одавали в карету, и  Я  с  большим  удовольствием
рассматривал и замечал их особенности. „ень был очень жаркий, и мы,  отъехав
верст пЯтнадцать, остановились покормить лошадей собственно длЯ  того,  чтоб
мать моЯ не слишком утомилась от перевоза через реку и переезда. ќта  перваЯ
кормежка случилась не в поле, а в  какой-то  русской  деревушке,  которую  Я
очень мало помню; но зато отец обещал мне на другой день  кормежку  на  реке
„еме, где хотел показать мне какую-то рыбную ловлю, о которой Я знал  только
по его же рассказам. ‚о времЯ отдыха в поднавесе  крестьЯнского  двора  отец
мой занималсЯ приготовлением удочек длЯ менЯ и длЯ себЯ. ќто опЯть было  длЯ
менЯ новое удовольствие. ‚ыдернули волос из лошадиных  хвостов  и  принЯлись
сучить лесы; Я сам держал свЯзанные волоса, а  отец  вил  из  них  тоненькую
ниточку,  называемую  лесою.  Ќам  помогал  …фрем  …всеев,  очень  добрый  и
любивший менЯ слуга. Ћн не вил, а сучил  как-то  на  своей  коленке  толстые
лесы  длЯ  крупной  рыбы;  грузила  и  крючки,  припасенные  заранее,   были
прикреплены и навЯзаны, и все эти принадлежности,  узнанные  мною  в  первый
раз,  были  намотаны  на  палочки,  завернуты  в  бумажки  и  положены   длЯ
сохранениЯ в мой Ящик. ‘ каким вниманием и любопытством  смотрел  Я  на  эти
новые длЯ менЯ предметы, как скоро понимал  их  назначение  и  как  легко  и
твердо выучивал их названиЯ! Ќочевать мы должны были  в  татарской  деревне,
но вечер был так хорош, что матери  моей  захотелось  остановитьсЯ  в  поле;
итак, у самой околицы своротили мы немного  в  сторону  и  расположились  на
крутом берегу маленькой речки. Ќочевки в поле никто не ожидал.  Ћтец  думал,
что мать побоитсЯ ночной сырости; но место было необыкновенно сухо,  никаких
болот, и даже лесу не  находилось  поблизости,  потому  что  начиналась  уже
башкирскаЯ степь; даже влажности ночного воздуха не было  слышно.  „лЯ  менЯ
опЯть готовилось новое зрелище; отложили лошадей, хотели спутать  и  пустить
в поле, но как степные травы погорели от  солнца  и  завЯли,  то  послали  в
деревню за свежим сеном и овсом  и  за  всЯкими  съестными  припасами.  ‹юди
принЯлись разводить огонь: один принес сухую жердь от  околицы,  изрубил  ее
на  поленьЯ,  настрогал  стружек  и  наколол  лучины  длЯ  подтопки,  другой
притащил целый ворох хворосту с речки, а третий, именно повар Њакей,  достал
кремень и огниво, вырубил огнЯ на большой кусок труту, завернул его в  сухую
куделю (ее возили нарочно с собой длЯ таких случаев), взЯл в  руку  и  начал
проворно махать взад и вперед, вниз и вверх и махал до тех пор, пока  куделЯ
вспыхнула; тогда подложили огонь под готовый  костер  дров  со  стружками  и
лучиной  -  и  пламЯ  запылало.  ‘тали  накладывать  дорожный  самовар;   на
разостланном ковре и на подушках лежала мать и готовилась наливать чай;  она
чувствовала себЯ бодрее. џ попросил  позволениЯ  развести  маленький  огонек
возле того места, где мы сидели, и когда получил позволение,  то,  не  помнЯ
себЯ от радости, принЯлсЯ хлопотать об этом  с  помощью  …фрема,  который  в
дороге вдруг сделалсЯ моим как будто дЯдькой. ђазведение огнЯ доставило  мне
такое удовольствие, что Я и пересказать не могу;  Я  беспрестанно  бегал  от
большого  костра  к  маленькому,  приносил   щепочек,   прутьев   и   сухого
бастыльнику*** длЯ поддержаниЯ Яркого пламени,  и  так  суетилсЯ,  что  мать
принуждена была посадить менЯ насильно подле себЯ. Њы напились чаю  и  поели
супу из курицы, который сварил нам  повар.  Њать  расположилась  ночевать  с
детьми в карете, а отец - в кибитке. Њать скоро легла  и  положила  с  собою
мою сестрицу, котораЯ давно уже спала на руках у нЯньки; но мне не  хотелось
спать, и Я осталсЯ посидеть с отцом  и  поговорить  о  завтрашней  кормежке,
которую Я ожидал с радостным  нетерпением;  но  посреди  разговоров  мы  оба
как-то задумались и  долго  просидели,  не  говорЯ  ни  одного  слова.  Ќебо
сверкало звездами, воздух был наполнен  благовонием  от  засыхающих  степных
трав, речка журчала в овраге, костер  пылал  и  Ярко  освещал  наших  людей,
которые  сидели  около  котла  с  горЯчей  кашицей,  хлебали  ее  и   весело
разговаривали между собою; лошади, припущенные к овсу, также  были  освещены
с одной стороны полосою света... "Ќе пора ли спать тебе, ‘ережа?"  -  сказал
мой отец после долгого молчаниЯ;  поцеловал  менЯ,  перекрестил  и  бережно,
чтоб не разбудить мать, посадил в карету. џ не вдруг заснул. ‘только  увидел
и узнал Я в этот день, что детское мое воображение  продолжало  представлЯть
мне в каком-то смешении все картины и образы, носившиесЯ предо мною.  Ђ  что
же будет завтра, на чудесной „еме... Ќаконец сон одолел менЯ, и Я  заснул  в
каком-то блаженном упоении.
     ______________
     * Ћсокорь - порода тополЯ, серебристый тополь, пирамидальный тополь.
     ** ‘лово "люди" употреблЯлось в  смысле:  дворовые,  крепостные  слуги.
"—еловек" - слуга.
     *** Ѓастыльник - сорнаЯ трава, бурьЯн.

     ‘ ночевки поднЯлись так рано, что еще  не  совсем  было  светло,  когда
отец сел к нам в карету. Ћн сел с большим  трудом,  потому  что  от  спавших
детей стало  теснее.  џ  видел,  будто  сквозь  сон,  как  он  садилсЯ,  как
тронулась карета с места и шагом проезжала через деревню, и слышал, как  лай
собак долго провожал нас; потом крепко заснул  и  проснулсЯ,  когда  уже  мы
проехали половину  степи,  которую  нам  надобно  было  перебить  поперек  и
проехать сорок верст,  не  встретив  жильЯ  человеческого.  Љогда  Я  открыл
глаза, все уже давно проснулись, даже моЯ сестрица сидела на руках  у  отца,
смотрела в отворенное окно и  что-то  весело  лепетала.  Њать  сказала,  что
чувствует себЯ лучше, что она устала лежать и что ей  хочетсЯ  посидеть.  Њы
остановились и все вышли из кареты, чтоб переладить в ней ночное  устройство
на денное. ‘тепь, то есть безлеснаЯ  и  волнообразнаЯ  бесконечнаЯ  равнина,
окружала нас со всех сторон; кое-где виднелись  деревьЯ  и  синелось  что-то
вдали; отец мой сказал, что там течет „ема и что это  синеетсЯ  ее  гористаЯ
сторона, покрытаЯ лесом. ‘тепь не была уже так хороша и  свежа,  как  бывает
весною и в самом начале лета, какою описывал ее мне отец  и  какою  Я  после
сам узнал ее: по долочкам трава была скошена и сметена в стога, а по  другим
местам она выгорела от летнего солнца, засохла  и  пожелтела,  и  уже  сизый
ковыль, еще не совсем распустившийсЯ, еще  не  побелевший,  расстилалсЯ  как
волны по необозримой равнине; степь была тиха, и ни  один  птичий  голос  не
оживлЯл этой тишины; отец толковал мне, что теперь всЯ степнаЯ птица уже  не
кричит, а прЯчетсЯ с молодыми детьми по низким ложбинкам, где трава  выше  и
гуще. Њы уселись в карете по-прежнему и взЯли к  себе  нЯню,  котораЯ  опЯть
стала держать на руках мою сестрицу. Њать весело разговаривала с нами,  и  Я
неумолкаемо болтал о вчерашнем дне; она напомнила мне о моих  книжках,  и  Я
призналсЯ, что даже позабыл о них. џ достал, однако,  одну  часть  "„етского
чтениЯ" и стал читать, но был так развлечен, что  в  первый  раз  чтение  не
овладело  моим  вниманием  и,  читаЯ  громко  вслух:   "Љанарейки,   хорошие
канарейки, так кричал мужик под Њашиным окошком" и проч., Я думал  о  другом
и всего более о текущей там, вдалеке, „еме. ‚идЯ мою  рассеЯнность,  отец  с
матерью не могли удержатьсЯ от смеха, а мне было как-то досадно  на  себЯ  и
неловко.  Ќаконец  кончив  повесть  об  умершей  с  голоду  канарейке  и  не
разжалобЯсь, как бывало прежде, Я попросил позволениЯ закрыть книжку и  стал
смотреть в окно, пристально следЯ за синеющею в стороне далью,  котораЯ  как
будто  сближалась  с  нами  и  шла  пересечь  нашу  дорогу;  дорога   начала
неприметно склонЯтьсЯ под изволок, и кучер ’рофим, трЯхнув  вожжами,  весело
крикнул: "ќх вы, милые, пошевеливайтесь! Ќедалеко до „емы!.." € добрые  кони
наши побежали крупною рысью. “же обозначилась зеленеющаЯ долина, по  которой
текла река, ведЯ за собою густую, также зеленую урему.  "Ђ  вон,  ‘ережа,  -
сказал отец, выглЯнув в окно, - видишь, как прЯмо к „еме идет  тоже  зеленаЯ
полоса и как в разных местах  по  ней  торчат  беловатые  острые  шиши?  ќто
башкирские войлочные кибитки, в которых они живут по летам,  это  башкирские
"кочи". Љабы было поближе, Я сводил  бы  тебЯ  посмотреть  на  них.  Ќу,  да
когда-нибудь после".  џ  с  любопытством  рассматривал  видневшиесЯ  вдалеке
летние жилища башкирцев и пасущиесЯ кругом их стада и табуны. Ћбо всем  этом
Я слыхал от отца, но видел своими глазами в первый раз. ‚от уже открылась  и
река, и множество  озер,  и  прежнее  русло  „емы,  по  которому  она  текла
некогда, которое тЯнулось длинным рукавом и  называлось  ‘тарицей.  ‘пуск  в
широкую зеленую долину был крут и косогорист; надобно было тормозить  карету
и спускатьсЯ осторожно; это замедление раздражало мою  нетерпеливость,  и  Я
бросалсЯ от одного окошка к другому  и  суетилсЯ,  как  будто  мог  ускорить
приближение желанной кормежки. Њне  велели  сидеть  смирно  на  месте,  и  Я
должен был нехотЯ угомонитьсЯ. Ќо вот мы наконец на берегу  „емы,  у  самого
перевоза; карета своротила в сторону, остановилась  под  тенью  исполинского
осокорЯ, дверцы отворились, и первый выскочил Я - и так проворно, что  забыл
свои удочки в Ящике. Ћтец, улыбнувшись, напомнил мне о том и на мои  просьбы
идти поскорее удить сказал мне, чтоб Я не торопилсЯ и  подождал,  покуда  он
все уладит около моей матери и распорЯдитсЯ кормом лошадей.  "Ђ  ты  погулЯй
покуда с …фремом, посмотри на перевоз да червЯчков приготовьте".  џ  схватил
…фрема за руку, и мы пошли  на  перевоз.  ‚еличаваЯ,  полноводнаЯ  „ема,  не
широкаЯ, не слишком быстраЯ, с  какою-то  необыкновенною  красотою,  тихо  и
плавно, наравне с берегами, расстилалась передо мной. ЊелкаЯ и крупнаЯ  рыба
металась беспрестанно. ‘ердце так и стучало у менЯ в груди, и  Я  вздрагивал
при каждом всплеске воды, когда щука или жерех выскакивали  на  поверхность,
гонЯЯсь за мелкой рыбкой. Џо обоим  берегам  реки  было  врыто  по  толстому
столбу, к ним крепко был привЯзан мокрый канат толщиною в  руку;  по  канату
ходил плот, похожий устройством на деревЯнный пол  в  комнате,  утвержденный
на двух выдолбленных огромных деревЯнных  колодах,  которые  назывались  там
"комЯгами". ‘коро Я увидел, что один человек мог легко перегонЯть этот  плот
с одного берега на другой. „вое перевозчиков были башкирцы, в  остроконечных
своих войлочных  шапках,  говорившие  ломаным  русским  Языком.  …фрем,  или
…всеич, как Я его звал, держа менЯ крепко за руку, вошел со мною на  плот  и
сказал одному башкирцу: "Ђйда, знаком, гулЯй на другой сторона". €  башкирец
очень охотно, отвЯзав плот от причала,  засучив  свои  жилистые  руки,  став
лицом к противоположному берегу, упершись ногами, начал тЯнуть к себе  канат
обеими руками, и плот, отделЯЯсь  от  берега,  поплыл  поперек  реки;  через
несколько минут мы были на том берегу, и …всеич, все  держа  менЯ  за  руку,
походив по берегу, повысмотрев выгодных мест длЯ  уженьЯ,  до  которого  был
страстный охотник, таким же порЯдком воротилсЯ со мною назад. ’ут  начал  он
толковать с  обоими  перевозчиками,  которые  жили  постоЯнно  на  берегу  в
плетеном шалаше; немилосердно коверкаЯ русский Язык, думаЯ,  что  так  будет
понЯтнее, и примешиваЯ татарские слова, спрашивал он: где  бы  отыскать  нам
червЯков длЯ уженьЯ. Ћдин из башкирцев скоро догадалсЯ, о чем идет  дело,  и
отвечал: "…кши, екши, бачка, ладно!  Ђйда"  -  и  повел  нас  под  небольшую
поветь, под которой стоЯли две лошади в защите от солнца:  там  мы  нашли  в
изобилии, чего желали. ЏодойдЯ к карете, Я увидел, что  все  было  устроено:
мать расположилась в тени кудрЯвого осокорЯ, погребец был раскрыт и  самовар
закипал. ‚се припасы длЯ обеда были закуплены с вечера в татарской  деревне,
не забыли и овса, а свежей, сейчас накошенной травы  длЯ  лошадей  купили  у
башкирцев. ‚еликолепнаЯ  урема  окружала  нас.  Ќеобыкновенное  разнообразие
Ягодных деревьев и других древесных пород, живописно перемешанных,  поражало
своей красотой. ’олстые, как бревна, черемухи были покрыты уже  потемневшими
Ягодами; кисти рЯбины  и  калины  начинали  краснеть;  кусты  черной  спелой
смородины распространЯли  в  воздухе  свой  ароматический  запах;  гибкие  и
цепкие стебли ежевики, покрытые крупными, еще зелеными  Ягодами,  обвивались
около всего, к чему только прикасались; даже малины было много. Ќа  все  это
очень любовалсЯ и указывал мне отец; но,  признаюсЯ,  удочка  так  засела  у
менЯ в голове, что Я не мог вполне почувствовать окружавшую  менЯ  пышную  и
красивую урему. Љак только мы напились чаю, Я стал просить  отца,  чтобы  он
показал мне уженье. Ќаконец мы пошли,  и  …всеич  с  нами.  Ћн  уже  вырубил
несколько вЯзовых удилищ, наплавки  сделали  из  толстого  зеленого  камыша,
лесы привЯзали и стали удить с  плоту,  поверЯ  словам  башкирцев,  что  тут
"ай-ай, больно хорошо берет рыба". …всеич  приготовил  мне  самое  легонькое
удилище и навЯзал тонкую лесу с  маленьким  крючком;  он  насадил  крошечный
кусочек мЯтого хлеба, закинул удочку и дал мне удилище в правую руку,  а  за
левую крепко держал менЯ отец: ту же минуту наплавок привстал  и  погрузилсЯ
в воду, …всеич закричал: "’ащи, тащи...",  и  Я  с  большим  трудом  вытащил
порЯдочную плотичку. џ весь дрожал как в лихорадке и  совершенно  не  помнил
себЯ от радости. џ схватил свою добычу обеими руками и побежал  показать  ее
матери: …всеич провожал менЯ. Њать не хотела верить, чтоб Я мог сам  поймать
рыбу, но, задыхаЯсь и заикаЯсь от  горЯчности,  Я  уверЯл  ее,  ссылаЯсь  на
…всеича, что точно Я вытащил сам эту  прекрасную  рыбку.  …всеич  подтвердил
мои слова. Њать не имела расположениЯ к уженью, даже не любила  его,  и  мне
было очень больно, что она холодно принЯла мою радость; а к  большему  горю,
мать,  увидЯ  менЯ  в  таком  волнении,  сказала,  что  это  мне  вредно,  и
прибавила, что не пустит, покуда Я не успокоюсь.  Ћна  посадила  менЯ  подле
себЯ и послала …всеича сказать моему отцу,  что  пришлет  ‘ережу,  когда  он
отдохнет и придет в себЯ. ќто был длЯ менЯ неожиданный  удар;  слезы  так  и
брызнули из моих глаз, но мать имела твердость не пустить менЯ, покуда Я  не
успокоилсЯ совершенно. Ќемного погодЯ отец сам пришел  за  мной.  Њать  была
недовольна. Ћна сказала, что, отпускаЯ менЯ, и  не  воображала,  что  Я  сам
стану удить. Ќо отец уговорил мать позволить мне на  этот  раз  поймать  еще
несколько рыбок, и мать, хотЯ не скоро, согласилась. Љак Я благодарил  моего
отца! џ не знаю, что бы сделалось со мной,  если  б  менЯ  не  пустили.  Њне
кажетсЯ, Я бы непременно захворал с горЯ. ‘естрица стала проситьсЯ со  мной,
и как уженье было всего шагах в  пЯтидесЯти,  то  отпустили  и  ее  с  нЯней
посмотреть на наше рыболовство. Љогда мы пришли, отец показал мне  несколько
крупных окуней и плотиц, которых он выудил  без  менЯ:  другаЯ  рыба  в  это
времЯ не брала, потому что  было  уже  поздно  и  жарко,  как  объЯснЯл  мне
…всеич. џ выудил еще несколько плотичек, и  всЯкий  раз  почти  с  таким  же
восхищением, как и первую.
     Ќо как мать отпустила менЯ на короткое времЯ, то мы  скоро  воротились.
Ћтец приказал повару Њакею сварить и зажарить несколько  крупных  окуней,  а
всю остальную рыбу отдал людЯм, чтобы они сварили себе уху.
     “женье просто свело менЯ с ума! џ ни о чем другом не мог ни думать,  ни
говорить, так что мать сердилась и  сказала,  что  не  будет  менЯ  пускать,
потому что Я от такого волнениЯ могу захворать; но отец уверЯл ее,  что  это
случилось только в первый раз  и  что  горЯчность  моЯ  пройдет;  Я  же  был
уверен, что никогда не пройдет, и слушал с замирающим сердцем, как  решаетсЯ
моЯ участь. “дочка,  дрожащий  и  нырЯющий  наплавок,  согнутое  от  тЯжести
удилище, рыба, трепещущаЯ на лесе, - приводили менЯ при  одном  воспоминании
в восторг, в самозабвение. ‚се остальное времЯ на кормежке Я был  невесел  и
не смел разговаривать о рыбках ни с отцом, ни с сестрицей,  да  и  все  были
как будто чем-то недовольны. ‚ таком  расположении  духа  отправились  мы  в
дальнейший путь. Њать дорогой принЯлась мне растолковывать, почему  нехорошо
так безумно предаватьсЯ какой-нибудь забаве, как это  вредно  длЯ  здоровьЯ,
даже опасно; она говорила, что, забываЯ все другие занЯтиЯ длЯ  какой-нибудь
охоты, и умненький мальчик может поглупеть, и что вот  теперь,  вместо  того
чтоб весело смотреть в окошко, или читать книжку, или разговаривать с  отцом
и матерью, Я сижу молча, как будто опущенный в воду. ‚се это она говорила  и
нежно и ласково, и Я как  будто  почувствовал  правду  ее  слов,  успокоилсЯ
несколько и начал вслух читать свою книжку. Њежду тем к вечеру пошел  дождь,
дорога сделалась грЯзна и  тЯжела;  высунувшись  из  окошка,  Я  видел,  как
налипала землЯ к колесам и потом отваливалась от них толстыми пластами;  мне
это было любопытно и весело, а  лошадкам  нашим  накладно,  и  они  начинали
приставать. Ључер ’рофим, наклонЯсь к переднему  окну,  сказал  моему  отцу,
что дорога стала тЯжела, что нам не доехать засветло  до  Џарашина,  что  мы
больно запоздаем и лошадей перегоним, и что не прикажет ли  он  заехать  длЯ
ночевки в чувашскую деревню, мимо околицы которой мы будем  проезжать.  Ћтец
мой и сам уже говорил об этом; мы поутру  проехали  сорок  верст,  да  после
обеда надо было проехать сорок пЯть - это было уже слишком много,  а  потому
он согласилсЯ на предложение ’рофима. •отЯ матери  моей  и  не  хотелось  бы
ночевать в —увашах, которые по  неопрЯтности  своей  были  ей  противны,  но
делать было нечего, и последовало приказание: завернуть в чувашскую  деревню
длЯ ночевки. Њы не доехали до Џарашина  пЯтнадцать  верст.  —ерез  несколько
минут своротили с дороги и въехали в селение без улиц; избы были  разбросаны
в беспорЯдке; всЯкий хозЯин поселилсЯ там,  где  ему  угодно,  и  к  каждому
двору был свой  проезд.  ‘олнце,  закрытое  облаками,  уже  садилось,  дождь
продолжалсЯ, и наступали ранние сумерки; мы  были  встречены  страшным  лаем
собак, которых чуваши держат еще больше, чем татары. ‹ай  этот,  неумолкаемо
продолжавшийсЯ и во всю ночь, сливалсЯ тогда с резким бормотаньем  визгливых
чувашек, с звЯканьем их медных и серебрЯных подвесок и бранью  наших  людей,
потому что хозЯева прЯтались, чтоб избавитьсЯ от постоЯльцев. „олго  звенела
в ушах у нас эта пронзительнаЯ музыка. Ќаконец отыскали  выборного,  как  он
ни  прЯталсЯ,  должность  которого  на  этот  раз,  за   отсутствием   мужа,
исправлЯла его жена чувашка; она отвела нам квартиру у богатого  чувашенина,
который имел несколько изб, так что одну  из  них  очистили  совершенно  длЯ
нас. ‚ карете оставатьсЯ было сыро,  и  мы  немедленно  вошли  в  избу,  уже
освещенную горЯщей лучиной. ’ут опЯть Явились  длЯ  менЯ  новые,  невиданные
предметы: прежде всего кинулсЯ мне  в  глаза  нарЯд  чувашских  женщин:  они
ходЯт в белых рубашках,  вышитых  красной  шерстью,  носЯт  какие-то  черные
хвосты, а головы их  и  грудь  увешаны  серебрЯными,  и  крупными  и  самыми
мелкими, деньгами: все это звенит и брЯкает  на  них  при  каждом  движении.
Џотом изумили менЯ огромнаЯ изба, закопченнаЯ дымом  и  покрытаЯ  лоснЯщейсЯ
сажей с потолка до самых лавок, - широкие, устланные поперек досками  лавки,
называющиесЯ "нарами", печь без трубы  и,  наконец,  горЯщаЯ  лучина  вместо
свечи, ущемленнаЯ в так называемый светец, который есть  не  что  иное,  как
железнаЯ полоска, разрубленнаЯ сверху натрое и воткнутаЯ в деревЯнную  палку
с подножкой, так что она может стоЯть где угодно. ‚  избе  не  было  никакой
нечистоты, но только пахло  дымом,  и  непротивно.  Њы  расположились  очень
удобно на широких нарах. Ћтец доказывал матери моей,  что  она  напрасно  не
любит чувашских деревень, что ни у кого нет таких  просторных  изб  и  таких
широких нар, как у них, и что даже в их избах опрЯтнее, чем в  мордовских  и
особенно русских; но мать возражала,  что  чуваши  сами  очень  неопрЯтны  и
гадки; против этого  отец  не  спорил,  но  говорил,  что  они  предобрые  и
пречестные люди. ‘ветец,  с  ущемленной  в  него  горЯщей  лучиной,  которую
надобно было беспрестанно заменЯть новою,  обратил  на  себЯ  мое  особенное
внимание; иные лучины горели как-то очень прихотливо:  иногда  пламЯ  пылало
Ярко,  иногда  чуть-чуть  перебиралось  и  вдруг  опЯть  сильно  вспыхивало;
обгоревший, обуглившийсЯ конец лучины то загибалсЯ  крючком  в  сторону,  то
падал, треща, и звенЯ, и ломаЯсь; иногда вдруг  лучина  начинала  шипеть,  и
струйка серого дыма начинала бить, как струйка воды  из  фонтанчика,  вправо
или влево. Ћтец растолковал мне, что это была струйка не дыма,  а  пара,  от
сырости, находившейсЯ в лучине. ‚се это менЯ  очень  занимало,  и  мне  было
досадно, когда принесли дорожную свечу и погасили  лучину.  Њы  все  провели
ночь очень спокойно под своими пологами, без которых мы  никуда  не  ездили.
Ќочью дождь прошел; хотЯ утро было прекрасное, но мы выехали  не  так  рано,
потому что нам надобно было переехать всего пЯтнадцать  верст  до  Џарашина,
где отец хотел пробыть целый день. ‘лыша часто слово  Џарашино,  Я  спросил,
что это такое? € мне  объЯснили,  что  это  было  большое  и  богатое  село,
принадлежавшее тетке моего отца, Џрасковье €вановне Љуролесовой, и  что  мой
отец должен был осмотреть в нем все хозЯйство и написать своей тетушке,  все
ли там хорошо, все ли в порЯдке. ‚ерст за восемь до села  пошли  парашинские
полЯ, покрытые спелою, высокою и густою  рожью,  которую  уже  начали  жать.
ЏолЯ казались так обширны, как будто им и конца не было. Ћтец  мой  говорил,
что он и не видывал  таких  хлебов  и  что  нынешний  год  урожай  отличный.
Њолодые крестьЯне и крестьЯнки, работавшие в  одних  рубахах,  узнали  наших
людей и моего отца; воткнув серпы свои в сжатые снопы, они  начали  выбегать
к карете. Ћтец велел остановитьсЯ. Џо загорелым лицам жнецов  и  жниц  текли
ручьи пота, но лица были веселы; человек двадцать окружили нашу карету.  ‚се
были так рады. "‡дравствуй,  батюшка  Ђлексей  ‘тепаныч!  -  заговорил  один
крестьЯнин постарше других, который был десЯтником, как  Я  после  узнал,  -
давно мы тебЯ не видали. Њатушка ЏрасковьЯ €вановна отписала к нам,  что  ты
у нас побываешь. Ќасилу мы тебЯ дождались". Ћтец мой, не выходЯ  из  кареты,
ласково поздоровалсЯ со всеми и сказал, что вот он и приехал к ним и  привез
свою хозЯйку и детей. Њать выглЯнула из окна и сказала:  "‡дравствуйте,  мои
друзьЯ!" ‚се поклонились  ей,  и  тот  же  крестьЯнин  сказал:  "‡дравствуй,
матушка ‘офьЯ Ќиколавна, милости просим. Ђ  это  сынок,  что  ли,  твой?"  -
продолжал он, указав на менЯ. "„а, это мой сын, ‘ережа,  а  дочка  спит",  -
отвечал отец. ЊенЯ высунули из окошка. Њне также все поклонились  и  назвали
менЯ ‘ергеем Ђлексеичем, чего Я до тех пор не слыхивал. "‚сем вам  мы  рады,
батюшка  Ђлексей  ‘тепаныч",  -  сказал  тот  же  крестьЯнин.  ђадость  была
непритворнаЯ, выражалась на всех лицах и слышна была во всех голосах. џ  был
изумлен, Я чувствовал какое-то непонЯтное  волнение  и  очень  полюбил  этих
добрых людей, которые всех нас так любЯт. Ћтец мой  продолжал  разговаривать
и расспрашивать о многом, чего Я  и  не  понимал;  слышал  только,  как  ему
отвечали, что, слава богу, все живут помаленьку, что с хлебом не  знай,  как
и совладать, потому что много народу хворает. Љогда  же  мой  отец  спросил,
отчего в праздник они на барщине  (это  был  первый  спас,  то  есть  первое
августа), ему отвечали, что  так  приказал  староста  Њироныч;  что  в  этот
праздник точно прежде не  работали,  но  вот  уже  года  четыре  как  начали
работать; что все мужики постарше и бабы ребЯтницы уехали ночевать  в  село,
но после обедни все приедут, и что в  поле  осталсЯ  только  народ  молодой,
всего серпов с сотню, под присмотром десЯтника. Ћтец  и  мать  простились  с
крестьЯнами и крестьЯнками. џ отвечал на  их  поклоны  множеством  поклонов,
хотЯ  карета  тронулась  уже  с  места,  и,  высунувшись  из  окна,  кричал:
"Џрощайте, прощайте!" Ћтец и мать улыбались, глЯдЯ на  менЯ,  а  Я,  весь  в
движении и волнении, принЯлсЯ расспрашивать: отчего эти люди знают, как  нас
зовут? Ћтчего они нам рады, за что они нас любЯт?  —то  такое  барщина?  Љто
такой Њироныч? и проч. и проч. Ћтец как-то  затруднЯлсЯ  удовлетворить  всем
моим вопросам, мать помогала ему, и мне отвечали, что  в  Џарашине  половина
крестьЯн родовых багровских, и что им хорошо известно, что когда-нибудь  они
будут опЯть наши; что его они знают  потому,  что  он  езжал  в  Џарашино  с
тетушкой, что любЯт его за то, что он им ничего худого не делал,  и  что  по
нем любЯт мою мать и менЯ, а потому  и  знают,  как  нас  зовут.  —то  такое
староста Њироныч - Я хорошо понЯл, а что  такое  барщина  -  по  моим  летам
понЯть мне было трудно.
     ‚ этот раз, как и во многих других случаЯх, не понЯв некоторых  ответов
на мои вопросы, Я не оставлЯл их длЯ себЯ темными и  нерешенными,  а  всегда
объЯснЯл  по-своему:  так  обыкновенно  поступают  дети.  ’акие   объЯснениЯ
надолго остаютсЯ в их умах, и мне часто  случалось  потом,  называЯ  предмет
настоЯщим его именем, заключающим в себе полный  смысл,  совершенно  его  не
понимать. †изнь, конечно, объЯснит все, и узнание ошибки бывает часто  очень
забавно; но зато бывает иногда очень огорчительно.
     Џосле ржаных хлебов пошли Яровые, начинающие уже поспевать.  Ћтец  мой,
глЯдЯ на них, часто говорил  с  сожалением:  "Ќе  успеют  нынче  убратьсЯ  с
хлебом до ненастьЯ; рожь поспела поздно, а вот уже  и  Яровые  поспевают.  Ђ
какие хлеба, в жизнь  мою  не  видывал  таких!"  џ  заметил,  что  мать  моЯ
совершенно равнодушно слушала слова отца. Ќе понимаЯ, как  и  почему,  но  и
мне было жалко, что не успеют убратьсЯ с хлебом.


        ЏЂђЂ€ЌЋ

     ‘ плоской  возвышенности  пошла  дорога  под  изволок,  и  вот  наконец
открылось перед  нами  лежащее  на  низменности  богатое  село  Џарашино,  с
каменной церковью и небольшим прудом в овраге. ѓосподское гумно стоЯло,  как
город, построенный из хлебных кладей, даже в крестьЯнских гумнах видно  было
много прошлогодних копен.  Ћтец  мой  радовалсЯ,  глЯдЯ  на  такое  изобилие
хлеба, и  говорил:  "‚от  крестьЯне,  так  крестьЯне!  ‘ердце  радуетсЯ!"  џ
радовалсЯ вместе с ним и опЯть заметил, что мать не принимала участиЯ в  его
словах. Ќаконец мы въехали в село. ‚ самое  это  времЯ  свЯщенник  в  полном
облачении,  несЯ  крест  на  голове,  предшествуемый  диаконом  с   кадилом,
образами и хоругвЯми и сопровождаемый огромною толпою народа, шел из  церкви
длЯ  совершениЯ  водоосвЯщениЯ  на  иордани.   Џение   дьЯчков   заглушалось
колокольным звоном и только в промежутках врывалось в мой  слух.  Њы  сейчас
остановились, вышли из кареты и присоединились к народу. Њать вела  менЯ  за
руку, а нЯнька несла мою сестрицу,  котораЯ  с  необыкновенным  любопытством
смотрела на  невиданное  ею  зрелище;  мне  же  хотЯ  удалось  видеть  нечто
подобное в “фе, но тем не менее Я смотрел на него с восхищением.
     Џосле водосвЯтиЯ, приложившись ко  кресту,  окропленные  свЯтой  водою,
получив от свЯщенника поздравление с благополучным  приездом,  пошли  мы  на
господский двор, всего через улицу  от  церкви.  Ќарод  окружал  нас  тесною
толпою, и все были так же веселы и рады нам,  как  и  крестьЯне  на  жнитве;
многие старики протеснились вперед, кланЯлись и  здоровались  с  нами  очень
ласково; между ними первый был малорослый, широкоплечий, немолодой  мужик  с
проседью и с такими необыкновенными глазами, что  мне  даже  страшно  стало,
когда он на менЯ  пристально  поглЯдел.  ’олпа  крестьЯн  проводила  нас  до
крыльца господского флигелЯ и потом разошлась, а мужик с  страшными  глазами
взбежал на  крыльцо,  отпер  двери  и  пригласил  нас  войти,  приговариваЯ:
"Њилости просим, батюшка Ђлексей ‘тепаныч и  матушка  ‘офьЯ  Ќиколавна!"  Њы
вошли во флигель; там было как будто все приготовлено  длЯ  нашего  приезда,
но после Я узнал, что тут всегда останавливалсЯ, наезжавший иногда,  главный
управитель  и  поверенный  бабушки  Љуролесовой,  которого  отец  с  матерью
называли  Њихайлушкой,  а  все  прочие  с  благоговением  величали  Њихайлом
Њаксимовичем, и вот причина, почему флигель  всегда  был  прибран.  €з  слов
отца Я сейчас догадалсЯ, что малорослый мужик с страшными  глазами  был  тот
самый Њироныч, о котором Я расспрашивал еще в карете. Ћтец мой  осведомлЯлсЯ
у него обо всем, касающемсЯ до хозЯйства, и отпустил,  сказав,  что  позовет
его, когда будет нужно, и приказав, чтоб некоторых  стариков,  названных  им
по именам, он прислал к нему. Љак Я ни был мал, но заметил, что Њироныч  был
недоволен приказанием моего отца. Ћн  так  отвечал  "слушаю-с",  что  Я  как
теперь слышу этот звук, который Ясно выражал:  "Ќехорошо  вы  это  делаете".
Љогда он ушел, Я услышал такой  разговор  между  отцом  и  матерью,  который
привел менЯ в большое изумление. Њать сказала, что этот Њироныч должен  быть
разбойник. Ћтец улыбнулсЯ и отвечал, что похоже на то, что он прежде  слыхал
об нем много нехорошего, но что он роднЯ и  любимец  Њихайлушки,  а  тетушка
ЏрасковьЯ €вановна во всем Њихайлушке верит; что он  велел  послать  к  себе
таких стариков из багровских, которые скажут ему всю правду,  знаЯ,  что  он
их не выдаст и что Њиронычу было это невкусно.  Ћтец  прибавил,  что  поедет
после обеда осмотреть все полевые работы, и приглашал с собою мою  мать;  но
она решительно отказалась, сказав, что она не любит смотреть на  них  и  что
если  он  хочет,  то  может  взЯть  с  собой  ‘ережу.  џ  обрадовалсЯ,  стал
проситьсЯ; отец охотно согласилсЯ. "„а, вот  мы  с  ‘ережей,  -  сказал  мой
отец, - после чаю пойдем  осматривать  конный  завод,  а  потом  пройдем  на
родники и на  мельницу".  ђазумеетсЯ,  Я  тоже  очень  обрадовалсЯ  и  этому
предложению, и мать тоже на него согласилась. Џосле чаю  мы  отправились  на
конный двор, находившийсЯ  на  заднем  конце  господского  двора,  поросшего
травою. “ входа в конюшни ожидал нас, вместе  с  другими  конюхами,  главный
конюх ѓригорий ЉовлЯга, который с первого взглЯда очень мне  понравилсЯ;  он
был особенно ласков со мною. Ќе  успели  мы  войти  в  конюшни,  как  ЯвилсЯ
противный Њироныч, который потом целый день уже  не  отставал  от  отца.  Њы
вошли  широкими  воротами  в  какое-то  длинное  строение;  на  обе  стороны
тЯнулись коридоры,  где  направо  и  налево,  в  особых  отгородках,  старые
большие и толстые лошади, а в некоторых и  молодые,  еще  тоненькие.  ’ут  Я
узнал, что их комнатки назывались стойлами. Џротив самых  ворот,  на  стене,
висел образ  ЌиколаЯ  —удотворца,  как  сказал  мне  ЉовлЯга.  Ћсмотрев  обе
стороны конюшни и похвалив в  них  чистоту,  отец  вышел  опЯть  на  двор  и
приказал вывести  некоторых  лошадей.  ЉовлЯга  сам  выводил  их  с  помощью
другого  конюха.  ѓордые  животные,  раскормленные  и  застоЯвшиесЯ,  ржали,
подымались на дыбы и поднимали на воздух обоих конюхов, так что  они  висели
у них на шеЯх, крепко держась правою рукою за узду. џ робел и  прижималсЯ  к
отцу; но когда пускали некоторых из этих славных коней бегать и  прыгать  на
длинной веревке вокруг державших ее  конюхов,  которые,  упершись  ногами  и
пригнувшись к земле, едва могли с ними  ладить  -  Я  очень  ими  любовалсЯ.
Њироныч во все совалсЯ, и мне было очень досадно,  что  он  называл  ЉовлЯгу
ѓришка ЉовлЯжонок, тогда как мой отец называл его ѓригорий. "Ђ  где  пасутсЯ
табуны?" - спросил мой отец у ЉовлЯги. Њироныч отвечал, что один  пасетсЯ  у
"Љошелги", а другой у  "Љаменного  врага",  и  прибавил:  "Љоли  вам  угодно
будет, батюшка Ђлексей ‘тепаныч, поглЯдеть господские ржаные и Яровые  хлеба
и паровое поле (мы завтра отслужим молебен и начнем сев),  то  не  прикажете
ли подогнать туда табуны? ’ам будет уж недалеко". Ћтец отвечал: "•орошо".  ‘
конного двора отправились мы на родники. Ћтец мой очень любил  всЯкие  воды,
особенно ключевые; а Я не мог без восхищениЯ видеть даже бегущей  по  улицам
воды,  и  потому  великолепные  парашинские  родники,  которых  было  больше
двадцати, привели менЯ в восторг. Ќекоторые  родники  были  очень  сильны  и
вырывались из середины горы, другие били и кипели у  ее  подошвы,  некоторые
находились на косогорах и были обделаны  деревЯнными  срубами  с  крышей;  в
срубы были вдолблены широкие липовые колоды,  наполненные  такой  прозрачной
водою, что казались пустыми; вода по всей колоде  переливалась  через  край,
падаЯ по бокам стеклЯнною бахромой. џ  видел,  как  приходили  крестьЯнки  с
ведрами,  оттыкали  деревЯнный  гвоздь,   находившийсЯ   в   конце   колоды,
подставлЯли ведро под струю воды, котораЯ  била  дугой,  потому  что  нижний
конец колоды лежал высоко от земли, на больших каменных плитах (бока  оврага
состоЯли все из дикого плитнЯка). ‚ одну минуту наполнЯлось  одно  ведро,  а
потом другое. ‚се родники стекали в пруд. Њногие  необделанные  ключи  текли
туда же ручейками по мелким камешкам, между ними мы с отцом нашли  множество
прекрасных, точно как обточенных,  довольно  длинных,  похожих  на  сахарные
головки: эти камешки назывались чертовыми пальцами. џ  увидел  их  в  первый
раз, они мне очень понравились; Я набил ими свои  карманы,  только  название
их никак не мог объЯснить мне отец, и Я долго надоедал  ему  вопросами:  что
за зверь черт, имеющий такие крепкие пальцы? …ще  полный  новых  и  приЯтных
впечатлений, Я вдруг перешел опЯть к новым если не  так  приЯтным,  зато  не
менее любопытным впечатлениЯм: отец привел менЯ на мельницу, о которой Я  не
имел никакого понЯтиЯ. Џруд наполнЯлсЯ  родниками  и  был  довольно  глубок;
овраг перегораживала, запружаЯ воду, широкаЯ навознаЯ плотина; посредине  ее
стоЯла мельничнаЯ  амбарушка;  в  ней  находилсЯ  один  мукомольный  постав,
который молол хорошо только в полую воду, впрочем,  не  оттого,  чтобы  мало
было воды в пруде, как объЯснил мне отец,  а  оттого,  что  вода  шла  везде
сквозь  плотину.  ќта  дрЯннаЯ  мельница  показалась  мне  чудом   искусства
человеческого. Џрежде всего Я увидел падающую из каузной  трубы  струю  воды
прЯмо на водЯное колесо,  позеленевшее  от  мокроты,  ворочавшеесЯ  довольно
медленно, все в брызгах и  пене;  шум  воды  смешивалсЯ  с  каким-то  другим
гуденьем и шипеньем.  Ћтец  показал  мне  деревЯнный  ларь,  то  есть  Ящик,
широкий вверху и узенький внизу, как  Я  увидал  после,  в  который  всыпают
хлебные зерна. Џотом мы сошли вниз, и Я увидел вертЯщийсЯ жернов и  над  ним
дрожащий ковшик, из которого сыпались зерна, попадавшие под камень;  вертЯсь
и раздавливаЯ зерна, жернов, окруженный лубочной обечайкой*, превращал их  в
муку, котораЯ сыпалась вниз  по  деревЯнной  лопаточке.  ‡аглЯнув  сбоку,  Я
увидел другое,  так  называемое  сухое  колесо,  которое  вертелось  гораздо
скорее  водЯного  и,  задеваЯ  какими-то  кулаками  за   шестерню,   вертело
утвержденный на ней камень; амбарушка была наполнена  хлебной  пылью  и  всЯ
дрожала, даже припрыгивала.  „олго  находилсЯ  Я  в  совершенном  изумлении,
разглЯдываЯ такие чудеса и вспоминаЯ, что Я видел что-то подобное в  детских
игрушках; долго простоЯли мы  в  мельничном  амбаре,  где  какой-то  старик,
дрЯхлый и сгорбленный, которого называли засыпкой,  седой  и  хворый,  молол
всЯкое хлебное ухвостье длЯ посыпки господским лошадЯм; он  был  весь  белый
от мучной пыли; Я начал было расспрашивать его, но, заметЯ, что он  часто  и
задыхаЯсь кашлЯл, что привело менЯ  в  жалость,  Я  обратилсЯ  с  остальными
вопросами к отцу: противный Њироныч и тут беспрестанно вмешивалсЯ, хотЯ  мне
не хотелось его слушать. Љогда мы  вышли  из  мельницы,  то  Я  увидел,  что
хлебнаЯ пыль и нас выбелила, хотЯ  не  так,  как  засыпку.  џ  сейчас  начал
просить отца, чтоб больного старичка положили  в  постель  и  напоили  чаем;
отец улыбнулсЯ и, обратЯсь к Њиронычу, сказал: "‡асыпка, ‚асилий  ’ерентьев,
больно стар и хвор; кашель его забил, и ухвостнаЯ пыль ему не  годитсЯ;  его
бы надо совсем отставить от старичьих работ и  не  нарЯжать  в  засыпки".  -
"Љак изволите приказать, батюшка Ђлексей ‘тепаныч, - отвечал Њироныч,  -  да
не будет ли другим обидно? …го отставить, так и других надо отставить.  ‚едь
таких дармоедов и лежебоков много. Љто же будет старичьи работы  исполнЯть?"
Ћтец отвечал, что не все же старики  хворы,  что  больных  надо  поберечь  и
успокоить, что они на  свой  век  уже  поработали.  "‚едь  ты  и  сам  скоро
состаришьсЯ, - сказал мой отец, - тоже будешь  дармоедом  и  тогда  захочешь
покою". Њироныч отвечал: "‘лушаю-с; по приказанию вашему будет исполнено;  а
этого-то ‚асильЯ ’ерентьева и не надо  бы  миловать:  у  него  внук  буЯн  и
намнЯсь чуть менЯ за горло не сгреб". Ћтец мой с  сердцем  отвечал  и  таким
голосом, какого Я у  него  никогда  не  слыхивал:  "’ак  ты  за  вину  внука
наказываешь  больного  дедушку?  „а  ты  взыскивай  с  виноватого".  Њироныч
проворно  подхватил:  "Ѓудьте  покойны,  батюшка  Ђлексей  ‘тепаныч,   будет
исполнено по вашему приказанию".  Ќе  знаю  отчего,  Я  начинал  чувствовать
внутреннюю дрожь. ‚асилий ’ерентьев, который видел, что мы  остановились,  и
побрел было к нам, услыхав такие речи, сам остановилсЯ, трЯсЯсь  всем  телом
и кланЯЯсь беспрестанно. Љогда мы взошли на гору, Я оглЯнулсЯ -  старик  все
стоЯл на том же месте и низко кланЯлсЯ. Љогда же мы пришли в  свой  флигель,
Я, забыв о родниках и мельнице, сейчас рассказал матери о больном  старичке.
Њать очень горЯчо принЯла мой рассказ: сейчас хотела призвать  и  разбранить
Њироныча, сейчас отставить его от  должности,  сейчас  написать  об  этом  к
тетушке Џрасковье €вановне... € отцу моему очень трудно было удержать ее  от
таких опрометчивых поступков. ’ут последовал долгий разговор и даже спор.  џ
многого не понимал, многое забыл, и у менЯ остались в памЯти  только  отцовы
слова: "Ќе вмешивайсЯ не  в  свое  дело,  ты  все  дело  испортишь,  ты  все
семейство  погубишь,  теперь  Њироныч  не  тронет  их,  он  все-таки   будет
опасатьсЯ, чтоб Я не написал к тетушке, а  если  пойдет  дело  на  то,  чтоб
Њироныча прочь, то Њихайлушка его не выдаст.  ’огда  мне  уж  в  Џарашино  и
заглЯдывать  нечего,  пользы  не  будет,  да,   пожалуй,   и   тетушка   еще
прогневаетсЯ".  Њать  поспорила,  но  уступила.  Ѓоже  мой!  Љакое  смешение
понЯтий произошло в моей ребЯчьей голове! ‡а что страдает больной  старичок,
что такой злой Њироныч, какаЯ это сила Њихайлушка и бабушка? Џочему отец  не
позволил матери сейчас прогнать Њироныча? ‘тало,  отец  может  это  сделать?
‡ачем же он не делает? ‚едь он добрый, ведь  он  никогда  не  сердитсЯ?  ‚от
вопросы, которые кипели в детской голове моей, и Я  разрешил  себе  их  тем,
что Њихайлушка и бабушка недобрые люди и что мой отец их боитсЯ.
     ______________
     * Ћбечайка - деревЯнный обод, согнутый в круг лубок.

     —ертовы пальцы Я отдал милой моей сестрице, котораЯ очень  скучала  без
менЯ. Њы присоединили новое сокровище к нашим  прежним  драгоценностЯм  -  к
чуркам и камешкам с реки Ѓелой, которые  Я  всегда  называл  "штуфами"  (это
слово Я перенЯл у старика Ђничкова). џ пересказал сестрице с  жаром  о  том,
что видел. џ постоЯнно сообщал ей обо всем,  что  происходило  со  мной  без
нее. ’еперь Я стал замечать, что сестрица моЯ не  все  понимает,  и  потому,
перенимаЯ речи у нЯньки, старалсЯ говорить понЯтным  Языком  длЯ  маленького
дитЯти.
     Џосле обеда на длинных крестьЯнских роспусках* отправились мы  с  отцом
в поле; противный Њироныч также присел с нами. џ ехал на роспусках в  первый
раз в моей жизни, и  мне  очень  понравилась  эта  езда;  сидЯ  в  сложенной
вчетверо белой кошме, Я покачивалсЯ точно как в колыбели, висЯщей на  гибком
древесном сучке. Џо колеЯм степной дороги  роспуски  опускались  так  низко,
что растущие высоко травы и цветы хлестали менЯ по  ногам  и  рукам,  и  это
менЯ очень забавлЯло. џ даже успевал срывать цветочки.  Ќо  Я  заметил,  что
длЯ больших людей  так  сидеть  неловко  потому,  что  они  должны  были  не
опускать своих ног, а вытЯгивать и держать их на воздухе, чтоб  не  задевать
за землю: Я же сидел на роспусках почти с ногами, и  трава  задевала  только
мои башмаки. Љогда мы проезжали между  хлебов  по  широким  межам,  заросшим
вишенником с красноватыми Ягодами и бобовником с зеленоватыми бобами,  то  Я
упросил отца остановитьсЯ и своими руками нарвал целую горсть  диких  вишен,
мелких и жестких, как крупный горох;  отец  не  позволил  мне  их  отведать,
говорЯ, что они кислы, потому что  не  поспели;  бобов  же  дикого  персика,
называемого крестьЯнами бобовником, Я нащипал себе целый карман; Я  хотел  и
Ягоды положить в другой карман и отвезти  маменьке,  но  отец  сказ-ал,  что
"мать на такую дрЯнь и смотреть не станет, что Ягоды в кармане раздавЯтсЯ  и
перепачкают  мое  платье  и  что  их  надо  кинуть".  Њне  жаль  было  вдруг
расстатьсЯ с ними, и Я долго держал их в своей руке,  но  наконец  принужден
был бросить, сам не знаю, как и когда.
     ______________
     * ђоспуски - дроги длЯ клади.

     ‚ тех местах, где рожь не наклонилась, не вылегла, как  говоритсЯ,  она
стоЯла так высоко, что нас с роспусками и лошадьми не было видно. ќто  новое
зрелище тоже мне очень  нравилось.  „олго  мы  ехали  межами,  и  вот  начал
слышатьсЯ издалека какой-то  странный  шум  и  говор  людей;