нал цену этой  смешной  и  маленькой  опытности,  обманчивому  спокойствию,
которое после каждого счастливого возвращениЯ на землю точно отнимало памЯть
о прежних чужих  несчастьЯх  и  делало  близких  людей  излишне  уверенными,
излишне спокойными - пожалуй, даже жестокими  немного;  но  был  он  человек
мужественный и не хотел думать о том, что  расслаблЯет  волю  и  у  короткой
жизни отнимает последний ее смысл. "“паду так упаду, - думал он, - что  ж  с
этим поделаешь; а может быть, до тех пор и машину сделают такой, что  падать
не надо, вот Я и обману смерть, проживу до старости, как другие.  Ћ  чем  же
гадать?"
     €, думаЯ это про себЯ, он улыбалсЯ  той  своей  спокойной  улыбкой,  за
которую так любили его и уважали товарищи. Ќо жил в его теле кто-то еще, кто
не поддавалсЯ увещаниЯм, твердо знал свое, был не то мудр, не то совсем  без
разума, как зверь, - и этот другой страшилсЯ страхом трепетным и  темным,  и
после удачного полета этот другой становилсЯ глупо  счастлив,  самоуверен  и
даже нагл, а перед полетом каждый раз мутил душу,  наполнЯл  ее  вздохами  и
дрожью. ’ак же было и в этот раз, накануне июльского полета.
     ‚ечером, перед сном, ћрий Њихайлович нежно и тихо погулЯл  с  женой  по
окраинным темным и зеленым улицам маленького городка, где они временно жили;
и уже в половине одиннадцатого, когда в доме еще возились, лег в  постель  и
сразу уснул. Ћн слышал смутно,  как  через  час  или  полтора  пришла  жена,
разделась тихо и легла, даже не скрипнув кроватью; потом, долго или коротко,
спустЯ, что-то широкое заходило над головою и  спокойным,  из  краЯ  в  край
переливающимсЯ гулом раздвинуло пределы узкого, темного комнатного  сна.  Ћн
догадалсЯ, что это зашла ночнаЯ гроза, но  совсем  не  проснулсЯ,  а  только
скинул с себЯ то тЯжкое, как узы, тупое и мертвое  оцепенение,  каким  страх
боролсЯ против мыслей и неизбежного. ‚друг задышалось глубоко и сладко:  как
будто следило дыхание за переливами грома в высоте и шло за ним  из  краЯ  в
край; и стало казатьсЯ в долгой грезе, что он  не  человек  спЯщий,  а  сама
морскаЯ волна, котораЯ, то падаЯ,  то  поднимаЯсь,  дыша  ровно  и  глубоко,
вольно катитсЯ по безбрежному  простору.  €  вдруг  открылсЯ  тот  радостный
смысл, что есть в беге волны по безбрежному простору, когда,  то  падаЯ,  то
поднимаЯсь, идет она в глубокую беспредельность. € уже долго он был  волной,
и уже разгадал все таинственные смыслы жизни, когда зашумел частый дождь  по
крыше и тихим плеском окропил грудь, поцеловал сомкнутые уста, приник  тепло
к глазам и принес кроткое забвение. Ђ потом, долго или коротко спустЯ -  уже
птицы звенели за окном - привиделсЯ и тот радостный, волнующий сон,  который
уже  третий  раз  в  жизни  посещал  его  и  был   каждый   раз   счастливым
предзнаменованием.
     Ѓудто проснулсЯ он на рассвете в темной  комнате,  где  спал  почему-то
один, без жены; и хотЯ жены не было и комната была незнакомаЯ, но была она в
то же времЯ своей,  настоЯщей,  той,  в  которой  он  всегда  жил  и  живет.
ЏроснулсЯ он будто от тревожного  и  страшного  сна,  с  темным  взглЯдом  и
стесненной грудью: было тЯжело и печально.  ’огда  поднЯлсЯ  он  и  вышел  в
соседнюю комнату, где было уже светлее, так  как  только  на  одной  стороне
ставни были закрыты, а на другой уже  пробивалсЯ  в  окна  мЯгкий,  розовый,
спокойный  свет.  "Љак  хорошо  и  спокойно:  все  спЯт",  -   подумал   он,
успокаиваЯсь; и тут внезапно - так  всегда  было  в  этом  чудесном  сне,  -
внезапно вспомнил, что, кроме этих  хороших  комнат,  у  него  есть  другие,
прекраснейшие, - в которых он почему-то давно не был, даже  совсем  забыл  о
них. ‘ радостным ожиданием он открыл  очень  высокую  белую  дверь  и  тихо,
босыми ногами, вступил на гладкий и теплый пол забытых прекрасных комнат. €х
было много, и они были тех огромных и торжественных размеров, какими  бывают
комнаты и залы только во дворце; и  всюду,  во  всех  углах,  стоЯл  тот  же
неЯркий, но спокойный и радостный розово-утренний свет. "Љак хорошо! € как Я
мог забыть!" - думал он, тихо скользЯ вперед, в тишину и высь  все  новых  и
прекраснейших зал, полных света и умиленной  радости;  и  так  дошел  он  до
двери, за которой послышались голоса. Ћн осторожно заглЯнул  и  увидел,  что
сидЯт на полу два малЯра, что-то делают и тихонько поют.
     ’ут ћрий Њихайлович проснулсЯ, но еще  с  минуту,  радостно  и  глубоко
волнуЯсь, не мог понЯть, где кончаетсЯ сон и начинаетсЯ настоЯщее.  Ќа  ночь
окна в их спальне закрывались ставнЯми, и теперь прЯмо в  глаза  ему  что-то
ослепительно Ярко блистало; он отодвинул голову и  увидел  острый  и  прЯмой
луч, идущий от круглого отверстиЯ в  ставне,  где  вывалилсЯ  сучок,  увидел
круглое пЯтно на подушке и розовый сумрак, наполнЯвший комнату. Џотом увидел
сбоку от себЯ темное пЯтно волос, голую руку,  услышал  тихое  дыхание  -  и
сразу все вспомнил и все понЯл: и что сегоднЯ ему лететь, и что  это  милое,
что так тихо дышит, есть его жена, и что июльское солнце, поднЯвшись,  стоит
против окон и, вероЯтно, весь  мир  заливает  светом.  Џопробовал  себЯ,  не
страшно ли ему лететь, но вместо обычного крепко сдерживаемого  страха  было
глубокое и радостное волнение: как будто ждет его сегоднЯ  необыкновенное  и
великое счастье. "‘егоднЯ Я полечу!"  впервые  со  всей  чистотой  восторга,
радости неомрачаемой подумал он о небесном великом просторе,  предчувствиЯми
которого всю ночь жила его душа.
     …сли бы не этот луч солнца, ћрий  Њихайлович  поспал  бы  еще  час  или
полтора; но теперь невозможно было ни спать, ни оставатьсЯ в темноте, душной
и тЯжелой; и, осторожно сойдЯ с постели, стараЯсь даже не глЯдеть  на  жену,
чтобы не разбудить ее взглЯдом, он наскоро оделсЯ. Ќо  та  спала  крепко:  с
вечера ей долго не давали уснуть  беспокойство  и  нежнаЯ  любовь,  а  потом
чем-то страшным измучила гроза - иные были  сны  у  женщины.  €  теперь  она
отдыхала. ‡ахватив папирос и все так же не глЯдЯ на  жену,  ћрий  Њихайлович
вышел из спальни в тихий свет пустых и неубранных комнат,  еще  хранивших  в
углах ночные тени.
     ‚ кухне уже возилсЯ с самоваром и колол лучину  сонный  денщик,  каждым
движением своим перегонЯЯ с места на место тучу  ленивых,  тЯжелых  от  ночи
мух; но на дворе, и в садике, и на улице, обсаженной  тополЯми,  как  аллеЯ,
было безлюдно и тихо. € хотЯ давно уже звенели  птицы,  и  по  двору  прошла
кошка, старательно выбираЯ сухие места и избегаЯ холодной и  сырой  тени  от
дома, и даже проехал на станцию  извозчик  -  казалось,  что  никто  еще  не
пробуждалсЯ к жизни, а живет во всем мире одно только солнце, и только  одно
оно есть живое. ’ак оно было ласково и так  грело  глаза  и  усы,  что  ћрий
Њихайлович сделал невинное лицо и надолго  притих;  потом  совсем  по-детски
подумал, что с солнцем можно говорить: правда, ответа не услышишь, но самому
говорить можно, и  в  этом  будет  не  меньший  смысл,  чем  в  разговоре  с
человеком.
     € вспомнил он - все еще сохранЯЯ невинное лицо и  не  торопЯсь  открыть
согревшиесЯ глаза, - как все детство свое он мечтал о полете. ‚спомнил,  как
он  подпрыгивал  и  снова  падал  на  землю,  оскорбленный,  негодующий,  не
понимающий, почему же он не полетел; как уже небольшой прыжок с высоты давал
робкое впечатление полета и как до слез почти, до  настоЯщей  душевной  боли
хотелось все отдать, всем пожертвовать, от всего отказатьсЯ  только  за  то,
чтобы  перелететь  через  соседский  дом.  €  именно  этот  соседский   дом,
одноэтажный мещанский домишко с прогнившей деревЯнной крышей, приобрел такую
значительность, что при первом настоЯщем полете, за тысЯчу верст от  родины,
когда от волнениЯ  ни  о  чем  не  думалось  и  не  вспоминалось,  он  вдруг
вспомнилсЯ ћрию Њихайловичу.
     Ќо неужели он действительно уже летал и сегоднЯ полетит?
     Ќа небе не виделось ни единого облака, и там, где грохотал ночью гром и
откуда падал дождь на землю, теперь раскидывалась ЯснаЯ и бездоннаЯ  синева.
Џо книгам это называлось воздухом, атмосферой, но по  чувству  человеческому
это было и вечно оставалось небом - извечною  целью  всех  стремлений,  всех
поисков и надежд. "‚сЯкий человек боитсЯ смерти, и кто  захотел  бы  лететь,
если бы это было только воздухом каким-то?" - подумал  ћрий  Њихайлович,  не
отводЯ глаз от бездонной, таинственно сиЯющей синевы  и  на  фоне  ее  рисуЯ
памЯтью знакомые загорелые близкие и почему-то очень дорогие лица товарищей,
офицеров-летчиков. Џравда, разговор  их  пуст  и  смешно  деловит:  так  же,
вероЯтно, разговаривает и он сам о своих полетах; но кто же  не  знает,  что
иногда совсем не нужно слушать разговора людей, которым они невинно и  хитро
лгут, а надо видеть лица, глубину глаз, чистоту белых, неиспорченных зубов.
     € от этих мыслей, Ясных, простых и  чистых,  как  чисто  было  утреннее
солнце, еще увеличилось то радостное волнение, с которым  он  проснулсЯ;  и,
идЯ к дому, ћрий Њихайлович зачем-то еще раз поклЯлсЯ себе, что всегда будет
любить своих товарищей и будет неизменным другом своим друзьЯм. Ќо тот,  кто
умеет не слышать пустого разговора и мыслей, а смотрит в  глубину  глаз,  на
чистоту молодых неиспорченных зубов,  тот  иной  смысл  открыл  бы  за  этой
наивной и ненужной клЯтвой. € тот и сам бы не сказал ненужного,  а  молча  и
крепко поцеловал  бы  в  уста  веселого,  легкой  походкой  идущего  к  дому
человека, у которого улыбка так приветлива и спокойна, а  в  глазах  мерцает
уже далекий свет.
     ‚ойдЯ в спальню, ћрий Њихайлович тихим поцелуем разбудил все еще крепко
спавшую жену.

        II

     Ѓыл у ћриЯ Њихайловича один несомненный дар: он умел  молчать  легко  и
приЯтно, и это делало разговор с  ним.  всегда  интересным  и  значительным.
ЏрЯмых, определенных и в своей определенности всегда немного резких  "да"  и
"нет" он не любил в разговоре и заменЯл их  спокойной  и  ласковой  улыбкой,
свое мнение высказывал осторожно  и  нехотЯ  и  больше  предпочитал  слушать
других.  Љазалось  бы,  что  при  этом  качестве   своем   он   должен   был
представлЯтьсЯ товарищам загадочной натурой, человеком скрытным,  ушедшим  в
свои сокровенные переживаниЯ, а выходило почему-то наоборот:  все  в  полку,
кончаЯ молоденькими, только что произведенными подпоручиками, были убеждены,
что знают его насквозь, знают гораздо лучше, чем самих себЯ. €бо каждый  длЯ
самого себЯ был только путаницей сложных, менЯющихсЯ настроений, неожиданных
мыслей, внезапных переходов, изломов и скачков,  а  ћрий  Њихайлович  всегда
оставалсЯ ровен, спокоен и Ясен; и так же Ясна, проста и  понЯтна  была  его
жизнь с красивой, любившей его молоденькой женой. Љогда какой-нибудь поручик
проигрывал в карты или в пьЯном виде устраивал дебош, после которого  стыдно
смотреть  даже  в  зеркало,  он  непременно  шел  к  Џушкареву  посидеть   и
образоватьсЯ; и, сидЯ и образуЯсь понемногу, уже начинаЯ видеть  возможность
новой  жизни,  он  с  некоторым  великодушным  сожалением  смотрел  на  ћриЯ
Њихайловича, сравнивал бездны своей души с его  Ясной  плоскостью  и  думал:
экий ты, брат, Ясный!  €  один  шутник  пустил  было  удачную  кличку:  "Ќаш
разъЯсненный"; но, как ни удачна была кличка, долго держатьсЯ, при  уважении
товарищей к ћрию Њихайловичу, она не могла, вскоре перестала возбуждать смех
и позабылась.
     € в это солнечное утро ћрий Њихайлович был приЯтно молчалив и Ясен,  по
обыкновению, разве только особенным светом глаз выдавал свое радостное,  все
растущее волнение; и,  как  всегда  это  случалось,  его  видимое  и  ровное
спокойствие передалось жене, ’атьЯне Ђлексеевне, ровным светом зажгло  и  ее
красивые черные, слишком блестЯщие глаза, немного по-азиатски приподнЯтые  к
вискам.  …ще  только  недавно  она  была  полна   ночного   ужаса,   ужасных
предчувствий и видений, а  теперь,  наливаЯ  мужу  чай  и  поглЯдываЯ  через
открытое окно на синее праздничное небо, она никак не могла  ни  понЯть,  ни
вспомнить, что страшного было в этой сиЯющей,  обращенной  кверху,  знакомой
глубине. "ѓлупости, нелепые сны!" - думала она, передаваЯ стакан и с любовью
глЯдЯ, чтобы не обжечь, на смуглые,  твердые,  никогда  не  дрожащие  пальцы
мужа; и вдруг засмеЯлась, сперва весело, потом даже сердито немного.
     - ’ы, ћра, просто обманщик, гипнотизер!
     Ћн улыбнулсЯ.
     - Џочему?
     - Џросто фальшивый человек - не смейсЯ! Љогда Я с  тобой,  мне  кажетсЯ
тогда, что ничего не может случитьсЯ, а ведь это же  неправда,  ведь  всегда
что-нибудь может случитьсЯ! ђазве можно быть такой спокойной, как Я  сейчас,
ведь это же неправда, а делаешь это ты. џ вовсе не хочу быть спокойной,  это
просто глупо!
     €, уже стараЯсь взволновать  себЯ,  вернутьсЯ  к  потерЯнным  ощущениЯм
страха  и  беспокойства,  она  стала  припоминать  и  рассказывать,  немного
сочинЯЯ, свои темные сны,  но  страх  не  возвращалсЯ,  и  чем  глубже  было
спокойное внимание ћриЯ Њихайловича, тем Явно  несообразнее,  просто  глупее
становились убедительные сны.  ’очно  ребенок,  который  долго  рассказывает
взрослому вздорную, самим сочиненную сказку - и вдруг видит  толстые  волосы
на бороде, большие, ласковые, внимательные, но безнадежно умные глаза, сразу
обрывает: не хочу больше рассказывать!
     - Ќет, ћра, ты сегоднЯ еще хуже, чем всегда!
     Ќо еще не отзвучали ласковые слова, как всю ее  залило  чувство  совсем
необыкновенного, острого, почти мучительного  счастьЯ.  Џокраснев  до  самых
плеч, белевших в вырезе платьЯ, она закрыла лицо руками и склонилась к столу
- ни взглЯнуть, ни слова промолвить она не могла бы теперь ни за что в мире.
Ђ сердце билось все сильнее и томительнее в ожидании первого слова,  которое
произнесет он, и это будет невыносимо: первое слово! Ќо он,  необыкновенный,
как ее счастье, не сказал  ничего  и  только  осторожным  и  тихим  поцелуем
прикоснулсЯ к ее снова побелевшей шее.
     Џотом времЯ побежало быстро. Џошли  сборы,  одевание;  ћрий  Њихайлович
сам, как всегда, своими твердыми смуглыми пальцами застегнул ей блузочку  на
спине, он же ее и расстегнет, когда вернутсЯ. Ќо что бы ни делалось  вокруг,
чувство необыкновенного счастьЯ не оставлЯло ’атьЯну Ђлексеевну,  укрепилось
твердо, стало чувством самой жизни; и что бы ни случилось теперь, упади ћрий
Њихайлович на самых ее глазах, увидь она  его  труп,  -  и  тут  бы  она  не
поверила  ни  в  смерть,  ни  в  печаль,  ни  в  роковое  одиночество  свое.
“тверждением вечной жизни и отрицанием смерти  было  счастье,  и  не  бывает
счастье другим.
     €, как всегда, уходЯ из дому, ћрий Њихайлович забыл зайти проститьсЯ  с
ребенком, и, как всегда, жена напомнила с упреком и повела в детскую. ЉаждаЯ
дружнаЯ молодаЯ семьЯ создает свой домашний Язык;  и  на  их  Языке  мальчик
Њиша,  имевший  от  роду  год  и   два   месЯца,   называлсЯ   ’он-’оном   и
пренебрежительно:  ’ончиком.  Ќикаким  отцом   ћрий   Њихайлович   себЯ   не
чувствовал, и ребенок с своими короткими ножками, беспричинным  восторгом  и
гениальностью вызывал в нем только снисходительное удивление. € вес его  был
ничтожный, также удивительный. ’еперь ’он-’он был заправлен в конусообразное
креслице на колесах, с круглым отверстием посередине,  куда  его  вставлЯли;
когда ’он-’он падал в какую-нибудь сторону, кресло катилось и не давало  ему
упасть - и это называлось: он ходит. Ќосило его по всей комнате,  но  иногда
ему удавалось наметить свою цель и даже достигнуть ее.
     ћрий Њихайлович засмеЯлсЯ; засмеЯлась и жена,  но  сейчас  же  обиженно
сказала:
     - ’ебе смешно, а ему это нисколько не легче, чем  твоЯ  авиациЯ.  €  ты
летишь только потому, что все времЯ падаешь, чем же он хуже?
     - Џравда, - согласилсЯ ћрий Њихайлович. - Ќисколько не хуже.
     Ќо нельзЯ было не  смеЯтьсЯ,  глЯдЯ  на  ’он-’она,  и  ћрий  Њихайлович
сказал:
     - Ђ что, ’анЯ, если бы нашим пьЯным по выходе из ‘обраниЯ давать  такое
же кресло; понимаешь, нельзЯ ни упасть, ни заснуть - ужасное положение!
     Ќо ’атьЯна Ђлексеевна не нашла ничего смешного в этой мысли  и  коротко
ответила:
     - Ќе люблю пьЯных. ‚озьми же его на  руки  и  поцелуй.  €  ты  напрасно
презираешь его и думаешь, что он ничтожество, любит только твои пуговицы: он
все понимает.

        III

     Љогда ћрий Њихайлович с женой  подъезжали  на  извозчике  к  аэродрому,
голубаЯ пустынЯ  неба  ожила  своею  жизнью:  от  горизонта  поднимались  и,
развертываЯсь, точно ставЯ все новые паруса, медленно  проплывали  в  зените
округлые, сверкающие белизной, торжественные облака. Ѓудто  Ярче  засверкало
солнце, углубилась синева, и очарованием недосЯгаемости манили  ее  пролеты,
бездны синие и наиглубочайшие всех  темных  бездн  морских;  и  похоже  было
минутами на великолепный смотр: будто вышла из гавани целаЯ  флотилиЯ  судов
и, распустив сиЯющие паруса, гордЯсь, красуЯсь и  затаив  восторг,  медленно
проходит перед высочайшими взорами.
     ’атьЯна Ђлексеевна заволновалась:
     - Ќе зашла бы гроза, как вчера, тогда как же?
     - Ќет, - уверенно ответил ћрий Њихайлович, смотри, у них краЯ  точеные.
ќто смотр, они скоро разойдутсЯ.
     - ’ебе жаль, тебе хочетсЯ поднЯтьсЯ выше их?
     Ћн внимательно и немного странно - так ей уж потом казалось - посмотрел
ей в лицо и глаза и ответил с своей спокойной улыбкой:
     - џ тебЯ люблю ужасно.
     Ќа аэродроме уже был народ, и оживленно готовились  к  полету  летчики,
выдвигали машины из ангаров,  проверЯли,  подтЯгивали  металлические  тросы;
кто-то Яростно бранилсЯ в сарае, что  опЯть  привезли  не  того  бензину;  у
капитана Љострецова забастовал, по  неведомой  причине,  мотор,  и  он  сам,
ругаЯсь и торопЯсь, презираЯ смущенного монтера, развинчивал гайки и уже  до
самых глаз успел замазатьсЯ машинным  маслом  и  нагаром.  Ќо  в  общем  все
обстоЯло  благополучно,  даже   хорошо,   и   волновались,   и   высказывали
недовольство только длЯ того, чтобы оградитьсЯ от судьбы, не  показатьсЯ  ей
слишком благополучными, умилостивить маленькими неприЯтностЯми длЯ избежаниЯ
большой и страшной. € длЯ той же цели никто не хотел  даже  сознаватьсЯ,  на
какую высоту сегоднЯ он рассчитывает, уверЯл лживо, что немножко;  и  только
про Џушкарева все знали, что,  уже  взЯвший  несколько  призов  за  точность
спуска, нынче он намерен побить рекорд высоты. € что это удастсЯ ему,  никто
из товарищей не сомневалсЯ;  и  самое  чувство  ђока,  грозной  случайности,
зловеще таЯщейсЯ в прозрачном воздухе, стало слабее в присутствии  Ясного  и
твердого человека, не скрывающего своих  намерений,  спокойно  говорЯщего  о
них.
     ‡аговорили громче и веселей и  толпою  окружили  Џушкарева;  некоторые,
здороваЯсь, целовались с ним, по-дружески  открытым  и  крепким  поцелуем  в
губы. ‘  женою,  ’атьЯной  Ђлексеевной,  здоровались  так  же  приветливо  и
дружески, целовали ей руку, но  видно  было,  что  длЯ  всех  она  -  второй
человек, и постепенно ее оттеснЯли от мужа. ‚ другое,  обычное  времЯ  около
нее всегда кто-нибудь  оставалсЯ  -  из  вежливости  или  любви  к  женскому
обществу и разговору; а теперь она стоЯла одна на зеленой примЯтой  траве  и
улыбалась с мЯгкой женской насмешливостью: было так  естественно  и  все  же
немного  смешно,  что  она,  такаЯ  красиваЯ  женщина,  стоит  совсем  одна,
заброшеннаЯ, и никто в ней не нуждаетсЯ, и никому она не  интересна,  а  они
собрались своей кучкой загорелых и сильных людей,  смеютсЯ,  сверкаЯ  белыми
зубами, дружелюбно касаютсЯ локтей и плеч и ведут  свой  особенный  мужской,
серьезный и значительный разговор. "Љак они любЯт ћриЯ!" -  подумала  она  и
вдруг перестала улыбатьсЯ: снова до самого дна  колыхнулась  душа  ощущением
великого счастьЯ, неизъЯснимой радости, сердечной благодарности к  тем,  кто
так его любит. Ќо ведь они еще не совсем знают, какой он благородный,  какой
прекрасный и необыкновенно милый человек, а если бы знали!..
     € когда подошел  к  ней  полковник  ЏрЯхин,  старый  любезник,  и  стал
говорить любезности, она уже сама послала его к мужу:
     - Џойдите к ћрию.
     - џ уже виделсЯ с ћрием Њихайловичем, - ответил полковник и  догадалсЯ,
- что-нибудь прикажете передать?
     - Ќет, - она смотрела в глаза полковнику и улыбалась, - пойдите к ћрию.
     € тут, глЯдЯ в блестЯщие влажные глаза,  полковник  ЏрЯхин  понЯл,  что
перед ним сумасшедшаЯ от любви, от гордости и от счастьЯ женщина,  -  и  ему
сделалось страшно, и единственный раз за  всю  свою  жизнь  он  почувствовал
обманчивую призрачность солнца, земли, на которой так твердо стоЯт его ноги,
всего, что окружает и в чем живет  человек.  "‘транно!"  -  пробормотал  он,
отходЯ, и весь тот день, до самого его темного конца, бормотал это слово, не
имеЯ других, чтобы выразить всю необыкновенность представившегосЯ ему  мира:
"‘транно, странно!"
     “же разошлись все и начались полеты, когда ћрий  Њихайлович  подошел  к
жене и взЯл ее за руку выше локтЯ.
     - Џрости, ’анечка, Я совсем оставил тебЯ.
     - Ќичего, - ответила она, улыбаЯсь, - Я рада.
     - Ќо не забыл!
     - Ќичего, Я рада. Ћ чем вы смеЯлись?
     - џ рассказал им о кресле, помнишь, после ‘обраниЯ  -  длЯ  пьЯных.  ’ы
забыла?
     Ќо ей не понравилось это, и она сказала:
     - Ђ Я думала о другом, ћра! Ћни очень любЯт тебЯ.
     - € Я их люблю. ‘мотри, ’анЯ, ђымба идет сюда, сегоднЯ с  ним  творитсЯ
что-то ужасное.
     - Џоговори с ним, ћра.
     - Ђ ты? Њне ведь сейчас.
     - Ќичего, Я рада. Џоговори с ним. ћра.
     Ќо ђымба - пожилой пухлый офицер  с  рЯбым  безволосым,  блестевшим  от
пота, но бледным лицом - уже сам звал ћриЯ Њихайловича:
     - ћра, на одну минуту!
     - ’ы что, брат, - спросил ћрий Њихайлович, отходЯ с офицером в сторону,
- волнуешьсЯ?
     ђымба первый раз участвовал в состЯзаниЯх, и никто не мог понЯть, зачем
он это делает и зачем вообще учитсЯ летать: был он человек  рыхлый,  слабый,
бабьего складу и каждый раз,  поднимаЯсь,  испытывал  невыносимый  страх.  €
теперь в глубоких рЯбинках его широкого лица, как  в  лужицах  после  дождЯ,
блестела вода, капельки мучительного холодного пота,  а  блеклые,  в  редких
ресницах, остановившиесЯ глаза с глубокой верой и  трагической  серьезностью
смотрели на Џушкарева.
     - ћра! Ќет, ћра, скажи серьезно, как честный человек: ничего?  Ђ?  Ќет,
ты серьезно, как честный человек, ћра?
     ћрий Њихайлович что-то обдумал, заглЯнул куда-то и серьезно, с  твердой
убежденностью ответил:
     - Ќичего, все хорошо. ‹ети.
     ђымба помолчал и с той же серьезностью сказал:
     - ‘пасибо.
     € трижды, крепко, словно христосуЯсь, поцеловал ћриЯ Њихайловича в губы
и коротко, но выразительно потрЯс руку. Ђ когда ђымба проходил мимо  ’атьЯны
Ђлексеевны и кланЯлсЯ ей - она счастливо улыбалась, а он смотрел на нее, как
на союзницу, и в ответ на ее улыбку тихо, продолжительно и приЯтно вздохнул:
так-то, видите, какое дело! ЊЯтые голенища его высоких офицерских сапог были
слишком широки и сползали, сползали и брюки из-под короткой  серой  тужурки,
висели сзади мешком - и уж какой он был авиатор! ’атьЯна Ђлексеевна смотрела
ему вслед и почему-то не обернулась, когда сбоку подошел и молча встал  ћрий
Њихайлович.  €,  не  оборачиваЯсь,  продолжаЯ  улыбатьсЯ  далеко  шагавшему,
нескладному ђымбе, она понЯла и почувствовала, что муж внимательно, упорно и
близко смотрит на ее щеку, на профиль черных ресниц, на улыбающиесЯ губы;  и
почувствовала теплый ветер, свежо и мЯгко прошедший по глазам;  и  это  было
счастье.
     - џ люблю тебЯ ужасно, - сказал ћрий Њихайлович и осторожно коснулсЯ ее
руки выше локтЯ, где она была горЯчаЯ и под тонким шелком совсем близкаЯ;  и
рука в  этом  месте  стала  счастливаЯ.  Ќо  и  тут  не  обернулась  ’атьЯна
Ђлексеевна, как будто ничего не слыхала; и только улыбка тихо сошла с  лица,
и стало оно покорным, робким и длЯ самой себЯ  милым:  любовью  мужа  любила
себЯ в эту минуту ’атьЯна Ђлексеевна и так чувствовала себЯ всю,  как  будто
есть она величайшаЯ драгоценность, но страшно хрупкаЯ, но чужаЯ - надо очень
беречь! € трава зеленела, прекраснаЯ земнаЯ трава,  и  ветер  веЯл,  обвевал
свежо и мЯгко обнаженную шею. € совсем  далеко  шагал  нескладный  ђымба.  €
трепыхались  цветистые  флаги  на  трибуне;  хотели  оторватьсЯ  от  древка,
взвивались и мЯгко падали.
     - ‚етер, кажетсЯ, - сказала ’атьЯна Ђлексеевна и обернулась к мужу:  он
смотрел на нее. € глаза его сиЯли.
     ЏрощатьсЯ пришлось при народе, и  прикосновение  губ  было  легко,  как
паутина; но самый крепкий поцелуй не ложитсЯ так неизгладимо  на  лицо,  как
эта тончайшаЯ паутинка любви: не забыть ее. долгими  годами,  не  забыть  ее
никогда. € вот еще чего нельзЯ забыть: розоватого  шрамика  на  лбу  у  ћриЯ
Њихайловича, около виска, когда-то, маленький, играЯ, он ударилсЯ о  железо,
и с тех пор на его чистом лбу осталсЯ этот маленький, углубленный шрамик.  €
его не забыть никогда.
     ‚друг Явно и немного страшно опустела землЯ -  это  значило,  что  ћрий
Њихайлович поднЯлсЯ с земли на  своем  "Ќьюпоре".  Ќо  странно!  -  даже  не
дрогнуло сердце, не сделало лишнего удара:  так  непоколебимо  было  величие
счастьЯ. ‚от с шумом он пронессЯ над самой ее головою:  делал  первый  круг,
поднимаЯсь, но и тут не забилось сильнее ее сердце. Ћбратив лицо вверх,  как
и все на  земле,  она  смотрела  на  восходЯщие  круги  аэроплана  и  только
тихонько, с усмешкой, вздохнула: "Ќу  конечно,  теперь  он  менЯ  не  видит!
‚ысоко!"

        IV

     ’ам, откуда ночью лил дождь и  где  перекатывалсЯ  гром,  освещаЯ  свой
ночной путь среди туч и хаоса, теперь  было  тихо,  лазурно  и  по-небесному
просторно. Ѓезмолвно и широко плыли редкие облака по своим невидимым  путЯм,
солнце одиноко царило, и не было ни шума, ни голосов  земных  и  не  единого
знака земного, который обозначал бы преграду.
     Џри первых кругах ћрий  Њихайлович  еще  смотрел  вниз:  на  зеленую  с
песочком карту аэродрома, на неподвижную чернь толпы, похожей на  чернильное
разбрызганное пЯтно, - все еще считалсЯ с землею и привычно  ожидал  от  нее
какой-нибудь внезапности, мгновенного препЯтствиЯ. Ќо на пЯтом кругу, вместо
тего чтобы плавно очерчивать поворот, сделал прЯмую и решительно вынессЯ  за
пределы аэродрома; и уже над лесом, в просторе и  тишине,  стал  подниматьсЯ
выше. "•орошо бы теперь погулЯть в лесу",  -  подумал  он  снисходительно  и
ласково и  вдруг  ощутил  с  необыкновенной  Ясностью  знакомый  с  детства,
приЯтный, сырой запах леса, почувствовал под ногами траву и землю, даже  как
будто заметил низенький гриб под темной старою листвою. € тут только  понЯл,
что лес. далеко, а он летит - не  идет,  как  всю  жизнь  шел  на  свинцовых
подошвах, а летит по воздуху,  ни  на  что  не  опираетсЯ,  со  всех  сторон
объемлетсЯ  прозрачной  и  светлой  пустотою.  ’олько  кратчайшее  мгновение
прошло, как отделилсЯ ћрий Њихайлович от земли, а уже находитсЯ  он  в  мире
ином, в иной стихии, легкой и безграничной, как сама мечта;  и  с  ужасающей
силой, почти с болью снова почувствовал он то волнующее  счастье,  что,  как
жидкость золотаЯ и прозрачнаЯ, всю ночь и весь день переливалась в его  душе
и в его теле. „аже дыхание захватило от счастьЯ и слезы подступили к  глазам
- с той, с другой, с невидимой стороны глаз, где слезы знаютсЯ только  самим
человеком. "—то же такое милое Я вижу? - подумал он. - —то же такое милое  Я
чувствую? ’акое милое, такое милое".
     € с этой минуты он почти перестал смотреть на землю: она  ушла  вниз  и
далеко, с своими зелеными лесами, знакомыми с детства, низкорослою травою  и
цветами, со всей своей радостью и робкой, ненадежной земной  любовью;  и  ее
трудно понЯть, и ее трудно, даже  невозможно,  вспомнить  -  крепок  и  Ясен
жгучий воздух высот, равнодушен к земному. „аже улыбатьсЯ здесь не  пристало
- пусть с той, с другой, с невидимой, стороны, как и слезы, подходит к устам
счастливаЯ и скромнаЯ улыбка, - но нельзЯ  ее  показывать,  пусть  строго  и
серьезно остаетсЯ лицо. "“же  высоко,  -  подумал  ћрий  Њихайлович.  -  “же
высоко, но надо еще выше: ведь здесь такой простор, что  можно  и  вперед  и
вверх, и назади вниз; можно, как Я хочу: все моЯ дорога". € на  долгое,  как
ему  показалось,  времЯ  он  ушел  в  серьезную  и   важную   работу,   весь
сосредоточилсЯ в радости управлениЯ.
     „аже на свинцовых подошвах земли он любил всЯкое произвольное движение,
свободные повороты, неожиданные скачки в  сторону:  оттого  и  не  терпел  с
самого  детства  ни  улиц,  ни  тропинок,  ни  самых  широких   дорог,   где
наследственно предначертан путь - как в  извилинах  мозга  стоит,  застывши,
умершаЯ чужаЯ мысль. ‡десь же не было наезженных путей,  и  в  вольном  беге
божественно свободной сознала себЯ волЯ, сама окрылилась  широкими  крылами.
’еперь он и его крылатаЯ машина  были  одно,  и  руки  его  были  такими  же
твердыми и как будто нетелесными, как и дерево рулевого колеса,  на  котором
они лежали, с которым соединились в железном союзе единой направлЯющей воли.
€ если переливалась живаЯ кровь в горЯчих венах рук, то переливалась она и в
дереве и в железе; на конце крыльев были его нервы,  тЯнулись  до  последней
точки, и концом  своих  крыльев  осЯзал  он  сладкую  свежесть  стремЯщегосЯ
воздуха, трепетание солнечных лучей. Ћн  хотел  лететь  вправо  -  и  вправо
летела машина; хотел он влево, вниз или вверх -  и  влево,  вниз  или  вверх
летела машина; и он даже не мог бы сказать,  как  это  делаетсЯ  им:  просто
делалось так, как он хотел. € в этом торжестве воли хотЯщей была  суроваЯ  и
мужественнаЯ радость та, что со стороны кажетсЯ печалью и делает  загадочным
лицо воина и триумфатора.
     ѓлубоко внизу дымилась чаша земли, как котел: кажетсЯ, то облако  внизу
проходило; но о земле не хотелось думать и  не  думалось.  €  чтобы  сильнее
почувствовать свою волю, ћрий Њихайлович закрыл глаза: на мгновение,  как  в
зеркале,  он  увидел  свое  побледневшее  светЯщеесЯ  лицо;  и  дальше   ему
почудилось, что от головы его стелютсЯ назад светлые ленты лучей, отвеваютсЯ
назад и веют перьЯ блестЯщего шлема, - будто стоит он на  колеснице,  крепко
зажав в окаменевшей  руке  стальные  вожжи,  и  уносЯт  его  ввысь  огненные
небесные кони. € дальше показалось ему, что он вовсе и не человек, а сгусток
Яростного огнЯ, несущийсЯ в пространстве: отлетают назад искры  и  пламЯ,  и
светитсЯ по небу горЯщий след звезды, вуаль  голубаЯ.  ’ак  долго  летел  он
вверх - страннаЯ человеческаЯ звезда, от земли уносЯщаЯсЯ в небо.
     ‚ это времЯ он поднЯлсЯ уже высоко, пропадал из глаз, и долго надо было
скитатьсЯ взорами по небесному океану, слепнуть от солнечных лучей, искать и
разыскивать среди огромных редких облаков,  чтобы  найти  и  увидеть  высоко
летЯщего. € как ни редки были  крупные  округлогрудые,  постепенно  уходЯщие
облака, снизу казалось, что от них на небе тесно; и  мнилось  минутами,  что
летЯщий скользит и ищет прохода между облаками,  как  ищет  между  островами
прохода мореплаватель: никто не знал внизу, как там  просторно,  как  широки
арчатые ворота и безбрежны  голубые  проливы,  как  царственно  великолепен,
широк и свободен небесный архипелаг. Ќо таЯли  облака,  уходили  по  склону,
синими сфинксами на подвернутых лапах сторожили горизонт; и видимо даже  длЯ
глаз, смотрЯщих исподнизу, креп, густел и  разливалсЯ  беспредельно  великий
небесный простор, пустынный океан.
     ћрий Њихайлович открыл глаза и взглЯнул  вниз,  на  землю.  €  подумал,
поднимаЯ глаза от дымЯщейсЯ земли:
     "‚от и сбылсЯ мой счастливый сон, вот уже Я и  в  свЯтом  жилище  моем,
хожу среди моих высоких зал, и нет со мною никого, только свет один. Ќо  что
же милое Я вижу? џ один ведь. Ќо что же такое милое Я чувствую? ’акое милое,
такое, такое. ‘частье мое, моЯ душа, мое счастье. џ люблю тебЯ ужасно".
     € снова с ужасающей силой, трижды с силой, с  болью  открытой  крови  и
текущих  слез  почувствовалось  волнующее   счастье,   трепет   блаженнейших
предчувствий, блаженство рокового. „алеко, совсем далеко, как последний звук
спетой песни длЯ уходЯщего, неЯсное слово земной  любви,  вспомнилось  милое
лицо, профиль черных ресниц, матово-розоваЯ щека, томЯщаЯсЯ неслышным криком
нежности; вспомнилось, как спала она тихо возле, как дышала  тихо  -  совсем
возле; и как будто нашлось объЯснение восторгу и любви. "ЊилаЯ, - подумал он
нежно и дрогнул сердцем, - милаЯ, Я люблю тебЯ ужасно!" ’ак подумал он  и  в
следующее мгновение забыл - совсем и навсегда забыл, забыл о любимой.  €ному
предалось его сердце и в суровой нежности своей на иную встало стражу.
     —то думал он в эти последние свои минуты, когда, снова закрыв глаза, он
летел безбрежно, не чувствуЯ и не знаЯ ни единого знака, который означал  бы
преграду? —ем был в сознании своем? —еловеческой звездою, вероЯтно; странной
человеческой звездою, стремЯщейсЯ от земли, сеющей искры  и  свет  на  своем
огненном и страшном пути; вот чем был он и его мысли в эти последние минуты.
     Љолыхалась машина в высоте, как ладьЯ на  волнах  воздушного  морЯ;  на
крутых поворотах она кренилась  дико,  умножаЯ  бешеную  скорость  падением,
оглушала себЯ рокотом и звоном винта, взвизгами  и  всплесками  рассекаемого
воздуха, разошлись  облака,  оголив  холодеющую  лазурь,  и  солнце  одиноко
царило. Ћдиноко царило солнце, и был между ним и землею только один  предмет
и один человек; и озарЯло оно, не греЯ, то светлые тонкие крыльЯ, то смуглое
побледневшее лицо; играло искрами на металле. € в одну из этих минут,  когда
солнце близко и огненно блеснуло ему в глаза, всего его, до  самого  сердца,
наливши легким  подымающим  светом,  -  ћрий  Њихайлович  громко  и  странно
выговорил:
     - Ќет!
     ‘лов его не слышно было бы другому за шумом машины, но он слыхал  себЯ;
и громко он сказал то, что еще в снах ночных волнующих,  в  тЯжелом  видении
сонного денщика, колющего лучину, в образе милых лиц и милых глаз опозналось
взволнованной душою, как необыкновенное счастье. Ћн сказал:
     - Ќет! Ќа землю Я больше не вернусь.
     Ћн сказал эти странные слова, обрекавшие  его  на  смерть,  и  спокойно
замолчал: и здесь он сохранил  любовь  к  молчанию,  свой  дар  приЯтный.  €
спокойно продолжал свой бешеный бег в  пространстве.  …сли  бы  он  мог,  он
увеличил бы быстроту и увеличивал бы ее безгранично; но этого  не  допускала
машина, и он стал делать другое, по виду безумное; и  так  его  и  понЯли  с
землЯ. Ћн стал резать пространство кривыми линиЯми, ломаными и причудливыми,
неожиданными и  прекрасными,  как  полет  ночной  птицы,  опьЯненной  лунным
сиЯнием: вверх и вниз, назад и вперед, круто вбок - до ужаса влево  и  вниз.
‡адыхаЯсь от восторга, стиснув белые  зубы,  чтобы  как-нибудь  нечаЯнно  не
закричать, не петь глупостей, он широкими размахами пронизывал воздух, хотел
убедитьсЯ,  что  не  таит  в  себе  невидимых  и  коварных  преград  светлое
пространство: нет, режетсЯ мЯгко и всюду,  не  таит  в  себе  преград,  есть
единаЯ светлаЯ бесконечность. ђаз чуть не упал, - было одно такое мгновение!
- но выправилсЯ и понессЯ куда-то вглубь.
     Ќо даже и в игре неприЯтным казалось терЯть высоту; и решительно  взмыл
он вверх, перестал кружитьсЯ, громосвистЯщей ракетой понессЯ прЯмо ввысь,  к
своей высокой последней цели. Ћн уже давно забыл про  себЯ,  кто  он  и  как
попал он в воздух, а теперь он снова стал звездою, сгустком Яростного  огнЯ,
несущимсЯ в пространстве, отвевающим назад искры и голубое пламЯ. ‚друг  ему
чудилось, что волосы его горЯт огненными прЯдЯми, волнуЯсь  стекают  вниз  к
земле; и вдруг понЯл он, что это есть прЯмаЯ дорога из одной бесконечности в
другую, увидел Ясно, что так и влетит он, стремЯщийсЯ  из  этой  вечности  в
другую, где широко открытыми стоЯт и ждут  его  высокие  двери  его  свЯтого
тайного жилища. "€ как же Я могу вернутьсЯ на  землю?  -  пела  его  душа  в
блаженном забытьи. - џ вижу милое, такое  милое,  такое.  ‘частье  мое,  моЯ
душа, мое счастье. џ люблю тебЯ ужасно.
     џ был маленький мальчик, и мне хотелось перелететь через крышу:  совсем
невысокаЯ, смешнаЯ, ужасно низкаЯ зеленаЯ крыша, прогнившаЯ. ќто моЯ радость
поет о том, что Я был маленький мальчик и мама  звала  менЯ  ћрой,  ћрочкой.
Ѓыли у менЯ отец и  мама,  и  оба  умерли;  потом  много  было  еще  чего-то
прекрасного, как печаль: кого-то Я люблю ужасно. ќто  печаль  поет  во  мне:
кого-то Я люблю ужасно. Њилое дитЯ мое, дорогой мой  мальчик,  душа  моЯ.  џ
буду подниматьсЯ все выше. ’ело мое отлетит от менЯ  и  упадет,  а  Я  пойду
выше, дорогой мой мальчик, любимое дитЯ мое, - Я пойду выше. џ иду  выше.  џ
иду. ‚олнуетсЯ моЯ душа, стремитсЯ из тела, стремитсЯ к горнему  и  дальнему
полету, - Я иду выше и без конца.  ‚олнуетсЯ  моЯ  душа,  -  о  дорогой  мой
мальчик, о дитЯ мое любимое, волнуетсЯ, волнуетсЯ моЯ душа!"
     Џо лицу его текли слезы, он не знал о них".  Ќежно  белели  зубы  среди
полуоткрытых уст, и глаза, расширенные ‡рением вечности, неотступно смотрели
ввысь, туда, где за синими аркадами неба сиЯла даль -  воистину  безбрежнаЯ.
‘лезы текли по его лицу.
     - Ћ, какое волнение, - какое!

        V

     Ќа землю он больше не вернулсЯ. ’о, что, крутЯсь, низверглось с  высоты
и тЯжестью раздробленных костей и мЯса вдавилось в землю, уже не было ни он,
ни человек никто. ’Яготение земное, мертвый  закон  тЯжести  сдернул  его  с
неба, сорвал  и  бросил  оземь,  но  то,  что  упало,  свернулось  маленьким
комочком, разбилось, легло тихо и мертвенно-плоско, - то уже не  было  ћрием
Њихайловичем Џушкаревым.
     Ќа землю он больше не вернулсЯ.


         * ‹еонид Ђндреев. Ѓездна * 

        I

     “же кончалсЯ день, а они двое все шли, все говорили и  не  замечали  ни
времени, ни дороги. ‚переди, на пологом холме,  темнела  небольшаЯ  роща,  и
сквозь ветви деревьев красным  раскаленным  углем  пылало  солнце,  зажигало
воздух и весь его превращало в огненную золотистую пыль. ’ак  близко  и  так
Ярко было солнце,  что  все  кругом  словно  исчезало,  а  оно  только  одно
оставалось, окрашивало дорогу и ровнЯло ее. ѓлазам идущих стало больно,  они
повернули назад, и сразу перед ними все потухло, стало  спокойным  и  Ясным,
маленьким и отчетливым. ѓде-то далеко, за версту или больше,  красный  закат
выхватил высокий ствол сосны, и он горел среди зелени, как  свеча  в  темной
комнате; багровым налетом покрылась впереди дорога, на которой теперь каждый
камень  отбрасывал  длинную  черную  тень,  да   золотисто-красным   ореолом
светились  волосы  девушки,  пронизанные  солнечными  лучами.  Ћдин   тонкий
вьющийсЯ волос отделилсЯ от других  и  вилсЯ  и  колебалсЯ  в  воздухе,  как
золотаЯ паутинка.
     € то, что впереди стало темно, не прервало и не изменило их  разговора.
’акой же Ясный, задушевный и тихий, он лилсЯ спокойным потоком и был все  об
одном: о силе, красоте и  бессмертии  любви.  Ћба  они  были  очень  молоды:
девушке было всего семнадцать лет, Ќемовецкому на четыре года больше, и  оба
они были в ученической форме: она в скромном коричневом платье  гимназистки,
он в красивой форме студента-технолога.  €  как  и  речь,  все  у  них  было
молодое, красивое и чистое:  стройные,  гибкие  фигуры,  словно  пронизанные
воздухом и родные ему, легкаЯ  упругаЯ  поступь  и  свежие  голоса,  даже  в
простых словах звучавшие задумчивой нежностью, так, как звенит ручей в тихую
весеннюю ночь, когда не весь еще снег сошел с темных полей.
     Ћни шли, сворачиваЯ там,  где  сворачивала  незнакомаЯ  дорога,  и  две
длинные, постепенно утончающиесЯ тени,  смешные  от  маленьких  головок,  то
раздельно двигались впереди, то сбоку сливались в одну узкую и длинную,  как
тень тополЯ, полосу. Ќо они не видели теней и говорили,  и,  говорЯ,  он  не
сводил глаз с ее красивого лица, на  котором  розовый  закат  точно  оставил
часть своих нежных красок, а она смотрела  вниз,  на  тропинку,  отталкивала
зонтиком маленькие камешки и следила, как из-под темного  платьЯ  равномерно
выдвигалсЯ то один, то другой острый кончик маленькой ботинки.
     „орогу пересекла канава с пыльными, обвалившимисЯ от ходьбы  краЯми,  и
они на миг остановились. ‡иночка поднЯла голову, обвела вокруг  затуманенным
взглЯдом и спросила:
     - ‚ы знаете, где мы? џ здесь ни разу не была.
     Ћн внимательно оглЯдел местность.
     - „а, знаю. ’ам, за этим бугром, город. „авайте руку, Я вам помогу.
     Ћн протЯнул руку, нерабочую  руку,  тонкую  и  белую,  как  у  женщины.
‡иночке было  весело,  ей  хотелось  перепрыгнуть  канаву  самой,  побежать,
крикнуть: "„огонЯйте!" - но она сдержалась, слегка, с важной  благодарностью
наклонила голову и немного боЯзливо протЯнула руку, сохранившую  еще  нежную
припухлость детской руки. Ђ ему хотелось до боли сжать эту трепетную  ручку,
но он также сдержалсЯ,  с  полупоклоном  почтительно  принЯл  ее  и  скромно
отвернулсЯ, когда у всходившей девушки слегка приоткрылась нога.
     € снова они шли и говорили, но головы их были полны ощущением на минуту
сблизившихсЯ рук. Ћна  еще  чувствовала  сухой  жар  его  ладони  и  крепких
пальцев; ей было приЯтно и немного совестно, а он ощущал  покорную  мЯгкость
ее крохотной ручки и видел черный силуэт ноги и маленькую  туфлю,  наивно  и
нежно обнимавшую ее. € было что-то острое, беспокойное  в  этом  немеркнущем
представлении узкой полоски белых юбок  и  стройной  ноги,  и  несознаваемым
усилием воли он потушил его. € тогда ему стало весело