ько
коротенький диванчик,  и  когда —ехов говорит,  он любит уходить в фонарик и
сидеть на  маленьком диванчике.  Ђ  в  большом окне кабинета -  разноцветные
стекла,  чтобы мЯгче был  свет,  и  против фонарика,  над  камином,  ‹евитан
нарисовал  маленькую  картину  -  русскаЯ  смутнаЯ,  тихаЯ  даль  со  смутно
освещенными стогами сена...  €  встречал Я  у  него  людей добрых и  мЯгких,
нетребовательных и неповелительных, и не влекло его к людЯм строгим, которые
остро ставЯт вопросы жизни и без колебаний отвечают на них...
     џ  вспоминаю полученное письмо  и  передаю  ему  "поклоны" -  настоЯщие
московские поклоны -  от  знакомых писателей,  которые любили его,  и  Ђнтон
Џавлович улыбаетсЯ ласковою улыбкой,  от которой молодело и  светлело хмурое
лицо.  € снова говорим мы о литературе и об искусстве,  снова оживлЯлсЯ он и
смеЯлсЯ  своим  коротким смешком,  и  румЯнец выступал на  бледных щеках.  €
забывал он  тогда Њоскву,  и  свою  повышенную температуру,  и  свое  унылое
Ялтинское одиночество.
     Ћдиночество.  Ћн  был  окружен нежной  заботливостью родных и  близких,
широким и  почтительным вниманием Ялтинских людей,  и  тем не  менее он  был
одинок  -  ему  недоставало  привычной,  желанной  литературной  обстановки,
широкой и желанной московской жизни.
     ‚  личных отношениЯх —ехов был  мЯгкий,  добрый,  терпимый,  быть может
слишком терпимый человек,  но  в  литературных суждениЯх был  строг,  и  его
отзывы  о  художественной  стороне  произведений  не  знали  терпимости.  Ћн
ненавидел все сытое,  самодовольное,  не знающее /574/ сомнений,  не выносил
ничего  напыщенного,   риторического,   претенциозного  и  фокусного  и  был
поразительно  чуток  ко  всЯкой  фальши,   ко  всему  лживому,  выдуманному,
изломанному.  ‡десь у  него были определенные симпатии и  антипатии,  и были
пункты,  в которых он был удивительно упорен.  џ помню, как несколько раз он
старалсЯ убедить менЯ,  что ѓончаров - устарелый и скучный писатель, и никак
не  мог  понЯть,   почему  Я,  перечитавши  ѓончарова  незадолго  до  нашего
разговора,  продолжаю  находить  его  интересным и  талантливым.  €  в  этих
разговорах чувствовалось,  как  он  любил литературу и  что он  был воистину
писатель в  лучшем,  высоком русском смысле -  в  смысле правды,  простоты и
искренности,   которые   всегда   составлЯли  главную   особенность  русской
литературы.


     ‚  доме  тихо,  и  чувствуетсЯ  одиночество в  кабинете  с  газетами  и
письмами,  и,  должно быть,  становитсЯ совсем тихо и пусто, когда уходит из
кабинета гость и  остаетсЯ там  одинокий человек с  думами о  литературе,  с
мечтами о Њоскве.  € когда Я уходил от него, у менЯ всегда была одна и та же
мысль:  почему этот,  так ищущий людей, человек одинок и почему он, жадный к
жизни, с тонким проникновением красоты, - хмурый человек?


        III

     —ехова много раз сравнивали с Њопассаном, и Я помню, как проницательные
люди,  всегда исследующие,  кто кому подражает, обвинЯли —ехова в подражании
Њопассану.  ‘ тех пор прошло много времени, и Њопассан осталсЯ Њопассаном, а
—ехов сделалсЯ —еховым.  ‚ них, несомненно, есть общее, и не только в манере
и  красках,  но и в темах,  которые они выбирали;  но вот какаЯ существеннаЯ
разница между русским и французским Њопассаном.
     Њой  хороший знакомый,  знаменитый русский ученый,  рассказывал мне про
свою встречу с  Њопассаном у  ’ургенева.  ќто  было вскоре после смерти дЯди
Њопассана,  ”лобера;  Њопассан пришел к ’ургеневу,  которого он, /575/ после
смерти дЯди, называл своим cher maitre'ом*, посоветоватьсЯ о газете, которую
он вместе с компанией литературной молодежи, - кажетсЯ, туда входил и Ѓурже,
- хотел основать в Џариже.  ’ургенев спросил его, какими же принципами будет
руководитьсЯ газета,  и  Њопассан ответил:  "Pas de principes!"** €  ответил
спокойно и решительно, как программу, как знамЯ своей газеты.
     ______________
     * дорогим учителем (франц.).
     ** Ќикаких принципов! (франц.).

     —ехов редко и  неохотно говорил о своих литературных неудачах,  но Я не
слыхал большей горечи в  его голосе и не чувствовалось большей обиды,  как в
тот раз,  когда он рассказывал мне,  как в  одном толстом журнале о нем было
напечатано:  "‚  русской  литературе  одним  беспринципным  писателем  стало
больше..."*{575}
     ______________
     *   џ   не   читал  этой  статьи  и   цитирую  со  слов  —ехова  (Џрим.
‘.џ.…лпатьевского.).

     € не предлагали Њопассану вопросов: кто ты? € не ломали копий по поводу
мопассановских "мужиков" литературные и  политические партии,  и французские
люди   сравнительно  редко   ищут   решениЯ  вопросов  жизни  на   страницах
произведений французских беллетристов.
     - Ќапишите рассказ в "†урнал длЯ всех"...  Ќепременно напишите...  ‚едь
там какаЯ публика! - не знаю уж в который раз убеждал менЯ Ђнтон Џавлович...


        IV

     Њне хочетсЯ сказать несколько слов не о —ехове-писателе, а о человеке -
Ђнтоне Џавловиче.  Џублика знает  веселого рассказчика,  каким  был  —ехов в
молодости,  и  хмурого  человека,  бытописателЯ русской  скуки,  пошлости  -
позднейших лет.  Њне  хотелось бы  осветить уголок души его,  самый теплый и
трогательный.
     Љак-то раз,  давно,  у  нас зашел разговор о  прекрасных и удивительных
русских словах -  народных словах.  —то значит "тоска",  как звучит у  бабы,
только  что  всунувшей  себе  нож  в  грудь,   слово  "скушно  было",  какое
многосмысленное и полноценное слово "хорошо", и проч. и проч. /576/
     џ  говорил,  что  длЯ  менЯ  самое удивительное русское слово "жалеть",
приводил в пример,  что баба никогда не скажет, что муж любит ее, а ответит:
"жалеет..." и иногда прибавит: "больно" жалеет...
     €  это  "больно" вместо  "очень" и  "жалеть" вместо "любить" не  только
характерно длЯ пониманиЯ своеобразного содержаниЯ русской любви,  но даже до
известной  степени  определЯет русскую  литературу.  Џомню,  Ђнтон  Џавлович
необыкновенно воодушевилсЯ и  рассказал мне случай из деревни,  где он жил в
Њосковской губернии, - кажетсЯ, в той самой, где жили описанные им "мужики".
Ќазначен был в  приход новый дьЯкон,  которого никто не знал.  Ђ  от старого
дьЯкона  осталась сука,  котораЯ  ощенилась многочисленными щенЯтами.  €  то
обстоЯтельство,  что новый дьЯкон не утопил,  по деревенскому обычаю, лишних
щенЯт,  а  стал кормить,  сразу определило положение его  в  селе.  "Џожалел
щенЯт-то!.."  -  улыбаЯсь,  говорили мужики и решили,  что дьЯкон -  человек
хороший.  €  было так  много ласки в  его обычной насмешливой улыбке,  когда
—ехов рассказывал историю про дьЯкона.
     ‚се близко соприкасавшиесЯ с —еховым знают, как много доброты и жалости
лежало в  нем и  сколько добра -  стыдливого,  хоронЯщегосЯ добра делал он в
жизни.  џ  помню,  какое горЯчее участие принЯл он в беде,  приключившейсЯ с
сыном моего знакомого,  и  как упрашивал он  моего знакомого воспользоватьсЯ
теми  обширными свЯзЯми,  которые имел в  разнообразных петербургских кругах
Ђнтон Џавлович.  €,  кажетсЯ,  не  было длЯ него большего удовольствиЯ,  как
устроить кого-нибудь, поддержать молодого писателЯ, дать возможность прожить
в џлте бедному учителю, найти место, занЯтиЯ...
     •очетсЯ мне  вспомнить здесь  кое-что  из  рассказов —ехова,  -  не  те
веселые и хмурые,  которые всем известны, а те, в которые вложены его любовь
и жалость к людЯм и о которых почему-то меньше говорЯт. ‚споминаетсЯ ‚анька,
заброшенный в Њоскву девЯтилетний ‚анька, голодный, иззЯбший, вечно избитый,
опускающий  в  почтовый  Ящик  письмо  с  адресом:   "Ќа  деревню,   дедушке
Љонстантину Њакарычу":  "Њилый дедушка, сделай божецкую милость, возьми менЯ
отсюда домой,  на деревню,  нету никакой моей возможности...  ЉланЯюсь /577/
тебе в ножки и буду вечно бога молить,  увези менЯ отсюда,  а то помру..." €
как  бесконечный плач,  льютсЯ  горькие,  жалобные детские  мольбы  (рассказ
"‚анька").
     ‚споминаетсЯ "цоцкай",  который всю жизнь ходил с бумагами по мужикам и
господам, в грЯзь и метель, тоже голодный и иззЯбший, от лица которого —ехов
говорит:  "Њы идем,  мы  идем,  мы  идем...  Њы  не  знаем покоЯ,  не  знаем
радостей...  Њы несем на себе всю тЯжесть этой жизни,  и своей,  и вашей. Њы
идем, мы идем..." ("Џо делам службы".)
     ‚споминаетсЯ "’оска" - старик извозчик, который ищет человека, которому
бы  рассказать  про  смерть  сына,  про  свое  горе  неизбывное;  все  хочет
рассказать своим  случайным седокам,  своему  товарищу,  парню-извозчику,  и
никто не  хочет выслушать его,  и  идет он  в  конюшню к  своей лошади и  ей
говорит:  "’ак-то,  брат,  кобылочка...  Ќету Љузьмы €оныча.  Џриказал долго
жить...  ’еперЯ, скажем, у тебЯ жеребеночек, и ты этому жеребеночку - роднаЯ
мать...  €  вдруг,  скажем,  этот  жеребеночек приказал долго  жить...  ‚едь
жалко?"
     џ  несколько раз  прочитывал рассказ "’оска",  и  теперь,  когда  —ехов
совсем ушел из жизни,  Я  вспоминаю судьбу его,  вспоминаю всего —ехова и не
могу без  волнениЯ читать взЯтый им  к  этому рассказу эпиграф:  "Љому повем
печаль мою?.."
     € -  так случилось! - именно в последнее, предсмертное времЯ настроение
—ехова резко изменилось,  -  шире,  светлее,  выше тоном стало на  душе его.
†изнь приласкала его,  поманила к себе, - и не только славой и дарами ее, не
только личным счастьем,  но  и  широкими далЯми,  новыми длЯ —ехова светлыми
перспективами.  €зменилось его отношение к людЯм и фактам,  иначе,  в других
красках встал пред ним мир...


     ‚ —ехове не было горьковской дерзости, горьковского озорства. Љрасивый,
изЯщный,   он  был  тихий,  немного  застенчивый,  с  негромким  смешком,  с
медлительными  движениЯми,  с  мЯгким,  терпимым  и  немножко  скептическим,
насмешливым отношением к жизни и людЯм.
     € дом свой устроил по своему вкусу,  уютный, с маленькими комнатами. Њы
начали строитьсЯ почти /578/ одновременно. Ћн дразнил менЯ, называл мой дом,
высоко на горе,  над џлтой, откуда открывалсЯ великолепный, единственный вид
в џлте на море и на горы -  "‚ологодской губернией", а Я называл его место -
"дыра".   Њне  не  нравилось  выбранное  место  в  дальней  части  неопрЯтно
содержавшейсЯ Ђутки,  в ложбине у пыльного шоссе,  но у —ехова было уютнее и
интимнее, в особенности, когда рассадил он свой прекрасный садик и пустынное
место стало обжитым,  забегали по садику две ласковые собачки и торжественно
зашагала по двору цаплЯ.
     Љ  политике —ехов относилсЯ равнодушно,  пренебрежительно,  даже  можно
сказать -  немножко брезгливо.  Ћн  не любил заостренных политических людей,
редко бывал в домах,  где мог встретить их, услышать интеллигентские споры о
политике.
     Њы  были с  самого начала в  добрых отношениЯх.  Ћн  сердечно подошел к
нашей работе по устройству в џлте безденежной туберкулезной публики, собирал
пожертвованиЯ*{578},  часто обращалсЯ ко мне с просьбой устроить нуждающихсЯ
больных,  которых присылали к  нему московские знакомые,  но  наши отношениЯ
долго не делались интимными -  мешала политика. Ђнтон Џавлович был более чем
равнодушен к тому, что волновало менЯ, и был слишком мЯгок и терпим к людЯм,
которые были непереносимы длЯ менЯ,  и  на этой почве у нас возникала иногда
временнаЯ отчужденность. Љ нему приезжали разные люди, пестраЯ публика.
     ______________
     *  —ехов  не  практиковал,  хотЯ  всегда  интересовалсЯ  медициной,  но
какой-то  московский  купец,  несмотрЯ  на  все  отговорки  —ехова,  пожелал
непременно получить от  него совет и  заплатил 50 p.  —ехов передал нам этот
гонорар,  долго очень гордилсЯ этим и с торжеством спрашивал менЯ:  "Ќу, вы,
Ялтинские   врачи,    получаете   пЯтьдесЯт   рублей   за   визит?"   (Џрим.
‘.џ.…лпатьевского.)

     Џомню один неприЯтный случай.  Љак-то раз Я встретил у него Њеньшикова,
нововременского,  уже высказавшегосЯ до  конца Њеньшикова.  —ехов познакомил
нас.  ЋставатьсЯ  в  обществе  Њеньшикова  мне  было  неприЯтно,  Я  прождал
несколько минут и,  отговорившись какими-то делами,  ушел,  не простившись с
Њеньшиковым.  Ќа другой день —ехов упрекал менЯ в нетерпимости, в том, что Я
обидел  Њеньшикова.  ‚  другой раз,  по  поводу беспорЯдков в  Џетербургском
университете,  в  которых /579/ деЯтельное участие принимал мой  сын,  —ехов
стал  говорить,  что  эти  бунтующие студенты завтра  станут  прокурорами по
политическим делам, а когда Я заметил, что в массе эти студенты, несомненно,
будут больше подсудимыми,  чем прокурорами, он пренебрежительно махнул рукой
и не продолжал разговора.
     ќто не значит,  что —ехов был ближе к прокурорам,  чем к подсудимым, не
значит,  что  он  не  интересовалсЯ  общественными  делами,  что  равнодушно
проходил  мимо  того,   что  совершалось  кругом.   Ћн   был  горЯчо  предан
общественной медицине, земскому школьному делу, известно, как много делал он
в своем Њелихове, Я знаю, как участливо относилсЯ он к нахлынувшему бедствию
голода.  Ќа ‘ахалин он ездил не как турист,  ради развлечениЯ.  €  в џлте он
много и  многим помогал,  чем  мог.  Ћн  был чуткий к  чужим нуждам,  добрый
активной добротой и враг лжи,  сытого самодовольства, враг обмана и насилиЯ,
но   человек   левитановских  пейзажей,   настроениЯ  не   бунтующей  музыки
—айковского,  —ехов не любил громких криков,  трубных звуков. …му чуждо было
все острое,  повелительное,  непреклонно требовательное -  ему не сроден был
бунт.
     € вот пришло времЯ,  не стало прежнего —ехова... € случилось это как-то
вдруг,  неожиданно длЯ  менЯ.  ЏоднимавшаЯсЯ бурнаЯ русскаЯ волна  поднЯла и
понесла с  собой и  —ехова.  Ћн,  отвертывавшийсЯ от  политики,  весь ушел в
политику,  по-другому и не то стал читать в газетах, как и что читал раньше.
Џессимистически и,  во  всЯком  случае,  скептически настроенный —ехов  стал
верующим.  ‚ерующим не в то,  что будет хорошаЯ жизнь через двести лет,  как
говорили персонажи его  произведений,  а  что  эта  хорошаЯ жизнь длЯ ђоссии
придвинулась вплотную, что вот-вот сейчас перестроитсЯ всЯ ђоссиЯ по-новому,
светлому, радостному...
     € весь он другой стал -  оживленный, возбужденный, другие жесты Явились
у него, новаЯ интонациЯ послышалась в голосе.
     Џомню,  когда Я  вернулсЯ из  Џетербурга в  период оживлениЯ Џетербурга
перед революцией 1905 года, он в тот же день звонил нетерпеливо по телефону,
чтобы Я как можно скорее,  немедленно,  сейчас же приехал к нему, что у него
важнейшее,  безотлагательное дело  ко  мне.  Ћказалось,  что  это  важнейшее
безотлагательное /580/ дело заключалось в  том,  что он волновалсЯ,  что ему
безотлагательно,  сейчас  же  нужно  было  знать,  что  делаетсЯ в  Њоскве и
Џетербурге,  и  не в литературных кругах,  о которых раньше он исключительно
расспрашивал менЯ,  а  в  политическом мире,  в  надвигавшемсЯ революционном
движении...  € когда мне,  не чрезмерно обольщавшемусЯ всем, что происходило
тогда,  приходилось вносить некоторый скептицизм, он волновалсЯ и нападал на
менЯ с резкими, не сомневающимисЯ, не чеховскими репликами.
     - Љак вы можете говорить так! - кипЯтилсЯ он. - ђазве вы не видите, что
все сдвинулось сверху донизу! € общество, и рабочие!..
     € как-то все перевернулось в нем. Ћ том же Њеньшикове он говорил мне:
     - —итали вы, что написал этот мерзавец Њеньшиков?
     џ  ответил,  что Њеньшиков был и  есть Њеньшиков и что у менЯ не всегда
бывает охота и терпение читать его. Ђ он все волновалсЯ и повторЯл:
     - Ќет, вы прочитайте, что он в последнем номере пишет.
     ‘тал рассказывать мне  о  "Ќовом времени",  с  которым был  свЯзан и  о
котором раньше нередко упоминал.  Ћ  самом старике ‘уворине он редко говорил
и,  когда говорил,  косвенно защищал его.  Џомню,  он  мне рассказывал,  что
возмутительнаЯ статьЯ в "Ќовом времени" по поводу 1 марта,  требовавшаЯ чуть
ли не четвертованиЯ "злодеев",  была помещена в  газете без ведома ‘уворина,
написана €ловайским,  но  относительно "Ќового времени" он  не жалел красок.
ђассказывал, какие там дурные люди ведут дело, как там фабрикуетсЯ заведомаЯ
ложь,  как  подкупаютсЯ сотрудники,  как  во  времЯ дрейфусовского дела{580}
переделывались и  подделывались телеграммы,  получавшиесЯ из  Џарижа  от  их
собственного   корреспондента,    как   вставлЯлись   "не"   в   телеграммы,
выбрасывалось  нежелательное,  ставились  вопросительные  и  восклицательные
знаки  -  поЯвлЯлась в  газете совсем другаЯ телеграмма,  с  противоположным
смыслом.
     ‡доровье —ехова становилось - в значительной мере, думаю, из-за поездок
в Њоскву -  все хуже и хуже, и мне было  трогательно  и  волнующе  наблюдать
эту /581/ просыпающуюсЯ в —ехове веру в близкую новую жизнь, поднимавшеесЯ в
нем новое настроение.
     Њы вели частые и  долгие споры о  литературе,  но о  произведениЯх друг
друга говорили редко и как-то стыдливо.  ’олько раз - помню, шли мы куда-то,
- глЯдЯ в сторону, —ехов неожиданно сказал мне:
     - Џрочитал ваш  рассказ ("Ћ,  мама!").  “  вас  там  как на  виолончели
играют.
     ’ем более поразило менЯ,  когда —ехов, всегда сдержанный в разговорах о
своей литературной работе, неожиданно протЯнул мне рукопись:
     - ‚от, только что кончил... Њне хотелось бы, чтобы вы прочитали.
     џ прочитал.  ќто была "Ќевеста"{581},  где звучали новые длЯ —ехова, не
хмурые  ноты.  „лЯ  менЯ  стало  очевидно,  что  происходил перелом во  всем
настроении —ехова,  в  его  художественном восприЯтии жизни,  что начинаетсЯ
новый период его художественного творчества.
     Ћн не успел развернутьсЯ, этот период. —ехов скоро умер. /582/


        €.Ђ.ЌЋ‚€ЉЋ‚

        „‚… ‚‘’ђ…—€

     ‚стречалсЯ Я  с  Ђнтоном  Џавловичем —еховым всего  два  раза,  но  обе
встречи дали ощущение живого —ехова и,  более того,  помогли понЯть его  как
писателЯ,  хотЯ беседа велась совсем не о  литературе.  џ тогда лишь немного
начинал печататьсЯ, но в этом ему не призналсЯ, а сам —ехов, как большинство
настоЯщих писателей,  думаетсЯ,  рад был вести разговор не "писательский", а
простой -  житейский. џ никак не затрагивал вопроса и о его произведениЯх. џ
ехал тогда на голод в Ѓессарабию и по этому именно делу к нему и зашел.
     ‡аговорили,  конечно, и о любимой —еховым Њоскве. ЌесмотрЯ на Январь, в
џлте было тепло,  все ходили по-летнему, по каменным стенам вились маленькие
пушистые розы,  цвели и  какие-то  еще  розовые цветы с  плотными блестЯщими
лепестками;  все это было зимою несколько призрачно.  €  грусть по  морозной
Њоскве -  запрещенной -  была как нельзЯ более понЯтна.  ‚ кабинете,  совсем
небольшом,  очень  простом,  постепенно сгущались  синие  сумерки;  огни  не
зажигали. Ђнтон Џавлович говорил не спеша, раздумчиво, больше расспрашивал -
о Њоскве,  о студенческих наших делах,  немного всегда беспокойных.  Љстати,
когда передают речь —ехова, всегда пестрит частица "же", которую он будто бы
прибавлЯл  чуть   не   к   каждому  слову;   получаетсЯ  впечатление  сугубо
провинциального местного говора,  почти комического. Џравда, пишут это люди,
знавшие —ехова долго и  хорошо,  но  если  и  была  в  его  /583/ речи такаЯ
особенность (Я ее вовсе не ощутил),  то,  во всЯком случае, передающие слова
Ђ.Џ.  ею злоупотреблЯют.  Ћн говорил, как писал, короткими фразами, подумав,
несколько скупо и очень определенно;  так же скупы и выразительны были и его
жесты, едва намеченные и, одновременно, вполне законченные.
     џ не помню подробностей этого первого разговора, да и не в них дело, но
тогда же  Я  отчетливо почувствовал,  как  —ехов был пристально внимателен к
другому человеку -  совсем  длЯ  него  случайному.  €  это  не  был  интерес
специфически писательский,  а  именно человеческий.  Џожалуй,  в этом была и
доброта,  но  не  такаЯ теплаЯ и  конкретнаЯ,  какаЯ присуща была  ‚ладимиру
ѓалактионовичу Љороленко, которого увидел Я много позже. “ —ехова любовь эта
была как бы  несколько далекою:  не  данный сидЯщий перед ним человек сам по
себе,  а  он  же,  но  лишь как  один из  тех  живых существ,  что именуютсЯ
человеком.  “  —ехова,  несомненно,  присутствовала всегда  свойственнаЯ ему
органически дума о людЯх,  о человеке,  о жизни. € вот он сидел в сумерках и
говорил,   с  паузами,   подкашливаЯ,   спрашивал  что-нибудь,   и  так  это
воспринималось:  точно хочет проверить себЯ, прикинуть свое "издали" на этом
вблизи сидЯщем, приехавшем оттуда - из всегда молодой Њосквы.
     —ехов был человеком конкретностей и  писал живых людей,  может быть как
никто,  но  эти конкретности он  давал по-особому,  на  широком и  спокойном
горизонте своего раздумьЯ. ’ак иногда, на фоне заката, увидишь стебли полыни
или дикой рЯбинки,  они такие же,  как и те,  что у тебЯ под ногами, но и не
те,  ибо  конкретность их  дана с  гравюрною четкостью,  и  даны расстоЯние,
простор и грань горизонта,  и теплаЯ желтизна уходЯщего неба.  ќто сочетание
конкретности и  дали,  живого быта и  длительного раздумьЯ,  оно и  ЯвлЯетсЯ
основным в творческой манере —ехова.
     Љакого  же  рода  было  это  раздумье?   Ќесомненно,   оно  было  очень
разнообразного свойства:  и философского, и социального - тому имеетсЯ много
свидетельств.  ‚о вторую свою встречу с  —еховым Я  очень остро почувствовал
именно этот социальный интерес писателЯ,  и притом не отвлеченный, головной,
а /584/ напротив - живой, исполненный настоЯщего человеческого тепла.
     џ увидел —ехова на одной из выставок картин в Њоскве. Ћн был один, но Я
не подходил к нему, стеснЯЯсь напомнить о нашем случайном знакомстве, однако
он сам, взглЯнув и помедлив секунду, узнал менЯ.
     - „а,  хорошо написано, - сказал он о портрете какого-то генерала{584},
перед которым как раз Я стоЯл, - но кому это нужно, зачем?
     Џортрет привлекал общее внимание,  и  мастерство художника было налицо.
Ќо  —ехов  не  захотел  углубить  свою  мысль,  и  она  приобрела  всю  свою
значительность лишь в порЯдке противопоставлениЯ.
     - ‚ы это еще не видали?
     Ќе  рассеЯнно,  но очень быстро прошел он рЯд других полотен и  надолго
остановилсЯ затем перед одной небольшою картиной.
     - ‚от, - сказал он, - вот что Я вам хотел показать. ќто хорошо.
     џ не помню, чьЯ это была картина{584}, но передо мной встают и теперь -
фабричные задворки,  вечер,  лиловатаЯ мгла и  молодой рабочий с ребенком на
руках;  он держит его очень неловко и  очень бережно,  со скуповатою,  может
быть чуть-чуть стыдливою,  нежностью,  которую не хотел бы показать.  —ем-то
родственно этому сочетанию чувств было и само восприЯтие —ехова,  и молчание
его было длЯ менЯ выразительно полно:  сам он писал не потому лишь, что умел
отлично писать и хорошо знал человека,  но и потому, что он человека любил и
жалел, и думал, по-своему, об устроении его неустроенной жизни. /585/


        €.Ќ.Ђ‹њ’“‹‹…ђ

        Ћ —…•Ћ‚…

                              €з воспоминаний

     Љак-то Я  застал —ехова за чтением критической о нем статьи{585},  и он
встретил менЯ словами:
     - ‚от,  батенька, мы с вами и не знали, а Я, оказываетсЯ, уже в третьем
периоде.
     € затем,  сбросив привычным жестом пенсне и лукаво блеснув глазами,  он
комически развел руками и прибавил:
     - „а, то совсем не было периодов, а теперь вот три.
     Ќе  знаю,  на  сколько  периодов можно  делить  литературное творчество
—ехова,  но мое знакомство с ним совпадает,  несомненно,  с началом нового в
его  личной  жизни  Ялтинского  периода,  которому  суждено  было  оказатьсЯ
последним.
     ‚  конце  сентЯбрЯ 1898  года  Я,  спасаЯсь от  гнилой  северной осени,
приехал в  џлту,  которой раньше не  знал.  “  менЯ  было письмо к  местному
санитарному  врачу  д-ру  Џ.Џ.ђозанову,  а  у  него  Я  познакомилсЯ  с  его
двоюродным братом  ‘.џ.…лпатьевским.  Џоследний  тоже  незадолго перед  этим
переселилсЯ  окончательно  в  џлту,  строил  себе,  как  говорил  —ехов,  "с
аппетитом" дачу,  был  влюблен  в  южный  берег  Љрыма,  очень  красноречиво
доказывал необходимость и  мне  покинуть север и  сообщил,  что вот и  —ехов
приехал и  тоже  решил  перекочевать сюда.  Љак-то,  проходЯ со  мною  через
городской сад,  он  заметил на  одной из  скамеек —ехова,  подошел к  нему и
познакомил нас.  Ќа  следующий  день  подъехал  /586/  наш  общий  приЯтель,
известный московский земский врач €.€.Ћрлов,  и  как-то  так  вышло,  что мы
втроем стали  проводить значительную часть  днЯ  вместе.  —ехов  занимал две
небольшие комнатки на  даче Ѓушева по  Ќиколаевской улице.  Ћсень в  тот год
выдалась исключительнаЯ даже длЯ Љрыма.  —ехов был в  прекрасном настроении.
Ћн тогда еще имел довольно бодрый вид и выглЯдел,  пожалуй,  не старше своих
тридцати восьми  лет,  был  худ  и,  несмотрЯ на  то,  что  ходил  несколько
сгорбившись,  в  общем представлЯл стройную фигуру.  ’олько намечавшиесЯ уже
складки у  глаз и  углов рта,  порой утомленные глаза,  а  главное,  на  наш
врачебный глаз,  заметнаЯ одышка,  особенно при подъемах, обусловленнаЯ этой
одышкой  степеннаЯ,  медленнаЯ походка  и  предательский кашель  говорили  о
наличности  недуга.  ’щательно  избегал  говорить  о  последнем  только  сам
больной. Ѓыло два верных способа сделать неприЯтность —ехову и заставить его
съежитьсЯ:  это  -  коснутьсЯ  поподробнее  его  здоровьЯ  или  его  текущих
литературных работ.
     „октор Ћрлов, очень любивший Ђнтона Џавловича и очень беспокоившийсЯ за
него,  как-то,  когда мы сидели втроем и весело болтали,  шутливо предложил:
давайте-ка  все  друг друга послушаем "длЯ проверки".  —ехов мЯгко отвел его
предложение, сказав: "‹учше пройдемсЯ".
     Џриехал он  в  џлту как будто без определенных планов,  но  здесь скоро
принЯл решение перебратьсЯ на юг окончательно и  так как "по гостиницам жить
надоело",  то стал подыскивать участок.  Џо этому поводу у  него происходили
постоЯнные  совещаниЯ  с   €.Ђ.‘инани,   владельцем  книжного   магазина  на
набережной,  хорошо знакомым всЯкому бывавшему в џлте, так как его магазин с
лавочкой у  входа  служил  излюбленным местом  свиданий и  встреч  друзей  и
знакомых,   особенно  писателей.  Љ  —ехову  ‘инани,  вообще  человек  очень
доброжелательный,  питал необыкновенно нежные чувства и  любовно заботилсЯ о
всех его интересах, а так как џлту, южный берег, Ялтинцев и все про Ялтинцев
и  все текущие местные новости и  событиЯ он  знал,  как никто,  то  лучшего
советчика по  отысканию участка или  дачи  трудно было  найти.  Ћднажды Ђ.Џ.
таинственно повез  нас  с  доктором Ћрловым в  ‚ерхнюю Ђутку,  котораЯ /587/
тогда  еще  не  была  присоединена к  городу  џлте,  а  считалась  деревней,
остановилсЯ в  конце  ее,  загадочно  предложил нам  перелезть через  низкий
забор,  и  когда мы  очутились на  довольно неприглЯдном участке,  под самым
пыльным шоссе,  с запущенным виноградником, с двумЯ-тремЯ тощими деревьЯми и
старым  татарским  кладбищем  с   многочисленными  характерными  надгробными
мусульманскими памЯтниками по передней его границе,  он торжественно заЯвил,
что  этот  самый  участок  он  собираетсЯ  купить,  причем  при  оценке  его
рекомендовал обратить особенное внимание на два его достоинства:  во-первых,
на имеющийсЯ "библейский" колодец и,  во-вторых,  на чудесный далекий вид на
долину речки “чан-‘у  и  кусочек морЯ.  ’ак как владелец продавал участок из
уважениЯ к —ехову необыкновенно дешево,  за четыре тысЯчи,  да еще так,  что
три тысЯчи можно было платить когда угодно и  без процентов,  то  тут же  на
общем совещании решено было, что покупать стоит. ‚прочем, шоссе впоследствии
при ремонте было значительно поднЯто и  несколько отведено в  сторону,  а  к
дому —ехова устроен небольшой,  в  виде переулка,  спуск.  „енег свободных у
него в это времЯ еще не было, и он комбинировал всЯкие кредитные операции.
     ‚  середине октЯбрЯ умер отец Ђнтона Џавловича,  и известие об этом еще
более укрепило его в решении поскорее построитьсЯ и перевезти мать, которой,
как он полагал, будет теперь очень тоскливо оставатьсЯ в Њелихове. Џоследнее
предполагалось продать.  ‚ значительной мере под влиЯнием —ехова придЯ также
в  конце концов к заключению о необходимости покинуть окончательно север,  Я
снЯл  в  џлте  квартиру,  пустую,  только с  несколькими самыми необходимыми
предметами обстановки,  и  так как раньше года семьЯ моЯ не могла переехать,
то  —ехов  перебралсЯ ко  мне{587}.  Ћн  в  это  времЯ  очень много работал,
преимущественно по утрам. Њы много гулЯли, тщательно избегаЯ набережной, где
его одолевали курортные дамы,  "антоновки",  преследуЯ его по пЯтам;  стоило
ему  зайти  к  ‘инани,  как  немедленно лавка  заполнЯлась покупательницами,
которым неотложно требовались газеты, книги, папиросы и т.п. —ехов с мрачным
видом круто поворачивалсЯ и  устремлЯлсЯ через ближайшие улицы или городской
сад подальше от набережной. /588/
     Ѓывали и экстраординарные развлечениЯ.  Њестный караим-купец,  приЯтель
‘инани,  пригласил —ехова на  обед с  шашлыками и  с  классическими,  как он
говорил,  чебуреками.  Ѓыло  душно,  жарко,  масса приглашенных "на  —ехова"
родственников и  приЯтелей радушного хозЯина.  —ебуреки на бараньем жиру,  с
бараньей  начинкой с  непривычки показались ужасными,  разговор вертелсЯ все
времЯ  около  строительных вопросов и  подрЯдчиков.  —ехов  серьезно слушал,
почти ничего не ел и вставлЯл деловые замечаниЯ.  Љак только мы вышли, —ехов
завернул в  аптеку и  купил  свою  любимую касторку:  "Ќадо  будет сейчас же
принЯть". - "„а вы ж ничего не ели". - "Ђ запах, а разговоры?"
     ЌесмотрЯ на длинные разговоры,  совместную жизнь, темы о болезни мы все
еще не касались, или, вернее, касались, но односторонне: он не одобрЯл моего
кашлЯ, советовал серьезно полечитьсЯ и т.д.
     Љогда  Я  после  кратковременной отлучки длЯ  ликвидации своей службы в
Ќовоторжском земстве вернулсЯ в  џлту,  то  не застал его уже на моей пустой
квартире,  он переехал на дачу €ловайской, где и проживал до переезда к себе
в  Ђутку.  Ќо очень часто,  спасаЯсь от посетителей,  мешавших работать,  он
приходил ко мне рано утром и оставалсЯ до обеда.
     ѓенеральша €ловайскаЯ,  у  которой он в  это времЯ жил,  хорошо к  нему
относилась,  хотЯ искренне скорбела о  том,  что он не признает гомеопатии и
губит свое здоровье, не соглашаЯсь принимать ее целительных пилюль. Ћна даже
очень серьезно принЯлась за  устройство его судьбы,  подыскав длЯ него очень
подходЯщую пару  в  лице  молоденькой дочери местного протоиереЯ,  часто  ее
навещавшей.  ’аинственно  обращала  мое  внимание  на  некоторые  как  будто
благоприЯтные в  этом смысле признаки и  особенно радовалась,  когда —ехов с
поповной поехал раз прокатитьсЯ в  Ћреанду.  € всерьез была огорчена,  когда
все ее тонкие планы кончились ничем{588}.
     —ехов считал себЯ очень практическим человеком (и в  известной степени,
может быть,  это и было верно),  и так как Я в это времЯ устраивал квартиру,
то он принимал в этом живейшее участие.  Џришел в ужас, увидев на дверЯх мою
визитную карточку. /589/
     - ќто же невозможно,  серьезные доктора должны иметь серьезную дощечку;
и нельзЯ медную. Ќужно в Њоскве заказать черную чугунную с литыми буквами.
     €  действительно,  через  брата,  кажетсЯ,  выписал такую длЯ  менЯ  из
Њосквы.  “верЯл менЯ,  что без него Я  и  занавесок настоЯщих никак не смогу
купить.  Ќастаивал,  что  надо  мне  непременно записатьсЯ в  члены Ћбщества
взаимного кредита и расплачиватьсЯ чеками,  и когда Я,  смеЯсь, говорил ему,
что запишусь,  когда разбогатею,  а пока нечего туда вносить, то он серьезно
ответил,  что это наша русскаЯ некультурность, что на ‡ападе никто денег при
себе не держит.
     ‚ начале 1899 года он вел переговоры с Њарксом, очень волновалсЯ, когда
они  затЯгивались,  в  то  времЯ был  искренне убежден,  что совершает очень
выгодную длЯ себЯ сделку.  ’ак как по договору Њаркс обЯзывалсЯ через каждые
5 лет повышать на 200 руб. плату за печатный лист, то —ехов все высчитывал и
жалел бедного Њаркса:  "—то же с ним будет,  если вдруг до восьмидесЯти пЯти
лет проживу?"{589}
     „лЯ  —ехова  составлЯло величайшее удовольствие помогать другим,  и  он
постоЯнно длЯ кого-нибудь что-нибудь устраивал.  Ћн  рекомендовал учителей в
гимназии,  хлопотал перед  архиереем о  месте длЯ  свЯщенника и,  уже  тЯжко
больной, искал через друзей протекции длЯ московского дьЯкона{589}, которому
нужно  было  сына-студента  перевести из  ћрьева  в  Њоскву.  Џодыскивал длЯ
знакомых  и  приЯтелей-москвичей  комнаты  и  квартиры,  выписывал  длЯ  них
каталоги  растений,   помогал  начинающим  писателЯм  завЯзать  отношениЯ  с
редакциЯми,  хлопотал о постановке чужих пьес,  вечно устраивал каких-нибудь
больных учительниц или земских служащих.  €  уезжаЯ в Њоскву,  он каждый раз
спрашивал,  не надо ли чего привезти,  прислать, особенно из Њосквы, где, по
его мнению,  только и можно было достать все настоЯщее и хорошее и откуда он
сам выписывал длЯ себЯ и писчую бумагу,  и конверты,  и колбасу, и резиновые
калоши,  и  многое другое,  что  можно  было  получить в  любом  магазине на
набережной и  получениЯ чего  из  Њосквы  он  иногда дожидалсЯ неделЯми.  Ќо
переубедить его в этом было невозможно. Љогда нас несколько человек задумало
создать санаторию длЯ нуждающихсЯ,  то  —ехов,  к  которому мы обратились за
содействием,   /590/   очень  горЯчо  отозвалсЯ,   объЯвил  у   себЯ   прием
пожертвований и  много  времени  терЯл  на  жертвователей,  в  большом числе
пользовавшихсЯ случаем за небольшой взнос получить чеховский автограф в виде
квитанции.  ђасчетливо тративший на себЯ,  он много раздавал,  тайно помогал
отдельным учащимсЯ.
     Љогда —ехов приступил к постройке дачи, он очень подробно и внимательно
разрабатывал с  архитектором и  приехавшей сестрой,  Њарией Џавловной,  план
дома.  Џредполагалось три жильца -  он сам,  мать и  в  летнее времЯ сестра,
служившаЯ тогда преподавательницей в  одной из  московских женских гимназий.
’ребовалось,  чтобы комнаты были по  возможности изолированы.  Ћттого дом  и
имел  несколько  странное  расположение:   прЯмо  от  входа  кабинет  Ђнтона
Џавловича,  столько раз  описанный,  и  отделеннаЯ от  него незастекленной с
резьбой дверью небольшаЯ,  очень  светлаЯ спальнЯ.  ‚  другом конце коридора
дверь в комнату матери,  и в башенке наверху - комната Њарии Џавловны. ‚низу
столоваЯ и  комната длЯ гостей.  —ехов перебралсЯ на свой участок задолго до
того,  как был готов дом,  и жил в комнате при будущей кухне, помещавшейсЯ в
отдельном небольшом флигеле{590}.  Ћн очень много занималсЯ будущим садом. “
него было большое стремление к своему углу, к покупке всЯких участков, дач и
т.д.  ‚скоре после ауткинской дачи он  приобрел участок в  Ључук-Љое,  около
Љикинеиза,  верстах в  25 от џлты,  совершенно ему не нужный и никчемный,  к
которому вел очень крутой спуск от шоссе с  еще более крутым спуском от него
к морскому берегу.
     Љупил потому,  что "там чудный вид,  и все есть:  и маленький домик,  и
табачный сарай,  и  дроги,  и  нужно только будет из  Њосквы выписать ложки,
вилки,  самовар. Џочта рЯдом, Я уверен, что и матери понравитсЯ". - "Ќо ведь
туда добратьсЯ нельзЯ".  -  "ќто ничего,  можно будет купить ослика, чудесно
будет,  или еще и лошадь".  Ђ через год он еще купил участок в ѓурзуфе{590},
потому что на самом берегу, "свой кусочек берега, и можно будет рыбу ловить,
чудесно!"  €  на обоих участках,  Я думаю,  он был счетом не более двух-трех
раз.  Љогда  после продажи сочинений Њарксу получались свободные деньги,  он
собиралсЯ и в Њоскве домик купить,  "где-нибудь на окраине,  но непременно с
садом", /591/ и где-нибудь дачу под Њосквой, непременно около речки. € когда
Я  ему  говорил,  что он  тоже свой крыжовник любит{591},  то  он  смеЯлсЯ и
говорил:  "‡десь  же  крыжовника нет,  а  миндаль,  грецкий  орех".  Ќо  его
привлекал,  конечно,  не крыжовник,  а именно свой угол, сад. Ћн очень любил
растениЯ и  цветы и  понимал толк в  них и  в  уходе за ними.  € чудный сад,
вполне разросшийсЯ уже  только после его  смерти,  целиком дело его  рук.  џ
думаю,  что  лучшими часами в  его  жизни были те,  когда он  в  хорошие дни
возилсЯ в  саду,  окруженный не отступавшими от него собачками,  преемниками
славных  мелиховских такс  Ѓрома  €саевича  и  •ины  Њарковны,  и  танцующим
прирученным журавлем.  ‡анималсЯ любимым делом, и никто не мешал думать, как
на севере помогала думать удочка.  —ехов любил животных.  Љогда Я увидел,  с
какой заботливостью он  ухаживал за  раненым Љаштаном,  как внимательно,  по
всем правилам хирургического искусства, перевЯзывал его разодранную лапу и с
какими при этом ласковыми словами к  нему обращалсЯ,  Я понЯл,  почему такой
удивительной вышла у  него "Љаштанка".  €  когда он,  поведЯ серьезную войну
против мышей, брал из мышеловки осторожно за хвост попавшуюсЯ мышь и спускал
ее через низкий забор на кладбищенский участок, то Я уверен, что мышь только
посмеивалась и, наверное, в ближайшую же ночь перебиралась обратно на дачу к
своему врагу.
     Ћсенью 1899 года дача была совсем готова,  и  —ехов перебралсЯ в  дом с
его уютно устроенным кабинетом,  —ехов был необыкновенно аккуратен, и у него
всегда царил образцовый порЯдок. ‚се раз навсегда на определенном месте, все
годы  и  в  том  же  порЯдке  на  письменном  столе  стоЯли  и  оригинальные
подсвечники,  и чернильницы, и слоны, и "‚сЯ Њосква" ‘уворина, и коробочка с
мЯтными лепешками,  и  всЯкие другие мелочи.  ќтот застывший порЯдок в очень
приЯтной и уютной комнате с специально написанным длЯ камина этюдом ‹евитана
и  с  другой картиной этого  художника{591} в  глубокой нише  за  письменным
столом шел даже в ущерб уюту, вносЯ некоторый холодок.
     џ  никогда не  видел у  него кабинет неубранным или  разбросанные части
туалета в спальне,  и сам он был всегда просто, но аккуратно одет, ни утром,
ни  поздно  /592/  вечером  Я  никогда  не  заставал его  по-домашнему,  без
воротничка,  галстука.  Љто  читал его письма к  жене,  в  которых так много
пишетсЯ про мытье головы,  перемену бельЯ,  чистку платьЯ, обуви и т.д., тот
может  получить совершенно ложное  представление о  —ехове  как  о  каком-то
замухрышке,  приводимом в  благопристойный вид.  Ќо  это было бы  совершенно
неверным представлением.  ‚  этом сыне мелкого торговца,  выросшем в  нужде,
было много природного аристократизма не только душевного,  но и внешнего,  и
от всей его фигуры веЯло благородством и изЯществом.
     ‚ремЯ с  весны 1899  года  до  начала 1901  года было,  пожалуй,  самым
приЯтным  и  радостным  за  весь  Ялтинский  период  его  жизни.  Џереезд  и
устройство в  новой,  по  собственному вкусу выстроенной даче,  плодотворнаЯ
творческаЯ работа, постановка "—айки" и "„Яди ‚ани" в •удожественном театре,
приезд этого театра с двумЯ его пьесами в џлту специально длЯ него, избрание
его в академики,  которое он принЯл с нескрываемой радостью, между прочим, и
потому,  что им  официально как бы  признавалось значение русского писателЯ,
наконец  личные  радостные  переживаниЯ -  все  это  заметно  поднимало  его
настроение и мирило с "теплой ‘ибирью".
     Ќо  ни  тогда,  ни  после  этот  мнивший себЯ  очень практичным человек
все-таки так,  как ему хотелось, устроитьсЯ не мог. Џомимо здоровьЯ и всЯких
личных   причин,   мешали   и   некоторые  особенности  Ялтинской  жизни   и
исключительнаЯ деликатность.
     Љонец  90-х  и  начало 900-х  годов  были  как  раз  началом расцвета и
быстрого роста южного берега как  всероссийского курорта.  џлта  становилась
местом, куда съезжались не только длЯ лечениЯ, но и длЯ отдыха весной, летом
и   осенью  не  только  богатаЯ  буржуазиЯ,   но  и   представители  русской
интеллигенции.  Ћт этого много выигрывали Љрым и крымчаки, но от этого очень
терпел —ехов.  ‘амо  собою  разумеетсЯ,  что  —ехова считали долгом посетить
съезжавшиесЯ писатели  и  вообще  люди,  имевшие  отношение  к  литературе и
журналистике.  € так как они отдыхали и делать им было нечего,  то приходили
часто и сидели подолгу.  ‘реди них были люди,  —ехову приЯтные и близкие,  с
которыми ему  было  хорошо  и  которых он  сам  звал,  а  были  и  чуждые  и
несимпатичные, от которых отделатьсЯ он все-таки не мог. /593/
     ђаз  поздно  ночью  раздаетсЯ  телефонный  звонок.   ѓолос  —ехова.   џ
встревожилсЯ.
     - —то случилось?
     - Џлохо, батенька, опЯть касторку только что пришлось принЯть.
     - Ђ что?
     - „а ведь NN же опЯть весь день просидел.
     „ело касалось молодого писателЯ, жившего вне џлты, но часто навещавшего
Ђнтона Џавловича{593}.  ќтою же  писателЯ Я  застал,  заехав как-то случайно
днем.  Ћн оживленно что-то рассказывал,  а  —ехов сидел за письменным столом
мрачнее тучи, с закрытыми глазами, без пенсне.
     - Ђнтон Џавлович, а можно спросить, длинную вы теперь вещь пишете?
     - ‹иста два.
     - ‚от и мой рассказ тоже, должно быть, листа в два с половиной будет.
     Ћдев пенсне, —ехов вдруг обращаетсЯ ко мне:
     - Ђ знаете,  доктор,  здешнЯЯ касторка куда хуже келлеровской, сравнить
нельзЯ.
     Љогда  через  несколько минут  позвали к  обеду,  он  любезно предложил
посетителю спуститьсЯ вниз,  пообедать с  матерью и передать,  что он сейчас
есть не хочет,  а,  может быть, будет позже. Љогда гость ушел, он забегал по
кабинету и полушутЯ, полусерьезно сказал:
     - ‚от вам и усиленное питание... € пообедать не имею возможности.
     Љто к нему только не ходил,  и по каким только делам!  ”ельдшер, долгое
времЯ  присылавший ему  длЯ  прочтениЯ плоды  своей  безграмотной музы{593},
приез