е знал, что сказать. ‡амолчал. Ђ вошедшаЯ €нгрид, точно
знаЯ,  что  разговор  шел  о  ней,  пронзила  менЯ  отравленным
взглЯдом василиска...
     Ђ все-таки наш завтрак  кончилсЯ  весело.  €нгрид  разлила
шампанское. ЊариЯ вдруг спросила менЯ:
     -- ’ы очень любишь это вино?
     џ   ответил,   что  не  особенно.  ‚ыпью  с  удовольствием
бокал-два, когда жажда, но уважениЯ к этому вину у менЯ нет.
     -- Џослушай же, Њишика, Я должна  тебе  сделать  маленькое
признание.  Њне  до  сих пор бывает стыдно, когда Я вспоминаю о
том, как Я фамильЯрно  напросилась  на  знакомство  с  тобою  в
ресторане  этой  доброй  толстухи  испанки  (и она в самом деле
покраснела; вообще она краснела не редко). Ќо Я, пожалуй, здесь
не так виновата, как кажусь. ‚идишь ли, у  нас  в  Њарсели  был
один  русский ресторан. ’еперь его уже больше нет, он разорилсЯ
и исчез. џ однажды пошла в него с одним моим знакомым,  который
много  лет  прожил  в ђоссии, очень ее любит -и отлично говорит
по-русски. џ не учла  того,  что  он  хотЯ  и  умный  и  добрый
человек,  но великий шутник и мистификатор. Ђ Я,-- признаюсь,--
плохо понимаю шутку. ‚ этом ресторане  он  был  моим  гидом.  џ
заметила,  что все служащие женщины были дородны и важны, почти
величественны. €ногда, с видом  милостивого  снисхождениЯ,  они
присаживались  то к одному, то к другому столику и пригубливали
вино. "Љто эти великолепные дамы?" --спросила Я моего спутника.
€  он  объЯснил  мне:  эти  дамы  --  все  из  высшей   русской
аристократии.  ‘амаЯ  незаметнаЯ  среди них -- по крайней мере,
баронесса, остальные -- графини и кнЯгини. Џотом плЯсали и пели
какие-то маленькие курчавые люди с золотыми кубиками,  нашитыми
на   груди   камзола.   Ћдну   из  их  песен  мой  гид  перевел
по-французски. ‚ ней говорилось о том,  что  русские  боЯре  не
могут  жить  без шампанского вина и умирают от ностальгии, если
не слышат цыганского пениЯ. ‚едь это неправда, Њишика?
     -- Љонечно, неправда.
     -- Ђ Я доверчива до глупости. џ думала, там,  у  Ђллегрии,
показать  тебе  и  почет,  и  тонкое  знание  аристократической
русской жизни. Ќу, не глупа ли Я была,  мой  добрый  Њишика?  Ђ
теперь выпьем этого вина за наше новоселье!
     џ сказал шутЯ:
     -- ‡а наш брак!
     Ћна отпила глоток вина и ответила:
     -- ’олько не это.


        ѓлава X. ”‹ЂЊ€ЌѓЋ

     Џосле  завтрака ЊариЯ показала мне свой дом. …сть на свете
стараЯ-престараЯ пословица: "‘кажи мне, с кем ты  знаком,  а  Я
скажу, кто ты таков". ‘ не меньшим смыслом можно, пожалуй, было
бы  сказать: "Џокажи мне твое жилье, а Я определю твои привычки
и твой характер". Љомнаты Њарии носили отпечаток  ее  простоты,
скромного изЯщества и свободного вкуса. ‘разу было видно, что в
устройстве  комнат  она до крайней меры избегала всЯких трЯпок,
бумаги и безделушек.
     Џервое, что она мне показала, была ее спальнЯ -- небольшаЯ
комната, всЯ белаЯ:  белые  крашеные  стены,  белаЯ  соломеннаЯ
штора  на  окне,  белаЯ,  узенькаЯ, как у девочки или монахини,
постель. Ќад изголовьем висело небольшое  черное  распЯтие,  за
которое была заткнута ветка остролистника. Ќа ночном столике, у
кровати, стоЯл бурый плюшевый медведь, растопырЯ лапы.
     -- Њишика,  ты  узнаешь,  кто это такой? -- спросила ЊариЯ
лукаво.
     -- ‚ероЯтно, Я?
     -- Љонечно, ты. Ќе правда ли, большое сходство? Ќо  пойдем
дальше. ‚от в этом простенке моЯ маленькаЯ библиотека. ’ы в ней
найдешь  кое-что  интересное.  Ђ  здесь  наша  ваннаЯ  комната.
Џосмотри.
     Ћна открыла дверь, и Я с восхищением увидел не  ванную,  а
скорее  просторный  бассейн,  с кафельными блестЯщими стенами и
полом с четырьмЯ ступеньками, ведущими  вниз,  в  воду.  ‹егкий
запах  вербены  улавливалсЯ  в  воздухе.  џ сказал, что все это
великолепно.
     -- Џоверь   мне,   мой   Њишика,--    ответила    ЊариЯ,--
единственнаЯ роскошь, которую Я себе позволЯю,-- это вода. џ не
могу,  физически не могу мытьсЯ в тЯжелых фаЯнсовых чашках, или
в раковинах под кранами, или в этих противных ваннах, крашенных
под мрамор. ‚от почему в путешествиЯх Я всегда скучаю  по  моей
ванной комнатке.
     ’еперь,  Њишика,  Я  покажу тебе твою собственную комнату,
хотЯ Я тебе уже говорила, что весь этот дом, с живым и  мертвым
инвентарем, принадлежит тебе. џ смеЯлсЯ.
     -- ‚о  всЯком  случае,  ты можешь оставить себе прекрасную
€нгрид.
     -- „а,--  сказала  она,--  эта  девушка  ни  на  кого   не
производит  приЯтного  впечатлениЯ.  “ нее дикаЯ маниЯ, что все
люди, которые бывают у менЯ,-- злые враги или коварные  шпионы,
всегда  умышлЯющие  гибель  ей,  а  главное,  и  мне.  Ќо  она,
беднЯжка, так много перестрадала в своей недолгой жизни! џ тебе
расскажу когда-нибудь, и ты поймешь ее.
     -- Ќу вот,  смотри,  Њишика.  ’воЯ  комната,--  распахнула
ЊариЯ дверь.
     ќто  было прекрасное, очень большое помещение, меньше, чем
ателье, но также обшитое Ясенем; с большим и  глубоким  диваном
из  замши, с массивным Ясеневым письменным столом. ‚се, в чем Я
мог бы нуждатьсЯ, было здесь под рукою, внимательно  обдуманное
и  любовно устроенное, от прекрасных письменных принадлежностей
до шелковой вышитой пижамы,  сигар,  папирос,  содовой  воды  и
виски. џ поцеловал ее.
     -- Љак ты добра и мила, моЯ ЊариЯ.
     -- ’воЯ! -- весело воскликнула она.
     -- ‚  доме,  кроме нас двоих, еще три человека: кухарка --
она почти невидима, но ты  можешь  заказывать  меню  по  своему
вкусу. ‡атем один отставной матрос ‚инцет; зимою он истопник, а
летом  садовник,  предобрый  малый.  ’ы  его  можешь посылать с
поручениЯми, он знает наизусть всю Њарсель. Ћн же, когда нужно,
подаст автомобиль -- гараж напротив. Ђ на €нгрид ты не  обращай
вниманиЯ.  Џусть  она  гримасничает.  ‚се  твои  приказаниЯ она
исполнит беспрекословно. …й, вероЯтно, тоже не  особенно  будет
приЯтно,  если  Я  прикажу  ей  взЯть  рукою раскаленную добела
железную полосу, однако  она  схватит  ее,  ни  на  секунду  не
задумавшись...  ’еперь  ты  введен  в  свои  владениЯ. џ забыла
только сказать, что к твоим услугам всегда готов шофер. ќто  --
Я. Џойдем теперь ко мне в мастерскую пить кофе.
     ‚осточнаЯ   оттоманка.   Ќизенький  Японский  лакированный
столик.  Љофе  с  гущей  по-турецки,   ароматный   и   крепкий,
принесенный в кофейнике из красной меди; сладкий дым египетской
папиросы. ЏрекраснаЯ ЊариЯ, сидЯщаЯ на ковре у моих ног... џ бы
смело   мог  вообразить  себЯ  восточным  султаном  с  табачной
этикетки,  если  бы  не  маленькие  графинчики   из   граненого
хрусталЯ. Џавлин на стене сиЯл, блистал и переливалсЯ при Ярком
свете во всем своем пышном великолепии.
     џ сам тогда не знал, почему так часто привлекал мой взглЯд
этот удивительный  экран  и почему он возбуждал во мне какое-то
беспокойное внимание... Џозднее Я узнал... џ говорил Њарии:
     -- Њне кажетсЯ странным, почему  ни  один  великий  земной
владыка  не  избрал  павлина эмблемой своей власти. ‹учший герб
трудно  придумать.  ЏоглЯди:  его  корона  о  ста  зубцах,   по
количеству  завоеванных  государств.  …го орифламма -всЯ усеЯна
глазами --  символами  неустанного  наблюдениЯ  за  покоренными
народами. ‚ медлительном и гордом движении его мантиЯ волочитсЯ
по земле. ќто ли не царственно?
     Ћна слушала менЯ, улыбаЯсь. Џотом сказала:
      -- џ  думаю,  Њишика, что государи выбирали себе гербы не
по красоте эмблемы, а по внутренним достоинствам. Ћрел --  царь
всех  птиц,  лев  --  царь зверей, слон -- мудр и силен. ‘олнце
освещает землю и дарит ей плодородие. ‹илиЯ -- непорочно чиста,
как и сердце  государЯ.  Џетух  всегда  бодр,  всегда  влюблен,
всегда готов сражатьсЯ и чувствителен к погоде.
     Ђ  у  павлина  ничего  нет, кроме внешней красоты. ѓолос у
него раздирающий, противный, а сам он глуп, напыщен, труслив  и
мнителен. џ возразил:
     -- Ћднако   участвует   во   всех  королевских  церемониЯх
горностаеваЯ мантиЯ? Њежду тем  тебе,  конечно,  известно,  что
горностай,  этот  маленький  хищник,-- очень злое и кровожадное
животное.
     -- ‡наю. Ќо зато о нем вот что говорит народное  сказание.
Ћн  очень  гордитсЯ  чистотою  своей белой шкурки, и все времЯ,
когда не спит и не предаетсЯ разбою, он  беспрерывно  чиститсЯ.
Ќо  если  на его мехе окажетсЯ несмываемое пЯтно, то он умирает
от огорчениЯ.  Ћттого-то  на  старинных  гербовых  горностаевых
мантиЯх   можно   прочесть   надпись:   "‹учше   умереть,   чем
запачкатьсЯ". ‘мысл тот же, что и у белой лилии,-- непорочность
души. Ђ ты знаешь, Њишика, что во многих южных  странах  павлин
считаетсЯ птицей, приносЯщей несчастие и печаль?
     -- Ќет.  џ  не  слыхал.  „умаю,  что  это просто суеверный
вздор.
     -- € Я тоже.
     ’ак мы  пили  кофе  и  мило  болтали.  Ќет-нет,  а  Я  все
поглЯдывал   на   павлина,   чувствуЯ  все-таки,  что  какаЯ-то
страннаЯ, неуловимаЯ свЯзь есть у менЯ  с  этой  художественной
вещью.
     ЊариЯ спросила:
     -- ’ы  все  любуешьсЯ  своим  павлином?  Љак  Я  рада, что
угодила тебе.  ‡автра  Я  начну  работать  над  новым  экраном.
•очешь,  Я  тебе  скажу,  какой  будет  мотив?  Џредставь себе:
маленькое болотце, осока и кувшинки. ‚дали едва встает зарЯ,  а
на болоте несколько птиц фламинго, все в разных позах. ’а стоит
на  одной  ноге,  другаЯ опустила клюв в воду, третьЯ завернула
шею совсем назад  и  перебирает  перышки  на  спине,  четвертаЯ
широко  распустила  крыльЯ  и  перьЯ,  точно  потЯгиваЯсь перед
полетом... џ все это вижу сейчас перед глазами  так  Ясно-Ясно.
Ѓоюсь  только,  что  не  найду  нужных  мне  оттенков  шелка. “
фламинго прелестнаЯ, необычайнаЯ окраска  оперениЯ:  она  и  не
розоваЯ и не краснаЯ, она особеннаЯ. Ђ кроме того, очень трудно
проследить,  как  бледнеет  эта  окраска,  постепенно исчезаЯ в
белой... ’аких нюансов не знает никто: только -- природа.
     џ сказал:
     -- Џо всему видно, что ты очень любишь свое  искусство.  -
ќто, должно быть, большое счастье!
     -- „а,  большое.  Ќо моЯ работа -- только полуискусство, а
потому не знает ревности и зависти...
     ’огда Я спросил:
     -- ЊариЯ, ты великодушно  разрешила  мне  задавать  иногда
тебе вопросы, полагаЯсь на мою осторожность... Љак много ты уже
сделала таких прекрасных панно?
     -- џ не помню. Ћколо пЯтидесЯти.
     -- ’ут же ты, конечно, считаешь и копии?
     -- Ќет.  џ бы не могла повторЯтьсЯ. ‘кучно. ‘амое приЯтное
-- это когда находишь тему и думаешь о ней.
     -- Ђ  потом,  когда  картина  окончена,  тебе   не   жалко
расставатьсЯ с ней?
     -- Ќет,  не  жалко.  •очетсЯ  только,  чтобы  она попала в
хорошие руки. Ќо зато, когда Я увижу спустЯ некоторое  времЯ  у
кого-нибудь  мою  работу, то Я чувствую тихую грусть: точно мне
случайно показали портрет давно уехавшего, доброго друга.
     џ покачал головой.
     -- „руг -- это тоже большое счастье. џ не  верю,  чтобы  у
человека  могло  быть  больше  одного друга. ‘колько же у тебЯ,
ЊариЯ, друзей, если  ты  раздала  на  памЯть  около  пЯтидесЯти
панно?
     -- „рузей?  “  менЯ есть три-четыре человека, с которыми Я
видаюсь без неудовольствиЯ и чаще по  делу,  чем  длЯ  интимной
беседы.  „руг  у менЯ только один -- это ты. —то же касаетсЯ до
моих экранов, то Я их отсылаю  в  Џариж,  в  известный  магазин
редких  вещей,  и,  надо  сказать, мне там очень хорошо платЯт.
’акие вещи могу и умею делать  только  Я.  Ѓольше  никто.  …сть
богатаЯ американскаЯ фирма, котораЯ покупает каждую мою вещицу.
Њагазин   берет   не   очень   большой  процент.  Ќу,  что  же:
признаватьсЯ -- так признаватьсЯ до конца.
     Џоследние слова Њарии поразили менЯ  не  так  чтобы  очень
приЯтно. џ сразу даже не сообразил того, как не вЯжутсЯ эти два
положениЯ.  ‘  одной  стороны, образ жизни Њарии: ее прекрасный
особнЯк, трое человек прислуги, редкаЯ обстановка,, чудесные  и
очень  дорогие,  несмотрЯ  на  их простоту, парижские костюмы и
широкаЯ трата денег... ‘ другой стороны, ручнаЯ  работа  шелком
по  атласу, весьма медленнаЯ и кропотливаЯ. —то она может дать?
Ќе более тысЯчи, ну, скажем, щедро, двух в  месЯц...  Ќет,  эта
мысль  не  бросилась  мне  первой в голову. ‘амые слова "ручнаЯ
работа"  показались  мне  какими-то   уж   очень   прозаичными,
будничными,  жалкими,  годными длЯ швей и портних. € весь роман
мой как бы замутилсЯ, потускнел, сузилсЯ и обесцветилсЯ.
     ‚  ту  пору,  когда  еще,  не  знаЯ  имени   моей   новой,
неожиданной  и  прекрасной  любовницы,  Я  мысленно делал ее то
международной    шпионкой,    то    курортной    сиреной,    то
контрабандисткой,   то   фантастической  Њессалиной,--  во  мне
играла, щекоча мужское самолюбие, гордость завоевателЯ. ’огда Я
выбивалсЯ из сил, чтобы никогда  не  позволить  ей  платить  за
себЯ, и, наоборот, щеголЯл щедростью и предупредительностью.
     €  вот  она  оказалась  всего  лишь  трудЯщейсЯ  женщиной,
живущей вышивальной работой...  Ќаверное,  ребро  указательного
пальца  левой  руки  привычно истыкано у нее иголкой. ‡амечал Я
это или не замечал? ‘ловом, Я чувствовал  себЯ  разочарованным.
ЊоЯ  свЯзь  с  женщиной загадочной, немного роковой, а главное,
богатой и  эффектной,  обратилась  в  обыкновенную  интрижку  с
швейной   мастерицей.  џ  чувствовал  себЯ  обманутым,  как  бы
обкраденным. Ѓоже мой, как глуп и как  ничтожен  был  Я  в  эти
минуты.  Ђх!  Њы,  русские,  слишком  много  читаем без всЯкого
разбора, слишком часто воображаем себЯ героЯми прочитанного!
     џ долго и уныло молчал. ЏонЯла ли ЊариЯ? Џрочитала ли  она
мои  мысли?  Ћна  взЯла мои руки (и Я мог потихоньку убедитьсЯ,
что указательный палец у нее гладок  и  нежен),  она  притЯнула
менЯ близко к себе и сказала следующее:
     -- Њишика,  у  менЯ  нет  тайн  от тебЯ, и ты надо мною не
будешь смеЯтьсЯ. џ не верю ни в демократию, ни в филантропию. џ
знаю только одно: мне стыдно  есть,  если  около  себЯ  Я  вижу
голодного человека или голодную собаку. Њне издали стыдно и при
мысли  о  них.  „ела  мои  так  устроились,  ^  что  Я  получаю
достаточно много, несколько больше,  чем  мне  нужно.  Ќо  менЯ
всегда  стеснЯла и тревожила мысль, что Я получаю эти деньги ни
за что. € вот мне однажды пришла вернаЯ,  по  моему  убеждению,
мысль.  џ  должна заработать по возможности столько же, сколько
трачу на себЯ, и эту сумму раздавать там, где мне всего  Яснее,
резче  кидаетсЯ  в  глаза  настоЯщаЯ  нужда.  ’ак  Я квитаюсь с
обществом и с моей совестью. ’ы понЯл менЯ, Њишика?
     Њне стало стыдно. Ќо о подлой  причине  этого  стыда  и  о
низких  мыслЯх  не  сказал  ни  слова.  Ђ  надо  бы было,-- длЯ
собственной жизни...
     ќтот день мы  провели  чудесно.  џ  чувствовал  себЯ,  как
большой  добрый  пес, который утром напроказил и уже был за это
наказан, даже прощен, но еще до вечера нет-нет  да  и  попросит
извинениЯ,  то печальным взглЯдом, то хвостом... ЊариЯ -- точно
она видела эту занозу в моей душе -- была необыкновенно мила  и
нежна со мною.
     Ћна пробыла в моей новой комнате до глубокой ночи. Ћна уже
собиралась уйти, но вдруг остановилась.
     -- Њишика!   --   сказала   она   почти   робко.--  ’ы  не
рассердишьсЯ, если Я у тебЯ останусь до утра? ’ы  не  прогонишь
менЯ?
     Ђ  утром,  когда  она  еще  спала, Я увидел на ее лице тот
неописуемо-розовый нежный оттенок,  который  бывает  на  перьЯх
фламинго перед переходом в белый цвет.


        ѓлава XI. ‡…Ќ€’

     ‚  конце  декабрЯ  ЊариЯ  получила  из  ЌеаполЯ короткое и
весьма  безграмотное  письмо,  нацарапанное  ужасным   почерком
по-итальЯнски.  Ћно  было  от  сестры  „жиованни,  того  самого
красавца матроса "суперкарго", с которым мы едва не разодрались
насмерть. ‘ наивной и глубокой простотой писала итальЯнка,  что
брат  ее  погиб в Ѓискайском заливе, во времЯ крушениЯ парохода
"Genova". “ходЯ в последнее плавание,  он  оставил  дома  адрес
госпожи „юран и просил известить ее в случае его смерти.
     "Њолитесь  о нем вместе с нашей осиротевшей семьей",-- так
кончалось это письмо. Љогда ЊариЯ переводила мне его,. у нее на
опущенных ресницах дрожали слезы.
     Ћна никогда не скрывала от менЯ своих  действий.  џ  знал,
что она послала семье погибшего „жиованни крупную сумму денег и
заказала  по  нем в соборе Nostra Dama della Guarda заупокойную
мессу.
     џ не мог понЯть и не допытывалсЯ: сохранилсЯ ли еще  в  ее
памЯти  любовный  образ  прекрасного  морЯка, или ее внимание к
умершему и к его семье было дружеской спокойной  благодарностью
за прошлое счастье.
     ‚прочем,  мужчины, пожалуй, никогда не освоЯтсЯ с тем, что
женщине трудно разлюбить, но  если  она  разлюбила,  то  уже  к
прошлой любви никогда не вернетсЯ. Њужчин же этот возврат часто
тЯнет.
     џ  был  очень  сдержан  в  эти дни, но "чернаЯ болезнь" --
нелепаЯ ревность к прошедшему,-- признаюсь, нередко  охватывала
менЯ.
     "Ћн  знал ее адрес на ‚аллон-де-‹'Ћриоль. Њожет быть, он и
бывал здесь. Њожет быть, мой широкий диван из замшевой кожи..."
-- думал Я иногда, и у менЯ перед глазами ходили огненные круги
и ноздри раздувались.
     џ сказал Њарии, что хочу переехать в "Ћтель дю Џорт".  Ћна
охотно  согласилась  со мною: там пришла к нам наша внезапнаЯ и
горЯчаЯ  любовь,   там   осталось   так   много   воспоминаний,
необыкновенных и трогательных.
     Ќо  оказалось,  что  наш  отель  с  корабельной  каютой на
чердаке затеЯл капитальный ремонт. Џришлось остатьсЯ, в доме  у
Њарии.  „а и нужно сказать, мое ревнючее люмбаго довольно скоро
прошло: так мила, нежна, предупредительна была со мною ЊариЯ.
     †изнь снова и безболезненно наладилась. Љаждое утро  ЊариЯ
отвозила менЯ на завод, а вечером заезжала за мною. ‡автракал Я
на службе.
     ЋтношениЯ  мои  с  сослуживцами  были  по-прежнему добрые,
приЯтельские, но где-то в них уже таилось едва  заметное,  едва
ощутительное охлаждение.
     џ  уже не принимал участиЯ в прежних беспечных эскападах в
теплые темные уголки Њарсели с их портовыми  приманками,  Я  не
сидел  вместе  с  нашей  ладной  горластой компанией у Ѓассо за
пламенным буйабезом. џ не ходил с друзьЯми в тесной  гурьбе  по
театрам,  циркам,  музеЯм  и народным праздникам, не открывал с
ними новых уютных кабачков.
     Љонечно,  они  знали  о  свЯзи  моей  с  Њарией,   и   это
обстоЯтельство тоже содействовало взаимному отчуждению.
     ќто  ведь  постоЯнно  так  бывает: из дружного, слаженного
кружка закадычных холостЯков вдруг  выбывает  один  перебежчик,
чтобы  навсегда  погрузитьсЯ  в лоно семейных тихих радостей, и
весь кружок долго чувствует себЯ разрозненным, опустелым,  пока
не  зарубцуетсЯ,  не  станет  привычным  изъЯн.  ‚стречи с ним,
внешне, остаютсЯ по-прежнему  сердечными,  но  в  них  невольно
скользЯт  и легкое презрение к изменнику, и укор, и сожаление о
добровольной утрате им холостой свободы. "Ќу что? как?  здоров?
весел?  счастлив?"  €  с лукавой, недоверчивой приЯзнью слушают
прокуренные холостЯки его немного театральные восторги.
     -- „а вы приходите когда-нибудь ко мне. †ена  моЯ  --  это
такой  славный  товарищ!  Ћна  давно  знает и любит вас по моим
рассказам. Ќавестите же нас при первом случае. „лЯ  каждого  из
вас  всех  найдетсЯ  уголок  у  камина,  стараЯ сигара и стакан
доброго вина. ‚спомним нашу бурную проказливую молодость.
     Љоренастые замшелые холостЯки  кивают  головами,  крЯкают,
благодарЯт  и  лукаво  переглЯдываютсЯ:  "‡наем  мы, как бывают
любезны молодые жены к холостым друзьЯм мужа-новобранца..." € с
удовольствием думают про себЯ, что ни в клубы, ни  на  суда  --
военные,   торговые   и  даже  пиратские  --  вход  женщине  не
допускаетсЯ.
     Ђ еще более дело осложнЯетсЯ, когда друзьЯм известно,  что
ренегат  не закрепил своего сожительства формальным образом: ни
в церкви, ни в мэрии, ни у нотариуса. ’ут бог  знает  из  каких
глубоких  недр  вылезают  наружу  старые,  заржавленные,  давно
забытые предрассудки.
     ‚се это Я вспомнил и испытал в  тот  день,  когда  в  моем
бараке  на  заводе мои сотрудники дали пышный обед мне и Њарии.
Ќадо сказать, во-первых, что выпито было за столом  несравненно
больше,   чем  мои  друзьЯ  позволили  бы  себе  в  присутствии
"законной супруги". Ђ во-вторых, в словах, обращенных к ней,  в
нелепых   русских   тостах  и  шутливых  брачных  намеках  были
неискренность,  натЯнутость,  приподнЯтость,  вместе   с   худо
скрытой  развЯзностью.  џ  как будто бы прозревал их настоЯщие,
циничные мысли: "’вое дело -- капризный случай. ђазве все мы не
видели, как на твоих коленЯх сидели прехорошенькие  девчонки  и
пили с тобою из одного стакана? €гра судьбы, что одна из них не
сидит  сейчас на почетном месте, игра судьбы, что эта досталась
тебе, а не мне". ‘мешно сказать;  все  мужчины  в  этом  смысле
самомнительны  до  идиотства.  Љаждый лакей в аристократическом
доме или во дворце, если он только не  старше  пЯтидесЯти  лет,
такого  высокого  мнениЯ  о своих мужских достоинствах, что без
особого волнениЯ встретит минуту, когда его никому не доступнаЯ
великолепнаЯ госпожа скажет ему, снимаЯ одежды: "Ќеужели ты  до
сих  пор не замечал, что Я всЯ твоЯ?" "ђюн-Ѓлаз" -- героическаЯ
пьеса, однако она оказалась  написанной  точно  специально  длЯ
лакеев. Џо крайней мере -- это их излюбленнаЯ пьеса.
     €   не   в   следствии   ли  этой  уверенности  в  женской
податливости,  с  одной  стороны,   и   в   своей   собственной
неотразимости,  с  другой  --  большинство  мужчин  склонно так
хвастливо,  так  неправдоподобно,  так  грубо  врать  о   своих
любовных успехах?
     €   у   такого   хвастуна   есть  свое  внутреннее  темное
оправдание: "Џоложим, этого никогда не  случилось,  но  будь  у
менЯ   свободное  времЯ,  благоприЯтные  условиЯ,  да  поменьше
робости, да побольше настойчивости, оно  все  равно  непременно
случилось бы..."
     ‘ловом,  этот обед еще больше расторг мою прежнюю близость
с сослуживцами.
     ЊариЯ, в свою очередь, ответила им обедом, на котором была
очень мила и обходительна, но недоступно холодна. Ќа  прощанье,
когда  кто-то из моих друзей намеревалсЯ поцеловать у нее руку,
она не позволила. Ћна сказала:
     -- ќто был, вероЯтно, прекрасный обычай в старину.  ’еперь
он выходит из моды даже во дворцах.
     €, чтобы загладить резкость, она прибавила, улыбаЯсь:
     -- ‚лрочем, и дворцы выходЯт, кажетсЯ, из моды.
     ќто  замечание  обидело.  Ђ  ведь надо сказать правду: мы,
русские, целуем дамские руки раз по тридцати  в  сутки,  целуем
знакомым, полузнакомым и вовсе незнакомым дамам, и притом вовсе
не  умеем целовать хотЯ бы немножко прилично. „а и поцелуй руки
-- это высшаЯ, интимнаЯ ласка. ‘ какой стати  мы  мусолим  руку
каждой женщины без смысла длЯ нее и длЯ себЯ?
     €  тоже:  надо наконец серьезно подумать и о рукопожатиЯх.
‘колько есть на свете мокрых, грЯзных, холодных,  вЯлых,  точно
распаренных   или  сухо  и  жестко  горЯчих,  Явно  враждебных,
несомненно преступных и просто отвратительных рук. € каждую  из
них  вы,  при  случайном знакомстве, должны пожать, несмотрЯ на
то, что ваша рука -- это тончайший аппарат чувствительности  --
содрогаетсЯ  и  протестует  всеми  своими  нервами. Ќе лучше ли
кивок, полупоклон, ну, в крайности, даже глубокий, черт побери,
поклон?
     ’ак мы с Њарией  и  остались  одни  в  шумной,  людной,  .
пестрой  Њарсели.  ЋтношениЯ  мои  с сотрудниками стали вежливо
деловыми, хотЯ порою мне казалось, что Я читаю в  их  случайных
взглЯдах подозрительный и Ядовитый вопрос: "Ђ уж не состоишь ли
ты на содержании у женщины?" ‘трашный вопрос длЯ мужчины!
     ‚от  почему  Я  бесконечно  обрадовалсЯ, когда бельгийское
общество купило мой патент на новый гидравлический  пресс  и  Я
получил деньги, длЯ менЯ в то времЯ довольно большие.
     Ѓыл,  впрочем,  один человек, который казалсЯ мне искренно
привЯзанным к Њарии и глубоко  ее  уважавший.  ќто  --  главный
директор  нашего  завода,  господин  де ђемильЯк, старый, сухой
гасконец, с  серебрЯной  узкой  бородой  и  пламенными  черными
глазами.  Ћн говорил о мадам „юран с рыцарской почтительностью.
Љаждый раз, когда он спрашивал менЯ о ее здоровье  или  посылал
ей  поклон,  то,  называЯ ее имЯ, он неизменно приподнимал свою
каскетку. ѓораздо позже Я узнал, что де  ђемильЯк  был  большим
другом  ее покойного отца и что он вел все денежные дела Њарии.
Њежду прочим, часть ее состоЯниЯ была в акциЯх нашего завода.
     ‚ первые месЯцы Я совсем не чувствовал отсутствиЯ  мужской
свободной  компании.  ‚идишь  ли:  есть  у татар такое словечко
"хардаш", что значит, товарищ, друг. Ќо у них  товарищи  бываю*
разного рода: товарищ по войне, товарищ по торговле, товарищ по
пирушке...  …сть  также  и  товарищ по путешествию, спутник. Ћн
называетсЯ киль-хардаш, и им очень дорожат, если он  имеет  все
добрые  качества  своего  званиЯ.  ’ак  вот, ЊариЯ как раз была
чудеснейшим киль-хардашем.
     Ћна обладала  той  быстротой,  четкостью  и  понЯтливостью
взглЯда,  которые  бог  посылает  как редчайший дар талантливым
художникам и писателЯм, но  гораздо  щедрее,  чем  Ђ1ы  думаем,
раздает женщинам, умным и искренно любЯщим жизнь. …е наблюдениЯ
были верны, а замечаниЯ остры и забавны, но никогда не злы.
     Њы  любили  путешествовать  наудачу. Ѓрали карту Џрованса:
кто-нибудь из нас, зажмурив ѓлаза, тыкал пальцем куда попало, и
какой город или городишко оказывалсЯ под  пальцем,  туда  мы  и
ехали в ближайшую субботу. Џрованс неистощим в своих красотах.
     ‘транно: чаще всего в этом гаданье выпадал у нас городок с
весьма  забавным названием: Cheval-Blanc -- ЃелаЯ ‹ошадь! Ќо он
был точно заколдован: всегда нам что-нибудь мешало открыть его.
ЊариЯ однажды сказала о нем очень мило:
     -- ’ы знаешь, как Я себе рисую  этот  таинственный  город?
’ам  давно  уже  нет  ни  одного живого существа. Џлющом повиты
развалины старых римских домов и разбитых колонн. Ђ на  площади
выситсЯ   лошадь   из   белого   мрамора,  раз  в  десЯть  выше
натурального  конского   роста.   Љрошечные   жесткие   колючие
кустарнички,  и  кричат  цикады...  и  больше  ничего нет. Ќо Я
думаю, что ночью, при лунном свете, там должно быть страшно...
     “дивительно: этот неведомый городок  всегда  тревожил  мое
воображение  каким-то  смутным предчувствием. Ќе суждено ли мне
умереть в нем? Ќе  ждет  ли  менЯ  радость?  €ли,  может  быть,
глубокое  горе?  ‘удьба  бежит, бежит, и горе тому, кто по лени
или по глупости  отстал  от  ее  волшебного  бега.  „огнать  ее
нельзЯ.
     Ќезабвенные  жаркие дни под южным солнцем; сладостные ночи
под черным небом,  усеЯнным  густо,  до  пресыщениЯ,  дрожащими
южными   звездами.   ЏрохладнаЯ   тихаЯ   полутьма   и  строгий
мистический запах древних каменных соборов, уютные остеллери  и
обержи11,  где  пища  была  так  легка  и  проста, незатейливое
местное винцо так скромно пахло розовыми лепестками, а ласковаЯ
улыбка толстой  хозЯйки  так  дружески  поощрительна,  что  нам
казалось,  будто  мы  пьем  и едим на голой груди матери-земли,
прильнув ртами к ее всеблагим напрЯженным сосцам.
     ‘тарый друг мой, дорогой мой дружок!  Ќикому  Я  обо  всем
этом  никогда не говорил и, уж конечно, больше не скажу. Џрости
же мне мое многоречив...
     …сть у менЯ утешение -- моЯ исключительно  точнаЯ  памЯть.
Ќо  как  сказать:  не  источник  ли  этот дар и моих бесплодных
мучений? Љогда жаждущему дают  морскую  воду,  он  радуетсЯ  ее
прохладе,  но,  выпив,  терзаетсЯ жаждой вдвое. “ менЯ в памЯти
большаЯ коллекциЯ живых картин. ‘южет всегда один и тот  же  --
ЊариЯ  --  но  разные  декорации.  ‘тоит мне только вытащить из
моего  запаса  экзотическое  название  любого   провансальского
городишки  или  станции,  свЯзанной  с  нашей  любовью,-- какой
нибудь "Gargneiranne", или "Pont de la  Clue",  или  "Mont  des
Oiseaux",  или "Pas de Lancieres", или "La Barque",-- вытащу, и
вот передо мной полосатые навесы от солнца, длинное одноэтажное
здание, крашенное в желтую краску, запах роз, лаванды,  чеснока
и  кривой горной сосны; виноградный трельЯж и непременно ЊариЯ.
Ћна видитсЯ мне так резко и красочно, точно в камере-обскуре. џ
слежу за ее легкими движениЯми, поворотами головы, игрой  света
и тени на ее лице. џ слышу ее голос, вспоминаю каждое ее слово.
     ‚от   теперь  мне  вспоминаетсЯ  Ѓорм...  ’акой  небольшой
уездный городишко между ’улоном и ‘ен-ђафаэлом. Њы в  гостинице
(Hostellerie),   которой   насчитываетсЯ   около  пЯтисот  лет.
Ќесколько раз она менЯла  свое  название  вместе  с  хозЯевами.
Џоследний владелец, бретонец, назвал ее "La Corrigannе", что на
его Языке значит "Њорской грот".
     ’ам  было чистенько, уютно, прохладно, но ни одного намека
на грубоватую прелесть утекших веков...
     Ќас проводили наверх, в крытую веранду. ‘квозь ее  широкие
арки  виден  был  весь  город, в котором все дома сверху донизу
тесно и круто лепились по  скалам,  без  малейших  промежутков,
совсем  как  соты:  едва  намечались какие-то узенькие проходы,
винтовые лестницы, слепые черные дыры. Ќаверху, как  на  шпиле,
громоздилось  неуклюжее  серое  здание  замка "Chateau fort" --
бывшее страшное разбойничье гнездо.
     ‚низу жило, дышало, рЯбилось, сверкало далекое морэ  такой
глубокой,  густой  синевы, которую можно было бы скорее назвать
черной, если бы она не была синей.
     ЊариЯ стоЯла с биноклем  в  середине  арки,  облокотившись
обоими локтЯми о подоконник. ‚друг она воскликнула:
     -- Њишика,  иди  скорей.  Џосмотри  на  эту  лодку. Ћ, как
красиво!
     џ подошел, взЯл у нее бинокль, поглЯдел и подумал: что  же
тут  необыкновенного? ‘идит на веслах человек в белом костюме с
красным поЯсом и гонит лодку. Ќо она говорила:
     -- Ќет, ты посмотри повнимательнее: весла  --  как  крыльЯ
стрекозы.  ‚от  она  мгновенно  расправила  их, и как остр, как
прекрасен  их  рисунок.  …ще  момент,  и  они  исчезли,   точно
растаЯли,  точно  она  потушила  их, и опЯть, и опЯть. € что за
прелестное тело у лодки. Ђ  теперь  посмотри  вдаль,  на  этого
шоколадного мальчика.
     Ќа  скале  стоЯл почти черный мальчуган, голый. ‹еваЯ его,
согнутаЯ в локте, рука опиралась на бедро, в правой  он  держал
тонкую длинную палку, должно быть, что-то вроде остроги, потому
что  иногда, легко и беззаботно перепрыгиваЯ с камнЯ на камень,
мальчик вдруг быстрым движением вонзал свою палку в воду и  длЯ
противовеса округло подымал левую руку над головой.
     -- Ћ  Њишика,  как  это  невыразимо  красиво!  €  как  все
слилось: солнце, море, этот прозрачный воздух, этот полудетский
торс, эти стройные ноги, а главное -- что  мальчишка  вовсе  не
догадываетсЯ, что на него смотрЯт. Ћн сам по себе, и каждое его
движение  естественно  и  потому великолепно... € как мало надо
человеку, чтобы до краев испить красоту!
     ‘транно: в этот момент как будто бы впервые раскрылись мои
внутренние душевные глаза, как будто Я впервые понЯл, как много
простой красоты разлито в мире.
     ‚есь  мир  на   мгновение   показалсЯ   мне   пропитанным,
пронизанным   какой-то   дрожащей,  колеблющейсЯ,  вибрирующей,
неведомой многим радостью. € мне почувствовалось, что от  Њарии
ко мне бегут радостные дрожащие лучи. џ нарочно и незаметно длЯ
нее  приблизил  свою  ладонь  к ее руке и подержал ее на высоте
вершка. „а, Я почувствовал какие-то золотые  токи.  Ћни  похожи
были  на  теплоту,  но  это  была  совсем  не  теплота. Љогда Я
вплотную прикоснулсЯ рукою к руке Њарии --  ее  кожа  оказалась
гораздо  прохладнее  моей.  Ћна  быстро обернулась и поцеловала
менЯ в губы.
     -- —то ты хочешь сказать, Њишика? ’огда Я рассказал  ей  о
золотых лучах, проникающих вселенную.
     Ћна обнЯла менЯ и еще раз поцеловала.
     -- Њишика,-- сказала она в самые губы мне.-- ќто любовь.
     ‚ каждом большом счастье есть тот неуловимый момент, когда
оно достигает   зенита.   ‡а  ним  следует  нисхождение.  ’очка
зенита!.. џ почувствовал, как моих глаз тихо  коснулась  темнаЯ
вуаль тоски.


        ѓлава XII. ’ЂЌѓ…Ќ‘

     Ђх,  друг  мой,  друг  мой. Ћбоим нам приходилось когда-то
изучать тригонометрию. ’ам, помнишь,  есть  такаЯ  величина  --
тангенс,  касательнаЯ  к  окружности круга. ЊенЯ, видишь ли, ее
загадочное,   таинственное   поведение   приводило   всегда   в
изумление,  почти  в  мистический  страх.  ‚  известный момент,
переходЯ девЯностый градус, тангенс, до этой поры  возраставший
вверх,  вдруг  с  непостижимой  быстротой  испытывает  то,  что
называетсЯ разрывом непрерывности, с удивлением застает  самого
себЯ  ползущим,  а  потом  летЯщим  вниз,--  полет, недоступный
человеческому воображению. Ќо еще больше поражало менЯ то,  что
момент  этого  жуткого  превращениЯ совершенно неуловим. ќто ни
минута, ни секунда, ни  одна  миллионнаЯ  часть  секунды:  ведь
времЯ  и  пространство  можно  дробить сколько угодно, и всегда
остаютсЯ довольно солидные краски... ѓде же  этот  таинственный
момент?
     Ѓыл    у    менЯ   один   приЯтель,   Љолька   –ыбульский,
талантливейший математик и музыкант и в то же времЯ  не  только
отчаЯнный  эфироман,  но  и  поэт  сернистого  эфира. Ћн как-то
рассказывал мне об  ощущениЯх,  сопровождающих  вдыхание  этого
наркотика.
     -- ‘начала,--  говорил  он,--  неприЯтный, даже противный,
сладко приторный запах эфира. Џотом страшное чувство недостатка
воздуха, задыханиЯ, смертельного удушьЯ. Ќо  мысль  и  инстинкт
жизни ничем не усыплены, ничем не парализованы. € вот,-- совсем
не "вдруг", без всЯких границ и переходов,-- Я живу в блаженной
стране  ќфира,  где  нет  ничего,  кроме  радостной  легкости и
вечного восторга.
     -- —асто,  ложась  на  диван,--  говорил  –ыбульский,--  и
закрываЯ  рот  и  нос  ватной  маской,  пропитанной  эфиром,  Я
настоЯтельно приказывал  себе:  "‘ознание  не  терЯетсЯ  сразу,
заметь   же,   заметь,  непременно  заметь  момент  перехода  в
нирвану..."  Ќет!  все  попытки  были  бесполезны.  ќто...  это
непостижимо... ќто вроде превращениЯ тангенса!
     -- ‚от  так  же, мой друг, Я думаю, неуловим и тот момент,
когда любовь собираетсЯ либо уходить, либо обратитьсЯ в  тупую,
холодную, покорную привычку.
      € может быть, именно в Ѓорме, в тот самый миг, когда души
наши до  краев  были  налиты  счастьем,--  тогда-то  и пошла на
убыль, незаметно длЯ менЯ, моЯ  любовь  к  Њарии.  Ћна  сказала
ласково, почти вкрадчиво:
     -- Њишика!  ‡десь  так хорошо. Ћставим здесь наш шатер еще
на один день?
     џ, вспомнил нашу давнюю маленькую ссору, еще там, в "Ћтель
дго Џорт", в нашей корабельной каюте, и вдруг почувствовал себЯ
утомленным и пресыщенным. џ возразил:
     -- Ђ моЯ служба на заводе? Ђ долг чести? Ђ верность слову?
     Ћна поглЯдела на менЯ печально. Ѓелки ее глаз порозовели.
     -- ’ы прав, Њишика. џ  рада,  что  ты  стал  благоразумнее
менЯ. Џоедем. Њне стало жалко ее. џ поторопилсЯ сказать:
     -- Ќет.   Ћтчего   же?   …сли  ты  хочешь,  Я  останусь  с
удовольствием...
     -- Ќет, Њишика. Џоедем, поедем.
     џ согласилсЯ. „орога до Њарсели была длинна и  скучна.  Њы
много  .молчали.  —увство  неловкости впервые легло между нами.
Џотом оно, конечно, рассеЯлось, и наши новые  встречи  казались
по-прежнему легкими и радостными.
     * * *
     ’еперь-то  Я  многое  обдумал и многое понЯл, и Я убежден,
что мы, мужчины, очень мало знаем, а чаще  и  совсем  не  знаем
любовный  строй  женской  души.  “  Њарии,  так смело и красиво
исповедовавшей  свободу   любви,   было   до   менЯ   несколько
любовников.  џ  уверен, ей казалось вначале, что каждого из них
она любит, но вскоре она замечала, что это было только  искание
настоЯщей,    единственной,    всепоглощающей   любви,   только
самообман,   ловушка,   поставленнаЯ   страстным   и    сильным
темпераментом.
     Ѓольшинство  женщин  знает  --  не  умом, а сердцем -- эти
исканиЯ и эти разочарованиЯ.
     Џочему наиболее счастливые браки заключаютсЯ  во  вдовстве
или  после  развода?  Џочему  експир  устами  Њеркуцио сказал:
"‘ильна не перваЯ, а втораЯ любовь"?
     ЊариЯ, невзираЯ на свою  женственность,  обладала  большой
волей  и  большим  самообладанием.  ‚  любви  не  ее  выбирали:
выбирала она. €  она  никогда  не  тЯнула  из  жалости  или  по
привычке  выветрившейсЯ,  нудной, надоевшей свЯзи, как невольно
тЯнут эту канитель многие женщины. Ћна обрывала  роман  задолго
до  длинного  скучного  эпилога  и  делала это с такой ласковой
твердостью и с такой магнетической нежностью,  какую  Я  увидел
впервые   на  -примере  покойного  суперкарго  „жиованни.  ‚едь
позднее, уступаЯ моей неуемной ревности  к  прошлому,  она  мне
многое, многое рассказала.
     …ще  Я  тебе  скажу:  есть  неизбежно  у женщины, нашедшей
наконец свою истинную, свою инстинктивно мечтанную  и  желанную
любовь,  есть  у  нее одно великое счастье, и оно же величайшее
несчастье: она становитсЯ неутолимой в своей щедрости. …й  мало
отдать  избраннику свое тело, ей хочетсЯ положить к его ногам и
свою душу. Ћна радостно стремитсЯ подарить ему свои дни и ночи,
свой труд и заботы, отдать в его руки  свое  имущество  и  свою
волю.  …й  сладостно взирать на свое сокровище как на божество,
снизу вверх. …сли мужчина умом, душою, характером выше ее,  она
стараетсЯ  дотЯнутьсЯ,  докарабкатьсЯ  до  него; если ниже, она
незаметно  опускаетсЯ,  падает  до  его   уровнЯ.   ‘оединитьсЯ
вплотную   со  своим  идолом,  слитьсЯ  с  ним  телом,  кровью,
дыханием, мыслью и духом -- вот ее постоЯннаЯ жажда!
     € невольно она начинает думать его мыслЯми,  говорить  его
словами,   перенимать   его  вкусы  и  привычки,--  болеть  его
болезнЯми, любоватьсЯ его недостатками. Ћ! ‘ладчайшее рабство!
     ’акую-то любовь и принесла мне  моЯ  ЊариЯ.  ’ы,  конечно,
скажешь,  что  этот  божественный дар был безумие, бессмыслица,
дикое недоразумение, роковаЯ ошибка? ’ысЯчу раз  говорил  и  до
сих  пор  говорю  Я  себе  то  же  самое.  Ќо  кто же от начала
мирозданиЯ сумел проникнуть в тайны любви и  разобратьсЯ  в  ее
неисповедимых  путЯх?  Љто  взЯл бы на себЯ смелость, устраиваЯ
любовные  свЯзи,   соединЯть   достойных   и   великодушных   с
великодушными,  красивых  с  красивыми,  сильных  с сильными, а
осевшую гущу выбрасывать в помойную Яму?
     ‚прочем, это все философиЯ. Ѓросим! „опьем наше вино, и  Я
расскажу  тебе  о  себе самом. ‘делаю это без всЯкой пощады, со
злобным удовольствием.
     џ -- как бы тебе сказать?..-- Я...  "заелсЯ".  ’ак  у  нас
говорЯт  Ярославские мужики про своего же брата мужика, который
случайно разбогател, а следовательно, загордилсЯ, заважничал  и
захамил:  "—его  моЯ  леваЯ  нога  хочет!"  ‚от  про  него-то и
говорЯт: "€шь, заелсЯ, сладкомордый!" ‚идишь, друг, Я  не  щажу
себЯ.
     ‘  первых  дней  нашего  знакомства  Я  очень  скоро  и  с
восхищением  убедилсЯ,  что  ЊариЯ  гораздо  выше  менЯ  --   и
интеллектом,  и  любовью  к  жизни,  и  любовью к любви. Ћт нее
исходила живыми лучами здоровьЯ теплаЯ, веселаЯ доброта. Љаждое
ее движение было уверенно, грациозно  и  гармонично.  Ћна  была
красива своей собственной оригинальной красотой, неповторимой и
единственной. ђазве Я не видел постоЯнно, как пристально на нее
глЯдели  мужчины,  и  какими  долгими,  испытующими,  ревнивыми
взглЯдами  ее  провожали  женщины,  и  как  они   помногу   раз
оборачивались на нее.
     џ уже говорил тебе, что в первые розовые дни нашей любви Я
чувствовал  себЯ  перед нею и некрасивым и неуклюжим... Ћна длЯ
менЯ была богинЯ или царица, полюбившаЯ простого смертного.  …е
свобода еще более подчеркивала мою русскую стеснительность...
     Ќо   как   бездонно   глубока  область  интимных  любовных
восторгов.  Ќи  длЯ  кого  не  проницаемаЯ,   альковнаЯ   жизнь
свЯзывает   двоих   людей   --  мужчину  и  женщину  --  ночной
эгоистической  тайной;   делает   их   как   бы   соучастниками
сокровенного   сладостного   греха,  в  котором  никому  нельзЯ
признатьсЯ, о котором, даже между собою, стыдно говорить днем и
громко.
     ќта  сила  любовной  страсти  побеждает  все   неловкости,
сглаживает  все  неровности,  сближает  крайности, обезличивает
индивидуальности,  уравнивает   все   разницы:   пола,   крови,
происхождениЯ,   породы,   возраста   и   образованиЯ   и  даже
социального положениЯ -- так. несказанно  велика  ее  страшнаЯ,
блаженнаЯ и блажнаЯ мощь!
     Ќо  в  этой  стихии всегда властвует не тот, который любит
больше, а тот, который любит меньше: странный и злой парадокс!
     * * *
     Ќе знаю сам, когда  и  как  это  случилось,  но  вскоре  Я
почувствовал,   что  проклЯтаЯ  сила  привычки  уничтожила  мое
преклонение перед Њарией и обесцветила мое  обожание.  Џафос  и
жест  вообще  недолговечны.  Њолодой  и  пламенный  жрец сам не
замечает, каким  образом  и  когда  обратилсЯ  он  в  холодного
скептического хитреца.
     џ  не разлюбил Њарию. Ћна оставалась длЯ менЯ незаменимой,
обольстительной, прекрасной любовницей. ‘ознание  того,  что  Я
обладаю  ею  и  могу  обладать,  когда хочу, наполнЯло мою душу
самолюбивой, павлиньей гордостью. Ќо  стал  Я  в  любви  ленив,
небрежен  и часто равнодушен. ЊенЯ уже не радовали, не трогали,
не умилЯли, не занимали  эти  нежные  словечки,  эти  ласковые,
забавные  имена,  эти  милые, глупые шалости, все эти маленькие
невинные цветочки насыщенной любви. џ потерЯл и смысл и вкус  в
них,  они  мне стали непонЯтны и скучны. џ позволЯл себЯ любить
-- и только. џ был избалованным и самоуверенным владыкой.
     Ќо так же, как Њарии не пришло бы никогда в голову  мерить
и взвешивать свою щедрую, широкую, безграничную любовь, так и Я
совсем  не  замечал  перемены  в  моих  отношениЯх  к  ней. Њне
казалось, что все у нас идет по-прежнему, прос