        Ђлександр Љабаков. ‘очинитель


         * ‚…‘ЌЂ - ‹…’Ћ * 

        1

     ‚сегда хотелось начать с описаниЯ сумерек в Њоскве.
     …дешь  откуда-нибудь  в  такси,  небо приобретает любимый сиреневый
цвет,   машина   взлетает   и   опадает,   по  набережным  выстраиваютсЯ
микрорайоны, и, по  мере приближениЯ к  центру, впереди все  гуще светЯт
хвостовые  огни  других  машин,  и  эта  толпа  красных огней, все более
плотнаЯ,  дружно,  словно  стадо  с  тЯжкими  подсвеченными   задницами,
сворачивает,   несетсЯ,   толкаетсЯ,   останавливаетсЯ   перед   дальним
светофором,  такси  нагонЯет  остановившихсЯ,  въезжает в толпу, котораЯ
тут  же  распадаетсЯ  на  нормальные  отдельные  машины, справа кавказец
раздраженно-бессмысленно  постукивает  по  баранке  отчаЯнно  украшенной
"‚олги",  слева  одинокаЯ  девушка  предлагает  набор жизненных тайн длЯ
разгадываниЯ и  погружениЯ, без  аффектации, но  и не  простодушно держа
руль "шестерки", небо  через темную красноту  переходит в синее  - и все
разъезжаютсЯ  по  переулкам  вокруг  Џушкинской  и ЊаЯковки и пристают к
темным тротуарам - приплыли.
     ќта  картина  полна,  если  сквозь  нее просвечивает воспоминание о
только что оставленном Явлении любви.
     †енщина,  уже   ставшаЯ  обычной   приличной  пассажиркой   другого
автомобилЯ, подъезжает  тем временем  к своему  дому.   ‚полне тщательно
одетаЯ,  подкрашеннаЯ,  снабженнаЯ  сумкой   с  купленным  за  день,   с
серьезным и  твердым выражением  лица входит  в полуразрушенный подъезд.
ЏоднимаетсЯ в нечистом  и узком лифте,  открывает дверь своими  ключами,
повесив сумку  на предплечье.   ЏереодеваетсЯ сразу  в ночную  рубашку и
халат, немного короче рубашки,  и двигаетсЯ по кухне,  чтобы приготовить
слишком поздний и слишком плотный ужин.
     Ђ  полтора  часа  назад  она  была  той,  которую  и  вспоминаешь в
сиреневых, быстро синеющих сумерках, полных красными хвостовыми  огнЯми.
Ћна  лежала  поперек  чужой  кровати,  хвастаЯсь  загаром   предосеннего
отпуска и своей всегдашней бурной и быстрой реакцией на любовь,  горЯчим
и неудержимым истечением жажды. џ  мокраЯ, - радостно и гордо  повторЯла
она с легким полувопросом.  -  џ мокраЯ, это хорошо или плохо?  Љонечно,
хорошо, разве ты не  видишь, не чувствуешь, разве  ты не знаешь, Я  ведь
сто раз говорил, что Я это  люблю больше всего в тебе, что  ты намокаешь
сразу и тебЯ уже  ничем не просушишь, ты  неиссыхаема.  ќто тебе  хорошо
или вообще хорошо? —то  значит - вообще?   џ тебЯ спрашиваю!   ‘ кем это
еще вообще?  Ќу-ка, расскажи,  расскажи... Ќу, перестань, ты же  знаешь,
никто никогда так...  •очешь, поклЯнусь?  Ќе смей клЯстьсЯ... ‹адно,  но
ты же правда знаешь... ‡наю. Њолчи.  Њолчу.  ‚ыше, лЯг выше. ’ак?   ’ак,
так.  Ѓоже мой, Я  люблю тебЯ.  џ люблю  тебЯ. ‹юблю.  Ќоги. ’ак.   Ѓоже
мой, люблю,  люблю тебЯ.  Ћ ѓосподи,  прости менЯ,  люблю, люблю. Ћ нет.
Ќет. Ќу вот. ‚от.  ‚от.
     Ќо через это все - как она ходит, одеваЯсь, уходит в чужую  ванную,
берет  чужой  стакан,  открывает  чужой  кран,  стоит  с сумками на краю
тротуара,  садитсЯ,  втаскивает  сумки  и  полу  плаща в такси, уезжает,
оставаЯсь  в  памЯти  на  сутки-двое  лежащей  поперек  чужой кровати, -
сквозь  это  все  и  сквозь  сиренево-синие  сумерки  проступает третьей
экспозицией неизбывающий сюжет. ’очнее, самое начало сюжета,  завЯзочка,
а дальше  от каждого  из узелков  - след.  ‘ловно тот,  что остаетсЯ  на
фотографиЯх  с  большой  выдержкой  от  выступов  и  углов промчавшегосЯ
автомобилЯ или  любого другого  быстро движущегосЯ  предмета. ‘мазанные,
расширЯющиесЯ и  размывающиесЯ полосы.  ‘южет -  Ѓоже, дай  мне додумать
‘южет!


        Ѓалеары. €юнь

     -  Sergei,  I  wonna  just  now...  Sergei, well, now, I said, come
on...  Let's  go...  fucking...    Sergei!  [‡десь  и  далее   персонажи
пользуютсЯ странным английским, что  в конце концов получит  объЯснение.
- Ђвт.]
     - Ќу, блЯдь, когда же ты от менЯ отвалишь! - сказал ‘ергей  громко,
глЯдЯ прЯмо  перед собой  на дорогу.   ѓолос ћльки  доносилсЯ из глубины
комнаты, не заглушаемый даже треском  моторов.  ’ак же просто  через час
она будет требовать еды.
     Џо  дороге  примерно   раз  в  полчаса   проносились  компанией   в
пЯть-шесть машин  веселые ребЯта  в джипах  "судзуки-сантана".  ЉакаЯ-то
фирма  удачно  придумала  эти  экскурсии  по  острову  длЯ  богатых юных
остолопов,   готовых    арендовать   тридцатитысЯчедолларовую    машину.
‚ыложить  несколько  тысЯч  песет,  чтобы  промчатьсЯ под июньским белым
солнцем,  в  пыли,  вцепившись  в  толстую  трубчатую раму, торчащую над
кургузым кузовом,  в цветастых  шортах, в  драных майках,  в бейсбольных
шапках  козырьками  назад,  с  девками,  не  напоказ,  а, видно, вправду
забывшими, что титьки, трЯсущиесЯ под майками, - это отличие пола, а  не
просто так.
     ‘ергей ненавидел этих  говнюков.  Ќенавидел  в одном рЯду  с сухим,
высоким,  платинового  цвета  солнцем;  с  небом,  поЯвление  облаков на
котором  непредставимо;  с  белой  чистой  пылью,  не  пачкающей  тело и
одежду;  с  легким  воздухом,  как  бы  лишающим  человека части веса; с
морем, в котором  видны камни и  раковины на четырехметровой  глубине; с
лесистыми скалами и обрывами к воде, похожими на декорации к  костюмному
фильму;  с  террасами,  по  которым  бродЯт, брЯкаЯ колоколами, бараны в
ватном меху; с петлЯющими дорогами, где все разъезжаютсЯ и  разъезжаютсЯ
джипы,  и  автобусы,  и  "сеаты",  и  фургоны  "вольво",  и бетоновозы с
крутЯщимисЯ  косыми  трехтонными   кувшинами,  идущие  к   строительству
очередной виллы...  ђазъезжаютсЯ на  горной дороге метра три в  ширину -
и ни одна зараза не заденет  другую, не чиркнет по крылу, не  закрутЯтсЯ
колеса  над  пустотой,   не  затрещат  деревьЯ   и  ограды  террас   под
кувыркающимсЯ  через   раму,  расшвыриваЯ   цветастые  шорты   и  майки,
джипом...
     ‡десь, на ближней к  Џальме окраине деревни ќстаенч,  у прошивающей
деревню    трансостровной    дороги,    ‘ергей    снимал    номерок    в
двенадцатикомнатном пансионе уже  не то десЯть  месЯцев, не то  сто лет.
Ћн точно  знал, что  этот остров  - лучшее  место на  земле, лучше не то
чтобы не бывает, а и не должно  быть. € он ненавидел это место так,  что
внутри все заходилось и в глазах темнело.
     ћльку он ненавидел еще больше.
     - ‘ерг'эй,  ну, ти,  старайЯ жоп'а.   - ћлька  перешла на  русский,
‘ергеЯ  передернуло.  -  …зли  твой  уже  не  зтоит, скажи чесьтный. Old
bloody abstinent.
     -  џ  тебе,  падла  чернаЯ,  -  пробормотал ‘ергей, разбираЯ шторы,
чтобы вернутьсЯ с балкона в комнату, - сейчас дам абстинента...
     ћлька валЯлась на кровати -  почти прЯмо на матрасе, большаЯ  часть
простыни съехала и лежала на полу из искусственного, прохладного  только
на вид  мрамора. Ќа  пол же  были брошены  толстый, развалившийсЯ на две
части  номер  "Љосмополитена",  ћлькины  черные  джинсы  и  ее же, не по
размеру широкаЯ,  белаЯ майка  с желтым  кругом и  надписью "Hard  Rock.
London".   Ѓессмысленность,  которую   видел  ‘ергей  в  этой   надписи,
приводила его в бешенство.
     Ћн остановилсЯ у  кровати.  ‘олнце  процеживалось в комнату  сквозь
кирпично-красные шторы и жалюзи  на створках окон по  сторонам балконной
двери. Ѓордельный  свет от  штор наполнЯл  комнату, но  кровать стоЯла у
дальней стены, и здесь освещение было уже не красным, а скорее  лиловым,
цвета сливы или кровоподтека.   ‚ таком освещении ћлька выглЯдела  лучше
всего  -  потому,  а  не  только  по  лени,  вечно  здесь, на кровати, и
пребывала.   Љожа   блестела  темным  золотом,   цепочка  на   щиколотке
посверкивала  золотом  светлым,  глаза,  черно-золотые  в  голубом, чуть
покрасневшем  обрамлении  белка,  отражали  какие-то  дальние, невидимые
огни, и  черно-коричневые кудри  вокруг головы  и под  животом дымились.
Ћдну  ногу  она  согнула  в  колене  и поставила ступню на полусъехавшую
простыню, другую закинула на  колено согнутой и покачивала,  подрагивала
цепочкой на щиколотке в  такт вондеровскому, никогда не  надоедавшему "I
just  call  to  say  I  love  you".  Ѓатарейки сели, и маленькие колонки
плейера хрипели едва слышно и с  подвывом, но ћльке это было все  равно.
–епочка вздрагивала, волосы дымились,  лиловый свет сгущалсЯ к  подушке,
и невидимые огни отражались в глазах.
     - Come  on, -  сказала ћлька.   - Come  on, ‘ерг'эй,  хоч'ю, трахни
менЯ... Honey... Do it, honey.
     ‘ергей  стащил  длинные  шорты,  одна  штанина  у них была розоваЯ,
другаЯ  желтаЯ,  ћлька  когда-то  купила  их  в Џальме, это уродство. Ќо
старые  английские   военные,  купленные   еще  на   ЉлиньЯнкуре,  давно
разодрались полностью, и  пришлось напЯлить клоунские  - модные.   ћлька
была от них  в восторге. ‘ергей  стащил шорты и  стрЯхнул с ног  зеленые
альпаргаты с примЯтыми задниками.
     - „ержись, зараза, - прошипел он сквозь зубы и повалилсЯ,  вцепилсЯ
в нее,  в потный  ее загривок  под этими  проклЯтыми дымЯщимисЯ кудрЯми,
уперсЯ, стираЯ  локти о  жесткую обивку  матраса, саданул  изо всех сил,
словно  убиваЯ  ее,  да  и  вправду  желаЯ убить, растереть, уничтожить,
обратить в ничто, снова саданул, уже ткнувшись лицом в подушку,  забиваЯ
рот волосами, хрипЯ, - держись, Я убью тебЯ...  убью...
     - Oh, yes,  - она запела  свое всегдашнее, -  oh, yes, yes,  yes...
fuck me, fuck me... oh, yes, yes, yes...
     Љрасное, лиловое,  золото, дым.  ‘ергей поднЯл  лицо. ћлька лежала,
крепко зажмурившись,  ему так  и не  удалось приучить  ее держать  глаза
открытыми, она взвизгивала  все громче и  при этом скалилась,  обнажаЯ и
зубы, и десны, и он уже знал, что сейчас будет, приготовилсЯ,  напрЯгсЯ,
упершись в матрас выпрЯмленными  руками, - и она  извернулась, мгновенно
стекла, съехала вниз, а  он, выгнувшись, тут же  почувствовал чуть-чуть,
не больно сжавшиесЯ зубы и Язык, двинувшийсЯ по кругу.
     Љрасное, лиловое, золото, дым.  ‘ергей застонал, взлетел над нею  -
и рухнул рЯдом на спину.
     ’ут же дверь номера  открылась, и вошли двое.   ‘ергей узнал в  них
русских  немедленно  -  хотЯ  никаких  русских  здесь  не было и быть не
могло.

        2

     ЋбЯзательно  привЯжутсЯ  к   тому,  что  она   чернаЯ.   Ѓудь   она
брюнеткой, рыжей, хоть зеленоволосой - это стерпела бы любаЯ, но  чернаЯ
кожа  будет  слишком  сильной  метой,  все  начнут ломать голову еще при
чтении, а потом кто-нибудь и прЯмо спросит.   Њол, это кто же?  ѓде  же?
Ћткуда такой опыт по части дымЯщихсЯ негритЯнских волос?..
     €,  конечно,  не  миновать  обиженного, повернутого внутрь взглЯда,
молчаниЯ,  потом  слез,  тихо  ползущих  от  уголков  глаз  вдоль   носа
красивыми  каплЯми  и  расплывающихсЯ  в  бесформенную мокроту в складке
возле рта.   Ќикогда не поверю,  теперь Я уже  точно знаю, что  у тебЯ с
нею роман все это времЯ. “ тебЯ-то  сил не хватит? Ђ то Я не  знаю тебЯ,
это  ты  кому-нибудь  рассказывай  насчет  сил,  а  не мне.  Џотом слезы
все-таки высохнут,  только останетсЯ  обиженное выражение,  а глаза  уже
просиЯют. Ќе пиши  больше такого, ладно?  Њне от этого  ущерб.  €шь  ты,
будет  каких-то  черных  расписывать  и  воображать  их в постели!  ЊенЯ
воображай...  ќто  и  есть  ты,  везде  ты,  только  Я придумываю разные
воплощениЯ  тебЯ  -  какие  могу  вообразить...  Ђ, значит, ее ты можешь
вообразить? ‡начит - было! „а не было, если б было, Я бы тебе сказал,  Я
же тебе все рассказал, что было... € что помню... "Џомню!" ’ы бабник,  Я
тебЯ ненавижу. Ђ Я тебЯ люблю.   Џравда? Џравда, и ты сама знаешь, а  ты
менЯ любишь? ‹юбишь - любишь.  ‘кажи так еще раз.  Љак? ‘кажи "любишь  -
любишь". ‹юбишь - любишь.  …ще.  ‹юбишь - любишь. …ще. ‹юбишь -  любишь,
а ты  уже опЯть?  „а. ЋпЯть  можешь? џ  всегда могу  с тобой, помнишь, в
ђиге мы оба уже спали, а Я мог  еще и во сне. ‘корей, ну, скорей. “  нас
с тобой никогда  не будет революции.   Џочему?  Џотому  что у нас  верхи
всегда могут,  а низы  всегда хотЯт.  ’ы болтун.  џ молчу.  Ќет, говори,
говори что-нибудь.  Џотом.  Џотом.  ѓовори.  ѓовори.  џ говорю, Я  люблю
тебЯ.   ‹юблю.   „евочка, милаЯ,  солнышко, люблю  тебЯ. ѓовори.  ‹юблю.
ѓовори, говори. ‹юблю, люблю.
     “  себЯ  дома   она  такаЯ  же,   как  в  пыльной   полузаброшенной
мастерской, ей  не мешают  тени и  следы домашних,  все времЯ  лезущие в
глаза,  женщины  устроены  куда  проще,  смотрЯт  на  адюльтер  трезвее,
однажды она  сформулировала это  раз и  навсегда -  ведь никому никакого
ущерба, если  никто ничего  не знает,  значит, надо  только, чтобы никто
ничего не знал, надо все устроить, продумать и ничего не боЯтьсЯ.
     ‡а  окнами,  наверное,  день,  солнечно,  микрорайон  пуст,  только
бредет  по  школьному  двору  пацан-прогульщик,  да  сквознЯки  гулЯют в
проемах,  устроенных   будто  специально   длЯ  сквознЯков    посередине
нескончаемо  длинных   домов.  ’еплый   ‘тан  полон   сквознЯков,  ветры
пробирают ’еплый ‘тан до самых  его панельных костей и упираютсЯ  в лес,
стоЯщий  на  задворках  детского  комбината.   ‘мешное  название,  будто
именно здесь делают  детей.  Ђ  их сюда отдают  уже сделанных, а  делают
вокруг,  в   Ячейках  этих   несчетных  крольчатников,   ночами,   после
телевизионных новостей  или видеофильмов.  ‚идео за  последние пару  лет
наполнило  крольчатники,  как  лет   десЯть  назад  стерео.    Ќекоторые
успевают  и  утром,  потом,  правда,  приходитсЯ  очень спешить к метро,
наверстываЯ  пЯтнадцать  потерЯнных  минут,  или психовать у светофоров,
постукиваЯ  по  тонкой,  нищей  баранке  "жигулЯ".   ‘ейчас день, только
здесь, за шторами,  времЯ неопределенно, как  неопределенна, ненормальна
ситуациЯ.  ќта клетка крольчатника  не в порЯдке, здесь ночь  не вовремЯ
и страсть  не по  телепрограмме, а  за окнами  ’еплый ‘тан  пуст, только
сквознЯки и солнце...
     Џонимаешь,  там,   на  этом   острове,  обЯзательно   должна   быть
чернокожаЯ,  с  золотой  цепочкой  на  щиколотке,  лениваЯ, распущеннаЯ,
научившаЯсЯ по-русски только мату, абсолютно безудержнаЯ в постели,  это
ты же,  только цвет  другой и  судьба соответствующаЯ.   Ќо ты  была  бы
такой  же,  если  б  в  семнадцать  лет  сбежала  из своей айдахской или
канзасской  глуши,  от  родителей,  верующих  в  телепроповедников   еще
сильнее, чем в Ѓога,  - и пошла шлЯтьсЯ  по …вропе, и на  Ѓобуре, полной
клоунов и безумцев, бродЯг  и международной шпаны площади,  косо лежащей
у похожего на корабельный дизель центра Џомпиду, встретила бы  русского.
Ћтец  -  офицер-десантник,  брат  - офицер-десантник, рЯзанское училище,
кроссы,  кроссы,  кроссы,  каратэ,  стрельбы, стрельбы, стрельбы, Љабул,
Љандагар, ѓерат, гашиш, гашиш,  гашиш, удар прикладом, к  счастью, через
подшлемник,  выше  шеи,  плен,  Џешавар,  деревнЯ  под  –юрихом, Љвебек,
Њюнхен, Џариж...
     Ќа Њайорке, на богатом  плЯже ”орментор, где бродЯт  по сверкающему
белому   песку   богатые   немки,   шведки   и   американки   с   лицами
тридцатилетних,  подтЯнутыми  титьками  на  хорошие  сорок  и узловатыми
коленЯми,  выдающими  настоЯщие  шестьдесЯт,  он  пристроилсЯ.  Ќосил за
такой  красавицей  шезлонги  и  полотенца,  натирал  ее  сухую и тонкую,
сплошь в рыжих веснушках кожу  английским кремом, кидал в воде  огромный
мЯч,  приносил  пол-литровые  серые  банки  пива "•енингер", которое она
пила, чередуЯ  с вином,  как франкфуртский  вокзальный алкаш.  Ѓродил по
плЯжу в длинных и широких  шортах, выцветшие добела волосы были  собраны
сзади  в  косицу,  в  левом  ухе  болталась  серьга  - все, как положено
здешнему жиголо.  Ђ вечером надевал черный шелковый пиджак,  подвертывал
рукава  -  бабам  очень  нравилась  эта мода, открывающаЯ мощь волосатых
рук,  на  правом  запЯстье  брЯкал  браслет,  на  левом  -  два, цепочки
блестели  на  шее,  выделЯЯсь  на  красно-бурой  коже  вечно  загорелого
блондина... €  шли танцевать,  он плотно  прижимал мЯгкий  живот и  туго
упакованную грудь,  прижавшись, крутили  задницами под  суперхит сезона,
гремЯщий круглые сутки по  всему миру. Џотом он  гладил как бы ничем  не
наполненную кожу, двигающуюсЯ под руками, словно шелковистый  полупустой
пакетик  из  супермаркета,  более  или  менее  профессионально   стонал,
воспроизводЯ  страсть  и  бдительно   следЯ,  чтобы  она,  взревев,   не
вцепилась  ногтЯми,  -  потом  же  сама  будет  на  плЯже смущатьсЯ - и,
переждав минуту-другую после  того, как она  кончала орать и  дергатьсЯ,
бурно демонстрировал собственные судороги.  —ерез полчаса, принЯв душ  в
ванной,  жарко  блистающей  медными  кранами  и  черным  кафелем,  выпив
стаканчик "ѓленфиддиша",  дивного виски,  которым, с  учетом его вкусов,
всегда  был  полон  бар  в  номере,  он целовал усталую старушку, наивно
делавшую вид,  что уснула,  садилсЯ в  приличненький "остин", подаренный
ее предшественницей, совершенно потрЯсенной русской мощью и размахом,  -
и ехал к ћльке.
     ’огда  они  жили  в  Џойенсе,  вскрыв  брошенный  каменный сарай на
запущенном винограднике.   ћлька возвращалась  иногда чуть  раньше  его,
иногда  на  рассвете,  с  дороги  раздавалсЯ  рев  тормозЯщего  ЃЊ‚  или
"сааба", хамски громкий немецкий или шведский гогот - и она  поЯвлЯлась,
на  ходу  стЯгиваЯ  черную  блестЯщую  юбчонку  и  развЯзываЯ золотистую
косынку,  которой  обматывала  минимум  верхней  части тела, швырЯла эту
свою   ночную   спецовку   на   стоЯщий   посреди   сараЯ  резной  ларь,
притараненный ‘ергеем  с придорожной  свалки, и  через десЯть  минут они
оба уже хрипели в смертельной,  на истребление, войне, начавшейсЯ еще  в
Џариже,  да  так  и  не  кончающейсЯ.   ’онкими, но удивительно сильными
ногами  она  упиралась  ему  в  грудь  и  шипела:   "No...  You can't do
something... You  can't... no...  oh... yes,  yes, yes...  do it... fuck
me, you, Russian bastard, do try..."
     Ћба побаивались эйдса  [AIDS - ‘Џ€„  (англ.).  (Џримеч.  ред.)], но
делали, что могли: она -  ртом, не даваЯ опомнитьсЯ изумленному  баварцу
или фламандцу  и вытащить  из памЯти  все остальные  картинки в  детстве
изученных руководств, а он  - старательно организуЯ ситуацию,  в которой
затисканнаЯ,  зацелованнаЯ  до  темных  синЯков  бабка  не  замечала или
считала  приличным  не  заметить   его  недолгой  сноровистой  возни   с
супернадежным,    электронно    испытанным    изделием     сингапурского
индустриального чуда.
     ...€з   сараЯ   их   выгнала   полициЯ,   наведеннаЯ  перепуганными
соседЯми-индусами.   Ќикак  они  не  могли  привыкнуть к ћлькиной манере
идти утром  в деревенский  магазин по-плЯжному.   Џочему-то вблизи  морЯ
вид голых сисек  их не шокировал,  по ”орментору уже  и пЯтидесЯтилетние
бродили, размахиваЯ  и шлепаЯ  своими пустыми  останками, а  в лавке их,
видите ли, это  коробило. …сли б  не ћлькин паспорт  с орлом -  могло бы
кончитьсЯ и хуже.
     Ќо денежки уже поднакопились.  ‚ то утро ‘ергей заехал  попрощатьсЯ
с милой подругой - благо ей подошло времЯ переезжать на очередной  месЯц
в  „убровник.   ћлька  ждала  в  машине,  матерЯ на двух Языках индусов,
испанцев,  немцев  и  прочих  дикарей.  ‘ергей  расцеловалсЯ,   искренне
пожелав  мамаше  веселой  любви  с  сербскими коллегами, шагнул к двери,
глЯнул на расписную  ацтекскую сумочку, валЯвшуюсЯ  на полу, -  и поднЯл
ее,  посмотрел  хозЯйке  в  глаза.   Ќаполненные  светлыми   старческими
слезами  глаза  мигнули,  дама  закивала:   "Si,  si...  moneda...   si,
Serhio...  si..."  Ћна  всегда  почему-то  говорила  с ним, собираЯ свой
десЯток испанских слов,  говорить с русским  по-английски или тем  более
по-немецки  ей  казалось  странным.  ‘ергей  раскрыл  сумку  и из свалки
банковских карточек, узких крон, мЯтых рыжих пЯтидесЯтимарковых  бумажек
вытащил  серо-зеленые,  узкие  и  длинные  доллары, будто специально длЯ
него туго  свернутые в  толстую трубку,  перехваченную желтой  резинкой.
Ћна  кивнула  еще  раз,  уже  не  так  уверенно.  ‘ергей сунул деньги во
вздувшийсЯ задний карман шортов и вышел.
     ‚  ќстаенче  они  бездельничали,  ругались  и  трахались.  Љ  осени
собирались в  ‹ондон -  еще в  марте один  малый предлагал  ‘ергею место
гарда в какой-то пакистанской  конторе, контора была не  слишком чистаЯ,
навернЯка приторговывали и оружием, и гарду обещали платить прилично.
     ...Ѓыл  июнь,  над  Њайоркой  бесновалось,  выжигаЯ  мысли, солнце.
Љогда они вошли, ‘ергей удивилсЯ, почему он понЯл все и сразу. ’от,  что
стоЯл справа, навернЯка  и сам прошел  через Ђфган, может,  даже прапор.
‹евый был похож на  комсомольского вожака - обрюзгло-бабье  лицо бывшего
мальчика,  причесан  старательно,  чуть  на  уши,  и  воротничок рубашки
аккуратно отложен. ‘ергей опустил руку - на полу с его стороны, рЯдом  с
кроватью,  всегда  лежал  нож,  мощное  оружие  marines,  черный широкий
клинок и  ручка в  кожаных кольцах,  ровно и  тЯжко, как снарЯд, летЯщий
нож со странным названием "Ka-Bar".  ’от, что стоЯл справа, поднЯл  руку
с короткоствольной "коброй".  "Ќе дергайсЯ, ‘ерега, - сказал он, - Я  не
тебЯ, а девку, если что, мочить буду".
     ’ы все придумываешь, как в американском  кино.  Ќу и что, разве  не
интересно? €нтересно, но не похоже  на правду. …сли будет похоже,  ты не
будешь  слушать,  и  потом  у  нас  ничего  не  получитсЯ. Ђ так немного
отдохнем  -  и  снова...    ђазве  плохо?   •орошо.   Ќу,   рассказывай,
рассказывай... € вот еще  что Я хочу тебе  объЯснить: это на нашу  жизнь
не похоже,  на твою  и мою.  ’ак ведь  мы же  не такие,  Я не  жиголо, а
сочинитель  московский,  и  ты  не  чернаЯ  бродЯжка, а мирнаЯ дикторша,
царица перестроечного эфира, здравствуйте, дорогие телезрители,  сегоднЯ
на съезде  народных депутатов...  Ќо уже  и здесь,  рЯдом с  нами, живут
другие люди, в  кооперативных обжорках стрелЯют  из автоматов, в  роще у
‹обни  вешают  на  деревьЯх  и  мозжат  голени  монтировками,  лубЯнские
специалисты готовЯт автокатастрофы -  что же ты можешь  представить себе
про ту жизнь, где  жара, белое небо без  облачка и свобода? Џоверь,  там
все покруче...  „а ладно,  не заводись,  рассказывай, рассказывай... “же
не хочу. ‹учше иди сюда... ‚от так. ’ак лучше.  ‚от. •орошо.

        Њюнхен. Њай

     „ождь  прошел,  между  плитами  велосипедной дорожки, отделенной от
тротуара  свеженакрашенной  белой  полосой,  еще стоЯла влажнаЯ чернота.
„вадцатый  трамвай,  чуть  громыхнув,  пересек  Џринцрегентенштрассе   и
понессЯ вдоль низкой ограды ќнглишгартена.
     Џо широкой аллее,  идущей в парке  параллельно улице с  трамвайными
рельсами, он  привычно спешил,  треща косыми  каблуками ковбойских сапог
по мокрому серому гравию. ‚етер  еще был не летний, прохладный,  на ходу
он поймал  и застегнул  молнию черной  кожаной куртки,  мысленно обругал
свою модную  прическу, выстриженные  виски -  холодно же,  мать бы  их с
ихней модой!
     ’ак и не привык он после  родной своей •арьковщины к холоду.   Ќи к
страшным, проклЯтым, срезающим любой открытый выступ - хоть палец,  хоть
нос - ветрам,  по-лировавшим палубу в  ‘еверной Ђтлантике, ни  к ледЯной
мороси норвежской осени, когда, голодный до кругов в глазах, шаталсЯ  он
бессмысленно по  ѓренсен, сворачивал  на Ђкерсгата,  и чистые грубоносые
норвежцы  сторонились  колеблющейсЯ,  неверно  шагающей  фигуры,  ни   к
сырости здесь, в сравнительно теплой - а все ж не “краина! - Ѓаварии.
     € осталсЯ  вечным ужасом  тот, последний,  разрушающий холод черной
жирной  воды  между  черными,  уходЯщими  в  черное небо стенами бортов,
когда он  плыл, и  плыл, и  плыл, с  эквадорского рефрижератора  на весь
порт грохотала  музыка, на  причалах сиЯли  слезливые огни,  и он  плыл,
делаЯ перед самим собой вид, что не замечает, как терЯет дыхание...
     Ћн  перешел  по  короткому   мостику  над  бурно,   по-театральному
несущейсЯ  водой   и  вышел   к  станции,   пошел  вдоль   забора.    Ќа
противоположной стороне улицы жались  одна к другой машины  сотрудников.
Љак  повезло  все  же,  подумал  он,  что  среди  этих приличных, хорошо
образованных, серьезных людей нашлось место.  Љто он такой, в  сущности,
какой  из   него  оператор?   „ва  года   возилсЯ  с   убогими  пультами
непрофессиональной советской  рок-группы, да  три года  службы... Ѓеглый
корабельный радист,  вот и  всЯ профессиЯ.   „иплом нужен,  диплом, а то
выпрут со станции - и конец...
     ‡а воротами,  миновав будку  охранника, который  ему кивнул  и даже
подмигнул - мол,  опЯть без мотоцикла,  значит, вечером по  пиву, как-то
они потрепались немного с этим немцем, - он поднЯлсЯ на низкое  крыльцо,
прошел  мимо  еще  одного  охранника,  не  останавливаЯсь, поскольку тот
проверЯл  только  сумки,  -  и  тут  из-за  стеклЯнной двери ему замахал
ѓлебка из украинской службы, выскочил навстречу:
     - ‘лухай,  тоби до  дому потрибно  зараз, понЯл?   ћтта  зазвонила,
шось с хлопчиком, не зна шо...
     - о таке?   - Ћт неожиданности  и с перепугу  ћра тоже перешел  на
мову, хотЯ они с ѓлебом обычно говорили по-русски, на чем и  сдружились:
и  хохлы  нечистопородные,  и  в  москали  не  вышли,  харьковчане. - о
зробылось?
     - џ знаю? - ѓлеб пожал плечами. - „авай зараз твоим у сэрвиси  пиду
скажу, а ты в такси да ехай...
     ћра выскочил за ворота, на  счастье, тут же тормознул такси.   Џока
ехал, в уме мелькало, повторЯЯсь, ћра унд ћтта... ћра унд ћтта...   …два
ли не первые слова по-немецки, которые  он услышал.  Ћни ехали в  ночном
грЯзноватом поезде,  в соседнем  купе турки  громко спорили  за картами.
"ћрик?" - не понЯла  она его харьковского имени.   "Ћ, ћра, Я, Я...  - €
несколько  раз  повторила:  -  ћра  унд  ћтта,  ћра  унд ћтта".  € вдруг
погладила его по голове - сразу,  в мгновенье, став и матерью, и  женой,
и  сестренкой,  и  любовницей  -  хотЯ  еще  месЯц  гулЯли  вечерами  по
Љауфингерштрассе, держась  за ручки  и даже  не целуЯсь...  Ђ теперь  не
было днЯ, чтобы хоть раз он не подумал:  лучшей семьи, чем эта немка  на
десЯть лет старше  и ее тринадцатилетний  пацан, длЯ него,  харьковского
хулигана - "ракла", да еще и евреЯ, только здесь, не в ђоссии,  ставшего
"русским", - лучшей семьи не могло быть, хоть бы всю жизнь искал...
     Ћн  со  второго  раза  попал  ключом,  и  широко распахнул дверь, и
крикнул:  "ћтхен...  ћтта...",  и тут же заткнулсЯ, почувствовав  словно
давно ожидаемое:  ствол, прижатый к спине, к поЯснице, к почкам...
     - Ќе гаркай, - сказали ему сзади, - охолони, хлопец.

        3

     „ень  брал  резко  с  утра,  небо  проЯснЯлось часам к одиннадцати,
солнце  шпарило  над  Џушкинской,  над  средоточием  новой жизни - между
рекламой  "кока-колы"  на  доме,  где  еще помнилась стоЯвшаЯ на ротонде
имперскаЯ  каменнаЯ  девушка,  и  мавзолейной  очередью в "Њакдональдс",
котлетный остров свободы  на месте еще  вчерашней хулиганско-фарцовочной
"‹иры". Ќад  шизоидной тусовкой  у полусгоревшей  газеты, над  подземным
переходом,  собравшим   все  девЯть   кругов  нового   ада,  заменившего
рухнувший  старый,  над  нищими,  богачами,  бандитами,   милиционерами,
железными   трубчатыми    переносными   загородками,    над    очередной
телегруппой, снимающей очередное безумие вечно безумной стра-ны, -  надо
всем  шпарило  солнце  и  выцветало  желтоватое дневное московское небо.
„ень  набирал  скорость,  мчалсЯ,  гремел мелочью получасовых опозданий,
ненадолго  застывал  в  какой-нибудь  забегаловке,  делающей  деньги   и
иллюзию  сытости  с  помощью  пирожков  с  чем-нибудь пока недефицитным,
горЯчих  бутербродов,  скрадывающих  мыльный  вкус  сыра,  и чудовищного
азербайджанского коньЯка -  и мчалсЯ снова  к концу, к  семи, когда пора
тормозить, валитьсЯ  на отвратительный  длЯ потной  кожи шершавый палас,
покрывающий  старый  диван,  и  бредить  картинками,  воображать слова и
одежды, машины  и оружие,  смуглых и  рыжих людей,  объЯтиЯ и  убийства,
постели и мостовые - жизнь.
     Љартинки  плыли,  звучали  голоса,  а  придумывать между картинками
свЯзки и последовательность  не было сил.  „а и не  важно это -  как они
открыли  дверь,  как  вошли  неслышно,  почему  впустила их женщина, как
выследили, проникли  в страну,  подкараулили... ‚се  это было  возможно,
логика не имела значениЯ, а все детали не прорисуешь - жизни не  хватит.
…сли описывать жизнь в темпе и с точностью самой жизни, успеешь  описать
только свою.  € то не отвлекаЯсь, а лишь покрываЯ страницу за  страницей
двумЯ  словами:  "Я  пишу,  Я  пишу,  Я  пишу..."  ‡начит, надо опускать
детали, авось остальное допридумают, а твое дело - бредить картинками  и
записывать  главные  из  них  так,  чтобы  заставить прочесть, и увидеть
сыроватый  после  дождЯ  Њюнхен,  или  раскаленную  каменную  деревню на
откосе лесистой  горы, спускающемсЯ  к слепЯщей  зелени воды,  или сизую
пыль,  ложащуюсЯ  на  лондонский   тротуар  под  строительными   лесами,
загромоздившими со всех сторон Џиккадилли-серкус.
     Љак, уже ‹ондон? Ќу ты даешь!  ’еперь уже и Я ничего не  понимаю: а
в ‹ондоне-то  кто?   ’ут нечего  понимать, ты  просто слушай  и старайсЯ
представить  себе  картинку,  а  остальное  придумай  сама  -  кто  кого
находит, и как, и  зачем... Ђ потом все  окажетсЯ не так! ‚от  и хорошо,
вот   и   интересно,   разве   нет?     ‘очинитель.   „а,    сочинитель,
профессиональный  врун.  •ороша  профессиЯ!  Ђ  чем  хуже другой? ‚от ты
лежишь себе, а Я тебе  картинки рисую, сказки рассказываю, а  другой уже
включил бы телек, осмотрел бы сессию  - да спать... „ругой бы не  мучил,
и Я бы  не мучилась. Ђ  разве тебе не  хочетсЯ мучитьсЯ? •очетсЯ,  но не
настолько, Я умереннаЯ  мазохистка.  Ќу,  расскажи, расскажи, ну,  из-за
чего  ты  сейчас  мучаешьсЯ?   ’ы  правда  этого  хочешь? Ќу, слушай: ты
уйдешь, и у тебЯ там будет  другаЯ жизнь. € ты там тоже  будешь счастлив
и  добропорЯдочен,  и  будешь  сидеть,  чистый  и  благостный,  и будешь
записывать свои дурацкие картинки.  „а, буду, а ты?  Ђ ты будешь так  же
сиЯть  глазами  ему,  и  он  будет  ждать  тебЯ  в машине после эфира, и
перегнетсЯ из-за рулЯ, и ты  его поцелуешь в щеку... ‚едь  поцелуешь же?
Ќу и молчи, и хватит, иди сюда, молчи.
     ‚се  так  и  было.   „ень  нессЯ,  рассекаЯ  все  существо пополам,
рвалось сердце, она стоЯла босиком на грЯзном полу, широкобедраЯ,  сразу
уменьшившаЯсЯ без  туфель, с  чуть выступающим  животом над светло-рыжим
удлиненным  островком  тонких  и  почти  не  вьющихсЯ  волос,  надо было
торопитьсЯ, стаскиваЯ с себЯ  одежду, а она бормотала  как во сне.   ‚от
здесь, здесь...  немножко... ну  немножко укуси, ладно? € теперь  сбоку,
пожалуйста,  Я  хочу  сама,  ты  мне  мешаешь...  не двигайсЯ... …е рука
ползла  вниз,  палец  прЯталсЯ,  она  стонала все громче, закинув голову
назад и чуть вбок, палец  скользил все сосредоточенней и неудержимей,  и
надо было лежать,  не двигаЯсь, все  новые и новые  толчки горЯчей влаги
обнимали, и, наконец, мир рушилсЯ.
     „ень  преодолевал  остаток  дистанции,  шершавый  палас  впивалсЯ в
потную  спину,  и  картинки  плыли  в  сумерках, пора было ужинать, но в
Њоскве  в  жару  есть  не  хочетсЯ.   ђазве  что  сначала   рюмку-другую
проклЯтого азербайджанского...
     ’ы отсутствуешь, мы уже давно  не разговариваем по вечерам, ты  ешь
с отсутствующим видом.
     Ќадо  промолчать.   ‚се  справедливо,  вы  все  правы, но почему-то
никто, никто из вас не хочет  вместе со мной, сейчас, без всЯкой  логики
и  пересказа  предшествующе-го  -  туда,  в ‘южет, который заключаетсЯ в
том,  что  самые  разные  и  трудно  представимые  картинки  могут вдруг
оказатьсЯ  свЯзанными  неразрывной,  прочнейшей  цепью  внутри еще одной
картинки, в которой - все концы  и начала, всЯ жизнь. Љак в  одной давно
виденной карикатуре:  на руке, на пальцах, кукла, а на кукольной руке  -
меньшаЯ кукла, а на ее руке - еще меньшаЯ... џ придумываю картинку, а  в
той картинке люди придумывают картинки, а в тех картинках...
     ’олько  в  обратном  порЯдке.   Џредположим,  очереднаЯ   маленькаЯ
картинка  как  раз  и  может  быть  там,  под  лесами,  в сизоватой пыли
ремонтируемого этой весной знаменитого лондонского круга.

        ‹ондон. Ђпрель.
     ‚ это  воскресенье они,  как всегда,  встали рано,  а выбрались  из
дому  только  около  полуднЯ.  Џоехали   в  ‘охо,  бродили,  сначала   с
удовольствием,  а  потом  не  без  отвращениЯ  пробиваЯсь  сквозь толпу.
Џосидели, взЯв по кружке светлого,  среди полоумных на Љарнаби, поели  в
"‘импсоне" на  ‘тренде, выбравшись  туда заплеванными  переулками и  всю
дорогу обсуждаЯ,  как возникла  обнаруженнаЯ в  одном из  закоулков ‘охо
страннаЯ,  но  абсолютно  грамотнаЯ  русскаЯ  надпись  четвертьметровыми
черными буквами на глухой стене:  "ќто нечто большее, чем судьба, -  это
в крови".   Љто этот  придурок среди  немногих лондонских  русских - это
ведь не Ќью-‰орк и не  Џариж, - додумавшийсЯ до такой  многозначительной
бессмыслицы?
     ‘о ‘тренда они повернули направо, миновали ’рафальгарскую  площадь.
“  южноафриканского  посольства  прыгали,  колотЯ  в барабаны и распеваЯ
всЯкую   дурь,   протестующие    против   апартеида,   полицейский    со
свежевыстриженным затылком стоЯл рЯдом, заложив руки за спину.  лем  он
снЯл и  держал за  спиной, короткие  светлые волосы  над загривком  были
мокрые  от  пота  -  жара   стоЯла  ненормальнаЯ.   ‚низу,  у   колонны,
фотографировались  туристы,   Японцы  образовали   идеальный   групповой
снимок,  итальЯнские  дети  лезли  на  постаменты  памЯтников  и  гонЯли
голубей.  ‚низ  по  “айтхоллу  неслись  машины,  из-под  носа  дабл-дека
выворачивалась  очаровательнаЯ  каракатица  "Morgan",  спицы  мелькали в
колесах.
     ’ут он почувствовал, что  безумно дорогой и омерзительно  невкусный
симпсоновский  обед  -  вечно  по  воскресеньЯм  они выбирали что-нибудь
несообразно  дорогое  и  невкусное  -  уже  дал  себЯ знать. Ћни быстро,
срезаЯ  углы  и  переходЯ  на  красный,  вышли на Џиккадилли-серкус, бог
плотской  любви  был  загорожен  щитами  на ремонт, что-то тут натворили
очередные сторонники  справедливости, зданиЯ  вокруг площади  через одно
были в лесах, на тротуаре  лежал тонкий слой белой строительной  пыли, и
даже рекламы на знаменитом углу были будто слегка припорошены.  ‚прочем,
ничто не мешало толпе жевать котлеты под навесом "Burger King".
     Ћн спустилсЯ в сортир у  входа в метро, прошел в  кабинку, заперсЯ,
с  отвращением  уставилсЯ  в  однообразные  -  правда,  некоторые   были
исполнены весьма  умело -  картинки и  надписи, бесконечно  предлагающие
одно и то же.   ‡десь были fuck и  suck в переносном смысле,  в основном
по адресу враждебных болельщиков, но  были и в буквальном, с  телефонами
и адресами  встреч, -  заведение имело  Ярко выраженный  гомосексуальный
характер. Љто-то даже поднЯлсЯ  на политический уровень, создав  призыв:
"Gays,  be  proud!"  ‹озунг  этот  был  написан  как бы на стЯге, а стЯг
укреплен   на   двух   напрЯженных   предметах,   которыми,   видимо,  и
предлагалось  гордитьсЯ  пидорам  всех  стран...  Ћн  застегнулсЯ,  туго
затЯнул ремень.
     €  почувствовал,  что  сейчас  должно произойти нечто, почувствовал
так же  точно, как  если бы  кто-то вдруг  крикнул:   "‚нимание, капитан
Ћлейник! ‚нимание!"
     „важды  было  с  ним  так.  Џервый  раз  в Ђнголе, когда этот голос
крикнул ему прЯмо в ухо:  "‚стать! ’ревога!" Ћн открыл глаза, но  ничего
не  увидел  -  беспросветнаЯ  тьма  наполнЯла  палатку,  и  снаружи   не
проникало  ни  лучика,  облака  шли  густые  уже  неделю,  вот-вот могли
начатьсЯ дожди.  € во тьме он услышал даже не шаги - ровный глухой  гул,
топот многих десЯтков ног по  выбитой земле, и мгновенно понЯл,  что все
уже  произошло   и  сейчас   раскрашенные  совершенно   им  не    нужным
маскировочным  камуфлЯжем  ребЯта  из  “Ќ€’Ђ заканчивают окружать каждую
палатку в  отдельности, следуЯ  точным командным  жестам южноафриканских
инструкторов в косо  примЯтых шлЯпах. "’ревога,  - заорал он  не вставаЯ
и, в нарушение всех инструкций, по-русски:  - ’ревога! Љ бою!" € тут  же
скатилсЯ с койки, пополз уже между ногами мечущихсЯ по палатке  кубинцев
туда, где был оставлен  взводный огнемет, схватил его,  потащил ползком,
рванул  кверху  полог  палатки  и  саданул  первую  порцию косо вверх, и
попал,  лагерь  мгновенно  осветилсЯ,  факелом  вспыхнул  малый  в одних
шортах, его "калашников" взлетел вверх и исчез во тьме, вопли  заполнили
мир реальностью, рухнул кошмар,  и началсЯ обычный, бестолковый,  больше
руками и зубами, чем оружием, ночной бой. Ћн полоснул еще раз,  стараЯсь
захватить  как  можно  больший  сектор,  бросил  трубу  огнемета, рванул
из-под  корчащегосЯ  и  сворачивающегосЯ,  словно  сгоревшаЯ  ветка, еще
одного  черного  его  старенький  "томпсон"  с круглым магазином и пошел
вперед, расчищаЯ перед собой пространство веером. Ћн шел прЯмо,  автомат
дергалсЯ и рвалсЯ  из рук, ответных  выстрелов он не  слышал... ‚друг он
оказалсЯ  на  дороге.  ‡десь  стоЯл  ’-62,  из  люка высунулась голова и
спросила с неистребимым  кременчугским или кировоградским  спокойствием,
обращаЯсь к самой себе: "Ђ шо ото оно стрэлЯе?"
     ...Џовторилось это в ‘трасбурге  в прошлом году. Ћни  гулЯли где-то
в  районе  ѓран  рю.  Ѓыл  изумительно  теплый  августовский  вечер.   ‘
какого-то моста они  рассматривали огни в  сиЯющих окнах дворца  - потом
оказалось,  что  это  дом  престарелых  -  на  острове,  людей в кафе на
набережных. €з  медленно ехавшего  внизу, под  мостом, сиреневого  джипа
бухала музыка - такаЯ  была в этом году  у молодых по всей  …вропе мода:
включать  на  полную  стерео  в  открытой  машине и гулЯть, наделЯЯ всех
набравшей  новую  популЯрность  в  свЯзи  с  мировым туром ’иной ’ернер.
Њузыка на мгновение заглушила все,  неистоваЯ ’ина завопила "Look me  in
the heart!", и  тут он услышал:   "‚нимание, ‚олодька, сзади  справа..."
Ћн  оглЯнулсЯ,  одновременно  положив  руку  ѓале на плечо и отталкиваЯ,
отодвигаЯ ее от себЯ. ‘права  по мосту подходили двое -  обычные здешние
пацаны,  в   сапогах,  в   кожаных  куртках   "перфекто",  в    джинсах,
обтЯгивающих,  как   рейтузы.    Ћн  продолжал   отодвигать  от    себЯ,
отталкивать  как  можно  дальше  ѓалю,  а  сам уже шагнул им навстречу и
увидел  в  руках  у  одного  хорошо  знакомые палки, свЯзанные цепочкой,
палки качнулись и закрутились, сливаЯсь  в мельницу.  ‚торой сунул  руку
назад  под  куртку  и  мгновенно  вытащил  ее  с ножом, рукоЯтка-кастет,
толстый клинок...
     Ћн понЯл,  что его  нашли. Ћн  был уверен,  что в  конце концов его
найдет ѓђ“  или болгарские  друзьЯ по  поручению ‘таршего  Ѓрата.   Ќо в
полиции  оказалось,   что  ребЯта   обознались,  они   искали  какого-то
торговца, задолжавшего поставщикам  уже чуть ли  не за полкило  порошка.
€м было велено выбить долг, больше  ничего они не знали, а этот  русский
очень похож - тоже такой приглаженный, прилизанный,  галстучки-платочки,
настоЯщаЯ буржуазнаЯ  свиньЯ.   Љто ж  его знал,  что у  него коричневый
поЯс... Ћн  прыгнул, нунчаки  очень удачно  улетели сразу  за перила, их
оглушенный владелец поднЯл было руку  ко лбу, на котором осталсЯ  точный
отпечаток каблука,  - и  рухнул, как  бычок на  арене. ‚торой пригнулсЯ,
низко опустил  нож, парень,  видно, соображал  в драке,  пришлось хорошо
крутнутьсЯ... Ќа  мосту уже  визжали, от  центра пробивалась полицейскаЯ
сирена, он  едва не  задел какую-то  тетку в  широких шортах и сиреневой
майке, оперсЯ  на правую  и после  еще одного  оборота нашел-таки пЯткой
стриженый затылок.
     ‘частье, что не только оружиЯ - даже ножика перочинного при нем  не
было. ‚ полиции  и без того  достаточно подозрительно рассматривали  его
бумажку, ѓалин немецкий паспорт  и весьма холодно слушали  ее объЯснениЯ
на неблестЯщем французском...
     ’еперь он  уже хорошо  знал, что  голосу надо  доверЯть.   ‚се-таки
нашли, решил он, да и смешно было бы, если бы такой побег и все, что  он
здесь рассказал о доблестной  рабоче-крестьЯнской, ему бы простили.   Ћн
вышел из кабинки спокойно.   Ћн был вполне готов,  и если они не  начнут
стрелЯть сразу, с тремЯ он сумеет работать на равных.
     “  дальней  стены,  у  писсуаров,  стоЯл  немолодой  джентльмен   в
темно-сером двубортном костюме, в хорошем галстуке, шелковый,  вишневый,
в мелкий  рисунок платочек  парашютиком выпирал  из нагрудного  кармана.
„жентльмен  мЯгко  улыбнулсЯ  и   механическим  жестом  слегка   почесал
мизинцем за ухом - будто прическу поправил.
     - „ратьсЯ  не будем,  ‚ладимир Ђлексеич,  - сказал  он. -  Њы ж  не
мальчики  здешние,  чтобы  в  сортирах  дратьсЯ?   ѓалина  Ђлександровна
сейчас движетсЯ  в сторону  ‘ент-Џанкрац.   Њожет, знаете:  там как  раз
напротив  вокзала  есть  торговлЯ  подержанной  мебелью?   Ќе   обращали
вниманиЯ? Ќу  ладно. ‡начит,  если удачно  такси сейчас  возьмем, ей нас
там и  ждать почти  не придетсЯ.  Џоехали, ‹ексеич,  поехали, не  волнуй
бабу...

        4

     ’ы знаешь, мне уже не очень  все это нравитсЯ.  ’ы накручиваешь,  и
накручиваешь, и накручиваешь из  своих путешествий, и получаетсЯ  просто
среднее  видео  -  дерутсЯ,  стрелЯют,  стрелЯют, дерутсЯ... Љонечно, за
всем этим стоит какой-нибудь полковник кагэбэ ’оров или Ќинов - они  там
всегда  русские  фамилии  придумывают  похожие  на  болгарские. Ќо ты же
русский писатель, зачем тебе всЯ эта чепуха? Њожно быть старым  стилЯгой
и не  носить ничего  отечественного, вплоть  до трусов,  но литература -
это же все-таки не трЯпки!..
     ‚  тот  тЯжелый,  нелепый,  с  самого