кулы возвещают, что "сладостнее
давать, чем получать" ^. „а и в обычной жизни едва ли можно найти такого
изнеженного и слабого человека, длЯ которого какое-нибудь чувственное
ощущение или удовольствие было бы важнее, чем исполнение и доведение до
конца какого-то желанного ему дела. Џричем эта преимущественнаЯ роль
активного блага в огромной степени возрастает, если принЯть во внимание само
человеческое существование: то, что человек смертен и подвержен ударам
судьбы. ‚едь если бы людские наслаждениЯ могли быть постоЯнными и прочными,
то эта надежность и длительность придавали бы им большую цену. Џоскольку же,
как мы видим, все сводитсЯ к тому, что "мы считаем очень важным умереть как
можно позже" ^ и что "не следует хвалитьсЯ завтрашним днем, ибо мы не знаем,
что он принесет нам" ^, то ничуть не удивительно, если мы всеми силами
стремимсЯ к тому, чтобы не страшитьсЯ ударов времени. Ђ что может не боЯтьсЯ
времени, кроме наших дел? Љак сказано: "„ела их переживут их" ^. …сть и
другаЯ, весьма важнаЯ причина преимущественного значениЯ активного блага,
возникающаЯ и поддерживаемаЯ благодарЯ тому неотъемлемому свойству
человеческой природы, каким ЯвлЯетсЯ любовь человека к новизне и
разнообразию. ќта любовь, однако, занимает очень незначительное место и не
может получить достаточного простора длЯ себЯ в чувственных наслаждениЯх,
составлЯющих основную часть пассивного блага. "Џодумай, как давно уже ты
делаешь одно и то же: пища, сон, развлечениЯ -- все вертитсЯ в этом кругу;
желать смерти может не только мужественный, несчастный или мудрый, но и
просто пресыщенный человек" ^. Ќо во всех сторонах и проЯвлениЯх нашей
жизни, во всех наших стремлениЯх исключительнаЯ роль принадлежит
разнообразию. Ћно доставлЯет нам огромное наслаждение, когда мы беремсЯ за
какое-то начинание, делаем в нем успехи, останавливаемсЯ на некоторое времЯ,
отступаем, чтобы собратьсЯ с силами, приближаемсЯ к нашей цели, наконец,
достигаем ее и т. д.; так что очень верно сказано, что "жизнь без цели
скучна и неопределенна" ", и это имеет равную силу и длЯ мудрых, и длЯ самых
глупых людей; как говорит ‘оломон: "Ћпрометчивый человек ищет удовлетворениЯ
своего желаниЯ и беретсЯ за все" ^. ‚едь видим же мы, что могущественнейшие
государи, которые могут по одному мановению своему получить любое
наслаждение, тем не менее иногда ищут себе низменные и пустые занЯтиЯ
(Ќерон, например, играл на кифаре, Љоммод занималсЯ гладиаторским
искусством, Ђнтонин выступал на конных ристаниЯх и т. д.); и эти увлечениЯ
были длЯ них гораздо важнее всех возможных чувственных наслаждений.
Ќастолько более сильное наслаждение доставлЯет нам какаЯ-либо деЯтельность в
сравнении с чисто пассивным удовольствием!
‚ то же времЯ следует отчетливо указать на то, что активное
индивидуальное благо резко отличаетсЯ от общественного блага, хотЯ подчас
они могут и совпадать. ‚едь хотЯ это активное индивидуальное благо довольно
часто порождает и совершает благие дела, относЯщиесЯ к сфере общественных
добродетелей, однако же разница между тем и другим состоит в том, что в
большинстве случаев люди совершают такого рода добрые дела не с тем, чтобы
помочь другим или сделать их счастливыми, но только длЯ самих себЯ, лишь
ради собственного могущества и влиЯниЯ. ќто особенно хорошо видно, когда
активное благо приходит в чем-то в противоречие с общественным благом. €бо
гигантские замыслы, увлекавшие всех этих великих потрЯсателей основ
человеческого общества вроде ‘уллы и множества других значительно меньшего
масштаба, стремившихсЯ, по-видимому, лишь к тому, чтобы все были счастливы
или несчастны в зависимости от того, в какой мере они дружественны им или
враждебны, и к тому, чтобы весь мир был отражением их облика и подобиЯ (а
ведь это подлинное богоборчество), -- все это, повторЯю, само по себе
направлено на активное индивидуальное благо, по крайней мере внешне, хотЯ и
более, чем что-либо другое, далеко от общественного блага.
Џассивное же благо мы разделим на благо сохранениЯ и благо
совершенствованиЯ. ‚едь в отношении личного, или индивидуального, блага
каждому Явлению присуще троЯкого рода стремление. Џервое -- это стремление к
самосохранению, второе -- стремление к совершенствованию, третье --
стремление к размножению или распространению своего существа. Џоследнее
стремление относитсЯ к активному благу, о котором мы уже говорили. ЋстаютсЯ,
следовательно, только первые два блага, которые мы здесь назвали и из
которых более важнаЯ роль принадлежит благу совершенствованиЯ. ‚едь
сохранить вещь в ее первоначальном состоЯнии это нечто менее важное, чем
возвести эту же вещь к более высокой природе. €бо всюду, в рамках любого
вида мы встречаем проЯвление более высокой природы, к величию и достоинству
которой стремЯтсЯ индивидуумы, обладающие более низкой природой, стремЯтсЯ
как к источнику своего происхождениЯ. ’ак, хорошо сказал о людЯх поэт:
‘ила в нем огневаЯ и происхожденье небесно ^.
‚едь длЯ человека подлинное вознесение или приближение к божественной
или ангельской природе -- это прежде всего совершенствование его формы. Ќо
нечестное и недобросовестное подражание этому благу совершенствованиЯ --
подлинное несчастье человеческой жизни, некий страшный ураган, захватывающий
и переворачивающий все на своем пути. „ействительно, часто люди вместо
возвышениЯ формы или сущности в слепом честолюбии стремЯтсЯ лишь поднЯтьсЯ
по лестнице славы. Љак больные, не находЯ средства лечениЯ своей болезни,
мечутсЯ в постели, как будто, менЯЯ положение, они могут тем самым уйти от
самих себЯ и избавитьсЯ от внутреннего страданиЯ, так и честолюбцы,
увлекаемые неким лживым призраком, обещающим им возвышение их природы, не
могут достигнуть ничего, кроме несколько более высокого положениЯ в жизни.
Ѓлаго сохранениЯ есть не что иное, как получение и использование вещей,
соответствующих нашей природе. •отЯ это благо весьма просто и естественно,
однако оно представлЯетсЯ все же самым слабым и самым низшим из всех благ.
Ќо и само это благо допускает известную дифференциацию, относительно которой
не существует единого мнениЯ, а некоторые стороны этой проблемы вообще не
исследуютсЯ. „ело в том, что значение и ценность блага "пользованиЯ" или
того, что обычно называют приЯтным, заключены или в чистоте удовольствиЯ,
или в его силе; первую создает спокойствие, втораЯ же ЯвлЯетсЯ результатом
разнообразиЯ и чередованиЯ; перваЯ включает сравнительно небольшую примесь
зла, втораЯ несет на себе значительно более сильный и живой отпечаток блага.
Ћднако остаетсЯ спорным, какое из этих двух благ предпочтительнее; вопрос же
о том, способна ли человеческаЯ природа одновременно обладать и тем и
другим, вообще никогда не исследовалсЯ.
’а сторона этого вопроса, котораЯ остаетсЯ неЯсной, была уже в свое
времЯ предметом спора между ‘ократом и одним софистом ^. ‘ократ утверждал,
что счастье заключаетсЯ в прочном душевном мире и спокойствии, софист же
говорил, что оно состоит в том, чтобы стремитьсЯ к большему и получать
большее. Ћт доказательств они перешли к оскорблениЯм, и софист стал
говорить, что "счастье ‘ократа -- это счастье бревна или камнЯ". ‘ократ же
со своей стороны заЯвил, что "счастье софиста -- это счастье чесоточного,
который испытывает беспрерывный зуд и беспрерывно чешетсЯ". Ћднако обе точки
зрениЯ имеют свои основаниЯ. ‚едь с ‘ократом соглашаетсЯ даже сама школа
ќпикура, не отрицающаЯ того, что добродетели принадлежит огромнаЯ роль в
достижении счастьЯ. Ќу а если это так, то может ли быть какое-нибудь
сомнение в том, что добродетель гораздо нужнее длЯ успокоениЯ душевных
волнений, чем длЯ достижениЯ желаемого. ‚ пользу же софиста, по-видимому, в
какой-то мере говорит только что высказанное нами утверждение о том, что
благо совершенствованиЯ выше блага сохранениЯ, потому что достижение
желаемого, по-видимому, понемногу совершенствует природу, и даже если бы оно
этого не делало, уже само круговое движение обладает некоторой видимостью
поступательного движениЯ.
‚торой же вопрос (может ли человеческаЯ природа совмещать спокойствие
духа с интенсивностью наслаждениЯ) при его правильном решении делает
праздным Я излишним первый. ђазве мы не видим довольно часто того, как
некоторые способны всеми силами предаватьсЯ наслаждениЯм, когда
представлЯетсЯ к тому возможность, и вместе с тем легко переносЯт их потерю.
’ак что этот философский рЯд "не пользоватьсЯ, чтобы не желать, не желать,
чтобы не боЯтьсЯ", представлЯетсЯ нам плодом души мелкой и не верЯщей в свои
силы ^. „ействительно, очень многие философские учениЯ выглЯдЯт какими-то
трусливыми и опасаютсЯ за людей сильнее, чем этого требует сама природа.
’ак, желаЯ избавить человека от страха смерти, они только увеличивают его.
‚едь если они фактически превращают всю жизнь в своего рода подготовку и
школу смерти, то может ли не показатьсЯ бесконечно страшным тот враг, к
борьбе с которым постоЯнно приходитсЯ готовитьсЯ? ѓораздо лучше поступает
Языческий поэт, который и
...почитает за дар природы предел своей жизни <i>"'</i>.
Ђналогичным образом и во всем остальном философы, стараЯсь сделать
человеческую душу слишком уж стройной и гармоничной, вовсе не приучают ее к
столкновению крайних противоположных мотивов. џ полагаю, что причиной тому
была их собственнаЯ жизнь, ограниченнаЯ частными проблемами и свободнаЯ от
общественных дел и необходимости считатьсЯ с чужими интересами. ‹юди же,
наоборот, должны подражать мудрому примеру ювелиров, которые, заметив в
драгоценном камне какое-нибудь пЯтнышко или пузырек, которые могут быть
уничтожены без серьезного ущерба длЯ размера камнЯ, уничтожают их, в
противном же случае оставлЯют. Џодобным же образом следует заботитьсЯ о
спокойствии и Ясности души, так чтобы не уничтожить ее величиЯ. Ќо об
индивидуальном благе сказано достаточно.
Џосле того как мы рассмотрели личное благо, которое мы называем также
партикулЯрным, частным и индивидуальным, обратимсЯ к общественному благу,
которое относитсЯ уже к обществу. Ћбычно его обозначают термином "долг"
(officium), так как этот термин касаетсЯ собственно души, благорасположенной
к другим; термин же "добродетель" применЯетсЯ к душе, правильно
организованной в своей собственной структуре. Ќа первый взглЯд этот раздел
как будто относитсЯ к науке об обществе. Ћднако при более внимательном'
рассмотрении выЯснЯетсЯ, что дело обстоит иначе. „ело в том, что речь здесь
идет об управлении собой и власти каждого над самим собой, а вовсе не над
другими. ‚едь как в строительном искусстве сделать и подготовить к
строительству косЯки, балки и прочие детали зданиЯ далеко не то же самое,
что приладить и подогнать их друг к другу, как в искусстве механики
изготовить и построить орудие или машину далеко не то же самое, что
установить, завести ее и пустить в ход, так и учение о взаимоотношениЯх и
взаимосвЯзЯх людей в государстве или в обществе отличаетсЯ от того учениЯ,
которое ставит своей целью подготовить и воспитать людей, пригодных длЯ
жизни в этом обществе.
ќта часть учениЯ об обЯзанностЯх делитсЯ в свою очередь еще на два
раздела, из которых первый рассматривает общие обЯзанности человека, второй
же посвЯщен специальным и относительным обЯзанностЯм, вытекающим из
профессии, призваниЯ, сословиЯ, личности и занимаемого положениЯ. Њы уже
сказали выше, что первый из них был достаточно хорошо и тщательно разработан
как древними, так и новыми учеными; второй же раздел также разрабатывалсЯ,
хотЯ и не систематически, и мы не имеем еще цельного и полного изложениЯ
этого учениЯ. Њы, однако, отнюдь не хотим поставить в упрек этому учению
разбросанность и несистематичность исследований; более того, мы считаем, что
вообще значительно удобнее исследовать этот предмет и писать о нем по
частЯм. ђазве можно найти такого прозорливого и столь уверенного в
собственных силах человека, который бы смог и решилсЯ с достаточным знанием
дела и достаточно глубоко разобрать и определить все частные обЯзанности
каждого сословиЯ и состоЯниЯ? €сследованиЯ же, не опирающиесЯ на
практическое знакомство с предметом, а основывающиесЯ только на общем и
чисто схоластическом представлении о нем, в подобных вопросах в большинстве
случаев оказываютсЯ пустыми и бесполезными. ‚едь хотЯ иной раз и случаетсЯ,
что зрителю, наблюдающему за игрой, удаетсЯ заметить то, что ускользает от
взглЯда игрока, и хотЯ часто повторЯют одну пословицу, скорее нагловатую,
чем мудрую, о том, как оценивает простой народ действиЯ правителей: "‘тоЯщий
в долине прекрасно видит гору", все же прежде всего следует стремитьсЯ к
тому, чтобы за такого рода исследованиЯ брались только очень опытные и очень
знающие люди. Љропотливые же произведениЯ писателей чисто умозрительного
склада, посвЯщенные практическим проблемам, оцениваютсЯ людьми, хорошо
знакомыми с практикой, так же, как оценивались ѓаннибалом рассуждениЯ
”ормиона о военном искусстве, которые он называл чепухой и бредом
сумасшедшего ^. € только один недостаток можно заметить у тех, кто пишет
книги о предметах, касающихсЯ их непосредственных занЯтий и профессии, --
это то, что они не знают меры в восхвалении и превознесении этих самых своих
‘парт ^.
‘реди такого рода книг было бы преступлением не упомЯнуть (с тем чтобы
воздать ему должное) о превосходнейшем произведении "Ћб обЯзанностЯх
королЯ", созданном неустанным трудом ‚ашего ‚еличества ^. ќто сочинение
собрало и включило в себЯ множество сокровищ, как Явных, так и скрытых, из
области теологии, этики и политики и немалого числа других наук и, на мой
взглЯд, из всех сочинений, которые мне довелось прочесть, выделЯетсЯ своей
мудростью и солидностью. Ќигде не обнаруживает оно ни излишней горЯчности
открытиЯ, ни холодности невниманиЯ, наводЯщей сопливость; его никогда не
захватывает восторженный вихрь, заставлЯющий нарушить и смешать весь порЯдок
изложениЯ; в нем нет никаких отступлений, преследующих цель включить с
помощью каких-нибудь хитроумных экскурсов то, что не имеет никакого
отношениЯ к теме; в нем нет и никаких прикрас, которыми иные писатели,
больше стремЯщиесЯ развлечь читателЯ, чем должным образом изложить сущность
вопроса, разукрашивают свои произведениЯ, делаЯ их похожими на накрашенных и
надушенных модниц. Ќо прежде всего это произведение так же сильно духом
своим, как и толом, ибо оно и прекрасно соответствует истине, и в высшей
степени полезно длЯ практической деЯтельности. Ѓолее того, оно совершенно
свободно от того недостатка, о котором мы только что говорили и который во
всЯком случае был бы извинителен королю, пишущему о королевском величин: мы
хотим сказать, что оно не стараетсЯ сверх всЯкой меры и, возбуждаЯ неприЯзнь
читателЯ, превозносить мощь и блеск королевской власти. ‚едь ‚аше ‚еличество
нарисовало нам не какого-нибудь ассирийского или персидского царЯ, гордого и
недоступного, сверкающего в ослепительном блеске своей славы и величиЯ, но
подлинного ЊоисеЯ или „авида, пастырЯ своего народа. “ менЯ никогда не
сотрутсЯ из памЯти ‚аши подлинно царственные слова, которые ‚ы, ‚аше
‚еличество, завершаЯ один труднейший процесс, произнесли, повинуЯсь тому
свЯщенному духу, которым ‚ы наделены длЯ управлениЯ народом. ‚ы сказали:
"Љороли правЯт согласно с законами своих государств точно так же, как Ѓог
правит в согласии с законами природы; и они так же редко должны пользоватьсЯ
своим правом преступать законы, как редко совершает чудеса сам Ѓог". € тем
не менее из другой книги, написанной ‚ашим ‚еличеством, -- "Ћ свободной
монархии" ^ всем хорошо известно, что ‚ашему ‚еличеству не менее знакомы всЯ
полнота королевской власти, или, как говорЯт схоласты, крайние выражениЯ
королевских прав, равно как и пределы королевских обЯзанностей и
королевского долга. Џоэтому Я ни на минуту не колебалсЯ привести эту книгу,
созданную пером ‚ашего ‚еличества, как блестЯщий и великолепнейший образец
трактата о частных и специальных обЯзанностЯх. € если бы эта книга была
написана каким-нибудь царем тысЯчу лет тому назад, Я, конечно, сказал бы о
ней то же самое, что уже сказал. џ не придаю никакого значениЯ тем избитым
требованиЯм приличиЯ, которые не позволЯют хвалить кого-нибудь в лицо; важно
лишь то, чтобы эти похвалы не были чрезмерны и неуместны и не воздавались
безо всЯкого на то повода. ‚едь очевидно, что –ицерон в своей блестЯщей речи
в защиту Њарцелла занимаетсЯ главным образом тем, что с исключительным
мастерством рисует картину во славу –езарЯ, хотЯ эта речь произносилась в
присутствии самого –езарЯ. ’очно так же поступил Џлиний Њладший ^, произнесЯ
свой панегирик ’раЯну.
Ќо вернемсЯ к нашему изложению. Љ этому учению о специальных
обЯзанностЯх, вытекающих из того или иного призваниЯ или профессии,
примыкает также и другое учение, соотносительное с первым и
противопоставленное ему. ќто учение о всЯкого рода обманах, ухищрениЯх,
мошенничествах и пороках, сопутствующих им, ведь обман и порок всегда
противопоставлЯютсЯ долгу и добродетели. Љонечно, нельзЯ сказать, чтобы во
всех многочисленных сочинениЯх и трактатах эта тема вообще обходилась
молчанием, но весьма часто она затрагиваетсЯ лишь бегло и вскользь. „а и как
это делаетсЯ? —аще, подобно киникам и ‹укиану, прибегают к сатире, вместо
того чтобы серьезно и глубоко осудить порок. Ћбычно тратЯт больше усилий на
то, чтобы зло осмеЯть многое, даже весьма полезное и разумное, в науке, чем
на то, чтобы отделить и отбросить испорченное и порочное, сохранив все
здоровое и неиспорченное. ‘оломон прекрасно сказал, что "знание прЯчетсЯ от
насмешника и само идет навстречу усердному человеку" ^. ‚едь всЯкий, кто
относитсЯ к науке насмешливо или скептически, без сомнениЯ, сможет легко
найти в ней очень много такого, над чем можно было бы поиздеватьсЯ, однако
это врЯд ли даст ему какие-то знаниЯ. Ќо серьезное и умное исследование
темы, о которой мы сейчас говорим, в сочетании с непредвзЯтым и искренним
отношением к предмету должно, как мне кажетсЯ, стать одним из самых прочных
оплотов добродетели и честности. €бо, подобно тому как сказочный василиск
губит человека, если тот первым попадетсЯ ему на глаза, и, наоборот,
погибает сам, если человек первым увидит его, так и обманы, мошенничества и
хитрости терЯют свою способность причинЯть вред, если их удастсЯ обнаружить
заранее; если же они сумеют опередить, то только в этом --и нив каком ином
-- случае они порождают длЯ нас опасность. Џоэтому нам есть за что
благодарить Њакиавелли и других авторов такого же рода, которые открыто и
прЯмо рассказывают о том, как обычно поступают люди, а не о том, как они
должны поступать. ‚едь невозможно соединить в себе знаменитую "мудрость
змиЯ" с "голубиной кротостью", если не познать до самых глубин природу
самого зла. Ѓез этого у добродетели не будет достаточно надежной защиты.
Ѓолее того, честный и порЯдочный человек никогда и никаким образом не сможет
исправить и перевоспитать бесчестных и дурных людей, если сам он прежде не
исследует все тайники и глубины зла. ‚едь люди испорченные и нечестные
убеждены в том. что честность и порЯдочность существуют только из-за
какой-то неопытности и наивности людей и лишь потому, что они верЯт разным
проповедникам и учителЯм, а также книгам, моральным наставлениЯм и всЯкого
рода ходЯчим и избитым истинам. Џоэтому они, пока не убедЯтсЯ в том, что их
дурные и порочные представлениЯ, извращенные и ошибочные принципы прекрасно
известны не только им самим, но и тем, кто пытаетсЯ их переубедить и
исправить, отвергают всЯкую возможность честности и порЯдочности; как
сказано в замечательном изречении ‘оломона: "ѓлупец не поймет слов мудрости,
если ты не скажешь ему того, что уже есть в сердце его" ^. ќтот раздел,
посвЯщенный всЯкого рода обманам и порокам в каждом роде деЯтельности, мы
отнесем к числу тех, которые должны быть созданы, и будем называть его
"‘ерьезнаЯ сатира", или "’рактат о внутренней природе вещей".
“чение об относительных обЯзанностЯх охватывает также и взаимные
обЯзанности, такие, как обЯзанности мужа и жены, родителей и детей,
господина и слуги, точно так же законы дружбы и благодарности и существующие
в обществе обЯзательства членов братств, коллегий, взаимные обЯзательства
соседей и т. п. Ќо всегда нужно Ясно отдавать себе отчет в том, что все эти
темы рассматриваютсЯ здесь не в аспекте гражданского общества как его
составные части (ибо это относитсЯ к области политики), а только в той мере,
в какой речь идет о необходимости подготовки и нравственного воспитаниЯ
человека длЯ того, чтобы сделать его способным поддерживать и охранЯть эти
общественные свЯзи.
“чение об общественном благе (точно так же как и об индивидуальном
благе) не только рассматривает благо, как таковое, но оценивает его
сравнительно, а это означает необходимость взвешивать важность исполнениЯ
той или иной обЯзанности в зависимости от той или иной личности, от той или
иной ситуации, от того, ЯвлЯетсЯ ли это обЯзанностью по отношению к частному
лицу или же по отношению к обществу, относитсЯ ли эта обЯзанность к
настоЯщему или к будущему времени. ќто можно видеть на примере сурового и
жестокого наказаниЯ, которому подверг ‹уций Ѓрут своих сыновей; оно вызвало
безмерные похвалы большинства людей, и все же один поэт сказал:
Џриговорит, и как те дела ни судили б потомки '°.
’о же самое можно увидеть и на примере того пира, на который были
приглашены Њ. Ѓрут, ѓ. Љассий и др. Љогда там длЯ того, чтобы проверить, как
относЯтсЯ к заговору против –езарЯ, хитро задали вопрос: "‘праведливо ли
убить тирана?", гости стали высказывать различные мнениЯ. Ћдни говорили, что
это вполне справедливо, ибо рабство -- это худшее из зол; другие возражали
против этого, потому что, но их мнению, тираниЯ приносит меньше несчастьЯ,
чем гражданскаЯ война; третьи же, подобно сторонникам школы ќпикура,
утверждали, что недостойно мудреца подвергать себЯ опасности ради глупцов
*'. Ћднако можно привести множество случаев, когда приходитсЯ сравнивать
между собой те или иные обЯзанности. Ћсобенно часто здесь возникает такой
вопрос: следует ли нарушать требованиЯ справедливости ради блага родины или
какого-нибудь другого великого блага в будущем? Џо этому поводу џсон
”ессалийский обычно говорил: "€ногда следует поступать несправедливо длЯ
того, чтобы иметь возможность как можно чаще поступать справедливо" <i>"</i>. Ќо
здесь сразу же можно возразить: "’ы знаешь, кто поступает справедливо в
настоЯщем, но никто не поручитсЯ за будущее". ’ак пусть же люди стремЯтсЯ к
тому, что сейчас ЯвлЯетсЯ справедливым и хорошим, предоставив божественному
провидению заботу о будущем. Ќо относительно учениЯ об идеале или благе
сказано достаточно.
ѓлава <b>III</b>
<i>ђазделение учениЯ о воспитании души на учение о характерах людей,
аффектах и средствах лечениЯ и исправлениЯ душевных недугов</i>. <i>Џриложение к
этому же учению о гармонии между благом души и благом тела</i>
Ќу а теперь, когда мы уже сказали о том, что ЯвлЯетсЯ плодом жизни
(понимаемым в философском смысле), остаетсЯ рассказать о необходимом
воспитании души, без чего перваЯ часть, о которой мы говорили, оказываетсЯ
не более как изображением, статуей, хотЯ и прекрасной с виду, но лишенной
движениЯ и жизни. ‚ пользу этого мнениЯ высказываетсЯ и сам Ђристотель в
следующих красноречивых словах: "’аким образом, говорЯ о добродетели,
необходимо показать, что она собой представлЯет и из чего она рождаетсЯ.
‚едь было бы почти бесполезно знать природу добродетели, но не знать, какими
путЯми и способами можно ее достигнуть. ‘ледовательно, нужно стремитьсЯ
узнать не только, каков облик добродетели, но и как она дает возможность
овладеть собой, ибо мы хотим и того и другого: и познать вещь, и
распорЯжатьсЯ ею. Ђ длЯ этого мало одного желаниЯ: необходимо знать, из чего
и каким образом она складываетсЯ" ^. Љак видим, он говорит об этом в
совершенно Ясных выражениЯх и даже повторЯет их дважды; однако сам он этому
принципу не следует. ‚ этой свЯзи вспоминаетсЯ, что –ицерон ставил в немалую
заслугу Љатону Њладшему то, что тот познал философию не ради словопрений,
как это делает большинство, а длЯ того, чтобы жить по ее принципам *". €
хотЯ в наше суетное времЯ мало кто заботитсЯ о тщательном воспитании и
формировании души и о том, чтобы жить, следуЯ определенным принципам и
нормам (как говорит ‘енека: "Љаждый размышлЯет об отдельных сторонах жизни,
но никто не думает о самой жизни" ^), так что этот раздел может даже
показатьсЯ излишним, однако все это ни в коей мере не может побудить нас
оставить эту тему; наоборот, мы хотим заключить следующим афоризмом
ѓиппократа: "…сли тЯжело больной человек не испытывает страданий, то он
болен душевно" ^. € таким людЯм необходимо лечитьсЯ не только длЯ того,
чтобы избавитьсЯ от болезни, но и длЯ того, чтобы пробудить в себе вновь
способность чувствовать. …сли же кто-нибудь возразит мне, что лечение души
-- это задача свЯщенной теологии, то такое возражение будет в высшей степени
справедливым; однако же, что мешает моральной философии пойти на службу к
теологии, став разумной служанкой и верной спутницей ее, готовой выполнить
любое ее желание? ‚едь как поетсЯ в псалме: "ѓлаза служанки всегда обращены
на руки госпожи" <i>",</i> хотЯ и нет никакого сомнениЯ в том, что не так-то мало
забот и решений остаетсЯ и на долю самой служанки. ’очно так же и этика
должна во всем повиноватьсЯ теологии и исполнЯть ее приказаниЯ, но так,
однако, чтобы, оставаЯсь в своих собственных границах, она могла содержать
немало разумного и полезного.
џ не могу крайне не поражатьсЯ тому, что эта часть этики, важное
значение которой очевидно, до сих пор не приведена в цельную научную
систему. Џоэтому, как мы это обычно делаем, считаЯ необходимым создать такую
науку, нарисуем здесь ее сжатую схему.
Џрежде всего здесь, как и во всем, что имеет отношение к практике, мы
должны отдавать себе отчет в том, что находитсЯ в нашей власти, а что нет,
так как в первом случае можно изменить положение, во втором же можно только
приспособитьсЯ к нему. ‡емледелец не имеет никакой власти над природным
характером почвы или над климатом; точно так же врач ничего не может
изменить в естественной конституции больного и во всем разнообразии
привходЯщих обстоЯтельств. Ќо когда мы говорим о воспитании души и о лечении
ее болезней, необходимо принимать во внимание три обстоЯтельства: различный
характер ее склада, ее аффекты и средства исцелениЯ, точно так же как при
лечении больного тела мы имеем три компонента: комплекцию, или конституцию,
больного, болезнь и лечение. €з этих трех компонентов только последний
находитсЯ в нашей власти, первые же два от нас не зависЯт. Ќо и то, что не
находитсЯ в нашей власти, необходимо подвергнуть не менее тщательному
исследованию, чем исследование предметов, подвластных нам. ѓлубокое и
тщательное исследование всего этого должно лечь в основу учениЯ о средствах
лечениЯ, даваЯ возможность лучше и более успешно применЯть их. ‚едь платье
не может хорошо сидеть на фигуре, если не снЯть предварительно мерку с
человека.
€так, первый раздел учениЯ о воспитании души будет посвЯщен
рассмотрению различных типов характеров и склонностей. Њы говорим здесь,
однако, не об обычных общих наклонностЯх к добродетелЯм и порокам или к
волнениЯм и аффектам, но о чем-то более глубоком и важном. Љонечно, и здесь
иной раз вызывает удивление то, что писатели, занимающиесЯ проблемами морали
и политики, в большинстве своем пренебрегают этой темой и обходЯт ее в своих
произведениЯх, хотЯ она могла бы пролить весьма Яркий свет на обе эти науки.
‚ астрологии весьма удачно определЯют различие характеров и способностей в
зависимости от расположениЯ планет, указываЯ, что одни предназначены
природой к научной деЯтельности, другие -- к гражданской, одни -- к военной
карьере, другие -- к политической, одни -- к любовным похождениЯм, другие --
к занЯтиЯм искусствами, а некоторые вообще не имеют определенных
склонностей. ’очно так же и у поэтов (эпических, сатирических, трагических,
комических) мы встречаем повсюду изображение характеров, хотЯ почти всегда
несколько преувеличенное и нарушающее естественное правдоподобие. Ѓолее
того, эта тема о различиЯх в человеческих характерах принадлежит к числу
тех, о которых (хотЯ и очень редко) в повседневных разговорах людей можно
услышать более разумные вещи, чем в самих книгах. Ќо самый лучший материал
длЯ такого исследованиЯ следует искать у наиболее серьезных историков, и не
только в похвальных речах, произносимых обычно на похоронах какого-нибудь
знаменитого лица, но прежде всего в самой истории, в изображении этой
личности всЯкий раз, как она, если можно так выразитьсЯ, выходит на сцену.
’акого рода изображение исторической личности в ходе событий, в которых она
участвует, дает, как мне кажетсЯ, более верное представление о характере
человека, чем та оценка, которую мы встречаем в панегириках. €менно так
показывает ’ит ‹ивий ‘ципиона Ђфриканского и Љатона ‘таршего, ’ацит --
’ибериЯ, ЉлавдиЯ и Ќерона, ѓеродиан -- ‘ептимиЯ ‘евера, ”илипп де Љоммин --
французского королЯ ‹юдовика XI, ”ранческо ѓвиччардини -- ”ердинанда
€спанского, императора Њаксимилиана, пап ‹ьва и Љлемента. ‚едь эти писатели,
постоЯнно следуЯ за избранными ими лицами, почти никогда не упоминают о
совершенных ими деЯниЯх без того, чтобы не вставить что-то касающеесЯ
особенностей их характера. Љроме исторических сочинений интересные
наблюдениЯ над характерами кардиналов дают нам протоколы конклавов по
избранию пап, которые нам удалось прочитать, а также письма послов,
рассказывающие о советниках правителей. Љороче говорЯ, все перечисленное
здесь должно послужить материалом длЯ серьезного и всестороннего сочинениЯ.
Ћднако же мы вовсе не хотим, чтобы в этике все эти характеристики
воспринимались как цельные образы людей (как это имеет место в поэтических и
исторических сочинениЯх и в повседневных разговорах); скорее это должны быть
какие-то более простые элементы и отдельные черты характеров, смешение и
соединение которых образуют те или иные образы. Ќужно установить, сколько
существует таких элементов и черт, что они собой представлЯют и какие
взаимные сочетаниЯ допускают; следует проделать своего рода искусное и
точное рассечение характеров и общего психического склада людей длЯ того,
чтобы вскрыть тайну индивидуальных способностей и склонностей каждого
человека и на основании этого знаниЯ находить более правильные пути длЯ
врачеваниЯ души.
„алее, этот трактат не должен включать лишь те черты характеров,
которые создаютсЯ самой природой, но в него должны войти и те, которые
ЯвлЯютсЯ результатом воздействиЯ иных факторов, таких, как пол, возраст,
родина, здоровье, внешность и т. п., а кроме того те, которые формируютсЯ
общественным положением, например характерные черты правителей, знатных и
незнатных людей, богатых и бедных, государственных деЯтелей и частных лиц,
счастливых, несчастных и т. п. ‚едь Џлавту, например, кажетсЯ чудом, если
старик оказываетсЯ добрым: "Ћн добр, как юноша" ^. Ђ свЯтой Џавел, призываЯ
к строгому обращению с критЯнами ("Ћсуди их резко..."), осуждает сам дух
этого народа, пользуЯсь словами поэта: "ЉритЯне -- всегда лживые, скверные
твари, ленивое брюхо" ^. ‘аллюстий отмечает в характере царей ту
особенность, что они весьма часто выражают противоречивые желаниЯ: "†еланиЯ
царей в большинстве случаев как пылки, так и непостоЯнны и часто
противоречат одно другому" ^. ’ацит замечает, что почести и власть чаще
всего менЯют характеры людей в худшую, а не в лучшую сторону: "Ћдин только
‚еспасиан изменилсЯ к лучшему" ^'. Џиндар обращает внимание на то, что
внезапное счастье и удача в большинстве случаев делают людей слабыми и
нестойкими: "…сть такие люди, которые не могут вынести большого счастьЯ" ^.
‚ одном из псалмов говоритсЯ, что легче соблюсти меру и быть сдержанным в
обычных обстоЯтельствах, чем тогда, когда тебе выпадает счастье: "…сли
достаетсЯ вам богатство, не отдавайте ему сердца" ^. џ не отрицаю, что у
ЂристотелЯ в "ђиторике" сделано вскользь несколько аналогичных наблюдений,
точно так же как и в некоторых сочинениЯх других авторов, но никогда еще до
сих пор все эти наблюдениЯ не включались целиком в состав моральной
философии, к которой они главным образом и относЯтсЯ, точно так же как к
науке о земледелии относитсЯ исследование о различиЯх почв или к медицине --
исследование о различных типах конституции тела. ‚ конце концов это
необходимо сделать хотЯ бы теперь, если только мы не хотим подражать
шарлатанству знахарей, которые лечат всех больных одним и тем же лекарством,
не считаЯсь с особенностЯми конституции каждого.
‡а учением об особенностЯх характера следует учение об аффектах и
волнениЯх, ЯвлЯющихсЯ, как уже было сказано, своего рода болезнЯми души. ‚
свое времЯ древние политические деЯтели обычно говорили о демократии, что
народ там подобен самому морю, ораторы же -- ветрам, ибо как море само по
себе было бы всегда тихим и спокойным, если бы его не волновали ветры и не
поднимали бы на нем бури, так и народ сам по себе был бы всегда мирным и
послушным, если бы его не подстрекали к волнениЯм злонамеренные ораторы ^.
Ђналогичным образом можно с полным основанием утверждать, что человеческий
ум по своей природе был бы спокоен и последователен, если бы аффекты,
подобно ветрам, не приводили его в волнение и смЯтение. € здесь снова
приходитсЯ удивлЯтьсЯ тому, что Ђристотель, написавший столько книг по
этике, не рассматривает в них аффекты как основной элемент этики; в то же
времЯ он находит длЯ них место в "ђиторике", где они должны рассматриватьсЯ
лишь во вторую очередь (лишь в той мере, в какой они могут быть вызваны
ораторской речью). ‘ледует, однако, признать, что он в этой книге дает
блестЯщий и тонкий анализ этих аффектов, насколько, разумеетсЯ, это возможно
в столь сжатом изложении. Ќо его рассуждениЯ о наслаждении и страдании ни в
коей мере не удовлетворЯют требованиЯм предполагаемого нами трактата, точно
так же как нельзЯ было бы сказать о человеке, пишущем о свете и о субстанции
света, что он написал о природе каждого отдельного цвета, ибо наслаждение и
страдание находЯтсЯ в таком же отношении к отдельным аффектам, в каком свет
находитсЯ к отдельным цветам. ’щательнее других разрабатывали эту тему
стоики (насколько, конечно, об этом можно судить по сохранившимсЯ
произведениЯм), однако они стремились прежде всего к возможно большей
тонкости дефиниций, а не к тому, чтобы дать обширное и исчерпывающее
изложение вопроса. ‚прочем, мне известны еще несколько довольно изЯщных
книжечек, посвЯщенных некоторым из аффектов, например о гневе, о ложном
стыде, и еще кое-какие весьма немногочисленные сочинениЯ. Ќо если уж
говорить правду, то подлинные знатоки этой науки -- это поэты и историки.
‚едь именно они дали глубокий анализ и показали, как следует возбуждать и
зажигать страсти; как следует их успокаивать и усыплЯть; как опЯть-таки
сдерживать их и обуздывать, не даваЯ им возможности прийти в действие; каким
образом те же самые страсти, хотЯ и подавленные и скрытые, тем не менее
выдают себЯ; какие действиЯ они производЯт; как чередуютсЯ между собой, как
переплетаютсЯ друг с другом; как сталкиваютсЯ, борютсЯ между собой, и
бесчисленное множество других вопросов. ‘реди них особенно важное значение
имеет и в этической, и в гражданской областЯх вопрос о том, каким образом
одно чувство управлЯет другим чувством и как с помощью одного чувства можно
подчинЯть другое. ‡десь может послужить примером практика охотников и
птицеловов, которые прибегают к помощи одних животных длЯ поимки других,
одних птиц -- длЯ поимки других и, пожалуй, без их помощи своими
собственными силами человек бы не смог так легко сделать это. ‘кажем больше,
в сущности именно на этом принципе основываетсЯ всем известнаЯ и широко
применЯемаЯ в любой гражданской области практика наказаниЯ и поощрениЯ, на
которой держитсЯ всЯкаЯ государственность, ибо два господствующих чувства --
страх и надежда -- сдерживают и подавлЯют все остальные вредные аффекты. €
если в практике управлениЯ государством нередко одна партиЯ сдерживает
другую, заставлЯЯ исполнЯть свои обЯзанности по отношению к нему, то
подобное же происходит и при управлении внутренними движениЯми души.
’еперь мы, наконец, подошли к тому, что находитсЯ в нашей власти, к
тому, что воздействует на душу, волю и стремление, возбуждаЯ их и направлЯЯ
в любую сторону, и поэтому имеет огромное значение длЯ изменениЯ и переделки
характеров, ‚ этой области от философов требуетсЯ тщательное и настойчивое
исследование той силы влиЯниЯ, которой обладают привычки, упражнение,
навыки, воспитание, подражание, соперничество, постоЯнное общение, дружба,
похвала, упрек, уговоры, молва, законы, книги, занЯтиЯ и пр. ‚едь именно эти
факторы ЯвлЯютсЯ господствующими в области морали, именно они воздействуют
на душу и определЯют ее состоЯние, именно из этих ингредиентов составлЯютсЯ,
если можно так выразитьсЯ, лекарства, предназначенные длЯ поддержаниЯ и
восстановлениЯ душевного здоровьЯ, насколько это вообще доступно
человеческим средствам. €з числа всех этих факторов мы выберем один или два
и остановимсЯ на них несколько подробнее, чтобы это послужило примером длЯ
анализа остальных. €так, скажем несколько слов о привычке и навыке
(habitus).
€звестное мнение ЂристотелЯ, согласно которому привычка не обладает
никакой силой по отношению к действиЯм естественного порЯдка,
свидетельствует, как мне кажетсЯ, об узости и несерьезности его взглЯда. ‚
качестве примера он предлагает камень, бросаемый вверх, говорЯ при этом,
что, "если бросать его тысЯчу раз, он не приобретет от этого способности
подниматьсЯ самостоЯтельно", более того, "если мы будем довольно часто
что-то видеть или слышать, наши зрение или слух ничуть не сделаютсЯ от этого
лучше" ^. •отЯ это положение и имеет силу в некоторых случаЯх, там, где
природе принадлежит безусловно решающий голос (сейчас у нас нет времени
говорить о причинах этого), однако там, где природа, не испытываЯ стеснениЯ,
допускает напрЯжение и ослабление, все происходит совершенно иначе.
Ќапример, можно видеть, как тесноватаЯ перчатка, после того как ее несколько
раз наденут на руку, растЯгиваетсЯ; палка, постепенно сгибаемаЯ в
направлении, противоположном ее естественному изгибу, остаетсЯ в этом новом
положении; голос благодарЯ упражнению становитсЯ сильнее и звучнее; привычка
дает возможность переносить жар и холод, и множество других примеров в том
же роде. ‚прочем, два последние примера ближе к существу дела, чем те,
которые приводЯтсЯ самим Ђристотелем. Ћднако, как бы там ни было, чем более
правильным ЯвлЯетсЯ утверждение, что и добродетели, и пороки представлЯют
собой навыки, тем настойчивее должен был он стремитьсЯ к установлению
определенных правил, следуЯ которым можно было бы приобрести такого рода
привычку или освободитьсЯ от нее. ‚едь можно дать множество полезных советов
о разумном воспитании как души, так и тела. Ќекоторые из них мы рассмотрим
здесь.
Џервый состоит в том, чтобы мы с самого начала избегали задач, которые
были бы слишком трудны или, наоборот, слишком незначительны по сравнению с
тем, чего требует дело. ‚едь слишком тЯжелый груз может в человеке средних
способностей убить всЯкую надежду на успех, так что у него опустЯтсЯ руки, у
человека же самоуверенного -- разбудить огромное самомнение и убеждение в
безграни