ю  цензуру, да  и
приступим к изданию".
     „ела  звали  ѓоголЯ  в столицу. •олера  спала, были снЯты карантины.  ‚
типографии  „епартамента  народного  просвещениЯ  уже печатались  "‚ечера на
хуторе близ „иканьки". Љроме  того, надо  было менЯть квартиру -- прежнЯЯ не
устраивала  его.  Ќо  ничего  лучшего  не  нашлось.  ‘редства  не  позволЯли
переехать  в район побогаче  -- он снЯл  две  комнатки в  третьем этаже,  на
Ћфицерской улице, выходЯщей на ‚ознесенский проспект.
     Џозднее  ѓоголь  поселит  на  этом проспекте  своего  цирюльника  €вана
џковлевича  ("Ќос").  Ћн  станет  всем  своим  петербургским  героЯм  дарить
собственные адреса.  ‚  местах, обжитых им,  поселЯтсЯ  и майор  Љовалев,  и
Џоприщин   ("‡аписки  сумасшедшего"),  и  художник   Џискарев  из  "Ќевского
проспекта".
     Џереехав на  новую  квартиру,  ѓоголь  отправилсЯ  в  типографию.  …два
просунул он нос в ее двери, как раздалсЯ смех и фырканье. ‘мех этот смутил и
без того застенчивого малоросса. Ќо оказалось, что смеютсЯ не над ним, а над
теми "штучками", которые он изволил прислать длЯ набора из Џавловска. ”актор
объЯснил ему,  что они "оченно до  чрезвычайности забавны". ‘ообщаЯ об  этом
Џушкину, ѓоголь не преминул добавить, что он, вероЯтно, писатель "совершенно
во вкусе черни".
     Џушкин ответил: "ЏоздравлЯю ‚ас с первым ‚ашим торжеством, с  фырканьем
наборщиков и изъЯснениЯми фактора".
     ‚ своем письме к Џушкину ѓоголь перепутал имЯ его  жены,  назвав ее  не
Ќатальей Ќиколаевной,  а Ќадеждой  Ќиколавной.  Џушкин  это  заметил:  "‚аша
Ќадежда  Ќиколавна, т.  е.  моЯ  ЌатальЯ  Ќиколавна  --  благодарит  ‚ас  за
воспоминание и сердечно кланЯетсЯ ‚ам".
     ’он письма Џушкина дружествен, но сдержан. Ћн всегда останетсЯ таким по
отношению к ѓоголю.  Џри  всем своем расположении к ѓоголю Џушкин никогда но
будет с ним открыт. ѓоголь -- даже при росте  своего пониманиЯ о себе --  не
решитсЯ перейти разделЯвшее их до того расстоЯние.
     …сли письма его к  †уковскому, Џлетневу (писанные в то же времЯ), как и
потом к Њ.  Џ.  Џогодину, €.  €. „митриеву и другим  московским литераторам,
которых  он завоевал сразу и всех в свой приезд в  белокаменную в 1832 году,
<i>определенны,</i> в них есть раз и навсегда избраннаЯ длЯ каждого интонациЯ, то в
переписке  с Џушкиным ѓоголь  этой интонации так  и не найдет.  ‚прочем,  их
сношениЯ  по почте  трудно  назвать перепискою  (сохранилось всего  9  писем
ѓоголЯ к Џушкину,  относительно коротких,  и  3  письма  Џушкина к нему, еще
более кратких), но они тем не менее единственное письменное свидетельство их
отношений, <i>тона</i> Џушкина и <i>тона</i> ѓоголЯ.
     ‚ообще, в  письменных,  как и в устных, свЯзЯх, как поставишь себЯ, так
уж и  пойдет.  €  ѓоголь,  например,  безошибочно  ставит себЯ  в  отношении
Џлетнева,  †уковского  и  других.  Џлетневу  он  пишет  письма,  проникнутые
заботами  о  педагогике,  письма  младшего  к  старшему  (но  не  с  большой
дистанцией в летах и почтении), †уковскому -- в витиеватом стиле его баллад,
старцу „митриеву, сидЯщему в провинциальной Њоскве и вспоминающему дни былые
(первый сатирик, русский  ћвенал,  к тому же  министр), -- в подобострастном
тоне совсем молодого, пригретого  добрыми лучами снисхождениЯ "старейшины" и
патриарха.  Џогодину  (хоть  он  и профессор,  известный  на  ђуси  историк,
издатель) -- в простецки-свойской манере, так и клонЯщей адресата перейти на
"ты".
     Џрошлое  Џогодина  -- отец его был крепостным, а  сам он  долгое  времЯ
состоЯл   учителем   в  богатых   домах   --   давало  основаниЯ  длЯ  такой
фамильЯрности.
     Ћтметим  здесь,  что   ѓоголь  в   отношениЯх  с  людьми  очень  быстро
избавлЯетсЯ  от неловкости  и  переходит  от  почтительно-просительной, даже
заискивающей интонации  к приЯтельству,  от несмелого взглЯда снизу вверх  к
тому,  чтобы  самому смотреть  несколько сверху. €сториЯ его литературного и
житейского возвышениЯ, почти  скачка  (вчера  писец в департаменте,  сегоднЯ
автор двух книжек "‚ечеров;), собеседник Џушкина и †уковского) есть феномен,
но длЯ  ѓоголЯ  он естествен. Ћн  естествен длЯ  его таланта и воли, а также
незаурЯдного умениЯ повелевать обстоЯтельствами.
     ќто  естественно  и  длЯ внутреннего  его  знаниЯ  о себе: он  все  это
предвидел,  был  к  этому  готов, только случай должен был представитьсЯ,  и
случай не замедлил быть.
     Ќо и случаи эти ѓоголь умел подстраивать, организовывать, создавать, то
не было везение, то было торжество его раннего знаниЯ жизни и людей.
     Џервое письмо  к Џушкину  (от  16  августа 1831  года)  выдает, однако,
некоторую растерЯнность ѓоголЯ. Ћн не знает, как вести себЯ с Џушкиным. Ћдно
дело -- присутствие при разговорах с Џушкиным, другое  -- беседа  на бумаге,
один на один. € он несвЯзно извинЯетсЯ.
     €звинениЯ  эти  свЯзаны  с  тем,  что  ѓоголь так-таки и не  заехал  за
"ЏовестЯми  Ѓелкина" (их пришлось доставить  к ѓоголю через других людей)  ;
во-вторых,  он поставил  Џушкина в  неловкое положение, приказав маменьке  и
другим своим знакомым писать "на имЯ Џушкина  в –арское ‘ело". Џушкин его об
этом не просил, Џушкин ему этого не разрешал. Њожно предположить, что он это
сделал без ведома Џушкина, на свой страх и риск -- ради эффекта.
     ‚ первом случае ѓоголь все валит на своих спутниц, спешивших  увидетьсЯ
с  мужьЯми  в столице  (мог бы сочинить что-нибудь поувесистее),  во  втором
пишет  следующее:  "Я  узнал  большую  глупость  моего  корреспондента.  Ћн,
получивши на имЯ мое  деньги  и знавши, что Я  непременно  буду  к 15 числу,
послал их таки ко мне на имЯ ваше  в –арское ‘ело вместе с письмом". Љто мог
быть  этим корреспондентом?  ’олько мать ѓоголЯ. Љому, как  не ей, напоминал
он: "Џомните ли вы адрес? на имЯ Џушкина, в –арское ‘ело". ’ут уж "глупость"
со стороны ѓоголЯ, и довольно  большаЯ  глупость, ибо  в светских отношениЯх
такой поступок  --  дурной  тон,  который  можно простить  разве что близким
друзьЯм.
     —увствуЯ  все это, ѓоголь крутитсЯ  и изворачиваетсЯ ("приношу повинную
голову, что  не устоЯл в своем обещании по странному случаю... Њожет быть, и
ругнете  менЯ лихим словом; но где гнев,  там и милость..."), спотыкаетсЯ  в
извинениЯх и реверансах.
     ‘ледующее его послание Џушкину уже  несколько  повеселей и поразвЯзнее.
ѓоголь избирает  легкий  тон, шутливую  интонацию,  временами перемежающуюсЯ
восторженностью. ‚осторженность адресуетсЯ Џушкину, шутит он о Ѓулгарине и о
себе.  ‡десь  он  сообщает  о  впечатлении  наборщиков  от его  "‚ечеров"  и
солидаризуетсЯ  со  статьей  Џушкина  "’оржество  дружбы,  или   оправданный
Ђлександр Ђнфимович Ћрлов". ‘татьЯ  (в которой  Џушкин  высмеЯл трогательную
дружбу ЌиколаЯ €вановича ѓреча с ”аддеем ‚енедиктовичем Ѓулгариным, а заодно
и автора бесчисленных  "нравственно-сатирических романов"  Ђ. Ђ. Ћрлова) еще
не поЯвилась в "’елескопе", но ѓоголь обнаруживает знакомство  с ее текстом.
Џисьмо ѓоголЯ -- развитие и продолжение мыслей статьи Џушкина и предложение,
пока шутливое, своих услуг по борьбе с булгаринской партией.
     ѓоголь истово подпевает в  этом  письме ”еофилакту Љосичкину (знание им
истинного  имени автора  говорит о  степени литературного  довериЯ Џушкина к
ѓоголю),  но  предлагает   свой  вариант  сравнительной   критики  Ћрлова  и
Ѓулгарина. € надо признать,  что его проект даже несколько более  убийствен,
чем тот, которым воспользовалсЯ Џушкин.
     …сли Џушкин идет по линии унижениЯ и уничтожениЯ личности Ѓулгарина, то
ѓоголь  избирает  шутовскую форму "ученой  критики",  некоего "эстетического
разбора", где видны элементы любимой ѓоголем мистификации, игры с читателем.
     Ћн советует углубитьсЯ  в художественную материю  романов  Ѓулгарина и,
извлекаЯ  из них несуществующие цитаты,  строго спрашивать  за  них с ”аддеЯ
‚енедиктовича.
     ’ут   издевка   косвеннаЯ   и    двустороннЯЯ:   Ѓулгарин   как   будто
рассматриваетсЯ <i>кап писатель,</i> и вместе  с тем показываетсЯ, что эстетическаЯ
критика,  как ни стараетсЯ, ничего не  может найти в  нем. Џри  этом  ѓоголь
вводит  фон  борьбы  классицизма  и  романтизма  и ставит  Ѓулгарина  в  рЯд
романтических  гениев,  в рЯд Ѓайрона  и  ѓюго.  "ђоссиЯ,  -- пишет  он,  --
мудрости правлениЯ  которой дивЯтсЯ все образованные народы …вропы, и проч.,
и  проч.  (прЯмое пародирование статей Ѓулгарина в  "Џчеле".  -- <i>€. 3.),</i>  не
могла  оставатьсЯ  также  в  одном положении. ‚скоре возникли и  у  ней  два
представителЯ  ее  преображенного  величиЯ..."  Ѓулгарин  (не  перестававший
гордитьсЯ тем,  что его читают в …вропе,  и  не устававший повторЯть о том в
своей "Џчеле") сравниваетсЯ с Ѓайроном, на  которого он будто бы даже внешне
похож. "‘амаЯ даже жизнь Ѓулгарина есть больше ничего, как повторение  жизни
Ѓайрона;  в самых даже  портретах их заметно необыкновенное сходство". "‚едь
это мысль не дурна сравнить  Ѓулгарина с Ѓайроном", -- замечает ѓоголь, и мы
должны согласитьсЯ с ним. €з аналогии Ѓулгарин -- Ѓайрон  вытекает множество
смертельных  длЯ автора "‚ыжигина"  сопоставлений, которые  развенчивают как
"романтизм" его биографии, так и "романтизм" его прозы.
     Џушкин ответил ѓоголю: "Џроект ‚ашей ученой критики удивительно хорош".
     14  сентЯбрЯ  1831  года  в  библиографических прибавлениЯх  о  книгах,
вышедших  с июлЯ по  15 сентЯбрЯ  под  рубрикой  "романы", "‘евернаЯ  Џчела"
сообщила:
     "...Џовести  покойного  €.  Џ.  Ѓелкина  (в  прозе),   изданные  Ђ.  Џ.
(известным нашим Џоэтом) ‘ЏЃ., в ’[ипогра-фии] Џлюшара, 1831, (12), XIX, 187
стр.
     ...‚ечера на  хуторе близ „иканьки. Џовести, изданные  Џасичником ђудым
Џаньком.   Љнижка   1-Я,   ‘ЏЃ.,   в  ’[ипографии]  „епартамента   народного
просвещениЯ. 1831 (12), XXII, 244стр.".
     ’аким  образом, ѓоголь и Џушкин вновь оказались рЯдом. €  не только  на
газетной странице. Ќачиналась новаЯ пора в русской литературе -- пора прозы,
и открыли ее два поэта, один -- близкий к завершению своего  пути, другой --
начинающий его. Њнение о  книге  ѓоголЯ  было благоприЯтным. Њолодого автора
хвалили,  поощрЯли.  •валили  за  верность  малороссийской действительности,
ругали за отступлениЯ от нее. Џервой отозвалась "Џчела".
     Ћна посвЯтила "‚ечерам" две статьи в двух номерах и начала с экскурса в
историю  вопроса,  с выЯснениЯ того, как  писали о  Њалороссии до Џасичника.
Ѓаланс получалсЯ в пользу ѓоголЯ. …го "запорожский юмор", верность "казацким
костюмам"  ставились  в  пример.  Ѓолее  всего  нравилось  "Џчеле"  то,  что
указывало  на  быт. —то  же  касаетсЯ  целого,  оно, по  мнению  рецензента,
"несколько сбивалось  на водевильный тон". ‚нести дух водевилЯ  в историю --
это  была  неплохаЯ идеЯ,  но  автор  рецензии имел  в  виду другое.  …го не
устраивали  в  Џасичнике  "недостаток творческой  фантазии"  и  вольность  в
обращении с историей.
     Ћ том  же напоминал  ѓоголю  и булгаринский "‘ын отечества  и  ‘еверный
архив". ЏространнаЯ  статьЯ Ђ.  –арынного (Ђ.  ‘тороженко)  всЯ  состоЯла из
параллелей между украинской Явью и  текстом "‚ечеров". Ђвтор указывал ђудому
Џаньку на то, что:
     Ќа “краине парубки не напиваютсЯ допьЯна.
     Љозаки не играют на бандуре.
     ‘вадьбы не играютсЯ на Ярмарках.
     "–ыган...  не  имеет  места  в  картине,  представлЯющей быт  честных и
богобоЯзливых коренных жителей Њалороссии".
        5
     Џри …катерине  I  и  Ђнне €оанновне гетманов на “краине не было, а если
речь идет о  времени …катерины II (в  повести "ЏропавшаЯ грамота"), то тогда
уже существовали почты и незачем было посылать гонца.
     ’очно так же понЯл все и Ќ. Џолевой в Њоскве -- только  его  раздражали
неумеренные похвалы "Џчелы", и  он не преминул  полаЯтьсЯ с  нею публично, а
заодно и  остудить "молодого  хохла": во-первых, то был вовсе не "хохол",  а
"переодетый москаль", он не знал  ни малороссийских обычаев, ни Языка. Љроме
того, он дурно знал историю, хотЯ и пыталсЯ подражать ‚альтеру ‘котту  как в
использовании   исторического  материала  (действие  повестей  ѓоголЯ   было
отнесено в  XVII и XVIII  века), так и в желании скрыть  свое истинное  имЯ.
"—то  у вас  за  страсть  быть ‚альтер  -- ‘коттиками? -- вопрошал рецензент
"’елеграфа". --  —то  за мистификации? Ќеужели  все вы,  г.  г.  сказочники,
хотите быть <i>великими незнакомцами...?"</i> Ќо "‚альтер ‘котт, -- указывал он, --
умел поддерживать свое инкогнито, а вы, г. Џасичник,  спотыкаетесь на первом
шагу". Ќичего не понЯл Ќ. Џолевой в этой книге, и  даже в юморе он отказывал
ѓоголю.  ‚ы, сударь, проницал он, "не умеете быть ловким в смешном  и  всего
менее умеете шутить" .
     Џушкин в своем отзыве ответил Џолевому: "€‘’€ЌЌЋ ‚…‘…‹Ђџ ЉЌ€ѓЂ".
     ќтот отзыв поЯвилсЯ в "‹итературных прибавлениЯх к ђусскому инвалиду" и
был подан как письмо к издателю, которое вставил в свою рецензию на "‚ечера"
‹. џкубович.  ‚ этом отклике было  все: и пушкинскаЯ  щедрость, и пушкинскаЯ
лапидарнаЯ точность,  и пророческое видение  существа  дара ѓоголЯ. Ќе тратЯ
бумаги, Џушкин объЯвлЯл публике о  Явлении "необыкновенном в  нашей нынешней
литературе", "...прочел  "‚ечера близ „иканьки", -- писал он. -- Ћни <i>изумили</i>
менЯ. ‚от настоЯщаЯ веселость, искреннЯЯ, непринужденнаЯ, без жеманства, без
чопорности.  Ђ  местами какаЯ  <i>поэзиЯ!</i>  какаЯ  <i>чувствительность!"</i>  „алее  он
пересказывал случай, рассказанный ему ѓоголем,  -- о реакции в типографии на
веселую  книжку -- и  добавлЯл:  "Њольер  и ”ильдинг, вероЯтно, были бы рады
рассмешить своих наборщиков". € хотЯ Џушкин еще не знал ни критику Џолевого,
ни  статьи  в "‘ыне  отечества  и ‘еверном архиве",  где  автора  иронически
сравнивали с ‚альтером ‘коттом, он как бы снимал иронию с уподоблениЯ ђудого
Џанька <i>первоклассным талантам европейской литературы.</i> Њольер и ”ильдинг были
помЯнуты им не случайно.
     Џушкин  не  разбрасывалсЯ  комплиментами, тем  более  всуе  не  поминал
великих имен. —то это так, в частности, по отношению к ѓоголю, говорит и его
второй отзыв на "‚ечера" (точнее, на их вторую книгу), напечатанный пЯть лет
спустЯ в "‘овременнике". ‡десь Џушкин напомнит читателю о "том впечатлении",
которое  произвело поЯвление  книги  ѓоголЯ.  "Љак  изумились  мы,  -- пишет
Џушкин, дословно повторЯЯ  выражение, употребленное им в первом отклике,  --
русской книге, котораЯ  заставлЯла нас смеЯтьсЯ, мы, не смеЯвшиесЯ со времен
”онвизина!"  ‡аметим,  что  именно  перваЯ  книга  "‚ечеров"  названа  здесь
"русскою книгою".
     € еще  один казус из откликов критики в ту осень  мы должны отметить. ‚
той же "Џчеле", где она хвалила ѓоголЯ за "запорожский  юмор", ему был выдан
комплимент,  которого он  едва ли мог ждать от  нее. —ерным по  белому  было
напечатано:  "...Њы  не  знаем  ни одного  произведениЯ в нашей  литературе,
которое можно бы было сравнить в этом отношении с повестЯми, изданными ђудым
Џаньком,  --  разве  Ѓорис  ѓодунов пойдет в  сравнение..."  ‘делал  ли  это
рецензент  сдуру или  таково  было  скрытое  намерение  газеты  --  ущипнуть
Џушкина, подразнить Џушкина, но так  или  иначе это была  из похвал похвала.
—то там ”ильдинг и  Њольер, они далеко, их нет, а  Џушкин... он рЯдом, и  он
глава поэтов. € еще  "Џчела" писала о повести "‚ечер накануне €вана Љупала":
"...непоколебимое, <i>внутреннее верование в чудесное</i> напечатано в каждом слове
рассказа и придает оному характер <i>пергаментной простоты..."</i>
     Ќет, ѓоголь не мог обижатьсЯ  на критику. Ћна не только снисходительно,
но и ласково принЯла его. Џусть она не за то хвалила его.  Ќо Џушкин  понЯл.
Ћн  единственный  отгадал природу  таланта ѓоголЯ: истиннаЯ  веселость  и --
внутри  ее --  поэзиЯ  и  чувствительность.  ќто понимание  лиризма  ѓоголЯ,
одушевлЯющего  его смех,  божественного огнЯ  (и прежде всего в сочувствии и
любви  к  человеку),  без которого  его  юмор  был бы только  юмор,  и  есть
пророчество  Џушкина.  ‹. џкубович, присоединЯвшийсЯ к  мнению  Џушкина, был
прав, когда писал, что "великий талант... отдает <i>полную</i> справедливость юному
таланту".

     * * *
     ѓоголь благодушествует и пишет вторую часть "‚ечеров". Ћна, собственно,
написана,  но  нужно  кое-что  дописать,  выверить,  помарать  и  поправить.
Ќастроение  у него  веселое,  у него даже  слегка кружитсЯ голова. ‚первые в
жизни у  него  завелись деньги,  и он спешит  к  ђучу  (лучший петербургский
портной) заказывать фрак, у ЏелЯ оставлЯет заказ на лучшие в столице сапоги,
ездит только на извозчике.  ‡аглЯдывает  и он в такие заведениЯ, про которые
не  принЯто  писать в  благородных  биографиЯх,  но  что поделаешь -- такова
жизнь,  в особенности жизнь молодого человека, вчера еще считавшего гроши, а
сегоднЯ проснувшегосЯ богатым.
     €так,  он  одет,  на хорошей квартире  и  должности,  о  нем  говорЯт в
газетах,  столпы российской  словесности беседуют  с ним  как  со  <i>своим,</i>  и
успокоена маменька и провинциЯ, так долго сокрушавшиесЯ, что он не  генерал,
а  учитель. "ЏоросЯ  мое  давно уже вышло в свет...  -- пишет он  в  те  дни
„анилевскому. --  Ћно успело уже заслужить  славы дань, кривые толки, шум  и
брань".
     Ћн рассказывает своему товарищу о  вечерах, проведенных в –арском, и  в
том же  тоне  сообщает  маменьке, что "испанский  посланник, большой чудак и
погодопредвещатель, уверЯет,  что такой непостоЯнной и мерзкой  зимы, какова
будет теперь, еще никогда не бывало...". ќто звучит так, как будто он знаком
с  этим испанским  посланником уже  не один  год и видитсЯ с  ним чуть ли не
ежедневно.
     Ћн сердитсЯ на полтавского почтмейстера за задержку его корреспонденции
и грозит тому, что донесет на него  куда следует, и более всего тем  высоким
особам,  с которыми <i>лично знаком</i> и кому подчинЯетсЯ русскаЯ почта.  ’о кнЯзь
ѓолицын  (главноуправлЯющий  почтовым   департаментом),  Ѓулгаков  (директор
почтового департамента и сам Љочубей, председатель ѓосударственного совета.
     "‘делайте полтавскому почтмейстеру строгий допрос, --  пишет он матери,
-- где находитсЯ следуемаЯ вам посылка, и почему он  не дал вам знать тотчас
по  получении  ее? ќто  дело  такого  рода, за которое  сажают  под  суд..."
"‘кажите мошеннику полтавскому почтмейстеру, -- прибавлЯет он в том же тоне,
-- что Я на днЯх, видевшись с  кн.  ѓолицыным, жаловалсЯ ему о неисправности
почт.
     Ћн заметил это Ѓулгакову, директору почтового департамента; но Я просил
Ѓулгакова, чтоб не  требовал  объЯснениЯ от полтавского почтмейстера  до тех
пор,  покамест  Я  не получу его  от  вас".  ‚се  это  была  чистейшей  воды
мистификациЯ,  но  она,  должно  быть  (правда,  с  некоторым  запозданием),
подействовала  на  полтавского   почтмейстера,  на  любопытство  которого  и
рассчитывал ѓоголь, хорошо знавший нравы русской почты. Ќедаром его дед  был
почтмейстером, а отец числилсЯ по почтовой части, и сам „. Џ. ’рощинский был
некогда министром почт.
     Љнижка  его,  как  он  пишет,  "понравилась  здесь  всем,   начинаЯ  от
государини..." "Ѓудьте здоровы и веселы, -- повторЯет  он, -- и считайте все
дни не иначе как именинами..."
     ’о была длЯ него пора  именин, именин сердца,  скажем мы, пользуЯсь его
собственным позднейшим выражением.  €  потому  он  желает  всем "трудитьсЯ и
веселитьсЯ". ‚глЯдываЯсь в  эти  его  пожеланиЯ,  думаешь,  что  длЯ  ѓоголЯ
веселье -- это естественное состоЯние <i>жизни,</i> проЯвление полноты ее, лишенной
чувства недостатка  или ущербности.  ќто не в  буквальном смысле  слова смех
(хотЯ  и  смех  тоже),  а  именно  состоЯние  радости  бытиЯ,  упоениЯ   им,
безбрежности ощущениЯ себЯ в безбрежном, состоЯние вдохновениЯ и здоровьЯ.
     …сли человек живет  -- он веселитсЯ, если он прозЯбает -- нет весельЯ и
нет жизни: это <i>невеселаЯ жизнь.</i>  ‚еселье -- бодрость духа  и тела, надежда и
вера,  вера в свое  настоЯщее  и грЯдущее, вера в то, что  все идет так, как
должно. ќто и  вера на один день, и вера в  высшем  значении. ‚се, что по ту
сторону  этого состоЯниЯ, -- "низкое существование". ‚ нем холодно, зЯбко, в
нем существо человека съеживаетсЯ, а  не распрЯмлЯетсЯ, уходит в себЯ,  ищет
не общениЯ, а одиночества. "‘кучно оставленному!" -- эти слова  уже написаны
ѓоголем, и  они  венчают  "‘орочинскую  Ярмарку".  ‚се  несетсЯ  и  кружитсЯ
поначалу в  этой повести, веселье --  подчас с бесовским (но  не мрачным,  а
лихим)  оттенком --  вертит  и  распорЯжаетсЯ  действием,  и  вдруг,  когда,
кажетсЯ,  оно  должно   разрешитьсЯ  бравурными  звуками  свадебной  музыки,
раздаетсЯ <i>обрыв струны,</i> порождающий резкий отзвук грусти в сердце.
     ќто знаменитый финал, где ѓоголь, наблюдаЯ свадебное веселье,  внезапно
обращает внимание на старушек, как будто бы и принимающих  в нем  участие, и
вместе  с тем  отсутствующих, далеких  от  него.  Ћт их  "ветхих  лиц"  веет
"равнодушием  могилы",  они  если  и  вступают  в  круг,  то  делают  это  с
безжалостностью "автоматов", которые механически повторЯют  общие  движениЯ.
Ѓезжизненность и близость смерти --  вот что навевает тоску. ‘мех обрываетсЯ
на смерти,  на угасании, на остывании  тепла  в  человеке, на потухании духа
радости, который длЯ ѓоголЯ еще и дух молодости.
     ‘мерть вторгаетсЯ в жизнь и  гасит смех, близостью своею навевает холод
на жизнь, как надвигающийсЯ вечер остужает  и гасит тепло днЯ. "ѓром, хохот,
песни слышались тише и тише.  <i>‘мычок умирал, слабеЯ</i> и терЯЯ неЯсные звуки  в
пустоте  воздуха. …ще  слышалось  где-то топанье, что-то  похожее  на  <i>ропот</i>
отдаленного морЯ, и скоро все стало пусто и глухо.
     Ќе так ли и <i>радость,</i>  прекраснаЯ и <i>непостоЯннаЯ гостьЯ,</i> улетает от нас,
и напрасно <i>одинокий звук</i> думает  выразить веселье? ‚ собственном эхе  слышит
уже он грусть и <i>пустыню,</i> и дико внемлет ему... <i>‘кучно</i> оставленному! € тЯжело
и грустно становитсЯ сердцу, и <i>нечем</i> помочь ему".
     ‚от та  самаЯ <i>поэзиЯ</i> и <i>чувствительность,</i> о которых писал Џушкин! €менно
она проглЯдывает уже в первой книге "‚ечеров" через гоголевское "веселье". €
уже  возникает как  отрицание  весельЯ образ  тоски,  скуки,  который, когда
ѓоголь станет  писать  "Њертвые  души", дорастет до фантастических  размеров
"€сполинской ‘куки", охватывающей мир.
     Ќо пока он веселитсЯ. € веселье молодого огнЯ в  крови еще берет верх в
его писаниЯх и настроении. ’о сама жизнь веселитсЯ и забивает скуку, тоску и
смерть, покрываЯ их ропщущий -- и пока одинокий -- звук торжеством смеха.
        6
     ‘оставлЯЯ  в 1842  году первое собрание своих сочинений, ѓоголь написал
длЯ него  предисловие.  ‚  нем  он так отозвалсЯ  о "‚ечерах  на хуторе близ
„иканьки":   "‚сю   первую   часть  следовало   бы   исключить   вовсе:  это
первоначальные ученические опыты, недостойные строгого вниманиЯ читателЯ; но
при  них  чувствовались  первые  сладкие  минуты молодого вдохновениЯ, и мне
стало жалко  исключить  их,  как  жалко  исторгнуть  из памЯти  первые  игры
невозвратной юности".
     ’ак  судил  ѓоголь свою  книгу. ’о  был суд автора "ђевизора" и первого
тома  "Њертвых душ", автора "Њиргорода" и "Ђрабесок". Њеж тем этих сочинений
не  было бы, не будь  "‚ечеров на хуторе близ „иканьки". Ѓолее того, без них
не понЯть и  последующего ѓоголЯ. ѓоголь,  длЯ которого <i>возврат к  юности,</i> к
состоЯнию молодого вдохновениЯ станет мечтой и надеждой.
     Њечта  и  существенность  выступают главными  героЯми и  этого  первого
большого   творениЯ   ѓоголЯ.   Њечта   здесь   как   бы   преобладает   над
существенностью,  верховодит  ею, она  вмешиваетсЯ  в  прозаическое  течение
существенности и расцвечивает ее своими красками.
     Њир  ѓоголЯ в "‚ечерах" красочен,  многоцветен. Ћн переливаетсЯ сотнЯми
цветов -- то цвета украинской степи в разгар днЯ и в час заката, украинского
неба, „непра,  праздничного  весельЯ  на  Ярмарке,  цвета  одежд парубков  и
дивчат, убранства  сельской  свадьбы  и крестьЯнской хаты. ‚  изобилии  этих
красок ощущаетсЯ чувство изобилиЯ жизни и воображениЯ автора, щедрость глаза
и  щедрость кисти, способных ,и  во  сне и наЯву увидеть торжество  света  и
цвета.
     †ивопись "‚ечеров" щедра, густа, Ярка --  нельзЯ отвести глаз  от этого
полотна, на котором веселитсЯ  во всю силу своего жизнелюбиЯ народ -- народ,
отделенный каким-нибудь столетием от  собственного  младенчества,  ’о юность
нации, еще не успевшей втЯнутьсЯ в раздробленный  XIX век, еще нерасчлененно
чувствующей и нерасчлененно мыслЯщей. ‘амо мышление ее образно,  чувственно,
художественно -- недаром  у ѓоголЯ и герои  то поэты (‹евко),  то  живописцы
(кузнец ‚акула), то просто вольные  казаки,  тоже  в  некотором  роде  поэты
своего  дела.  ’аков  „анило  Ѓурульбаш   в  "‘трашной   мести"   --   образ
предшественника Ѓульбы, образ  задумчивого  рыцарЯ, в котором  романтическаЯ
печаль соединЯетсЯ с неистовостью запорожца, с безоглЯдной отвагой и верой в
крепость казацкой пики.
     ’аковы ѓрицько  и его  товарищи в "‘орочинской Ярмарке", дед дьЯка ”омы
ѓригорьевича в "Џропавшей грамоте" и "‡аколдованном месте".
     ќтим  героЯм весело лишь в бою, на миру, на  свадьбе или  на празднике,
когда  народ -- воюет  он или отдаетсЯ  всеобщей "потехе" -- срастаетсЯ, как
пишет ѓоголь,  "в одно огромное чудовище".  ќто  срастание, <i>слиЯние</i> длЯ них:
важнейшее чувство, вот  отчего почти в каждой повести действуют  то свадьба,
то Ярмарка,  то шинок -- место сбора  толпы,  собраниЯ, где раздаютсЯ песни,
рассказывают небывальщины, танцуют, ссорЯтсЯ, мирЯтсЯ. ѓоголь в "‚ечерах  на
хуторе близ „иканьки" --  мастер  массовых сцен, в которых  вихрь  единЯщего
переживаниЯ захватывает <i>всех.</i>
     € как сила, отъединЯющаЯ, разъединЯющаЯ, отторгающаЯ человека от всех и
от  самого  себЯ,  выступает здесь зло. ‡ло  в книге ѓоголЯ, даже  если  оно
ЯвлЯетсЯ в  комическом облике, более всего  страшитсЯ душевной чистоты.  ‚от
почему на  его пути  в "Ќочи  перед ђождеством" встает  "самый набожный"  из
героев  повести --  кузнец  ‚акула, а  в "‘трашной мести" -- свЯтой схимник.
‚акула  побеждает  черта  своим  простодушием, он  зачаровывает "врага  рода
человеческого" своей любовью  и своим  художеством  -- так заклинает  ѓоголь
своим художеством нечистую силу.
     ‡ло в  "‚ечерах" аллегорично, оно предстает в образах народной фантазии
и вместе с тем, опускаЯсь на землю, приобретает черты  реального злодейства,
вписывающегосЯ  в историю “краины. Ѓасаврюк в "‚ечере накануне €вана Љупала"
шатаетсЯ  в  чужой  стороне,  он "католик", с  лЯхами водит дружбу и мрачный
колдун.  "‚сего только год жил он  на ‡аднепровье, -- говоритсЯ о  нем, -- а
двадцать  один пропадал  без  вести". ‹ишь черт в  "Ќочи перед  ђождеством",
кажетсЯ, ни то ни се, существо без роду, без  племени и  <i>без дома,</i> что очень
важно длЯ ѓоголЯ.
     €деЯ  дома, родины составлЯет капитальную идею "‚ечеров на  хуторе близ
„иканьки". Ќет поганее поступка, чудовищней помысла, чем  поступок и помысел
против  родины. ‡ло, по  мысли ѓоголЯ, безродно, добро всегда  имеет  дом  и
родину.  ќто дом пана „анилы (до  того, как в него  ЯвилсЯ колдун), дом деда
”омы ѓригорьевича, дом Џасичника, дом ‚акулы и Ћксаны  в финале "Ќочи  перед
ђождеством",  у порога которого стоит  молодаЯ мать с  младенцем  на руках и
стены которого изукрашены фигурами казаков верхом на лошадЯх и  с трубками в
зубах.
     Ќа  доме все  стоит, домом и строитсЯ.  „ом, построенный  на  любви, на
согласии,  стоит  долго.  „ом,  основанный  на  несчастье,  разрушаетсЯ. ’ак
разрушаетсЯ  и  сгорает  хата  ЏетрусЯ и  Џидорки в "‚ечере  накануне  €вана
Љупала", исчезает в  огне замок колдуна, остаетсЯ в запустении дом сотника в
"Њайской ночи". ‚ каждом из них обитало <i>преступление.</i>
     ѓоголь  карает  сказочное  зло  сказочным  способом. ‘трашнаЯ  месть  в
одноименной повести напоминает страшный суд. „аже образ  ‚садника на вороном
коне,  стоЯщего  на  горе Љриван (в  Љарпатах)  и  поджидающего  зло, навеЯн
образом  всадника  из   ЋткровениЯ   €оанна   Ѓогослова.   Љатерина  говорит
отцу-колдуну: "Ћтец, близок страшный суд!"
     ‘трашный  суд,  совершающийсЯ  над колдуном в "‚ечерах на  хуторе  близ
„иканьки", апокалипсичен -- то  не частное осуждение  одного грешника, а как
бы справедливаЯ  тризна по мировому  ‡лу:  поэтому  отворЯютсЯ пространства,
раздвигаютсЯ  дали, и из Љиева  становЯтсЯ видны Љарпатские горы. € за одним
грешником тЯнетсЯ  цепь грешников, тЯнетсЯ весь  род  греха -- от мертвецов,
лежащих в могилах, до живущего еще колдуна.
     ‘тихиЯ  сказки, преданиЯ, народной песни вольно чувствует себЯ в  этой,
может быть, единственно гармонической книге  ѓоголЯ. Љак ни страшны страсти,
которые раздирают ее героев, как ни много здесь  горЯ,  страданиЯ и искусов,
книга  эта все  же светлаЯ,  праздничнаЯ и  воистину может быть  сравнена  с
"игрой"  (это слова ѓоголЯ), с огромною Ярмаркою страстей, где злые  страсти
умирЯютсЯ  светлыми,  где  радость  одолевает   горе,  а   смех,  веселье  и
вдохновение берут верх над  унынием  и  предчувствием раскола. ђечь  идет  о
расколе  мечты и существенности,  об их вражде,  о трагическом разрыве между
ними, которые очень скоро и непоправимо осознает ѓоголь.
     ’ут они  еще  в единстве.  ‘казка  пересиливает  существенность,  но не
отрываетсЯ от нее. ’ут  и обыкновеннаЯ жизнь сказочна, фантастична. —удесные
приключениЯ случаютсЯ с героЯми  на земле, в  их  хатах, посреди потреблениЯ
горилки, бесед о строительстве винокурен,  о  ценах на  Ярмарке,  о  продаже
лошадей и пшеницы. ‚едьма в "Ќочи перед ђождеством" обыкновеннаЯ баба, к ней
пристают  мужики с  заигрываниЯми,  ведьма  в "‘орочинской  Ярмарке"  просто
•иврЯ, то есть  •авроньЯ, свиньЯ. Љ  ней наведываетсЯ через плетень  молодой
попович.  —ерт в "Ќочи  перед  ђождеством"  и вовсе смешон,  он  мерзнет  на
морозе, дует  в кулак, его бьют  плеткой,  сажают  в карман, оседлывают, как
конЯ.  €  таинственнаЯ утопленница  в  "Њайской  ночи"  сует  ‹евко  в  руки
прозаическую записку от  комиссара  с приказанием голове  немедленно  женить
своего сына на ѓанне.
     Њечта-сон и мечта-Явь не  разделЯютсЯ у ѓоголЯ. Њечта не выморочна,  не
тщедушна.  ‚ ней нет  натЯжки, болезненности, бессилиЯ  вымысла,  который не
может совладать  с реальностью и потому отрываетсЯ от нее. Ћна в "‚ечерах на
хуторе близ „иканьки"  еще  полнокровна, победоносна, как  и поднимающаЯсЯ с
ней вместе в царство сказки жизнь.
     „ействие свободно  переноситсЯ  из  XIX века ("‘орочинскаЯ Ярмарка")  в
XVII  ("‚ечер  накануне €вана Љупала"),  затем в XVIII ("ЊайскаЯ  ночь,  или
утопленница", "ЏропавшаЯ грамота", "Ќочь перед ђождеством") и вновь  в  XVII
("‘трашнаЯ месть"), и опЯть в XIX ("€ван  ”едорович понька и его тетушка").
Ћкольцовывают обе части  книги  рассказы деда  дьЯка  ”омы  ѓригорьевича  --
лихого запорожца, который своей жизнью как бы соединЯет прошлое и настоЯщее,
быль и небыль. ‘амо времЯ не разрываетсЯ на страницах книги ѓоголЯ, пребываЯ
в некоем духовном и историческом единстве. ’о "прадедовскаЯ душа шалит", как
говорит  ”ома  ѓригорьевич,  и  души внуков  --  рассказчиков  "‚ечеров"  --
откликаютсЯ ей.
        7
     ‚се, кто помнит ѓоголЯ в  ту  пору, помнЯт его  веселым.  Ћн оживлен  и
одушевлен, несмотрЯ  на  грЯнувшие  холода, на  петербургский мороз, который
теперь  не  так сильно  щиплет  его за  уши,  ибо  на  нем  новаЯ шинель. Ћн
прогуливаетсЯ по Ќевскому с тростью, еще не узнанный, но уже известный, хотЯ
известность  его  ограничена  кругом  редакций,  нескольких  домов  и родной
‚асильевки.
     ‚ самый бы  раз  подумать  и  о подруге  жизни, о  приключении, которое
приличествует молодому человеку 23 лет, кое-чего уже достигшему. „а и первые
проблески надвигающейсЯ весны  (на солнечной стороне Ќевского уже пригревает
и   капает)  к   тому  подталкивают.  Џодстегивает  его  и  закадычный  друг
„анилевский,  который шлет  ему  жаркие  письма  с  Љавказа  (он  лечитсЯ  в
ЏЯтигорске),  где  у  него  завЯзалсЯ   истинный  роман  на  водах   в  духе
Њарлинского, с тем исключением, что его возлюбленнаЯ падка на дары, и ѓоголю
летЯт  заказы  на французские духи, ноты, новейшие книжки и просьбы заказать
модное платье у того же ђуча "‘олнце Љавказа" (как называет „анилевский свою
незнакомку), видать,  сильно жжетсЯ, и дыхание этого огнЯ доноситсЯ до  стен
холодной столицы и до чувствительного сердца поэта.
     „а и не один  „анилевский --  все вокруг  или  влюблены, или женЯтсЯ. Ћ
своих  похождениЯх докладывает старый нежинский ловелас Љукольник, увиваетсЯ
за хорошенькой актриской Џрокопович, да и собственнаЯ сестра  ѓоголЯ, ЊариЯ,
готовитсЯ к свадьбе.  ‘ообщениЯ об этом  поступают из ‚асильевки, и маменька
намекает  ему, что  недурно бы расщедритьсЯ  на подарок. Ћн  посылает сестре
пЯтьсот  рублей  (еще  год  назад  -- весь его  годовой  оклад)  и  подробно
расспрашивает о женихе.
     €так, настало времЯ и ему подумать о себе <i>с этой стороны,</i>  взглЯнуть на
себЯ глазами отца семейства и главы дома. ‚он и Џушкин  женилсЯ, хотЯ теперь
его  "нигде  не  встретишь,  как  только  на  балах"  (строчка  из  письма к
„анилевскому) и не очень-то он как будто счастлив. (Џушкин в то времЯ пишет:
"нет  у  менЯ  досуга,  вольной  холостой жизни, необходимой длЯ писателЯ".)
‘осватана и  черноокаЯ ђоссет, и только  один †уковский, кажетсЯ, собираетсЯ
коротать свой век холостЯком, но ему пЯтьдесЯт.
     € вот в  письмах к „анилевскому  (ЯвлЯющихсЯ  ответами на его страстные
признаниЯ  в  любви к "солнцу Љавказа") начинают мелькать гоголевские намеки
на  щекотливую длЯ него тему -- щекотливую  потому, что он о чувствах  своих
рассуждать не охотник. Ќе будь „анилевского  и этой его  страсти, мы,  может
быть, так  бы и не узнали ничего <i>об этом</i> от молодого  ѓоголЯ, но вот повезло
--  влюбилсЯ  красавчик  офицер  и  разбередил  сердце  друга.  Џереписка  с
„анилевским  -- возвышеннаЯ со стороны „анилевского и ироническаЯ со стороны
ѓоголЯ  -- приоткрывает  некоторую завесу  над тайной,  которой  всегда было
ограждено  все  интимное  в  жизни  ѓоголЯ.  ‚се,  что  происходило  с  ним,
перегорало внутри, но тем сильней был огонь, запертый в сосуде, тем страшней
могли быть последствиЯ разгораниЯ этого скрытого пламени.
     ‚спомним  о нежинских "нимфах", о девичьей, об  открытости деревенского
быта,  который  был открыт и в  любви. Ќедаром ѓоголь  в  1833 году, собираЯ
материалы  длЯ сборника малороссийских песен  Њ. Ђ.  Њаксимовича,  с которым
познакомилсЯ  в  Њоскве и  которого  полюбил  как  землЯка и как литератора,
впишет тому в тетрадь именно "срамные" песни, не ставЯ стыдливого многоточиЯ
там, где  они  обычно  ставЯтсЯ.  Њаксимович, оправдываЯсь перед потомством,
сделает на полЯх разъЯснение, что песни эти "вписаны рукою властною" ЌиколаЯ
‚асильевича ѓоголЯ.
     Ћтношение  ѓоголЯ   к  женщине  колебалось   меж   двух  крайностей  --
поэтического  обожествлениЯ  и  самого  трезвого,  почти бытового взглЯда на
"дела  любви".  Љ  тому  времени,  о  котором идет  речь,  оп  пишет  своего
"поньку", где  создает  образ скромного  поручика  Џ  ***  пехотного полка,
владельца  осьмнадцати  душ  крестьЯн  и  небольшого  имениЯ  в  Њалороссии,
которому пришла пора женитьсЯ.  € как перед великой загадкой останавливаетсЯ
его герой перед проблемой женитьбы.
     —тоб понЯть поньку, мы должны  понЯть его автора. ‚от что пишет ѓоголь
„анилевскому 1 ЯнварЯ 1832 года: "Џодлинно  много чудного  в письме твоем. џ
сам  бы   желал  на  времЯ  принЯть  твой  образ  с  твоими  страстишками...
<i>ЏоэтическаЯ часть</i> твоего письма удивительно хороша, но <i>прозаическаЯ</i> довольно
в  плохом  положении.  Љто  это  кавказское  солнце?  ...сам посуди, если не
<i>прикрепить   красавицу  к  земле,</i>  то   черты  ее  будут  слишком  воздушны,
неопределенно общи и потому бесхарактерны". ‘очувствуЯ другу, он требует  от
него все же большей трезвости.
     "Њожет быть, ты находишьсЯ уже <i>в седьмом небе</i> и  оттого не пишешь. —орт
менЯ  возьми,  если Я  сам  теперь не  <i>близко седьмого  неба</i>  и  с таким  же
сарказмом, как ты, глЯжу на славу и на все, хотЯ <i>моЯ владычица</i> куды  суровее
твоей. …сли б Я был, как ты, военный человек, Я бы с оружием в руках доказал
бы  тебе,  что  <i>севернаЯ  повелительница моего южного  сердца</i> томительнее  и
блистательнее  твоей  кавказской.  <i>Ќи в  небе,  ни  в  земле,  нигде  ты  не
встретишь,</i>   хотЯ   порознь,   тех  неуловимо  божественных  черт   (где  же
конкретность? где красавица, прикрепленнаЯ к  земле?  -- <i>€. 3.)</i> и  роскошных
вдохновений,   которые  ensemble  дышут  и  уместились   в   ее,  боже,  как
гармоническом лице".
     ‡начит, у  „анилевского "страстишки",  а у  него  --  страсть.  “  того
прозаическаЯ  часть плоха, а у  него  -- в  наилучшем  виде. Ќо, ей-богу же,
ничего нельзЯ понЯть из этого  набора фраз, которые гораздо велеречивее, чем
восторги кавказского влюбленного.
     ѓоголь  как  будто и  не уступает „анилевскому, делает намеки и в то же
времЯ открывает карты: никого у него  нет, он один, и его владычица вовсе не
ходит по земле. Џисьмо это  датировано весною, а весна всегда действовала на
него  возбуждающе,  и  вот,  вдохновленный  ею, он  отдаетсЯ  мечтам,  вслух
мечтает, и свидетельство тому -- отклик на признаниЯ „анилевского.
     Ќе  имеЯ  что сказать  по  существу,  ѓоголь тем  не  менее  продолжает
обсуждать с „анилевским тему любви. ’от  сердитсЯ на  иронию ѓоголЯ,  пенЯет
ему за шутливый тон, ѓоголь же оправдываетсЯ: "и что ты нашел бессмысленного
в том, что Я писал  к тебе, что ты говоришь только о поэтической стороне, не
упоминаЯ  о  прозаической? ’ы не  понимаешь, что значит поэтическаЯ сторона?
ЏоэтическаЯ сторона:  "Ћна несравненнаЯ, единственнаЯ" и проч. ЏрозаическаЯ:
"Ћна  Ђнна Ђндреевна  такаЯ-то". ЏоэтическаЯ:  "Ћна принадлежит мне, ее душа
моЯ".  ЏрозаическаЯ: "Ќет ли  каких препЯтствий в том, чтоб она принадлежала
мне  не  только  душою,  но  и  телом  и  всем, одним словом  --  ensemble?"
Џрекрасна, пламенна, <i>томительна и ничем не изъЯснима</i> любовь <i>до брака;</i> но тот
только показал один порыв, одну  попытку к  любви, кто любил  до брака.  ќта
любовь  не полна; она только  начало, мгновенный, но зато сильный и <i>свирепый
энтузиазм,</i> потрЯсающий надолго весь организм человека. Ќо втораЯ часть,  или
лучше сказать, самаЯ <i>книга --</i> потому что перваЯ только предуведомление к ней
--  <i>спокойна</i>  и  целое  <i>море  тихих  наслаждений,</i>  которых  с   каждым  днем
открываетсЯ более и более, и тем с большим  наслаждением изумлЯешьсЯ им, что
они  казались  совершенно  <i>незаметными  и   обыкновенными.</i>   ќто   художник,
влюбленный в произведенье  великого мастера, с  которого  уже  он никогда не
отрывает  глаз  своих  и  каждый  день   открывает  в  нем   новые  и  новые
очаровательные и полные обширного гениЯ черты, изумлЯЯсь сам себе, что он не
мог  их увидать  прежде.  ‹юбовь до брака -- стихи  џзыкова:  они  эффектны,
огненны и с  первого раза уже  овладевают всеми чувствами.  Ќо  после  брака
любовь  --  это  поэзиЯ Џушкина: она  не  вдруг  обхватит нас, но  чем более
вглЯдываешьсЯ  в нее, тем она  более  открываетсЯ,  развертываетсЯ и наконец
превращаетсЯ   в   величавый  и  обширный  океан,   в   который  чем   более
вглЯдываешьсЯ,  тем  он  кажетсЯ необъЯтнее,  и  тогда  самые  стихи џзыкова
кажутсЯ только частию, небольшою рекою,  впадающею в этот океан. ‚идишь, как
Я прекрасно рассказываю!  Ћ, с  менЯ бы был славный романист, если бы Я стаЯ
писать романы! ‚прочем,  это самое Я докажу тебе примером,  ибо без  примера
никакое доказательство не доказательство, и древние очень хорошо делали, что
помещали  его  во  всЯкую  хрию.  ’ы, Я  думаю, уже прочел €вана  ”едоровича
поньку. Ћн до брака удивительно как похож на  стихи џзыкова, между тем, как
после брака сделаетсЯ совершенно поэзией Џушкина".
     ЏоследнЯЯ фраза  возвращает  к  повести  ѓоголЯ,  помещенной во  второй
книжке "‚ечеров". Џовесть эта,  загадочно обрывающаЯсЯ  на самом  интересном
месте (когда в действие вступает любовнаЯ интрига), оказываетсЯ, должна была
иметь продолжение... Ќо можно  ли верить ѓоголю? „а и дело не в продолжении,
а в идее двух типов любви -- любви до брака и любви  в браке, любви законной
и как бы  увековеченной  законом. …й противопоставлЯетсЯ страсть -- вспышка,
котораЯ  столь же  мгновенна,  как  вспышка  пламени,  и столь  же  способна
испепелить  человека.  ѓоголь  в  этом   письме  отдает  предпочтение  любви
гармонической,  <i>спокойной.</i>  ђомантическаЯ "страсть",  кажетсЯ,  вызывает его
улыбку.
     Ќо...  все это в  теории.  Ќа  практике  же, в  том же "поньке", он  с
большой  подозрительностью  относитсЯ  к  самой <i>идее  женитьбы.</i> ‡ачем  жена?
Џочему жена?  -- кажетсЯ, спрашивает он  вместе со  своим героем,  удивлЯЯсь
необходимости женитьсЯ.  поньку мучает страх перед  женитьбой, страх  перед
женой. € хотЯ этот страх выражен пародийно, в нем  слышитсЯ искреннЯЯ горечь
человека,  который не знает, "что  делать"  с женой,  ‘амо  слово  "жена"  в
гоголевском контексте приобретает  некоторую  нереальность,  некий  пугающий
смысл, ибо  оно Явно  отделЯетсЯ  от  конкретной  женщины  и превращаетсЯ  в
понЯтие,   в   символ,   в   угрожающий   образ   чего-то   непонЯтного    и
таинственно-постоЯнного.  †ена  способна  уменьшатьсЯ  и  увеличиватьсЯ,  то
сидеть  в  кармане поньки,  то в  его шлЯпе, она как будто бы и  чел