 бы жить в  Џетербурге,
если бы  не  убийственный длЯ его легких климат нашей северной столицы.  ќта
вечнаЯ сырость,  постоЯнные неожиданные смены тепла холодом и холода теплом,
ветры -  все это длЯ него было переносимо только в  самой небольшой дозе.  €
он, под личиной постоЯнного бронхита всегда подозревавший прЯтавшуюсЯ за ним
свою болезнь, стремилсЯ в этот город и боЯлсЯ его.


     ‘реди  петербургских литераторов особенно близких приЯтелей у  Ђ.Џ.  не
было, но добрые, товарищеские отношениЯ были со многими.
     ‘  большим  вниманием и,  Я  даже  скажу,  с  товарищеским состраданием
относилсЯ он к странной литературной судьбе недавно умершего €.‹.™еглова. €х
отношениЯ были давние,  завЯзавшиесЯ еще в те времена,  когда у Ђ.Џ. не было
известности.
     —ехов искренне жалел ™еглова и говорил, что его здоровый некогда талант
"заболел неизлечимой болезнью". /344/
     ‚ самом деле,  странна была судьба этого писателЯ, который начал такими
свежими,  здоровыми очерками военной жизни,  помещавшимисЯ в "„еле", а затем
точно вдруг попал в какой-то тупик, из которого никак не мог выбратьсЯ.
     ‘облазнил его театр,  и  написал он длЯ театра что-то имевшее успех.  €
этот успех как  будто отравил его.  ‚  дальнейшем на  всей его  работе лежал
налет театра и кулис.  € при этом странно то,  что сам он не был театральным
человеком.  Ќикто не вспомнит, чтобы часто его видели в театре, а тем больше
- встречали за  кулисами.  Џоследние годы своей жизни он  посвЯтил народному
театру,  много писал о нем{344},  составил книгу, котораЯ, впрочем, никакого
движениЯ в деле народного театра не произвела.
     €  вот  когда  о  нем  заходила речь,  лицо  —ехова  всегда становилось
печальным.  Ћн часто говорил об особом авторском психозе, которым заболевает
человек, ставЯщий пьесу.
     - џ сам испытал это,  когда ставил "€ванова",  -  говорил он и описывал
болезнь:  "—еловек терЯет себЯ,  перестает быть самим собой,  и его душевное
состоЯние зависит от  таких пустЯков,  которых он в  другое времЯ не заметил
бы: от выражениЯ лица помощника режиссера, от походки выходного актера...
     Ђктер,  исполнЯющий главную роль,  надел  клетчатый галстук,  а  автору
кажетсЯ,  что  тут нужен черный.  Џублика,  может быть,  совсем не  замечает
галстука,  а ему, автору, кажетсЯ, что она не видит ни декорации, ни игры, а
только галстук, и что это ужасно, и что галстук этот погубит пьесу.
     Ѓывает и хуже:  актриса - ломака, вульгарнейшаЯ из женщин, раньше он не
мог выносить ее голоса,  у  него делались спазмы в  горле,  когда она с  ним
кокетничала.  Ќо вот ей аплодируют,  она тЯнет пьесу к успеху,  и он, автор,
начинает чувствовать к  ней нежность,  а в антракте подбегает к ней и целует
ей ручки...
     Ђ  вот идет главнаЯ сцена,  на которую он возложил все надежды.  ‚ зале
кашлЯют, сморкаютсЯ. Ќи малейшего впечатлениЯ, ни хлопка... Ђвтор прЯчетсЯ в
темной норе,  среди старых декораций, и решает никогда отсюда не выйти и уже
ощупывает  свои  подтЯжки,  пробуЯ,  выдержат  ли  они,  если  он   на   них
повеситсЯ. /345/
     €  никто этого не понимает.  €  те не понимают,  что приходЯт за кулисы
"утешать" автора,  и  даже поздравлЯют с  успехом.  Ћни не подозревают,  что
перед ними временно-сумасшедший, который может наброситьсЯ на них и искусать
их.
     —еловек с более или менее здоровой нервной организацией выдерживает это
потрЯсение,  понемногу отходит, и днЯ через три его можно перевести в разрЯд
"выздоравливающих",  но иных это потрЯсает на всю жизнь. ‚от это и случилось
с €ваном ‹еонтьевичем.
     Ќет,  вы посмотрите,  что ему театр?  „а он его даже,  в  сущности,  не
любит,  почти не бывает в нем и не знает ни актеров,  ни актрис,  а пишет об
актерах и актрисах".
     €  он постоЯнно убеждал ™еглова:  "Ѓросьте вы театр и кулисы.  ‚едь это
же,  в  сущности,  лазарет самолюбий.  ‡а  исключением,  может быть,  дюжины
настоЯщих талантов, все - страдающие mania grandiosa*. A вы обратили бы ваше
благосклонное око  на  простую,  здоровую жизнь,  которой  вокруг  вас  хоть
отбавлЯй. ‚от отворите окно - и она на вас так и пахнет".
     ______________
     * манией величиЯ (лат.).

     Ќо это не помогло.  ™еглов пережил —ехова,  но от театральной отравы не
вылечилсЯ.  ЉажетсЯ,  он  даже  сомневалсЯ,  в  полной искренности чеховских
советов;  ведь сам-то Ђнтон Џавлович театром занимаетсЯ, длЯ театра пишет, и
театр в последние годы завершил его славу.
     Ќо  тут  уже  было  роковое непонимание,  с  которым ничего нельзЯ было
поделать.
     ‚ Џетербурге у Ђ.Џ.  было много литературных приЯтелей,  и каждый хотел
повидатьсЯ с  ним.  Ћн был длЯ петербуржцев человеком свежим,  от него живой
ђусью веЯло.  ‚се тут,  встречаЯсь постоЯнно в  одних и  тех же комбинациЯх,
изрЯдно надоели друг другу,  и  поЯвление его -  такого своеобразного и  так
непохожего на всех - как бы озонировало атмосферу...
     ‚ воспоминаниЯх одного писателЯ{345}, достоверность которых выше всЯких
сомнений,   Я   нашел  описание  странной  сцены:   как  в  квартире  одного
известнейшего  писателЯ  почтеннаЯ  дама,   впоследствии  занимавшаЯ  видное
положение в  журнально-издательском деле,  задела  —ехова  резким замечанием
относительно одного из его /346/ литературных друзей.  € это была его перваЯ
встреча и с писателем и с дамой.
     ‚ воспоминаниЯх об этом говоритсЯ вскользь,  но Я знаю, что эпизод этот
в  действительности не скользнул по душе Ђнтона Џавловича.  Ћн не задел и не
оскорбил его  лично,  хотЯ  не  было  бы  ничего удивительного,  если б  так
случилось.
     Љаждый  имеет  право  считать своими друзьЯми тех,  кто  ему  нравитсЯ.
ЋпределЯЯ направление писателЯ,  казалось бы,  достаточно иметь в  виду  его
произведениЯ и оставить в стороне его друзей.
     Ќо упрек этот подействовал на него в  другом направлении.  Ћн всю жизнь
потом страшилсЯ тех исключительности и нетерпимости,  какими повеЯло на него
в том эпизоде.
     џ  встретилсЯ с  ним гораздо позже,  и  все же  об  эпизоде этом он мне
рассказал и не раз возвращалсЯ к нему. € потом, сколько мне известно, он, по
своим общественно-политическим симпатиЯм близкий к взглЯдам того кружка,  до
конца жизни никогда с ним не сблизилсЯ.
     - •орошие люди,  -  говорил он,  -  все превосходные люди,  но требуют,
чтобы и ты был таким же превосходным, как они.
     Ќо  это  было,  может  быть,  единственное огорчение,  доставленное ему
петербургскими литературными кругами.  ‘колько Я помню,  всегда все были ему
рады  и  его  поЯвление  всюду  приветствовалось.  €  не  подлежит  никакому
сомнению,  что он не только производил освежающее впечатление, но как-то без
всЯких  стараний со  своей  стороны  объединЯл довольно-таки  разбросанные и
разрозненные элементы.
     Ћн,  например,  в  один из своих приездов в Џетербург подвигнул здешних
беллетристов хоть раз в месЯц собиратьсЯ на общие обеды. Џриезд его совпал с
’атьЯниным днем{346}.  ‚  Њоскве  он  привык этот  день  проводить в  шумном
обществе товарищей по  Њосковскому университету,  и  привычка эта  была  так
сильна в нем, что он, несмотрЯ на то, что дела этого не позволЯли, чуть было
не укатил на один вечер в Њоскву.
     Ћн  отказалсЯ от  этой мысли только тогда,  когда ему удалось уговорить
группу петербургских беллетристов /347/ собратьсЯ в  этот  день где-нибудь в
ресторане длЯ общего обеда, что и было исполнено.
     €  этому обеду суждено было сделатьсЯ "учредительным",  так как от него
пошел   целый   рЯд   регулЯрно   повторЯвшихсЯ   обедов.   Ћни   назывались
"беллетристическими"{347}.  Ќо  потом почему-то  пришпилили к  ним  ничем не
оправдываемое название "Ђрзамас".  Љличка, как нимало не подходЯщаЯ и взЯтаЯ
напрокат,  скоро сама  собою отклеилась,  да  и  обеды погибли от  взаимного
равнодушиЯ участников и - как это ни странно - отсутствиЯ общих интересов.
     €з   сверстников-беллетристов  большими  симпатиЯми  его   пользовались
Љ.‘.Ѓаранцевич,  Њ.Ќ.Ђльбов,  ‚.Ђ.’ихонов.  Ќо  совершенно особое  место  он
отводил ныне уже покойному „митрию Ќаркисовичу Њамину-‘ибирЯку.
     Ћн вызвал в —ехове особый интерес и как человек, и как писатель, и Ђ.Џ.
при  встречах  видимо  присматривалсЯ к  нему  и  наблюдал его.  Ћн  как  бы
любовалсЯ его самобытностью и  часто говорил о  том,  что вот этого человека
жизнь трепала,  как, может быть, ни одного из нас, а он между тем не уступил
ей ни капли из своего уральского колорита.
     Љак-то  у  него  все  выходило  по-своему.  …го  грубоватаЯ и  зачастую
неприемлемаЯ в  взыскательном обществе речь,  изумительные по своей меткости
шутки, лишенные всЯкой дипломатичности эпитеты, которые он с лицом невинного
младенца  преподносил  приЯтелЯм,   его  полнаЯ  беззаботность  относительно
внешности, небрежно торчащие в разные стороны волосы, кой-какаЯ одежда - все
это выделЯло его из рЯда других.
     €  невозможно было представить такой обстановки,  где Њамин заставил бы
себЯ быть иным. ‚сегда и во всем он был самим собою и таким осталсЯ до конца
дней своих.
     —ехов сравнивал его с черноземом где-нибудь в ’амбовской или •ерсонской
губернии:  копай хоть три  днЯ в  глубину -  все будет чернозем,  никогда до
песку или глины не докопаешьсЯ.
     ‚  один  из  своих  приездов в  Џетербург Ђ.Џ.,  встретившись где-то  с
Њаминым,  так  сильно заинтересовалсЯ им,  что  потом все времЯ в  разговоре
возвращалсЯ к нему,  /348/ а затем вдруг однажды покаЯлсЯ,  что ни одной его
вещи не прочитал как следует.
     Џомню,  что  мы  вместе зашли  в  книжный магазин ‘уворина и  он  велел
прислать ему все, что было издано отдельно, Њамина-‘ибирЯка.
     € он принЯлсЯ поправлЯть свою оплошность,  каждый день в свободные часы
читаЯ Њамина,  но,  когда при  встрече Я  его спрашивал о  впечатлении,  он,
видимо, избегал определенно высказыватьсЯ.
     € только когда прошло несколько дней, он однажды сам заговорил об этом:
     - Ђ  знаешь...  Я  про Њамина...  Ћн в  книгах такой же точно,  как и в
жизни... ’от же чернозем - жирный, плотный, сочный, который тысЯчу лет может
родить без удобрениЯ.  ђастут на нем дикие травы и злаки, им же несть числа,
а в гущине их живут на воле зайцы,  стрепеты,  куропатки и перепела... ќто -
та степь, котораЯ воспета ѓоголем.
     - ’ы хочешь сказать, что он некультурен?
     - „а, вот слава богу, за культурностью он не гонЯетсЯ. Ќо зато в каждом
его  рассказе какой-нибудь Џоль  Ѓурже извлек бы  материала на  пЯть толстых
романов.  ‡наешь,  когда Я читал маминские писаниЯ, то чувствовал себЯ таким
жиденьким, как будто сорок дней и сорок ночей постилсЯ...
     - џ теперь понЯл,  почему он сам такой,  -  снова потом вернулсЯ Ђ.Џ. к
той же теме.  -  ’ам,  на “рале,  должно быть,  все такие:  сколько бы их ни
толкли в  ступе,  а  они все -  зерно,  а не мука.  Љогда,  читаЯ его книги,
попадаешь в общество этих крепышей - сильных, цепких, устойчивых черноземных
людей,  -  то как-то весело становитсЯ. ‚ ‘ибири Я встречал таких, но, чтобы
изображать их,  надо,  должно быть,  родитьсЯ и  вырасти среди них.  ’оже  и
Язык...  “ нас народничают,  да все больше понаслышке. ‘лова или выдуманные,
или чужие.  џ знаю одного писателЯ-народника -  так он, когда пишет, усердно
роетсЯ у „алЯ и в Ћстровском и набирает оттуда подходЯщих "народных" слов...
Ђ у Њамина слова настоЯщие, да он и сам ими говорит, и других не знает.
     ‚ другой раз, снова вернувшись к этой теме, —ехов сказал:
     - Њамин  принадлежит к  тем  писателЯм,  которых по-настоЯщему начинают
читать и ценить после их /349/ смерти. € знаешь, почему? Џотому что они свое
творчество не приурочивали к преобладающему направлению...
     ќто уж было отчасти и  про себЯ.  …го ведь тоже упрекали в равнодушии к
направлению.  Ћдно  времЯ это  было  даже ходЯчей фразой,  которую повторЯли
люди,  привыкшие высказывать готовые  суждениЯ с  чужого  голоса:  "—ехов  -
талант, но без всЯкого направлениЯ".
     €звестный в  то  времЯ  критик  ‘кабичевский,  который весь  состоЯл из
направлениЯ, немало способствовал распространению этого взглЯда.
     ‘импатии  —ехова   к   „митрию  Ќаркисовичу  завершились  торжественным
совместным снЯтием в  фотографии.  ‚  качестве общего  их  приЯтелЯ на  этой
карточке очутилсЯ и Я (см. ќ 26, стр. 512){349}.
     Ќачало зимы  1896  года ознаменовалось одним из  самых нелепых событий,
какие только бывали в  истории петербургских казенных театров.  џ  говорю об
известном провале в Ђлександринском театре чеховской "—айки"...{349}
     џ  знаю людей,  которые и  теперь еще,  по прошествии восемнадцати лет,
когда вспоминают об  этом,  начинают беспокоитьсЯ так,  как  будто это  было
вчера:
     - Ќет,  но "—айка"...  ‚ы помните?  ‘ Љоммиссаржевской... ‚едь это было
что-то беспримерное...
     "—айка",  котораЯ  потом  сделалась  символическим  знаком  Њосковского
•удожественного театра и до сих пор еще, кажетсЯ, красуетсЯ на его занавеси,
бланках и т.п.
     Њне привелось близко стоЯть ко всей истории этой постановки, заботитьсЯ
о  переписке экземплЯров длЯ  цензуры,  вести переговоры с  самой цензурой и
т.п.
     ‘овременный читатель,  вероЯтно,  удивитсЯ  упоминанию о  переговорах с
цензурой. Ћн знает "—айку", и ему известно, что там нет ничего, что могло бы
дать повод длЯ работы красных чернил ’еатральной улицы.
     Ќо в те времена, отделенные от нас только восемнадцатью годами, ни один
автор не  мог поручитьсЯ за  цензурность своей пьесы.  ’ребованиЯ были не то
что  очень большие или  суровые,  а  просто произвольные.  Ѓыла не  цензура,
действующаЯ на основании точных правил, которые мог бы иметь в виду и автор,
а  цензора,  каждый  с  своими  особыми  взглЯдами  и  требованиЯми  и  даже
капризами. /350/
     ‚  одном из  писем,  где  речь  идет именно о  "—айке",  Ђнтон Џавлович
беспокоитсЯ о судьбе пьесы и называет цензора ‹итвинова.  ќто был цензор,  с
которым драматурги предпочитали иметь дело.  —еловек культурный, с ним можно
было говорить, спорить, убеждать. Љ пьесам он предъЯвлЯл минимум требований,
делал уступки до  самого того  рубежа,  где  начиналсЯ уже  его  личный риск
ответственностью.
     Ќо были цензора и другого рода,  и их весьма тщательно избегали авторы.
ЉажетсЯ,  в  то времЯ был еще жив цензор „онауров,  не пропускавший в  пьесе
никакого упоминаниЯ о  боге,  и  если,  например,  у  действующего лица была
привычка божитьсЯ,  повторЯть -  "ей-богу",  то цензор преспокойно лишал его
этой привычки, считаЯ, что на сцене это представлЯет кощунство.
     Џри таких обстоЯтельствах —ехов имел право боЯтьсЯ за "—айку".  Ќо,  по
счастью, она попала к "доброму цензору" и существенной аварии не потерпела.
     ‘амаЯ пьеса,  когда —ехов прислал ее в  Џетербург еще в рукописи и даже
не в оконченном виде,  так как она отсылалась ему в деревню, изменЯлась им и
отделывалась, вызвала к себе очень осторожное отношение.
     ’алантливость ее  как литературного произведениЯ била в  глаза.  Ќо длЯ
сцены,  как  казалось с  точки зрениЯ установившегосЯ вкуса,  в  ней чего-то
важного  недоставало.  Ќе  было  условного развитиЯ драматического сюжета  с
постепенным нарастанием и  разрешением в  конце,  перед  падением последнего
занавеса. €ными словами - не было того, что составлЯет сущность театрального
представлениЯ,  что  захватывает всего  зрителЯ и  держит  его  пленником до
конца.
     ќто порождало сомнение в  возможности удачной постановки ее  на  сцене.
Њысль сама собою переносилась к нашим актерам,  которые привыкли к известным
формам,  и  было мало надежды на  то,  что  им  удастсЯ схватить,  усвоить и
выЯвить то совершенно новое, что предлагал им —ехов. …ще меньше было надежды
на то, что пьесу поймет и примет наша театральнаЯ публика.
     Ќо  художественные достоинства этого  произведениЯ были  так  блестЯщи,
краски так  свежи и  оригинальны,  манера рисовать жизнь так проста и  полна
какого-то  внутреннего изЯщества,  особого,  чеховского,  секрет которого он
никому не  завещал и  унес с  собой,  как /351/ сказочный волшебник уносит с
собой в могилу вещее слово,  заклЯтие,  которое только он один знал,  -  что
думалось:  почем  знать,  может,  свершитсЯ  чудо,  и  эти  достоинства  так
завладеют актерами и публикой, что они не заметЯт того, чего недостает.
     џ лично был в восторге от "—айки",  но с —еховым спорил. џ говорил, что
сцена предъЯвлЯет вполне законные требованиЯ условности,  и если писатель не
хочет подчинЯтьсЯ им,  то  он не должен пользоватьсЯ сценой,  а  избрать длЯ
своих образов другой род литературы.
     Ќо он этого не признавал и, возражаЯ, впадал в преувеличение, как это с
ним всегда бывало: "Ќикаких сюжетов не нужно. ‚ жизни нет сюжетов, в ней все
перемешано  -  глубокое  с  мелким,  величавое  с  ничтожным,  трагическое с
смешным.  ‚ы, господа, просто загипнотизированы и порабощены рутиной и никак
не можете с нею расстатьсЯ. Ќужны новые формы, новые формы..."
     ќту последнюю фразу он повторЯл часто,  а  в  "—айке" вложил ее в  уста
’реплеву и заставил тоже повторЯть.
     ‚  конце концов он  на менЯ подействовал своей убежденностью.  џ  начал
думать, что художественные достоинства "—айки" покорЯт жестоковыйную публику
Ђлександринского театра.
     Ќо  в  судьбе этой  пьесы сыграли роль такие случайности и  посторонние
делу обстоЯтельства,  какие,  кажетсЯ,  немыслимы ни в  одном театре,  кроме
русского.
     ‚  то  времЯ  в  Ђлександринском театре  в  полном  ходу  была  система
бенефисов.  “ главных актеров бенефисы были ежегодные,  вторые же - получали
их  от  времени до  времени,  за особые заслуги или просто когда кому-нибудь
удавалось выхлопотать. Ћсновной репертуар сезона составлЯлсЯ заранее, и если
автор приходил с  своей пьесой во  времЯ сезона,  то какими бы достоинствами
она ни обладала, длЯ нее уже не было места.
     Љонечно,  бывали  исключениЯ.  ‘вЯзи  и  хлопоты,  слово,  замолвленное
влиЯтельным лицом,  легко открывали дверь храма во всЯкое времЯ. Ќо у —ехова
не было свЯзей, хлопотать же он не умел, да и не хотел.
     Ќо  зато благодарЯ бенефисам на  сцену иногда попадали пьесы,  лишенные
всЯких художественных достоинств,  но заключавшие в  себе эффектную роль длЯ
бенефицианта.  Ѓенефициант сам  выбирал длЯ  себЯ  пьесу,  /352/ требовалось
только формальное утверждение дирекции.  ’ак  же  формально к  таким  пьесам
относилсЯ и ’еатрально-литературный комитет.  —то же было делать, если актер
или, еще хуже, актриса настаивали?
     …сли бенефис получал актер второстепенный,  то он иногда, ради хорошего
сбора, жертвовал своим актерским самолюбием и выбирал пьесу с козырной ролью
не длЯ себЯ,  а  длЯ первой актрисы,  имЯ которой делало сбор,  "ли старалсЯ
выехать на имени автора.
     Љ  несчастью,  тут случилось именно это последнее.  Џьеса досталась длЯ
бенефиса ‹евкеевой. ‚ ней длЯ бенефициантки совсем не было роли.
     ‚  одном  из  писем  своих,  не  помню  -  кому{352},  Ђ.Џ.,  говорЯ  о
распределении ролей в "—айке",  сообщает,  что —айку, то есть Ќину ‡аречную,
будет  играть  толстаЯ  комическаЯ  актриса  ‹евкеева.   Љонечно,  это  была
заведомаЯ шутка.
     Ќо в  дальнейшем,  когда начали искать роль длЯ бенефициантки,  стали в
тупик.  Ѓенефициантке в  пьесе нечего было  делать.  “поминаемаЯ в  одном из
писем ‘уворину моЯ мысль -  отдать ей  роль жены управлЯющего,  конечно,  не
принадлежала к  удачным,  но это была единственнаЯ возможность так или иначе
ввести ее в пьесу и, как это водилось, дать публике возможность встретить ее
аплодисментами.
     –ель   -   прЯмо-таки  свЯтотатственнаЯ,   когда  речь  идет  о   таком
произведении,  как "—айка",  но  это все-таки было гораздо меньшее зло,  чем
ставить пьесу в бенефис ‹евкеевой.
     ќто  была  актриса своеобразнаЯ.  …сть такие люди,  которые,  не  делаЯ
никаких  усилий,   одним  своим  поЯвлением  в   обществе  вызывают  веселое
настроение.  —то-то в них есть смешное -  в манерах,  в движениЯх, в голосе.
Ћбщество умирает от  скуки,  но  поЯвлЯетсЯ такой  человек -  и  всем  вдруг
становитсЯ весело.
     ‹евкеева,  на мой взглЯд,  была такаЯ актриса. Џри исполнении роли едва
ли она задавалась целью дать какой-нибудь характер или тип.  ќто всегда была
‹евкеева. ‘ама она по своему складу очень подходила длЯ некоторых персонажей
Ћстровского, но это было просто счастливое совпадение. ‚ остальном же, в чем
она поЯвлЯлась, она смешила своими манерами, походкой, голосом. /353/
     ЏоЯвление такой актрисы в  пьесе —ехова,  конечно,  было бы  неуместно.
"Џублика станет ждать от этой роли чего-нибудь смешного и  разочаруетсЯ",  -
совершенно справедливо заметил —ехов.  Ѓыло Ясно, что бенефициантку придетсЯ
совсем устранить из пьесы, что и было потом сделано.
     „альше  начали  мудрить  с  другими женскими ролЯми.  Њужские разошлись
более или менее правильно, но женские - это всегда трудней.
     ЏравильнаЯ мысль роль актрисы поручить Њ.ѓ.‘авиной,  у которой эта роль
вышла бы блестЯще,  по каким-то дипломатическим причинам, кажетсЯ, даже и не
высказывалась.  „лЯ  этой роли была выдвинута „южикова,  хорошаЯ актриса длЯ
драмы, но лишеннаЯ юмора и скучнаЯ в характерных ролЯх. ‘авиной же, по мысли
Ђ.‘.‘уворина,  предполагалось предложить роль ‡аречной, из чего, несмотрЯ на
огромный талант Њ.ѓ., едва ли вышло бы благо.
     Џочему-то о Љоммиссаржевской тогда никто и не подумал.  ‘ам же —ехов ни
в  чем ее не видал и  не был знаком с  ее дарованием.  €  только в последнюю
минуту вспомнили об этой актрисе.
     Ќевозможно  описать,   как  волновалась  ‚ера  ”едоровна,  приступаЯ  к
созданию этой роли.  ‘амаЯ пьеса очаровала ее,  но она боЯлась и за себЯ,  и
особенно за прием пьесы публикой.
     Ђнтона  Џавловича  еще  не  было  в  Џетербурге,   когда  приступили  к
репетициЯм.  Ћни шли слабо. Ђртисты отнеслись к пьесе совершенно так же, как
ко всЯкой другой.
     ‘егоднЯ не пришел один,  за,  завтра двое,  и в то времЯ, как ЯвившиесЯ
играют  свою  роль  уже  под  суфлера,  за  неЯвившегосЯ читает по  рукописи
помощник режиссера. —то из этого получалось - легко себе представить.
     Ђртист, исправно посещающий репетиции и искренне желающий добросовестно
работать и  создать из  роли,  что в  силах,  терЯетсЯ,  напрасно ищет тона,
сбиваетсЯ,  а  в конце концов приходит в отчаЯние и на все машет рукой:  что
будет, то будет.
     ’акое отношение к делу некоторых актеров - настоЯщаЯ беда театра.
     …сть большие актеры с признанным талантом,  благодарЯ чему они занимают
в  труппе твердое положение.  /354/ ЋпираЯсь на свой авторитет и  считаЯ длЯ
своего  большого дарованиЯ и  опытности достаточным две-три  репетиции,  они
обыкновенно на  целый рЯд репетиций не приходЯт,  и  то,  что они сделают из
своих  ролей,  длЯ  остальных  участвующих чуть  не  до  последнего  момента
ЯвлЯетсЯ тайной. Џри таких условиЯх никакой архитектурный план выполнен быть
не может, каждый играет за себЯ, чувствует себЯ ответственным, насколько это
возможно,  только за свою роль.  Ќи общей, единой длЯ всех, задачи, ни тона,
ни настроениЯ тут быть не может.
     …сли от  этого страдает всЯкаЯ пьеса,  то  "—айка",  написаннаЯ тонкими
штрихами, где лица нарисованы нежнейшими красками, должна была завЯнуть, как
нежное молодое растение от повеЯвшего на него холода. ’ак это и было.
     € когда —ехов,  никем из актеров не замеченный,  пришел в театр,  занЯл
место в темной зале и посидел часа полтора,  - то, что происходило на сцене,
произвело на него гнетущее впечатление. „о спектаклЯ оставалось пЯть дней, а
половина исполнителей еще читала роли по  тетрадкам,  некоторых же  вовсе не
было  на  сцене,  вместо  них  поЯвлЯлсЯ бородатый помощник режиссера и  без
всЯкого выражениЯ прочитывал, в виде реплик, последние слова из их роли...
     Љогда  режиссер упрекал актера,  читающего по  тетрадке:  "Љак  вам  не
стыдно до сих пор роль не выучить!" - тот с выражением оскорбленной гордости
отвечал: "Ќе беспокойтесь, Я буду знать свою роль..."
     Ђнтон  Џавлович вышел  из  театра  подавленный.  "Ќичего не  выйдет,  -
говорил  он.   -  ‘кучно,  неинтересно,  никому  это  не  нужно.  Ђктеры  не
заинтересовались, значит - и публику они не заинтересуют".
     “ него уже ЯвлЯлась мысль -  приостановить репетиции,  снЯть пьесу и не
ставить ее вовсе.
     Љогда обо  всем этом узнала ЉоммиссаржевскаЯ,  она  пришла в  отчаЯние.
‘ама она усердно посещала репетиции,  но играла вполголоса,  -  о ней судить
Ђнтон  Џавлович не  мог.  Ќо  она  больше  чем  кто  другой  чувствовала всю
нелепицу,  какаЯ выходила из  представлениЯ,  и  в  то  же времЯ видела себЯ
бессильной.
     Ќа одну из следующих репетиций —ехов пришел к самому началу,  и,  когда
его увидели актеры,  на сцене /355/ произошло то непонЯтное и не поддающеесЯ
объЯснению Явление,  которое знакомо только актерам и,  может  быть,  только
русским:   чудо,   иногда   спасающее  совсем  проваливающуюсЯ  пьесу;   без
предварительного уговора -  общий подъем,  коллективное вдохновение, незримо
сошедшие с неба огненные Языки.
     ‚се  подтЯнулись и  начали  играть.  “  не  знающих  ролей  уточнилсЯ и
обострилсЯ слух,  и  они улавливали каждый шорох,  вылетавший из  суфлерской
будки. ЏоЯвилсЯ рисунок, даже что-то общее, что-то похожее на настроение.
     Љогда же вышла ЉоммиссаржевскаЯ, сцена как будто озарилась сиЯнием. ќто
была поистине вдохновеннаЯ игра.
     ‚ последней своей сцене, когда Ќина ночью приходит к ’реплеву, артистка
поднЯлась на такую высоту, какой она, кажетсЯ, никогда не достигала.
     ‚  зале не  было публики,  но  был —ехов;  она играла длЯ него одного и
привела его  в  восторг.  Ѓыло  что-то  торжественное и  праздничное в  этой
репетиции, котораЯ, несомненно, была чудом. Ђлександринские актеры доказали,
что при известных условиЯх они могут достигать высочайшего подъема.
     €  куда девалось унылое настроение,  с  которым —ехов уходил из  театра
после предыдущих репетиций! €счезли все сомнениЯ. Џьеса, несомненно, пройдет
хорошо,  и  если публика не примет ее,  то примет актеров,  которые все дают
массу живого и интересного.
     Ќо чудо,  как видно,  не повторЯетсЯ. Ќа генеральной репетиции на сцене
царила какаЯ-то  неопределенность.  —то-то  как  будто переломилось,  словно
артисты,   дав  слишком  много  на  той  репетиции,   надорвали  свои  силы.
‚дохновениЯ уже не было, огненные Языки не слетели с неба.
     ‚се шло гладко,  но бледно и  серо.  —еховские люди все больше и больше
сбивались  на  александринских.  Ђктеры,  которые  так  вдохновенно  на  той
репетиции отошли от  себЯ,  как  будто забыли,  как это они сделали.  „орогу
занесло снегом, и пришлось идти ощупью, как попало.
     Ќакануне представлениЯ мы с  Ђнтоном Џавловичем обедали у  Џалкина.  Ћн
уже предчувствовал неуспех и сильно нервничал. /356/
     Љ  спектаклю приехали  из  Њосквы  ЊарьЯ  Џавловна  и  еще  кой-кто  из
близких{356}, и он выражал недовольство. ‡ачем было приезжать? ќто как будто
увеличивало его ответственность.
     €  вот  -  спектакль,  кажетсЯ,  действительно беспримерный  в  истории
театра, по крайней мере на моей памЯти.
     ‚се же Я должен сказать,  что суждениЯ о каком-то исключительном, точно
то  особому  заказу  плохом  исполнении  "—айки"  в   ту  постановку  ее  на
александринской сцене были преувеличены.  џ  сужу по генеральной репетиции и
по  дальнейшим спектаклЯм,  кроме первого представлениЯ,  на  котором Я,  по
особым личным обстоЯтельствам, не был.
     € тот провал,  о котором так много говорили и писали и который произвел
такое   глубокое  впечатление  на   —ехова,   был   вызван   взаимодействием
исключительных причин.
     Ќа сцене были ЉоммиссаржевскаЯ,  Ђбаринова,  „южикова,  —итау, „авыдов,
‚арламов,  Ђполлонокии,  ‘азонов, Џисарев, Џанчин. ќтим актерам, даже и не в
столь  густой  концентрации,  приходилось выступать в  пьесах безжизненных и
бездарных,  и они умудрЯлись делать им успех. Ћ небрежности же с их стороны,
о невнимании не могло быть и речи.
     Њожно  сказать  с  уверенностью,  что  они  напрЯгали  все  силы  своих
дарований,  чтобы дать наибольшее и наилучшее. ’о, чего недоставало, - общий
тон,  единство настроениЯ,  -  был недостаток коренной и проЯвлЯлсЯ не здесь
только, а и в других постановках.
     Њожет  быть,  здесь оно  проЯвилось несколько резче,  потому что  среди
участников представлениЯ были люди,  отрицательно относившиесЯ к самой пьесе
и авторской манере изображениЯ. Ћни, таким образом, играли без убежденности.
     Ќо зато их согревала симпатиЯ к  автору,  которого все любили и  желали
сделать длЯ него как можно лучше.
     €  все  таки  был  даже не  неуспех,  а  провал,  притом выразившийсЯ в
совершенно нетерпимых, некультурных, диких формах.
     €, конечно, дело было не в актерах и не в их игре, а в публике. Џублика
первых  представлений  /357/  Ђлександринского театра  -  довольно  приЯтнаЯ
публика.    •орошее   она   принимает   с   восторгом,   к   посредственному
снисходительна. ‚ массе она интеллигентна и равнодушна.
     ‚  театр эта публика приходит отдыхать и  с некоторой пользой длЯ ума и
сердца развлечьсЯ. Џоловина театра - по записЯм автора, режиссеров, актеров,
дирекции:  они  чувствуют себЯ чуточку привилегированными,  и  это делает их
снисходительными союзниками.
     €  потому  первые  представлениЯ в  этом  театре почти  сплошь проходЯт
гладко.  Ђктерам аплодируют, потому что любЯт их, автора вызывают - ну, хотЯ
бы длЯ того,  чтобы посмотреть, какой он из себЯ и какое у него будет глупое
лицо, когда он начнет раскланиватьсЯ.
     Ќо  бенефиснаЯ публика -  это нечто другое.  Џреобладающий состав ее не
поддаетсЯ общему определению. ќто зависит от того, чей бенефис.
     “ каждой актрисы и у каждого актера - свои особые поклонники, и уж они,
конечно,  первые заполнЯют запись на места. € самаЯ запись производилась (не
знаю,  как теперь) не в  кассе и  не в  конторе театра,  а у бенефицианта на
дому.
     ќто тоже ведь представлЯет особого рода прелесть:  прийти к  артистке и
засвидетельствовать свое  поклонение или  выразить его  в  письменной форме.
’аким  образом,  успех  пьесы  ставитсЯ в  прЯмую зависимость от  того,  чей
бенефис и каков контингент поклонников.
     Ѓез сомнениЯ,  актер знал своих почитателей и пьесу длЯ своего бенефиса
выбирал применительно к их вкусам,  но в данном случае,  очевидно,  ‹евкееву
посетило  какое-то  затмение.  ђешительно  необъЯснимо,  почему  именно  она
выбрала "—айку" и этим ввела неповинного автора в крайне невыгодную сделку.
     ‹евкеева -  веселаЯ,  смешнаЯ актриса, обыкновенно поЯвлЯвшаЯсЯ в ролЯх
бытовых,   а  то  игравшаЯ  приживалок,   старых  дев,  которые  обыкновенно
трактуютсЯ в комическом виде и говорЯт смешные слова, с смешными ужимками.
     Џри поЯвлении ‹евкеевой на сцене всем было смешно,  и вызванный ею смех
был добродушного, но невысокого, общедоступного качества. …е поклонники были
купцы, приказчики, гостинодворцы, офицеры.
     Ћчевидное дело,  что,  когда был  объЯвлен ее  бенефис,  они  подумали:
"‹евкеева! ‚от уж насмеемсЯ, потешим /358/ душу. ’о-то, должно быть, угостит
она пьесочкой... Ѓока надорвем смеючись".
     €  ринулись записыватьсЯ на места,  невзираЯ на возвышенные цены.  ‘ама
‹евкеева в  этом  случае перескромничала,  слишком мало понадеЯлась на  свое
собственное имЯ и усилила его еще именем автора.
     Ќо  в  том кругу,  который она привлекла на свой бенефис,  едва ли было
даже известно имЯ —ехова.
     Ѓыли,  конечно,  зрители, которых привлекло в театр имЯ не ‹евкеевой, а
—ехова,  но  их  было  ничтожное  число.  ирокую  интеллигентную аудиторию,
котораЯ  тогда  уже  была  у  —ехова,  бенефисные  цены  заставили  отложить
наслаждение до следующих спектаклей.
     €  вот эта-то  публика и  Явилась ценительницей чеховских "новых форм",
которые ей  показали со сцены.  Ќичего другого и  не могло произойти,  кроме
того, что произошло.
     ‘  первых же  сцен началось недоумение.  Ђктеры говорили на  непонЯтном
Языке недоступные пониманию публики вещи. Ќикто не смешил, никто не раздирал
душу.
     ѓерой  -  какой-то  неизвестный молодой человек,  вздыхающий по  "новым
формам" и страдающий оттого, что у него из литературы ничего не выходит.
     ЌаивнаЯ   провинциальнаЯ   девушка...   €звестный   писатель,   пожилаЯ
актриса...  ‘кучный  доктор,  скучный  сельский учитель,  жена  его,  пьющаЯ
водку...
     ’ребовать от  этой публики,  чтобы она  разглЯдела ту  тихую,  незримую
трагедию, котораЯ витает над жизнью этих людей, было бы даже несправедливо.
     €, выслушав акт и часть второго, левкеевскаЯ публика почувствовала себЯ
оскорбленной.  Љроме того,  эта публика была невоспитаннаЯ.  „ругаЯ публика,
если б даже нашла пьесу неудачной,  плохой, из уважениЯ к автору - проводила
бы ее молчанием.  ќто был бы неуспех,  но в этом не было бы ничего обидного.
Ќе нравитсЯ. —то с этим поделаешь? „ело вкуса.
     Ќо  тут  было  иначе.  ЌевоспитаннаЯ публика  захотела показать и  даже
подчеркнуть свою невоспитанность.
     Љ  моему большому счастью,  Я  этого своими глазами не видел.  Ќо люди,
которые пришли после спектаклЯ,  рассказали мне  вещи,  которым Я  не  хотел
верить. /359/
     ‚о    времЯ   представлениЯ   зрители   первых   рЯдов   демонстративно
поворачивались спиной к сцене,  громко разговаривали с знакомыми,  смеЯлись,
шипели, свистали.
     Љак должны были реагировать на это актеры? Ќужно знать, что такое актер
на сцене.  ќто барометр,  чутко воспринимающий все происходЯщее в зрительной
зале.
     €,  уж  конечно,  всЯкое настроение и  всЯкаЯ игра  должны были пойти к
черту.  ‘начала недоумение,  потом обида,  досада, отчаЯние, растерЯнность и
"всеобщаЯ паника", как определил сам —ехов.
     Џотом он  кому-то  писал,  что актеры играли ужасно,  ролей не  знали и
проч.  и  что  будто бы  игра  была так  плоха,  что  через нее  нельзЯ было
разглЯдеть самой пьесы.
     Ќо  тут  он  был несправедлив.  Ђктеры просто растерЯлись.  Ћни никогда
ничего подобного не испытали.  ‚  зале сидела чужаЯ публика,  котораЯ и вела
себЯ по-чужому.
     "‚сеобщаЯ паника" -  какой  же  хорошей игры  можно  было  требовать от
актеров,  какого знаниЯ ролей?  „а они в это времЯ,  наверно, забыли таблицу
умножениЯ и  свои собственные имена.  €  чем горЯчее они относились к пьесе,
тем сильнее это должно было в них проЯвитьсЯ.
     —ехов несправедливо взвалил всю ответственность на  актеров,  тогда как
всЯ причина была в публике,  а виноват был он сам,  неосмотрительно отдавший
пьесу в бенефис ‹евкеевой.


     ‚печатление,  произведенное на  него  этим  невероЯтным событием,  было
огромное. € нужно было обладать чеховской выдержкой, чтобы иметь равнодушное
лицо и почти равнодушно шутить над всем происшедшим.
     ‚  тот вечер Я  его не  видел и  не  знаю,  с  каким лицам он "ужинал у
ђоманова, честь-честью"{359}.
     џ  пришел к  нему  на  другой день  часов  в  десЯть утра.  Ћн  занимал
маленькую квартирку в доме ‘уворина, где-то очень высоко, и жил один.
     џ  застал его за писанием писем.  —емодан,  с  плотно уложенными в  нем
вещами, среди которых было много книг, лежал раскрытый. /360/
     - ‚от  отлично,  что пришел.  Џо  крайней мере проводишь.  ’ебе Я  могу
доставить это удовольствие,  так как ты  не  принадлежишь к  очевидцам моего
вчерашнего триумфа... Ћчевидцев Я сегоднЯ не желаю видеть.
     - Љак? „аже Њарью Џавловну?
     - ‘  нею  увидимсЯ в  Њелихове.  Џусть  погулЯет.  ‚от  письма.  Њы  их
разошлем. џ уже уложилсЯ.
     - Џочтовым?
     - Ќет, это долго ждать. …сть поезд в двенадцать.
     - Ћтвратительный. €дет, кажетсЯ, двадцать два часа.
     - ’ем лучше. Ѓуду спать и мечтать о славе... ‡автра буду в Њелихове. Ђ?
‚от блаженство!..  Ќи актеров, ни режиссеров, ни публики, ни газет. Ђ у тебЯ
хороший нюх.
     - Ђ что?
     - џ хотел сказать: чувство самосохранениЯ. ‚чера не пришел в театр. Њне
тоже не следовало ходить.  …сли б ты видел физиономии актеров!  Ћни смотрели
на  менЯ так,  словно Я  обокрал их,  и  обходили менЯ за  сто саженей.  Ќу,
идем...
     ‡ахватив чемоданы и письма,  вышли и спустились по лестнице. ’ут письма
были отданы швейцару,  с  поручениЯми.  ‚  одном он извещал о  своем отъезде
Њарью Џавловну, в другом - ‘уворина, в третьем, кажетсЯ, брата{360}.
     ‚зЯли извозчика и  поехали на  Ќиколаевский вокзал.  ’ут Ђнтон Џавлович
уже шутил, посмеивалсЯ над собой, смешил себЯ и менЯ.
     Ќа дебаркадере ходил газетчик,  подошел к нам,  предложил газет.  Ђнтон
Џавлович отверг: - Ќе читаю! - Џотом обратилсЯ ко мне:
     - Џосмотри,  какое у него добродушное лицо,  а между тем руки его полны
отравы. ‚ каждой газете по рецензии...
     Џоезд был пустой,  и  у Ђнтона Џавловича оказалось в распорЯжении целое
купе второго класса.
     - Ќу, и сладко же буду спать, - говорил он.
     Ќо  в  глазах его  было огорчение.  ‚се  эти остроты,  шутки,  смех ему
кой-чего стоили.
     - Љончено,  -  говорил он  перед самым отъездом,  уже стоЯ на  площадке
вагона. - Ѓольше пьес писать не буду. Ќе моего ума дело. ‚чера, когда шел из
театра,  /361/ высоко поднЯв воротник,  Яко тать в нощи, - кто-то из публики
сказал:  "ќто беллетристика",  а другой прибавил:  "€ преплохаЯ..." Ђ третий
спросил: "Љто такой этот —ехов? Ћткуда он взЯлсЯ?" Ђ в другом месте какой-то
коротенький господин возмущалсЯ: "Ќе понимаю, чего это дирекциЯ смотрит. ќто
оскорбительно -  допускать такие пьесы на сцену".  Ђ Я прохожу мимо и, держа
руку в кармане, складываю фигу: на, мол, скушай; вот ты и не знаешь, что это
сделал Я.
     - Ђ то,  может,  раздумаешь, Ђнтон Џавлович, да останешьсЯ? - предложил
Я, когда раздалсЯ второй звонок.
     - Ќу,  нет,  благодарю.  ‘ейчас все придут и  утешать будут -  с такими
лицами, с какими провожают дорогих родственников на каторгу.
     ’ретий звонок. Џростились.
     - Џриезжай в Њелихово. Џопьем и попоем.
     € поезд отошел. Ђнтон Џавлович уехал, глубоко оскорбленный Џетербургом.
     Ќо как скоро душа его осилила это проклЯтое наваждение! Ќа другой день,
приехав в  Њелихово,  он  уже  пишет деловые письма,  хлопочет о  книгах длЯ
таганрогской библиотеки,  которой  он  помогал  организоватьсЯ.  ‡аботитсЯ о
больных мужиках,  с  которыми он,  несмотрЯ ни на что,  возитсЯ,  а  о своем
душевном состоЯнии пишет шутливо:  "„ома у  себЯ Я  принЯл касторки,  умылсЯ
холодной водой - и теперь хоть новую пьесу пиши..."{361}
     € опЯть Явилась прежнЯЯ уравновешенность. ‘воей "—айке" он сперва велел
не показыватьсЯ на глаза.  Ќа просьбу поместить ее в  "ђусской мысли" послал
отказ,  а потом согласилсЯ, разрешил любителЯм играть ее и вообще примирилсЯ
с нею.
     џ был на втором и на третьем представлениЯх "—айки".  ‚ зрительной зале
сидела обычнаЯ публика Ђлександринского театра,  и Я мог наблюдать,  с каким
вниманием она вслушивалась в то новое, что происходило на сцене.
     ’ам  не  было  обычных  -  драматической  актрисы,  первого  любовника,
простака-мужа,  великосветского хлыща и пр.  и пр.,  что полагалось и к чему
привыкли  глаз   и  ухо,   но  это  не  мешало  с  любопытством   слушать  и
смотреть. /362/
     џ  решительно утверждаю,  что  пьеса на  этих  представлениЯх нравилась
большой публике.  Ђктеры  начали  сыгрыватьсЯ,  и  можно  было  думать,  что
мало-помалу у  них  получитсЯ нечто цельное,  чего  нельзЯ было и  требовать
раньше за почти полным отсутствием настоЯщих репетиций,  и  "—айка" войдет в
репертуар.
     ‚ этом смысле Я и другие телеграфировали и писали Ђнтону Џавловичу,  но
он принЯл это за желание утешить и вообще отнессЯ скептически.
     Ћн был прав только в одном отношении:  что если даже все это и так,  то
пьесе не дадут выигратьсЯ и занЯть надлежащее место. ’ак это и случилось.
     ’огдашнЯЯ дирекциЯ оказалась по  своим  художественным вкусам мало  чем
выше  той  публики,  какаЯ наполнЯла залу  на  первом представлении "—айки".
ЃенефиснаЯ дирекциЯ...  ‚  оценке  пьесы  она,  очевидно,  руководствовалась
такими внешними признаками, как вызовы актеров, аплодисменты и цифра сбора.
     Ђплодисментов действительно было немного,  и  вызовы были скромные.  Ќо
это   понЯтно.   "ѓром   аплодисментов"  обыкновенно  вызываетсЯ  чем-нибудь
эффектным,  совершающимсЯ на сцене,  а в "—айке",  как и вообще у —ехова, за
исключением первых его пьес,  написанных еще в старой манере, то есть именно
до "—айки", - таких нарочито эффектных мест не было.
     —то  же  касаетсЯ  цифры  сборов,   то  "новые  формы",   казалось  бы,
заслуживали того,  чтобы подождать и дать публике возможность ознакомитьсЯ с
ними, разглЯдеть их и оценить.
     Ќо  цифра 800 рублей на  четвертом представлении так испугала дирекцию,
что она, чуть ли не после этого спектаклЯ, решила снЯть пьесу с репертуара.
     Ђ  несколько лет  спустЯ  "—айка"  была  вторично поставлена в  том  же
театре.  ’огда уже поЯвились новые веЯниЯ и  была новаЯ дирекциЯ.  ђоли были
распределены  несколько  иначе.   ‚   Ђлександринском  театре  уже  не  было
Љоммиссаржевской, умер ‘азонов, из пьесы выступил ‚арламов.
     €  что  же?  ЌесмотрЯ на  все это,  "—айка" имела успех.  Ћна была дана
заурЯдным спектаклем,  бенефисной публике не  было  предоставлено решать  ее
судьбу.   Љоммиссаржевскую  заменила  ‘еливанова,  хорошаЯ  актриса,  но  не
претендовавшаЯ даже  на  сравнение с  /363/ Љоммиссаржевской.  ђоль ‘азонова
исполнЯл увалов, опЯть-таки с большим ущербом длЯ роли.
     €,  несмотрЯ на все это, пьеса имела успех, делала сборы и держалась на
афише.
     џ  уже  не  говорю о  •удожествен