит право спрашивать у  менЯ, старого
солдата: "Ѓоймер, как будет imparfait [8] от глагола aller? [9]
     Ђ  пока что Њиттельштедт начинает разучивать развертывание в цепь.  Џри
этом он благосклонно назначает Љанторека командиром отделениЯ.
     Ћн делает это из особых соображений. „ело в том, что при движении цепью
командир   все   времЯ  должен  находитьсЯ  в  двадцати  шагах  перед  своим
отделением.  Љогда  подаетсЯ команда  "кругом - марш! ",  цепь делает только
поворот кругом, а командир отделениЯ, внезапно очутившийсЯ в двадцати  шагах
позади  цепи,  должен  рысью  мчатьсЯ вперед,  чтобы  снова  опередить  свое
отделение на  положенные двадцать шагов.  €того это  получаетсЯ  сорок шагов
"бегом - марш". Ќо как только он прибегает на свое место, проводЯщий занЯтие
офицер просто-напросто  повторЯет  команду  "кругом  -  марш",  и  ему снова
приходитсЯ сломЯ голову  нестись обратно.  ’аким  образом,  отделению и горЯ
мало:  при  каждой команде  оно только делает поворот да проходит с  десЯток
шагов, зато командир  так и снует туда  и сюда,  как  грузик длЯ раздвиганиЯ
штор. ќто испытанный метод из богатой практики •иммельштоса.
     Љанторек не вправе ожидать от Њиттельштедта другого отношениЯ к себе, -
ведь  он когда-то оставил его  на  второй год,  и  Њиттельштедт совершил  бы
страшную глупость, если бы не воспользовалсЯ этим прекрасным случаем, прежде
чем  снова отправитьсЯ на фронт. ЏриЯтно сознавать, что служба в армии  дала
тебе, между прочим, и  такую блестЯщую  возможность. Џосле этого, наверно, и
умирать не так тЯжело.
     Ђ пока что Љанторек  мечетсЯ  как  затравленный кабан.  —ерез некоторое
времЯ  Њиттельштедт  приказывает  закончить,  и теперь начинаетсЯ  ползание,
самый   ответственный  раздел  обучениЯ.   ЋпираЯсь   на  локти  и   колени,
по-уставному прижимаЯ к себе винтовку,  Љанторек тащитсЯ во всей своей красе
по песку в двух  шагах от нас. Ћн громко  пыхтит, и  это пыхтение  звучит  в
наших ушах как музыка.
     Њиттельштедт подбадривает рЯдового Љанторека,  цитируЯ длЯ его утешениЯ
высказываниЯ классного наставника Љанторека:
     - Ћполченец Љанторек, нам  выпало счастье жить в великую эпоху, поэтому
мы должны напрЯчь свои силы, чтобы преодолеть все, если даже нам придетсЯ не
сладко.
     Љанторек выплевывает грЯзную щепочку, попавшую ему в  рот, и обливаетсЯ
потом.
     Њиттельштедт наклонЯетсЯ пониже и проникновенно заклинает его:
     -  €  никогда  не забывайте  за мелочами, что  вы  -  участник  великих
событий, ополченец Љанторек!
     “дивительно, как это Љанторек до сих пор  не лопнул от натуги, особенно
теперь,   когда   ползание   сменил  урок  гимнастики,  во   времЯ  которого
Њиттельштедт великолепно копирует  своего бывшего  учителЯ, поддерживаЯ  его
под зад  при  подтЯгивании  на  турнике  и добиваЯсь  правильного  положениЯ
подбородка;  при этом он так и сыплет мудрыми сентенциЯми. ‘овершенно так же
обращалсЯ с ним в свое времЯ Љанторек.
     ‡атем Њиттельштедт отдает дальнейшие распорЯжениЯ по службе:
     - Љанторек и Ѓеттхер, за хлебом! ‚озьмите с собой тележку.
     —ерез  несколько минут Љанторек  и его  напарник  выходЯт с тележкой из
ворот. Љанторек злобно понурил голову. вейцар горд  тем, что  его снарЯдили
на легкую работу.
     ѓарнизоннаЯ  пекарнЯ  находитсЯ  на  другом  конце города.  ‡начит,  им
придетсЯ идти туда и обратно через весь город.
     - Ћни у менЯ уже несколько дней туда ходЯт, -  ухмылЯетсЯ Њиттельштедт.
- €х уже там поджидают. Ќекоторым людЯм нравитсЯ на них смотреть.
     - ‡дорово, - говорю Я. - Ђ он еще не жаловалсЯ?
     -  ЏыталсЯ! Ќаш командир смеЯлсЯ  до слез, когда узнал об этой истории.
Ћн терпеть не может школьных наставников. Љ тому же Я флиртую с его дочкой.
     - Љанторек тебе подложит свинью на экзамене.
     - Ќаплевать, - небрежно бросает Њиттельштедт. - €  все равно его жалобу
оставили без последствий, потому  что Я  сумел доказать,  что  почти  всегда
нарЯжаю его на легкие работы.
     - Ђ ты не мог бы устроить ему совсем кислую жизнь? - спрашиваю Я.
     -  ‚озитьсЯ  неохота, уж больно он глуп, -  отвечает Њиттельштедт тоном
великодушного превосходства.
     —то  такое  отпуск?  Ћжидание  на распутье, после которого  все  станет
только труднее.  “же сейчас разлука вторгаетсЯ в него. Њать молча смотрит на
менЯ. џ знаю, она  считает дни. Џо утрам она всегда грустна. ‚от и еще одним
днем  меньше  стало.  Ћна  прибрала  мой ранец, -  ей  не  хочетсЯ, чтобы он
напоминал ей об этом.
     ‡а  размышлениЯми  часы убегают быстро. џ стрЯхиваю свою задумчивость и
иду  проводить сестру.  Ћна  собралась на  бойню,  чтобы  получить несколько
фунтов  костей. ќто большаЯ льгота, и  люди встают  в очередь  уже с раннего
утра. Ќекоторым становитсЯ дурно.
     Ќам не повезло. ‘менЯЯ друг друга, мы ждем три часа, после чего очередь
расходитсЯ, - костей больше нет.
     •орошо, что мне  выдают мой паек. џ приношу его матери, и таким образом
мы все питаемсЯ немножко получше.
     „ни становЯтсЯ все тЯгостней,  глаза матери - все печальней. …ще четыре
днЯ. Њне надо сходить к матери Љеммериха.
     ќтого  не  опишешь.  ѓде  слова, чтобы  рассказать  об  этой  дрожащей,
рыдающей  женщине, котораЯ  трЯсет менЯ за  плечи и  кричит:  "…сли он умер,
почему  же ты  осталсЯ  в живых!  ",  котораЯ изливает на менЯ потоки слез и
причитает: "€ зачем вас только посылают туда, ведь вы еще дети... ", котораЯ
падает на стул и  плачет:  "’ы его видел? ’ы  еще успел повидать его? Љак он
умирал?"
     џ говорю ей, что он  был ранен в сердце и сразу же умер. Ћна смотрит на
менЯ, ей не веритсЯ.
     - ’ы лжешь. џ все знаю.  џ чувствовала, как тЯжело он умирал. џ слышала
его голос, по ночам мне передавалсЯ его страх. ‘кажи мне  всю правду, Я хочу
знать, Я должна знать.
     - Ќет, - говорю Я, - Я был рЯдом с ним. Ћн умер сразу же.
     Ћна тихо просит менЯ:
     - ‘кажи. ’ы должен сказать. џ знаю, ты хочешь менЯ утешить, но разве ты
не видишь, что ты менЯ только еще  больше мучаешь? “ж лучше скажи правду.  џ
не в силах  оставатьсЯ  в неведении, скажи, как было дело,  пусть  это  даже
будет очень страшно. ќто все же лучше, чем то, что мне кажетсЯ сейчас.
     џ никогда не скажу  ей этого, хоть разруби  менЯ на мелкие кусочки. Њне
ее жалко, но в то же времЯ она кажетсЯ мне немного глупой. € чего она только
добиваетсЯ, -  ведь будет  она  это знать или нет,  Љеммериха все  равно  не
воскресишь. Љогда человек перевидал столько смертей, ему уже нелегко понЯть,
как можно так горевать об одном. Џоэтому Я говорю с некоторым нетерпением:
     - Ћн умер сразу же. Ћн даже  ничего и не почувствовал. ‹ицо у него было
совсем спокойное.
     Ћна молчит. ‡атем с расстановкой спрашивает:
     - ’ы можешь поклЯстьсЯ?
     - „а.
     - ‚сем, что  тебе свЯто? Ћ  господи, ну что мне сейчас свЯто?  “ нашего
брата это понЯтие растЯжимое.
     - „а, он умер тотчас же.
     - ЏовторЯй за мной:  "€  если  это  неправда,  пусть Я  сам не  вернусь
домой".
     - Џусть Я сам не вернусь домой, если он умер не сразу же.
     џ  бы  ей еще и не таких клЯтв надавал.  Ќо, кажетсЯ, она мне поверила.
Ћна долго стонет и плачет. Џотом она просит  менЯ рассказать, как было дело,
и Я сочинЯю историю, в которую теперь и сам почти что верю.
     Љогда Я собираюсь уходить, она целует менЯ и дарит мне его карточку. Ћн
снЯт в своем мундире новобранца  и  стоит,  прислонившись спиной  к круглому
столу  с ножками из  березовых поленьев, с которых не снЯта  кора. Ќа заднем
плане - декоративный лес. Ќа столе стоит кружка пива.
     Џоследний вечер перед отъездом. ‚се приумолкли.  џ ложусь спать рано; Я
перебираю подушки, прижимаюсь к ним, зарываюсь в  них с головой. Љак  знать,
доведетсЯ ли мне еще когда-нибудь спать на такой вот перине!
     Џоздно вечером мать еще раз приходит ко мне в комнату. Ћна  думает, что
Я сплю, и Я притворЯюсь  спЯщим. ђазговаривать, сидеть рЯдом без сна было бы
слишком тЯжело.
     Ћна сидит почти  до самого  утра, хотЯ ее мучают  боли  и временами она
корчитсЯ. Ќаконец Я не выдерживаю и делаю вид, что просыпаюсь.
     - €ди спать, мама, ты здесь простудишьсЯ.
     Ћна говорит:
     - ‚ыспатьсЯ Я и потом успею.
     џ приподнимаюсь на подушках: