инствами, нарушив закон эвмолпидов. ‚следствие сего свЯтотатства
всЯкий жрец и жрица должны были по приговору проклЯсть его; но исполнено это
не было,  ибо одна жрица, воспротивившись, привела тот довод,  что жрица она
<i>длЯ благословениЯ, а не длЯ проклЯтиЯ</i>: превосходный урок длЯ свЯтейшего отца
нашего, римского  Џапы,  но он ему не внемлет. ‘егоднЯ уже  ничто  не свЯто.
Ѓотарелли  печатает в своей  книжонке  все  обычаи вольных каменщиков -- все
довольствуютсЯ тем, что  зовут его мошенником.  Ѓудто не  было это  известно
заранее.  ‚ Ќеаполе некий  кнЯзь  и г-н Ђмильтон устраивают у себЯ чудо  ‘в.
џнуариЯ,  а  король  покрывает их и  даже не  вспомнит, что  носит на  своей
королевской груди орденскую ленту, на которой вокруг изображениЯ ‘в. џнуариЯ
написаны слова: In  sanguine  foedus *. Њы одолеем  это и  станем  двигатьсЯ
вперед, но коли остановимсЯ на полпути, все пойдет еще хуже.
     Њы  взЯли  два места в дилижансе,  дабы в  пЯть дней быть уже в Џариже.
Ѓаллетти предупредил домашних, когда выезжает, и оттого знали они час нашего
прибытиЯ.
     ‚ экипаже том,  каковой именуют дилижансом, ехало нас  восемь  человек;
все сидели -- и всем было неудобно, ибо он был овальный;  никто не устроилсЯ
в углу -- углов не было вовсе. Њне показалось это неразумным, но Я молчал: Я
был итальЯнец и должен был находить все французское восхитительным. Ћвальный
экипаж! џ почитал моду  -- и  проклинал ее: карета  качалась столь особенным
образом,  что менЯ затошнило.  “ ней были чересчур  хорошие рессоры. ЏростаЯ
трЯска меньше беспокоила бы менЯ. ‚  быстром своем беге по прекрасной дороге
карета раскачивалась, словно на волнах; оттого еще называли  ее гондолою; но
настоЯщаЯ  венецианскаЯ гондола с двумЯ гребцами  движетсЯ  ровно, от нее не
тошнит и с души не воротит. ѓолова у менЯ закружилась. Ћт быстрой этой езды,
хотЯ почти вовсе и не трЯской, в глазах у менЯ помутилось, и Я принужден был
извергнуть все содержимое своего желудка. Ћбщество мое все сочли неприЯтным,
но промолчали,  сказав  только,  что  Я  слишком плотно  поужинал, да  некий
парижский  аббат  решилсЯ  защитить  менЯ  и объЯвил, что  Я слаб  желудком.
‡авЯзалсЯ спор. ‚ыйдЯ из терпениЯ, Я оборвал их разговор:
     --  <i>Ћба вы ошибаетесь:  желудок у менЯ  отличный, и нынче  не  ужинал Я
вовсе</i>.
     Њужчина   в    годах,    рЯдом    с    которым   сидел   мальчик    лет
двенадцати-тринадцати,   сказал  мне  сладким  голосом,  что   не  следовало
указывать этим  господам, <i>что  они ошибаютсЯ</i>:  Я  мог  бы сказать,  что  они
неправы  --  подобно –ицерону, каковой  не  сказал римлЯнам, что Љатилина  и
прочие осужденные умерли, но что они отжили свое.
     -- „а не все ли равно?
     -- Џрошу прощениЯ, сударь: одно учтиво, а другое неучтиво.
     ’ут он произнес  блистательную  речь о  том, что есть учтивость, и  под
конец сказал смеЯсь:
     -- Ѓьюсь об заклад, сударь, вы итальЯнец.
     -- „а; но почему вы узнали, осмелюсь спросить?
     -- Ћ! Ћ! по тому, каким вниманием вы удостоили мою долгую болтовню.
     ’ут все  общество расхохоталось,  а Я пустилсЯ опекать этого чудака; он
был гувернер сидевшего рЯдом  юноши.  ‚о  все пЯть дней он наставлЯл менЯ во
французской учтивости, и  когда  пришло  времЯ  расстатьсЯ,  отозвал менЯ  в
сторону со словами, что хочет сделать мне маленький подарок.
     -- Љакой?
     --  ‚ам  надобно  позабыть и  выбросить вовсе из  головы  частицу  <i>нет</i>,
каковую употреблЯете вы немилосердно  когда надо  и когда не надо. Ќет -- не
французское  слово. ‘кажите "<i>прошу прощениЯ</i>":  смысл таков  же, но  никто не
будет  оскорблен. ‘казав нет, вы уличаете собеседника во лжи.  ‡абудьте его,
сударь, либо готовьтесь к тому, что в Џариже вам придетсЯ поминутно обнажать
шпагу.
     --  Ѓлагодарю вас,  сударь,  и  обещаю до конца дней своих  не говорить
более <i>нет</i>.
     ‚  Џариже  поначалу казалсЯ  Я  сам себе  величайшим преступником,  ибо
только и делал, что просил прощениЯ. Ћднажды Я решил  даже, что попросил его
некстати и менЯ  вызывают  на ссору. ’о  было  в комедии:  один петиметр  по
неосторожности наступил мне на ногу.
     -- Џростите, сударь, -- быстро произнес Я.
     -- ќто вы менЯ простите.
     -- € вы менЯ.
     -- € вы менЯ.
     -- “вы, сударь: простим же друг друга оба и позвольте вас обнЯть.
     ’ак окончилсЯ наш спор.
     Ћднажды наш гондола-дилижанс  мчалсЯ полным ходом, и Я  довольно крепко
спал в  вертикальном положении,  как вдруг сосед мой трЯсет менЯ за плечо  и
будит.
     -- —то вам угодно?
     -- Ђх, сударь, умолЯю, взглЯните, какой замок!
     -- ‚ижу.  ‡амок  как  замок,  ничего  особенного. —то  вы в  нем  нашли
необыкновенного?
     -- ђовно ничего; но  ведь  мы в  сорока лье от  Џарижа! ЏоверЯт ли  мне
ротозеи-соотечественники,  когда  Я  скажу, что видел такой красивый замок в
сорока лье от столицы? Љаким  невеждой бываешь, если не попутешествуешь хоть
немного!
     -- ‚аша правда.
     —еловек  этот  сам  был  парижанин  и  в  душе  такой  же  ротозей, как
какой-нибудь галл во времена –езарЯ.
     Ќо если уж парижане с утра до вечера ротозейничают, всем развлекаютсЯ и
всему  дивЯтсЯ,  то иностранцу вроде  менЯ вдвойне пристало  быть  ротозеем.
ђазница между  ними  и мною  заключалась в том, что Я,  привыкши видеть вещи
такими, какие они есть на самом деле, с удивлением увидал их здесь словно бы
в  маске, менЯющей самую их  природу; они  же частенько  поражены, когда  им
вдруг намекают, что под маской кроетсЯ нечто иное.
     ‚есьма понравилась мне прекраснаЯ проезжаЯ дорога, бессмертное творение
‹юдовика XV, опрЯтные трактиры, отменнаЯ еда, быстрота, с  какою подавали на
стол,  великолепные  постели  и  скромность прислуги: за  столом обыкновенно
прислуживала самаЯ красиваЯ  в доме девушка, но опрЯтный  облик ее и повадки
обуздывали развратные помыслы.  ЌайдетсЯ ли кто у нас в €талии, чтобы глЯдел
с удовольствием  на лакеев в наших трактирах, на наглые их  мины и нахальные
ухватки?  ‚ те  времена  во ”ранции  не  знали, что такое спросить  лишнего;
”ранциЯ была  родиной  длЯ  чужестранцев.  ђодина  ли она  нынче  длЯ  самих
французов?  Џрежде  имели  мы   нередко  неприЯтность,  видЯ,  как  ЯвлЯетсЯ
ненавистный  деспотизм  в тайных  повелениЯх  об аресте.  ’о  был  деспотизм
королЯ.   ’еперь   же  предстанет   нам   деспотизм  народа,  невоздержного,
кровожадного, необузданного;  он  сбегаетсЯ  в  толпы, вешает, рубит головы,
убивает всЯкого,  кто,  не будучи сам  народом,  осмелитсЯ  обнаружить  свое
мнение.
     Ќочевали  мы в  ”онтенбло, и за час до  того, как нам  прибыть в Џариж,
увидали ехавший оттуда берлин.
     -- ‚от и матушка, -- сказал Ѓаллетти, -- стойте, стойте!
     Њы спускаемсЯ, и после обычных между матерью и сыном изъЯвлений радости
он представлЯет  менЯ;  мать же  --  то была знаменитаЯ  актриса  ‘ильвиЯ --
говорит мне просто:
     --  Ќадеюсь, сударь,  друг  моего сына не откажетсЯ  прийти к нам нынче
вечером на ужин.
     ‘ этими  словами садитсЯ  она  с  сыном и девЯтилетней  дочерью  в свою
карету, а Я возвращаюсь в гондолу.
     Џриехав  в  Џариж,  был  Я  встречен слугою  ‘ильвии  и фиакром;  слуга
распорЯдилсЯ всем и отвез менЯ на квартиру, где показалось мне весьма чисто.
ђазместивши  там чемодан и  все мои вещи,  он проводил менЯ к своей госпоже,
что жила в полусотне  шагов оттуда. Ѓаллетти представил менЯ отцу: звали его
Њарио, и  он тогда выздоравливал после  болезни. Њарио и ‘ильвиЯ были имена,
какие носили они на театре, когда играли комедии на заданный сюжет. ”ранцузы
всегда  называют  итальЯнских актеров и  в  жизни  тем же именем, под  каким
узнали их  на сцене. "‡дравствуйте, господин Ђрлекин,  добрый день, господин
Џанталоне",  -- так  встречали  в Џале-ђоЯле тех, кто играл  на  театре этих
персонажей.
     <i>ѓ‹Ђ‚Ђ VIII</i>
     <i>џ начинаю постигать Џариж. ‹ица. ‘транности. ‚сЯкаЯ всЯчина</i>
     Џо случаю приезда сына ‘ильвиЯ позвала к ужину всех своих родных. џ был
счастлив, что прибыл в Џариж  вовремЯ  и успел познакомитьсЯ с  ними. Њарио,
отца Ѓаллетти, за столом  не было, он еще не оправилсЯ после  болезни,  но Я
познакомилсЯ с сестрой его,  что  была еще старше и которую звали ”ламинией,
театральным  ее  именем.  Ќесколько  переводов  принесли  ей  известность  в
ђеспублике  €зЯщной ‘ловесности; но Я желал узнать  ее поближе ради истории,
известной  во  всей  €талии,  о  том,   как   повстречались  в  Џариже   три
знаменитости,  а именно маркиз  Њаффеи, аббат Љонти  и Џьер-џкопо  Њартелли.
ѓоворЯт, они  стали  врагами  длЯ того, что каждый  добивалсЯ  у сей актрисы
особенного к себе расположениЯ;  как люди ученые,  сражались они  на перьЯх.
Њартелли написал на Њаффеи сатиру, назвав его анаграмматически ”емиа.
     ”ламинии доложили  обо  мне как о кандидате в  члены ђеспублики €зЯщной
‘ловесности,  и женщина эта  почла своим долгом удостоить  менЯ беседой. Њне
показалась  она неприЯтна и лицом, и  манерою говорить и держатьсЯ,  и  даже
самым голосом своим; не сказавши  того прЯмо, дала она мне однако  ж понЯть,
что  она  -- знаменитость  в ђеспублике  ‘ловесности, а Я  -- насекомое; она
словно  читала урок,  полагаЯ, что в свои семьдесЯт лет имеет право  поучать
двадцатипЯтилетнего  мальчишку, не  обогатившего доселе  ничьей  библиотеки.
„абы  угодить  ей, Я заговорил об аббате Љонти и  прочел  к слову  два стиха
мудрого этого человека.  ‘ ласковым видом она поправила менЯ в слове <i>scevra</i>,
что значит "разлученнаЯ";  Я произнес его с <i>u</i> согласным, то есть с <i>v</i>, она же
объЯвила, что здесь надобно произносить гласный, говорЯ, чтоб Я не сердилсЯ,
узнавши о том впервые сразу по приезде в Џариж.
     --  џ очень хочу  учитьсЯ, сударынЯ, но  не перенимать  ошибки. Ќадобно
говорить  <i>scevra</i>,  но  не  <i>sceura</i>,  ибо это  то же,  что  <i>sc vera</i>,  только с
пропущенной гласной.
     -- Џосмотрим, кто из нас двоих ошибаетсЯ.
     -- Ђриосто  гласит, что ошибаетесь  вы,  сударынЯ: он рифмует  <i>scevra</i> и
<i>persevra</i>.
     Ћна  пустилась  было  спорить, но восьмидесЯтилетний муж ее сказал, что
она неправа. Ћна  умолкла и с той  поры рассказывала всем, какой Я обманщик.
Њужем этой женщины был ‹одовико ђиккобони, которого все звали ‹елио,  -- тот
самый, что в шестнадцатом году привез  в Џариж, на службу к герцогу-регенту,
итальЯнскую  труппу. џ воздал ему по заслугам.  ‚ свое времЯ  это был весьма
красивый  мужчина,  и публика  по  праву почитала  его  --  как  по  причине
дарованиЯ, так и за чистоту нравов. ‚о весь ужин Я самым пристальным образом
изучал  ‘ильвию: слава ее тогда  была непревзойденной. Њне представилась она
лучше, нежели  все, что говорили о ней. ЏЯтидесЯти  лет, с  изЯщной фигурой,
благородной осанкой и  манерами,  она  держалась непринужденно,  приветливо,
весело, говорила умно, была обходительна со всеми и полна остроумиЯ,  но без
малейшего  признака  жеманства.  ‹ицо  ее  было  загадкой:  оно влекло,  оно
нравилось всем, и  все  же при  внимательном  рассмотрении  его  нельзЯ было
назвать  красивым;  но никто и  никогда  не  дерзнул  объЯвить его  также  и
некрасивым.  ЌельзЯ  было  сказать, хороша она или  безобразна,  ибо  первым
бросалсЯ в глаза и привлекал к  ней ее  нрав. Љакова же была она? Љрасавица;
но законы и пропорции ее красоты, неведомые длЯ всех, открывались лишь  тем,
кто, влекомый  магической  силой любви,  имел отвагу изучить ее самое и силу
постигнуть эти законы.
     Ђктрисе  этой  поклонЯлась  всЯ  ”ранциЯ,  дар  ее служил  опорой  всех
комедий, что писали длЯ нее величайшие сочинители, и первый Њариво. Ѓез  нее
комедии эти остались бы неизвестны потомкам. Ќи разу не случилось еще  найти
актрисы, способной ее заменить, и никогда не найдетсЯ такой, чтобы соединила
в себе  все те составные  части  сложнейшего театрального искусства,  какими
наделена была  ‘ильвиЯ,  -- умение  двигатьсЯ, голос,  выражение  лица,  ум,
манеру держатьсЯ и знание  человеческого сердца. ‚се в ней было естественно,
как сама природа; искусства, сопутствовавшего всЯкому ее шагу и придававшего
ему совершенство, казалось, и нет вовсе.
     ЌеповторимаЯ  во  всем, сверх упомЯнутых мною свойств  обладала она еще
одним, не имеЯ которого, точно так же достигла бы как актриса вершин  славы,
-- чистотою нравов. Ћна стремилась иметь  друзей -- но отнюдь не любовников,
и  смеЯлась над правом, пользуЯсь которым получала бы  наслаждение, но стала
бы презирать самое себЯ. Ћттого  заслужила  она звание порЯдочной женщины  в
такие лета, когда в  ее положении могло  оно  представитьсЯ  смешным  и даже
оскорбительным.  Ћттого многие  дамы  из высшего света удостаивали ее  более
дружбою,  нежели покровительством.  Ћттого переменчивый  парижский партер ни
разу  не  дерзнул освистать ее в  не приглЯнувшейсЯ ему роли. ‚се единодушно
считали ‘ильвию женщиной, что стоит выше своего положениЯ в обществе.
     Ћна не верила, что благоразумное  поведение может быть поставлено  ей в
заслугу, ибо знала, что происходит оно от одного лишь самолюбиЯ;  а потому в
отношении  ее  к   подругам-актрисам,  каковые  довольствовались  блистанием
таланта  и  не  стремились  прославитьсЯ  еще  и  добродетелью,  никогда  не
проскальзывало ни тени гордыни либо превосходства. ‘ильвиЯ любила их всех, и
они  ее  любили; она  при всех хвалила  их  и воздавала по заслугам. €  была
права:  ей нечего  было  опасатьсЯ,  ни  одна из  актрис ни в  чем  не могла
сравнитьсЯ с нею.
     Џрирода  отнЯла у  несравненной  этой женщины  десЯть лет жизни.  —ерез
десЯть  лет после нашего знакомства, когда  ей минуло шестьдесЯт,  она стала
чахнуть. Џарижский климат, случаетсЯ, играет подобные шутки с итальЯнками. џ
видел  ее  за  два года  до  смерти: она  играла Њарианну  в пьесе  Њариво и
казалась  не старше  самой Њарианны. “мерла она  у  менЯ на  глазах, обнимаЯ
дочь,  и  за пЯть минут  до  кончины  еще  давала ей последние  наставлениЯ.
Џохоронили  ее со всеми  почестЯми на  кладбище у  церкви  ‘пасителЯ;  кюре,
нимало  тому не  воспротивившись, сказал, что  ремесло  актрисы  никогда  не
мешало ей быть доброй христианкой.
     Џростите, читатель, что произнес надгробную речь ‘ильвии  за десЯть лет
до ее смерти. ‚ своем месте Я вас от нее избавлю.
     …динственнаЯ дочь ‘ильвии, главный  предмет ее любви, сидела  в тот раз
за столом  рЯдом  с  нею. …й  было всего  девЯть  лет.  ‚сецело  поглощенный
достоинствами матери,  Я ни на  миг  не  задержал  на дочери  вниманиЯ;  это
случитсЯ лишь со  временем.  Љак  нельзЯ  более  довольный первым  парижским
вечером, воротилсЯ  Я на  свою  квартиру  у  г-жи  Љенсон -- так  звали  мою
хозЯйку.
     Ќаутро, когда Я проснулсЯ, девица  Љенсон пришла сказать, что за дверью
ожидает  человек,  желающий  нанЯтьсЯ ко  мне в  услужение. Џредо мною стоит
коротышка, и Я сразу говорю, что таких не люблю.
     -- Џусть Я мал ростом, мой государь, зато вы  будете  уверены, что Я не
отправлюсь по свету искать счастьЯ в вашем костюме.
     -- Љак ваше имЯ?
     -- Љак вам будет угодно.
     -- Љак так? џ спрашиваю, как вас зовут.
     -- ЊенЯ никак не зовут.  ‚сЯкий новый  хозЯин  дает мне  имЯ,  и во всю
жизнь у менЯ  уже  было  их более полусотни.  ЊенЯ  будут звать так,  как вы
назовете.
     -- Ќо у вас же должно  быть в конце концов свое имЯ -- то, что вам дали
в семье.
     -- ‚ семье? “ менЯ никогда не было семьи. ‚ юности у менЯ было какое-то
имЯ, но за те двадцать лет, что Я в услужении  и непрестанно менЯю хозЯев, Я
забыл его.
     -- џ стану звать вас “мником.
     -- Џремного благодарен.
     -- ‚от вам луидор, подите и разменЯйте его.
     -- ‚от деньги.
     -- ‚ы, Я вижу, богаты.
     -- Љ вашим услугам, господин.
     -- Љто мне поручитсЯ за вас?
     -- ‚ бюро по найму слуг, да и г-жа Љенсон тоже. ЊенЯ весь Џариж знает.
     -- ќтого  довольно. џ  кладу вам по  тридцать  су в день, одежда  ваша,
спать будете у себЯ, а по утрам, в семь часов, будете в моем распорЯжении.
     ‡ашел ко  мне Ѓаллетти и  приглашал каждый  день  к обеду и к ужину.  џ
велел проводить менЯ в Џале-ђоЯль и  оставил “мника у  ворот. ‘ любопытством
стал Я осматривать сие  столь хваленое гульбище. ‘ад был  довольно красив, с
аллеЯми густых дерев, бассейнами и <i>большими домами</i> вкруг них, со  множеством
гулЯющих мужчин и женщин, раскиданными там и сЯм  скамьЯми, где  продавались
<i>новые  книжки</i>,  душистые  воды,  зубочистки, безделки; предо  мною  плетеные
стульЯ, что можно нанЯть  за одно  су, любители газет,  укрывающиесЯ в тени,
завтракающие  девицы и  мужчины  -- кто  поодиночке,  кто  целым  обществом;
прислужники из кофейного дома сновали вверх и вниз по лесенке, прЯчущейсЯ за
грабами. џ сажусь за пустой столик, прислужник спрашивает, что мне угодно, Я
велю принести шоколаду без молока -- и  он приносит отвратительный шоколад в
серебрЯной чашке. Ћставив его  нетронутым, Я спрашиваю  у прислужника  кофе,
если он хорош.
     -- Љофе отменный; сам вчера варил его.
     -- ‚чера? ’акого мне не нужно.
     -- Ќо молоко в нем как нельзЯ лучше.
     -- Њолоко?  Њолока Я вовсе не пью. ‘делайте мне теперь же чашку кофе на
воде.
     --  Ќа воде  мы готовим только после обеда.  Ќе  угодно  ли  баварского
питьЯ? Ќе угодно ли графин оржату?
     -- „а, оржату.
     Ќапиток сей нашел Я отменным и решил завтракать  им всегда. ‘прашиваю у
прислужника, не случилось ли чего нового,  и он отвечает, что супруга дофина
разрешилась  от  бремени  принцем;  некий аббат возражает,  что  тот, верно,
спЯтил -- она разрешилась принцессою; тут подходит третий со словами:
     --  џ  нынче  же  из ‚ерсалЯ, и супруга  дофина не разрешилась пока  ни
принцем, ни принцессою.
     Ћн  сказал, что, как ему  кажетсЯ,  Я  иностранец;  Я  отвечаю,  что  Я
итальЯнец и прибыл накануне. ’огда он заводит со мною разговор про двор, про
город,  про  спектакли и беретсЯ повсюду  менЯ  представить; Я  благодарю  и
удалЯюсь в  сопровождении аббата, каковой  называет мне имена всех  гулЯющих
девиц.   …му  встречаетсЯ   какой-то  приказный,  они  обнимаютсЯ,  и  аббат
представлЯет его  мне  как  знатока итальЯнской  литературы; Я говорю с  ним
по-итальЯнски, он остроумно отвечает, Я смеюсь стилю его и объЯснЯю причину:
он говорил точь-в-точь  в стиле Ѓоккаччо.  ‡амечание мое  приходитсЯ  ему по
вкусу,  но Я убеждаю  его, что хотЯ Язык у этого древнего автора совершенен,
говорить так не следует. Њенее, нежели в  четверть часа, открываем мы друг в
друге общие  склонности и  завЯзываетсЯ меж нами дружба. Ћн  поэт, и Я поэт,
его влечет итальЯнскаЯ  литература, менЯ  --  французскаЯ: мы сказываем друг
другу адреса наши и обещаем обменЯтьсЯ визитами.
     ‚ углу сада  вижу  Я плотную  толпу мужчин и женщин, глЯдЯщих вверх,  и
спрашиваю нового своего друга, что  там  такого удивительного.  Ћн отвечает,
что все эти люди со  своими часами в руках  внимательно следЯт за солнечными
часами в ожидании, когда тень от  стрелки укажет  полдень: они хотЯт сверить
свои часы.
     -- —то ж, разве нет нигде больше солнечных часов?
     -- Ћни есть повсюду, но знамениты лишь часы Џале-ђоЯлЯ.
     ’ут Я не мог удержатьсЯ от смеха.
     -- Ћтчего вы смеетесь?
     -- Ћттого что все солнечные часы  показывают повсюду одно  и то же; вот
вам чистейшей воды ротозейство.
     Ќемного  подумав,  он  засмеЯлсЯ  и  сам,  а  после  велел  мне  смелей
критиковать добрых парижан. Њы выходим из Џале-ђоЯлЯ через главные ворота, и
Я вижу справа множество народу, толпЯщегосЯ перед лавкой, на вывеске которой
нарисована была циветта.
     -- —то здесь такое?
     --  ‚ы  и  теперь станете  смеЯтьсЯ. ‚се  эти  люди ждут,  чтобы купить
табаку.
     -- ђазве табак продают в одной этой лавке?
     -- Џродают его повсюду; но вот уже три недели, как все желают наполнить
табакерки единственно табаком от –иветты.
     -- ђазве он лучше других?
     -- ‚овсе нет; быть может, и хуже; но госпожа герцогинЯ артрскаЯ  ввела
его в моду, и теперь все только его и хотЯт.
     -- Љак же удалось ей ввести его в моду?
     --  „ва  или  три раза  останавливалась  она  перед этой лавкой в своей
карете  и покупала  табаку лишь столько,  сколько  входило  в  табакерку, но
говорила  прилюдно  молодой  табачнице,  что  у ней  лучший  товар в Џариже;
ротозеи, что стоЯли  вокруг, поведали о том  другим,  и весь  Џариж узнал --
если  хочешь купить хорошего  табаку,  отправлЯйсЯ  к  –иветте.  †енщина эта
непременно разбогатеет: она продает табаку больше, чем на сто экю в день.
     --  ѓерцогинЯ  артрскаЯ, верно, и не знает, что принесла  этой женщине
удачу.
     --  Ќапротив; это выдумка  самой герцогини, известной своим остроумием.
Ћна полюбила эту женщину, каковаЯ недавно вышла  замуж,  и, размышлЯЯ, какую
могла бы оказать ей услугу, рассудила,  что надобно поступить именно так. ‚ы
не  поверите,  какие славные  люди  парижане. ‘трана, куда  вы  приехали, --
единственнаЯ в мире, где ум волен преуспеть любым способом: коли заЯвит он о
себе некоей истиной, его станут приветствовать люди умные, а коли ошибетсЯ и
впадет в обман,  его вознаградЯт глупцы. ѓлупость--  отличительное  свойство
нашей нации  и,  что  самое  удивительное,  роднаЯ  дочь ума; не сочтите  за
парадокс, но выходит, что французскаЯ нациЯ была бы благоразумней, когда б у
нее было ума поменее.
     ‡десь почитают двух богов, хоть и не  возводЯт им алтарей, -- новизну и
моду. ‘тоит  человеку  побежать  --  все,  увидав  его,  побегут следом и не
остановЯтсЯ, если только не обнаружат, что он сумасшедший; но обнаружить это
--  труд непосильный:  сколько у нас  безумцев от рождениЯ, которых и теперь
еще  считают  мудрецами!  ’абак  от –иветты дает лишь самое малое  понЯтие о
городской  суете  и  столпотворениЯх.  Љороль  наш, отправившись  на  охоту,
оказалсЯ на  мосту  в Ќейи  и вздумал выпить  сладкой водки. Ћстановившись у
кабака,  спросил  он  ратафии, у беднЯги кабатчика по счастливой случайности
сыскалась бутылка ее, и королю случилось, выпив  стакан, сказать окружающим,
что  напиток   превосходный,  и  спросить  другой  стакан.  ќтого  оказалось
довольно, чтобы кабатчик разбогател. Ќе прошло и суток, как весь двор и весь
город  знали: ратафиЯ  из  Ќейи  --  лучшее в  …вропе питье, ведь так сказал
король!  ‘амое блестЯщее  общество  отправлЯлось  к  полуночи  в Ќейи выпить
ратафии; меньше чем в три года кабатчик стал богат и велел построить на этом
месте дом, на котором увидите вы весьма забавную надпись -- ее подарил этому
человеку кто-то  из наших  господ Ђкадемиков: ex  liquidis solidum *. Љакого
свЯтого  должен благословлЯть  кабатчик  за то,  что  скоро  и  блистательно
преуспел? ѓлупость, переменчивость да желание посмеЯтьсЯ.
     -- Џолагаю, -- сказал Я, --  что подобное  восхищение всЯким  суждением
королЯ  и  принцев  крови происходит от  нерушимой любви, что  питает к  ним
преданный народ. ‹юбовь столь велика, что их считают непогрешимыми.
     -- ‚ы правы. €ностранцы, глЯдЯ на происходЯщее во ”ранции, все уверены,
что нациЯ  обожает своего королЯ; но  те  у  нас, кто не утратил способность
мыслить, понимают, что любовь нации к монарху -- одна лишь мишура. —то может
зиждитьсЯ  на любви, ни на  чем  не основанной?  „вор на сей счет отнюдь  не
заблуждаетсЯ. Љороль въезжает в Џариж, и все кричат "„а здравствует король!"
-- потому  только, что один бездельник поднЯл этот крик. ќто крик весельЯ, а
может,  и страха; поверьте, сам  король никогда не  принимает  его за чистую
монету. …му не терпитсЯ воротитьсЯ в ‚ерсаль, где под охраною  двадцати пЯти
тысЯч человек он может не боЯтьсЯ Ярости этого самого народа, каковому, если
он  поумнеет,  может прийти охота закричать  <i>„а  умрет  король!</i> ‹юдовик  XIV
хорошо  это  знал.  Џотому-то  и  казнил  несколько  советников  парламента,
дерзнувших заговорить  о том, чтобы в случае национальных бедствий  собирать
ѓенеральные штаты. Љоролей во ”ранции  никогда не любили, разве что ‹юдовика
‘вЯтого, за  благочестие,  ‹юдовика XII  да ѓенриха  IV, когда он  уже умер.
’еперешний  наш  король  сказал  однажды  простодушно,  выздоравливаЯ  после
болезни: <i>‚се это великое  ликование оттого, что Я снова здоров, мне странно,
ибо  Я  не  могу  понЯть,  за  что  менЯ так  любЯт</i>.  ‘ие  монаршье суждение
превозносили до  небес. Ћн рассуждал.  ‹юбой придворный-философ  должен  был
отвечать  ему,  что его  так любЯт за одно  лишь то, что  носит он прозванье
<i>‚озлюбленного</i>.
     -- …сть ли меж придворных философы?
     -- ”илософов  нет, ибо  невозможно придворному быть  философом, но есть
люди  умные,  каковые  ради собственного блага  не  раскрывают  рта. Ќедавно
король хвастал  одному  придворному, имени которого Я вам  не скажу, как  он
наслаждалсЯ, проведЯ ночь с госпожою Њ***, и говорил,  что, как ему кажетсЯ,
нет  в  мире  другой  женщины, способной доставлЯть  подобные  удовольствиЯ.
Џридворный отвечал,  что …го  ‚еличество изменил бы свое суждение, когда  бы
хоть раз побывал в борделе. Џридворного немедлЯ удалили в его владениЯ.
     -- Ќа  мой взглЯд,  короли  французские  правы, что не  терпЯт мысли  о
созвании  ѓенеральных штатов, ибо  тогда они оказываютсЯ  в  положении папы,
созывающего собор.
     -- Ќе вполне; но это и неважно. ѓенеральные штаты были бы опасны, когда
бы народ,  то есть  третье сословие,  мог  перевесить  голоса  дворЯнства  и
духовенства; но такого нет и никогда не  будет --  врЯд  ли возможно,  чтобы
политика вложила  меч  в руки буйно помешанных. Ќарод хотел бы  пользоватьсЯ
тем  же влиЯнием,  что и оба других  сословиЯ,  но ни один  король,  ни один
министр никогда не доставЯт ему такого права. Љогда  бы какой-нибудь министр
это сделал, он был бы глупец либо предатель.
     Њолодого человека,  который  речами  своими  сразу  же  дал мне  верное
понЯтие  о  французской  нации,  о  парижанах,  королевском  дворе  и  самом
государе,  звали  Џатю.  Њне  еще  представитсЯ  случай рассказать о нем. ‡а
разговорами проводил он менЯ до дверей ‘ильвии и поздравил с тем, что Я вхож
в этот дом.
     ‹юбезную эту актрису Я застал в приЯтном обществе. Ћна представила менЯ
всем и с каждым познакомила. “слыхав имЯ Љребийона, Я был поражен.
     -- Ќеужто, сударь, так скоро  Явилось мне счастье!--  сказал Я. -- ’ому
восемь лет, как вы пленили менЯ. Џослушайте, сделайте милость.
     € Я читаю ему самую  прекрасную сцену из "‡енобии и ђадамиста", которую
переложил белым стихом. ‘ильвиЯ была в восторге: восьмидесЯтилетний Љребийон
с чувствительным  удовольствием  слушал  самого  себЯ в  переводе  на  Язык,
каковой любил более родного. Ћн прочел ту  же сцену  по-французски и  учтиво
указал те места, где Я,  как он выразилсЯ, его  приукрасил. џ благодарил, не
обманувшись похвалою. Њы сели за стол; менЯ спросили, что повидал Я в Џариже
хорошего, и Я рассказал  обо всем, что видел и  узнал, умолчав лишь  о речах
Џатю. ѓоворил Я по меньшей мере два часа, и Љребийон, лучше других понЯвший,
какой избрал Я путь, дабы узнать и добрые, и дурные черты французской нации,
обратилсЯ ко мне с такими словами:
     -- „лЯ первого днЯ вы, государь мой, полагаю, обещаете пойти далеко. ‚ы
скоро  станете  делать  успехи.   џ  нахожу  в  вас   хорошего  рассказчика.
Џо-французски вы изъЯснЯетесь вполне понЯтно;  однако  все, что вы говорили,
звучало  словно   бы  итальЯнскими  фразами.  ‚ас   нельзЯ  не  слушать,  вы
пробуждаете  к  себе  интерес,  и  самой  этой   необычностью  речи  вдвойне
привлекаете  слушателей; скажу даже,  что нечистый  ваш  Язык  не  может  не
доставить  вам одобрениЯ  слушателей самой странностью своей  и новизною:  в
стране, куда вы  прибыли, бегают за  всем, что  странно  и ново. € все же не
поздней  завтрашнего  днЯ  вам  надобно  со  всем трудолюбием  приступить  к
изучению нашего Языка, дабы хорошо на нем говорить -- в противном случае  те
же  люди,  что теперь  хвалЯт вас,  через  два-три  месЯца  станут над  вами
смеЯтьсЯ.
     -- ‚ерю, и  сам того боюсь; главною целью моего  приезда как раз и было
отдатьсЯ всеми  силами французскому Языку и  литературе; но, сударь, где мне
найти учителЯ?  џ ученик невыносимый --  любопытный, докучливый, ненасытный,
вечно задаю  вопросы. € Я  не столь богат, чтобы платить  подобному учителю,
даже если и случитсЯ мне найти его.
     --  ’ому уже полвека,  государь мой, как  Я  ищу такого именно ученика,
каким  вы  себЯ  нарисовали, и Я сам  стану платить  вам,  если пожелаете вы
приходить ко мне и брать уроки. „ом мой в Њаре, на улице „венадцати ворот; у
менЯ есть лучшие итальЯнские поэты, вы станете переводить их на французский,
и Я никогда не поставлю предела вашему любопытству.
     џ принЯл  приглашение его  в великом замешательстве, не  умеЯ изъЯснить
всю свою  благодарность. Љребийон был шести  футов ростом, выше менЯ на  три
дюйма; он изЯщно ел, рассказывал, сам не смеЯсь, забавные истории и славилсЯ
своими  остротами.  †ил  он  домоседом,  выезжал редко  и  почти  никого  не
принимал;  во  рту у него всегда была трубка, а  кругом -- восемнадцать  или
двадцать  кошек,  что  развлекали  его большую часть днЯ. „ержал он  старуху
экономку,  кухарку   и   одного   слугу.   ќкономка  заботилась  обо   всем,
распорЯжалась  деньгами,  и  он, ни в  чем не  знаЯ недостатка,  никогда  не
спрашивал у нее отчета. € вот  что  примечательно.  ‚ Љребийоновом лице было
что-то львиное --  либо кошачье, что одно  и  то  же. ‘лужил он  королевским
цензором  и  говорил,  что это  его забавлЯет.  ќкономка  читала  ему  вслух
принесенные сочинениЯ,  и  в  тех местах,  какие, по ее понЯтиЯм,  требовали
цензуры,  прерывала чтение; случалось,  он был  иного мнениЯ,  и тогда они с
экономкой спорили, а Я смеЯлсЯ. Ћднажды Я слышал, как кто-то  ЯвилсЯ забрать
исправленную свою рукопись, а женщина эта отослала сочинителЯ со словами:
     -- Џриходите на будущей неделе, у нас  еще не было  времени рассмотреть
ваше произведение.
     џ ходил к Љребийону целый год по три  раза  в  неделю,  у него научилсЯ
всему, что знаю по-французски, но так и  не сумел избавитьсЯ от  итальЯнских
оборотов;  Я  узнаю их, встречаЯ  у  других;  но когда  выходЯт  они  из-под
собственного моего  пера,  Я  их  не различаю  и,  без  сомнениЯ, никогда не
научусь различать  --  как никогда  не  мог Я  увидать,  в  чем  заключаетсЯ
пресловутаЯ испорченность латыни у ’ита ‹ивиЯ.
     Ќаписав  вольным стихом  восьмистишие  на  какой-то сюжет,  отнес Я его
Љребийону, дабы он исправил мои стихи. ЏрочтЯ со вниманием мои восемь строк,
вот что он мне сказал:
     --  Њысль ваша прекрасна  и  весьма  поэтична; Язык  совершенен;  стихи
хороши и как нельзЯ более правильны; и все же восьмистишие ваше дурно.
     -- „лЯ чего же?
     -- ‘ам не знаю. ‚ нем  недостает <i>чего-то такого,  je  ne  sai  s  quoi</i>.
Џредставьте,  что  перед  вами мужчина;  вам  кажетсЯ он красивым,  статным,
учтивым, остроумным -- в общем, изучив его пристрастно и строго, вы находите
его  совершенством. €  тут  ЯвлЯетсЯ †енщина,  глЯдит  на  этого  мужчину и,
разглЯдев хорошенько,  уходит, говорЯ,  что  мужчина  ей  не  нравитсЯ.  "Ќо
сударынЯ,  скажите,  какой  вы  нашли  в  нем  изъЯн".  -- "‘ама  не  знаю".
Ћбернувшись к мужчине, всматриваетесь вы в него пристальней и в конце концов
открываете, что  он кастрат.  Ђх! говорите вы, теперь Я понимаю,  отчего той
женщине он пришелсЯ не по вкусу.
     ‘равнением этим Љребийон дал  мне понЯть, отчего не понравилось ему мое
восьмистишие.
     ‡а столом  мы много говорили о ‹юдовике XIV; Љребийон состоЯл при дворе
его пЯтнадцать  лет крЯду и рассказывал  нам  весьма  занЯтные  и  никому не
ведомые  истории. Ћн  уверЯл, что ‘иамские  послы  были  проходимцы, которых
подкупила  госпожа  де  Њентенон. …ще  он сказал,  что бросил  незаконченною
трагедию  под  названием  "Љромвель",  ибо  сам  король однажды не велел ему
тратить перо на какого-то прохвоста.
     ‡аговорив о своем "Љатилине", он сказал, что считает  его  самой слабой
из своих  пьес, но не хотел бы  и улучшить ее, если б длЯ  того пришлось ему
вывести на сцену –езарЯ -- ибо юный –езарь был бы смешон, как смешна была бы
ЊедеЯ, представленнаЯ  прежде,  нежели  узнала она џзона. ‚есьма  хвалил  он
дарование ‚ольтера, но обвинЯл его в воровстве, ибо тот украл у него сцену в
‘енате. ‚оздаваЯ  ‚ольтеру  по  заслугам,  он сказал, что  тот  прирожденный
историк,  однако ж искажает историю и заполнЯет ее  сказками, дабы прибавить
ей увлекательности. Љребийон полагал, что человек в железной маске -- чистаЯ
выдумка;  подтверждение  тому,  по  его  словам,  получил он из  уст  самого
‹юдовика XIV.
     ‚  театре у  итальЯнцев  в  тот день  давали  "‘ению",  пьесу  г-жи  де
ѓрафиньи.  џ  отправилсЯ   туда  загодЯ,   дабы  получить  хорошее  место  в
амфитеатре.
     Џривлеченный  зрелищем увешанных  бриллиантами  дам, что  поЯвлЯлись  в
ложах бельэтажа, Я  внимательно их разглЯдывал. ”рак на мне был красивый, но
с широкими рукавами и сверху донизу в пуговицах, и длЯ того всЯкий признавал
во мне иностранца: в Џариже эта мода уже прошла. € вот Я рассматриваю дам, и
приступает ко мне богато одетый мужчина втрое толще менЯ, вежливо спрашиваЯ,
не  иностранец  ли  Я.  џ  подтверждаю,  и он сразу  же спрашивает,  как мне
понравилсЯ Џариж. џ отвечаю, хвалю  город  и тут вижу,  как в ложу  слева от
менЯ входит женщина непомерной толщины, всЯ в драгоценностЯх.
     -- Ђ кто вон та жирнаЯ свиньЯ? -- спрашиваю Я у толстЯка-соседа.
     -- †ена вот этого жирного свина.
     -- Ђх, сударь! Њиллион извинений.
     Ќо человек этот вовсе  не  нуждалсЯ в моих извинениЯх:  он не только не
рассердилсЯ,  но хохотал  до упаду. џ  был  в отчаЯнии. Љончив  смеЯтьсЯ, он
встает,  выходит  из  амфитеатра, и минутою  позже  Я вижу,  как он  в  ложе
разговаривает  с женою и оба смеютсЯ. џ уже решил было уйти вовсе из театра,
как тут, слышу, он менЯ зовет:
     -- ‘ударь, сударь!
     Ќе отвечать  было бы неучтиво, и Я  подхожу  к  ложе.  Ќа сей  раз он с
серьезным и весьма достойным видом просит прощениЯ за свой смех и приглашает
оказать ему величайшую  милость и пожаловать сей  же  вечер к нему  на ужин.
Џоблагодарив, Я отвечаю, что уже зван. Ћн продолжает настаивать, дама к нему
присоединЯетсЯ, и Я, дабы убедить их, что это не отговорка, говорю, что зван
к ‘ильвии.
     -- “верен, -- говорит он, -- что мне удастсЯ отменить ваше приглашение,
если вы не возражаете; Я сам ее попрошу.
     џ уступаю; он идет  и  после возвращаетсЯ с Ѓаллетти, который передает,
что матушка его  счастлива столь прекрасными моими  знакомствами и ждет менЯ
завтра к  обеду.  “крадкой Ѓаллетти шепнул, что это  г-н де  Ѓошан,  главный
сборщик налогов.
     Љогда комедиЯ  кончилась, Я подал г-же де Ѓошан руку и сел в их карету.
„ом их был полной  чашей  -- как у всех  людей  подобного  сорта  в  Џариже:
большое  общество,  игра  на деньги по-крупному, шумное веселье  за  столом.
€з-за  стола поднЯлись в час пополуночи, и менЯ отвезли  домой. „ом этот был
мне открыт во все времЯ,  что провел Я  в Џариже, и оказалсЯ весьма полезен.
Џравы те, кто говорит, будто  иностранцы в Џариже скучают по  меньшей мере в
первые две недели: чтобы войти в общество, надобно времЯ. Ћднако ж сам Я уже
в первый день был приглашен и уверен, что скучать не придетсЯ.
     Ќазавтра с утра  ЯвилсЯ ко  мне  Џатю и подарил  написанное им  в прозе
похвальное  слово  маршалу  ‘аксонскому.  Њы  вышли  вместе   и  отправились
завтракать  в  ’юильри.  ’ам он представил  менЯ  госпоже дю Ѓокаж, каковаЯ,
заговорив о маршале ‘аксонском, остроумно пошутила:
     --  Ќе удивительно ли, что  мы никак  не  могли прочесть <i>de profundis</i> *
человеку, благодарЯ которому столько раз пели <i>’е Deum</i> **?
     ‡атем  Џатю  отвел  менЯ  к знаменитой  оперной актрисе,  которую звали
‹ефель,  любимице  всего  Џарижа  и  женщине --  члену  Љоролевской академии
музыки.  “ нее было  трое маленьких очаровательных детишек,  что  порхали по
всему дому.
     -- Ћбожаю их, -- сказала она.
     -- ‚се трое красивы, -- отвечал Я, -- и каждый непохож на другого.
     --  …ще бы.  ‘тарший  --  сын герцога д'Ђнеси, тот -- графа  ќгмона,  а
младший -- сын Њезонружа, того, что женилсЯ недавно на девице ђоменвиль.
     -- Ђх, ах! Џростите великодушно. џ полагал, вы мать всех троих.
     -- Ђ Я и есть их мать.
     ‘ этими словами глЯдит она на Џатю и вместе с ним заливаетсЯ хохотом, а
Я краснею до ушей. џ был новичок. Њне непривычно было слышать, чтобы женщина
открыто попирала мужские права. „евица  ‹ефель  отнюдь не была бесстыдна  --
просто честна  и выше  предрассудков.  ‡натные господа, отцы  этих маленьких
бастардов, оставили их матери и платили за воспитание, так что  та  не знала
ни  в чем  нужды.  Ќеопытность моЯ по  части французских  нравов приводила к
жестоким недоразумениЯм. Џосле того  допроса, что  устроил Я девице  ‹ефель,
она бы  засмеЯлась  в лицо  любому,  кто бы решилсЯ  назвать  менЯ  неглупым
человеком.
     ‚ другой раз повстречал Я у ‹ани, учителЯ  балета из Ћперы, четырех или
пЯтерых девушек; каждую сопровождала  мать. ‹ани давал им уроки танцев. ‚сем
было  тринадцать-четырнадцать  лет,  и   все   на  вид  скромны,  невинны  и
воспитанны. џ говорил им приЯтные вещи, они отвечали, потупив глаза. “ одной
болела голова, Я даю ей  понюхать мелиссовой воды, а подруга  ее спрашивает,
хорошо ли она выспалась.
     -- ќто не от того, -- отвечает дитЯ, -- Я, кажетсЯ, беременна.
     Ќе ожидав услышать подобного ответа, Я говорю, как последний осел:
     -- Ќикогда бы не подумал, сударынЯ, что вы замужем. Ћна глЯдит на менЯ,
потом оборачиваетсЯ к  другой, и  обе  принимаютсЯ смеЯтьсЯ от всей  души. џ
удалилсЯ пристыженный и  решилсЯ  впредь не рассчитывать, что в  театральных
девицах  найдетсЯ  хотЯ бы каплЯ стыда.  Ћни все похвалЯютсЯ бесстыдством  и
почитают дураком всЯкого, кто станет обходитьсЯ с ними иначе.
     Џатю  познакомил  менЯ со всеми сколько-нибудь известными девицами;  он
любил прекрасный пол не менее моего, но, к несчастью  своему, не был наделен
столь же бурным темпераментом,  и заплатил за  эту любовь жизнью. Џроживи он
дольше,  стать  бы  ему вторым  ‚ольтером. “мер он  тридцати  лет от роду  в
‘ен-†ан-де-Њорьен, возвращаЯсь во  ”ранцию  из ђима. Ћт него узнал Я секрет,
какой употреблЯют здесь многие молодые сочинители, когда надобно им написать
что-либо возможно прекраснейшей  прозой, как,  например,  похвальное  слово,
надгробную  речь, посвЯщение, и желают  они достигнуть совершенства в прозе.
Ћткрыл мне секрет этот сам Џатю, которого Я застиг врасплох.
     Ћднажды  утром увидал Я  у  него  на столе  листки,  исписанные  белыми
александрийскими стихами; прочитав  с дюжину их, Я сказал,  что хотЯ  они  и
хороши,  но  доставлЯют  более  муку,  нежели  удовольствие,  и добавил, что
гораздо более стихов понравилось мне то же место в  похвальном слове маршалу
‘аксонскому, написанном прозой.
     -- Џроза моЯ тебе не понравилась бы  так, когда б  Я прежде не  записал
все, что желал сказать, белым стихом.
     -- Ќо значит, ты понапрасну совершил тЯжкий труд.
     -- Ќикакого труда нерифмованные стихи не стоЯт. €х пишешь так  же,  как
прозу.
     --  € ты полагаешь, будто проза  твоЯ становитсЯ красивей, если списать
ее с собственных стихов?
     -- Џолагаю, ибо так оно  и есть; она становитсЯ красивей, и к тому же Я
спокоен,  что в  ней не  будет в  изобилии полустиший  -- в прозе порок этот
возникает сам собою, незаметно длЯ пишущего.
     -- ђазве это порок?
     -- ‚еличайший  --  и  непростительный. Џроза,  нашпигованнаЯ случайными
стихами, хуже даже прозаической поэзии.
     --  € правда, невольные стихи в какой-нибудь  речи звучат, должно быть,
дурно, да и сами по себе, надо полагать, нехороши.
     -- Ѓез  сомнениЯ. ‚от, к примеру,  ’ацитова историЯ начинаетсЯ словами:
<i>Urbem Romam а principio reges habuere</i> *. ќто сквернейший гекзаметр,  каковой
он, конечно же, написал случайно,  а после не распознал -- иначе построил бы
фразу по-другому. ђазве у вас, итальЯнцев, случайные стихи не портЯт прозы?
     -- ЏортЯт, и  весьма. Ћднако, скажу тебе,  многие обделенные дарованием
нарочно  вставлЯют  в прозу стихи,  дабы  придать ей звучности; они  тешатсЯ
надеждой, что всЯ эта мишура сойдет за  золото и читатели ничего не заметЯт.
Ќо ты, верно, единственный, кто по доброй воле вершит подобный труд.
     --  …динственный? ’ы ошибаешьсЯ. ’ак делают все, кому стихи,  как  мне,
ничего не стоЯт и кто должен сам перебелить  написанное. ‘проси у Љребийона,
у  аббата де ‚уазенона, у  ‹агарпа, у кого пожелаешь, всЯкий скажет  тебе то
же, что Я. Џервым к искусству этому прибегнул  ‚ольтер в своих мелких вещах;
проза в  них несравненна.  €з их  числа, к  примеру,  послание к  госпоже дю
атле; оно великолепно; почитай, и коли найдешь хоть одно полустишие, скажи,
что Я не прав.
     џ спросил у Љребийона, и он отвечал то же самое; однако уверЯл, что сам
никогда этого не делал.
     Џатю не терпелось  отвести  менЯ  в  Ћперу и  поглЯдеть, какое действие
произведет на  душу мою сие зрелище; и в самом  деле,  итальЯнцу должно было
показатьсЯ  оно  изумительным.  „авали  оперу  под  названием  "‚енецианские
Џразднества". Ќазвание  занимательное. Њы платим сорок  су  и идем в партер:
там  надобно стоЯть, и  собираетсЯ  хорошее общество. ‘пектакль  был из тех,
какими наслаждаетсЯ всЯ нациЯ без изъЯтиЯ. <i>Solus Gallus cantat</i> *.
     Ћркестр блистательно исполнЯет увертюру,  весьма красивую в своем род