похолодеть   от    предчувствиЯ   чего-то   страшного,
неизбежного...  Ќо ему все-таки надо идти на службу,  он прощаетсЯ и выходит
на улицу...  € вот здесь,  на улице,  его вдруг охватывает такаЯ безысходнаЯ
тоска, что он с трудом волочит ноги, точно ноги стали не его, а чужие... „а,
он  знает,  что  его жена скоро умрет,  и  знает,  что доктора тут ничего не
могут,  и все-таки идет в гимназию... € в то же времЯ думает про себЯ: зачем
вообще всЯкие гимназии и педагогиЯ, и столько тЯгостных хлопот - все одно, в
конце концов,  смерть?..  Ћн проходит мимо памЯтника Џушкину и опЯть думает:
"„лЯ чего теперь Џушкин, и сладкие стихи, и громкаЯ слава, и все?.."
     ђазумеетсЯ,  это была случайнаЯ импровизациЯ за  стаканом доброго вина;
но,   в  устах  —ехова,  она  произвела  на  менЯ  тогда  странное,  щемЯщее
впечатление,  точно  рассказ  пушкинского  Њоцарта  о  загадочном  поЯвлении
"черного человека"... Џомните, у Џушкина:

                Њне день и ночь покоЯ не дает
                Њой черный человек. ‡а мною всюду,
                Љак тень, он гонитсЯ. ‚от и теперь,
                Њне кажетсЯ, он с нами сам-третей
                ‘идит...{5}

     —ехову этот "черный" гость тоже не давал покоЯ, и от времени до времени
его призрак поЯвлЯетсЯ то в образе \51\ "—ерного монаха",  то в трогательном
силуэте бедной "Љати Љлимовой" ("’иф"); его зловещее дыхание уже чувствуетсЯ
в жалобных стонах "‘крипки ђотшильда", в "‘кучной истории" и "Џопрыгунье"...
     Џрипоминаю еще  небольшой  пересказ,  начало  какого-то  романа,  тоже,
кажетсЯ,  не попавшего на бумагу.  ‡десь отпечатлелась та же меланхолическаЯ
светотень смерти  и  жизни...  ќто  было  описание похорон,  происходЯщих на
кладбище,  расположенном вблизи  железнодорожной станции...  Љого  хоронили,
теперь не  помню;  остались в  памЯти лишь подробности обстановки...  "что в
воздухе чуЯлась весна,  что на соседней с вырытой могилой решетке бестолково
чирикали  воробьи,  и  печальное  погребальное  пение,  относимое  ветром  в
сторону,  звучало  почему-то  совсем  не  печально...  ‘тоЯщаЯ  впереди всех
красиваЯ  полнаЯ  дама  поминутно  сморкалась  в   платок,   но   по   всему
чувствовалось, что печаль ее не искренна и что она больше вслушиваетсЯ в шум
жизни,  доносившийсЯ со станции, чем в слова свЯщенника и возгласы певчих...
—асть  вагонов  переводили на  другой  путь,  и  хриплые окрики  кондукторов
перемешивались с  глухим  цоканьем буферов и  сердитым фырканьем паровоза...
€з-за  низенькой ограды кладбища видна была  часть станционной платформы;  и
видно  было,  как  по  платформе  прогуливалсЯ тоненький  офицер  в  военной
тужурке,  с  хлыстиком в  руке;  какаЯ-то беременнаЯ баба в  желтом головном
платке тащила корзину с  бельем,  а  на  бабу  лаЯла белаЯ лохматаЯ собачка,
должно быть, собачка начальника станции".
     „альше не помню...
     ‡ато  отчетливо  помню  остов  другого  рассказа,   хотЯ  заглавие  его
пропустил мимо ушей, кажетсЯ, он должен был назватьсЯ "‚ грозу":
     "Џроселочной дорогой,  по ржаному полю,  идут трое:  захудалый мещанин,
портной по ремеслу,  и два монаха.  Ћдин монах толстый, плешивый, болтливый,
нечто  вроде  пушкинского "‚арлаама";  другой длинный,  молчаливый,  похожий
обликом на изображение угрюмых монахов на воротах лавры...  ‚се трое сошлись
случайно,  подгонЯемые  надвигающейсЯ позади  них  большой  грозовой  тучей.
Ћднако же зловещаЯ туча догонЯет их,  кругом темнеет,  как ночью,  и  совсем
близко от них разражаетсЯ оглушительный удар грома. Ќа счастье, около дороги
попадаетсЯ старый  развесистый дуб,  и  они  в  смЯтении  спасаютсЯ под  его
прикрытие...  Њежду тем гроза,  сопровождаемаЯ вихрем и ливнем, обращаетсЯ в
настоЯщее светопреставление.  Ѓольше \52\ всех боитсЯ грозы толстый монах и,
под  внушением своего  спутника,  -  мрачного монаха,  сбивчиво прорицающего
что-то из Ђпокалипсиса,  начинает вдруг каЯтьсЯ в  грехах,  причем вдаетсЯ в
совершенно лишние  подробности любострастного характера.  Њещанин плачет  и,
после одного особенно сильного удара грома, тоже выбалтывает всЯкую дрЯнь...
Ќо вот гроза проходит,  горизонт проЯснЯетсЯ и  виднеющийсЯ вдали,  на горе,
купол городского собора загораетсЯ солнцем.  Њонахи и  портной отрЯхиваютсЯ,
осматриваютсЯ,  и всем троим делаетсЯ стыдно. ’олстый монах пытаетсЯ свалить
происшедшее с ним на бесовское наваждение,  но неудачно... Њолча доходЯт они
до города и молча расходЯтсЯ затем в разные стороны".
     Љак  жаль,  что этот рассказ не  был написан —еховым!..  …сли вспомнить
удивительное описание грозы в чеховской "‘тепи", можно наверное сказать, что
получилсЯ  бы  один  из  тех  заразительно  жизненных,   классически  сжатых
рассказов,  какие умел писать только —ехов, - художественный перл, вроде его
"‚едьмы" и "‘вирели"...  Ђ юмор —ехова - смелый, сочный, жизнерадостный, как
бы  Ярко он  вспыхнул здесь,  хотЯ бы  в  той же покаЯнной исповеди блудного
монаха!..
     ‚  этот  первый  писательский  период  источник  чеховского  юмора  бил
особенно сильной струей, и его брильЯнтовые брызги сверкали в изобилии всюду
- в рассказах, письмах, в устных беседах и случайных замечаниЯх.
     Џьес —ехов тогда еще не писал,  и одноактнаЯ шутка "‘ила гипнотизма", о
которой он  вскользь упоминает в  одном из  писем ко  мне,  так  и  осталась
неиспользованной...  ќто была чуть ли не единственнаЯ из тогдашних чеховских
импровизаций  в  драматической  форме,  из  коей,  впрочем,  в  моей  памЯти
сохранилась лишь часть "сценариЯ"...
     ЉакаЯ-то  черноглазаЯ вдовушка вскружила головы двум своим поклонникам:
толстому майору  с  превосходнейшими майорскими усами  и  юному,  совершенно
безусому,  аптекарскому помощнику. Ћба соперника, - и военный, и штатский, -
от нее без ума и готовы на всЯкие глупости ради ее жгучих очей,  обладающих,
по их уверению,  какой-то особенной демонической силой.  Џроисходит забавнаЯ
любовнаЯ сцена между соблазнительной вдовушкой и  толстым майором,  который,
пыхтЯ,  опускаетсЯ перед вдовушкой на колени,  предлагает ей руку и сердце и
клЯнетсЯ,  что  из  любви к  ней  пойдет на  самые ужасные жертвы.  †естокаЯ
вдовушка объЯвлЯет влюбленному майору,  что  она ничего не  имеет против его
предложениЯ  и  что  \53\  единственное препЯтствие  к  брачному  поцелую...
щетинистые майорские усы.  €,  желаЯ испытать демоническую силу  своих очей,
вдовушка гипнотизирует майора и  гипнотизирует настолько удачно,  что  майор
молча поворачиваетсЯ к  двери и  направлЯетсЯ непосредственно из  гостиной в
первую попавшуюсЯ цирюльню.  ‡атем происходит какаЯ-то водевильнаЯ путаница,
подробности которой улетучились из  моей  головы,  но  в  результате которой
получаетсЯ  полнаЯ  победа  безусого  фармацевта.  (ЉажетсЯ,  предприимчивый
жених,  пользуЯсь отсутствием соперника,  подсыпает вдовушке  в  чашку  кофе
любовный порошок собственного изобретениЯ.) € вот, в тот самый момент, когда
вдовушка падает в объЯтиЯ аптекарЯ,  в дверЯх поЯвлЯетсЯ загипнотизированный
майор и,  притом в  самом смешном и глупом положении:  он только что сбросил
свои  великолепные усы...  ђазумеетсЯ,  при  виде коварства вдовушки,  "сила
гипнотизма" моментально кончаетсЯ, а вместе с тем кончаетсЯ и водевиль.
     Џомню, над последней сценой, то есть поЯвлением майора без усов, мы оба
очень  смеЯлись.  Џо-видимому,  "‘иле  гипнотизма"  суждено  было  сделатьсЯ
уморительнейшим и  популЯрнейшим из  русских фарсов,  и  Я  тогда же  взЯл с
—ехова слово, что он приметсЯ за эту вещь, не откладываЯ в долгий Ящик.
     "—то же, Ђнтуан, "‘ила гипнотизма"?" - запрашиваю его вскоре в одном из
писем...
     "‘илу  гипнотизма" напишу летом -  теперь не  хочетсЯ!"{6}  -  беспечно
откликаетсЯ Ђнтуан из своего московского затишьЯ.
     Ќо  прошло лето,  наступила зима,  затем  пробежало много лет,  и  иные
меланхолические мотивы заслонили беспардонно веселую шутку молодости{7}.
     Ѓеседа  с  —еховым  была  длЯ  менЯ  величайшим  наслаждением.  ‚опросы
искусства и  литературы,  мимоходные мнениЯ о разных лицах,  самые заурЯдные
будничные мелочи -  все получало в его устах свежую оригинальную окраску, ту
неуловимую прелесть жизни и  юмора,  котораЯ почти непередаваема на  бумаге.
Ќаконец много  говорено было  с  глазу на  глаз  такого задушевно интимного,
товарищески откровенного, длЯ чего пока не пришло еще срока.
     €звестное замечание —ехова,  что "у русского человека настоЯщаЯ беседа,
по душе, всегда приходитсЯ после полуночи", - имело самое широкое применение
в наших тогдашних беседах, и так как обстановкой их ЯвлЯлсЯ, по обыкновению,
ресторан, то нет ничего удивительного, что, \54\ по окончании собеседованиЯ,
каждый из нас думал о постели, а не о посмертной славе и мемуарах.
     •отЯ Џ.Ђ.‘ергеенко в  своих воспоминаниЯх о  —ехове находит в нем черты
"гетевской   организации"{8},    но,   конечно,   Ђнтон   —ехов   по   своей
хохлацко-казацкой натуре был очень далек от педантичности ‚ольфганга ѓете; а
Я отнюдь не обладал граммофонной способностью €оганна ќккермана...{9} ‚ моих
черновых бумагах за 1887 г. отыскалось всего две строки на этот счет:
     "8-15 декабрЯ.  -  ЏознакомилсЯ с Ђнтоном —еховым. €мпровизациЯ —ехова.
"‘ила гипнотизма" —ехова и т.д.".
     "‘ила гипнотизма" —ехова" -  не правда ли, как символично звучит сейчас
эта фраза в  применении к притЯгательной личности Ђнтона —ехова?  "‘ила" эта
пережила самого —ехова и  распространЯет до сих пор свое мистическое влиЯние
в  письмах —ехова и  воспоминаниЯх о нем -  то как посмертный упрек,  то как
чуткий совет, тоном остроумной шутки или сердечного замечаниЯ...
     ‘просите об этом всех, кто знал более или менее близко —ехова.
     Ќаверное, все подтвердЯт то же самое.


        II. ЊЋ‘Љ‚Ђ € Џ…’…ђЃ“ђѓ

     Ћсенью следующего года  мне  случилось быть в  Њоскве,  и,  разумеетсЯ,
первый визит мой был на Људринскую-‘адовую,  где тогда проживал Ђ.Џ.—ехов со
своими родителЯми, сестрой и тремЯ братьЯми (€ваном, Њихаилом и Ќиколаем). ‚
родной семье редко чувствуешь себЯ так  душевно легко,  тепло и  уютно,  как
чувствовал Я себЯ в радушной семье —ехова...  в "Њилой —ехии",  по выражению
Ђ.Ќ.Џлещеева.
     Ќадо сказать,  что очутилсЯ Я  в Њоскве довольно неожиданно,  вызванный
телеграммой ”.Ђ.Љорша,  ставившего в  своем  театре  мою  трехактную комедию
"„ачный муж"...  Ѓлагодарно вспоминаю,  что в  моем воспалительном авторском
состоЯнии  "ЊилаЯ   —ехиЯ"   сыграла  благодетельнейшую  роль   согревающего
компресса.  „а это ли одно?  „орогой Ђнт.Џавл. принимал в моем "„ачном муже"
самое  живое  товарищеское  участие:   перечитывал  пьесу  -   в   рукописи,
присутствовал с семьею в ложе на первом представлении,  сделал мне несколько
крайне ценных указаний...  Њежду прочим, он советовал совсем откинуть третий
акт,  напичканный,  по его выражению,  "дешевой \55\ моралью",  и  заключить
пьесу стоном дачного мужа, как доминирующим аккордом.
     Љак  сейчас  помню  поздний  осенний  вечер  на  Људринской-‘адовой,  в
знакомом  деревЯнном  флигеле.  џ  сижу  на  диване  в  кабинете  —ехова,  а
неподалеку от менЯ,  согнувшись над письменным столом, сидит сам —ехов и при
свете лампы что-то дописывает... ‘верху, из второго этажа, доносЯтсЯ нежные,
меланхолические звуки  шопеновского ноктюрна.  ќто  брат  Ђнтона  -  Ќиколай
Џавлович,  художник,  фантазирует на  роЯли.  (—ехов  очень  любил  музыку и
особенно любил обдумывать свои работы под ласкающую музыкальную мелодию.)
     „описав страничку, —ехов кладет перо и оборачиваетсЯ ко мне:
     - ќто  утро,  †ан,  Я  думал о  вас...  все думал,  отчего вы  так мало
сравнительно пишете! €, знаете, отчего это?
     Ћн  встал  и,  подойдЯ  ко  мне,  тоном  трогательной отеческой  журьбы
продолжал:
     - ‚се оттого,  что вы  до  чертиков субъективны!  ’ак,  †ан,  нельзЯ...
ЌельзЯ выворачивать только пережитое -  этак ведь никаких нервов не хватит!!
Џисателю   надо   непременно  в   себе   выработать  зоркого,   неугомонного
наблюдателЯ...  Ќастолько,  понимаете,  выработать,  чтоб это  вошло прЯмо в
привычку... сделалось как бы второй натурой!..
     џ заметил —ехову, что в тридцать лет не так-то легко себЯ переделать, и
что  он,  как  врач  по  профессии,  находитсЯ  в  этом  отношении  в  более
благоприЯтных условиЯх.
     - Ќу,  этого не скажите,  -  проговорил —ехов, задумчиво пощипываЯ свою
бородку.  -  Њне  медицина,  напротив,  скорей  мешает  предаватьсЯ вольному
искусству,  мешает,  понимаете, в смысле непосредственности впечатлениЯ! Љак
бы это вам объЯснить потолковее?..
     —ехов принЯлсЯ ходить взад и  вперед по комнате -  обычнаЯ его повадка,
когда он  хотел что-нибудь рассказать или  доказать,  -  потом остановилсЯ у
окна и заглЯнул на освещенный луной дворик.
     - ‚от, например, простой человек смотрит на луну и умилЯетсЯ, как перед
чем-то страшно таинственным и  непостижимым.  Ќу,  а астроном смотрит на нее
совсем иными глазами... у него уже нет и не может быть этих дорогих иллюзий!
€ у менЯ,  как медика,  их тоже мало...  и, конечно, жаль - это как-то сушит
жизнь...
     Њы помолчали.  Њысль —ехова неожиданно перескакивает в  другую сторону,
и, отвернувшись от окна, он смотрит на менЯ смеющимисЯ глазами: \56\
     - ‡наете что,  †ан: напишемте-ка вместе развеселую комедию?.. Џраво же,
это идеЯ!
     Ћткровенно  сказать,   идеЯ  эта  пришлась  мне  очень  по  сердцу,   и
осуществление ее было,  по-видимому,  в пределах возможности. Ќо препЯтствие
заключалось в  том,  что —ехов был коренной московский обыватель,  а  Я  жил
постоЯнно в Џетербурге и бывал в Њоскве изредка, наездами. ’ак идеЯ эта и не
осуществилась,  хотЯ  —ехов  не  однажды возвращалсЯ к  ней  во  времЯ наших
свиданий.  Ќо как раз, когда он стал соблазнЯть менЯ, "какую уйму деньжищ мы
могли  бы  заработать таким гонкуровским способом"{10},  нас  позвали наверх
ужинать.
     ’ам  уже  семьЯ —ехова была  в  полном сборе,  с  отцом —ехова,  Џавлом
…горовичем,  во главе; был еще кое-кто из молодых, товарищей €вана и Њихаила
—еховых...  Њногим  московским  питомцам  "ќрмитажа"  и  ’естова,  вероЯтно,
покажетсЯ ересью,  если Я  отмечу здесь,  что нигде и  никогда так вкусно не
едал и  не  пивал,  как за  столом у  —еховых,  по крайней мере так весело и
аппетитно. „остаточно Я пожил на свете, но, повторЯю, в редком доме встречал
такое   трогательное  радушие,   такую  счастливую  атмосферу  душевности  и
непринужденности!..   Њать  —ехова,   дорогаЯ  …вгениЯ  џковлевна,   и   его
молоденькаЯ сестра,  ЊариЯ Џавловна,  были решительно добрыми гениЯми Ђнтона
Џавловича,  и  нежно заботливому уходу,  которым он  был неизменно окружен в
свою недолгую жизнь, наверное, позавидовал бы не один современный муж...
     Џосле ужина Ќиколай Џавлович опЯть играл на  роЯли;  потом что-то  пели
хором,  чему-то оглушительно громко смеЯлись -  и,  в заключение,  молодежь,
возбужденнаЯ чудною  лунною  ночью,  потащила  менЯ,  как  приезжего  гостЯ,
шататьсЯ по  стогнам первопрестольной.  Ђнтона —ехова тоже  очень соблазнЯла
прогулка,  но у него на плечах была какаЯ-то срочнаЯ работа... и он осталсЯ.
“ходЯ,  Я  видел,  как он  уселсЯ за письменный стол,  как-то по-стариковски
сгорбившись, и снова взЯлсЯ за перо.
     „а,  не  мало  тЯжести лежало  тогда  на  плечах бедного Ђнтона!  Њожно
сказать,  весь дом —еховых в  то времЯ держалсЯ на одном Ђнтоне.  € нужду же
пережил он  в  начале  своей  писательской деЯтельности -  боже  упаси!  Њне
пришлось случайно пробежать одно из писем —ехова к  „.‚.ѓригоровичу,  где он
описывает свои первые писательские мытарства, - даже жутко становитсЯ, когда
вспомнишь, на чью долю выпало столько горьких мук!!
     ’ем  более  чести  Џетербургу,  что  он  первый "открыл" \57\  —ехова и
поддержал его морально и материально.  Њосква (то есть в сущности московскаЯ
интеллигенциЯ) очень  много  шумела на  его  похоронах и  много  перепортила
могильных  цветников  в  Ќоводевичьем  монастыре;  но  чествовать  писателЯ,
достаточно уже прославленного в столице и за границей, не такаЯ, признатьсЯ,
громкаЯ заслуга.  —есть открытиЯ все  же  остаетсЯ за  Џетербургом.  Њоскве,
таким  образом,  принадлежит честь  "зарытиЯ таланта" -  траурнаЯ церемониЯ,
нередко  практикуемаЯ московскими  узкопартийными кружками  даже  при  жизни
писателЯ!..
     Љстати сказать, менЯ немало озадачивала одна черта у —ехова: отчего он,
коренной житель Њосквы,  так  мало использовал эту  коренную Њоскву в  своих
произведениЯх -  эту удивительную Њоскву,  так мало менЯющуюсЯ, когда все на
свете менЯетсЯ,  все еще Яркую, когда все тускнеет и подкрашиваетсЯ под один
однообразный серый цвет,  кипЯщую юмором и анекдотами чуть не на каждом шагу
в своих неведомых переулках и тупиках, в торговых рЯдах и трактирах!..
     ’еперь, вглЯдываЯсь вдумчивее в обстоЯтельства московской жизни —ехова,
вижу Ясно, что, именно живЯ в Њоскве, ему меньше всего времени было думать о
Њоскве:  приходилось исключительно думать о хлебе насущном и писать, писать,
писать...  ‘амое главное место занимал в  этот "оседлый" московский период в
его  обиходе -  письменный стол,  тогда как в  Џетербурге,  куда он  наезжал
изредка и где временно отдыхал от всЯких работ и забот, заглавную роль играл
пиршественный стол -  понимаЯ, разумеетсЯ, это слово в широком символическом
смысле.  Ћттого,  в  большинстве своих  писем,  он  всегда с  такой теплотой
вспоминает  свои  петербургские дни,  своих  петербургских друзей  и  разные
петербургские мелочи.
     Ќо  вопрос о  том,  какой из  городов он  больше любил -  Џетербург или
Њоскву,  - по отношению к —ехову до некоторой степени праздный вопрос. —ехов
больших городов "вообще" не  любил и  мог бы ответить на такой вопрос стихом
Ѓодлера:

                џ люблю... облака - там, в небесах,
                          эти чудные облака!

     Ѓольше всего —ехов любил природу и  лучше всего себЯ чувствовал на лоне
природы. Ќаиболее жизнерадостные, наиболее тонкие и поэтические из его писем
вылились из-под его пера именно с этого вечно юного лона!  ‚се же Џетербургу
первое времЯ принадлежали его лучшие \58\ симпатии и держались крепко добрый
десЯток лет, вплоть до злополучного первого представлениЯ на александринской
сцене его  "—айки"{11}.  ќтот  роковой день  непредвиденно рассорил —ехова с
Џетербургом,  и  с  той поры он делаетсЯ его редким гостем или поЯвлЯетсЯ на
самое короткое времЯ и с сохранением строжайшего инкогнито.
     ‚ общем этот первый период чеховской литературной известности - 1886 по
1896  год  -  можно считать наиболее счастливой половиной его  личной жизни,
причем  самаЯ  безоблачнаЯ полоса  захватывает первые  три  года  (получение
Џушкинской   премии{12},    шумный   успех   "€ванова"{13},    сближение   с
Ђ.Ќ.Џлещеевым,   „.‚.ѓригоровичем,   Џ.€.—айковским,   ‚севолодом  ѓаршиным,
‚ладимиром Љороленко и  друг.).  ‡ато и промелькнули эти первые годы нелепо,
неуловимо,   точно   сладкий   майский  сон,   промелькнули  в   безоглЯдной
сумасбродной суете,  оставив  в  воспоминании какие-то  светлые  праздничные
клочки...{14}  ‚  Њоскве  мы  по  большей  части  засиживались с  —еховым  в
дешевенькой ресторации ‚ельде  (рЯдом с  Њалым  театром),  изредка ужинали у
’естова, и еще реже в "Ѓольшой Њосковской"...
     ‚споминаетсЯ мне,  между прочим,  одно  полночное пиршество в  "Ѓольшой
Њосковской" гостинице в  обществе Ђ.Џ.—ехова  и  Ђ.‘.‘уворина.  Љак  ни  был
последний в  то  времЯ  удручен своей  недавней семейной потерей{15},  —ехов
сумел-таки его расшевелить и  зажечь.  Ќадо и  то сказать -  тема,  тронутаЯ
—еховым  (о   рутине  и   тенденциозности,   заедающих  современную  русскую
литературу  и  искусство),   пришлась  особенно  по  душе  ‘уворину,   и  он
распахнулсЯ,  что называетсЯ вовсю,  решительно увлекаЯ своей художественной
чуткостью,  заразительной искренностью и  чисто  юношеской запальчивостью...
’ема оказалась,  однако, чересчур обширной, и было неудивительно, что, когда
мы покинули "Ѓольшую Њосковскую" гостиницу,  на улице светало и в московских
церквах звонили к  ранней обедне.  Ђ  между тем,  ‘уворин все  еще продолжал
"гореть"  и  махать  руками,  и  что-то  доказывать...  до  самого  подъезда
"‘лавЯнского базара",  куда мы  его довели.  ‘о  стороны нашу компанию смело
можно     было     принЯть     за     московских    студентов,     слушающих
профессора-шестидесЯтника,  и меньше всего, конечно, подумать... об издателе
"Ќового времени" и его сотрудниках...{16}
     „а уж не во сне ли, в самом деле, это все было?..
     Ћ  тогдашних  "петербургских  свиданиЯх"  нечего  и  говорить:  теперь,
издали,  они  мне  представлЯютсЯ какой-то  непрерывной вереницей  радостных
тостов во  славу русской \59\  литературы в  лице Ђнтона Џавловича,  бывшего
повсюду  почетнейшим застольным гостем.  —исла  и  месЯцы  в  этой  суматохе
невольно  спутываютсЯ...  ’о  встречаешь  с  Ђнтоном  —еховым  новый  год  у
‘уворина,   то  справлЯешь  вместе  "капустник"  у  артиста  ‘вободина,   то
присутствуешь на  импровизированной в  честь  —ехова литературно-музыкальной
вечеринке у  старика Џлещеева...  ‘егоднЯ устраиваетсЯ в  "Њалом  џрославце"
торжественнаЯ "кулебЯка" в  день ангела —ехова,  а  спустЯ днЯ два сам —ехов
тащит  менЯ  на  ‚асильевский  остров  "на  блины"  к  какому-то  совершенно
неведомому  мне  хлебосольному  помещику  -  само  собой  разумеетсЯ,  Ярому
поклоннику Ђ.Џ.
     ЏрипоминаютсЯ невольно и собственные именины, справлЯвшиесЯ мной в оные
дни весело и шумно,  и на них в числе гостей - наиболее дорогие сердцу лица:
Ђ.Ќ.Џлещеев,   Ђ.Џ.—ехов,   Џ.Њ.‘вободин...   ЏародируЯ  шиллеровского  "„он
Љарлоса", с полным правом могу воскликнуть:

                "...Ћ, эта жизнь была
                нелепа, но божественно прекрасна! Џрошли все эти сны".


        III. —…•Ћ‚ € ’…Ђ’ђ

     "Џишу докторскую диссертацию на тему: о способах прививки €вану ™еглову
ненависти к театру"... - острит в одном из своих писем Ђнтон —ехов.
     ‚  следующем письме ко мне он снова дружески журит менЯ за мою слабость
к драматургии:  "’еатр - это змеЯ, сосущаЯ вашу кровь. Џока у вас беллетрист
не  победит драматурга,  до тех пор Я  буду есть вас и  предавать ваши пьесы
проклЯтию. ’ак и знайте".
     ‚ другом письме опЯть то же самое: "‚ы хотите спорить со мной о театре?
‘делайте ваше одолжение,  но вам не переспорить моей нелюбви к эшафотам, где
казнЯт  драматургов.  ‘овременный театр  -  это  мир  бестолочи,  тупости  и
пустозвонства!"{17}
     ќта заведомаЯ нелюбовь к театру, как к чему-то искусственному и низшему
по  существу,  проходит доминирующей нотой  в  большинстве писем  —ехова,  в
особенности в начале его литературной деЯтельности{18}.
     „раматургом же сделалсЯ он,  можно сказать,  нечаЯнно,  попав однажды в
театр  Љорша  на  представление заигранной одноактной пьески "Џобедителей не
судЯт" (сюжет пьески вертитсЯ на  укрощении грубого,  но добродушного морЯка
великосветской красавицей).  "Џобедителей  не  \60\  судЯт"  -  переделка  с
французского,  и  довольно-таки  топорнаЯ,  изЯщной  салонной  вещицы  Џьера
Ѓертона "Les jurons de Cadillac", в которой восхищали в шестидесЯтых годах в
Њихайловском театре петербургскую публику г-жа Ќапталь-Ђрно и г.„ьедонне.  “
Љорша отличались г-жа ђыбчинскаЯ и г.‘оловцов, находившийсЯ, кстати сказать,
в  приЯтельских отношениЯх с —еховым.  ‘оловцов своей дюжей фигурой,  зычным
голосом и  резкой манерой,  подходивший как  нельзЯ более к  заглавной роли,
настолько понравилсЯ —ехову, что у него, как он сам мне рассказывал, Явилась
мысль  написать длЯ  него  "роль"...  нечто  вроде русского медведЯ,  взамен
французского.
     ’аким  образом,   поЯвилсЯ  на  свет  водевиль  "Њедведь"  -  чеховский
театральный первенец,  жизненностью и  оригинальностью оставивший далеко  за
флагом своих шаблонных водевильных сверстников.
     ‘ценический успех  "ЊедведЯ"  не  помешал,  однако,  —ехову  критически
отнестись к самому исполнению. "‘оловцов играл феноменально, - пишет он мне,
цитируЯ любимое словечко режиссера театра Љорша.  - ђыбчинскаЯ была прилична
и   мила.   ‚   театре   стоЯл   непрерывный  хохот;   монологи   обрывались
аплодисментами.  ‚ 1-е и 2-е представление вызывали и актеров, и автора{19}.
‚се  газетчики,  кроме ‚асильева{20},  расхвалили...  Ќо,  душа моЯ,  играют
‘оловцов и  ђыбчинскаЯ не  артистически,  без  оттенков,  дуют в  одну ноту,
трусЯт и  проч.  €гра топорнаЯ".  €  заключает с обычным добродушным юмором:
"Џосле  первого  представлениЯ  случилось  несчастье:  кофейник  убил  моего
медведЯ.  ђыбчинскаЯ пила кофе,  кофейник лопнул от пара и  обварил ей лицо.
‚торой раз играла ѓлама,  очень прилично.  ’еперь ѓлама уехала в  Џитер,  и,
таким образом, мой пушной зверь поневоле издох, не прожив и трех дней".
     Џочти  одновременно  ЯвилсЯ  на   свет   непредвиденный  "драматический
выкидыш" (слово —ехова) уже  в  виде большой четырехактной комедии...  —ехов
недаром называл своего "€ванова" "выкидышем": если "Њедведь" написан был длЯ
‘оловцова,  что называетсЯ, в один присест, то "€ванов" был набросан чуть ли
не на пари с Љоршем в каких-нибудь две недели,  тот самый "€ванов",  который
впоследствии произвел  такой  фурор  на  александринской сцене.  ‚  этот  же
"сезон",  по  его  собственному свидетельству (письмо Ђ.Ќ.Џлещееву){21},  он
написал "‘тепь",  "Ћгни" и  массу мелких рассказов...  ќто был ослепительный
взрыв   чеховского  таланта,   окрыленного  шумным  литературным  успехом!..
„обавьте к  этому,  что  в  промежуток,  \61\ между делом,  он  еще выпустил
преуморительнейший  одноактный  водевиль  "Џредложение",  сделавшийсЯ  сразу
любимейшим детищем провинциальных сцен.
     ‚ообще, надо сказать, к веселому остроумному водевилю —ехов питал Явную
слабость и в театре особенно любил смотреть веселые пьесы.  € мне,  и другим
он  не  раз  повторЯл,  что "написать хороший водевиль -  труднейшаЯ штука",
подразумеваЯ под  словом  "хороший"  искреннюю вспышку  человеческого смеха.
"Plus j'y reflechis plus je \62\ trouve,  que toute la philosophie se resume
en  bonne  humeur*,  -  обмолвилсЯ как-то  ќрнест ђенан,  и  в  применении к
воззрению Ђнтона  —ехова на  добродушную веселую шутку  эти  слова  великого
ученого можно было передать по-русски грибоедовским стихом:
     ______________
     *  —ем более Я размышлЯю,  тем более убеждаюсь,  что сущность философии
заключаетсЯ в хорошем расположении духа (фр.).

                „а, водевиль есть вещь, а прочее все гиль...{22}

     Љогда несколько лет  спустЯ,  в  одно из  наших московских свиданий,  Я
попенЯл   —ехову,   отчего   он   не   написал  обещанного  водевилЯ  ("‘ила
гипнотизма"), —ехов задумчиво, как бы про себЯ, проговорил:
     - Ќичего  не  поделаешь...  нужного настроениЯ не  было!  „лЯ  водевилЯ
нужно,  понимаете,  совсем особое расположение духа... жизнерадостное, как у
свежеиспеченного прапорщика,  а  где возьмешь,  к  лешему,  в каше паскудное
времЯ?.. „а, †ан, написать искренний водевиль далеко не последнее дело!!
     "‚одевиль" ЯвлЯетсЯ,  некоторым образом,  в  роли  мирового  посредника
между —еховым и  театром.  —то же  до  наших личных приЯтельских отношений с
—еховым, то тут он сыграл негласную роль свата, и сам —ехов признавалсЯ, что
первую симпатию ко мне и  желание познакомитьсЯ возымел,  посмотрев в театре
Љорша мою комедию "‚ горах Љавказа",  которую,  впрочем, он отнюдь не считал
комедией,  видЯ  в  ней  лишь  "счастливый образчик  русского  оригинального
водевилЯ" (что длЯ менЯ тем более лестно).
     Љстати сказать,  наше последнее "петербургское" свидание,  по странному
совпадению симпатий,  вышло как раз "водевильное",  то есть произошло в ложе
во времЯ представлениЯ моего водевилЯ "Ђвтора в театре нет". ‚се времЯ —ехов
очень  смеЯлсЯ и,  по  падении занавеса,  под  гул  последних аплодисментов,
дружески-наставительно мне заметил:
     - ‚от,  †ан,  ваш настоЯщий жанр...  Ќе  бросайте,  милый,  водевили...
поверьте, это благороднейший род, и который не всЯкому даетсЯ!
     ‚озвращаюсь, однако, к "€ванову".
     ‘пешно написанный,  еще более спешно разыгранный артистами театра Љорша
и возбудивший разноголосицу в московской прессе,  "€ванов" в конец расстроил
нервы —ехову,  когда автор, ввиду постановки пьесы на петербургской казенной
сцене,  принЯлсЯ за  переделку и  взглЯнул на  нее строгим оком художника...
‚прочем,  каждому \63\ оригинальному драматургу известно,  что гораздо легче
написать новую пьесу,  чем переделать старую,  а —ехову пришлось,  вдобавок,
переработать  все   коренным   образом...   ђазница   между   московским   и
петербургским "€вановым"  получилась  разительнаЯ,  доходившаЯ до  последней
корректурной крайности, если вспомнить, что у Љорша €ванов умирал от разрыва
сердца,  а  на  александринской  сцене  застреливалсЯ  из  револьвера...  "џ
замучилсЯ,  и  никакой гонорар не может искупить того каторжного напрЯжениЯ,
какое  Я  чувствовал последние недели,  -  поверЯет —ехов  поэту Џлещееву по
окончании переделки.  - ђаньше своей пьесе Я не придавал никакого значениЯ и
относилсЯ к  ней с  снисходительной иронией:  написал,  мол,  и  черт с ней.
’еперь же, когда она вдруг нежданно пошла в дело, Я понЯл, до чего плохо она
сработана. Џоследний акт поразительно плох. ‚сю неделю Я возилсЯ над пьесой,
строчил варианты,  поправки,  вставки,  сделал  новую  ‘ашу  (длЯ  ‘авиной),
изменил  4-й  акт  до  неузнаваемости,  отшлифовал самого  €ванова -  и  так
замучилсЯ,  до  такой степени возненавидел свою пьесу,  что готов кончить ее
словами Љина: "Џалками €ванова, палками!!"{23}
     …два ли  автор мог  подозревать,  что  в  Џетербурге "€ванова" встретЯт
овациЯми!..
     Ќа   его   авторское   счастье,   пьеса   шла   в   бенефис   режиссера
Ђлександринского  театра   ”.Ђ.”едорова-ћрковского  (бенефис  за   25-летнюю
службу),  ввиду чего роли были распределены между лучшими силами труппы, без
различиЯ рангов и  самолюбий.  Ђнсамбль вышел  чудесный,  и  успех получилсЯ
огромный{24}.
     Џублика принимала пьесу чутко и  шумно с  первого акта,  а по окончании
третьего,  после заключительной драматической сцены между €вановым и больной
‘аррой,  с увлечением разыгранной ‚.Ќ.„авыдовым и Џ.џ.‘трепетовой,  устроила
автору,  совместно  с  юбилЯром-режиссером,  восторженную овацию.  "€ванов",
несмотрЯ  на   многие  сценические  неЯсности,   решительно  захватил  своей
свежестью и оригинальностью,  и на другой день все газеты дружно рассыпались
в  похвалах автору пьесы и  ее  исполнению.  €сполнение действительно должно
было  польстить —ехову;  даже  такаЯ незначительнаЯ эпизодическаЯ роль,  как
роль помешанного на картах акцизного Љосых, в лице покойного Ђрди вылилась в
Яркий комический тип.  Џревосходны были ‚арламов и †улева (супруги ‹ебедевы)
и  прЯмо  великолепен  ‘вободин  в  роли  опустившегосЯ  Язвительного  графа
абельского. \64\
     ‚  тот  же  вечер,   после  четырехактного  "€ванова",   шел  старинный
классический фарс "Ђдвокат Џателен" (в  3  действиЯх),  так  что  спектакль,
состоЯвший в  общем из семи актов,  затЯнулсЯ до второго часа ночи и  не дал
мне возможности поздравить —ехова после спектаклЯ.
     џ увиделсЯ с ним на другой день, на веселом банкете, устроенном в честь
его  помещиком ‘[оковниным],  восторженнейшим поклонником —ехова.  ‚ид —ехов
имел   сиЯющий,   жизнерадостный,   хотЯ   несколько  озадаченный  размерами
"ивановского успеха". Ќа обеде было несколько литераторов, артист ‘вободин и
дальний родственник последнего,  пристав ‚асилеостровской части, оказавшийсЯ
не только горЯчим почитателем Ђ.Џ.,  но и вообще тонким знатоком литературы.
Ћбед  вышел  на  славу,  причем  славили  —ехова,  что  называетсЯ,  во  всю
ивановскую,  а  сам  хозЯин,  поднимаЯ бокал шампанского в  честь —ехова,  в
заключение   тоста,    торжественно   приравнЯл   чеховского   "€ванова"   к
грибоедовскому "ѓоре от ума".
     џ  взглЯнул искоса на  —ехова:  он густо покраснел,  как-то сконфуженно
осунулсЯ на  своем  месте,  и  в  глазах  его  мелькнули чуть-чуть  заметные
юмористические огоньки -  дозорные писательские огоньки, свидетельствовавшие
о непрерывной критике окружающего...  "€ експиру не приходилось слышать тех
речей, какие прослышал Я!"{25} - не без иронии писал он мне потом из Њосквы.
     Ќо русские поклонники родных талантов неумолимы.
     ЌесмотрЯ на то,  что —ехов,  переутомленный столичной суетой,  спешил в
Њоскву,  восторженный помещик,  вопреки всЯким  традициЯм,  накануне отъезда
Ђ.Џ. собрал всех снова "на гусЯ".
     ‘нова шампанское, снова шумные "шекспировские тосты"...
     ‚се это могло вскружить голову хоть кому, только не —ехову. ‚озвращаЯсь
вместе с  —еховым после  "прощального гусЯ" на  извозчике,  Я  был  озадачен
странной задумчивостью,  затуманившей его лицо,  и  на  мой попрек он как-то
машинально, не глЯдЯ на менЯ, проговорил:
     - ‚се это очень хорошо и трогательно, а только Я все думаю вот о чем...
     - …сть еще  о  чем  думать после таких оваций!  -  невольно вырвалось у
менЯ.
     —ехов нахмурилсЯ, что Я его прервал, и продолжал:
     - џ все думаю о том... что-то будет через семь лет? - € с тем же хмурым
видом настойчиво повторил: - —то-то будет через семь лет?.. \65\
     Љак  раз  через семь  лет  было  в  Џетербурге...  первое представление
чеховской "—айки".
     ‘читать ли  те  слова пророчеством или  предчувствием -  бог весть!  Ќо
почему-то  вспомнились они только сейчас,  когда заворошились воспоминаниЯ о
злополучном спектакле;  а  тогда и  Я  пропустил их  мимо,  да и  сам —ехов,
по-видимому, тоже позабыл.
     Џо крайней мере незадолго до представлениЯ "—айки" Я получил от него из
Њелихова сообщение об этом в  самом жизнерадостном тоне:  "Ћколо 6  -  жажда
славы  повлечет  менЯ  в   ‘еверную  Џальмиру  на  репетиции  моей  "—айки".
ЏредполагаетсЯ,  что  эта  пьеса пойдет 17-го  октЯбрЯ в  бенефис ‹евкеевой,
причем роль  героини семнадцати лет,  тоненькой барышни,  будет  играть сама
бенефициантка". (‹евкеева была очень толста, с усиками на губах и отличалась
последнее времЯ в ролЯх комических старух.){26}
     Ќо уже накануне спектаклЯ Я  видел —ехова не в  розовом настроении.  Ћн
только что вернулсЯ с  репетиции "—айки" и  имел вид совсем нездоровый,  пил
усиленно содовую воду  и  в  антрактах резко  критиковал исполнителей (кроме
‚.”.Љомиссаржевской,  котораЯ, по его замечанию, одна вела роль в надлежащем
тоне).
     —то же такое случилось?
     Ђ  вот  возьмемте наудачу  любую  из  петербургских газет,  вышедших на
другой день юбилейного бенефиса ‹евкеевой...
     "‚черашнее юбилейное  торжество омрачено  было  беспримерным скандалом.
’акого головокружительного падениЯ пьесы мы не запомним..." -  читаю в одной
газете.
     ђазворачиваю другую:  "„авно  не  приходилось присутствовать при  таком
полном провале".
     Ѓыть может, еще хотите взглЯнуть третью?..
     "—ехова "—айка" погибла:  ее  убило единогласное шиканье всей  публики.
’очно миллионы пчел, ос и шмелей наполнили воздух зрительного зала - до того
сильно и Ядовито было шипенье..."
     ЏеречитываЯ теперь эти театральные злыдни, прЯмо глазам не веришь! —его
тут только нет! "ЏтичьЯ пьеса", "нелепица в лицах", "клЯуза на живых людей",
"экземплЯр длЯ театральной кунсткамеры" и т.д.
     "Џрисутствовал весь литературный мир",  - оповещалось в газетах. Ќо это
очень громко звучит в  печати,  а  на деле представлЯет какой-нибудь десЯток
добрых  литературных  имен.   Џрибавьте  сюда   дюжину  чутких  восторженных
поклонниц —ехова...  вот и  все!..  ќто каплЯ в широком \66\ море бенефисной
публики,  той особенной петербургской бенефисной публики,  котораЯ, заплатив
тройную плату  за  места,  ищет  на  сцене вовсе не  литературы,  а  любимой
актрисы,  в  ослепительных бенефисных туалетах и  раздражительно любопытного
зрелища - зрелища и зрелища прежде всего!..
     Ђ  ее,  не  угодно  ли,  угощают  пьесой,  написанной дерзко  наперекор
театральной рутине,  да еще,  вдобавок,  исполненной в том тусклом банальном
тоне,   в  каком  актеры-любители  разыгрывают  всЯкие  переделки.   €  г-жа
рутина-публика  точно  вдруг  помешалась  от  разочарованиЯ  и  с  капризной
придирчивостью вину  актеров всецело перенесла на  автора...  Ѓедному автору
ставилось решительно все в вину, самые простые мелочи!..
     Ќа сцене в первом акте, после захода солнца, темнеет.
     - Џочему это вдруг стало темно?  Љак это нелепо!  -  слышу чей-то голос
позади моего кресла.
     ‚о  втором  акте  ’реплев  (Ђполлонский) кладет  у  ног  Ќины  ‡аречной
(ЉомиссаржевскаЯ) убитую чайку. ђЯдом со мной опЯть кто-то ворчит:
     - Ћтчего это  Ђполлонский все  носитсЯ с  какой-то  дохлой уткой?  ќкаЯ
дичь, в самом деле!..
     ‚  антракте (между  вторым и  третьим действием) сталкиваюсь в  проходе
между креслами с одним превосходительным членом театральной дирекции.
     - Џомилуйте,  -  говорю Я ему,  - разве можно такие тонкие пьесы играть
так возмутительно нерЯшливо?
     ’еатральный генерал презрительно фыркает.
     - ’ак,  по-вашему, это "пьеса"? ЏоздравлЯю! Ђ по-моему, это - форменнаЯ
чепуха!
     Џрохожу в буфет и встречаю там знакомого полковника, большого театрала.
‚от, думаю, с кем отведу душу...
     - Ќу,  и отличилсЯ же сегоднЯ ‘азонов! - негодую Я: - ‚место литератора
’ригорина играет доброй памЯти Ђндрюшу Ѓелугина?..{27}
     Ќо миролюбивый полковник раздраженно на менЯ набрасываетсЯ:
     - „а-с,  и надо в ножки ему поклонитьсЯ, что еще "играет"! “дивлЯюсь на
дирекцию - как можно ставить на сцену такую галиматью!..
     ‚озвращаюсь в партер, удрученный до последней степени.
     ‚  третьем акте,  во времЯ глубоко трогательной сцены между Ђркадиной и
’реплевым,  в  бенефисной публике,  бог \67\ весть с чего,  вызывает веселое
настроение белаЯ  повЯзка,  похожаЯ на  чалму,  которую мать  накладывает на
голову раненого сына (в  последнем издании "—айки" —ехов сделал очень тонкую
поправку в этом месте){28}.
     ‘ледующаЯ за  ней сцена между Ђркадиной и  ее  сожителем -  литератором
’ригориным -  прЯмо  великолепна по  реализму и  оригинальности замысла.  Ќо
сцена разыграна была ‘азоновым и „южиковой грубо и банально, и момент, когда
Ђркадина падает на колени перед ’ригориным,  показалсЯ большинству смешным и
неестественным.
     Ђ  сцена последней встречи ’реплева с  Ќиной ‡аречной в четвертом акте?
Ћна  исполнена такого захватывающего лиризма,  что ее  невозможно читать без
слез,  и  Ќина -  ЉомиссаржевскаЯ -  начала эту сцену прекрасно;  но в конце
сцены  незначительнаЯ авторскаЯ ремарка все  испортила.  „екламируЯ монолог,
Ќина стаскивает с  постели простыню и  накидывает на  себЯ,  как театральную
тогу -  и эта мелочь непредвиденно вызвала в публике глупый хохот. Ќа втором
представлении "роковаЯ простынЯ" сдана была  в  театральную гардеробную,  но
конец пьесы -  этот удивительнейший в своей трагической простоте конец -  на
первом представлении пропал,  как проглоченнаЯ театральнаЯ реплика, возбудив
последнее недоумение и... шипение.
     "—айка" кончена,  и  Я  выхожу из театра точно в дурмане.  ‚переди менЯ
протискиваетсЯ к выходу литератор Ѓ. Ћн бледен, как полотно, и на его обычно
многодовольной физиономии написан ужас.
     Ћ,  как  Я  понимаю  этот  ужас  истинного литератора после  того,  что
случилось.
     ‡аметЯт,  пожалуй,  что ж  тут особенно трагического?  Њало ли  пьес на
своем веку проваливалось, проваливаетсЯ и будет проваливатьсЯ...
     …сли бы провалилсЯ в 1889 г.  "€ванов", это было бы, пожалуй, сполгорЯ;
но —ехов 1896 г.  давно перерос автора "€ванова" и "Џестрых рассказов" - это
уже  был  популЯрнейший и  заслуженнейший русский писатель,  и  в  лице  его
нанесена была обида чести русского литератора,  вообще -  обида, которой нет
слов...   „лЯ   человека,   хоть  сколько-нибудь  знающего  историю  русской
литературы,   было   до   боли  очевидно,   что   со   времени  оплеваниЯ  в
Ђлександринском театре комедии ѓоголЯ{29},  мы  ушли  не  далеко,  и  "через
шестьдесЯт  лет"  в   той  же   зале,   наполненной  образованной  публикой,
температура общественного уважениЯ к писателю стоЯла на нуле!..
     „лЯ  —ехова обида была тем  чувствительнее,  что  именно \68\ "—айка" -
одно из субъективнейших произведений этого на редкость объективного русского
писателЯ.
     ‚от  вам,  на  семилетнем промежутке,  два торжественные спектаклЯ -  и
какаЯ  разница в  результатах!..  €  какаЯ  ирониЯ!  -  добавил бы  Я,  если
вспомнить,  что  —ехов  решительно не  любил своего "€ванова" и  называл его
"Ѓолвановым" и  "психопатической пьесой"  и  искренно удивлЯлсЯ,  когда  она
увеличивала его доходы...  ‹ично мне он как-то высказалсЯ об "€ванове",  что
это  одна из  тех пьес,  "котораЯ никогда не  всосетсЯ в  репертуар и  будет
даватьсЯ  в  провинции  лишь  в  экстренных случаЯх,  когда  у  антрепренера
иссЯкнет запас новинок".  "—айку" же  —ехов любил затаенной ревнивой любовью
кровного художника.
     €  в самом деле,  какое же может быть сравнение?  Ћдин "Язык" в "—айке"
чего стоит!..
     ‚   "€ванове"  много   лишних  слов,   заметны  следы   вымученности  и
грубоватости,  малодушные  уступки  в  пользу  театральной  условности...  ‚
"—айке",   напротив,   -   настоЯщий,   типичный  —ехов:  скупой  на  слова,
презрительно враждебный к  дешевым эффектам,  стиль  всюду тонкий,  изЯщный,
душевно  проникновенный,  напоминающий  местами  "стихотворение в  прозе"...
•арактеристики вт