 кондитерских, английских  и французских магазинов,
возле  дома  госпожи  ќнгельгардт,  где  даютсЯ  концерты.  ‚новь  тщеславие
выплескиваетсЯ на улицы, вновь манит его сверкающий по вечерам  Ќевский, где
ему нечем покрасоватьсЯ, где  франты демонстрируют последние парижские моды,
а бакенбарды иностранной коллегии производЯт неотразимое впечатление на дам.
€  вновь  вспыхивает  в  нем  желание  оставить  этот  призрачный  мир,  мир
мимолетных ценностей,  где все  оборотно, ненастоЯще, выскальзывает из  рук,
где огни  и  цвет  лиц искусственны,  где  разговоры фальшивы,  а гулЯнье по
улицам напоминает  театр, только  нет будки суфлера, подсказывающего актерам
текст.
     Њысли  об оставлении столицы  -- это мысли малодушиЯ, приступы которого
то и дело  посещают его, ибо он все тот же безвестный  титулЯрный  советник,
ничего  не добившийсЯ,  не замеченный никем, кроме  своего непосредственного
начальника, который  смотрит  на него  снисходительно-свысока,  ибо  он  его
покровитель, без него не видать бы ему ни места, ни жалованьЯ, ни уважениЯ в
глазах департаментского швейцара.
     ‚озле дома  ѓоголЯ много  мастерских, и  уже с утра из их окон слышитсЯ
стрекот швейной машины, пыханье  горна, стук  по железу,  скрип  рубанка или
удары топора, отесывающего бревна. ‡вуки эти будЯт ѓоголЯ раньше, чем  он бы
хотел, он мог бы еще поспать, но вместе с мастеровым людом поднимаетсЯ и его
џким, привыкший вставать чуть свет в деревне,  и  начинает мараковать насчет
завтрака, собираетсЯ на ‘енной рынок за  овощью или  растапливает печь, чтоб
сварить  немудрЯщую  кашу, или с  котелком  отправлЯетсЯ  к  хозЯйке  или  в
трактир, где выдают по дешевке горЯчую снедь.
     •озЯин его, засидевшийсЯ с  ночи над толстой грубой тетрадью, купленной
им тоже  в дешевой лавке,  тетрадью, в какие  обычно  приказчики  записывают
приход и расход, с трудом протирает глаза, ворочаетсЯ с боку на бок и уже не
может вернуть  ушедший сон, в котором так сладко привиделась ему ЊалороссиЯ,
белые хатки над  Џселом и гроздьЯ черных вишен, набухших сладостью,  которые
так и просЯтсЯ в рот. ‘ны эти  снЯтсЯ ему  после  проведенных над  тетрадкою
бдений,  после того, как  он  почти въЯве,  на  бумаге  возвращалсЯ  к  ним,
описываЯ  знойный  полдень  в  каком-нибудь  тихом сельце  с  прудом-ставком
посредине, плавающих в  нем безмЯтежно крЯчек и сморенную солнцем  и  ленью,
прилегшую  отдохнуть   жизнь,  которой,  кажетсЯ,  не  будет  конца  --  так
бесконечно ленива она, так беспечна к отсчитыванию часов и суток.
     Ќаконец  настает и его час. ќто  роковые  восемь  утра,  когда, наскоро
перехватив чего послал бог и трактирщик,  чиновник схватывает свою папку или
портфель,  где   лежат  перьЯ  и  захваченные  вчера  со  службы  бумаги,  и
пешочком-пешочком,  или, как говорил  ѓоголь, пехандачком, начинает свой бег
по пересеченной местности. Ћн бежит по ‘толЯрному, по Њещанской, выскакивает
на ѓороховую и сразу попадает во встречный  поток, направлЯющийсЯ на ‘енную,
в  поток  пешеходов  и  извозчиков,  нищенок,  мещан,  просителей у  богатых
подъездов и на дрожках едущих чиновников.
     „а,  есть такие,  которые  ездЯт  и  на  дрожках, но  это уже  солидные
надворные и  коллежские  советники, не  титулЯрным  чета,  и мундиры на  них
почище, и шлЯпы пофорсистей, и лица поглаже, и выражение глаз победней.  “же
подходЯ  к департаменту, ѓоголь наталкиваетсЯ  на карету  статского, который
никогда не приезжает раньше времени и лишь изредка  в срок,  а то и вовсе не
приезжает, принимаЯ бумаги на дому, тем более если он живет в том же здании,
в казенной квартире.
     ‘идение  в  департаменте  выработало  в  ѓоголе  только одно --  умение
красиво   писать.  „ействительно,  если  посмотреть  его  беловики,  тексты,
переписанные им  длЯ себЯ,  то мы  увидим  тренировку писца,  мастера своего
дела, который может страницу за страницей писать без помарок, не ошибаЯсь ни
в одном слове, ни в одном завитке заглавной буквы, не съезжаЯ в конце строки
вниз,  не нарушаЯ  стройности  и симметрии всего вида страницы.  ’о, что  он
делал, не приносило пользы даже его  начальнику, ибо он, не  глЯдЯ, пробегал
лист глазами и тут же складывал его в  папку, котораЯ потом  отправлЯлась на
хранение под  таким-то номером в архив или передавалась  на  другой стол,  а
оттуда уже  поступала или  начальнику отделениЯ, или  выше. Ќо и  там  ее не
читали, ибо она никому не была нужна, и движение бумаги, приносившее каждому
державшему  ее  мгновение в руках месЯчный оклад, пенсион, наградные и через
несколько лет орден на  шею, там и  заканчивалось, и она навечно исчезала  в
толще таких же бумаг, окаменевших в подвалах  и на полках  хранилищ, где ими
-- по случаю чрезвычайной грубости листа -- брезговали даже крысы.
     ‚  семь  часов  открываютсЯ клубы,  в  театрах  зажигают  лампы,  лампы
вспыхивают и у подъездов богатых  домов. •озЯева их готовЯтсЯ к  выездам, на
кухнЯх  и в лакейских  тем  временем играют в карты,  в шашки: скоро господа
уедут, и настанет  полнаЯ волЯ.  †андармы на  конЯх  расставлЯют  у  театров
кареты первых зрителей, фонарщики  ждут,  когда над  домами Ѓольшой  Њорской
поЯвитсЯ красный шар -- сигнал того, что надо зажигать фонари. Љак только он
поЯвитсЯ, они  приставЯт лесенки к фонарЯм  и, накрывшись  рогожею, чтоб  не
быть  закапанными  салом свечей,  поднимутсЯ  по ним  к  стеклЯнным  дверцам
фонарей  и зажгут  эти  светильники города,  которые, смешав свой свет с его
туманом или сиЯнием вывесок магазинов  и окон квартир  на Ќевском,  образуют
тот  фантастический  сплав  тьмы и света,  игры  красок, который накинет  на
главную   улицу  города  покров   таинственности   и   сказочности,   всегда
очаровывающих, когда  только попадаешь на нее  из узких прилегающих  улочек.
Ќевский  слепит и  ослеплЯет,  и от блеска этого кружитсЯ голова, и поневоле
хочетсЯ попасть за эти окна в  бельэтаж, где  льетсЯ полный свет и  творитсЯ
инаЯ  жизнь,  котораЯ  и  не  подозревает  о  текущей рЯдом жизни, о  вздохе
бедности, затаенной гордыне  и  великом  замысле,  рождающемсЯ,  может быть,
сейчас в чьей-то голове.
     ‚ыходЯ  вечером прогулЯтьсЯ (осенние сумерки в столице наступают рано),
ѓоголь шагом отправлЯетсЯ в сторону „ворцовой площади, заглЯдываЯ с тротуара
в Ярко  освещенные окна  домов с  колоннами, с роскошными  подъездами, возле
которых  стоЯт  богатые  кареты  с  шестерками  лошадей,  укрытых  расшитыми
попонами.
     €ногда в щели разошедшихсЯ штор он видит алмазно переливающиесЯ люстры,
лепной потолок с амурами, порхающими по  розовому или  нежно-зеленому  полю,
изображениЯ богов и богинь, которые все видЯт сверху и несмущаемо-равнодушны
к  тому,  что происходит внизу,  бесстрастно-постоЯнны в своем равнодушии  к
музыке,  шарканью  ног,  каламбурам,  остротам,  светским  новостЯм, которые
каждый вечер одни и те ж, хотЯ действуют в них  разные  лица и дамы  смеютсЯ
каждый  раз  новой  сплетне  по-новому,  по крайней  мере, им  кажетсЯ,  что
по-новому.
     ‚ те часы, когда ѓоголь возвращаетсЯ после  прогулки, свет разъезжаетсЯ
из театров, караульщики укладываютсЯ на лестницах магазинов, подстелив  себе
войлоку или сукна, извозчики  дожидаютсЯ у  дверей  ресторанов  пирующих,  и
скачет  карета с  бала,  за  окошком  которой  мелькает  прекрасное  личико,
утомленное праздником,  все  в  белом, недоступно-далекое,  о котором нельзЯ
сметь  и  мечтать.  Џустеет  столица.  ’олько  будочники  и  конные  патрули
бодрствуют,  и изредка раздаетсЯ оклик "’ойдь?!" ("кто  идет?")  без ответа,
эхом отдающийсЯ в пустых кварталах.
     ’огда-то и наступает  времЯ  творца,  времЯ один  на  один  со  свечою,
бумагою, воображением своим и  тетрадками,  в которые  он заглЯдывает просто
так,  чтоб  сверить слово, поправить  описание,  вылившеесЯ  вдруг  без воли
автора само собой, по призыву памЯти.
     ‚  эти  часы,  когда  слышитсЯ  храпение џкима  и  тихо все  в  комнате
Џрокоповича за стеной, когда весельчак Џащенко умолкает в третьей комнатке и
весь дом ‡веркова превращаетсЯ в какую-то медленно плывущую по ночи скалу, и
даже мЯуканье кошек затихает на крышах,  железнаЯ волЯ и терпение сына Њарии
€вановны вступают в действие,  и на его месте оказываетсЯ уже  не переписчик
бумаг, не помощник начальника третьего стола второго отделениЯ  „епартамента
уделов, а не ведомый еще никому ђудый Џанько, хотЯ „иканька тут вовсе ни при
чем, и  хутора при ней никакого нет, врет он все, врет с начала до конца, от
первой до  последней  строки, но как врет: сам чувствует -- врет  красиво  и
сильно!

        ѓлава втораЯ
        ђ“„›‰ ЏЂЌњЉЋ
     Њне  кажетсЯ,  что теперь воздвигаетсЯ  огромное  здание  чисто русской
поэзии, страшные граниты положены в фундамент, и  те же самые зодчие выведут
и стены,  и  купол, на славу векам, да покланЯютсЯ  потомки и да имут место,
еде возносить умиленные молитвы свои.
        <i>ѓоголь -- ‚. Ђ. †уковскому, сентЯбрь 1831 года</i>
     Џочти каждый вечер  собирались мы: †уковский, Џушкин и Я. Ћ, если бы ты
впал, сколько прелестей вышло из-под пера сих мужей.
        <i>ѓоголь -- Ђ. ‘. „анилевскому, ноЯбрь 1831 года</i>
        l
     €ронизируЯ по поводу отсутствиЯ в ђоссии оригинальной прозы,  "‘евернаЯ
пчела" в  1829  году писала: "‚ ђоссии есть и  оды,  и  поэмы,  и  басни,  и
повести,  есть  историЯ, драма, но... нет  романа".  Ђвтор  заметки  Ќ. ѓреч
намекал на  то, что  истинным родоначальником романа  на ђуси  ЯвлЯетсЯ  его
соиздатель ”аддей  Ѓулгарин,  только что выпустивший "€вана ‚ыжигина".  …сли
исключить этот намек, то  Ќ. €.  ѓреч был отчасти  прав. Љак ни благоуханна,
точна, свежа и лапидарна была проза Љарамзина, поразившаЯ в  начале столетиЯ
русское общество, как ни строг  и прекрасен  был его чеканно-Ясный и глубоко
одухотворенный слог в "€стории ѓосударства ђоссийского", без которого нельзЯ
понЯть  грЯдущей  исторической  прозы  Џушкина,   его  драматургии,  критики
‚Яземского  и  вообще развитиЯ  русской духовной  жизни конца 20-х -- начала
30-х  годов, в  литературе все  еще  господствовала поэзиЯ, и Џушкин  был ее
венчанным  главою.  ’олько  что  вышла  "Џолтава",   подходил  к  завершению
"Ћнегин",  в конце 1830 года  поЯвилось лучшее  творение зрелого Џушкина  --
"Ѓорис ѓодунов".
     Љ тому времени уже не было в живых ѓрибоедова, а комедиЯ его, известнаЯ
обеим столицам, лежала под спудом, неизданнаЯ и  непоставленнаЯ. Ќо она  уже
была фактом  литературной  жизни, и  26  ЯнварЯ 1831 года  в бенефис  актера
ЃрЯнского  состоЯлось   первое  полное  представление   "ѓорЯ  от  ума"   на
петербургской сцене.
     Ќачало 1830 года -- это  начало выхода "‹итературной  газеты",  которую
редактировал „ельвиг, но котораЯ, по существу, была газетой Џушкина, точней,
окружениЯ  Џушкина, в коем состоЯли лучшие  литературные силы того  времени.
‘юда пришел со  своими статьЯми  Џ. Љатенин, здесь печатались  Ќ. џзыков, Џ.
‚Яземский, €. Љиреевский, …. Ѓоратынский, ”. ѓлинка, Ђ. •омЯков, Ђ. Љольцов,
сам „ельвиг и, наконец, Џушкин. ‘обственной прозы у "‹итературной газеты" не
было,  она обходилась  переводами  из  ’ика, ‚альтера ‘котта, Џоль де  Љока,
отрывками  из повестей  и  романов  ‘омова, џковлева,  Ѓайского. Џравда, она
обещала, что познакомит публику с еще неизвестными ей и не печатающимисЯ под
собственными  именами писателЯми.  Ѓулгарин  не  замедлил съехидничать на ее
счет: кто же  эти  "великие  незнакомцы"? --  он  сравнивал  их  с ‚альтером
‘коттом,  который  не подписывал  своих  первых  романов и  прослыл "великим
незнакомцем"  у  себЯ на родине. "‚еликих прозаиков  мы  не  знаем на свЯтой
ђуси..." -- заключил автор "€вана ‚ыжигина".
     "‚ыжигин" был  своего рода  вызовом "Ћнегину".  ђоссии,  по  Ѓулгарину,
нужны были не рефлектирующие маменькины  и  папенькины  сынки,  не скучающие
рифмоплеты типа Ћнегина, которые и  пороху не нюхали  и не знают, что  такое
соха,  а  экономисты, свежие  головы  и руки которых постоЯнно  находЯтсЯ  в
действии,  в  изыскании  способов  процветаниЯ  ђоссии, не отЯгощенные ленью
фамильной гордости и данным от рождениЯ богатством.
     Ќо  именно  богатства  и ничего более  (дух  их не  интересовал) они  и
добивались.
     Ќедаром поэтому в романе так  много говорилось о деньгах, о торговле, о
крупных сделках,  то возвышающих героев в их собственном  лице  и  в  глазах
общества, то низвергающих на дно жизни. ‚  романе Ѓулгарина играли, и играли
на большие деньги, мошенники тут плутовали по-крупному, а суммы, пускаемые в
оборот, насчитывали столько нулей, сколько и не снилось не привыкшим считать
их аристократам. ‚ этом смысле "‚ыжигин" был откровенным  романом "торгового
направлениЯ", и не только потому, что автор его выручил солидный гонорар, но
и  потому, что  идеЯ  денег  как непременного подспорьЯ нравственности  была
главной его  идеей. Ќет счастьЯ без миллиона -- так звучал финал "‚ыжигина",
это было  рождение на  ђуси не только  литературы вульгарно-развлекательной,
массовой,  рассчитанной на низкий вкус  толпы,  это  было начало  литературы
обслуживаниЯ, котораЯ бросила перчатку высокой духовности в лице Џушкина.
     Џушкин  был не один. ‚округ  него и  за  ним  стоЯли образованные  силы
русской литературы и ее  невыЯвленные таланты. "–ель нашей газеты, -- писала
"‹итературнаЯ  газета",  -- не деньги,  а  литература".  Џоэтому вокруг  нее
объединЯлись все,  кто  искренне  стремилсЯ в отечественную словесность, кто
нес в нее вдохновение, культуру, вкус и сознание высокого  долга  искусства.
‘реди них был и будущий "великий незнакомец" Ќиколай ѓоголь.
        2
     ‚ "четверток" 1 ЯнварЯ 1831 года вышел очередной номер газеты „ельвига.
Ћн открывалсЯ стихотворением Џушкина "Љавказ". ђЯдом были напечатаны  статьи
"Ќесколько  мыслей  о преподавании  детЯм  географии" и  глава пол названием
"“читель" из малороссийской повести "‘трашный кабан". ‘татьЯ была  подписана
--  ѓ. џнов, глава из повести -- Џ.  ѓлечик.  Џод обоими  этими псевдонимами
скрывалсЯ ѓоголь. ‘остоЯлась наконец его встреча с тем, кого он боготворил и
с кем  судьба  не  даровала ему  счастьЯ  повидатьсЯ очно.  Џушкин  и ѓоголь
встретились впервые на страницах "‹итературной газеты", но замечено это было
только одним из них.
     Џлетнев, призываЯ Џушкина обратить внимание на статьи  ѓ.  џнова  и  Џ.
ѓлечика  и говорЯ, что  они писаны  Ќ. ѓоголем, советовал  ободрить подающий
надежды талант. Џушкин, опечаленный  смертью  „ельвига (тот  умер 14  ЯнварЯ
1831  года), писал Џлетневу: "Њне кажетсЯ, что если все мы будем в кучке, то
литература  не  может не согретьсЯ  и чего-нибудь да  не произвести..." Ђ на
вопрос о ѓоголе отвечал: "Ћ ѓоголе не скажу тебе  ничего, потому, что доселе
его не читал за недосугом".
     —то ж, читать, собственно,  пока было и нечего. ѓоголь недаром прЯталсЯ
под вымышленными именами --  чувствовало его  перо нетвердость,  ученический
свой наклон. Ќужно учитывать и то, что опасениЯ ѓоголЯ были по большей части
опасениЯми перед провинцией, перед теми людьми, которые его знали (знали его
родителей, его  фамилию), и где имЯ ѓоголь что-то говорило читателЯм. € хотЯ
столичные литературные новости едва докатывались до Џолтавщины (не забудем и
Ќежин),  все же плохой отзыв, <i>напечатанный</i> в журнале или газете, мог  бомбой
взорватьсЯ там. Ђ сколько позора и слез длЯ маменьки! € как потом показатьсЯ
всем на глаза!
     ‘вЯзь   с  провинцией  была  свЯзью  происхождениЯ  и  родства,  свЯзью
воспоминаний детства  и юности. ‚ первые годы в  столице  ‚асильевка  просто
кормила  его.  Џотом  она  стала  поставлЯть  материал  длЯ  его  "‚ечеров".
Џонеслись в Џетербург письма и посылки, в которых маменька и сестра ЊарьЯ (а
с  ними родственники  и соседи)  слали ему списки  песен,  сказок,  поверий,
комедии отца и костюмы  малороссиЯн. ‚се это шло в дело. ЏровинциЯ стала его
усердной корреспонденткой и поставщицей литературного сырьЯ.  Ќо она жаждала
вознаграждениЯ.  …й не  терпелось увидеть своего посланца на верху лестницы.
Ћна подстегивала, раздражала честолюбие. Ќе ударить в грЯзь лицом длЯ ѓоголЯ
прежде всего означало не ударить в грЯзь лицом перед теми,  длЯ  кого он был
никто, кто  видел Я помнил его <i>никем.</i> ЋтъезжаЯ  в Џетербург в  декабре  1828
года, он сказал провожавшей его  ‘. ‚. ‘калой: "Џрощайте.  ‚ы, конечно,  или
ничего  обо мне не услышите,  или  услышите что-нибудь весьма хорошее".  Љак
вспоминает  ‘.  ‚. ‘калой, ѓоголь  удивил ее этими словами. "‚ то времЯ,  --
добавлЯет она, -- мы ничего особенно в нем не видели".

     * * *
     ’етрадка со сценами из малороссийской жизни приводит ѓоголЯ к „ельвигу.
—ерез  „ельвига он знакомитсЯ с ‚. Ђ.  †уковским,  а через  того -- с другом
Џушкина Џ. Ђ. Џлетневым.
     ‚ конце 1830 года тон его писем домой менЯетсЯ. "Њне веритсЯ, --  пишет
он матери -- что бог особенное имеет над нами попечение: в будущем Я  ничего
не предвижу длЯ себЯ, кроме хорошего". Ћн обещает Њарии  €вановне, что берет
у нее деньги последний год и вскоре начнет возвращать  то, что получил. "‚се
мне идет хорошо, -- повторЯет  он  в том  же  письме. -- ‚аше благословение,
кажетсЯ, неотлучно со мною". Ћн успокаивает маменьку, сожалеющую, что ее сын
живет в пЯтом  этаже: "‘ам государь занимает комнаты не ниже моих". Ќо и это
хвастовство говорит в пользу его хорошего настроениЯ, которое переменилось с
тех пор, как он стал писать.
     ‘ этих пор (как, впрочем, еще со студенческой поры) и до последних дней
его  жизни  светлое  настроение в ѓоголе, не обозначенное  им самим никакими
конкретными причинами,  всегда будет означать, что  он работает, что у  него
идет, что он доволен собой и написанным. ќта тайнаЯ жизнь  будет прорыватьсЯ
в  его письмах  в необъЯснимых длЯ адресата приступах весельЯ,  во всплесках
отчаЯнного жизнелюбиЯ и расположениЯ ко всем.
     Џавел  ‚асильевич  Ђнненков, познакомившийсЯ с  ѓоголем  в  начале 30-х
годов  в  Џетербурге  и вошедший  в тесный кружок нежинских "однокорытников"
(„анилевский, Џащенко, Џрокопович, Љукольник, Ѓазили),  вспоминает, что в то
времЯ ѓоголь  страстно  и  увлеченно  отдавалсЯ  жизни,  отдавалсЯ природной
веселости своей и вере  в  будущее. Ђнненков  познакомилсЯ  с ним уже  после
выхода  "‚ечеров"  и триумфа  их,  когда сам успех поднимал ѓоголЯ  на своей
волне, но и  до этого, до эпохи  признаниЯ и вхождениЯ, как  пишет Ђнненков,
"во все  круга",  ѓоголь  уже чувствовал и переживал подъем,  который  можно
считать эпохой вступлениЯ его в литературу.
     ‘лучайнаЯ встреча Џушкина и ѓоголЯ  на страницах "‹итературной  газеты"
была не только встречей  двух великих имен,  но и встречей  двух органически
разных  гениев, каждый из  которых по-своему  видел  мир. ќто объЯснЯлось не
одной  разницей  в  возрасте, опыте и условиЯх жизни. ’ут сошлись две разные
поэтические природы, и соседство это выглЯдит теперь (по прошествии века) не
только символическим, но и исторически необходимым.
        <i>Љавказ подо мною.</i></b> <b><i>Ћдин в вышине</i>
        <i>‘тою над снегами у краЯ стремнины:</i>
        <i>Ћрел, с отдаленной поднЯвшись вершины,</i>
        <i>Џарит неподвижно со мной наравне.</i>
     ‚  этих  величественных строках было  не  только описание  реальных гор
Љавказа, но и  пушкинское настроение,  состоЯние поэта, уже поднЯвшегосЯ  на
недосЯгаемую  высоту и  чувствующего  свое  одиночество.  Ќе  только  высота
физическаЯ, но и высокий строй мыслей, как бы отвлекающихсЯ от  земных сует,
парили и господствовали в этом стихотворении Џушкина.
     ѓоголь  откликалсЯ ему  из  самой низины,  из той  земной отдаленности,
котораЯ  даже не  видна была с  гор  Љавказа. ‚  "“чителе" речь  шла о делах
прозаических,  о  решетиловских  смушках, о  настойке на шафране,  о мотании
ниток и "всеобщем  процессе  житейского насыщениЯ". “ ѓоголЯ  в отрывке ели,
пили,  отсыпались после  обеда и  чрезмерного  употреблениЯ горилки,  солили
огурцы, подслащивали наливки. Џоследнее,  казалось  бы, делали  и  некоторые
герои "Ћнегина"  (вспомним  ‹ариных),  но  пушкинские очерки  провинциальных
нравов были увиденной издали иной жизнью, ѓоголь же писал ее  <i>изнутри:</i> можно
было  подумать, что он сам вышел  с  поваром освежитьсЯ  во  двор, и это его
кудлатый Ѓровка целует в губы, и он сам молча опорожнЯет тарелку за тарелкой
со  всЯкой  вкусной  малороссийской стрЯпней, после  чего тарелка  "выходила
чистою будто из фабрики".
     ’ут были  подробности,  и какие  подробности! Ћни  то  разрастались под
увеличительным  стеклом,   превращаЯсь   из   одного  мазка  в   портрет,  в
изображение, в картину, то выскакивали  поодиночке, пестрЯ и играЯ красками.
Ћни пахли,  сиЯли, до  них можно было  дотронутьсЯ, они  из  неодушевленного
делали одушевленным предмет. Ђ  рЯдом стоЯл неуклюжий книжный абзац, похожий
на  выросшего  из  короткого  мундирчика гимназиста  с  длинными  руками, он
закатывал  очи горе  и  высокопарно сравнивал  деревьЯ обыкновенного сада  с
"гигантскими обитателЯми,  закутанными  темнозелеными плащами", которые мало
того,  что дремали,  "увенчанные  чудесными сновидениЯми",  но еще и  вдруг,
"освободЯсь  от  грез, резали ветвЯми, будто  мельничными  крылами, мЯтежный
воздух и тогда по листам ходили непонЯтные речи...".
     Ћт  этих  "речей", впрочем,  веЯло  неосознанной глубиной и страхом  --
страхом  за праздник  жизни,  которому  радовалсЯ  автор  "“чителЯ".  —то-то
щемЯщее  --  какаЯ-то боль  за  быстротечность бытиЯ  --  прорывалось в этих
лирических всплесках, написанных наполовину под иллера,  наполовину уже  от
себЯ.
     € все же смех брал свое. ‚еселье так и било из этой прозы, сдерживаемое
робостью  и  неопытностью  молодого пера, которое урезонивало себЯ правилами
литературной риторики. ‚се еще  хотелось писать в традиции, писать пристойно
и <i>как учили</i> -- и гладкость, строгость литературной речи стоЯла над  ним, как
надзиратель  в Ќежине, заставлЯЯ складно повторЯть заданное. Ќо и из-под его
карающей длани уже выглЯдывал и посмеивалсЯ над ним, над собой  (и над  всем
светом) кто-то третий.
     Ћн и родных своих призывает в это времЯ веселитьсЯ. ‚ ‚асильевну  летЯт
бодрые письма, в которых  и следа  нет уныниЯ и  желаниЯ  покинуть  столицу.
"†ивите   как  можно   веселее,   --   пишет  он,   --  прогонЯйте  от  себЯ
неприЯтности... все пройдет,  все будет  хорошо...  ‡а  чайным  столиком, за
обедом, Я невидимкой сижу между вами, и если  вам весело слишком бывает, это
значит, что Я втерсЯ в круг  ваш...  ’руд...  всегда имеет  неразлучную себе
спутницу -- веселость... џ теперь, более нежели когда-либо, тружусь, и более
нежели когда-либо, весел. ‘покойствие в моей груди величайшее".
     ќто признаниЯ ѓоголЯ, уже создавшего "‘орочинскую Ярмарку", может быть,
самую веселую из повестей "‚ечеров на хуторе близ „иканьки". ќто спокойствие
человека,  уже  набравшего  силу  и  почувствовавшего  свою  силу,  Џлетнев,
которому  посвЯщен "Ћнегин",  оказывает  ему  покровительство.  †уковский  с
благосклонностью слушает  его рассказы  об “краине.  €звестный  литератор  и
аристократ кнЯзь Џ. ‹. ‚Яземский, встречаЯсь с ним, учтиво кланЯетсЯ ему.
        3
     Џетр Ђлександрович  Џлетнев,  уже  оказавший  ѓоголю  немало  услуг  (о
некоторых из них мы узнаем позже), знакомит его с Џушкиным.
     ‚стреча состоЯлась 20 маЯ 1831 года  на квартире Џлетнева на Ћбуховском
проспекте. Џлетнев  подвел  ѓоголЯ к  поэту  и  представил:  "ќто тот  самый
ѓоголь, о котором Я тебе говорил".
     Љрасный от смущениЯ,  он стоЯл и  ждал  первых слов, которые произнесет
Џушкин.
     Џортрет ѓоголЯ того времени набросан в воспоминаниЯх Њ. Ќ. ‹онгинова:
     "Ќе могу скрыть, что... одно чувство приличиЯ, может быть, удержало нас
от  порыва  свойственной  нашему возрасту смешливости,  которую  должна была
возбудить в нас наружность ѓоголЯ. Ќебольшой рост, худой и искривленный нос,
кривые ноги, хохолок волосов на  голове, не  отличавшейсЯ  вообще изЯществом
прически,  отрывистаЯ речь, беспрестанно прерываемаЯ легким носовым  звуком,
подергивающим лицо, -- все  это прежде всего  бросалось в глаза. Џрибавьте к
этому  костюм,   составленный  из  резких  противоположностей  щегольства  и
нерЯшества, -- вот каков был ѓоголь в молодости".
     ‚  мае 1831 года, несмотрЯ на ожидаемые успехи,  он все еще был  беден,
как ни лелеЯл мысль о новой шинели и фраке, платье на нем было потертое,  и,
может быть, модный и Яркий галстух соседствовал с лоснЯщимисЯ рукавами.
     ‚  доме  Џлетнева  были все "свои",  а среди этих своих  ѓоголь был  не
только новичком,  но и чужим.  Ћн  был  чужим  по  воспитанию, по опыту,  по
знакомствам. —увствуЯ свою роль "молодого дарованиЯ", он казнилсЯ и терзалсЯ
ею, гордость его была уЯзвлена, хотЯ благоговение перед Џушкиным,  казалось,
должно было смирить ее.  Ѓлизость Џушкина, в черты  которого он  вглЯдывалсЯ
жадно, близость его жены-красавицы, ослепившей  его своей красотой,  --  все
это смущало его чувства, трепет, радость, смешивалось  в  нем  со  страхом и
мучениЯми самолюбиЯ.
     Ћтчасти  о том, что говорил Џлетнев Џушкину про ѓоголЯ, можно судить по
его  письму  Џушкину  еще  в  Њоскву  от  22  февралЯ  1831  года.  "Ќадобно
познакомить тебЯ с молодым писателем, который  обещает что-то очень хорошее.
’ы, м. б.  заметил в  "‘еверных  –ветах" отрывок  из  исторического романа с
подписью  0000, также  в  "‹ѓ"  "Њысли  о  преподавании  географии",  статью
"†енщина" и  главу из  м/р повести "“читель".  €х  писал ѓоголь-џновский. Ћн
воспитывалсЯ  в  Ќежинском  лицее  Ѓезбородко.   ‘перва  он  пошел  было  по
гражданской службе, но страсть к педагогике привела  его под мои знамена: он
перешел также  в учители. †уковский от него в восторге. џ  нетерпеливо желаю
подвести его к тебе под благословение. Ћн любит науки только длЯ них самих и
как художник готов длЯ них подвергать себЯ всем лишениЯм. ќто менЯ трогает и
восхищает".
     Џлетнев  не ошибалсЯ насчет ѓоголЯ, но он  не догадывалсЯ,  что молодой
провинциал  уже понЯл  его характер и  за короткое времЯ успел овладеть  им.
ЏрироднаЯ чуткость ѓоголЯ на людей  подсказала ему, что Џлетнев  очень добр,
что в  литературном  смысле  он  лишь отражение  его более одаренных  друзей
(Џушкина,  †уковского,  ‚Яземского)  и   что  согласие  с   его  мнениЯми  и
убеждениЯми  --  лучший способ  завоевать  его  доверие  и  расположенность.
Џлетнев, с которым ѓоголь дружил потом  всю жизнь,  был  длЯ него  не только
ступенью к Џушкину, ступенью в круг литературы, где господствовал пушкинский
дух и сам Џушкин. ќто была и ступень к издателЯм, к "‹итературной газете", к
вхождению  в  знатные семейства, которые могли помочь  ему  в будущем своими
рекомендациЯми. Џо протекции Џлетнева ѓоголь  получил  частные уроки в домах
кнЯзЯ  Ђ.  ‚. ‚асильчикова, генерала Џ. €. Ѓалабина,  статс-секретарЯ  Џ. Њ.
‹онгинова.
     Љак  характер более слабый, Џлетнев незримо  длЯ  самого себЯ  сразу же
подчинилсЯ  воле  ѓоголЯ  и верил в его уверениЯ, как  в  свои.  ‚нешне  все
выглЯдело иначе: Џлетнев был меценат, покровитель, старейшина, вводЯщий чуть
не  за  руку  робкого ученика  в  свет,  ѓоголь  -- ученик,  стеснЯющийсЯ  и
почтительно поглЯдывающий на него, но на деле уже  не его  вели, а он вел, и
так в отношениЯх с Џлетневым, да  и с большинством людей, окружавших ѓоголЯ,
будет всегда.
     Џлетнева  он уже  не боЯлсЯ. Ћн  не боЯлсЯ и †уковского,  ибо мгновенно
оценил  его  великое  бескорыстие и  доброжелательство. ‘татский  "генерал",
воспитатель наследника, живущий во  дворце  и ежедневно  видЯщийсЯ  с царем,
†уковский был нестрашен,  ибо был бесконечно добр, отзывчив и чуток к любому
искательству. ‘ ним было легко.
     Џушкин  был  особ статьЯ:  с  Џушкиным он так обращатьсЯ  не  мог. € не
потому, что Џушкин был  Џушкин,  но и потому,  что  воле Џушкина трудно было
что-то навЯзать, хотЯ, как  оказалось  позже, и его,  Џушкина,  ѓоголь сумел
сделать  ходатаем по своим  делам. Џоверив в ѓоголЯ,  оценив  в нем  талант,
Џушкин  с  открытой душой взЯлсЯ ему помогать и покровительствовать.  ќто не
означало  личной близости,  допущениЯ  до своей  жизни, но  -- всегдашнюю  и
бескорыстную пушкинскую  отзывчивость  и желание  помочь,  которые вскоре  и
оседлал ѓоголь.
     —то прочел ѓоголь на лице Џушкина? “сталость, оживленность, равнодушие,
интерес? ќто  уже  не  был  Џушкин  его детства, его нежинской юности, автор
вольных "–ыган", "Ѓахчисарайского фонтана" и даже "Џолтавы".
        <i>"Њой путь уныл. ‘улит мне труд и горе</i>
        <i>ѓрЯдущего волнуемое море", --</i>
     писал накануне их встречи Џушкин. Ћн  уже автор "Џоэта  и толпы", автор
"Ѓесов"  и  "ЊонастырЯ на Љазбеке". Ћн пишет о "далеком, вожделенном бреге",
темные  предчувствиЯ, как  клубЯщиесЯ  в  вихре  метели бесы, носЯтсЯ в  его
сознании.  Ћн  пишет  о "пристани", к  которой хотел бы наконец пристать,  о
гласе ѓомера и арфе серафима, которым внемлет в  ужасе и восторге, отдалЯЯсь
от  земных сует.  "’ы понЯл жизни  цель:  счастливый человек,  длЯ жизни  ты
живешь", --  пишет он в стихотворении "Љ вельможе", грустно оглЯдываЯ  в нем
событиЯ последних пЯтидесЯти лет, переменивших  …вропу. Ћн не видит выхода в
политике,   в   прЯмом  действии,  которое   всегда  орошаетсЯ  кровью,   он
оглЯдываетсЯ назад,  в историю, и там  ищет  объЯснениЯ заблуждений и ошибок
своего века.
     Џушкин углублен в себЯ и в  историю, он не рассчитывает ни на  ответное
"эхо" толпы,  ни  на ее понимание. "Љогда,  людей  повсюду  видЯ,  в пустыню
скрытьсЯ Я хочу..." -- вырываетсЯ у него строка,  котораЯ говорит о глубоком
чувстве  одиночества  и  желании  бегства   от   того,  к  чему  влекут  его
обстоЯтельства. ЋбстоЯтельства  -- это  женитьба, заботы женатого  человека,
это, наконец, литературнаЯ борьба, которую он продолжает вести  на страницах
"‹итературной газеты" и "’елескопа", как Џушкин и как безымЯнный рецензент и
автор реплик, как ”еофилакт Љосичкин.
        <i>Ќо не хочу, о други, умирать;</i>
        <i>џ жить хочу, чтоб мыслить и страдать;</i>
        <i>€ ведаю, мне будут наслажденьЯ</i>
        <i>Њеж горестей, забот и треволненьЯ:</i>
        <i>Џорой опЯть гармонией упьюсь,</i>
        <i>Ќад вымыслом слезами обольюсь,</i>
        <i>€ может быть -- на мой закат печальный</i>
        <i>Ѓлеснет любовь улыбкою прощальной.</i>
     Џушкин  пишет  о  "закате", ѓоголь  --  весь восход, восхождение  на те
вершины,  с высоты которых Џушкин уже грустно взирает на землю. Ћн стремитсЯ
к  земле, но, верЯ,  что еще "будут наслажденьЯ",  знает и о  пределе их,  о
конце, ибо  "прощаетсЯ" с любовью, а любовь длЯ  Џушкина -- это жизнь. Џеред
ним открываютсЯ двери кельи  Џимена  (через два месЯца  в –арском он получит
благословение царЯ на занЯтиЯ  в архивах) и златые  двери дворцов и парадных
залов,   куда  устремлено  честолюбие  его  жены,  света,  роскоши  пиров  и
маскарадов,  то есть  дорога  ѓришки Ћтрепьева, дорога "греха алчного",  как
скажет он позже, греха жизни самой, без которой он тоже не может. “даление в
пустыню, бегство  --  это  путь  Џимена,  но  Џимен  стар,  он  оставил  эти
искушениЯ, лишь изведав их, пройдЯ чрез брани и кровавые потехи, и они манЯт
еще молодого Џушкина. Ћн еще думает о журнале, о Ѓулгарине, об уничтожении и
унижении его,  он в  мирском, земном, и он над ним, там,  где стоит одинокий
монастырь на Љазбеке.
     Њногих из  этих  строк ѓоголь  еще  не  знает  --  они будут напечатаны
несколько лет спустЯ или после его смерти. € не в том дело, знает он  их или
нет. Њы-то знаем их.
     "‡акат"... Ќет,  до  заката было  еще далеко. …ще такую бурю житейскую,
такую грозу  должна  перенести пушкинскаЯ душа, так унизитьсЯ житейски и так
вознестись  духовно  еще  предстоит  Џушкину,  еще столько  прекрасных строк
родитсЯ под его пером и прольетсЯ слез пушкинских над ведомыми и  неведомыми
нам вымыслами. Ќо настанет час, когда неумолимый глас критики, глас  другого
человека из провинции, замеченного и отмеченного им,  продираЯсь через шепот
и хихиканьЯ  глупцов  и скопцов от литературы, произнесет это  роковое слово
"закат". ‚прочем, если быть точным, то он скажет буквально следующее: "...ѓ.
ѓоголь владеет талантом необыкновенным, сильным и высоким. Џо крайней мере в
настоЯщее времЯ он  ЯвлЯетсЯ главою литературы, главою поэтов; он становитсЯ
на  место, оставленное Џушкиным".  ќти слова будут произнесены  в  1835 году
Ѓелинским.
     Џушкин  не оставит своего места  до конца дней,  оно  сохранитсЯ за ним
навечно -- первое  место в рЯдах пашей словесности. Ќо он уже будет близок к
концу своего  земного  пути.  Ћ нем, об  этом  конце,  и  будут его мысли  в
1830--1831  годах. € Явленье  молодого малоросса, смешного в своей претензии
на щеголеватость, плохо причесанного, стеснительного и краснеющего  при виде
красивой женщины, ничего не скажет  ему в тот вечер. Ћно никак не свЯжетсЯ с
тайными думами Џушкина.
     ...Џушкин и ЌатальЯ  Ќиколаевна  сели  в дрожки (хозЯин и  гости  вышли
проводить  их),  а  ѓоголь еще осталсЯ.  …го  придержал  за  рукав  Џлетнев,
желавший выведать  о впечатлении,  произведенном  Џушкиным. „рожки, стуча по
мостовой,  отъехали,  но  надо  ли  было  расспрашивать   молодого  поэта  о
впечатлении? Ћн все смотрел вслед удалЯвшемусЯ экипажу, и щеки его горели, а
рука все еще чувствовала крепкое пожатие руки Џушкина.
        4
     ‚ начале июнЯ ѓоголь со своим подопечным полоумным кнЯзем ‚асильчиковым
и его матерью Ђлександрой €вановной и их домом выехал в Џавловск.
     ‚  Џавловске он  дописывал вторую книжку  "‚ечеров".  —то-то  менЯлось,
ломалось  в его настроении  и  так  же ломалось  в  писании. Љ былЯм старины
примешивалось  настоЯщее.  ‚се  чаще   взглЯд   его  обращалсЯ   к  картинам
современным,  и в одной тетрадке возникали страницы о  запорожцах,  о борьбе
Љозаков с лЯхами и мирные картины недавно оставленной им Њиргородщины. ђЯдом
с приключениЯми  кузнеца ‚акулы ложилсЯ  понька,  сказка  мешалась с прозою
быта, XVII век с XIX.
     ѓоголь и сам назвал их былЯми и небылицами, "болтовней", "побасенками".
‘лова  эти он  вложил в уста  Џасичнику, ђудому  Џаньку, в котором некоторые
исследователи  склонны  видеть автора: ђудый  он  потому,  что  и  ѓоголь  в
молодости был несколько рыжеват, Џанек  -- в малороссийском просторечии внук
Ћпанаса, ЂфанасиЯ.
     Џо вечерам, когда несчастный кнЯзь засыпал,  ѓоголь уходил в отведенную
ему  комнату и работал. "‚ечера" писались  вечером, ночью.  Њожет, поэтому в
них  так вдохновенно описана ночь, тишина ночи и завораживающие ночные  сны.
ѓоголь  --   поэт  ночи:  "Ќочь  перед  ђождеством",   "ЊайскаЯ  ночь,   или
утопленница". Ќа ночь  падают  фантастические событиЯ "‘орочинской Ярмарки",
ночью  совершаетсЯ  убийство  в "‚ечере  накануне  €вана  Љупала",  месть  в
"‘трашной мести".
     Џо  ночам  морочат черти героев  в "Џропавшей грамоте" и "‡аколдованном
месте".
     Џозже временем писаниЯ длЯ ѓоголЯ станет только утро, но в  ту  пору, в
пору начала своих литературных занЯтий, он вынужден будет отдавать ему часы,
предназначенные длЯ сна.
     Ћн  уехал в  Џавловск, когда перваЯ книжка "‚ечеров" была уже разрешена
цензурой.  ‚ нее  вошли повести "‘орочинскаЯ Ярмарка", "‚ечер накануне €вана
Љупала",  "ЊайскаЯ  ночь,  или  утопленница"  и  "ЏропавшаЯ  грамота".  „ело
оставалось  за  типографией,  и   ѓоголь  волновалсЯ,  ожидаЯ  известий   из
Џетербурга.
     Ђ  вести  оттуда  шли  дурные.  ‘  запада,  из  Ѓелоруссии  на  столицу
надвигалась холера.
     "’Яжелое времЯ, тЯжелый год", -- писал Џушкин Џлетневу. Ћн писал это из
–арского ‘ела, где жил в доме Љитаевой на большой дороге. ‚ конце 1830  года
восстала  Џольша.  Џовстанцы объЯвили  ђомановых  низложенными  с  польского
престола.  –арский наместник  в  царстве  Џольском великий  кнЯзь Љонстантин
Џавлович  бежал  из своего дворца в ‚аршаве. ‚ феврале состоЯлось ѓроховское
сражение, в котором русские потерЯли около десЯти тысЯч убитыми. ќто  был не
временный  бунт, а  настоЯщаЯ война с участием регулЯрных  войск с  той  и с
другой стороны.
     ‚ середине июнЯ  холера поЯвилась  в Џетербурге.  Ќа заставах выставили
карантины. Ћкружили  они и  –арское  ‘ело,  и  Џавловск.  ЌачинающаЯсЯ  жара
вынудила двор переехать  в  –арское, которое  до этого пустовало. ‚месте  со
двором  прибыли  сюда  воспитатель наследника ‚асилий Ђндреевич †уковский  и
штат  фрейлин,  в  котором  состоЯла  "черноокаЯ  ласточка",  двадцатилетнЯЯ
Ђлександра Ћсиповна ђоссет.
     †уковский поселилсЯ в Ђлександровском дворце, фрейлина -- вблизи покоев
императрицы.  €мператрица  ждала  разрешениЯ  от  бремени,  и  это   вносило
дополнительную ноту волнениЯ  в жизнь двора.  ’ак неожиданно ѓоголь оказалсЯ
не  в тихом  заброшенном месте  под  Џетербургом,  а вблизи  царЯ, гвардии и
света. Ћт Џавловска до –арского было несколько более часа ходьбы.
     “же  и  в Џавловске, опасаЯсь заразы, нюхали  уксус, пили мЯтную траву,
ромашку,  уже  люди в Џетербурге  умирали сотнЯми,  и  страхи, увеличиваЯсь,
росли, а строгости на карантинных пунктах усиливались. …ще до переезда двора
в –арское в столице  начались волнениЯ. Ќарод вытаскивал врачей на улицы  и,
крича, что они отравлЯют людей, вершил  над ними  расправу. 23  июнЯ Ќиколай
прибыл в  Џетербург и направилсЯ на ‘енную площадь. …го поЯвление в открытой
колЯске посреди  бушующего морЯ  толпы произвело  впечатление.  "„о кого  вы
добираетесь?  --  сказал  царь. -- Љого  вы  хотите?  ЊенЯ ли?  џ никого  не
страшусь,  вот Я (при этом, как пишет историк, показал  в грудь)". Ќарод пал
на  колени.  Џосле  сего  государь   отбыл  на  …лагин  остров.  €  об  этом
рассказывали с восторгом в Џавловске. Ќо  разговоры эти, равно как и близкое
присутствие  двора,  ѓоголЯ  не  трогали.  ‚ его павловских  письмах  домой,
которые долго добирались  до  ‚асильевки через  карантины, нет  ни слова  об
этом. Ќет в  них упоминаний и о других событиЯх -- о бунте в ‘тарой ђуссе, в
военных поселениЯх, которые вынудили царЯ  во второй раз покинуть  столицу и
выехать длЯ усмирениЯ бунтовщиков.
     "Џлохо, ваше сиЯтельство, -- писал Џушкин ‚Яземскому. -- Љогда в глазах
такие трагедии, некогда думать о собачьей комедии нашей литературы. ЉажетсЯ,
дело польское  кончаетсЯ; Я все еще боюсь: генеральнаЯ баталиЯ, как  говорил
Џетр  I, дело зело опасное. Ђ если  мы и осадим  ‚аршаву...  то …вропа будет
иметь времЯ вмешатьсЯ не в ее дело. ‚прочем, ”ранциЯ одна не сунетсЯ; Ђнглии
не длЯ чего с нами ссоритьсЯ, так авось ли выкарабкаемсЯ.
     ‚ ‘арском ‘еле покамест нет ни бунтов,  ни  холеры; русские журналы  до
нас  не  доходЯт,  иностранные  получаем,  и  жизнь у нас  очень  сноснаЯ. “
†уковского  зубы болЯт, он  бранитсЯ с  ђоссети; она  выгонЯет его  из своей
комнаты, а он пишет ей арзамасские извинениЯ гекзаметрами".
     Њысли  о  политике,  как и  сама  политика,  гораздо  сильнее волновали
Џушкина,  чем ѓоголЯ. Ћн с  юности привык осторожно  относитьсЯ  к  событиЯм
такого  рода и не  высказыватьсЯ о  них. "‘обачьЯ  комедиЯ нашей литературы"
волновала его  острее,  чем  победы  или поражениЯ  „ибича  и наши  успехи и
неуспехи в глазах …вропы. ‹ишь  раз, уже по приезде в Џетербург, он упомЯнет
в  письме к „анилевскому о "временах терроризма,  бывших  в столице", имеЯ в
виду холерные вспышки, усмиренные государем.
     Џоэтому с  Џушкиным и †уковским  во  времЯ их встреч в  –арском  ѓоголь
будет  мало  говорить о Џольше, о  ‘тарой ђуссе и реакции …вропы на действиЯ
русских войск. ќти разговоры Џушкин и †уковский будут вести между собою.
     “же  в первом письме  ѓоголЯ из  Џавловска поЯвлЯетсЯ приписка: "Џисьма
адресуйте ко мне на имЯ Џушкина, в –арское ‘ело, так:
     …го ‚ысокоблагородию Ђлександру  ‘ергеевичу Џушкину. Ђ вас прошу отдать
Ќ. ‚. ѓоголю".
     ‚ следующем письме он спрашивает маменьку: "Џомните ли вы адрес? на имЯ
Џушкина".  ’ут  содержитсЯ прЯмое  преувеличение.  €  уж  тем более, как  он
хвастаетсЯ в  письме к „анилевскому, он не мог встречатьсЯ  "каждый вечер" с
Џушкиным и †уковским в –арском. ‚о-первых,  потому, что он не мог отлучатьсЯ
от  своего  ученика. ‚о-вторых,  сами †уковский  и Џушкин не  имели  времени
проводить свои вечера  с ним, ибо †уковский был занЯт при наследнике и жизнь
его  зависела  от  распорЯдка   жизни  двора,  к   которому   учитель  кнЯзЯ
‚асильчикова не был допущен, а Џушкин жил в это времЯ с юной женой, проводил
с ней первые медовые месЯцы и но очень стремилсЯ к общению.
     ‹етом  1831 года в –арском чета Џушкиных  не раз встречалась в парке  с
царской четой,  и императрица  благосклонно разговаривала с юной  красавицей
ѓончаровой. ’рудно представить себе в этой жизни рЯдом с Џушкиным... ѓоголЯ.
…сли он  и поЯвлЯлсЯ у них, то раза два-три за все лето. ‚о всЯком случае, в
многочисленных письмах Џушкина из –арского (в том  числе  к  Џ. Ђ. Џлетневу)
ѓоголь  не упоминаетсЯ,  а если упоминаетсЯ,  то  только косвенно.  ‚  одном
месте, обсуждаЯ с  Џлетневым план изданиЯ альманаха "‘еверные –веты", Џушкин
напишет, что стихи длЯ альманаха есть, но "проза нужна", в другом, говорЯ об
ужасах холеры  и неминуемой  смерти,  сам себе  возразит: "Ќо жизнь все  еще
богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзьЯ..."
     € лишь когда ѓоголю настанет пора ехать в Џетербург,  Џушкин передаст с
ним  посылочку длЯ  Џлетнева -- "Џовести  Ѓелкина":  "Џосылаю тебе с ѓоголем
сказки  моего  друга €в. Џ.  Ѓелкина;  отдай  их  в  просту