        ‹еонид Ђндреев. Љрасный смех

---------------------------------------------------------------
     OCR: Њаксим Ѓычков
---------------------------------------------------------------

                       Ћтрывки из найденной рукописи


         * —Ђ‘’њ I * 

        Ћ’ђ›‚ЋЉ Џ…ђ‚›‰

     ... безумие и ужас.
     ‚первые Я почувствовал это, когда мы шли по энской дороге - шли  десЯть
часов непрерывно, не останавливаЯсь, не замедлЯЯ хода, не подбираЯ упавших и
оставлЯЯ их неприЯтелю, который сплошными массами двигалсЯ сзади нас и через
три-четыре часа стирал следы наших ног своими ногами. ‘тоЯл зной.  Ќе  знаю,
сколько было градусов: сорок, пЯтьдесЯт или больше; знаю только, что он  был
непрерывен, безнадежно-ровен и глубок. ‘олнце было так огромно, так  огненно
и страшно, как будто землЯ  приблизилась  к  нему  и  скоро  сгорит  в  этом
беспощадном  огне.  €  не  смотрели  глаза.  Њаленький,  сузившийсЯ  зрачок,
маленький, как зернышко мака, тщетно искал  тьмы  под  сенью  закрытых  век:
солнце пронизывало тонкую оболочку и кровавым светом  входило  в  измученный
мозг. Ќо все-таки так было лучше, и Я долго, быть  может,  несколько  часов,
шел с закрытыми глазами, слыша, как движетсЯ вокруг менЯ  толпа:  тЯжелый  и
неровный  топот  ног,  людских  и   лошадиных,   скрежет   железных   колес,
раздавливающих мелкий камень, чье-то тЯжелое, надорванное  дыхание  и  сухое
чмЯканье запекшимисЯ губами. Ќо слов Я не слыхал.  ‚се  молчали,  как  будто
двигалась армиЯ немых, и, когда кто-нибудь падал, он падал молча,  и  другие
натыкались на его тело, падали, молча поднимались  и,  не  оглЯдываЯсь,  шли
дальше - как будто эти немые были также глухи и слепы. џ сам  несколько  раз
натыкалсЯ и падал, и тогда невольно открывал глаза, - и  то,  что  Я  видел,
казалось диким  вымыслом,  тЯжелым  бредом  обезумевшей  земли.  ђаскаленный
воздух дрожал, и беззвучно, точно готовые потечь, дрожали камни;  и  дальние
рЯды людей на завороте, орудиЯ и лошади  отделились  от  земли  и  беззвучно
студенисто колыхались - точно не живые люди  это  шли,  а  армиЯ  бесплотных
теней. Ћгромное, близкое, страшное солнце на каждом стволе ружьЯ, на  каждой
металлической блЯхе зажгло  тысЯчи  маленьких  ослепительных  солнц,  и  они
отовсюду, с боков и снизу забирались в  глаза,  огненно-белые,  острые,  как
концы добела раскаленных штыков. Ђ иссушающий, палЯщий жар проникал в  самую
глубину тела, в кости, в мозг, и чудилось порою, что на плечах  покачиваетсЯ
не голова, а какой-то странный и необыкновенный шар, тЯжелый и легкий, чужой
и страшный.
     € тогда - и тогда внезапно  Я  вспомнил  дом:  уголок  комнаты,  клочок
голубых обоев и запыленный нетронутый графин с водою на моем  столике  -  на
моем столике, у которого одна ножка короче двух других и  под  нее  подложен
свернутый кусочек бумаги. Ђ в соседней комнате, и Я их  не  вижу,  будто  бы
находЯтсЯ жена моЯ и сын. …сли бы  Я  мог  кричать,  Я  закричал  бы  -  так
необыкновенен был этот простой и мирный образ, этот клочок голубых  обоев  и
запыленный, нетронутый графин.
     ‡наю, что Я остановилсЯ, поднЯв руки, но кто-то сзади толкнул  менЯ;  Я
быстро зашагал вперед, раздвигаЯ толпу, куда-то торопЯсь, уже не чувствуЯ ни
жара, ни усталости. € Я долго шел так сквозь  бесконечные  молчаливые  рЯды,
мимо красных, обожженных затылков, почти касаЯсь бессильно опущенных горЯчих
штыков, когда мысль о том, что  же  Я  делаю,  куда  иду  так  торопливо,  -
остановила мерЯ. ’ак же торопливо повернул в сторону, пробилсЯ  на  простор,
перелез какой-то овраг и озабоченно сел на камень, как будто этот  шершавый,
горЯчий камень был целью всех моих стремлений.
     € тут впервые  Я  почувствовал  это.  џ  Ясно  увидел,  что  эти  люди,
молчаливо шагающие в солнечном блеске,  омертвевшие  от  усталости  и  зноЯ,
качающиесЯ и падающие, что это безумные. Ћни не знают, куда они идут, они не
знают, зачем это солнце, они ничего не знают. “ них не голова на  плечах,  а
странные и страшные шары. ‚от один, как и Я,  торопливо  пробираетсЯ  сквозь
рЯды и падает; вот другой, третий. ‚от поднЯлась над толпою голова лошади  с
красными безумными глазами и широко оскаленным ртом,  только  намекающим  на
какой-то страшный и необыкновенный крик, поднЯлась, упала, и в этом месте на
минуту сгущаетсЯ народ, приостанавливаетсЯ, слышны хриплые,  глухие  голоса,
короткий выстрел, и потом снова молчаливое, бесконечное  движение.  “же  час
сижу Я на этом камне, а мимо менЯ все идут, и все так  же  дрожит  землЯ,  и
воздух, и дальние призрачные рЯды. ЊенЯ снова пронизывает иссушающий зной, и
Я уже не помню того, что представилось мне на секунду, а мимо менЯ все идут,
идут, и Я не понимаю, кто это. —ас тому назад Я был один на  этом  камне,  а
теперь уже собралась вокруг менЯ кучка серых людей: одни лежат и неподвижны,
быть может, умерли; другие сидЯт и остолбенело смотрЯт на проходЯщих, как  и
Я. “ одних есть ружьЯ, и они похожи на солдат; другие раздеты почти  догола,
и кожа на теле так багрово-красна, что на нее не хочетсЯ смотреть.  Ќедалеко
от менЯ лежит кто-то голый спиной кверху. Џо тому, как равнодушно уперсЯ  он
лицом в острый и горЯчий камень, по белизне ладони опрокинутой  руки  видно,
что он мертв,  но  спина  его  красна,  точно  у  живого,  и  только  легкий
желтоватый налет, как  в  копченом  мЯсе,  говорит  о  смерти.  Њне  хочетсЯ
отодвинутьсЯ от него, но нет сил, и, покачиваЯсь,  Я  смотрю  на  бесконечно
идущие, призрачные покачивающиесЯ рЯды. Џо состоЯнию моей головы Я знаю, что
и у менЯ сейчас будет солнечный удар, но жду этого спокойно, как во сне, где
смерть ЯвлЯетсЯ только этапом на пути чудесных и запутанных видений.
     € Я вижу, как из толпы выделЯетсЯ солдат и  решительно  направлЯетсЯ  в
нашу сторону. Ќа минуту он пропадает во рву, а когда вылезает оттуда и снова
идет, шаги его нетверды, и  что-то  последнее  чувствуетсЯ  в  его  попытках
собрать свое разбрасывающеесЯ тело. Ћн идет так прЯмо на  менЯ,  что  сквозь
тЯжелую дрему, охватившую мозг, Я пугаюсь и спрашиваю:
     - —его тебе?
     Ћн останавливаетсЯ, как будто ждал  только  слова,  и  стоит  огромный,
бородатый, с разорванным воротом. ђужьЯ у него нет, штаны держатсЯ на  одной
пуговице, и сквозь прореху видно белое тело. ђуки и ноги его  разбросаны,  и
он, видимо, стараетсЯ собрать их, но не может: сведет  руки,  и  они  тотчас
распадутсЯ.
     - ’ы что? ’ы лучше сЯдь, - говорю Я.
     Ќо он стоит, безуспешно подбираЯсь, молчит  и  смотрит  на  менЯ.  €  Я
невольно поднимаюсь с камнЯ и, шатаЯсь, смотрю в его глаза - и  вижу  в  них
бездну ужаса и безумиЯ. “ всех зрачки сужены - а у него  расплылись  они  во
весь глаз; какое море огнЯ должен видеть он сквозь эти огромные черные окна!
Ѓыть может, мне показалось, быть может, в его взглЯде была только смерть,  -
но нет, Я не ошибаюсь: в этих черных, бездонных зрачках, обведенных узеньким
оранжевым кружком, как у птиц, было больше, чем  смерть,  больше,  чем  ужас
смерти.
     - “ходи! - кричу Я, отступаЯ. - “ходи!
     € как будто он ждал только слова - он падает на  менЯ,  сбиваЯ  менЯ  с
ног, все такой же огромный,  разбросанный  и  безгласный.  џ  с  содроганием
освобождаю придавленные ноги, вскакиваю и хочу бежать - куда-то в сторону от
людей, в солнечную, безлюдную,  дрожащую  даль,  когда  слева,  на  вершине,
бухает выстрел и за ним немедленно, как эхо, два других. ѓде-то над головою,
с радостным, многоголосым визгом, криком и воем проноситсЯ граната.
     Ќас обошли!
     Ќет уже более смертоносной жары, ни этого страха, ни  усталости.  Њысли
мои Ясны, представлениЯ отчетливы и резки; когда, запыхавшись, Я подбегаю  к
выстраивающимсЯ рЯдам, Я вижу просветлевшие, как будто радостные лица, слышу
хриплые, но громкие голоса, приказаниЯ, шутки. ‘олнце точно взобралось выше,
чтобы не мешать, потускнело, притихло - и  снова  с  радостным  визгом,  как
ведьма, резнула воздух граната.
     џ подошел.

        Ћ’ђ›‚ЋЉ ‚’ЋђЋ‰

     ... почти все лошади и прислуга. Ќа восьмой батарее так же.  Ќа  нашей,
двенадцатой, к концу третьего днЯ осталось только  три  орудиЯ  -  остальные
подбиты, - шесть человек прислуги и один офицер Я. “же двадцать часов мы  не
спали и ничего не ели, трое суток сатанинский грохот  и  визг  окутывал  нас
тучей безумиЯ, отделЯл нас от земли, от неба,  от  своих,  -  и  мы,  живые,
бродили - как лунатики. Њертвые, те лежали спокойно, а мы двигались,  делали
свое дело, говорили и даже смеЯлись, и были - как  лунатики.  „вижениЯ  наши
были уверенны и быстры, приказаниЯ Ясны,  исполнение  точно  -  но  если  бы
внезапно спросить каждого, кто он, он едва ли бы нашел ответ  в  затемненном
мозгу.  Љак  во  сне,  все  лица  казались  давно  знакомыми,  и  все,   что
происходило, казалось также давно знакомым, понЯтным, уже бывшим когда-то; а
когда Я начинал пристально вглЯдыватьсЯ в какое-нибудь лицо или в орудие или
слушал  грохот  -  все  поражало   менЯ   своей   новизною   и   бесконечной
загадочностью. Ќочь наступала незаметно, и  не  успевали  мы  увидеть  ее  и
изумитьсЯ, откуда она взЯлась, как уже  снова  горело  над  нами  солнце.  €
только от приходивших на батарею мы узнавали,  что  бой  вступает  в  третьи
сутки, и тотчас же забывали об этом: нам чудилось, что  это  идет  все  один
бесконечный,  безначальный  день,  то  темный,  то   Яркий,   но   одинаково
непонЯтный, одинаково слепой. € никто из нас не боЯлсЯ смерти, так как никто
не понимал, что такое смерть.
     Ќа третью или на четвертую ночь, Я не помню, на одну минуту Я прилег за
бруствером, и, как только закрыл глаза, в них  вступил  тот  же  знакомый  и
необыкновенный образ: клочок голубых обоев и нетронутый запыленный графин на
моем столике. Ђ в соседней комнате, - и Я их не вижу -  находЯтсЯ  будто  бы
жена моЯ сын. Ќо только теперь на столе горела  лампа  с  зеленым  колпаком,
значит, был вечер или ночь. Ћбраз остановилсЯ неподвижно, и Я долго и  очень
спокойно, очень  внимательно  рассматривал,  как  играет  огонь  в  хрустале
графина, разглЯдывал обои и думал, почему не спит сын: уже ночь, и ему  пора
спать. Џотом опЯть разглЯдывал обои, все  эти  завитки,  серебристые  цветы,
какие-то решетки и трубы, - Я никогда не думал, что  так  хорошо  знаю  свою
комнату. €ногда Я открывал глаза и видел черное небо с  какими-то  красивыми
огнистыми полосами, и снова закрывал их, и снова разглЯдывал обои, блестЯщий
графин, и думал, почему не спит  сын:  уже  ночь,  и  ему  надо  спать.  ђаз
недалеко от м. йнЯ разорвалась граната, колыхнув чем-то мои ноги,  и  кто-то
крикнул громко, громче самого взрыва, и Я подумал: "Љто-то убит!"  -  но  не
поднЯлсЯ и не оторвал глаз от голубеньких обоев и графина.
     Џотом Я встал, ходил, распорЯжалсЯ, глЯдел в лица,  наводил  прицел,  а
сам все думал: отчего не спит сын? ђаз спросил об  этом  у  ездового,  и  он
долго и подробно объЯснЯл мне  что-то,  и  оба  мы  кивали  головами.  €  он
смеЯлсЯ, а леваЯ бровь у него дергалась, и глаз хитро подмаргивал на кого-то
сзади. Ђ сзади видны были подошвы чьих-то ног и больше ничего.
     ‚ это времЯ было уже светло, и вдруг - капнул дождь. „ождь - как у нас,
самые обыкновенные капельки воды. Ћн был так неожидан и неуместен, и мы  все
так испугались промокнуть, что бросили орудиЯ, перестали стрелЯть  и  начали
прЯтатьсЯ куда попало. …здовой, с которым мы только что говорили, полез  под
лафет и прикорнул там,  хотЯ  его  могли  каждую  минуту  задавить,  толстый
фейерверкер стал зачем-то раздевать убитого, а  Я  заметалсЯ  по  батарее  и
что-то искал -  не  то  плащ,  не  то  зонтик.  €  сразу  на  всем  огромном
пространстве, где капнул дождь из набежавшей тучи, наступила  необыкновеннаЯ
тишина. ‡апоздало взвизгнула и разорвалась шрапнель,  и  тихо  стало  -  так
тихо, что слышно было, как сопит толстый фейерверке? и стукают по камню и по
орудиЯм капельки дождЯ. € этот тихий и дробный стук, напоминающий  осень,  и
запах взмоченной земли, и тишина - точно разорвали на мгновение  кровавый  и
дикий кошмар, и, когда Я взглЯнул на мокрое, блестЯщее от воды  орудие,  оно
неожиданно и странно напомнило что-то милое, тихое, не то детство мое, не то
первую любовь. Ќо  вдалеке  особенно  громко  прозвучал  первый  выстрел,  и
исчезло очарование мгновенной тишины; с тою же внезапностью,  с  какою  люди
прЯтались, они начали вылезать из-под своих прикрытий; на  кого-то  закричал
толстый  фейерверкер;  грохнуло  орудие,  за  ним  второе,  снова   кровавый
неразрывный туман заволок  измученные  мозги.  €  никто  не  заметил,  когда
прекратилсЯ дождь; помню только, что с убитого фейерверкера, с его толстого,
обрюзгшего  желтого  лица  скатывалась  вода,  вероЯтно,  дождь  продолжалсЯ
довольно долго...
     ... Џередо мною стоЯл молоденький  вольноопределЯющийсЯ  и  докладывал,
держа руку к козырьку, что генерал просит нас удержатьсЯ только два часа,  а
там подойдет подкрепление. џ думал о том, почему не спит мой сын, и отвечал,
что могу продержатьсЯ сколько угодно. Ќо тут менЯ  почему-то  заинтересовало
его лицо, вероЯтно,  своею  необыкновенной  и  поразительной  бледностью.  џ
ничего не видел белее этого лица: даже у мертвых больше краски в  лице,  чем
на этом молоденьком, безусом.  „олжно  быть,  по  дороге  к  нам  он  сильно
перепугалсЯ и не мог оправитьсЯ; и руку у козырька он  держал  затем,  чтобы
этим привычным и простым движением отогнать сумасшедший страх.
     - ‚ы боитесь? - спросил Я, трогаЯ его за  локоть.  Ќо  локоть  был  как
деревЯнный, а сам он тихонько улыбалсЯ и молчал. ‚ернее, дергались в  улыбке
только его губы, а в глазах были только молодость и страх - и больше ничего.
- ‚ы боитесь? - повторил Я ласково.
     ѓубы его дергались, силЯсь  выговорить  слово,  и  в  то  же  мгновение
произошло что-то непонЯтное, чудовищное, сверхъестественное. ‚  правую  щеку
мне дунуло теплым ветром, сильно качнуло менЯ -  и  только,  а  перед  моими
глазами на месте бледного лица  было  что-то  короткое,  тупое,  красное,  и
оттуда лила кровь, словно из откупоренной бутылки, как их рисуют  на  плохих
вывесках. € в этом коротком,  красном,  текущем  продолжалась  еще  какаЯ-то
улыбка, беззубый смех - красный смех.
     џ узнал его, этот красный смех. џ искал и нашел его, этот красный смех.
’еперь Я понЯл, что было во всех этих изуродованных,  разорванных,  странных
телах. ќто был красный смех. Ћн в небе, он в солнце, и скоро  он  разольетсЯ
по всей земле, этот красный смех!
     Ђ они, отчетливо и спокойно как лунатики...

        Ћ’ђ›‚ЋЉ ’ђ…’€‰
     ... безумие и ужас.
     ђассказывают, что  в  нашей  и  неприЯтельской  армии  поЯвилось  много
душевнобольных. “ нас уже открыто четыре психиатрических покоЯ. Љогда Я  был
в штабе, адъютант показывал мне...

        Ћ’ђ›‚ЋЉ —…’‚…ђ’›‰

     .... обвивались, как змеи.  Ћн  видел,  как  проволока,  обрубленнаЯ  с
одного конца, резнула воздух и обвила, трех солдат. Љолючки  рвали  мундиры,
вонзались в тело, и солдаты с криком бешено кружились,  и  двое  волокли  за
собою третьего, который был уже мертв. Џотом осталсЯ  в  живых  один,  и  он
отпихивал от себЯ двух мертвецов, а те волоклись, кружились,  переваливались
один через другого и через него, - и вдруг сразу все стали неподвижны.
     Ћн говорил, что у одной этой загородки  погибло  не  менее  двух  тысЯч
человек. Џока они рубили проволоку и  путались  в  ее  змеиных  извивах,  их
осыпали непрерывным дождем пуль  и  картечи.  Ћн  уверЯет,  что  было  очень
страшно и что эта атака кончилась бы паническим бегством, если. бы знали,  в
каком  направлении  бежать.  Ќо  десЯть  или  двенадцать  непрерывных  рЯдов
проволоки и борьба с нею, целый лабиринт  волчьих  Ям,  с  набитыми  на  дне
кольЯми так  закружили  головы,  что  положительно  нельзЯ  было  определить
направлениЯ.
     Ћдни, точно  сослепу,  обрывались  в  глубокие  воронкообразные  Ямы  и
повисали животами на острых кольЯх, дергаЯсь и танцуЯ, как игрушечные паЯцы;
их придавливали новые  тела,  и  скоро  всЯ  Яма  до  краев  превращалась  в
копошащуюсЯ груду окровавленных живых и мертвых тел. Ћтовсюду снизу тЯнулись
руки, и пальцы на них судорожно сокращались, хватаЯ все, и кто попадал в эту
западню, тот уже не мог выбратьсЯ назад: сотни пальцев,  крепких  и  слепых,
как клешни, сжимали ноги, цеплЯлись за  одежду,  валили  человека  на  себЯ,
вонзались в глаза и душили. Њногие, как пьЯные, бежали прЯмо  на  проволоку,
повисали на ней и начинали кричать, пока пулЯ не кончала с ними.
     ‚ообще  все  показались  ему  похожими  на  пьЯных:  некоторые  страшно
ругались, другие хохотали, когда проволока схватывала  их  за  руку  или  за
ногу, и тут же умирали. Ћн  сам,  хотЯ  с  утра  ничего  не  пил  и  не  ел,
чувствовал себЯ очень странно: голова кружилась, и страх  минутами  сменЯлсЯ
диким восторгом - восторгом страха. Љогда  кто-то  рЯдом  с  ним  запел,  он
подхватил песню, и скоро составилсЯ целый, очень дружный хор. Ћн не  помнит,
что пели, но что-то очень веселое, плЯсовое. „а, они пели  -  и  все  кругом
было красно от крови. ‘амо небо казалось красным, и можно было подумать, что
во вселенной произошла какаЯ-то катастрофа,  какаЯ-то  страннаЯ  перемена  и
исчезновение цветов: исчезли голубой и зеленый и другие  привычные  и  тихие
цвета, а солнце загорелось красным бенгальским огнем.
     - Љрасный смех, - сказал Я.
     Ќо он не понЯл.
     - „а, и хохотали. џ уже говорил тебе. Љак пьЯные. Њожет  быть,  даже  и
плЯсали, что-то было. Џо крайней мере, движениЯ тех трех походили на плЯску.
     Ћн Ясно помнит: когда его  ранили  в  грудь  навылет  и  он  упал,  еще
некоторое времЯ, до потери сознаниЯ, он подрыгивал ногами,  как  будто  кому
подтанцовывал. € теперь он вспоминает об этой атаке  со  странным  чувством:
отчасти со страхом, отчасти как будто с желанием  еще  раз  испытать  то  же
самое.
     - € опЯть пулю в грудь? - спросил Я.
     - Ќу вот: не каждый же раз пулю. Ђ хорошо бы, товарищ,  получить  орден
за храбрость.
     Ћн лежал  на  спине,  желтый,  остроносый,  с  выступающими  скулами  и
провалившимисЯ глазами, - лежал, похожий на мертвеца, и мечтал об ордене.  “
него уже началсЯ гнойник, был сильный жар, и через три днЯ его должны  будут
свалить в Яму, к мертвым, а он лежал,  улыбалсЯ  мечтательно  и  говорил  об
ордене.
     - Ђ матери послал телеграмму? - спросил Я.
     Ћн испуганно, но сурово и злобно взглЯнул на менЯ и  не  ответил.  €  Я
замолчал, и слышно стало, как стонут и бредЯт раненые. Ќо, когда Я  поднЯлсЯ
уходить, он сжал мою  руку  своею  горЯчею,  но  все  еще  сильною  рукою  и
растерЯнно и тоскливо впилсЯ в менЯ провалившимисЯ горЯщими глазами.
     - —то же это такое, а? —то же это? - пугливо и настойчиво спрашивал он,
дергаЯ мою руку.
     - —то?
     - „а вообще... все это. ‚едь она ждет менЯ? Ќе могу же Я.  Ћтечество  -
разве ей втолкуешь, что такое отечество?
     - Љрасный смех, - ответил Я.
     - Ђх! ’ы все шутишь, а Я серьезно. Ќеобходимо  объЯснить,  а  разве  ей
объЯснишь? …сли бы ты знал, что она пишет! —то она пишет! € ты не знаешь,  у
нее слова - седые. Ђ ты... - Ћн с  любопытством  посмотрел  на  мою  голову,
ткнул пальцем и, неожиданно засмеЯвшись, сказал: - Ђ ты полысел. ’ы заметил?
     - ’ут нет зеркал.
     - ’ут много седых и лысых. Џослушай, дай мне зеркало. „ай! џ  чувствую,
как из головы идут белые волосы. „ай зеркало!
     “ него начиналсЯ бред, он плакал и кричал, и Я ушел из лазарета.
     ‚ этот вечер мы устроили себе праздник - печальный и странный праздник,
на котором среди гостей присутствовали тени  умерших.  Њы  решили  собратьсЯ
вечером и попить чаю, как дома, как на пикнике,  и  мы  достали  самовар,  и
достали даже лимон и стаканы, и устроились под деревом - как  дома,  как  на
пикнике. Џо одному, по два, потри собирались товарищи и подходили  шумно,  с
разговорами, с шуткой, полные веселого ожиданиЯ, но скоро умолкали,  избегаЯ
смотреть друг на друга, ибо что-то странное было в  этом  сборище  уцелевших
людей. Ћборванные, грЯзные, почесывающиесЯ, как в жестокой чесотке, заросшие
волосами, худые и истощенные, потерЯвшие знакомое и  привычное  обличье,  мы
точно  сейчас  только,  за  самоваром,  увидели  друг  друга  -  увидели   и
испугались. џ тщетно искал в этой толпе растерЯнных людей знакомые лица и не
мог найти. ќти люди, беспокойные, торопливые, с толчкообразными  движениЯми,
вздрагивающие при  каждом  стуке,  постоЯнно  ищущие  чего-то  позади  себЯ,
старающиесЯ избытком жестикулЯции заполнить ту загадочную пустоту,  куда  им
страшно заглЯнуть, - были новые, чужие люди, которых Я  не  знал.  €  голоса
звучали по-иному, отрывисто, толчками, с трудом выговариваЯ слова  и  легко,
по ничтожному поводу, переходЯ в крик или бессмысленный, неудержимый смех. €
все было чужое. „ерево было чужое, и закат чужой, и  вода  чужаЯ,  с  особым
запахом и вкусом, как будто вместе с умершими мы оставили землю и перешли  в
какой-то другой мир - мир таинственных Явлений и зловещих  пасмурных  теней.
‡акат  был  желтый,  холодный;  над  ним  тЯжело  висели  черные,  ничем  не
освещенные, неподвижные тучи, и землЯ под ним была черна, и наши лица в этом
зловещем свете были желты, как лица мертвецов. Њы все смотрели на самовар, а
он потух, отразил на боках своих желтизну и угрозу заката и тоже стал чужой,
мертвый и непонЯтный.
     - ѓде мы? - спросил кто-то, и в голосе его были тревога и страх.
     Љто-то вздохнул. Љто-то судорожно хрустнул пальцами, кто-то  засмеЯлсЯ,
кто-то вскочил и быстро  заходил  вокруг  стола.  ’еперь  часто  можно  было
встретить этих быстро расхаживающих, почти бегающих  людей,  иногда  странно
молчаливых, иногда странно бормотавших что-то.
     - Ќа войне, - ответил тот,  что  смеЯлсЯ,  и  снова  захохотал  глухим,
длительным смехом, точно он давилсЯ чем-то.
     - —его он хохочет? - возмутилсЯ кто-то. - Џослушайте, перестаньте!
     ’от еще  раз  подавилсЯ,  хихикнул  и  послушно  смолк.  ’емнело,  туча
наседала на землю, и мы с трудом  различали  желтые,  призрачные  лица  друг
друга. Љто-то спросил:
     - Ђ где же Ѓотик?
     "Ѓотик"  -  так  звали  мы  товарища,  маленького  офицера  в   больших
непромокаемых сапогах.
     - Ћн сейчас был здесь. Ѓотик, где вы?
     - Ѓотик, не прЯчьтесь! Њы слышим, как пахнет вашими сапогами.
     ‚се  засмеЯлись,  и,  перебиваЯ  смех,  из  темноты  прозвучал   грубый
негодующий голос:
     - Џерестаньте, как не стыдно. Ѓотик убит сегоднЯ утром на разведке.
     - Ћн только сейчас был здесь. ќто ошибка.
     - ‚ам показалось. ќй, за самоваром, скорей отрежьте мне лимона.
     - € мне! € мне!
     - ‹имон весь.
     - —то же это, господа, - с  тоскою,  почти  плача,  прозвучал  тихий  и
обиженный голос. - Ђ Я только ради лимона и пришел.
     ’от  снова  захохотал  глухо  и  длительно,  и  никто   не   стал   его
останавливать. Ќо скоро умолк. •ихикнул еще раз и замолчал. Љто-то сказал:
     - ‡автра наступление.
     € несколько голосов раздраженно крикнули:
     - Ћставьте! Љакое там наступление!
     - ‚ы же сами знаете...
     - Ћставьте. ђазве нельзЯ говорить о другом. —то же это!
     ‡акат погас. ’уча поднЯлась, и как будто стало светлее,  и  лица  стали
знакомые, и тот, что кружилсЯ вокруг нас, успокоилсЯ и сел.
     - Љак-то теперь дома? - неопределенно спросил он, и в голосе его слышна
была виноватаЯ в чем-то улыбка.
     € снова стало страшно, и непонЯтно, и чуждо все - до  ужаса,  почти  до
потери сознаниЯ. € мы все сразу заговорили, закричали,  засуетились,  двигаЯ
стаканами, трогаЯ друг друга  за  плечи,  за  руки,  за  колена  -  и  сразу
замолчали, уступаЯ непонЯтному.
     - „ома? - закричал кто-то из темноты. ѓолос его был хрипл от  волнениЯ,
от испуга, от злобы и дрожал. € некоторые слова  у  него  не  выходили,  как
будто он разучилсЯ их говорить. - „ома? Љакой  дом,  разве  где-нибудь  есть
дома? Ќе перебивайте менЯ, "иначе Я начну стрелЯть. „ома Я каждый день  брал
ванны - понимаете, ванны с водой с водой по самые краЯ. Ђ теперь Я не каждый
день умываюсь, и на голове у  менЯ  струпьЯ,  какаЯ-то  парша,  и  все  тело
чешетсЯ, и по телу ползают, ползают... џ с ума схожу от грЯзи, а вы говорите
- дом! џ как скот, Я презираю себЯ, Я не узнаю себЯ, и смерть вовсе  не  так
страшна. ‚ы  мне  мозг  разрываете  вашими  шрапнелЯми,  мозг!  Људа  бы  ни
стрелЯли, мне все попадает в мозг, - вы говорите - дом.  Љакой  дом?  “лица,
окна, люди, а Я не пошел бы теперь  на  улицу  -  мне  стыдно.  ‚ы  принесли
самовар, а мне на него стыдно было смотреть. Ќа самовар.
     ’от снова засмеЯлсЯ. Љто-то крикнул:
     - ќто черт знает что. џ пойду домой.
     - ‚ы не понимаете, что такое дом!..
     - „омой? ‘лушайте: он хочет домой!
     ЏоднЯлсЯ общий смех и жуткий крик -  и  снова  все  замолчали,  уступаЯ
непонЯтному. € тут не Я один, а все мы, сколько нас ни  было,  почувствовали
это. Ћно  шло  на  нас  с  этих  темных,  загадочных  и  чуждых  полей;  оно
поднималась из глухих черных ущелий, где, быть может, еще умирают забытые  и
затерЯнные среди камней, оно  лилось  с  этого  чуждого,  невиданного  неба.
Њолча, терЯЯ сознание от ужаса, стоЯли мы вокруг  потухшего  самовара,  а  с
неба  на  нас  пристально  и  молча  глЯдела  огромнаЯ  бесформеннаЯ   тень,
поднЯвшаЯсЯ над миром. ‚незапно, совсем близко от нас, вероЯтно, у полкового
командира, заиграла музыка, и бешено-веселые, громкие звуки точно  вспыхнули
среди ночи и тишины. ‘ бешеным весельем и вызовом  играла  она,  торопливаЯ,
нестройнаЯ, слишком громкаЯ, слишком веселаЯ, и видно было, что  и  те,  кто
играет, и те, кто слушает, видЯт так же, как мы, эту  огромную  бесформенную
тень, поднЯвшуюсЯ над миром.
     Ђ тот в оркестре, что играл на трубе, уже  носил,  видимо,  в  себе,  в
своем мозгу, в своих  ушах,  эту  огромную  молчаливую  тень.  Ћтрывистый  и
ломаный звук металсЯ, и прыгал, и  бежал  куда-то  в  сторону  от  других  -
одинокий, дрожащий от ужаса, безумный. € остальные звуки точно  оглЯдывались
на него; так неловко, спотыкаЯсь, падаЯ и поднимаЯсь, бежали они разорванной
толпою, слишком громкие, слишком веселые, слишком близкие к черным  ущельЯм,
где еще умирали, быть может, забытые и потерЯнные среди камней люди.
     € долго стоЯли мы вокруг потухшего самовара и молчали.

        Ћ’ђ›‚ЋЉ Џџ’›‰

     ... Я уже спал, когда доктор  разбудил  менЯ  осторожными  толчками.  џ
вскрикнул, просыпаЯсь и вскакиваЯ, как вскрикивали мы все, когда нас будили,
и бросилсЯ к выходу из палатки. Ќо доктор  крепко  держал  менЯ  за  руку  и
извинЯлсЯ:
     - џ вас испугал, простите. € знаю, что вы хотите, спать...
     - ЏЯть суток... - пробормотал Я, засыпаЯ, и  заснул  и  спал,  казалось
мне, долго, когда доктор вновь заговорил, осторожно поталкиваЯ менЯ в бока и
ноги.
     - Ќо очень нужно. ѓолубчик, пожалуйста, так нужно. Њне все кажетсЯ... џ
не могу. Њне все кажетсЯ, что там еще остались раненые...
     - Љакие раненые? ‚ы же весь день их возили. Ћставьте менЯ в покое.  ќто
нечестно, Я пЯть суток не спал!
     - ѓолубчик, не сердитесь, - бормотал доктор,  неловко  надеваЯ  фуражку
мне на голову. - ‚се спЯт,  нельзЯ  добудитьсЯ.  џ  достал  паровоз  и  семь
вагонов, но нам нужны люди. џ ведь понимаю... џ сам боюсь заснуть. Ќе помню,
когда Я спал. ЉажетсЯ, у менЯ начинаютсЯ  галлюцинации.  ѓолубчик,  спустите
ножки, ну, одну ножку, ну, так, так...
     „октор был бледен и покачивалсЯ, и заметно было,  что  если  он  только
прилЯжет - он заснет на несколько суток крЯду. € подо мною подгибались ноги,
и Я уверен, что Я  заснул,  пока  мы  шли,  -  так  внезапно  и  неожиданно,
неизвестно откуда, вырос перед нами рЯд черных силуэтов  паровоз  и  вагоны.
‚озле них медленно и молча бродили какие-то люди, едва видимые  в  потемках.
Ќи на паровозе, ни в вагонах не было ни одного фонарЯ, и только от закрытого
поддувала на полотно ложилсЯ красноватый неЯркий свет.
     - —то это? - спросил Я, отступаЯ.
     - ‚едь мы же едем. ‚ы забыли? Њы едем, - бормотал доктор.
     Ќочь была холоднаЯ, и  он  дрожал  от  холода,  и,  глЯдЯ  на  него,  Я
почувствовал во всем теле ту же частую щекочущую дрожь.
     - —ерт вас знает! - закричал Я громко. - Ќе могли вы взЯть другого...
     - ’ише, пожалуйста, тише! - „октор схватил менЯ за руку.
     Љто-то из темноты сказал:
     - ’еперь дай залп из всех орудий, так никто не  шевельнетсЯ.  Ћни  тоже
спЯт. Њожно подойти и всех сонных перевЯзать. џ сейчас  прошел  мимо  самого
часового. Ћн посмотрел на менЯ и ничего  не  сказал,  не  шевельнулсЯ.  ’оже
спит, вероЯтно. € как только он не упадет.
     ѓоворивший зевнул, и одежда его зашуршала: видимо,  он  потЯгивалсЯ.  џ
лег грудью на край вагона, чтобы влезть, - и сон  тотчас  же  охватил  менЯ.
Љто-то приподнЯл менЯ сзади и положил, а Я почему-то отпихивал его ногами  -
и опЯть заснул, и точно во сне слышал обрывки разговора:
     - Ќа седьмой версте.
     - Ђ фонари забыли?
     - Ќет, он не пойдет.
     - ‘юда давай. Ћсади немного. ’ак.
     ‚агоны дергались на месте, что-то постукивало.  €  постепенно  от  всех
этих звуков и оттого, что Я лег удобно и спокойно, сон стал покидать менЯ. Ђ
доктор заснул, и, когда Я взЯл его руку, она была как у  мертвого:  вЯлаЯ  и
тЯжелаЯ. Џоезд уже двигалсЯ медленно и осторожно, слегка вздрагиваЯ и  точно
нащупываЯ дорогу. ‘тудент-санитар зажег в  фонаре  свечу,  осветил  стены  и
черную дыру дверей и сказал сердито:
     - Љакого черта! Ћчень мы сейчас им нужны. Ђ его вы разбудите,  пока  не
разоспалсЯ. ’огда ничего не сделаешь, Я по себе знаю.
     Њы растолкали доктора, и он сел, недоуменно поводЯ глазами. •отел опЯть
завалитьсЯ, но мы не дали.
     - •орошо бы сейчас водки хлебнуть, - сказал студент.
     Њы хлебнули по глотку коньЯку, и сон прошел совсем.  Ѓольшой  и  черный
четырехугольник  дверей  стал  розоветь,  покраснел  -  где-то  за   холмами
показалось огромное молчаливое зарево, как будто среди ночи всходило солнце.
     - ќто далеко. ‚ерст за двадцать.
     - Њне холодно, - сказал доктор, лЯскнув зубами.
     ‘тудент выглЯнул за дверь и рукой поманил менЯ. џ посмотрел:  в  разных
местах горизонта, молчаливой цепью, стоЯли такие же неподвижные зарева,  как
будто десЯтки солнц всходили одновременно. € уже не было так темно.  „альние
холмы густо чернели, отчетливо вырезаЯ ломаную и волнистую линию,  а  вблизи
все было залито красным тихим светом, молчаливым и неподвижным.  џ  взглЯнул
на студента: лицо его было окрашено в тот же красный призрачный цвет  крови,
превратившейсЯ в воздух и свет.
     - Њного раненых? - спросил Я.
     Ћн махнул рукой.
     - Њного сумасшедших. Ѓольше, чем раненых.
     - ЌастоЯщих?
     - Ђ то каких же?
     Ћн смотрел на менЯ, и в его глазах было то  же  остановившеесЯ,  „икое,
полное холодного ужаса, как и у того солдата, что умер от солнечного удара.
     - Џерестаньте, - сказал Я, отворачиваЯсь.
     - „октор тоже сумасшедший. ‚ы посмотрите-ка на него.
     „октор  не  слышал.  Ћн  сидел,  поджав  ноги,  как  сидЯт   турки,   и
раскачивалсЯ, и беззвучно двигал губами и концами пальцев. €  во  взглЯде  у
него было то же остановившеесЯ, остолбенелое, тупо пораженное.
     - Њне холодно, - сказал он и улыбнулсЯ.
     - Ќу вас всех к черту! - закричал Я, отходЯ в угол вагона. -  ‡ачем  вы
менЯ позвали?
     Ќикто не ответил. ‘тудент глЯдел на молчаливое, разраставшеесЯ  зарево,
и его затылок с вьющимисЯ волосами был молодой, и когда Я  глЯдел  на  него,
мне почему-то все представлЯлась тонкаЯ женскаЯ рука,  котораЯ  ворошит  эти
волосы. € это представление было  так  неприЯтно,  что  Я  начал  ненавидеть
студента и не мог смотреть на него без отвращениЯ.
     - ‚ам сколько лет? - спросил Я, но он не обернулсЯ и не ответил.
     „октор покачивалсЯ.
     - Њне холодно.
     - Љогда Я подумаю,  -  сказал  студент,  не  оборачиваЯсь,  -  когда  Я
подумаю, что есть где-то улицы, дома, университет...
     Ћн  оборвал,  точно  сказал  все,  и  замолчал.  Џоезд  почти  внезапно
остановилсЯ, так что Я ударилсЯ о стену, и послышались голоса. Њы выскочили.
     Џеред самым паровозом на полотне лежало  что-то,  небольшой  комок,  из
которого торчала нога.
     - ђаненый?
     - Ќет, убитый. ѓолова оторвана. ’олько, как хотите, а Я зажгу  передний
фонарь. Ђ то еще задавишь.
     Љомок с торчавшей ногой сбросили  в  сторону;  нога  на  миг  задралась
кверху, будто он хотел бежать по воздуху, и все скрылось  в  черной  канаве.
”онарь загорелсЯ, и паровоз сразу почернел.
     - Џослушайте! - с тихим ужасом прошептал кто-то.
     Љак  мы  не  слышали  раньше!  Ћтовсюду  -  места  нельзЯ  было   точно
определить- приносилсЯ ровный, поскребывающий стон, удивительно спокойный  в
своей широте и даже как будто равнодушный.  Њы  слышали  много  и  криков  и
стонов, но  это  не  было  похоже  ни  на  что  из  слышанного.  Ќа  смутной
красноватой поверхности глаз не мог уловить ничего, и оттого  казалось,  что
это стонет сама землЯ или небо, озаренное невсходЯщим солнцем.
     - ЏЯтаЯ верста, - сказал машинист.
     - ќто оттуда, - показал доктор рукой вперед.
     ‘тудент вздрогнул и медленно обернулсЯ к нам:
     - —то же это? ‚едь этого же нельзЯ слышать!
     - „вигаемсЯ!
     Њы пошли пешком впереди паровоза, и от нас на полот по  легла  сплошнаЯ
длиннаЯ тень, и была она не чернаЯ, а смутно-краснаЯ от тихого, неподвижного
света, который молчаливо стоЯл в разных концах  черного  неба.  €  с  каждым
нашим шагом зловеще  нарастал  этот  дикий,  неслыханный  стон,  не  имевший
видимого источника, - как будто стонал красный  воздух,  как  будто  стонали
землЯ Я небо. ‚ своей  непрерывности  и  странном  равнодушии  он  напоминал
минутами трещание кузнечиков на лугу - ровное и жаркое  трещание  кузнечиков
на летнем лугу. €  все  чаще  и  чаще  стали  встречатьсЯ  трупы.  Њы  бегло
осматривали их и сбрасывали с полотна - эти  равнодушные,  спокойные,  вЯлые
трупы,  оставлЯвшие  на  месте  лежаниЯ  своего  темные  маслЯнистые   пЯтна
всосавшейсЯ крови, и сперва считали их, а потом сбились и перестали. Ѓыло их
много - слишком много длЯ этой зловещей ночи, дышавшей холодом  и  стонавшей
каждою частицей своего существа.
     - —то же это! -  кричал  доктор  и  грозил  кому-то  кулаком.  -  ‚ы  -
слушайте...
     Џриближалась шестаЯ верста, и стоны делались определеннее, резче, и уже
чувствовались  перекошенные  рты,   издающие   эти   голоса.   Њы   трепетно
всматривались в розовую мглу, обманчивую в  своем  призрачном  свете,  когда
почти рЯдом, у полотна, внизу кто-то  громко  застонал  призывным,  плачущим
стоном. Њы сейчас же нашли его, этого раненого, у которого на лице были одни
только глаза - так велики показались они, когда на лицо его пал свет фонарЯ.
Ћн перестал стонать и только поочередно переводил глаза на каждого из нас  и
на наши фонари, и в его взглЯде была безумнаЯ радость оттого, что  он  видит
людей и огни, и безумный страх, что сейчас все это  исчезнет,  как  видение.
Ѓыть может, ему уже  не  раз  грезились  наклонившиесЯ  люди  с  фонарЯми  и
исчезали в кровавом и смутном кошмаре.
     Њы тронулись дальше и почти тотчас наткнулись  на  двух  раненых;  один
лежал на полотне, другой стонал в канаве. Љогда их подбирали, доктор,  дрожа
от злости, сказал мне:
     -  Ќу  что?  -  €  отвернулсЯ.  —ерез  несколько  шагов  мы   встретили
легкораненого, который шел сам, поддерживаЯ одну руку другой.  Ћн  двигалсЯ,
закинув голову, прЯмо на нас и точно  не  заметил,  когда  мы  расступились,
даваЯ  ему  дорогу.  ЉажетсЯ,  он  не  видал  нас.  “  паровоза  он  на  миг
остановилсЯ, обогнул его и пошел вдоль вагонов.
     - ’ы бы сел! - крикнул доктор, но он не ответил.
     ќто были первые, ужаснувшие нас. Ђ потом все чаще они стали  попадатьсЯ
на полотне и около него, и все поле, залитое  неподвижным  красным  отсветом
пожаров, закопошилось, точно живое, загорелось  громкими  криками,  воплЯми,
проклЯтиЯми и стонами. ќти темные бугорки копошились и ползали,  как  сонные
раки, выпущенные из корзины, раскорЯченные, странные,  едва  ли  похожие  на
людей в своих оборванных, смутных движениЯх и  тЯжелой  неподвижности.  Ћдни
были безгласны и послушны, другие стонали, выли, ругались и ненавидели  нас,
спасавших их, так страстно, как будто мы создали и эту кровавую  равнодушную
ночь, и одиночество их среди ночи и трупов, и  эти  страшные  раны.  “же  не
хватало места в вагонах, и всЯ одежда наша стала мокра от крови,  как  будто
долго стоЯли мы под кровавым дождем, а раненых все несли, и все так же  дико
копошилось ожившее поле.
     Ќекоторые подползали сами, иные подходили, шатаЯсь и падаЯ. Ћдин солдат
почти подбежал к нам. “ него было размозжено лицо,  и  осталсЯ  один  только
глаз, горевший дико и страшно, и был он почти голый, как  из  бани.  ’олкнув
менЯ, он нащупал глазом доктора и быстро левою рукою схватил его за грудь.
     - џ тебе в морду дам! - крикнул он и, трЯсЯ доктора, длительно  и  едко
прибавил циничное ругательство. - џ тебе в морду дам! ‘волочи!
     „октор вырвалсЯ и, наступаЯ на солдата, захлебываЯсь, закричал:
     - џ тебЯ под суд отдам, негодЯй! ‚ карцер!  ’ы  мне  мешаешь  работать!
ЌегодЯй! †ивотное!
     €х растащили, но долго еще солдат выкрикивал:
     - ‘волочи! џ в морду дам!
     џ уже терЯл силы и отошел к стороне покурить и отдохнуть.  Ћт  насохшей
крови руки оделись точно в черные перчатки, и  с  трудом  сгибались  пальцы,
терЯЯ папиросы и спички. € когда Я закурил, табачный дым показалсЯ мне таким
новым и странным, совсем особенного вкуса, которого Я не ощущал  ни  раньше,
ни позже. ’ут подошел ко мне студент-санитар, тот, что  ехал  сюда,  но  мне
показалось, что Я виделсЯ с ним несколько лет назад,  и  Я  никогда  не  мог
вспомнить, где. агал. он твердо, точно маршировал,  и  глЯдел  сквозь  менЯ
куда-то дальше и выше.
     - Ђ они спЯт, - сказал он как будто бы совершенно спокойно.
     џ вспылил, точно упрек касалсЯ менЯ.
     - ‚ы забываете, что они десЯть дней дрались, как львы.
     - Ђ они спЯт, - повторил он, глЯдЯ сквозь менЯ и выше. Џотом наклонилсЯ
ко мне и, грозЯ пальцем, все так же сухо и спокойно продолжал:
     - џ вам скажу. џ вам скажу.
     - —то?
     Ћн все ниже  наклонЯлсЯ  ко  мне,  многозначительно  грозил  пальцем  и
повторЯл точно законченную мысль:
     - џ вам скажу. џ вам скажу. Џередайте им.
     €, все так же строго глЯдЯ на менЯ и еще раз погрозив пальцем, он вынул
револьвер и выстрелил себе в висок. € это нисколько не удивило и не испугало
менЯ. Џереложив папиросу в левую руку, Я попробовал пальцем рану и  пошел  к
вагонам.
     - ‘тудент-то застрелилсЯ. ЉажетсЯ, еще жив, - сказал Я доктору.
     ’от схватил себЯ за голову и простонал:
     - Ђ, черт его!..  ‚едь  нет  же  у  нас  места.  ‚он  тот  сейчас  тоже
застрелитсЯ. € даю вам честное слово, - он закричал сердито и угрожающе. - џ
тоже! „а! € прошу вас - извольте идти пешком. Њест нету. Њожете  жаловатьсЯ,
если угодно.
     € все продолжаЯ кричать, он отвернулсЯ, а Я  подошел  к  тому,  который
сейчас застрелитсЯ. ќто был  санитар,  тоже,  кажетсЯ,  студент.  Ћн  стоЯл,
упершись лбом в стенку вагона, и плечо его вздрагивало от рыданий.
     - Џерестаньте, - сказал Я, коснувшись вздрагивающего плеча.
     Ќо он не повернулсЯ, не ответил и плакал. € затылок у него был молодой,
как у того, и тоже страшный, и стоЯл он, нелепо раскорЯчившись, как  пьЯный,
у которого рвота; и шеЯ у него была в крови - должно быть, хваталсЯ руками.
     - Ќу? - сказал Я нетерпеливо.
     Ћн откачнулсЯ от вагона и,  опустив  голову,  стариковски  сгорбившись,
пошел куда-то в темноту, прочь от всех нас. Ќе знаю почему,  и  Я  пошел  за
ним, и мы долго шли, все куда-то в сторону, прочь от  вагонов.  ЉажетсЯ,  он
плакал; и мне стало скучно и захотелось плакать самому.
     - ‘тойте! - крикнул Я, остановившись.
     Ќо он шел, тЯжело передвигаЯ ноги, сгорбившись, похожий на старика,  со
своими узкими плечами и шаркающей походкой. € скоро пропал он в  красноватой
мгле, казавшейсЯ светом и ничего не освещавшей. Ђ Я осталсЯ один.
     Ќалево, уже далеко от менЯ, проплыл рЯд неЯрких  огоньков  -  это  ушел
поезд. џ был один среди мертвых и умирающих. ‘колько их еще осталось?  ‚озле
менЯ все было неподвижно и мертво, а дальше поле копошилось,  как  живое,  -
или мне это казалось оттого, что Я один. Ќо стон не утихал.  Ћн  стлалсЯ  по
земле - тонкий, безнадежный, похожий на детский  плач  или  на  визг  тысЯчи
заброшенных и замерзающих щенЯт. Љак остраЯ, бесконечнаЯ ледЯнаЯ игла входил
он в мозг и медленно двигалсЯ взад и вперед, взад и вперед... -

        Ћ’ђ›‚ЋЉ …‘’Ћ‰

     ... это были наши. ‘реди той странной спутанности движений,  котораЯ  в
последний месЯц преследовала обе армии, нашу  и  неприЯтельскую,  ломаЯ  все
приказы и планы, мы были уверены, что на нас надвигаетсЯ неприЯтель,  именно
четвертый корпус. € уже все готово было к атаке, когда кто-то в бинокль Ясно
различил наши мундиры, а через десЯть минут догадка превратилась в спокойную
и счастливую уверенность: это были наши. €  они,  видимо,  узнали  нас:  они
подвигались  к  нам  совершенно   спокойно;   в   этом   покойном   движении
чувствовалась та же, как и у нас, счастливаЯ улыбка неожиданной встречи.
     € когда они начали стрелЯть, мы некоторое времЯ не  могли  понЯть,  что
это значит, и еще улыбались - под целым градом шрапнелей и  пуль,  осыпав