  "Ќужно  любить   ђоссию".  €ные   выглЯдели  как
инструкциЯ,  как параграф в правилах,  которые он отныне  предписывал  своим
соотечественникам: "—то  такое губернаторша", "Ћ том, что такое слово", "—ем
может быть жена длЯ мужа в простом домашнем быту, при нынешнем порЯдке вещей
в  ђоссии". ’ридцать две главы-письма охватывали необъЯтное число тем --  от
значениЯ болезней до "Ћдиссеи", переводимой †уковским. Ѓыли  здесь  главы  о
просвещении, о церкви, о театре, о  Љарамзине, о русском помещике, о лиризме
русских поэтов и о "Њертвых душах". Ћдна из глав-статей называлась "‚ чем же
наконец существо  русской  поэзии и  в чем  ее  особенность". ќто  "наконец"
выдавало <i>замах</i>  книги ѓоголЯ:  она  как бы  подытоживала  все, что высказала
русскаЯ мысль до нее по этим вопросам.
     ЋбъЯвлЯЯ  в  предисловии,  что  "‚ыбранные  места"  относЯтсЯ  более  к
вопросам современным, ѓоголь рассматривал и те, которые относились к истории
ђоссии, к ее прошлому, заглЯдывал и в  будущее, хотЯ иронически оговаривалсЯ
при  этом, что будущего  никто  не  знает, что оно  все равно  что  неспелый
виноград.
     Њежду  тем  во  имЯ  этого  будущего, "страхи  и  ужасы"  которого  уже
навевались на него, он и предпринимал издание своих писем и обращалсЯ к ђуси
со словами предупреждениЯ и  надежды. "‘оотечественники! страшно!.. замирает
от  ужаса  душа  при  одном  только предслышании  загробного  величиЯ и  тех
духовных высших творений бога, перед которыми пыль все величие его творений,
здесь нами зримых и нас изумлЯющих".
     Љнига начиналась с напоминаниЯ о  смерти  (с "‡авещаниЯ") и с осознаниЯ
факта смерти как  черты,  отрезающей человека от минутного  и  ставЯщего его
лицом к вечному,  и завершалась  главою "‘ветлое воскресенье", одно название
которой  говорило о  пути  мысли  ѓоголЯ  и о том выборе,  который он делал,
оказавшись на перепутье.
     Ћн не видел иного выхода ни длЯ  отдельной личности, ни  длЯ нации, ни,
может  быть,  длЯ  всего мира.  ’о  был путь спасениЯ,  который он предлагал
ђоссии, видЯ в нем и свое собственное спасение.
     "Љак молчать, когда и камни готовы завопить о боге?" -- писал ѓоголь Ђ.
Ћ. ‘мирновой в ответ на сообщенные ею  мнениЯ об его  книге.  …го  долг, его
обЯзанность  были сказать ђоссии о  смерти и о боге, потому  что, как считал
он, не вспоминаЯ  о  них, человек не в состоЯнии  поднЯтьсЯ  над  собой, над
эгоизмом  своим  и  алчными  интересами "настоЯщего"  и поднЯть  себЯ и свое
отечество.
     "Џрочь  пустое  приличие!  ‘оотечественники,  Я  вас  любил; любил  тою
любовью, которую  не высказывают..."  ’еперь он решил высказать эту  любовь,
котораЯ давала ему право на гнев и поученье.
     ‚  книге ѓоголЯ  почти нет  смеха, она  торжественна,  как  "прощальнаЯ
повесть",  о писании  которой  он  намекал  в "‡авещании",  и она  писалась,
точнее, складывалась в душе именно как прощальнаЯ книга, как последнее слово
ѓоголЯ, чувствующего приближение смерти.  Ќе  понЯв этого  ее истока -- этой
абсолютности ситуации, в результате которой  она Явилась, -- мы  не поймем и
целого, не уЯсним себе природу ее крайностей и преувеличений.
     Ћн всегда был склонен преувеличивать. Ћн и ранее был настроен несколько
возвышать в росте то, что казалось ему важным, угрожающим, страшным.
     ’ак поступал он и на этот раз,
     "‘тонет весь умирающий состав мой, чуЯ исполинские возрастаньЯ и плоды,
которых семена мы сеЯли  в жизни, не прозреваЯ и не  слыша, какие страшилища
от них подымутсЯ..." € вырастал под его пером образ одного такого страшилища
-- образ ‘куки, "исполинский  образ скуки", который достигал "с  каждым днем
неизмеримейшего роста".
     ќта ‘кука шла от самих людей, от утомлениЯ  душевного, от  безвериЯ, от
нежеланиЯ заглЯнуть  за  черту смерти,  от  внутренней  душевной  черноты  и
исчезновеньЯ состраданиЯ и любви.
     —ерную эту  ‘куку порождала  ѓордость  --  болезнь  XIX  века,  болезнь
самолюбиЯ  ума,  самолюбиЯ образованности  и просвещениЯ,  которые  давили в
человеке  его   природные  чувства,   рабски  подчинЯли   и   искажали   их.
"Џоразительно, -- писал ѓоголь,  -- в то времЯ, когда уже было начали думать
люди, что  образованьем  выгнали  злобу из  мира, злоба  другой  дорогой,  с
другого конца входит в  мир,  -- дорогой  ума...  “же и самого ума почти  не
слышно. “же и  умные люди начинают говорить ложь противу собственного своего
убеждениЯ... из-за  того только, что гордость  не  позволЯет сознатьсЯ перед
всеми в ошибке -- уже одна чистаЯ злоба воцарилась наместо ума".
     …сли в  "иные  веки"  человека соблазнЯла  гордость богатства, гордость
происхождениЯ, "гордость своими силами физическими", то  теперь, в  XIX, она
дошла "до страшного духовного развитиЯ" в лице опаснейшей длЯ нравственности
человека  гордости  -- "гордости ума". "‚се  вынесет  человек века:  вынесет
названье  плута, подлеца; какое хочешь дай ему  названье, он снесет его -- и
только  не  снесет названье  дурака. Ќад  всем  он позволит  посмеЯтьсЯ -- и
только  не позволит посмеЯтьсЯ  над умом своим. “м его  „лЯ него -- свЯтынЯ.
€з-за  малейшей насмешки  над  умом своим он готов сию же  минуту  поставить
своего брата на  благородное расстоЯнье и посадить, не дрогнувши, ему пулю в
лоб. Ќичему и ни во  что он не верит;  только верит в один  ум свой. —его не
видит его ум, того длЯ него нет... ‚о всем он усумнитсЯ: в сердце  человека,
которого несколько лет знал, в правде, в  боге усумнитсЯ,  но не усумнитсЯ в
своем уме. “же ссоры и брани начались не за какие-нибудь существенные права,
не  из-за личных  ненавистен -- нет, не чувственные страсти,  но страсти ума
уже начались: уже враждуют лично из-за несходства мнении, из-за противуречий
в мире мысленном. “же  образовались целые  партии,  друг  друга не видевшие,
никаких личных сношений еще не имевшие -- и уже друг друга ненавидЯщие".
     Ћпыт  жизни  в  …вропе  сказалсЯ  в  этой  книге.  Ћпыт  наблюдениЯ  за
неумеренными упованиЯми  на науку и на  "движение вперед".  "“м идет вперед,
когда идут вперед все нравственные силы в человеке", -- провозглашал ѓоголь,
и  это  было нравственной  максимой и  опорой его  уроков ђоссии.  Ћн  хотел
уберечь ее от этого разлагающего влиЯниЯ успехов ума,  от этой надвигающейсЯ
на  нее тени всеобщего озлоблениЯ и скуки, так как она, уже вступив в  тень,
все еще, по его мнению, находилась на освещенной стороне.
     Ћн  не  отделЯл судьбы ђоссии  от судьбы отдельного человека,  развитиЯ
государства  --  от  совершенствованиЯ  каждого  из  тех,  на  ком  строитсЯ
государство, кем оно подпираетсЯ и из кого в конечном счете состоит.
     …го  критика и  гнев  обращались  не  на порЯдки, не на обстоЯтельства,
неустроенность которых он не склонен был преуменьшать, а на душу человека --
на этот  краеугольный  камень  всЯкого  дела и  всЯкого  развитиЯ. "‹учше  в
несколько раз больше смутитьсЯ от  того, что внутри нас  самих, -- утверждал
он, -- нежели от того, что вне и вокруг нас".
     €  он  доказывал  этот   тезис  на  собственном   примере.  ЏотрЯсение,
произведенное  "‚ыбранными местами  из  переписки с  друзьЯми",  было прежде
всего  потрЯсение личной  исповедью  ѓоголЯ,  его  личным  разоблачением,  в
котором он доходил, кажетсЯ, до  неприличиЯ. Ќичего не хотел он  скрывать  в
себе  от  читателЯ, не  хотел припомаживатьсЯ и  надевать на себЯ  рыцарские
доспехи -- он открыто объЯвлЯл о том, что  стоит, может быть, ниже всех, что
недостоин поучать и  учить и  что нынешнее его поученье скорей  страданье на
миру,  чем  наставленье  свыше.  Ћн  столь  же  беспощадно  присваивал  себе
недостатки и пороки своих  героев, говорЯ, что  отдал им свои  хвастливость,
нахальство,  завистливость, тщеславие,  гордость. Ћн  и  на  сочинениЯ свои,
принесшие ему славу, смотрел теперь новыми глазами, видЯ в них чрезмерность,
упоение  одним искусством --  без  мысли  о том, зачем оно и куда  ведет, --
торопливость и нерЯшество.
     "Ќе  оживет, аще не умрет", --  повторЯл  ѓоголь слова Ђпостола и готов
был, кажетсЯ, умертвить  себЯ, предать забвению и уничтожению все,  что было
им  прожито  и  написано,  длЯ  того чтобы вновь  воскреснуть,  но  в  ином,
преображенном виде.
     ќто же он  старалсЯ сделать и со всем, к чему ни обращалсЯ его взор  на
ђуси. Љазалось, собственное самосожжение на  виду  у всех дает ему право так
поступать,  дает ему ту свободу взысканиЯ и  высокую меру взысканиЯ, которую
он применил к своей родине, желаЯ ей лучшего. ‘вое "желанье быть лучшим"  он
превращал без  ее  спроса  в  ее  желаньЯ,  он  почти навЯзывал  ђоссии  это
самоочищающее настроение, преступаЯ собственные призывы к миру, спокойствию,
к  выслушиванию  точек  зрениЯ  всех  сторон.  ’ут  теориЯ  не  сходилась  с
практикой,  тут характер пишущего брал верх над  идеЯми, над целью  книги, и
голос ѓоголЯ принимал металлические ноты.
     Ћн  давал  "советы" (так  называлась  одна из глав его книги):  мужику,
помещику,   совестному  судье,   "секретарю",   полицмейстеру,   губернскому
предводителю   дворЯнства,   прокурору,   жене   губернатора,   губернатору,
свЯщеннику,  министру, государю.  Ћн  хотел, чтоб каждый из  них привел свою
душу  в  соответствие  со  своей  земной  должностью  (призвав  в  помощники
должность  небесную),  чтоб   каждый   на  <i>своем  месте</i>   (это   центральнаЯ
прагматическаЯ  идеЯ "‚ыбранных  мест") делал свое дело так, как повелел ему
высший небесный закон. Џорой казалось, что оп говорит от имени  этого закона
--  так  торжествен, победоносно-уверен  становилсЯ его тон, его  речь.  "Њы
должны быть  церковь  наша... Ќа  корабле  своей  должности и  службы должен
теперь всЯк из нас выноситьсЯ из омута, глЯдЯ на кормщика небесного".
     ‘амому  царю  ѓоголь предлагал вынестись из омута.  Ћн  не предлагал на
место ЌиколаЯ  другого  царЯ. Ѓолее того,  он хотел сохранить  монархический
образ правлениЯ в  ђоссии, но  таким ли он  желал  видеть русского  монарха,
каким тот был?
        2
     ‚от почему  "‚ыбранные места" (о которых  еще до  поЯвлениЯ их в печати
поползли слухи, что они печатаютсЯ на деньги правительства и с благословениЯ
правительства) не понравились при дворе. Ќи слова о них не  было вымолвлено,
хотЯ поднес автор дарственные экземплЯры всему царскому дому, включаЯ детей.
„а  и  перед печатанием  их прочитал наследник. ‚едавший изданием "‚ыбранных
мест", Џлетнев писал ѓоголю, что наследник, может быть, и давал читать книгу
государю,  но  "ѓосударь  не  пожелал гласности  своего участиЯ".  ќто  было
молчаливое отстранение и  неодобрение,  хотЯ Ќиколай иногда поступал так и в
целЯх тайно поощрить автора.
     ’ут случай был иной. ЏоощрЯть было  не за что. Љакой-то  "ѓогель" (царь
так и не научилсЯ называть ѓоголЯ его настоЯщим именем)  наставлЯл царЯ, как
царствовать. Љак  отстающего,  хотЯ и подающего надежды  ученика,  он ставил
царЯ перед собой и говорил ему: подними глаза на  кормщика небесного. ‚озьми
пример с него.
     ѓосударственный идеализм  ѓоголЯ вырастал из его  личного идеализма. Ћн
считал,  что  если о  себе он  нашел смелость сказать:  Я  хуже всех, то нет
никого в русском государстве, кому бы он не мог указать на его место.
     "Њы трупы..." --  писал  ѓоголь,  и из числа  "трупов" не исключалсЯ  и
царь; мы "выгнали на улицу •риста" -- и в этом "выгнали" был повинен и царь.
"Ќикого мы не лучше, а жизнь  еще  неустроенней и беспорЯдочней", -- заЯвлЯл
он,  и это относилось к  стране,  которою правил  конкретный монарх.  ѓоголь
говорил  о  всеобщем  омертвении, сне, о "чорте  путаницы",  который запутал
российские дела, и  этот чорт,  стало  быть, действовал при  попустительстве
царЯ. ‚осходЯ от низов российской лестницы  к ее вершине, ѓоголь добиралсЯ и
до царЯ и в статье "Ћ лиризме наших поэтов", хвалЯ ЌиколаЯ, хвалил его  так,
что двусмысленно  выглЯдели похвалы, оговоренные недовольством  и  критикой.
€бо …го ‚еличество был хоть и хороший монарх, но все  же не достиг желаемого
в его должности совершенства.
     ќто походило на заигрываниЯ „ержавина с ”елицею.
     ‚споминаЯ, кстати,  в  этой  статье  о  „ержавине,  ѓоголь  писал,  что
„ержавин "очертывал властелину  круг" его  деЯтельности, то  есть стоЯл  над
царем, давал поученьЯ царю.
     „ело „ержавина, как и  дело Љарамзина и  Џушкина, он продолжал  в своей
книге.  Џушкин, по мнению ѓоголЯ,  видел  в  царской власти ту силу, котораЯ
должна  бы умЯгчать закон, а "если сам Џушкин думал так,  то  уж, верно, это
сущаЯ истина". ‘сылка на Џушкина была особенно чувствительна.  …сли „ержавин
очертывал  круг деЯтельности  ”елице,  то есть  …катерине, а Љарамзин  давал
советы Ђлександру  I, то  Џушкин,  поминавшийсЯ  в  статье "Ћ лиризме  наших
поэтов"  как  главный  советчик царЯ,  делал  то  же  по  отношению  к  царю
царствующему.
     "’ам  только  исцелитсЯ  вполне  народ,  где  постигнет  монарх  высшее
значенье свое --  быть образом того на земле, который сам есть любовь".  Џри
всем  хорошем отношении  к себе  император Ќиколай  не мог  признать в  этом
образце  себЯ.  "‚се полюбивши  в  своем  государстве,  до единого  человека
всЯкого сословьЯ и  званьЯ, и обративши все,  что  ни есть в нем,  как бы  в
собственное тело свое, возболев духом о всех, скорбЯ, рыдаЯ, молЯсь и день и
ночь о  страждущем  народе своем, государь  приобретет тот  всемогущий голос
любви, который один только  может быть доступен разболевшемусЯ человечеству,
и  которого  прикосновение  будет   не  жестко  его  ранам..."  "Џостигнет",
"приобретет" -- обо всех этих достоинствах идеального монарха говорилось как
о будущих, а не как о настоЯщих.
     "Џоэты наши прозревали значение высшее монарха, слыша, что он неминуемо
<i>должен,</i> наконец, <i>сделатьсЯ</i> весь одна любовь..." „олжен, обЯзан сделатьсЯ, но
не есть, не сделалсЯ -- так читались эти строки.
     ‘оединение  имен  ЌиколаЯ и Џушкина, которого  ѓоголь  в  другой статье
называл  великим человеком, ставЯ  его в один  рЯд  с  ‘уворовым и Џетром, и
который рад был приветствовать любой жест царЯ в сторону "падших", было не в
пользу  здравствующего  императора.  Ћн лишь  в тех  своих  проЯвлениЯх  был
"хорош", когда соответствовал  пожеланиЯм  Џушкина.  "...Џушкина,  --  писал
ѓоголь, -- остановило еще высшее  значение той же власти, которую вымолило у
небес бессилие человечества, вымолило... криком о небесной любви..., котораЯ
бы все умела простить  нам -- и забвенье  долга нашего,  и сам ропот наш..."
ѓлЯдЯ себе честно в душу, Ќиколай должен был  бы  признать, что "ропота"  он
прощать не научилсЯ. € врЯд ли собиралсЯ этому учитьсЯ.
     "Ћставим  личность императора  ЌиколаЯ  и  разберем,  что такое  монарх
вообще..."  --  замечал как  бы между прочим ѓоголь,  и  эта почти невидимаЯ
небрежность в обращении с "личностью императора" означала, что и себЯ ѓоголь
ставит над ним, что и он  "очертывает" тому круг, а  когда тот ему более  не
нужен, <i>отставлЯет</i> его <i>в сторону.</i>
     ‚ полном тексте статьи было сказано еще резче; "‚ласть государЯ Явленье
бессмысленное, если  он не почувствует,  что должен  быть  образом божиим на
земле".  Ђ  за "неисполненье" небесного закона "он  подвергнетсЯ  такому  же
страшному ответу перед богом", как и все смертные.
     <i>‘трашнаЯ месть</i> ожидала и царЯ.
     –ензура  поспешила умерить эти  опасные замашки и снЯла чохом несколько
глав книги -- "—то такое  губернаторша", "‡анимающему важное место", "‘трахи
и  ужасы ђоссии",  "Ќужно любить  ђоссию", "Ќужно проездитьсЯ по ђоссии". Ќо
статьЯ "Ћ  лиризме  наших  поэтов" осталась,  и, читаЯ ее,  царь  мог только
хвататьсЯ за  голову и восклицать, как городничий в конце пьесы:  "‚от когда
зарезал, так зарезал! убит! совсем убит!.."
        3
     ‘реди всех  иных должностей  в государстве, которые обозревал  ѓоголь в
своей книге, особое место занимает должность поэта, человека, чье слово есть
уже и дело его.
     Ћ  поэте, может  быть,  более  всего написано в  "‚ыбранных  местах  из
переписки  с друзьЯми",  поэт  -- главный  герой  их, он двигатель народного
сознаниЯ, вождь его.  "„а и  как могло быть иначе, --  восклицает ѓоголь, --
если  духовное  благородство  есть  уже  свойственность  почти  всех   наших
писателей?"
     ‚от  почему  на страницах книги  то  и дело возникают образы Љарамзина,
†уковского,  Џушкина, а  самаЯ  большаЯ  глава  ее -- глава,  предшествующаЯ
заключительному  "‘ветлому  воскресенью"  и  как  бы  предвещающаЯ  его,  --
посвЯщена русской поэзии.
     Љак  некие гиганты или богатыри, о которых мечтал ѓоголь в первом  томе
"Њертвых душ"  и которых он обещалсЯ изобразить во втором, встают со страниц
этой  статьи  и "как бы  тысЯчью глазами"  глЯдЯщий на  природу „ержавин,  и
"откликнувшийсЯ на  все"  Џушкин,  и  "поэт и  мудрец" Љрылов,  и  создатель
"благоуханной прозы" ‹ермонтов.
     "‚ нем середина",  -- писал ѓоголь о Џушкине  и во всей русской  поэзии
видел  способность  к  этой  середине,  к  полному  схватыванию  Явлений,  к
гармоническому их выражению и пониманию.  Џоэт и поэзиЯ  как бы соединЯют  в
себе  вечные   вопросы   с  минутными.  €сходЯщее  от   них   умиротворение,
спокойствие,  любовь  должны помочь воссоединитьсЯ  тому, что тЯнет ђоссию в
разные стороны, грозЯ ей, как считал ѓоголь, гибелью.
     Џоэт у ѓоголЯ поднимаетсЯ над расколом русского сознаниЯ длЯ того, чтоб
невидимым, "нечувствительным"  своим влиЯнием уврачевать и обратить тех, кто
во вражде и расколе видит смысл развитиЯ и прогресса.
     ‚от  отчего  так  недосЯгаемо  ставит  ѓоголь  в  своей   книге  поэта,
художника, мастера. …сли  в статьЯх, касающихсЯ ведениЯ помещиком хозЯйства,
обращениЯ   жены  с  мужем,  обЯзанностей  губернатора,   совестного  судьи,
прокурора,  ѓоголь  обнаруживает  некую отвлеченность,  морализаторство, то,
судЯ об  искусстве,  он  судит  как  знаток своего  дела. Џоэтому освежающей
точностью  отличаетсЯ в его статьЯх о  театре и поэзии его слог,  потому так
разительно метки его суждениЯ, подкрепленные авторитетом собственного опыта.
’о мастер говорит о мастерстве и  о мастере, своим опытом подтверждаЯ идею о
том, что каждый должен честно делать <i>свое дело</i> па своем месте.
     ’ут  максимализм  ѓоголЯ  не только  оправдан,  но  и  раскрыт  в своей
подтверждающей  сущности  --  здесь, на примере своего  дела,  он показывает
ђуси, что есть честное  исполнение своих обЯзанностей. ’аков  его прекрасный
анализ русской поэзии в статье  "‚ чем  же наконец существо русской поэзии",
таковы его советы џзыкову в главе "Џредметы длЯ лирического поэта в нынешнее
времЯ",  признаниЯ  о собственном творчестве в главе "—етыре письма к разным
лицам  по  поводу  "Њертвых душ". "Ќужно,  -- утверждает он, -- чтобы в деле
какого бы то ни было мастерства полное его производство упиралось на главном
мастере  того мастерства,  а отнюдь  не  каком-нибудь  пристегнувшемсЯ сбоку
чиновнике, который может  быть  только  употреблен  длЯ  одних хозЯйственных
расчетов,  да  длЯ письменного  дела.  <i>’олько сам  мастер может учить  своей
науке,  слыша вполне  ее потребности, и  никто  другой".</i>  Ћбраз  мастера  --
главенствующий образ "‚ыбранных мест", освещающий собою всю чересполосицу ее
статей.  Ћн  все  соединЯет,  все  стЯгивает  к себе  и все объЯснЯет  через
собственное внутреннее  мучительство, внутренние болезни  и выздоровление. ‚
сущности, это книга о жизни творца, его духовнаЯ <i>историЯ,</i> развернутаЯ вовне,
выходЯщаЯ  в  своих  коренных  заблуждениЯх и  к заблуждениЯм самой  ђоссии,
откуда этот мастер и творец родом.
     —асто повторЯет он в "‚ыбранных местах" строки Џушкина о  том, что поэт
рождаетсЯ длЯ звуков сладких и молитв. ЏовторЯет и все же жаждет, чтоб звуки
эти  были  услышаны  и  понЯты  всеми.  Љак же  согласить одно  с  другим --
отчуждение поэта, одиночество поэта, его самоуслаждение поэзией со служением
современной  ђоссии? Љак пользу перелить  в  поэзию и  поэзию  отформовать в
пользу?  Љак ответственность  перед  высшим  назначением поэзии  соединить с
"низкими" нуждами днЯ, с раскачиванием того колокола, который должен денно и
нощно будить и будить?
     Ќад этим мучаетсЯ мысль ѓоголЯ.
     ‚сЯ  книга  его  --  как  бы  <i>проба</i>  себЯ  на  этот  подвиг  --  подвиг
самоотречениЯ  (в том  числе  и  отречениЯ  от  своего  таланта),  очищениЯ,
перестройки  в  свЯзи с целью,  которую ему  предстоит  исполнить. "џ  люблю
добро, Я ищу его и <i>сгораю им;</i> но  Я не люблю  моих мерзостей  и не  держу их
руку, как мои  герои; Я не люблю тех низостей моих, которые отдалЯют менЯ от
добра. џ воюю с ними и буду воевать, и изгоню их, и мне в этом поможет бог".
’ут  все  слишком  тесно  увЯзываетсЯ  с писательством. €бо  "добродетельных
людей", которых хочет  изобразить перо, "в голове  не выдумаешь".  "Џока  не
станешь  сам, хотЯ сколько-нибудь, на них  походить, пока не добудешь медным
лбом и не завоюешь силою в душу несколько добрых качеств -- мертвечина будет
все, что ни напишет перо твое..."
     ’ак  что  же все-таки  впереди  --  нравственное совершенствование  или
творчество?  …сть  ли  совершенствование  подготовка  к   творчеству  или  в
творчестве и изгонЯетсЯ все дурное из автора?
     ђазве не так поступал доселе ѓоголь? ђазве он •лестаковым не изгонЯл из
себЯ  •лестакова,  Њаниловым  --  Њанилова?  Ќо  сейчас  он  ослеплен  идеей
приуготовлениЯ  себЯ  к  подвигу  описаниЯ  прекрасного,  которое  не сможет
ЯвитьсЯ  в  его сочинениЯх в облике  прекрасного, <i>пока</i>  он сам  не достигнет
образца его. …ще одно заблуждение, и вновь прекрасное...
     ’о  был великий  урок длЯ него, и не  только  длЯ него,  но и  длЯ всей
ђоссии. ѓоголь пишет в предисловии к книге, что он издает ее потому, что она
кажетсЯ ему нужной: "‘ердце мое говорит, что книга моЯ нужна и что она может
быть полезна". Ћн не  ошибсЯ.  …ще и потому, что <i>не мог,</i> наверное, <i>в тот час
иначе</i> высказатьсЯ, в другой форме поведать о происшедших с  ним переменах. €
оттого, что  перемены, происшедшие  в  нем, были перемены,  касающиесЯ  всей
ђоссии.
        4
     "’ут смешение", -- сказал €вану Љиреевскому о книге  ѓоголЯ прочитавший
ее   свЯщенник.  ’ут  смешение  света   и  тьмы,  духовного   и   душевного,
бесстрастного  и  страстного, светского  и  религиозного. “  ѓоголЯ  горЯчее
сердце, добавил он, и эта <i>сердечность</i> берет верх  над рассудительностью, над
спокойствием и чистотой истины.
     ѓоголь слишком путал себЯ с  ђоссиею, считали его критики,  слишком  уж
много думал о  себе, ставЯ ее  на место  себЯ,  а себЯ на  ее  место.  ’акаЯ
подмена казалась  кощунством. ѓоголь призывал  к  "середине",  но середины в
суждениЯх о книге не было. Ћтмежевавшись в главе  "‘поры" от "славЯнистов" и
"европистов",  он возмутил  и  тех  и  других. Ћдни  считали, что он слишком
позорит ђоссию, другие -- что ее чересчур воспевает.  ‘. ’. Ђксаков писал  о
безмерно  вознесшейсЯ гордыне  ѓоголЯ,  который собралсЯ  всех учить, ничему
порЯдочно сам не  научившись. ‚ "Њосковских ведомостЯх" поЯвились три статьи
беллетриста  Ќ.  ”. Џавлова  --  то была  точка зрениЯ Њосквы, в  Џетербурге
"Ћтечественные  записки"  осудили глухо  книгу  ѓоголЯ  --  то  была  статьЯ
Ѓелинского. Ќо сие было лишь предвестием бури.
     ЃурЯ  эта уже  настигала  ѓоголЯ,  она  гнала  его прочь из  …вропы, он
доживал здесь последние дни. Џервые  тетради с главами будущей книги он стал
отсылать Џлетневу в августе 1846 года, последние -- в конце того же  года из
ЌеаполЯ.
     ѓоголю  не суждено было видеть событиЯ 1848 года в …вропе вблизи, но он
как  бы  предугадал  их  в  своей  книге.  ѓоворЯ об  издержках  европейской
цивилизации, он имел в  виду именно то, что обнаружило себЯ в этих событиЯх,
где героический порыв, как считал ѓоголь, слишком дорого обошелсЯ народу. Ћт
всего  этого ѓоголь хотел  <i>уберечь</i> ђоссию.  "‘корбью ангела  загоритсЯ  наша
поэзиЯ,  --  писал он, --  и, ударивши по всем  струнам... вызовет  нам нашу
ђоссию  --  нашу  русскую  ђоссию,  не  ту,  которую  показывают  нам  грубо
какие-нибудь квасные патриоты, и не  ту, которую вызывают к нам  из-за  морЯ
очужеземившиесЯ русские, но ту, которую извлечет она из нас же..."
     Ќа  эту ђоссию он уповал, на ее единственный путь возлагал  надежды. ’о
была ђоссиЯ не католическаЯ, не парламентскаЯ, не та, в которое, как говорил
ѓоголь, будут "править  портные и  ремесленники"  (в это он и вовсе не хотел
верить), а обновленнаЯ  высшим  сознанием,  противостоЯщим  "нечистой силе".
"“же готова сброситьсЯ к нам с небес лестница, -- писал он, -- и протЯнутьсЯ
рука, помогающаЯ возлететь по ней". ѓреза о лестнице, по  которой бог  будто
бы  сходит  на  землю,  прогонЯЯ  злых  духов  (о  ней  рассказывает ‹евко в
"Њайской, ночи"), здесь перенесена на будущее всей  ђоссии. Ќо отчего именно
ей уготован этот  удел? "Ќикого мы не лучше", -говорит в своей книге ѓоголь,
--  но  "нет у нас непримиримой  ненависти сословьЯ  противу сословьЯ и  тех
озлобленных партий, какие водЯтсЯ в …вропе и которые  поставлЯют препЯтствие
непреоборимое к соединению людей..."
     Ћн был прав и не прав. Џартий не было, и они были. џвленье "натуральной
школы",  порожденной   ѓоголем,   то   есть   направлениЯ,   поддерживаемого
"‘овременником"  и Ѓелинским  (он вошел  в  состав  новой редакции журнала),
ожесточило  разногласиЯ. Ћни не  столько обнаруживали себЯ в  художественных
сочинениЯх, сколько в сопутствующих  им критиках.  Ѓулгарин  тут  же обругал
"натуральную школу"  (название это,  кстати, принадлежит ему), обвинив  ее в
подражательности неистовой французской словесности. Ћщетинилась против нее и
Њосква. ‚ писаниЯх этой школы видели одно <i>отрицание --</i> стало быть, поношение
ђоссии.
     ‚ 1845--1846 годах в Џетербурге под редакцией Ќ. Ђ. Ќекрасова вышли два
тома  "”изиологии  Џетербурга", в  1846  году  --  "Џетербургский  сборник".
‚ступление  к  первому тому  "”изиологии"  написал  Ѓелинский. ’ам  же  была
напечатана  его статьЯ  "Њосква  и  Џетербург".  ‚  "”изиологии  Џетербурга"
поЯвились очерки ‚. €.  ‹уганского („алЯ), Ќ. Ќекрасова,  „. ѓригоровича, €.
Џанаева. ќто были живые картины  -- картины с натуры, согретые сочувствием и
состраданием  к  жителЯм  большого  города.  ѓероЯми  их были  петербургский
шарманщик, петербургский дворник, чиновник, фельетонист.
     Ѓелинский прЯмо объЯвил  о  причастности этой литературы к гоголевскому
направлению.  "ѓоголь,  -- писал он, -- первый навел  всех  (и  в  этом  его
заслуга,  подобной которой  уже никому  более  не  оказать)  на  эти забытые
существованиЯ..."
     ‚ конце  1846 года совершилось еще одно событие: отчаЯвшийсЯ боротьсЯ с
убывающим читателем, Џлетнев продал право изданиЯ "‘овременника" Ќекрасову и
€.  Џанаеву.  Џушкинское  наследие, из  которого  уже давно  выветрилсЯ  дух
Џушкина,   переходило   в   новые  руки.   ‚скоре  "‘овременник"   напечатал
"Ћбыкновенную  историю" €.  ѓончарова,  "Ђнтона  ѓоремыку"  „.  ѓригоровича,
"„октора Љрупова" €скандера (ѓерцена).  ‚месте с  "Џетербургским сборником",
где,  кроме  "Ѓедных  людей" ”. „остоевского, Явились  рассказы и повести €.
’ургенева, ‚. ‘оллогуба, ‚. ”. Ћдоевского, статьи ѓерцена и  Ѓелинского, это
был вызов Џетербурга Њоскве.
     Њосква откликнулась своим "Њосковским литературным и  ученым сборником"
(1846,  1847),   который  стал  выходить  под   редакцией  братьев  €вана  и
Љонстантина Ђксаковых  и  историка  „.  ‚алуева. ‚  "ЊосквитЯнине" поЯвились
статьи  €.  Љиреевского  и Ђ. •омЯкова,  которые противостоЯли  точке зрениЯ
Ѓелинского.
     ’ак что ѓоголь со своею книгою,  призывающей к  миру и объединению, был
Явно не к месту.
     ‚ стане  "натуральной школы" (и  прежде всего в  кругу  "‘овременника")
книга эта  была принЯта как <i>измена.</i>  ‘лово  "измена"  произносилось открыто:
ѓоголь изменил  своему направлению, своим сочинениЯм. ’ак считал  Ѓелинский.
“же в "‘овременнике" он напечатал отзыв на второе издание "Њертвых душ", где
гневно откликалсЯ  на просьбы ѓоголЯ  (в предисловии  к поэме) присылать ему
замечаниЯ  и советы и  на  объЯвление ѓоголем  своей  книги  "незрелою". ќто
обращение ко всем людЯм в  ђоссии от высших до самых низших Ѓелинский считал
ханжеством, "фарсом". € этот "фарс", по его  мнению,  не  был безвинным, ибо
грозил "новою потерею" длЯ русской литературы. ЌапоминаЯ читателю о странных
"выходках" ѓоголЯ еще  в  первом томе "Њертвых душ", он писал: "Љ несчастию,
эти мистико-лирические выходки...  были не  простыми случайными ошибками  со
стороны автора,  но зерном, может  быть, совершенной утраты его  таланта..."
"‚ыбранные места" Ѓелинский в том же "‘овременнике" объЯвил <i>падением</i> ѓоголЯ.
     ‚  то  времЯ  как  "школа"  развертывала   свои  рЯды  и  готовилась  к
наступлению, "глава" и  "учитель", по мнению  Ѓелинского, оставлЯл ее --  он
позорно покидал войска и отрекалсЯ  от знамени. Ѓорьбою за чистоту знамени и
направлениЯ стала борьба Ѓелинского с книгою ѓоголЯ. ЌельзЯ сказать, что все
в кружке Ѓелинского  думали точно так  же,  как Ѓелинский. Ќо он говорил  не
только от их имени, он  уже говорил от имени молодой ђоссии, котораЯ жаждала
перемен. ѓоголь открыто противопоставлЯл себЯ этому поколению  и обращалсЯ к
мудрости  старших, призываЯ  их  дать  "выкричатьсЯ молодежи"  и  "передовым
крикунам",  чтоб потом,  по прошествии времени, сказать свое -- обеспеченное
опытом  --  слово.  ѓоголь,  как  писал  ‚Яземский,  круто взЯл  в сторону и
повернулсЯ спиной к своим поклонникам.
     Џроизошло  это не только в отношении к западникам,  по и в отношении  к
славЯнофилам. ’е тоже  были оскорблены --  и  нападками  ѓоголЯ на  Џогодина
(который  в  одной  из  статей "Џереписки" был  назван нерЯхою, литературным
"муравьем", всю жизнь трудившимсЯ и ничего не достигшим, подкупным патриотом
-- это было сказано под горЯчую руку,  в момент ссоры с Џогодиным, да  так и
оставлено),  и отмежеванием ото всех партий, попыткой третейски  рассудить и
тех  и   других.  Ќикакое  направление  не  может  быть   без  учителЯ,  без
авторитетной  фигуры, на  которую оно могло  бы  опиратьсЯ в глазах  всех  и
котораЯ всеми была бы признаваема. € тут шла  борьба за право  на ѓоголЯ как
на вождЯ партии. "Љазалось, --  писал  ‚Яземский,  --  будто  мы  все  имеем
какое-то крепостное право над ним, как будто он приписан к такому-то участку
земли,  с  которого  он  не  волен  был  сойти".  € это  была  правда.  Ћдни
безоговорочно относили его к  "натуральной школе", другие -- к вождЯм партии
преданиЯ (как можно назвать славЯнофилов), третьи -- к хранителЯм пушкинских
традиций (пушкинское поколение),  четвертые  -- к  разрушителЯм их. ‚ это-то
кипЯщее море и бросил ѓоголь свою исповедь.
     € каждаЯ  из сторон  (за исключением стороны консервативной) увидела  в
ѓоголе  неискренность.  ќто был  самый сильный  удар длЯ  него, ибо он,  что
называетсЯ, распахивалсЯ, открываЯ душу, а ему плевали в  душу, отвечаЯ, что
это  не  душа  говорит,  а  дьЯвольскаЯ  "прелесть",  ханжество,  себЯлюбие,
"сатанинскаЯ гордость".
     "’Яжелое  и  грустное  впечатление,   --  писал  ћ.  ”.   ‘амарин,   --
...гордость, гордость отшельника, самаЯ опаснаЯ из всех гордостей, затемнЯет
его сознание о его призвании... все это не из души льетсЯ...  ЊенЯ  особенно
поражает отсутствие  потребности сочувствиЯ с публикою..." "ќто -- хохлацкаЯ
штука,  --  как  бы  откликалсЯ  ему старик Ђксаков,  --  ...не  совладал  с
громадностью  художественного  исполнениЯ  второго  тома,  да  и  <i>прикинулсЯ</i>
проповедником христианства".
     …го  сын  Љонстантин   был  мЯгче,  его  любовные  упреки  ѓоголю  были
справедливы: "‚ы понЯли красоту  смирениЯ...  Џерестав  писать и  подумав  о
подвиге  жизни,  ‚ы,  в   подвиге  ‚ашей  жизни,   себЯ  сделали   предметом
художества... •удожник отнЯл у  себЯ предмет  художественной деЯтельности  и
обратил свою  художественную  деЯтельность  на  самого  себЯ  и  начал  себЯ
обрабатывать то так, то эдак". Љ. Ђксаков писал ѓоголю, что  в его любви нет
"простоты" и "невидности".
     „ругие  отзывы  были  жестче.  ѓоголЯ  в  статьЯх  и  письмах  называли
’артюфом, Ћсипом, ’артюфом ‚асильевичем,  ’алейраном, кардиналом  ”ешем и т.
д. ‚се это были величайшие ханжи, обманщики и лжецы.
     €менно  после  выхода  "‚ыбранных  мест  из переписки с друзьЯми"  было
повсеместно объЯвлено, что ѓоголь... сошел с ума.
     "ѓоворЯт иные,  что ты с ума сошел",  --  писал ѓоголю  ‘. Џ.  евырев.
"ЊенЯ встречали даже  добрые знакомые твои вопросами: "...правда ли это, что
ѓоголь  с ума  сошел?" -- передавал  ему мнениЯ  заграничных русских  ‚.  Ђ.
†уковский.  "Ћн помешалсЯ",  -- записал  в  своем дневнике  Њ.  Џ.  Џогодин,
прочитав   в   "Џереписке"   статью   о   себе.   "ѓоголево   сумасшествие",
"помешательство", "сумасшедший" --  эти слова  наполнили семейную  переписку
Ђксаковых. "...‚се это надобно повершить фактом, --  заключал ‘. ’. Ђксаков,
-- который равносилен 41 мартобрЯ (в "‡аписках сумасш[едшего]")".
     …сли ранее подобные объЯснениЯ поступкам русских  писателей  (например,
"”илософическому  письму"  Џ.  џ.  —аадаева) давали  власти, то  теперь  это
делалось  добровольно  и во всеуслышание  самими читателЯми  -- читателЯми и
почитателЯми, еще вчера видевшими в ѓоголе надежду ђоссии.
     ’о,  что принесли  первые  вести  с  родины,  было  длЯ  ѓоголЯ  полной
неожиданностью. Љто  хвалил книгу? ”аддей Ѓулгарин.  Љто  ругал?  Џочти  все
бывшие поклонники. Ѓулгарин  публично  потирал руки и  хвастал,  что  ѓоголь
сделал то,  что  Ѓулгарин ему и  предсказывал: признал свои прежние творениЯ
"грЯзными": ”.  ”. ‚игель, некогда порицавший "ђевизора" и  говоривший,  что
это  молодаЯ ђоссиЯ во всей ее отвратительности и цинизме, благодарил ѓоголЯ
за его новые верованиЯ.
     „аже люди  духовного званиЯ, на которых ѓоголь более всего рассчитывал,
не принЯли "Џереписку". Ћтец Њатвей,  протоиерей ржевский, с  которым ѓоголь
заочно познакомилсЯ через Ђ. Џ. ’олстого  и  который был отрекомендован  ему
как человек безупречной честности, писал, что книга вредна и сочинитель даст
за нее ответ перед богом.  Ћн советовал ѓоголю бросить поприще литератора  и
удалитьсЯ в  монастырь.  ‚ то времЯ как  он  давал  эти советы, по Њоскве  и
Џетербургу  ходили  слухи, что ѓоголь или постригсЯ, или давно  уже проводит
времЯ с монахами. ‚ одном из анекдотов  юмористически описывались его беседы
в среде аристократов.
     "Ћн   иначе  не  ходит,  как  потупЯ  взор,  и  ему  говорЯт  тихо,   с
подобострастием:  Ќиколай  ‚асильевич,  Ќиколай  ‚асильевич,  хорошо  ли это
блюдо? а он,  кушаЯ, отвечает: ‘офьЯ Џетровна (сестра Ђ. Џ. ’олстого.  -- <i>€.
3.),</i> думайте о душе вашей..."
     Ќе было, кажетсЯ,  ни одного сословиЯ в ђоссии, куда  бы не попала хотЯ
бы  одна гоголевскаЯ  мысль,  где  не  были бы встревожены десЯтки лиц. 2400
экземплЯров  разошлись полностью. Љнигопродавцы  брали  их под самые  низкие
проценты,  половину  раскупила  Њосква,  половину  Џетербург.  Ќегодовали  и
читали, отлучали  и читали.  ’артюф  и  Ћсип  задевал что-то такое в русской
душе,   на  что  она  не  могла  не  откликнутьсЯ.  Џосреди  неумеренностей,
оскорблЯющего поучительства,  ослеплениЯ личным  своим  состоЯнием слышалось
нечто задирающее за сердце, пусть вызывавшее гнев, но свое  -- то не француз
писал, не посторонний, а тот, кто болел за свое, и эта боль передавалась.
     Џервыми почувствовали  и понЯли ее "старики".  ’о были люди пушкинского
поколениЯ, люди уходЯщей эпохи. “ них за плечами была прожитаЯ жизнь, и  они
увидели  прожитое и  пережитое в книге ѓоголЯ. ‹учшей  из  всего написанного
ѓоголем  назвал ее  Ђ. €. ’ургенев. ‚  этой книге "душа видна",  говорил он.
‚Яземский написал статью "џзыков и ѓоголь", посвЯщенную  "‚ыбранным местам".
‚Яземский  писал  о  "Џереписке"   как  о  "поприще,  озаренном  неожиданным
рассветом". —аадаев отдал должное автору книги: "Ћн тот  же самый гениальный
человек,  который  и  прежде  был...  и  теперь  находитсЯ  выше всех  своих
хулителей".
     ‘толь  же глубоко  сочувствовал  идеЯм  ѓоголЯ  и  †уковский.  Ћн  лишь
огорчалсЯ, что  ѓоголь "поспешил", не совладал  с  "формою" и "формою" книги
ввел  многих в раздражение.  ‚ этом отношении †уковский был прав.  Ќо  книга
ѓоголЯ не  была  бы русской  книгой, если  б она  была согласно  состроена и
выстроена.
     Ќе  все  еще  выстроилось  в  душе  автора,  и  не  мог  он привести  в
соответствие и  гармонию раздиравшие  его чувства -- так  и выдал, как может
выдать только русский писатель, который весь на миру,  который живет и пишет
длЯ мира, а иначе не мыслит своего существованиЯ. „аже †уковский не понимал,
что то был <i>разрыв круга,</i> выход за пределы его и свЯтаЯ крайность.
     ‘частье этого несчастного сочинениЯ ѓоголЯ  было в том, что, написанное
за пределами ђоссии,  оно было чисто  русское -- и оттого  так ахнула  ђусь,
узнав в  ней  себЯ. "ѓлубоко  ты  вынул это из  нашей  жизни,  котораЯ чужда
публичности", -- объЯснЯл ѓоголю †уковский реакцию публики.
     Џубличность гоголевской  исповеди была одной из  причин неприЯтиЯ ее. €
не  только  потому, что к этому  не привыкли,  что ѓоголь нарушал, преступал
закон.  Ћн разрушал иллюзии публики насчет него самого. Ћна уже поднЯла его,
возвысила, позволила  критиковать себЯ  -- он вдруг  сходил  с  пьедестала и
обращал  критику  на себЯ.  Ћн  выставлЯл  себЯ в  смешном  виде.  ќтот <i>фарс</i>
раздражал более всего. Џублика не уважает свергнутых кумиров, вдвойне она не
понимает тех,  кто  сам  свергает  себЯ.  ќто  добровольное  --  без  всЯкой
необходимости  и  понуждениЯ извне -- подставление  себЯ под  удары вызывало
недоумение. Ѓывший повелитель умов, грозный судиЯ пороков вдруг обращалсЯ  в
нищего  на  паперти,   протЯгивающего   руку.   Џоследнее  вызывало  уже  не
недоумение,  а  презрение. Љак  тут было не растерЯтьсЯ, не рассердитьсЯ, не
усомнитьсЯ в искренности книги и ее автора?
     €бо если все,  что писал ѓоголь, была исповедь, было душевное излиЯние,
а  не ханжество и  обман  (как  в некотором  роде обман  всЯкое произведение
литературы), то следовало  признать  его право  на  такую книгу и  на  такую
исповедь.
     „лЯ большинства это был  вызов, ѓоголь как бы говорил им: а что  же вы?
ќта вопросительно-требовательнаЯ интонациЯ  в его книге и раздражала. ‚  ней
звучал  (как писал ѓоголь ™епкину, объЯснЯЯ  тому, как  надо играть главного
комического   актера   в  "ђазвЯзке")  "победоносно-торжествующий,   истинно
генеральский  голос".  Љто  виноват?  --  спрашивал  ѓоголь,  как бы цитируЯ
незадолго перед  этим поЯвившуюсЯ повесть ѓерцена, и отвечал:  мы.  Ќикто не
хотел признать виновным себЯ, казалось, в  этом виноваты какие-то они -- кто
"они",  никто  толком не знал.  Ћжесточались  против внешних  причин, против
"среды", как скажет позже „остоевский.
     Џозже  и  „остоевский примет  "Џереписку",  но  сочтет  ее  незрелою  и
неудачною  по форме. Џозже и  ‹.  ’олстой, следуЯ примеру  ѓоголЯ  и нарушаЯ
законы литературы, попробует  переступить тот же заколдованный круг и скажет
о ѓоголе: то было прекрасное сердце, но робкий ум...
     ‚  1849 году „остоевский  будет арестован за чтение письма Ѓелинского к
ѓоголю,  и  этот  факт  станет  главным  фактом  обвинениЯ  против  него  --
обвинениЯ,  которое приведет его  к месту казни  в Џетропавловской крепости.
—ерез полтора десЯтка лет эта казнь войдет в роман "€диот" -- книгу, котораЯ
не  Явилась бы  в свет, не будь  прецедента  "Џереписки"  и мечты  ѓоголЯ  о
создании  образа   прекрасного  человека.  "...‘о  всем  тем  в  таланте  г.
„остоевского так  много  самостоЯтельности, --  писал Ѓелинский, --  что это
теперь очевидное влиЯние на него ѓоголЯ, вероЯтно, не будет продолжительно и
скоро исчезнет  с другими,  собственно ему принадлежащими недостатками, хотЯ
тем   не  менее  ѓоголь  навсегда  останетсЯ,  так  сказать,  его  отцом  по
творчеству".
     ’о был перевал пути ѓоголЯ и перевал пути ђоссии, котораЯ, по существу,
вступала  в XIX  век. Ћна все еще медлила  в отличие  от других  европейских
стран, все еще раскачивалась и  распрЯмлЯлась, выходЯ из века XVIII, а может
быть,  и  XVII, когда силы ее  или дремали, или  были в порыве  своем едины.
Ќачиналось  раздробление,  "раздробленный  XIX  век",  не  сумевший  тронуть
цельности  Џушкина, брал свое  в ѓоголе: раскалывалсЯ  не ѓоголь,  а русское
сознание; как богатырь из сказки, выходило оно на развилку и  задумывалось в
тревоге: куда идти? Ќаправо пойдешь ...налево пойдешь ... прЯмо пойдешь...
     Ќа этом распутье в ее  Ямщиках  и вожатых, принимающих на  себЯ <i>тЯжесть
решениЯ,</i>  оказалсЯ  ѓоголь.  ‚олей-неволей  в  своей  работе,  в  муках  над
строительством зданиЯ  второго  тома,  он подошел  к той же  развилке  --  и
подошел  раньше. Џоэтому  он  раньше  услышал об  опасности  и  заговорил  о
надежде.  Џоэтому "страхи  и  ужасы  ђоссии"  ему  раньше  бросились в душу,
поэтому  и  раздалсЯ  трубный  глас  <i>предупреждающего,</i>  оберегающего  и  уже
ступившего за роковую черту.
     ѓоголь очень надеЯлсЯ на эту  книгу. Ћн называл ее самым  дельным своим
сочинением и  работал над ней с упоением весь остаток 1846 года. Ћтразив его
исканиЯ  на  пути  ко  второму  тому  "Њертвых  душ",  она  отразила  и  его
заблуждениЯ на этом пути, которые были естественны. €менно  в этот период --
после  сожжениЯ  первого  варианта  второго тома  и  пережитой  болезни,  --
набрасываЯ вторую