. ЌесмотрЯ на живучесть
цели, Я чувствовал  утрату, гнетущее  одиночество, и когда с визитом  ЯвилсЯ
ђичард  Љози, Я бурно приветствовал его,  предлагаЯ прохладительное  из моих
запасов мусорной еды.  ‚ отличие от  других визитеров, он  почти  ничего  не
говорил о фреске,  и пока мы ели на нижнем  Ярусе подмосток, стало очевидно,
что он  поглощен мыслЯми.  …го  глаза бегали вокруг,  он хрустел  костЯшками
пальцев, и давал безразличные ответы на все, что Я говорил. џ спросил, что у
него на  уме, и он сказал, что ходил по старому туннелю  под самым нижним из
полуподвалов. „верь,  ведущаЯ туда, была заклинена наглухо,  и потребовалось
двое, чтобы ее с трудом открыть. Ћн  верит, что в конце  туннелЯ  может быть
нечто значительное.
     "‚роде чего?", спросил Я.
     "џ пробежалсЯ  по кое-каким бумагам в  архиве.  Џисьма, документы.  Ћни
намекают,  что  туннель ведет к ‘ердцу ‡акона."  Ћн, очевидно, ожидал, что Я
заговорю, но Я просто жевал.  "џ так понимаю, что тебе захочетсЯ взглЯнуть",
продолжил он. "Џосмотреть, что же ты здесь рисуешь."
     џ встревожилсЯ, что Љози может захотеть застать менЯ одного и закончить
то,  что он начал многими годами ранее; однако  мой  интерес был уЯзвлен  и,
прослушав его  еще несколько минут, Я  убедилсЯ, что  его интерес  к туннелю
чисто академический.  —тобы не рисковать, Я захватил  с собой пару стамесок,
которыми  скоблил  стены  - при открытии  дверей они  тоже должны  оказатьсЯ
полезными.  •отЯ  было  всего  лишь три  часа  ночи,  мы  направились вниз в
полуподвалы, к  нам  вскорости  присоединилсЯ  Љоланджело,  который  спал  в
коридоре возле передней. џ взмахнул стамеской и он исчез из вида.
     „верь была древней, ее потемневшие доски перехватывали железные полосы,
зарешеченное окошечко находилось на уровне глаз. Ћна не просто застрЯла, она
была  залита  бетоном. џ  посветил фонариком  Љози  сквозь  окошечко  и смог
разглЯдеть  мокрое  сверкание  на кирпичных стенах. •отЯ  мы оба достали  по
стамеске, у нас занЯло добрую часть часа, чтобы отскрести по кусочкам бетон,
и  еще минут пЯтнадцать,  чтобы заставить дверь открытьсЯ достаточно широко,
чтобы позволить нам пройти. ’уннель резко спускалсЯ вниз целой серией крутых
поворотов, и к тому моменту, когда мы достигли пЯтого поворота, причем конца
еще видно не было, Я понЯл, что возвращение назад  будет совсем не радостной
прогулкой.  ‘тены  были скользкие  на ощупь, крысы  семенили  и  визжали,  а
воздух...  затхлый, вонючий,  мерзкий.  Ќи одно  из  этих слов,  ни даже  их
комбинациЯ, не  годилось  длЯ передачи  мерзости  разлитой в  воздухе  вони.
Њолекулы разложениЯ, казалось, липли к моему Языку, к внутренней поверхности
ноздрей, оседали на коже, и Я подумал, что если туннель в самом деле ведет к
‘ердцу ‡акона,  то  это сердце, наверное, прогнило до  основаниЯ. џ  завЯзал
рубашку  вокруг нижней части лица  и чуток  отфильтровал резкую вонь, но  не
смог блокировать ее полностью.
     џ  потерЯл ощущение  ходЯ  времени, да и дорогу  тоже потерЯл,  сколько
поворотов мы уже прошли, однако мы опустились далеко под гору, в этом Я  был
сильно  уверен, спустились  на уровень, что  ниже реки,  текущей  мимо ворот
тюремной пристройки, прежде чем увидели мерцающий свет. “видев, мы замедлили
ход,  стараЯсь  не  привлекать к себе  вниманиЯ  того, что занимает  глубину
Ђлмазной Ћтмели, но пространство, в котором мы в конце концов  поЯвились, не
содержало ничего,  что  могла бы  причинить нам вред -  обширнаЯ  ЯйцевиднаЯ
комната,  переходЯщаЯ в рассеЯнный золотистый свет в сотне футов наверху,  а
снизу открытое  в  черную шахту, дна  которой  не  было видно. •отЯ овоиднаЯ
форма  камеры  намекала  на  искусственность,  стены  были  из  натурального
зеленовато-белого  известнЯка,  с волнистыми  выпуклостЯми  и  спиралЯми  на
поверхности,  тонко   украшенного   грибовидными  выростами,   расположенных
неровными  горизонтальными  рЯдами,  напоминающими строки текста, написанных
рукою  на  неизвестном Языке;  сотни  небольших отверстий, буравЯщих  стены,
казалось,  были помещены  там,  чтобы имитировать пунктуацию. ‚ысокий бортик
обрамлЯл шахту и был населен  колонией крыс, все  замерли и затихли при виде
нас, а когда мы двинулись на  них,  то  обнаружили, что акустика этого места
может соперничать с акустикой концертного зала. Ќаши шаги звучали, как скрип
гигантского рашпилЯ,  а  наше дыхание  усиливалось до вздохов бестий.  “жас,
который Я  почувствовал, происходил не  из  того,  что Я описал, а скорее из
фигуры  в центре  комнаты.  ЉажущиесЯ карликовыми  по сравнению с  размерами
помещениЯ, подвешенные на крюках, что пронзали плоть в девЯти разных точках,
а сами были прикреплены к  цепЯм, что протЯгивались  со стен, висели останки
человека. …го покрытаЯ копотью кожа была  цвета темного гранита внешних стен
тюрьмы, длинные  седые  волосы  свалЯлись на спине словно кошма; его члены и
торс  иссохли,  ребра  и кости  таза  торчали,  сухожилиЯ  натЯгивались, как
кабели. Њертвец, подумал Я. Њумифицированный каким-то странным процессом.
     "Љвирс!", разнессЯ шепот Љози по комнате. "Ѓоже мой! ќто Љвирс!"
     ѓолова человека запрокинулась,  черты лица еще и прЯтались  под космами
волос.  џ  не имел доказательства этого  заЯвлениЯ Љози,  да и не слишком-то
намеревалсЯ их получить. Љто еще, в соответствии с историей тюрьмы, заслужил
мучение,  которое,  должно  быть,  испытал  этот  человек?  Ќо  это казалось
невозможным.  Љвирсу  было  за  семьдесЯт,  когда  он  отошел  от  дел более
восьмидесЯти  лет  тому  назад.  Ћднако  существование пещеры  подорвало мою
концепцию возможного. ’ишина была такой густой и страшной, что могла служить
резервуаром, откуда черпалась молчание тюрьмы. џркий страх сверкнул во мне.
     "Џошли назад", сказал Я. "Њы не должны находитьсЯ здесь."
     Џри  звуке моего голоса  крысы зашевелились  и  нестройный  пищащий хор
закрутилсЯ  вокруг нас,  словно вода, спускаемаЯ в туалете.  Љози уже  хотел
ответить  на мой вопрос, когда Љвирс -  если это  был он - поднЯл  голову  и
испустил крик, немощный поначалу, но прибавлЯвший в силе, выдох, который все
длилсЯ  и длилсЯ,  словно выходил  не  из его легких, но из отверстиЯ в нем,
которое  соединЯлось с  другой  пещерой,  другим голосом, способным на такое
продолжительное  выражение,  или,  наверное,  последовательность  отверстий,
голосов и пещер, бесконечно модулированное испускание  крика,  происходЯщего
из  неведомого  источника.   Џронзительный   крысиный  писк   тоже  прибавил
громкости. Џолу-оглушенный, прижав руки к ушам, Я упал на колени, понЯв, что
именно  этот  крик  и  аккомпанирующий  ему  хор  сочитсЯ сквозь  отверстиЯ,
буравЯщие стены, и  в каждом уголке тюрьмы крик, вырванный из ‘ердца ‡акона,
объЯвлЯет о приходе кровавого рассвета. ’ело Љвирса спазматически  билось  в
своих цепЯх, приобретаЯ форму темного шипа на фоне белого  известнЯка, а его
лицо... „аже на расстоЯнии Я мог видеть, как годы мучений  сжали  черты  его
лица в хрЯщевой узел, украшенный  двумЯ широко  раскрытыми белыми глазами. џ
почувствовал  эти глаза на себе, ощутил грандиозную настойчивость его боли и
его блаженное признание, что подобное состоЯние принадлежит ему по праву. Ћн
был Џреступником в ‘ердце  ‡акона, тем самым,  в коем встретились арки зла и
спасениЯ,  сиЯющей молнией,  сквозь которую  курсирует двойное электричество
наказаниЯ и самопожертвованиЯ, синхронность выбора и судьбы, и  Я понЯл, что
как таковой он был воплощением цели Ђлмазной Ћтмели, что только из зла может
проистечь  истинное  спасение, только  из  истинного спасениЯ  может создать
плоть надежда. ђадостный  и неохотный, услужливый слуга и напуганный раб, он
был магом и грешником, Яростный свЯтой-психотик,  который приговорен к этому
жесткому заточению и одновременно избран этим служением, чтобы преобразовать
нас.  Ћзаренный,  в  это  мгновение  Я  мог бы  перевести  и  прочитать  вам
грибовидные  надписи  на  стенах.  џ  понЯл  значение  каждой  выпуклости  и
углублениЯ в камне, и понЯл так же основательно, что ‘ердце ‡акона пусто, за
исключением вознесениЯ прЋклЯтых  и светоносного покоЯ порочных. Џотом  крик
Љвирса  иссЯк, его  голова  упала. Љрысы  снова затихли,  вернулись к  своим
поспешным шнырЯниЯм, и исчезло все, кроме эссенции моего пониманиЯ.
     џ с трудом поднЯлсЯ на ноги, но Љози, который тоже опустилсЯ  на колени
от свирепости крика,  осталсЯ  в этой  позе, его губы шевелились,  словно  в
молитве, и до менЯ  дошло,  что  при его  опыте все,  что случилось,  должно
совершенно отличатьсЯ от того,  что вижу Я, чтобы произвести  такую набожную
реакцию.  џ снова повернулсЯ к Љвирсу, понимаЯ, что не помогу ему, что он не
нуждаетсЯ  в моей  помощи,  но все же  двинулсЯ  оказывать ее, и  поэтому не
видел, как Љоланджело  выскочил из  туннелЯ позади нас... и так же не видел,
как он столкнул Љози  в шахту. ’олько выкрик Љози, пронзительный и слабый по
контрасту  с  Љвирсом,  но  сравнимый  по  ужасу, сказал  мне  об опасности.
ЋглЯнувшись, Я  увидел, что он исчезает в  недрах,  его крик унессЯ вслед за
ним, как распущеннаЯ веревка,  а на месте,  где он стоЯл коленопреклоненным,
стоит Љоланджело и смотрит на менЯ, держа стамеску Љози в  правой руке. …сли
б он вызвал столкновение в передней, где-нибудь на верхних уровнЯх тюрьмы, Я
не так бы  испугалсЯ, ибо, хотЯ  он и был выше и тЯжелее, Я привык дратьсЯ с
мужиками, что больше менЯ, но  это страшное место подорвало мою уверенность,
и Я отшатнулсЯ  от него, нащупываЯ свою стамеску. Ћн  ничего  не сказал,  не
производил никаких звуков, кроме  зычного потока своего дыханиЯ,  пригвождаЯ
менЯ своими маленькими глазками. Ѓледный свет уменьшил розоватость его кожи.
…го губы блестели.
     "‚  чем  твоЯ  чертова  проблема?",  спросил  Я;  потом,  встревоженный
дрожанием собственного голоса, Я  добавил  тоном потише:  "џ  тебе  никакого
дерьма не делал."
     Љоланджело испустил  слабый  выдох, наверное, сигналЯщий  о том, что он
сбросил  с себЯ  всЯкое  сдерживание, и ринулсЯ на  менЯ, рубЯ стамеской.  џ
схватил его за запЯстье, а  он  так же  схватил менЯ. Њы  шатались вдвоем на
краю шахты, никто не мог получить преимущества, равные по  силе, несмотрЯ на
разницу  в  размерах.  ‚озбужденный писк крыс  создавал  стену  вокруг  нас,
множество тонких  возгласов, затвердевших в  пронзительную мозаику. Ќа такой
короткой  дистанции  его   гнев  и  мой  страх,   казалось,  перемешались  и
преобразовались  в безумие,  подогреваемое  нашим дыханием,  брызгами  нашей
слюны. џ хотел убить его. ‚се  остальное - Љвирс, Љози, паника, что Я раньше
чувствовал - превратилось в ничто.
     Љоланджело попыталсЯ боднуть менЯ. џ избежал удара и, двинув головой  в
подбородок, оттолкнул  его от шахты. Ћн потерЯл равновесие, и припал на одно
колено. џ  вырвал свою  левую  руку и резко врезал ему локтем по темечку. Ћн
осел, все еще сжимаЯ мое запЯстье, не даваЯ мне воспользоватьсЯ стамеской. џ
взмахнул  другим локтем, который приземлилсЯ на его  скуле, провел апперкот,
смачно попавший по шее,  отчего он хрюкнул.  Ћн сполз набок,  а Я  продолжал
лупить его, и когда он потерЯл  сознание, Я оседлал его грудь и высоко занес
стамеску, намереваЯсь  вонзить ее  в горло; но выпрЯмлЯЯсь  Я увидел Љвирса,
висЯщего  в  центре  цепей. Ћн не смотрел на  менЯ,  но Я  был  уверен,  что
каким-то  образом он  наблюдает, вполне сознаваЯ момент. „а и как  он не мог
этого  делать? Ћн  был субстанцией этой тюрьмы,  ее  духом и ее  воплощенной
сущностью, хозЯином, в  котором паук женского принципа отложил свои Яйца,  и
как таковой он был свидетелем каждой мысли  и каждого деЯниЯ. џ почувствовал
от него  предупреждение. Ќе  упрек, ничего  такого благочестивого.  ‚ тонкой
струйке  мысли,  что  сочилась меж  нами,  не  было  и  намека  на моральные
проповеди, лишь напоминание о пределе, где Я находилсЯ на грани превращениЯ.
Љак  там говорил ђистелли? "Ќевинные и убийцы.  ‘истема не терпит ни тех, ни
других."  Ѓезумие  отступило   и  Я  поднЯлсЯ  на  ноги.   ’юремнаЯ   логика
предопределЯла, что Я должен столкнуть Љоланджело в шахту и избавить себЯ от
неминуемости  второй  атаки; однако  логика  Ђлмазной Ћтмели,  не ‚ейквилла,
командовала мной. Ћнемелый от выплеска адреналина и от бешенства,  Я оставил
его  крысам или чему-то еще,  что  судьба  заготовила в загашнике, и, бросив
последний взглЯд на Љвирса, подвешенного между светом небес и  тьмой  шахты,
словно нить накала в безмерной лампочке, Я начал свое восхождение.
     џ  не  имел в мыслЯх разыскивать Ѓербика или кого-то  еще, с кем дружил
Љози, чтобы рассказать, что с ним случилось и определить из их советов, надо
ли,  чтобы  событиЯ  ночи и утра  стали  известны  ‘овету. Ќаверное,  открыв
запертую  дверь Я нарушил какое-то  нерушимое  табу  и  должен  пострадать в
качестве  результата. ЊенЯ  могут обвинить  в смерти Љози.  Ќо пока Я устало
тащилсЯ вверх по поворотам, эмоции,  вызванные  моей  дракой  с  Љоланджело,
отступили прочь, и страшнаЯ камера, в  которой мы бились, стала доминировать
в моих  мыслЯх. …е вонь, ее уединенность, ее кошмарнаЯ центральность в жизни
тюрьмы. ‘ каждым шагом Я все более ужасалсЯ свои знакомством с этим местом и
теми  изменениЯми, что  оно произвело  во  мне.  Ћно кастрировало мою  волю,
затемнило   инстинкты,   ослепило  до   извращенности.  ‚ещи,   которыми   Я
занималсЯ... ЃьЯнка, „жой, моЯ привЯзанность к этой смешной фреске. Ћ  чем Я
думал? Људа на хрен подевалсЯ ’омми Џенхалигон? џ хотел быть тем, кто Я есть
в  этот  самый  момент:  настороженным  на  каждую  тень  и   подозрительное
присутствие; открытым  на  влиЯние эмоции, а не  управлЯемым  патологической
безмЯтежностью,  что превратила неистовых  мужчин в  прилежных, занимающихсЯ
самокопанием трутней и, если верить  перышкам, еще более неистовых мужиков в
женщин. …сли Я вернусь в свою камеру и поверюсь Ѓербику, тем самым подчинЯсь
закону тюрьмы, то рано или поздно менЯ снова засосет назад и Я потерЯю эту с
трудом  выигранную  позицию,  с которой Я могу  постичь ее  извращенность  и
жалкое само-вовлечение.  “  менЯ не было хороших перспектив в мире,  но все,
чего Я мог домогатьсЯ  в Ђлмазной Ћтмели, это то, что в один прекрасный день
Я  буду  шаркать  по  двору,  старик,  смутно  убежденный,  что  был  одарен
пониманием свЯщенного принципа, слишком громадного, чтобы его  вмещали мозги
обычных людей, принципом, который не более чем искаженное отражение средств,
ответственных за его слабоумие. ‚место того, чтобы идти в свою камеру, когда
Я  достиг  восьмой лестницы,  Я продолжал  идти  под  гору  в сторону  ворот
пристройки, мимо камер успокоенных  людей, привыкших обитать в  тюрьме, мимо
возбужденных новоприбывших; а  когда Я достиг ворот -  они, конечно, были не
заперты - Я открыл их и встал на пороге, глЯдЯ наружу на прекрасное весеннее
утро. Џрохладное, Яркое, свежее. Љружево солнца  и  теней под темными елЯми.
ђека, весело несущаЯ растаЯвший снег. џ не страшилсЯ  быстрого течениЯ; Я же
пересек  ее  когда-то в  наручниках,  а раскованный Я  переберусь через  нее
гораздо легче. € все же и помедлил. џ не мог, несмотрЯ на все мое отвращение
к  тому,  что  лежало позади  менЯ,  поставить  ногу  на  тропу  свободы.  џ
чувствовал,  что-то  собираетсЯ  в  лесу,  некое  присутствие,  определЯемое
звуками  бегущей  воды,  шевелЯщимисЯ  ветвЯми  и  потоками  ветра.  ‡лобнаЯ
опасность,  не вполне  материальнаЯ,  хотела,  чтобы  Я вышел  из  ворот  на
шаг-другой, чтобы сделатьсЯ реальной.  џ  бранил себЯ  за  трусость, пыталсЯ
вставить  в  свой хребет железный стержень,  однако секунда  за секундой мои
мрачные  опасениЯ становились все более подробными. “ менЯ было предчувствие
челюстей, зубов,  изголодавшейсЯ  воли, и Я отступил от ворот, не далеко, но
достаточно, чтобы замедлить свой пульс, чтобы подумать. Ќикто не выходил  из
тюрьмы.   ’ам  должны   быть  наблюдатели...  наверное,   один  наблюдатель.
Ѓезмозглое четвероногое наказание за преступление побега. џ сказал себе, что
это  все та же иллюзиЯ угрозы, что  привела  менЯ внутрь этих  стен  многими
месЯцами  раньше, но Я не мог  пренебречь  ею. ЊанЯщаЯ зелень  и золото днЯ,
свет,  колышущийсЯ   повсюду   -   он  обладал   невещественностью  знамени,
волнующегосЯ на окне, скрывающего от моего взора страшную местность.
     ђаз возбудившись, страх  охватил  и  жег  менЯ.  Ѓлеск солнца на  воде;
шевеление  упавшей хвои;  слюда,  блеснувшаЯ  на поверхности валуна; все это
были  несомненные  знаки невидимой  бестии, что  дремлет у порога  тюрьмы. џ
услышал звук. Ќаверное, кто-то запустил пилу ниже по реке, или взревел мотор
машины,  но в моих ушах это было  рычание, зазвучавшее глубоко  в гигантской
глотке,  предупреждение  и  кровожадное  обещание.  џ  рванулсЯ к  воротам и
захлопнул их, потом прислонилсЯ к холодному металлу,  ослабев от облегчениЯ.
Њои глаза  упали  на второй уровень. ‚низ на менЯ смотрел  человек  в  форме
охранника,  отсутствующе  похлопываЯ по  ладони дубинкой. џ  слышал шлепанье
дерева по ладони, отсчитывающее времЯ с регулЯрностью метронома, каждый удар
отмерЯл зловещую  частичку его недовольства. Ќаконец, словно он убедилсЯ  во
мне, он сунул дубинку в чехол и пошел прочь, четкий звук его каблуков точным
эхом отвечал уже успокоившемусЯ ритму моего сердца.


        x x x
     џ провел остаток днЯ и половину вечера глЯдЯ на обесцвечивание на стене
напротив своей койки - оно никогда не развилось полностью, не превратилось в
сложную  абстракцию  как  на  стенах  моих  товарищей-заключенных,  вероЯтно
потому,  что стены,  на которые  Я  истратил  большую часть  своей  энергии,
находились в передней нового крыла. €  все же в течении этих часов Я видел в
их редкой россыпи  намеки на  грибоподобные надписи на стенах пещеры  ‘ердца
‡акона,   не   поддающиесЯ  мне  ныне  расшифровке,   словно   арабский  или
мандаринский китайский, мучительно непостижимые -  Я  подозревал, что  они и
были  правилами, по которым мы жили, и  созерцание их  обуздывало менЯ. џ не
мог  не вспоминать  пещеру и человека, подвешенного  в ней, однако мои мысли
относительно всего  этого были созерцательными, не основанными ни на страхе,
ни  на  сожалении.  …сли  это  был Љвирс, в  возрасти  ста шестидесЯти лет и
больше,  проведший  половину  этого  срока  в  муках,  это   придавало  веры
утверждениЯм Љози,  что —ерни, ‹еѓари,  ќшфорд и  •олмс были  первоначальным
‘оветом  Ђлмазной Ћтмели, и сфотографированы с надзирателем в 1917 ... и что
же это  говорит  о  потенциалах тюрьмы? ‘нова и  снова  Я возвращалсЯ к  тем
истинам,  что  почуЯл, когда Љвирс  кричал из  своих  оков, к двойственности
наказаниЯ и  жертвенности, которую  он, казалось, воплощал в себе. ‘ловно он
был батареей,  сквозь  которую канализировалсЯ оживший принцип  этого места.
ќто  была упрощеннаЯ аналогиЯ, однако  сдвоеннаЯ с  образом фигуры, подобной
•ристу в  своих  мучениЯх, эта простота обладала мистической мощью,  которую
трудно было отрицать. ’еперь, когда  Я доказал, что сам ЯвлЯюсь неадекватным
традиционной свободе,  у  менЯ  было искушение поверить в обещанную  свободу
нового крыла, во все  скудные  обещание  Ђлмазной Ћтмели.  €ллюзиЯ  свободы,
понЯл Я,  это  жесточайшаЯ  из  тюрем, из которой  наиболее  трудно сбежать.
ђистелли,  Љози, —ерни и ЃьЯнка каждый  по-своему  пытались привести  менЯ к
этому  знанию,  чтобы  продемонстрировать,  что  только в  месте,  наподобие
Ђлмазной Ћтмели, где  стены  поддерживают  эту  иллюзию все  времЯ, проходит
дорога к различимой свободе. џ был дураком, игнорируЯ это.
     Ѓлиже  к  полуночи  тощий с паклеобразной  прической  мужик остановилсЯ
перед моей камерой и выдул сквозь  прутьЯ сигаретный дым из затененного рта.
џ не знал его,  но его высокомерие и непочтительное отношение заставили менЯ
подозревать, что он  знаком  с ‘оветом. "’ебЯ вызывают к воротам пристройки,
Џенхалигон", сказал  он  и  выдул еще  одну струю  дыма в  мою  сторону.  Ћн
взглЯнул  вдоль коридора  и  в  полусвете  Я  увидел  косую  скулу  и  кожу,
испещренную старыми шрамами от акне.
     Ќе в настроении, Я спросил: "‡ачем?"
     "Љакого-то мужика переводЯт. „умаю, им нужен свидетель."
     џ  не смог  представить, зачем при переводе  потребовалсЯ свидетель,  и
ощутил приступ паранойи; однако не думал, что ‘овет прибегнет к хитрости длЯ
демонстрации  власти,  и,  поэтому,  хотЯ  и  неохотно,  Я  позволил  мужику
эскортировать менЯ к пристройке.
     ‚орота стоЯли открытыми, и в проходе силуэтами на фоне освещенной луной
реки собралась  группа людей, всего  десЯть-двенадцать, состоЯщаЯ  из членов
‘овета  и из их  глашатаев.  €х молчание  встревожило  менЯ,  у  менЯ  снова
разрослась  паранойЯ, думаЯ,  что это менЯ переводЯт;  но  потом Я заметил в
стороне  Љоланджело,  припертого к  стене  несколькими мужиками. Ћн тревожно
дергал  головой то в  ту, то в эту сторону.  ‚оздух был прохладен, однако он
потел. Ћн взглЯнул на менЯ,  не выдаваЯ своей реакции - либо он не  различил
менЯ, либо заключил, что Я лишь в меньшей степени причина его затруднений.
     —ерни, вместе с ‹еѓари, ќшфордом и •олмсом стоЯли слева от  входа. Џока
Я  дожидалсЯ, какой  ритуал  будет  применен,  все  еще  не  понимаЯ,  зачем
приглашен, —ерни сделал нетвердый шаг в мою сторону, опустив глаза, цеплЯЯсь
руками  за  поЯс,  и   обратилсЯ  ко  мне  со  своим  обычным  неразборчивым
бормотанием. џ не понЯл ни единого слова, однако паклеголовый, что  прилип к
моему локтю, сказал фальшивым тоном: "’ы плохой  парень, Џенхалигон. ‚от что
говорит  тебе этот человек. ’ы видел то, что  видели немногие. Њожет, тебе и
надо это увидеть, но ты не был готов."
     Џаклеголовый  сделал паузу и —ерни заговорил снова. џ не находил ничего
на его лице, что поддерживало бы суровость его  предыдущих слов  - казалось,
он говорил несвЯзно,  словно  по памЯти, озвучиваЯ  воображаемый  диалог,  и
подумав так, Я сообразил, что хотел бы знать, кто мы длЯ него, образы памЯти
или созданиЯ воображениЯ: не зашел ли он так далеко по пути свободы, что те,
кто живет в Ђлмазной Ћтмели ЯвлЯютсЯ не более чем тенЯми его разума.
     "ќто край шахты", сказал паклеголовый, когда —ерни  закончил.  "’о, что
ты видел внизу - лишь метафора. ’ам ты был ближе всего к погибели. ‚от зачем
мы позвали тебЯ, чтобы ты смог увидеть и понЯть."
     …ще  излиЯние  бормотаниЯ,  а  потом  паклеголовый  сказал:  "ќто  твоЯ
конечнаЯ инструкциЯ,  Џенхалигон. „ругих уроков  больше  не будет. ’еперь мы
больше не станем защищать тебЯ."
     —ерни отвернулсЯ, аудиенциЯ закончилась, но разозленный его заЯвлением,
что ‘овет  защищал  менЯ -  что-то Я не помнил  эту  защиту,  когда дралсЯ с
Љоланджело -  и расхрабрившись уверенностью, что переводЯт не менЯ, Я сказал
ему: "…сли шахта, что Я видел внизу, это метафора, то скажи мне, где Љози."
     ‘тарик не повернулсЯ, но пробормотал что-то, что  паклеголовый  не стал
переводить, ибо Я четко расслышал слова.
     "’ебе повезло", сказал —ерни, "ты снова встретишь его в новом крыле."
     Џаклеголовый подтолкнул менЯ локтем вперед, чтобы Я встал рЯдом с —ерни
и остальными членами ‘овета в нескольких дюймах от линии, отмечающей пределы
тюрьмы и начало  мира, грЯзной тропинки, ведущей вниз среди валунов к  реке,
сверкающей в своем течении. џ сказал, что река освещалась луной, однако  это
скудно  описывает  Яркость ландшафта. ‘вет был такой сильный, что даже самые
маленькие  предметы отбрасывали тени, и хотЯ эти тени под ветвЯми дрожали от
порывистого ветра, они  выглЯдели солидными и глубокими. ѓустые ели и  навес
над  входом не давали мне  увидеть луну, но должно быть она  была невероЯтно
громадной  - Я вообразил ослепительное серебристое лицо, глЯдЯщее вниз прЯмо
над  рекой, изрытое кратерами, что изображают печеночные пЯтна и  сморщенные
черты выжившего из ума  старика. ‚одЯные брызги,  летЯщие со скал посередине
потока,  сверкали, словно ледЯные  кристаллы; галька противоположного берега
блестела,  как   посеребреннаЯ.   ‡а  нею  дальний   берег   скрывалсЯ   под
темно-зеленым покрывалом, однако  клочки хвои ковром  усеивали опушку леса и
сиЯли красноватой бронзой.
     —то  показалось Љоланджело на дороге, Я не могу сказать - Я не  следил.
„олжно быть, это была тЯжелаЯ картина, ибо он шатаЯсь прошел несколько шагов
вниз  по склону  и  упал  на четвереньки. Ћн собралсЯ с собой и оглЯнулсЯ на
нас, казалось,  не выбрав никого  конкретно, но  вбираЯ взглЯдом  нас  всех,
словно стараЯсь сохранить этот вид в  памЯти. Ћн  стер грЯзь  с  ладоней, и,
судЯ по его вызывающей  позе, Я ожидал,  что он закричит, начнет проклинать,
но он  повернулсЯ и  направилсЯ  к реке,  осторожно  пробираЯсь по  неровной
почве. Љогда он достиг  берега реки, он  остановилсЯ  и  оглЯнулсЯ во второй
раз. џ  не  мог разглЯдеть его лицо, хотЯ он  и стоЯл на  свету,  но судЯ по
внезапной вороватости его телесного Языка, Я подумал, что он сомневалсЯ, что
зайдет  так далеко,  а теперь, когда  он зашел,  мысль, что он действительно
сможет  убежать,  горЯчо забилась в нем, и он  стал жертвой тревог человека,
пораженного надеждой.
     „остаточно странно, но Я болел за  него. џ ощущал сочувственный  отклик
на его желание свободы. Њое сердце забилось, на лбу выступил пот, словно это
Я,  а  не  эта  нескладнаЯ розоватаЯ  фигура,  шагаю  с камнЯ  на  камень  с
распростертыми  длЯ  равновесиЯ  руками,   нащупываЯ   место   на  скользких
поверхностЯх, слегка  шатаЯсь,  напрЯженно борЯсь с гравитацией и страхом. “
менЯ не было ощущениЯ враждебного присутствиЯ, что Я чувствовал  этим утром,
и это заставило  менЯ думать,  что  единственно  нервы останавливают менЯ от
того, чтобы сбежать, и увеличило мой энтузиазм по поводу  побега Љоланджело.
Њне хотелось приветственно закричать, чтобы поощрить его двигатьсЯ дальше, и
Я  бы сделал  так,  не  будь окружен молчащими членами ‘овета  и  их верными
сокамерниками. Љоланджело делал  то, что Я  не отважилсЯ,  и это вызывало  у
менЯ  зависть  и  горечь,  но и заражало  надеждой. ‚ следующий раз, когда Я
окажусь один у ворот, Я, наверное, буду вровень представившемусЯ моменту.
     ‚етер  забилсЯ, перекричав  хихиканье  реки,  высоко  поднЯв брызги над
камнЯми, и вместе  с ветром усилилась Яркость реки. Љаждый водоворот, каждое
моментальное   пЯтно  пены,  каждый  напрЯженный  мускул  потока  сверкал  и
ослеплЯл, словно  под Љоланджело что-то  кипело. Ћн миновал середину и пошел
ровнее,  увереннее  с каждым  шагом,  не  поддаваЯсь порывам  ветра. Ѓлиже к
воротам  ветви  гнулись  и качались,  шевелЯ тени,  заставлЯЯ  их  скользить
вперед-назад над грЯзью, словно чернаЯ пленка. ‚есь мир  казалсЯ в движении,
атомы земли и воздуха в состоЯнии волнениЯ,  и  когда  Љоланджело  скользнул
мимо  последних нескольких  камней, Я понЯл,  что-то неестественное есть  во
всем  этом сверкающем движении.  ”ормы предметов расплывались... коротко, на
мельчайшую  долю  секунды, их краЯ  дробились, рассыпаЯсь в трепещущие точки
тьмы  и  света,  в  пуантилистскую  дисперсию  реальности.  џ  подумал,  что
воображаю это, что Я эмоционально перегружен, но эффект становилсЯ все более
отчетливым.  џ  взглЯнул  на  —ерни  и  на  ‘овет.  Ћна  были как  всегда  -
отсутствующие,  с  очевидностью  не  взволнованные  -  но  что  означало  их
отсутствие  реакции,  видели  ли  они  то,  что  видел  Я  и  оставались  не
удивленными, или они видели нечто совершенно иное, Я не мог определить.
     Љоланджело испустил крик - триумфа, Я полагаю. Ћн достиг берега и стоЯл
с воздетым  кулаком. Џесок  под  его ногами  был  возбужденно поблескивающей
отмелью, а  за его спиной темный берег как-то по  особенному танцевал, формы
деревьев распадались в ритмы зеленых и черных точек, река - в поток Яростной
нереальности.  Љак  он мог  не  замечать? Ћн  снова  закричал  и  махнул нам
оскорбительным жестом. џ понЯл, что его контуры мерцают, его тюремнаЯ одежда
расплываетсЯ в пЯтно. ‚се вокруг него терЯло свою индивидуальность, сливаЯсь
с  окружением,  сглаживаЯсь  в  недифференцированный  фон.  Ѓыло  невозможно
отличить  водЯные  брызги  от сверкающих течений  воздуха.  ‚етер  стал  еще
сильнее, меньше  напоминаЯ  ветер  в  ревущем течении,  чем  поток  какой-то
фундаментальной космической силы, звук самого  времени, отозванного от канвы
человеческих событий, самой энтропии, смерти электронов, и когда  Љоланджело
побежал  вверх  на  берег  под  полог леса, он  буквально  слилсЯ  с  фоном,
растворилсЯ, вещество его тела перетекло, чтобы быть поглощенным вибрирующим
полем,  в котором ни одна различимаЯ форма еще не расцвела.  Њне показалось,
что Я слышу его крик. Џри всем ревущем грохоте  Я не мог быть уверен, однако
он исчез. ќто Я понЯл навернЯка. Њир за воротами  пристройки исчез тоже, его
отдельные формы  растворились в  электрическое  отсутствие дрожащих  черных,
зеленых  и серебрЯных пылинок, бездонных  и пронизанных огнем  белого  шума,
словно телевизор, включенный на канал, где сигнал потерЯн.
     ‘овет и их  слуги повернулись прочь,  тихо переговариваЯсь между собой,
оставив менЯ одного  на краю тюрьмы, на краю  шахты, Ямы,  следЯщего,  как -
кусочек за кусочком -  лес, река и  камни  собираютсЯ  заново, их изменчивые
формы   выплавлЯютсЯ   из   хаоса,  стабилизируютсЯ,   генерируют   имитацию
совершенной лунной ночи, прохладного и бодрЯщего воздуха, свежести реки чуть
ли физически ощутимой, все  предметы  оживлены энергичным  движением - ветви
колышутсЯ,  шевелЯтсЯ падающие хвоинки, свет прыгает  на поверхности воды  с
быстротой  зарЯда,  бегущего  по прозрачному  нерву. „аже после того,  что Я
видел,  Я  стоЯл  там  долгое  времЯ,  искушаемый убежать в  ночь,  не  верЯ
свидетельствам  собственных  чувств,   сомневаЯсь  в  альтернативах,  и  так
подавленный духом,  что мог бы приветствовать  растворение. аг вперед,  и Я
буду  свободен, тем  способом или  иным. џ  протЯнул  вперед руку, пробуЯ ее
устойчивость к растворЯющей силе мира, лежащего за пределами, и не увидел ни
следа искажений или затемнений. € все-таки Я осталсЯ там.


        x x x
     ЏереднЯЯ  свободна от подмосток, чисто подметена от штукатурной пыли, и
Я  сижу  в  складном  кресле  под  куполообразным  потолком,  наподобие -  Я
воображаю - одетых в серое фигур, бегущих в нижних частЯх моей фрески. —ерез
много  лет  Я  смогу оглЯнутьсЯ  и жестко оценить свою работу, однако в этот
момент  Я знаю, что  достиг  цели и создал нечто  большее, чем Я сам. ”реска
подымаетсЯ  от  солидной  плотности в  рассеЯнную светозарность,  от  темной
определенности  в  прослоенные волны  света,  из  которого поЯвлЯютсЯ  менее
определенные фигуры...  менее  определенные,  по крайней  мере,  с этой моей
позиции. Ќа близком расстоЯнии они  легко  определимы.  ‚он ЃьЯнка,  золотой
пловец  в воздухе, и рЯдом с  нею  ее сын,  ее  воплощенное  доказательство,
рожденный пЯть месЯцев спустЯ нашего разговора в  этой самой  комнате. Љогда
мне сказали о его рождении, Я пошел навестить ее  в новооткрытый материнский
покой  тюремной  больницы.  ‚о  сне  она  выглЯдела  измученной,  бледной, с
запавшими щеками,  но  тем  не менее красивой.  ђебенок спал  под одеЯлом  в
колыбели  рЯдом  с ее  постелью,  лишь его затылок  был  виден.  Њои эмоции,
казалось, кружат одна  вокруг  другой,  как противники  на ринге.  Ѓыло  так
странно думать о ней с ребенком.  ’еперь,  когда она доказала  до конца, что
ЯвлЯетсЯ женщиной, детектор уродов в  моей голове испускал непрерывный писк.
‘ловно  Я  определил покрасить ее извращенной кистью,  чтобы взглЯнуть на ее
состоЯние и ее ’аинство в терминах отклонениЯ от нормы. ‚ то  же времЯ, менЯ
тЯнуло к ней, как никогда прежде. ‚се мои старые чувства обновились. џ решил
поискать примирениЯ, но когда сказал  ей об  этом, она ответила,  что это не
то, что она желает.
     "’ы не можешь скрыть то, что ты чувствуешь", сказала она. "’ы все еще в
конфликте." Ћна произнесла слово "конфликт" с оттенком отвращениЯ  и закрыла
глаза. "џ слишком устала, чтобы спорить. Џожалуйста, уходи."
     џ посидел с нею еще  немного, думаЯ, что она может смЯгчитьсЯ, но когда
она снова уснула, Я покинул комнату. ‚ременами мы видимсЯ. Љаждый раз, когда
мы встречаемсЯ, она  внимательно разглЯдывает мое лицо,  но  пока не находит
очевидных  причин длЯ  довериЯ. “ менЯ мало надежды,  что она вообще  найдет
менЯ  иным,  и  перспективу  жизни  без  нее  становитсЯ  все  более  трудно
переносить. Џохоже,  Я  не  могу  стрЯхнуть тот  скептицизм,  который  ”рэнк
ђистелли  правильно  приписал мне,  ибо  несмотрЯ  на все, что Я  испытал  в
Ђлмазной Ћтмели,  Я  продолжаю  размышлЯть,  что  наши  жизни находЯтсЯ  под
воздействием могучей принудительной силы, котораЯ заставлЯет нас  поверить в
нереальное.  ЊоЯ грудь, например.  Ќесколько недель назад Я обратил внимание
на россыпь бледного обесцвечиваниЯ, которое проступило на коже, их оттенки и
частично прорисованные образы напоминали татуировку на груди ђистелли, и все
же когда татуировка достигнет  своей  окончательной формы,  что она по моему
мнению вскоре должна  сделать,  частью  моего разума Я  буду  искать  такого
объЯснениЯ, которое удовлетворит мою  циническую душу. …сли рождение ребенка
женщиной, котораЯ когда-то была мужчиной, не  убедило менЯ  в чудесном, есть
ли что-нибудь, что  преодолеет мои  способности  сомневатьсЯ? ’олько когда Я
рисую, поток веры течет сквозь менЯ, но и тогда Я не уверен, ЯвлЯетсЯ ли то,
во что  Я  верю, внутренним свойством темы работы,  или  это константа моего
ќго, принцип само-возвеличениЯ, который Я обожествлЯю с навЯзчивым рвением.
     ђистелли   тоже  занимает  место  в   куполе  передней,   убогое  седое
привидение, проскользнувшее назад в мир, и Љози тоже там, падающий к центру,
где,  почти  погребенный  светом,  Љвирс  висит  в  своем  вечном   мучении,
прометейский  •ристос, расплатившийсЯ  варварским жертвоприношением. џ долго
сидел  над  заметками  Љози и  обыскивал  архивы в  попытке больше  узнать о
Љвирсе,  чтобы  понЯть, что же привело его  к такой  смерти. ’рансцендентное
мгновение, наподобие такого, что поразило ‘аула по дороге в „амаск, озарение
слепого зрениЯ? €ли Љвирс постепенно проложил свою дорогу к вере  достаточно
сильной,  чтобы претерпеть  свой спасительный  акт? џ  не обнаружил  никаких
ключей, чтобы объЯснить его трансформацию, только  отчет о  зверствах, но  Я
думаю ныне, что оба  ответа  корректны, что  все  наши  труды  направлены  к
достижению  такого  момента,  и,   вероЯтно,  в  этом  лежит  причина  моего
скептицизма,  ибо  хотЯ озарение такого сорта удалит барьеры, что удерживают
менЯ от  моей семьи,  Я страшусь этого момента. џ  боюсь, что  растворюсь  в
свете, буду одурманен  и смутен, как —ерни, либо по-дурацки евангеличен, как
ђистелли.  Ћмерзение к  властЯм,  что  толкнула  менЯ в криминальную  жизнь,
сопротивлЯетсЯ даже такой власти,  котораЯ обещает конечное благословение. џ
поражен, Я болею логикой человека, говорЯщего нет, и,  чтобы  оправдать свою
позицию, формулирую вопросы,  на которые нет ответов. џ отравил свои хлипкие
попытки веры иррациональностЯми и невозможностЯми Ђлмазной Ћтмели.
     “довлетворенный  моим  прославлением  их  мифов,  ‘овет  предложил  мне
украсить  другое помещение, и там Я намерен прославить ЃьЯнку. џ уже  сделал
наброски  плана. Ћна  будет  единственной  фигурой,  но станет  в  миниатюре
повторЯтьсЯ  снова  и снова,  поЯвлЯЯсь из цветов, плывЯ вверху  на плавучих
островах, кутаЯсь в тени, одетаЯ  в тысЯчи обличий  и форм,  историЯ цвета и
линии, плывущей  в ее сторону  вдвое большего натурального размера, парЯщаЯ,
как  индусскаЯ  богинЯ, в экзотическом небе,  населенным ее  многочисленными
инкарнациЯми.   ’ем  самым  Я  низведу  ее  к   теме   живописи,  какой   бы
созерцательной  ни  была  ее  природа,  намекаЯ,  что  Я  отказалсЯ от  этих
отношений,  переключаЯ свою одержимость с личности на памЯть о личности. ќто
мучит менЯ, но Я не могу изменить то, что есть. Њои цепи еще сковывают менЯ,
ограничивают  мой  выбор,  и не дают воле  изменитьсЯ. ‚ последние месЯцы  Я
начал представлЯть будущее, в  котором Я - древний седой паук, скрипЯщий  по
паутине  лесов и подмосток, что простираютсЯ на сотню комнат,  капаЯ похожую
на краску кровь по мере своего болезненного, одинокого продвижениЯ, создаваЯ
из  своей  жизни  освещенную  гробницу,  посвЯщенную  глупости,  смертельной
путаницы  и  потерЯнной  любви.  Ќаверное,  не  такаЯ  уж  страшнаЯ  судьба.
“мирание, любовь и  мечта в совершенном цвете, совершенных  формах. Ќо как и
все,  кто   боретсЯ,  сомневаетсЯ  и  ищет  веру,  Я  быстро  перемещаюсь  в
направлении чего, что  Я боюсь, чьим утешениЯм  Я не доверЯю,  и  Я  склонен
смотреть мимо этой неизбежности, чтобы найти точку, в сторону которой плыть.
Њой  сын,  которого ЃьЯнка  назвала Њаксом в честь - как она  говорит  -  ее
любимого  художника  Њакса  ќрнста,   это   Явное  оскорбление,   дальнейшее
отклонение от ее  жизни... €ногда  Я  думаю, что мой сын может служить такой
точкой.  Њое воображение  очаровано  потенциалами  человека,  столь  странно
рожденного,  и  Я часто позволЯю  себе  верить, что он станет крыльЯми нашей
свободы, тем самым, в ком гений нашего дома найдет свое полное выражение. Ќо
так как он держитсЯ вдали от менЯ, эти мысли обладают невесомостью фантазий,
и  Я возвращаюсь  назад на  несущественную почву собственной  жизни, в серую
тишину,  в которой  Я  редко  нахожу проблеск обещаниЯ.  ‘лезы льютсЯ легко.
‘ожалениЯ,  как  Ястребы, пикируют вниз, чтобы прЯмо в воздухе схватить  мои
оптимистические мысли. € все же,  хотЯ Я и  боюсь этого, как самых обещающих
надежд, которые всегда останутсЯ вне нашей досЯгаемости, фантомами, иллюзией
совершенства, недавно Я начал предчувствовать завершение нового крыла.
     Љонец