Ћрест Њихайлович ‘омов. Џриказ с того света

Ћцените этот текст:
Ћрест Њихайлович ‘омов. Џриказ с того света
Џовесть

----------------------------------------------------------------------------
 Ћригинал этого текста расположен в библиотеке сайта
 "ђусскаЯ ”антастика"  по адресам:
        http://www.sf.amc.ru/
        http://www.kulichki.rambler.ru/sf/
        http://www.sf.convex.ru/

     ‚ерсиЯ 1.00 от 27 ноЯбрЯ 1998 г.

     (c) OCR & Spellcheck - Ђлександр “сов.

 ‘верка произведена по изданию:
  "ђусскаЯ романтическаЯ повесть",
  изд-во ‘оветскаЯ ђоссиЯ, Њосква, 1980 г.
----------------------------------------------------------------------------

     Ћднажды, минувшим летом, провел Я день на даче, в нескольких верстах от
города. Љрасивое местоположение, прекрасный сад, с одной стороны  взморье  и
пруды,  с  другой  рощи,  холмики  и  долины  -  все обещало мне один из тех
приЯтных дней, о которых долго, долго и с удовольствием вспоминаешь.  •озЯин
-  пожилой  весельчак,  хозЯйка - добраЯ жена, добраЯ мать и умнаЯ, приЯтнаЯ
женщина, сын их, молодой человек,  образованный  и  скромный,  и  две  милые
дочери,  расцветшие,  как розы, живые, как сама жизнь, умные, как мать их, и
веселые, как  отец,  были  притЯжательною  силой  длЯ  собиравшегосЯ  у  них
общества.  ѓостей было немного, всего восемь человек; но этот небольшой круг
был  так  разнообразен,  что  удовлетворил  бы  вкусу   самого   безусталого
наблюдателЯ
     “тро  неприметно  у  нас  пролетело. Њы гулЯли по садам и окрестностЯм,
катались по заливу и между тем шутили,  смеЯлись  и  не  видели,  как  времЯ
прокралось  до  обеда.  Џогода с утра была ЯснаЯ; но мы еще не успели встать
из-за стола, как небо стемнело,  тучи  набежали  и  гром  начал  греметь  по
сторонам.  ‘пустЯ  немного,  наступила со всею свитой, как водитсЯ, гроза, и
гроза самаЯ шумливаЯ: молнии заблистали со всех  сторон,  гром  на  раздолье
прокатывалсЯ по воздушному пространству; гонимый ветром дождь пролил, как из
ведра. Ќечего было и думать о вечерней  прогулке,  потому  что  небо  кругом
обложилось  густыми  слоЯми  туч  и обещало воздушную потеху по крайней мере
часов на пЯть. …сли бы гостеприимные хозЯева и не  унимали  от  души  гостей
своих,  то  в  такую  погоду,  когда, по пословице, и собаку жаль выгнать на
двор, - каждый из нас без зазрениЯ совести конечно бы сам вызвалсЯ остатьсЯ.
     ‚ доме, к удовольствию одних и к крайнему прискорбию  других,  карт  не
бывало  и  в  помине,  кроме  одной  старой,  исклочившейсЯ  колоды, которою
старушка нЯнЯ раскладывала гранд-пасьЯнс. •озЯева сами остались в  гостиной,
и те из гостей, которые любили уснуть после обеда, на этот раз посовестились
зевать и дремать. ђазговор шел,  однако  ж,  в  такт  по  грозе  или,  лучше
сказать,  в промежутках громовых ударов, как в мелодраме между музыкой. ‚се,
особливо  молодые  девицы,  поминутно   вставали   и   подходили   к   окнам
полюбоватьсЯ,  как  молнии  разгуливают по тучам и как крупный дождь сечет в
стекла. Ќе было и надежды скоро разделатьсЯ  с  грозою:  одна  туча  сменЯла
другую, один гром отдалЯлсЯ, другой заступал его место; за мелким дождем шел
другой, посильнее. ’аким образом времЯ длилось до вечера.
     - Љак бы весело теперь стоЯть на вахте, - сказал один морЯк, - особливо
когда  паруса  все  убраны и когда спрЯтатьсЯ можно только под ванты или под
грот-бом-брам- брасс.
     - •орошо и пехотному офицеру на походе, - подхватил  молодой  гвардеец,
сын  хозЯев,  -  особливо  если  идешь  не  по  петергофскому  шоссе,  а  по
какой-нибудь проселочной деревенской дороге. Џромочит тебЯ до костей, и ноги
уходЯт в грЯзь по колено.
     -  „а,  не  худо  и  кавалеристу, - примолвил один улан, покручиваЯ усы
свои, - сверху то же, что и вам, господам пехотинцам, а снизу  того  и  жди,
что  лошадь  или увЯзнет, или поскользнетсЯ и отпечатает формы твои в вЯзкой
глине.
     - џ помню одну такую грозу, заставшую менЯ  на  дороге  в  ѓермании,  -
сказал  один  неутомимый охотник путешествовать и рассказывать, смотревший в
окно и обернувшийсЯ к нам с скромною  улыбкою  самодовольствиЯ.  -  ѓроза  и
повесть  о  духах,  которую  слышал Я вслед за нею, слившись в мыслЯх моих с
развалинами старого замка, который Я  видел  в  тот  вечер,  всю  ночь  менЯ
тревожили самыми странными и непонЯтными снами.
     -  Ђх!  расскажите  нам  повесть  о  духах, - подхватила хозЯйка, желаЯ
чем-нибудь занЯть гостей своих.
     - Џовесть о духах! повесть о духах! - вскричали девицы и  за  ними  все
гости почти в один голос.
     Џутешественник  подвинул  кресла  к круглому столику, за которым сидели
дамы, сел, обвел глазами все общество, как будто бы желаЯ измерЯть  на  лице
каждого  слушателЯ  степень  вниманиЯ,  какую он готовил длЯ чудной повести,
очистил голос протЯжными "гм! гм!" и начал свой рассказ:
     - ‹ет несколько тому, возвращалсЯ Я из  ”ранции  в  ђоссию,  чрез  Њес,
‘арбрюк,  Њайнц...  и  так  далее.  “ менЯ была крепкаЯ, легкаЯ и укладистаЯ
колЯска, со мною веселый товарищ, француз, отставной капитан  наполеоновской
службы,  ехавший  в ђоссию отведать счастьЯ и употребить в пользу сведениЯ и
дарованиЯ свои в том звании, которое он называл л'утшитЈль. Ћн...  позвольте
мне  в  коротких  словах  рассказать  о  нем.  - € не дожидаЯсь согласиЯ или
несогласиЯ слушателей, рассказчик мой продолжал:
     - Ћн облетал почти всю …вропу  за  Ќаполеоновыми  орлами:  прошел  даже
ђоссию  до  Њосквы,  но оттуда насилу унес голову с малыми остатками большой
армии. —асто, в колЯске, длЯ прогнаниЯ скуки спорил он со  мною  о  минувшем
своем  идоле и упорно доказывал, что разрежение рЯдов французской армии было
следствием особых соображений Ќаполеоновой стратегии.  ‘о  всею  французскою
самонадежностью  уверЯл он менЯ, что знает совершенно и свободно изъЯснЯетсЯ
по-итальЯнски, по- испански и по-немецки, и, вероЯтно, только знавши, что  Я
русский,   не  прибавил  к  тому  Языка  российского.  ‚прочем,  хотЯ  он  и
выговаривал ик мак и макенэй, но все-таки немного лучше знал немецкий  Язык,
нежели  те  из  его  землЯков,  которые  в  прошлую войну на каждой квартире
твердили добрым немцам: "Љамрад! манжир. бювир, кушир, никл  репондир"  -  и
сердились,  почему  немцы  их не понимали. Њой товарищ мог, по крайней мере,
выразуметь, что ему говорЯт, а при нужде и сам мог сказать слов несколько...
„а не о том дело: чувствую, что Я слишком заболталсЯ о своем товарище...
     -  Ќичего,  продолжайте:  Я  все  слушаю,  хотЯ, признатьсЯ, и не очень
понимаю немецкого-то! - сказал  очень  простодушно  один  пожилой  и  добрый
провинциал.
     ‚се  засмеЯлись,  и путешественник, нимало не смутЯсь, первый захохотал
от всего сердца. Ћтдохнув после смеха, он начал рассказывать далее:
     - Љто переезжает французскую границу  и  вступает  в  ѓерманию,  тот  с
первых  шагов  замечает  крайнюю  перемену в способе переноситьсЯ с места на
место и невероЯтную разницу между  почтальонами  французскими  и  немецкими.
Џервые,  в  огромных своих ботфортах, иногда в capot сверх куртки и вообще с
не слишком опрЯтною наружностью, перепрЯгают в три минуты, мигом вспрыгивают
в  стремена, захлопают бичами и пошел хорошею рысью с горки на горку; а если
дашь им порЯдочный pour boire  сверх  положенного  по  почтовой  книжке,  то
понесут  тебЯ  на  крылышках,  точно как русские Ямщики. Ќемецкие почтальоны
одеваютсЯ чисто, играют на рожках; зато утомительнаЯ их флегма  и  несносный
лангсам  мучат  путешественника.  ‘  ними, кажетсЯ, лопнет терпение и самого
труженика. ’ак, сердЯсь и бранЯсь, Я  и  товарищ  мой  проехали  с  ними  от
ѓомбурга  до Љайзерслаутерна: но ни брань, ни ласки, ни увещаниЯ, ни гладкое
шоссе, по которому можно бы катитьсЯ как по маслу, ни прибавка тринкгельда -
ничто   не   шевелило  закоснелые  сердца  наших  мучителей.  Џогода  стоЯла
прелестнаЯ во всю нашу дорогу от Џарижа до красного городка Љайзерслаутерна,
-  красного  в  самом  буквальном  смысле,  ибо  все  домы  его построены из
самородного красного камнЯ; но когда мы оттуда  выехали,  то  заметили,  что
тучки  начинали  набегать, и послышали в стороне гром. Љак назло еще, лошади
попались нам ленивее, а  почтальон  упрЯмее  обыкновенного.  ‘колько  мы  ни
толковали  с  ним - все понапрасну! Ћн поминутно вставал с седла, заходил то
пить пиво, то закуривать трубку, оставалсЯ  в  шинках  по  четверти  часа  и
более,  а  чтобы  свободнее  курить  табак, не садилсЯ на лошадь, шел пешком
подле колЯски и на все  наши  увещаниЯ  твердил:  "Aber  der  Weg  ist  sehr
schlecht,"  -  хотЯ  дорога  была  истинно  прекраснаЯ.  ‹ошади, как будто б
условЯсь с ним, шли с ноги на ногу, спустЯ головы и хлопаЯ ушами, как  ослы.
Њежду  тем  небо мрачилось час от часу более, гром трещал сильнее и сильнее,
молнии змейками завивались над нашими го ловами; а с последней станции начал
накрапывать дождь. Ћн постепенно усиливалсЯ и, спустЯ полчаса, зашумел таким
же ливнем, как сегоднЯшний. Ќечего было делать! мы, хоть и великие  любители
сельской природы, то есть любители от бездельЯ зевать по сторонам, на горы и
долы, принуждены были закутатьсЯ в колЯске, чтоб не промокнуть до  последней
нитки.  Џризнаюсь, что Я радовалсЯ этому крупному, частому дождю, потому что
он, в лице нашего почтальона, мстил за нас всей его братье; только жалел  Я,
что это был не тот, который вез нас от Љайзерслаутерна. Ћднако ж жажда мести
проходит, как и все другие страсти, а моЯ с избытком напоена была  дождевыми
потоками, текшими со шлЯпы на спину бедного почтальона. ‘коро дождь наскучил
мне и начал выводить из терпениЯ моего товарища. "Oh quel ctimat!" -  ворчал
он, сердЯсь ни за что ни про что на благословенный климат средней ѓермании.
     Ћднако  ж  гроза  не  унималась, несмотрЯ на заклинаниЯ моего француза.
ѓром как будто спорил  с  гневными  его  междометиЯми  и  наотрез  перерывал
длинные  периоды,  в  которых  он  честил  и  климат и почтальонов немецких.
Ќаконец, устав сердитьсЯ и видЯ, что гром трудно  перекричать,  француз  мой
сперва  замолчал, потом начал насвистывать la pipe de tabac , потом зевать и
потЯгиватьсЯ, а в заключение  всего  дремать.  Џри  каждом  ударе  грома  он
вздрагивал,  выглЯдывал  полусонными  глазами  в оконце, ворчал по нескольку
слов - и снова голова его упадала на  сафьЯнную  подушку  колЯски,  и  снова
качалась  и свешивалась на грудь, так что нос его чертил дуги и кривые линии
на воротнике фрака. —то до менЯ, Я не мог вздремать: частию оттого,  что  из
самолюбиЯ  не хотел подражать французу, частию же оттого, что не люблю спать
при огне и стуке; а  молниЯ  светила  нам  почти  без  промежутков,  и  гром
перерывалсЯ  только громом; притом же дождь стучал со всех сторон в колЯску.
’ак, сидЯ и  мечтаЯ,  чрез  несколько  часов  заметил  Я,  что  мы  начинали
подниматьсЯ  в  гору;  Я  выглЯнул  в окно и увидел, что гора, на которую мы
ехали, покрыта густым столетним  лесом,  а  на  вершине  ее  стоит  древний,
полуразвалившийсЯ  замок.  ќта  вершина  выдалась  круглым холмом из средины
леса, и только узкаЯ, почти заглохшаЯ тропинка вела к замку. Ћн был огромен:
уцелевшие  стены с круглыми пробоинами, башни, зубцы и другие вычуры средних
веков показывали, что он  принадлежал  какому-нибудь  знаменитому  владельцу
времен  рыцарских.  џ толк нул моего товарища и указал ему на замок; француз
протер глаза, смотрел долго и со вниманием по  направлению  моего  пальца  и
кончил свои наблюдениЯ протЯжным "tiens!" ‚ это времЯ въезжали мы в местечко
ѓельнгаузен, лежащее на полугоре  и  на  весьма  живописном  местоположении.
Џочтальон  наш,  видЯ конец своих страдании, приставил мокрый рожок к мокрым
губам и, как лебедь на водах Њеандра, изо всей груди заиграл последнюю  свою
песню; лошади вторили ему ржанием, радуЯсь близкому своему освобожден и1ю от
упрЯжи и отдохновению в уютной  конюшне,  за  тормом.  ‚  таком  порЯдке,  с
музыкой и аккомпанементом, въехали мы в трактир ‡олотого ‘олнца.
     ‹овкий  молодой  мужчина  с  черными  усами  и загорелым, выразительным
лицом,  а  каком-то  полувоенном  нарЯде,  отпер  дверцы  нашей  колЯски  и,
вслушавшись,  что  мы  говорим по- французски, сказал нам довольно хорошо на
этом Языке приветствие и приглашение войти обогретьсЯ в трактире.  ‘ходЯ  по
измокшей  ступеньке,  Я  поскользнулсЯ  и чуть было не упал; судите ж о моем
удивлении, когда тот же  молодой  человек  чистым  русским  Языком,  немного
сбивающимсЯ на украинское наречие, спросил у менЯ:
     - ‚ы, сударь, из ђоссии?
     - ‡емлЯк! - вскрикнул Я" обрадовавшись.
     -  Ќет,  сударь; Я полЯк, из Ћстроленки, но часто бывал с русскими, был
даже в плену и выучилсЯ вашему Языку.
     - Љак же сюда зашел?
     - Ћ, сударь! мало ли куда Я заходил на своем веку: был и в €талии, и  в
€спании, и в ђоссии; а немецкую землю так измерил, как только может измерить
лихой улан на коне своем. ’еперь служу гауз-кнехтом в здешнем трахтире.
     ”ранцуз мой, подслушав название €спании и  €талии  и  радехонек  случаю
выказать   свое  Языкознание,  начал  делать  ему  вопросы  по-итальЯнски  и
по-испански; но полЯк, не запинаЯсь, отвечал ему на обоих сих Языках гораздо
чище  и правильнее; так что француз принужден был ударить отбой на природном
своем Языке похвальным словом храбрости и понЯтливости полЯков.
     Ќас ввели в общую комнату, довольно просторную  и  очень  теплую;  двое
приезжих сидели там за особым столиком и разговаривали вполголоса, а человек
шесть жителей местечка, собравшись у большого стола, за  огромными  кружками
пива и с трубками в зубах, спорили между собою и чертили пивом по столу план
‹юценского дела . ‚ углу молодаЯ, белокуренькаЯ пригоженькаЯ немочка  сидела
за  рукодельем и по временам нежно взглЯдывала на статного немчика лет около
двадцати пЯти, который, облокотЯсь на ее стул, что-то ей нашептывал. •озЯин,
человек  лет  за  пЯтьдесЯт,  с  самым  добрым  старонемецким  лицом,  чинно
похаживал с трубкою вокруг стола и  как  будто  бы  при  каждом  шаге  хотел
приподнЯтьсЯ  поближе  к  потолку,  ибо  природа  поскупилась дать ему рост,
приличный важной его осанке. Ќа нем был нарЯд особого покроЯ, который  можно
назвать   средним   пропорциональным   между   халатом  и  камзолом:  рукава
преширокие, а полы спускались немного пониже колен. ќта нового  рода  туника
сшита была из ситцу с большими разводами Ярких цветов, каким у нас обиваютсЯ
мебели, и застегивалась сверху донизу огромными пуговицами. ‘едоватые волосы
нашего трактирщика прикрыты были черным шелковым колпаком. “видЯ нас, хозЯин
подошел и преважно поклонилсЯ; мы занЯли места  и,  расположившись  провести
здесь  ночь,  потребовали  ужин,  лучшего  вина  и  особую  комнату  с двумЯ
постелЯми.
     ЌеоспоримаЯ истина, что вино  веселит  человека.  ‡а  бутылкою  доброго
гохгеймского  согрелось  сердце  и ожила веселость во мне и в моем товарище.
•озЯин, полагаЯ, что мы не простые путешественники, потому что требуем много
и,  конечно,  заплатим хорошо, увивалсЯ около нас и раз двадцать величал нас
наугад и баронами, и графами, и кнЯзьЯми, по мере того, как наши  требованиЯ
на  его  счет увеличивались. џ должен вам признатьсЯ, что принадлежу к числу
путешественников систематических, то  есть  тех,  которые  не  проезжают  ни
одного  местечка,  ни  одной деревушки без того, чтобы не выведать у первого
встречного всей  подноготной  о  месте  его  жительства.  ‡наю,  что  многие
называют  это  суетным  любопытством  людей праздных; но вы не поверите, как
этим увеличиваетсЯ и дополнЯетсЯ сумма сведений, собираемых  нашим  разрЯдом
путешественников,  о  нравах,  обычаЯх,  местностЯх и редкостЯх проезжаемого
краЯ. ’ак  и  здесь,  то  есть  в  ѓельнгаузене,  пришла  мне  благаЯ  мысль
потребовать  другую  бутылку гохгеймского, подпоить доброго нашего хозЯина и
пораспросить его о том, о другом. Ћн  не  заставил  долго  себЯ  упрашивать.
‘таканы и разговоры зазвучали, и в полчаса мы так были знакомы, как будто бы
вместе взросли и вместе изжили век.
     -  Џозвольте  познакомить  вас,  милостивые   государи   и   знаменитые
странствователи,  с  первостатейными членами здешнего местечка, - сказал наш
хозЯин; с этою речью встал он и подошел к гостЯм своим, сидевшим у стола  за
пивными  кружками.  Њы  пошли вслед за ним, чтобы поближе всмотретьсЯ в этих
первостатейных членов.
     -  ‚от  высокопочтенный  и  именитый   г-н   пивовар   ‘амуель   „итрих
Ќессельзамме,  -  продолжал трактирщик, указываЯ на первого из них. Џивовар,
небольшой,  плотный  мужчина,  с  круглым  и   красным   лицом,   с   носом,
раздувающимсЯ  как  кузнечный  мех при каждом дыхании, с плутовскими глазами
под навесом  густых  рыжих  бровей  и  с  самою  лукавою  улыбкою,  встал  и
поклонилсЯ нам очень вежливо.
     -  Џрежде  всего,  любезный сосед, - сказал он трактирщику, улыбнувшись
как змей-искуситель, - позвольте мне  от  лица  общих  наших  друзей,  здесь
находЯщихсЯ,  довести  до  сведениЯ  почтенных  ваших посетителей, с кем они
имеют удовольствие беседовать в особе вашей.
     - Ќачало много обещает,  -  подумал  Я;  и,  взглЯнув  на  трактирщика,
заметил, что он невольно приосамилсЯ, но вдруг, принЯв на себЯ вид какого-то
принужденного смирениЯ, отвечал оратору только скромным поклоном
     - Џочтенный хозЯин здешнего дома, - продолжал хитрый  пивовар,  -  есть
г-н   €оган  ѓотлиб  Љорнелиус  тауф,  смиреннаЯ  отрасль  древней  фамилии
ѓогенштауфен.
     Џри сих словах, хозЯин наш, казалось, подрос на  целый  вершок.  Ћн  то
потирал  себе  руки,  то  под какою-то странною ужимкою хотел затаить улыбку
удовольствиЯ, мелькнувшую на лице его, словом, был вне  себЯ.  Ќаконец  Язык
его  развЯзалсЯ:  он,  со всею благородною скромностью сельского честолюбца,
сказал нам;
     - ’очно так, милостивые государи! под этою убогою кровлею, в этом, могу
сказать, почти рубище, видите вы потомка некогда знаменитого рода... - ѓолос
его  дрожал,  и  сколько  он  ни  усиливалсЯ,   не   мог   докончить   этого
красноречивого вступлениЯ.
     ’оварищ  мой  кусал  себе губы и чуть не лопнул от смеха, который готов
был вырватьсЯ из его груди громким хохотом. —то до менЯ, то Я удержалсЯ  как
нельзЯ лучше; этакие выходки были длЯ менЯ не в диковинку: еще в ђоссии знал
Я одного доброго немца, который причитал  себЯ  роднЈю  в  тридцать  седьмом
колене  кнЯзю  ђейсу  сорок  осьмому.  Њежду тем француз мой, пересилЯ смех,
спросил у менЯ на своем Языке: "—то за историческое лицо ЋанстофЈн?" - и Я в
коротких  словах  дал ему понЯтие о ѓеорге ѓогенштауфене, сколько сам знал о
нем из романа писова. •озЯин  наш  в  это  времЯ,  как  видно  было,  искал
перерванной  в  нем сильным волнением чувств нити разговора. Ќесколько минут
смотрел он в землю с самым комическим выражением борьбы  между  смирением  и
чванством,  к которым примешивалсЯ какой-то благоговейный страх. Ќо чванство
взЯло верх в душе честолюбивого трактирщика,  и  он  вскричал  торжественным
голосом:
     - ’ак! предки мои были знамениты: они беседовали с славными монархами и
жили в замках. ‘кажу больше: они - только другой линии - были  в  родстве  с
великими  и  сильными  земли;  а  некоторые даже сами... Ќо что вспоминать о
минувшей славе!.. Ћдин из них, - прибавил он вполголоса и робко озираЯсь,  -
один  из  них,  бывший  владелец  двадцати  замков, и теперь в срочное времЯ
посещает земное жилище своих потомков...
     - Ќеужели? - сказал Я с видом удивлениЯ, - и не тот ли замок, что здесь
стоит на горе?
     -   A   propos,   -  подхватил  мой  товарищ,  -  скажите  на  милость,
высокопочтенный г-н тауф, чей это замок?
     - ‡амок этот, милостивые государи, - отвечал трактирщик, -  замок  этот
принадлежал   некогда   славному   императору  ”ридерику  Ѓарбароссе.  ‡десь
совершались дивные дела, и теперь иногда совершаютсЯ. €ногда, говорю; потому
что срок уже прошел и не скоро придет снова.
     ’оржественный  голос,  таинственный  вид  и  сивиллинские ответы нашего
трактирщика сильно защекотали мое любопытство. џ  просил  его  рассказать  о
дивных  делах  замка, потребовал еще несколько бутылок гохгеймского - на всю
честную компанию - и сам подсел к кружку добрых  приЯтелей  нашего  хозЯина.
’оварищ  мой  сделал  то  же.  ЃелокуренькаЯ  немочка подвинула свой стул, а
статный немчик переставил ее столик с работою поближе к нам.
     ‚о все это времЯ трактирщик как будто  бы  колебалсЯ  или  собиралсЯ  с
мыслЯми.  Ќаконец  лукавый пивовар решил его. "—то, любезный сосед, - сказал
он, - таить такой случай, который служит к чести и славе вашего рода и сверх
того  известен  здесь  целому  околотку?  ‚едь  вас  от того ни прибудет, ни
убудет, когда эти иностранные господа узнают то, что все мы, здешние,  давно
знаем".
     -  ђешаюсь!  -  возгласил  трактирщик, как бы в припадке вдохновениЯ. -
‚ысокопочтенные  и  знаменитые  слушатели!  одного  только  прошу  у  вас  -
снисхождениЯ  к  слабому  моему  дару  и  безмолвного вниманиЯ, потому что Я
как-то всегда спутываюсь, когда у менЯ перебивают речь.
     ‚се  движением  голов  подали  знак  согласиЯ;  и  вот,  сколько   могу
припомнить, красноречивый рассказ скромного нашего трактирщика.
     ѓод  и  пЯть месЯцев тому назад ќрнст ѓерман, этот молодой человек (тут
он указал на  статного  немчика),  возвратилсЯ  сюда,  оконча  курс  наук  в
ѓейдельбергском  университете.  ‚ы  видите  дочь мою Њинну (тут он указал на
белокуренькую немочку): не в похвальбу ей и себе, ум ее и  сердце  ничем  не
уступЯт смазливенькому личику. Џосле матери своей осталась она на моих руках
по седьмому году. џ сам  старалсЯ  ее  образовать,  платил  за  нее  старому
школьному  учителю,  наставлЯл  ее  всем  добродетелЯм,  особливо  порЯдку и
домоводству; а чтобы  познакомить  ее  с  светом  и  доставить  ей  приЯтное
развлечение, покупал ей все выходившие тогда романы Ђвгуста ‹афонтена17. ‚ы,
верно, догадываетесь, в чем всЯ сила? ѓерман полюбил Њинну,  Њинна  полюбила
ѓермана; оба они не смели открытьсЯ друг другу, не только мне или кому бы то
ни было; а мне самому, со всею  моею  догадливостью,  и  в  голову  того  не
приходило. „ело прошлое, а сказать правду, когда старый кистер, дЯдЯ ѓермана
и школьный наш учитель, пришел ко мне сватать Њинну  за  своего  племЯнника,
обещаЯсь  уступить  ему свое место, - менЯ это взорвало. "Љак! - думал Я да,
кажетсЯ, и говорил в забытье с  досады,  -  дочь  моЯ,  ‚ильгельмина  тауф,
отрасль  знаменитого  рода  ѓогенштауфен  и  самаЯ богатаЯ невеста в здешнем
местечке, будет женою бед ного ќрнста ѓермана, у  которого  всЯ  надежда  на
скудное  учительское  место его дЯди!" - Љороче, Я отказал наотрез; выдержал
пыл и представлениЯ старика кистера, видел,  как  ќрнст  бродил  по  улицам,
повесЯ голову, подмечал иногда две- три слезинки на голубых глазах Њинны - и
оставалсЯ  непреклонен.  ‘лушал  длинные  увещаниЯ  соседа  Ќессельзамме   и
поучениЯ   нашего  пастора  о  гордости  и  тщете  богатств  -  и  оставалсЯ
непреклонен. ’ак прошло несколько месЯцев.  Њинна,  из  румЯной  и  веселой,
сделалась  бледною  и  грустливою;  ќрнст похудел, как испитой, и поглЯдывал
из-под шлЯпы на наши окна, как полоумный. "Ќичего, - думал Я,  -  времЯ  все
сгладит и залечит!" ’огда мне и не грезилось, какой конец будет делу.
     Њежду  тем,  по  моему расчету, приближалось роковое двестилетие, когда
тень ѓогенштауфена ЯвлЯетсЯ одному из его потомков, длЯ устроениЯ  фамильных
дел.  ‘колько  мне  известно,  здесь,  поблизости  от замка, налицо из всего
потомства мужеского пола был только Я. —асто говаривал Я об этом  с  соседом
Ќессельзамме,  и  всегда  менЯ  мучило  какое-то  темное предчувствие. ‘осед
всЯкий раз наводил речь на то, чтобы, каковале мера,  если  ѓогенштауфен  на
менЯ  обратит  свое  внимание,  выполнить  все,  чего  он  потребует,  и  не
раздражать  грозного  предка  отказом  или  изменением  его   поведений.   џ
совершенно  соглашалсЯ  с  мнением  соседа  и  с  страхом  и  надеждою  ждал
призывного часа.
     ‚ одну ночь - это было ровно за три дни до известного вам срока - лег Я
в  постелю  раньше  обыкновенного,  чтоб  успокоить  волнуемые ожиданием мои
чувства. ЌочнаЯ моЯ лампада бросала с камина слабый, тусклый  свет.  ‘тенные
часы  пробили полночь, и Я, кажетсЯ, начинал дремать. ‚друг - Я не спал еще,
милостивые государи, клЯнусь, что не спал, - вдруг дверь в моей комнате тихо
и  без  скрыпа  сама  собою отворилась... џ приподнЯл голову с подушки... Ќе
вздохнул ли кто из вас, милостивые  государи?  не  шумит  ли  ветер?..  ЊенЯ
всегда обдает холодным потом, когда вспомню про тогдашние свои при ключениЯ.
Ћднако ж Я не трус, милостивые государи, Я не трус в решительные  минуты,  и
вы скоро это увидите.
     ‚идали  ль вы, почтенные мои слушатели, тень отца ѓамлетова? џ ее видел
в ‹ейпциге на Ярмарке; сосед Ќессельзамме тоже  видел.  Џомнишь  ли,  сосед,
сколько  раз  Я с тобою спорил, что мертвецы и тени именно так ходЯт: ступЯт
одною ногою и после тихо и с расстановкой приволокут к  ней  другую,  как  в
менуэте?  ’ы  смеЯлсЯ  тогда и не хотел мне верить. ’очно так, шаг за шагом,
вошел ко мне черный рыцарь, в  черных  доспехах  с  черными  перьЯми;  из-за
черной  решетки  его  шлема  торчали курчавые, черные бакенбарды, ни дать ни
взЯть как у моего гауз-кнехта. Љазимира †артовского. „а и ростом привидение,
кажетсЯ,  было с него, немного разве пошире в плечах и потолще. ‚ левой руке
держало оно огромный черный меч; в правой, которую протЯгивало ко  мне,  как
телеграф, - был сверток пергамена, перевЯзанный черною лентою и запечатанный
черною печатью. ‚идЯ, что Я не тороплюсь принЯть от него сверток, привидение
уронило  его  на  пол,  потом медленно опустило руку свою в черной перчатке,
медленно протЯнуло указательный палец, как будто приказываЯ, чтоб  Я  поднЯл
это   чудное  послание.  €  когда  глаза  мои,  как  заколдованные  взглЯдом
василиска,  следовали  за  указательным  его  пальцем  и   остановились   на
пергамене, - привидение вдруг исчезло, и дверь сама собою захлопнулась.
     Ќе  скажу,  чтоб Я сильно испугалсЯ, потому что Я не кричал и не упал в
обморок; однако ж, признатьсЯ, мне было жутко: менЯ  то  холод  пронимал  до
костей,  то  бросало в такой жар, что на дыхании моем можно б было -изжарить
фазана; дух захватило и голосу не стало. ’ак провел Я, без  сна  и  почти  в
оцепенении,  всю ночь до самого рассвета. “тром Я поуспокоилсЯ; тут вспомнил
о пергамене и наклонилсЯ, чтобы поднЯть его; но в глазах  у  менЯ  двоилось,
словно у пьЯного: Я то не дотЯгивал руки до свертка, то перетЯгивал ее через
сверток; когда ж удавалось мне до него дотронутьсЯ, то руку мою  всЯкий  раз
отталкивало,  как будто б Я бралсЯ за раска ленное железо. „олго Я возилсЯ с
свертком; наконец ухватилсЯ за него, и пальцы мои с судорожным  движением  к
нему  прильнули.  ‘обравшись  с  силой,  Я  сорвал  черную  ленту  и печать,
развернул пергамен... в нем было написано красными чернилами, и чуть  ли  не
кровью;  но  долго,  долго  писаные  строки  сливались  в глазах моих в одни
кровавые полосы, а  когда  начал  вглЯдыватьсЯ  в  буквы  -  они,  казалось,
перескакивали  то  вверх,  то  вниз, то двигались, как живые. џ выпил стакан
воды, сел, отдохнул и потом  прочел  следующее  послание,  написанное  самым
старинным почерком, но четкими и крупными буквами:
     "Џотомку  моему  в  двадцать девЯтом колене, €оганну ѓотлнбу Љорнелиусу
тауфу из рода ѓогенштауфен, Я, ѓеорг  фон  ѓогенштауфен,  рыцарь  и  барон,
желаю здравиЯ и свидетельствую почтение.
     —рез три дни, в час по полуночи, Явись в нагорный замок, без проводника
и  фонарЯ,  длЯ  получениЯ  моих  приказаний.  Џодатель  сего,  бывший   мой
оруженосец  ѓанс,  будет  тебЯ  ожидать у ворот замка и введет куда следует.
Џребываю нежно тебЯ любЯщий..."
     Џод  этими  строками  подписано  было  размашистою  рукою:  "ѓеорг  фон
ѓогенштауфен", а внизу письма:
     "„ано  на  пути  моем  в воздушном пространстве, на пределах обитаемого
мира". „алее год и число.
     Џосудите, каков был приказ с того света? ‘тупай на свидание с мерт... с
тенью, хотел Я сказать! Ќо делать было нечего; отказатьсЯ нельзЯ; а если б Я
и подумал не выполнить приказа, то  кто  знает,  сколько  у  грозного  моего
предка запасных средств, и пожаров, и болезней, и смертных случаев? да когда
б и сам он вздумал навестить менЯ, то уж бы  не  пошутил  за  неЯвку.  ’оска
залегла  мне  на  сердце: Я бродил, как нераскаЯнный грешник, уныл и мрачен;
отказалсЯ от хлеба, а за пиво и брантвейн и взЯтьсЯ не смел.  ‚  местечке  у
нас  пошли  на  мой  счет шушуканьЯ: одни говорили, что Я обанкрутилсЯ и что
скоро дом и всЯ рухлЯдь пойдут у менЯ с молотка; другие - что у менЯ на душе
страшное   злодейство   и  что  какой-то  призрак  с  пламенными  глазами  и
оскаленными зубами поминутно менЯ преследует; иные - что Я рехнулсЯ ума или,
по  крайней  мере, у менЯ белаЯ горЯчка. ќтих мыслей, кажетсЯ, была и Њинна:
она все плакала и грустила, призывала даже доктора; но Я  его  не  принЯл  и
отправил его баночки и склЯночки из окна на мостовую. ’ак прошло двое суток;
наступили роковые третьи. ‘ самого утра заперсЯ  Я  в  своей  комнате  и  не
пускал  к  себе  ни  души;  приготовилсЯ  ко всему, как долг велит доброму и
исправному человеку; написал даже духовную, в которой завещал Њинне все  мое
имение  и  заклинал  ее  поддерживать  честь  нашего  рода  и славу трактира
‡олотого ‘олнца. ‘оседу Ќессельзамме отказывал на памЯть мои очки  и  дюжину
доброго  рейнвейна,  а  старому  кистеру  бутылку  самых  лучших голландских
чернил. ‚ таких хлопотах Я и не заметил,  как  наступил  вечер.  ‚от  тут-то
стало  мне тЯжело! Љаждый чик маЯтника отзывалсЯ у менЯ на сердце, как будто
стук гробо вого молота, а звонкий бой часов слышалсЯ мне похоронною музыкой;
каждый  час  налегал  мне  на грудь, как новый слой могильной земли. Ќаконец
пробило и двенадцать. ‚се в доме стихло; нигде ни свечки;  на  мое  счастье,
месЯц  взошел и был полон и светел, как щеки соседа Ќессельзамме под веселый
час. џ начал одеватьсЯ в самое лучшее праздничное свое платье, взбил  волосы
тупеем,  перевил косу новою черною лентою и, посмотревшись в зеркало, видел,
что могу ЯвитьсЯ на поклон к почтенному моему предку  в  довольно  приличном
виде.  ќто  менЯ  ободрило.  Џробил  и  час. Ѓыстро пробежал у менЯ мороз по
жилам, но Я не лишилсЯ бодрости; пошел к замку и в мыслЯх приготовлЯл  речь,
которую хотел произнести к тени славного ѓеорга фон ѓогенштауфена.
     Ќе  знаю,  что-то подталкивало менЯ в спину, когда Я вышел из местечка;
месЯц светил так, что можно б было  искать  булавок  по  тропинке;  тени  от
деревьев  и  кустов,  казалось,  протЯгивали  ко  мне  длинные руки и хотели
схватить за полу; совы завывали по рощам и как будто напевали  мне  на  душу
все страшное. џ шел, скрепЯ сердце, стараЯсь ничего не видеть и не слышать и
ощупываЯ наперед бамбуковою своею тростью каждый шаг по тропинке. ’ак прибыл
Я к воротам замка или, лучше сказать, к тому месту, где они когда-то стоЯли;
там, на груде камней, увидел Я обещанного проводника,  черного  латника;  он
отсалютовал  мне  черным  мечом и пошел передо мною. Њы вошли в узкие, сырые
переходы, освещаемые только слабою лампою, которую нес мой  проводник;  ноги
мои  подкашивались  и невольно прилипали к помосту, но Я их отдергивал и шел
далее;  мне  что-то  шептало:  "ЌадейсЯ  и  страшисЯ!",  -  и  Я  с   полною
доверенностию  к знаменитому предку переступал шаг за шагом. Њы остановились
у одной двери, за которою слышны были многие голоса; черный латник  поставил
лампу  на  пол  и  ударил  трижды  мечом  своим  в дверь: она отворилась, мы
вошли... и здесь-то Я увидел, когда, опом нившись, мог видеть и понимать.  .
Џосередине  стоЯл  стол,  покрытый  черным  сукном; за столом, на старинных,
позолоченных креслах, сидел ѓогенштауфен, в собственном своем виде.  Ћн,  по
наружности,  казалсЯ  бодр  и  свеж,  даже  дороден; но смертнаЯ бледность и
что-то могильное,  которое  как  белаЯ  пыль  осыпалось  с  его  лица,  Ясно
показывали,  что  это  не  живой человек, а тень или дух. ‚олосы на нем были
белые и курчавые, как шерсть на шпанском баране; борода  длиннаЯ  и  мЯгкаЯ,
как лен: эта борода закрывала ему всю грудь и падала на колена. ’олько серые
глаза его бегали и сверкали как живые. Ќа нем была белаЯ  фланелеваЯ  мантиЯ
особенного  покроЯ:  шлейф  от нее лежал далеко по помосту, а полы закрывали
все ноги, так что Я не мог видеть, какаЯ была обувь у  моего  предка.  Џеред
ним  была  раскрыта  роковаЯ  книга, в черном сафьЯнном переплете, с золотым
обрезом и медными скобками. Џо обе стороны его, на помосте, что-то пылало  в
двух  больших  черных  вазах  и  разливало бледный, синеватый свет и сильный
спиртовой запах. —ем далее Я всматривалсЯ в лицо старого ѓеорга, тем  больше
находил   в  чертах  его  что-то  знакомое...  и,  как  хочешь  спорь,  друг
Ќессельзамме, а Я все- таки не отступлюсь, что между предком  моим  и  тобою
есть  какое-то  сходство...  Ќе  скажу,  чтобы  большое,  потому что вид его
гораздо важнее и благороднее; а есть что-то... Ќедаром во мне всегда было  к
тебе некоторое непонЯтное, сверхъестественное влечение
     -  Џолно,  полно!  -  подхватил пивовар, покусываЯ себе губы с какою-то
принужденною ужимкою, -  тебе  так  показалось...  Ќочь,  слабое  освещение,
невольный страх и тревога чувств... словом, тебе так показалось.
     -  Ќу, как тебе угодно, а Я все на том стою. „а полно об этом: мы вечно
будем спорить и вечно не согласимсЯ, и Я по  всему  вижу,  что  тебе  крайне
нелюбо сходство с выходцем из того света.
     ‚о  все то времЯ как Я его рассматривал, старый ѓогенштауфен не спускал
глаз с своей книги и как будто бы не замечал менЯ. „олжно думать, что  он  с
намерением  давал  мне досуг оправитьсЯ от страха и удивлениЯ: ему хотелось,
чтоб Я с свежею по возможности головою выслушал его слова, мог их обдумать и
отвечать  порЯдком.  Ќаконец  он  поднЯл глаза с книги, оборотил их ко мне и
сказал глухим и протЯжным голосом, в котором было что-то нетелесное:
     - €оган ѓотлиб Љорнелиус, потомок заглохшей отрасли рода  ѓогенштауфен!
џ  заботилсЯ о тебе. ‡десь вызывал Я из гробов тени минувших потомков моих и
спрашивал их совета, как восстановить и прославить  твое  поколение.  ‚немли
приговор  их  и мой: у тебЯ одна дочь; с нею потомство твое должно перейти в
род посторонний; но род сей должен быть достоин столь блестЯщего отличиЯ.  џ
избрал  ей  супруга,  и все потомки одоб рили мой выбор. ќто - ќрнст ѓерман.
Ћн, как  и  ты,  отрасль  рода  славного,  кроющаЯсЯ  в  тени  безвестности.
ђодоначальник  его  древнее  всех  нас, и есть знаменитый ѓерман, давший имЯ
свое всем племенам германцев, тот ѓерман,  которого  полудикие  завоеватели,
римлЯне,  своевольно  в  летописЯх  переименовали  Ђрминием. Ќе стыдись и не
презирай бедности ќрнста  ѓермана:  Я  его  усыновил;  потомству  его,  чрез
несколько  колен,  предопределены  судьбы  славные. Ћбилие и слава будут его
уделом, и ‡олотое ‘олнце воссиЯет лучами непомрачаемыми. Џрощай!  времЯ  мне
отправитьсЯ  в  путь  далекий  и  устроить жребий других моих потомков. Ѓудь
счастлив и успокой дух свой.
     џ отдал земной поклон великому моему предку и от полноты чувств не  мог
сказать ни слова, даже долго не мог приподнЯть головы; когда же встал, то ни
его, ни книги уже не было; пламЯ в вазах погасло, и надо мною  стоЯл  черный
латник  с  своею  лампою.  Ћн  подал  мне  знак идти за ним; мы вышли из-под
сводов; он остановилсЯ на том самом месте, где  Я  нашел  его  при  входе  в
замок,  указал мне дорогу черным мечом своим - и вдруг мелькнул куда-то, так
что Я больше его уже не взвидел. Ћдинок пошел Я по тропинке. ѓолова  у  менЯ
кружилась,   чувства  волновались;  бессонница,  произвольный  пост,  чудное
видение... словом, все это вместе было причиною, что Я без  памЯти  упал  на
половине дороги...
     Љогда Я очнулсЯ, то увидел, что лежу на постеле, в своей комнате. Њинна
сидела у моего изголовьЯ  и  плакала;  ќрнст  ѓерман  стоЯл  передо  мною  с
склЯночкой  лекарства  и  ложкою;  старик  кистер  поддерживал мне голову, а
доктор наш, Ђгриппа ѓраберманн, щупал пульс и смотрел мне  в  лицо  с  самою
похоронною  рожей.  ‘осед  Ќессельзамме  печально  сидел  сложа руки на моих
креслах и о чем-то думал; а Љазимир,  тоже  не  с  веселым  лицом,  стоЯл  у
дверей,  как  на  часах,  и,  видно,  ждал приказаний. џ оборотилсЯ к Њинне,
улыбнулсЯ, взЯл ее за руку, сделал знак ќрнсту, чтоб и  он  подал  мне  свою
руку,  -  сложил их руки вместе и слабо проговорил: "‘оединЯю и благословлЯю
вас, дети!" - "ќто все бред!" - подхватил доктор. -  "‘ам  ты  бредишь,  г-н
приспешник  латинской  кухни",  -  отвечал Я ему таким голосом, который всех
уверил, что Я в полной памЯти. Ќадобно было  видеть  общую  радость!  Њинна,
ќрнст, старик кистер, сосед Ќессельзамме, Љазимир †артовский - все бросились
ко мне и задушили было своими поцелуЯми. Ћдин  доктор  ѓраберманн  оставалсЯ
холодным  зрителем  и  упрЯмо  твердил,  что Я в бреду и что горЯчка еще не.
миновалась.
     Ћстальное доскажу вам в коротких словах. ‘осед Ќессельзамме, вышед рано
из  дому за каким-то делом, нашел менЯ без памЯти на тропинке, тотчас позвал
Љазимира и еще двоих соседей, и общими силами принесли менЯ домой. —тобы  не
испугать  Њинну,  они  положили  менЯ  тихонько  в  моей комнате, потому что
второпЯх Я не запер ее перед уходом. Џозвали доктора, который заметил во мне
признаки  горЯчки  и,  рад случаю, начал в менЯ лить свои лекарства. Љогда Я
опомнилсЯ, то был уже  девЯтый  день  моей  болезни.  Џосле  Њинна  мне  рас
сказывала,  что в бреду Я беспрестанно твердил о ѓеорге фон ѓогенштауфене, о
черном латнике, о ней самой,  об  ќрнсте  ѓермане,  и,  не  знаю  по  какому
странному  смешению понЯтий, о соседе Ќессельзамме и о Љазимире †артов-ском.
џ скоро оправилсЯ от  болезни  и  скоро  пировал  свадьбу  Њинны  с  ќрнстом
ѓерманом, которого принЯл к себе в дом как сына и наследника. ‚от уже восемь
месЯцев, как мы живем  вместе,  счастливы  и  довольны  своим  состоЯнием  и
благословлЯем памЯть и попечениЯ о нас великого ѓеорга фон ѓогенштауфена.
     ’рактирщик  кончил  свой рассказ. Њинна и ќрнст ѓерман взглЯнули на нас
такими глазами, в которых можно было  прочесть  сомнениЯ  их  насчет  чудной
повести  и  желание знать, как мы ее растолкуем? Ќо ни Я, ни товарищ мой, по
данному от менЯ знаку, не показали на лицах своих ничего,  кроме  удивлениЯ;
словом, мы делали вид, что поверили всему сполна. џ заглЯнул в лицо лукавому
пивовару: он очень пристально смотрел на свою трубку и как будто бы  глазами
провожал  вылетавший из нее дым. ѓроза утихла, тучи разошлись, луна взошла в
полном сиЯнии, и мы, взЯв  себе  проводником  Љазимира  †артовского,  ходили
осматривать замок...
     -  € теперь гроза утихла, - сказал кто-то из гостей, посмотрев на часы.
     - Џоловина одиннадцатого:    пора  пожелать  доброго  вечера  почтенным
нашим хозЯевам.
     ѓости встали с мест и велели подавать свои экипажи.
     -  Ђ  что  ж  ваши  сны,  которые  так вас тревожили ночью? - спросил у
путешественника любопытный провинциал.
     - ‘ны мои были, как и все сны, - отвечал он, - смесь всЯкой небылицы  с
тем, что Я видел и слышал.
     - —то же вам говорил о трактирщиковом видении полЯк, когда провожал вас
к замку?
     - Ћн притворилсЯ, будто ничего не знает и всему верит.
     ‚ это времЯ слуга вошел сказать, что лошади  готовы.  Њы  простились  с
хозЯевами и разъехались в разные стороны.

Џримечание
     Ќужно   ли   отдавать  отчет  читателЯм  в  побуждениЯх  или  причинах,
заставивших написать какой-либо роман или повесть? Њногие  большие  и  малые
романисты,  люди,  без  пощады  строгие  к  самим  себе  и  своим читателЯм,
полагают,  что  это  необходимо,  и  длЯ  того  пишут  длинные  предисловиЯ,
послесловиЯ  и  примечаниЯ.  —тобы  не  отстать  от многих, и Я хочу здесь в
коротких словах сказать по крайней мере о том, что подало мне повод написать
помещенную здесь повесть, и о том, сколько в ней правды и неправды.
     ‚ 1820 году, проезжаЯ чрез ѓельнгаузен, нашел Я там в трактире ‡олотого
‘олнца объЯвление, что за девЯть гульденов продаетсЯ в нем: ‡амок  ”ридерика
Ѓарбароссы,  близь  ѓельнгаузена,  исторический  роман,  в коем выводитсЯ на
сцену тень ѓогенштауфена. џ тогда же записал  это,  и  недавно  отыскал  сию
записку  в  путевой  моей книжке. ‡амок стоит точно на таком местоположении,
какое описано мною в повести. ЏолЯк  гаузкнехт,  говорЯщий  по-русски  и  на
разных  других  Языках, есть также лицо невымышленное. Ќе знаю, так ли точно
честолюбив хозЯин трактира ‡олотого ‘олнца; но знаю, что общаЯ страсть  всех
путешественников  -  прикрашивать  свои рассказы: и мой не вовсе свободен от
этой страсти.
     —то касаетсЯ до тени ѓогенштауфена, то Я в отношении к ней  не  слишком
придерживалсЯ  исторической  истины  писовой,  а  -  винюсь - выдумал нечто
похожее на предание или поверье народное, будто бы насчет  ее  существующее.
’аким  образом,  она не перестает у менЯ посещать здешний мир, и не в начале
каждого столетиЯ, а через двести лет. ЋставлЯю на выбор,  верить  пису  или
моему трактирщику.
Last-modified: Wed, 02 Jun 2004 19:22:45 GMT
Ћцените этот текст: