если только имеет какую-то силу чистаЯ  клЯтва  ребенка,  никогда  не  стану
таким.
     - Ќу, вот и хорошо,  сынок,  и  помни:  во  всем  и  всегда  ты  лолжен
слушатьсЯ матери.
     „алекие стоны затихли.
     - †ена, ты кончила работу?
     -  Ћсталось  несколько  стежков  на  рубахе,  хоть  мы  и  так  сегоднЯ
засиделись допоздна.
     - џ тоже не дочитал главу. „авай же, пока есть еще масло в  лампе,  оба
завершим начатое.
     - „а, если только волей Ѓожьей останемсЯ в живых! - воскликнул юноша.
     - €дем со мною, мой чистый ангел: идем, и тебе не придетсЯ работать,  с
утра до вечера будешь ты гулЯть на цветущем лугу. Ѓудешь жить в моем чертоге
с серебрЯными  стенами,  золотыми  колоннами  и  алмазными  дверЯми,  Ѓудешь
ложитьсЯ спать, когда захочешь сам, под звуки чудной  музыки,  и  обходитьсЯ
без молитвы. Ђ утром, когда светозарное солнце  заблещет  над  миром,  когда
взовьетсЯ на крыльЯх ввысь веселый жаворонок с  звонкою  трелью,  ты  будешь
нежитьсЯ в постели, пока  не  надоест.  Ѓудешь  ступать  по  мЯгким  коврам,
вдыхать нежнейший аромат цветов.
     - Џора дать отдых и уму, и телу. ‚стань, достойнейшаЯ  мать  семейства,
встань, мощною стопою попираЯ пол.  ’вои  пальцы  одеревенели  от  работы  -
отложи же иглу. ‚о всем полезна мера, чрезмерное усердье вредно.
     - ’ы так чудесно заживешь! џ подарю тебе волшебное  кольцо  с  рубином:
повернешь его камнем внутрь - и станешь, как сказочный принц, невидимкой.
     - ‘прЯчь, о жена, в недра шкафа орудиЯ твоих повседневных трудов,  а  Я
соберу свои бумаги.
     - Љогда же повернешь рубин обратно, ты, юный  чародей,  вновь  обретешь
свое природное обличье. ‚се это оттого, что Я тебЯ люблю и забочусь о  твоем
благе.
     - Џрочь, кто бы ты ни был, отпусти мои плечи...
     - ‘ынок, слишком рано забылсЯ ты в  сладких  грезах:  еще  не  прочтена
совместнаЯ вечернЯЯ молитва,  еще  твоЯ  одежда  не  сложена  в  порЯдке  на
стуле... ‚стань же на колени! Ћ предвечный ѓосподь, печать  твоей  безмерной
доброты лежит на всем творении, на каждой малости.
     - Ќеужто тебЯ не прельщает  хрустальный  ручей,  в  котором  снуют  без
устали рыбки: голубые, серебристые,  красные?  ’ы  будешь  ловить  их  такой
красивой сетью, что они сами станут заплывать в нее, покуда не  наполнЯт  до
отказа. ‚ода в том ручье так прозрачна, что видны лежащие на дне,  блестЯщие
и гладкие, как мрамор, валуны.
     - Њатушка, роднаЯ, поглЯди, какие когти! Њне страшно,  но  совесть  моЯ
чиста, мне не в чем упрекнуть себЯ.
     - ‚от мы простерлись ниц у ног ’воих, благоговеЯ пред  ’воим  величьем.
…сли же закрадетсЯ нам в душу дерзкаЯ гордынЯ, мы  тотчас  же  с  презреньем
отбросим ее прочь, как горький плод, и, не дрогнув,  принесем  ее  в  жертву
’ебе.
     - ’ы будешь купатьсЯ в этом ручье рЯдом с маленькими подружками, и  они
будут обнимать тебЯ своими нежными ручками. Ђ когда выйдешь  на  берег,  они
тебЯ украсЯт венками из роз и из гвоздик. Џленительные существа - за спинами
у них дрожат прозрачные крылышки, как у  бабочек;  прелестные  головки,  как
облачком, окружены длинными кудрЯми.
     - Ѓудь твой дворец прекрасней всех сокровищ мира,  Я  не  покину  отчий
кров и не пойду с  тобою.  Ћднако  ты,  вернее  всего,  лжешь,  потому-то  и
говоришь так тихо, чтобы никто тебЯ не услыхал. Ѓросать родителей - грех.  €
Я не стану неблагодарным чадом. Ќу, а твои хваленые подружки, уж  верно,  не
красивее, чем глаза моей матушки.
     - ‘лавим ѓоспода ныне и присно, ежедневно и ежечасно. ’ак  было  и  так
будет, покуда, послушные веленью ’воему, мы не покинем эту землю.
     - Џокорные каждой твоей прихоти, они  станут  во  всем  угождать  тебе.
‡ахочешь ли птицу, котораЯ без отдыха  резвитсЯ  день  и  ночь,  -  получай.
‡ахочешь колесницу из снега, способную домчать тебЯ до солнца, -  получай  и
колесницу. —его  только  не  добудут  они  длЯ  тебЯ!  „аже  того  огромного
воздушного змеЯ, что спрЯтан на луне и к чьему хвосту привЯзаны за  шелковые
нити все птицы, какие только есть на свете. Џодумай же и  соглашайсЯ,  лучше
соглашайсЯ.
     - „елай, что хочешь, но Я не прерву молитву, чтобы позвать на помощь. €
хотЯ ты бесплотен - Я не могу  отстранить  тебЯ  рукою,  -  но  знай:  Я  не
страшусь тебЯ.
     - ‚се суетно перед лицом ’воим, не меркнет лишь свЯтое пламЯ непорочной
души.
     - Џодумай хорошенько, не то придетсЯ горько пожалеть.
     - Ћтец небесный, отврати, о отврати несчастье, что нависло над очагом!
     - ’ак ты, злой дух, все не уходишь?
     - •рани  добрую  мою  супругу,  опору  и  утешение  во  всех  житейских
горестЯх...
     - Ќу, что же, раз ты не хочешь, будешь стенать и скрежетать зубами, как
висельник.
     - € любЯщего сына, чьих нежных уст едва коснулось своим лобзаньем  утро
жизни.
     -  Ћн  душит  менЯ,  матушка...  ‘паси  менЯ,  отец...  џ  задыхаюсь...
Ѓлагословите!
     Џодобный грому, грЯнул злорадный вопль и прокатилсЯ по округе, так  что
орлы - глЯдите! - оглушенные, падают наземь - их наповал  сразила  воздушнаЯ
волна.
     - …го сердце не бьетсЯ более... Њертва и мать, носившаЯ его  во  чреве.
„итЯ... его черты так исказились, что Я его не узнаю... †ена моЯ! Њой сын!..
Ћ, где те дни, когда Я был супругом и отцом - они ушли давно и безвозвратно.
     Ќедаром наш герой, завидев мирную картину, представшую его очам, решил,
что не потерпит такой несправедливости. ‡нать, сила,  которой  наделили  его
духи ада или, вернее, какую он черпает в себе самом, не мнима, и  юноша  был
обречен не дожить до утра.

     (12) ’от, кто не  ведает  слез  (ибо  привык  прЯтать  боль  поглубже),
оглЯделсЯ и увидел, что попал в Ќорвегию.  ‡десь,  на  островах  ”ероэ*,  он
наблюдал  охоту  на  морских  птиц:  смотрел,  как  охотники  добирались  до
расположенных на отвесных скалах гнезд, удерживаемые над  пропастью  длинною
веревкой, метров в триста, смотрел и удивлЯлсЯ, что им  дали  столь  прочный
канат. —то ни говори, то был наглЯдный пример человеческой доброты, и он  не
верил собственным глазам. …сли бы снабжать охотников веревкой довелось  ему,
уж он бы непременно надрезал ее в нескольких местах, чтобы она  порвалась  и
человек сорвалсЯ прЯмо в море! Љак-то вечером отправилсЯ он на  кладбище,  и
отроки, из тех, кто  любит  совокуплЯтьсЯ  с  трупами  недавно  похороненных
красавиц, могли, бы при желании подслушать  разговор,  который  мы  приводим
здесь в отрыве от действий, которые им сопровождались.
     - ќй, могильщик*, тебе, верно, хочетсЯ поговорить со  мною?  ‚едь  даже
кашалот, когда в пустыне океана поЯвлЯетсЯ корабль, всплывает  из  глубин  и
высовывает из воды голову, чтобы поглазеть  на  него.  ‹юбопытство  родилось
вместе с миром.
     - Ќет, дружище, мне недосуг болтать с тобою. “же  не  первый  час  луна
серебрит  мраморные  надгробьЯ.  ‚  такое  времЯ  многим  ЯвлЯютсЯ  во   сне
закованные в цепи и укутанные в длинный,  усеЯнный  кровавыми  пЯтнами,  как
небо звездами, саван женские фигуры. ‘пЯщие испускают тЯжелые вздохи,  точно
смертники перед казнью, и наконец  просыпаютсЯ,  чтобы  убедитьсЯ,  что  Явь
втрое страшнее сна. џ же должен без устали орудовать заступом,  дабы  вырыть
эту могилу к утру. Ђ когда занЯт серьезным делом, отвлекатьсЯ не следует.
     - Ћн полагает, будто рыть могилу - серьезное дело!  ’ак  ты  полагаешь,
будто рыть могилу - серьезное дело?
     - Љогда утомленный пеликан кормит  собственной  плотью  голодных  детей
своих*, хотЯ никто не видит его великой жертвы,  кроме  ‚севышнего,  который
сотворил его таким самоотверженным в укор людЯм, - это можно  понЯть.  Љогда
влюбленный юноша, застав в объЯтиЯх другого ту женщину, что  он  боготворил,
проводит дни наедине с тоской, затворником, курЯ сигару за  сигарой,  -  это
можно понЯть. Љогда ученик обречен долгие годы, из которых  каждый  тЯнетсЯ,
как целаЯ  вечность,  безвылазно  жить  в  лицейских  стенах  и  подчинЯтьсЯ
какому-то  презренному  плебею,  денно  и  нощно  за  ним  надзирающему,  он
чувствует, как в нем вскипает живаЯ ненависть и  как  ее  пары  заволакивают
черной пеленою его мозг, готовый, кажетсЯ, взорватьсЯ. ‘ той минуты, как его
заточили в эту тюрьму и пока не настанет миг освобожденьЯ, что с каждым днем
все ближе, его томит губительный  недуг:  лицо  его  желтеет,  брови  угрюмо
сдвигаютсЯ, глаза западают. Ќочью он лежит без сна и  напрЯженно  думает.  Ђ
днем уноситсЯ в мечтах за стены этой кузницы  тупиц  и  предвкушает  сладкий
миг, когда он вырветсЯ на волю или когда его, как зачумленного, вышвырнут из
постылого монастырЯ, - это можно понЯть. Ќо рыть могилу - значит переступать
через границу естества. „умаешь, незнакомец, тревожить заступом  эту  землю,
что всех нас кормит, а после служит  мЯгким  ложем  и  укрывает  от  зимнего
ветра, столь свирепого в наших холодных краЯх, легко тому, кто  встревоженно
ощупывает черепа давно исчезнувших  с  лица  земли,  а  ныне  благодарЯ  ему
возвращающихсЯ на свет в таком виде, и кто теперь, в сумерках, видит, как на
каждом кресте проступают огненные буквы,  из  которых  слагаетсЯ  доныне  не
разрешенный людьми вопрос: смертна или бессмертна  душа?  џ  всегда  почитал
ѓоспода  Ѓога  и  его  установлениЯ,  но  если  наше  земное   существование
прекращаетсЯ с нашей смертью, то почему же  чуть  не  каждую  ночь  на  моих
глазах открываютсЯ все могилы и обитатели их  бесшумно  поднимают  свинцовые
крышки, чтобы глотнуть свежего воздуха?
     - Џередохни-ка. ’ы совсем  обессилел  от  волненьЯ,  тебЯ  шатает,  как
былинку, продолжать работу было бы безумием. „авай Я  заменю  тебЯ,  у  менЯ
много сил. Ђ ты стой рЯдом и поправлЯй менЯ, если Я буду делать не так,  как
надо.
     - Љак мускулисты  его  руки  и  как  легко  он  роет  землю  -  приЯтно
посмотреть!
     - Ќе мучайсЯ напрасными сомненьЯми: к этим могилам,  которыми  кладбище
усеЯно, как луг цветами - сравненье несколько неточное, - следует подходить,
вооружившись бесстрастным компасом философии.  Џагубные  галлюцинации  могут
возникать и среди бела днЯ, но чаще бывают как раз по ночам.  ‚от  почему  в
твоих фантастических видениЯх нет ничего удивительного. ‘проси свой рассудок
днем, когда он  Ясен,  и  он  скажет  тебе  со  всею  твердостью,  что  Ѓог,
сотворивший человека, вложивший в него частицу собственного духа, бесконечно
милостив и по смерти телесной оболочки забирает этот венец твореньЯ  в  свое
лоно. Ћтчего ты плачешь, могильщик? Љ чему проливаешь слезы, точно  женщина?
Ќе забывай: мы все - точно пассажиры носимого по  бурному  морю  кораблЯ  со
сломанными мачтами, мы все посланы в этот мир длЯ страданий. € это честь длЯ
человека, ибо Ѓог признал его способным  превозмочь  жесточайшие  страданиЯ.
Џодумай и скажи, если ты не утерЯл дар речи, каковым наделены все  смертные:
когда бы на свете не было страданий,  как  ты  желал  бы,  то  в  чем  тогда
заключалась бы добродетель - тот идеал, к которому мы все стремимсЯ?
     - —то со мною? Ќе стал ли Я другим человеком? Ќа менЯ  повеЯло  покоем,
освежающее  дыхание  взбодрило  душу,  подобно  тому  как  весенний  ветерок
оживлЯет сердце дрЯхлых старцев. Љто  этот  незнакомец?  ‚озвышенные  мысли,
чудный слог - все обличает  в  нем  человека  незаурЯдного!  Љакой  чарующей
музыкой звучит его голос! Ђ речь краше песни. Ћднако же чем дольше Я  смотрю
на него, тем менее искренним кажетсЯ  его  лицо.  …сть  что-то  в  нем,  что
странным образом противоречит смыслу произносимых слов, хотЯ,  казалось  бы,
одна лишь любовь к Ѓогу может внушить их. Ћно прорезано глубокими морщинами,
отмечено неизгладимым шрамом. Ћткуда этот не по возрасту старЯщий его  шрам?
—то это,  почетное  увечье  или  позорное  клеймо?  ЏочтениЯ  или  презрениЯ
достойны его морщины? Ќе знаю и боюсь узнать. Ќо даже если он говорит не то,
что думает, мне кажетсЯ, он это делает из благородных  побуждений,  движимый
не до конца вытравленным из души состраданием  к  ближнему.  ‚от  теперь  он
молчит, задумалсЯ - как знать, о чем? -  и  с  удвоенным  рвением  предаетсЯ
непривычной тЯжелой работе. Ћн весь в поту, но сам не  замечает  этого.  …го
снедает скорбь, с какою не сравнитсЯ даже та тоска, котораЯ охватывает нас у
колыбели спЯщего младенца. Ћ боже, как он сумрачен. Ћткуда,  незнакомец,  ты
ЯвилсЯ? Џозволь, Я до тебЯ дотронусь, стерпи  прикосновение  к  твоей  особе
руки, так редко пожимавшей руки живых людей. Ѓудь что будет, а  Я  узнаю,  с
кем имею дело. —удные волосы - лучшие из всех, каких когда-либо касались мои
пальцы, уж в волосах-то Я знаю толк, кто посмеет это оспаривать?
     - —то тебе? Ќе видишь - Я рою могилу. Ђ беспокоить  льва,  пока  он  не
насытитсЯ, не стоит. ‡апомни это впредь, коль не знал до сих пор. Ќу хорошо,
потрогай, если хочешь, но поскорее.
     - ’олько живаЯ плоть может так затрепетать от моего  прикосновениЯ,  и,
только прикоснувшись к живой плоти, мог  бы  так  затрепетать  Я  сам.  ’ак,
значит, он существует наЯву... и Я не сплю... Ќо кто же ты, прилежно  роющий
за менЯ могилу, пока Я, словно дармоед, сижу без  дела?  ‚  такой  час  люди
спЯт, если только не жертвуют сном ради  ученых  штудий.  €,  уж  во  всЯком
случае, сидЯт по домам за крепко-накрепко, чтобы не влезли  воры,  запертыми
дверЯми. ‚се  затворЯютсЯ  в  уютных  спальнЯх,  пока  недогоревшие  угли  в
старинных очагах расточают последний  жар  опустевшим  гостиным.  Ќо  ты  не
таков, как другие, да и одежда твоЯ выдает пришельца из далеких краев.
     - ђыть Яму глубже уже нет нужды, правда, Я совсем и  не  устал.  ’еперь
раздень менЯ и уложи в эту могилу.
     - ђазговор, что ни миг, все чуднее, не знаю, что и  отвечать...  ‚ерно,
это шутка.
     - Ќу да, это шутка, не принимай моих слов за чистую монету.
     ‚незапно незнакомец рухнул наземь, могильщик бросилсЯ ему на помощь.
     - —то с тобой?
     - „а, Я сказал  неправду,  будто  не  устал;  на  самом  деле  Я  очень
утомилсЯ, потому и бросил заступ...  ведь  это  первый  раз  Я  делал  такую
работу... не принимай же слов моих за чистую монету.
     - ‚се больше утверждаюсь в мысли, что этот незнакомец мучитсЯ  какой-то
страшной тоскою. Ќо сохрани  менЯ  Ѓог  расспрашивать  его.  Џусть  лучше  Я
останусь в неведенье, мне слишком жаль  его.  „а  он  и  сам,  наверное,  не
пожелает отвечать: ведь раскрывать  перед  другим  недуги  сердца  -  значит
терпеть двойную боль.
     - Ћставь менЯ, Я покину кладбище и пойду своей дорогой.
     - ’ы едва стоишь на ногах, ты заблудишьсЯ в пути. ЏростаЯ  человечность
велит мне предложить тебе мою постель - она груба, но  другой  у  менЯ  нет.
„оверьсЯ  мне,  и  Я  не  стану  домогатьсЯ  твоей  исповеди  как  платы  за
гостеприимство.
     - Ћ почтеннейшаЯ вошь, о насекомое без крыльев и  надкрыльев,  когда-то
ты горько укорЯла менЯ за бесчувственность, за  то,  что  Я  не  оценил  как
должно твой тонкий, но скрытый ум, и, возможно, ты была нрава: вот и  теперь
ни малейшей благодарности не ощущаю Я к  этому  малому.  ‡везда  Њальдорора,
куда ты поведешь менЯ?
     - Љо мне. € кто б ты ни был: убийца с окровавленной  десницей,  которую
не позаботилсЯ вымыть с мылом после злодеЯниЯ, и потому легко  опознаваемый;
или брат, погубивший  сестру,  или  лишенный  трона  и  изгнанный  из  своих
владений монарх - мой воистину великолепный чертог будет достоин тебЯ. Џусть
это всего лишь убогаЯ лачуга, пусть ее не украшают алмазы и самоцветы,  зато
она славна своим великим прошлым, к когорому что ни день прибавлЯютсЯ  новые
страницы. “мей она говорить, она поведала бы много такого,  что  даже  тебЯ,
отвыкшего удивлЯтьсЯ,  повергло  бы  в  изумление.  ‘колько  раз  глЯдел  Я,
прислонЯсь спиною к ее двери, как мимо проплывали гробы, и кости тех, кто  в
них покоилсЯ, в недолгий срок становились еще трухлЯвее, чем сама эта ветхаЯ
дверь. —исло моих подданных все растет. —тобы заметить это,  мне  нет  нужды
устраивать периодические переписи. Ђ вообще здесь те же  порЯдки,  что  и  у
живых: каждый платит налог сообразно с  комфортабельностью  жилища,  которое
занимает, а с неплательщиками Я, согласно предписанию, поступаю как судебный
исполнитель, ну а шакалов да стервЯтников, охочих до лакомого обеда,  всегда
предостаточно. Љого только не видел Я среди  рекрутов  смерти:  красавцев  и
уродов таких, что и при жизни были не краше, чем в гробу,  -  мужей  и  жен,
вельмож и голытьбу, осколки юности и старческие мощи,  глупцов  и  мудрецов,
лентЯев, тружеников,  правдолюбцев  и  лжецов,  смиренье  кроткое,  кичливую
гордыню, порок, увенчанный цветами, и добродетель, втоптаннчю в грЯзь.
     - —то ж, твое ложе достойно менЯ, и  Я  не  откажусь  провести  на  нем
остаток ночи, пока не рассветет. Ѓлагодарю тебЯ за доброту... Њы восхищаемсЯ
при  виде  останков  древних  городов,  но  куда  прекраснее,  о  могильщик,
созерцать останки человеческих жизней!

     (13) Ѓрат кровопийц-пиЯвок тихо брел по лесу. Ѓрел и  останавливалсЯ  -
все хотел что-то вымолвить. •отел, но не мог: только откроет рот, как  горло
его сжимаетсЯ, и невыговоренные слова застревают на полпути. Ќо  наконец  он
вскричал: "Ћ человек, если случитсЯ тебе увидеть  в  реке  дохлую  собаку  с
задранными лапами, которую прибило к берегу теченьем, не поступай, как  все:
не набирай в пригоршню  червей,  что  кишат  в  раздутом  песьем  брюхе,  не
разглЯдывай их, не режь ножом на кусочки и не думай о том, что и ты  в  свое
времЯ будешь выглЯдеть не лучше этой падали. Љакую великую истину ты  хочешь
обрести? Ќикто доселе не смог разгадать тайну жизни:  ни  Я,  ни  ластоногий
котик из ‹едовитого океана. Ћпомнись-ка лучше, подумай: уже смеркаетсЯ, а ты
здесь с самого утра... —то скажут домочадцы, что  подумает  твоЯ  сестренка,
увидев, что ты возвращаешьсЯ в столь поздний час? ’ак что сполосни  поскорее
руки и поспеши туда, где ждет тебЯ ночлег... Ќо кто это, кто там вдали,  кто
смеет приближатьсЯ  ко  мне  без  страха,  тЯжелыми,  нелепыми  скачками,  с
исполненным величьЯ и вместе с тем смиреньЯ видом? € взглЯд так кроток и так
глубок! Ћгромные веки хлопают, как паруса на ветру, и, кажетсЯ,  живут  сами
по себе. —то за неведомое существо? ѓлЯжу в его чудовищные очи и  содрогаюсь
- а этого со мною не бывало с тех пор, как младенцем сосал Я иссохшие  груди
несчастной,  что  звалась  моею  матерью.  Ћслепительный  нимб  озарЯет  это
создание. Ђ при звуках его голоса все вокруг трепещет и замирает. ’ебЯ,  как
Я вижу, влечет ко мне, словно магнитом  -  что  ж,  иди,  препЯтствовать  не
стану. Љак ты прекрасно! € как мне тЯжко это  признавать!  „олжно  быть,  ты
обладаешь особой силой: у тебЯ не просто человечье лицо, твое лицо печально,
как мир, и заманчиво, как самоубийство. Ќо мне твой вид претит; когда судьба
велела бы мне вечно носить на шее змею, от которой нет избавлениЯ, Я все  же
предпочел бы глЯдеть на эту гадину, но только не в твои  глаза!..  Џостой...
„а это никак ты, жаба?! ‡лосчастнаЯ жирнаЯ гадина! Ђ  Я  тебЯ  и  не  узнал,
прости! —его ради Явилась ты на эту землю, населенную падшими грешниками?  €
как это ты ухитрилась стать такой пригожей, куда подевались  твои  противные
мокрые бородавки? џ ведь видел тебЯ прежде: в тот раз ты по воле  ‚севышнего
спустилась с небес,  дабы  служить  утешением  всем  прочим  тварЯм  земным;
слетела стремительно, как коршун,  не  утомив  могучих  крыльев  в  чудесном
низверженье. ЃеднаЯ жаба! ‚ то времЯ Я много размышлЯл о вечности и о  своем
в сравненье с  ней  ничтожестве.  €  Я  подумал:  "‚от  еще  одно  существо,
возвышенное Ѓожьим промыслом над нами, прозЯбающими здесь.  Ђ  Я,  почему  Я
обойден? Ћтчего ѓосподь распорЯдилсЯ так несправедливо? €ли Ћн,  всесильный,
грозный во гневе, слаб рассудком? ’ы, повелительница луж  и  болот,  Явилась
облеченнаЯ почестЯми, какие подобают одному только ’ворцу, и  внесла  в  мою
душу хоть какое-то успокоение, но ныне твое величие ослеплЯет  и  парализует
мой нетвердый разум! ‘кажи же, кто ты? Ќе исчезай, побудь здесь,  на  земле,
еще немного! ‘ложи белоснежные свои крыльЯ и не бросай нетерпеливых взглЯдов
на небеса. €ли, если уж ты улетаешь, возьми менЯ с собою!"  ’ут  жаба  села,
поджав под себЯ мЯсистые лЯжки - в точности такие же, как человеческие  -  и
тотчас же все слизнЯки, мокрицы  да  улитки  поспешно  расползлись,  завидев
своего смертельного врага, - села и заговорила так: "Ћ  Њальдорор!  Џосмотри
на мое лицо: оно безмЯтежно, как зеркало, да и умом  Я,  верно,  не  уступлю
тебе. Љогда-то, давным-давно, ты назвал менЯ своей опорой в жизни. €  с  той
поры Я всегда оставалась достойной  чести,  которую  ты  мне  тогда  оказал.
Љонечно, Я простаЯ болотнаЯ тварь, но ты сам приблизил менЯ  к  себе,  разум
мой окреп, воспринЯв все лучшее, что есть в тебе, и  потому  сейчас  Я  могу
говорить с тобою. џ пришла помочь тебе выбратьсЯ из бездны. ‚се твои  друзьЯ
- вернее, все, кто может считатьсЯ твоими друзьЯми, - с ужасом  и  отчаЯнием
глЯдЯт на тебЯ всЯкий раз, сталкиваЯсь с тобою; в церкви ли, в театре или  в
ином людном месте, когда ты бредешь бледный и  сгорбленный,  или  на  ночной
улице, когда проносишьсЯ мимо, в длинном черном плаще, похожий на  призрака,
бешено стиснув шпорами  бока  своего  скакуна.  Ћтринь  же  пагубные  мысли,
обратившие сердце твое в пепел. ’вой рассудок  поражен  недугом,  тем  более
страшным, что ты его не видишь и, когда из твоих уст  исторгаютсЯ  безумные,
хотЯ и дышащие сатанинскою гордыней речи, полагаешь, что  в  них  выражаетсЯ
твоЯ природнаЯ сущность. ‡а свою жизнь ты произнес таких  речей  без  счета,
несчастный ты безумец! †алкий остов бессмертного ума,  некогда  сотворенного
ѓосподом с такой любовью! ’ы плодил одни лишь  проклЯтьЯ,  кипЯщие  Яростью,
точно оскал голодной пантеры. џ дала бы выколоть себе глаза, отрубить руки и
ноги, Я предпочла бы стать убийцей, кем угодно, только бы не быть тобою!  ’ы
ненавистен мне. Ћткуда столько желчи? „а по какому праву ты  сюда  ЯвилсЯ  и
поднимаешь на смех всех подрЯд, ты, жалкаЯ гнилушка,  неприкаЯнный  скептик.
Љоль скоро все здесь тебе не по  нраву,  отправлЯйсЯ  туда,  откуда  пришел.
Ќечего столичному жителю слонЯтьсЯ по деревне - он там чужак.  €звестно  же,
что в надзвездных сферах есть миры куда обширней нашего, там  обитают  духи,
чьи ум и знаньЯ далеко превосходЯт наше скудное разумение. ‚от туда и  держи
путь! Ћставь нашу землю, где все так зыбко  и  шатко,  проЯви  наконец  свою
божественную  суть,  котораЯ  дотоле  оставалась  втуне,  и  вознесись,   да
поскорее, в свою стихию - завидовать тебе, гордецу, мы не станем; вот только
Я не разберу, кто же ты на самом деле: человек или существо высшей  природы?
Џрощай же, и знай: сегоднЯ ты повстречалсЯ с жабою в  последний  раз.  €з-за
тебЯ Я гибну. џ удалЯюсь в вечность и буду молитьсЯ о твоем прощенье".

     (14) —то ж, по всей видимости - а видимость порою соответствует  истине
- перваЯ песнь подошла к концу. Ќе будьте чересчур строги к тому,  кто  пока
лишь пробует свою лиру, - так странен уху звук ее! € все же  беспристрастный
слушатель отметит в сей игре не только уйму  недостатков,  но  и  недюжинный
талант исполнителЯ. Ќу, а Я засЯду за работу, чтобы и втораЯ песнь  вышла  в
свет без промедленьЯ. Љонец XIX века узнает своего  певца  (впрочем,  первое
его детище,  натурально,  еще  не  будет  шедевром);  того,  что  рожден  на
американском берегу, где берет начало ‹а Џлата, где живут два народа, прежде
враждовавшие,  ныне  же  старающиесЯ  превзойти  друг  друга  в  духовном  и
материальном  процветанье.  ‡везда  юга  Ѓуэнос-Ђйрес  и  франт   Њонтевидео
сердечно протЯнули друг другу руки через серебро аргентинских вод. Ћднако  в
деревнЯх по-прежнему бесчинствует война и пожирает, ликуЯ, все новые и новые
жертвы. Џрощай и думай обо мне, старик, ежели у тебЯ хватило  духу  дочитать
мое творенье. ’ы же, юноша, не падай духом - ведь в  лице  вампира  ты,  сам
того не чаЯ, обрел нового друга. ’ак что теперь, считаЯ чесоточного клеща, у
тебЯ их двое.


        Џеснь II

     (1) ѓде побывала перваЯ песнь Њальдорора с тех пор, как обозрев чертоги
Ярости, исторглась из его опьЯненных белладонной уст? ѓде  побывала?..  Ђ  в
самом деле, где?  Ќи  ветер,  ни  листы  деревьев  не  помнЯт  ее.  ЉажетсЯ,
„обродетель встретилась ей на пути,  но,  убоЯвшись  ее  огнедышащих  строк,
скользнула мимо, заметив лишь, что  та,  решительно  ступаЯ,  устремилась  к
черным безднам и тайным извилинам душ. Ќесомненно одно: с ее  поЯвленьем  на
свет —еловек изменилсЯ: он ужаснулсЯ, узрев свой  жабий  лик,  он  не  хочет
верить и беснуетсЯ что ни день в припадках звериной злобы. €, право,  он  не
виноват. €спокон веков он жил зажмурЯсь, зарыв лицо  в  розанчики  умильного
смиреньЯ и полагаЯ, будто его душа - это море добра, и в нем лишь каплЯ зла.
Ђ тут вдруг, разметав все покровы, Я показал ему его нутро, оголил  душу,  и
что же? - ему открылось море зла, и в нем лишь каплЯ добра, да и та давно  б
уж растворилась, когда бы не усилиЯ ‡акона. ‘пору нет, истина горька, однако
же, стара как мир, и,  обнародовав  ее,  Я  вовсе  не  желал,  чтоб  человек
стыдилсЯ или терзалсЯ - чего стыдитьсЯ? - есть законы естества, и  над  ними
мое  желанье  или  нежеланье  невластно.  ђаз  Я  сорвал  личину  и  обнажил
спрЯтанную под нею харю, раз погубил все сладкие  иллюзии,  сломал  их,  как
игрушки из смарагдов и жемчугов, так что  с  мелодичным  звоном  лопнули  их
серебрЯные пружинки, -  возможно  ль,  чтобы  —еловек  не  дрогнул,  осталсЯ
спокоен и невозмутим, даже если бы рассудок  его  победил  гордыню  и  упала
пелена, веками застилавшаЯ глаза? Ќеудивительно поэтому, что  Њальдорор  был
встречен бурей злобных криков, стонами, воем и скрежетом зубовным - еще  бы:
ополчась на целый род людской, он разрушил бастионы филантропической  трухи,
которой до отказа набиты лучшие  созданьЯ  мировой  литературы  (признатьсЯ,
порою Я и сам, хотЯ и вопреки рассудку, не прочь ими потешитьсЯ: они бы были
уморительно смешны, когда б от них не делалось так тошно). Ќо пронЯть  моего
героЯ не так легко, он, все видЯщий заранее,  иного  и  не  ожидал.  Ќаивный
—еловек! ’ы воздвиг бумажный храм из дрЯхлых фолиантов, украсив его  фронтон
изваЯньем „обродетели, - но это зыбкое убежище.  Њой  Њальдорор  -  алмазный
меч! ’ы гол пред ним, как червь! Ћставь кичливые повадки и  горделивый  тон:
тебе уж не помогут ни гордынЯ, ни смиренье; коли тебе угодно, пожалуй, вот Я
сам простерсЯ ниц и заклинаю: запомни, крепко-накрепко  запомни  то,  что  Я
сейчас скажу! ‡най: есть некто, зорко  наблюдающий  за  каждым  шагом  твоей
греховной жизни, и из тенет его зловещей прозорливости не  вырватьсЯ!  Џусть
он не смотрит, пусть он спит - остерегайсЯ, он зрит и видит, он  видит  все!
Ќи доблесть, ни отвага - ничто не защитит тебЯ от  коварной  хитрости  того,
кто порожден моим воображеньем! Ћн бьет без промаха!
     € все же прими к сведению: разбойники и волки никогда не убивают  своих
сородичей - такое у них не в обычае. Ђ посему не бойсЯ за свою жизнь: в  его
руках она будет в безопасности, он даже  в  некотором  роде  станет  опекать
тебЯ. Љонечно, не затем, чтобы усовершенствовать - хоть бы он клЯлсЯ в этом,
не верь! - он равнодушен ко  всем  на  свете,  да  и  это  лишь  полуправда,
выговорить же всю правду мне недостанет духу и не позволит милосердие.  Ќет,
расточаЯ злодеЯньЯ, он развратит тебЯ, так что в порочности ты сравнишьсЯ  с
ним самим, и вместе с ним, когда настанет срок,  будешь  низринут  в  бездну
преисподней. „авно уж лЯзгает цепЯми и ждет его  в  аду  стальнаЯ  виселица.
Љогда же наконец судьба моего  героЯ  свершитсЯ,  он  станет  самой  лакомой
добычей длЯ адской пасти и обретет достойное себЯ пристанище.  “ф,  ну  вот,
кажетсЯ, Я ни разу не сбилсЯ с отеческого тона, и, стало быть, —еловеку не к
чему будет придратьсЯ.

     (2) ѓрЯдет втораЯ песнь... скорее... вот  перо,  что  вырвано  из  крыл
стервЯтника или орлана жадного*. Ќо... что это? џ не могу писать...  застыла
рука, онемели пальцы... Ћ ужас! Ќо Я хочу, Я желаю, Я, наконец, имею  право,
как каждый смертный, писать,  что  вздумаетсЯ.  Ќу  же!..  Ќет,  перо  ни  с
места... Њежду чем вдали, над горизонтом,  заблистали  зарницы.  ѓроза.  ‚се
ближе, ближе... ‡акапал  дождь...  Џолил...  Ќе  молкнет  гром.  ђазверзлись
хлЯби! ‚ открытое окно вдруг полыхнула  молниЯ  -  удар!  -  и  Я  повержен.
Ќесчастный! ’ы и без того был уродлив, ранние морщины не красили твое  лицо,
теперь же прибавитсЯ еще и этот длинный багровый шрам. (€ то лишь  в  случае
благополучного заживлениЯ раны, что будет весьма не скоро!) —то  значит  эта
бурЯ  и  сковавший  мои  пальцы  паралич?  Џредупрежденье  свыше,  чтобы   Я
поостерегсЯ писать и понЯл, что мне грозит, коли  не  иссЯкнут  потоки  Яда,
реки желчи, струЯщиесЯ из моих разверстых уст? ЊенЯ пугать грозой? „а  пусть
гром и молниЯ испепелЯт всю землю - Я не боюсь!  Ѓожьи  жандармы  не  жалеют
рвеньЯ, рука ‚ладыки тверда, он метил в середину лба - и вот лицо  рассечено
надвое. “вы, не мне хвалить его за меткость! Ќо  это  огненное  покушенье  -
признание моей силы. Ћ гнусный ‚седержитель, коварный  змей,  ты  проЯвлЯешь
нетерпенье, ты устал ждать, пока безумие и кошмары подточат  мою  жизнь,  ты
алчешь крови!.. —то ж, волЯ твоЯ. Ќо, не в обиду будь тебе сказано,  к  чему
все это? €ли длЯ тебЯ новость, что Я не люблю, а вернее, ненавижу тебЯ? —его
ты  хочешь?  Љогда  тебе  наскучат  все  эти  причуды?  Ќеужто  же,   скажем
по-дружески, ты сам не видишь, до чего смешно капризное упорство, с каким ты
измышлЯешь мне все новые кары? ’вои же собственные слуги, все до  последнего
серафима, отлично это понимают, да только молчат из страха и  почтеньЯ.  —то
за необузданность, право? џ был бы  тебе  весьма  признателен,  если  бы  ты
избавил менЯ от этих своих нелепых вспышек. ‘юда, ‘ултан, а ну-ка,  подлижи:
пол залит  кровью.  ‚от  и  повЯзка  готова:  рана  промыта  соленой  водой,
крест-на-крест бинты на лице. Џролилось море, море крови, но ведь и море  не
безбрежно, пара платков да две пары рубах впитали его без остатка. Љто б мог
подумать, что в жилах Њальдорора  cтолько  крови,  не  о  нем  ли  говорили:
бескровный, как мертвец. Ђ вот поди  ж  ты...  ‡ато  теперь  Я,  кажетсЯ,  и
вправду обескровлен. ќй, ненасытный пес, довольно, твоЯ утроба  переполнена.
Ћстановись, не то тебЯ стошнит той кровью, что ты  налакалсЯ.  ’ы  проглотил
столько красных и белых шариков, что теперь можешь три днЯ валЯтьсЯ в конуре
да наслаждатьсЯ сытостью и негой, не утруждаЯ себЯ заботою о пропитанье.  ’ы
же, ‹еман, берись за швабру - Я бы взЯлсЯ и сам, но увы! ’ы  видишь:  Я  без
сил... „а ты никак собралсЯ плакать? ‚он и слезы  навернулись  -  так  пусть
вернутсЯ назад, или ты так слаб, что не можешь и глЯдеть на  мой  рубец,  да
полно, все позади, бездна времени  поглотила  все  муки.  ’ак  вот,  поди  к
колодцу да принеси два ведра воды. ‚ымоешь  пол,  а  всю  одежду  снесешь  в
другую комнату. ‚ечером должна ЯвитьсЯ за бельем прачка - ей все и отдашь, а
впрочем, нынче она врЯд ли придет, дождь так  и  хлещет,  ну,  тогда  отдашь
завтра утром. Ђ ежели спросит, откуда столько крови, так ты вовсе не  обЯзан
отвечать. Ђх, как Я слаб...  Ќо  у  менЯ  еще  достанет  сил  держать  перо,
достанет духу мыслить. ’ак стоило ль, ’ворец, стращать менЯ, как малое дитЯ,
твоими громами и молниЯми? Ќамеренье мое неколебимо, Я  решил  писать  и  не
отступлюсь. ЌелепаЯ повЯзка на лице  да  запах  крови  -  таков  итог  твоих
усилий.

     (3) „а не придет тот день, когда, повстречавшись в толпе на улице, мы с
‹оэнгрином, как чужие, безучастно разойдемсЯ! Ћ нет! Ќе хочу и  думать,  что
такое может сбытьсЯ! ‚севышний сотворил мир таким, каков он есть, но было бы
весьма похвально, когда бы Ћн хоть на краткий миг, такой,  к  примеру,  чтоб
успеть взмахнуть дубиной и снести голову какой-нибудь несчастной, - забыл  о
своем самодержавном величье и поведал о тайных пружинах, управлЯющих жизнью,
в которой все мы, люди, бьемсЯ, подобно  сваленным  на  дно  рыбачьей  лодки
рыбам. Ќо Ћн велик, высок, недосЯгаем. …го помыслы куда как превосходЯт наше
разуменье, и если бы мы вдруг удостоились …го беседы, то  нас  испепелил  бы
жгучий стыд, -  так  мы  ничтожны  рЯдом  с  Ќим...  €  что  же,  преступный
‚ластелин, ты, не моргнув глазом, все это выслушаешь и не покраснеешь? Ќе ты
ли сам обрек свои твореньЯ на жизнь в пороке  и  страданье,  в  убожестве  и
нищете? „а еще и трусливо утаил причину, почему ты их  так  обездолил.  Џути
ѓосподни неисповедимы? Ћ, только не длЯ менЯ, Я знаю …го слишком хорошо.  Ќе
хуже, чем Ћн менЯ. …сли наши дороги скрестЯтсЯ, Ћн, издалека  приметив  менЯ
своим зорким оком, поспешно свернет в сторону из страха перед разЯщим  жалом
с тремЯ стальными остриЯми - таков  мой  Язык,  мое  природное  оружие!  ’ак
сделай  милость,  ‚ладыка,  дай  мне  излить  душу.  џ  стану  осыпать  тебЯ
Язвительными, ледЯными насмешками, и  знай,  пока  не  оборветсЯ  нить  моей
жизни, не истощитсЯ и их запас. Џод мощными ударами  затрещит  твой  хрупкий
панцирь, идол, и Я сумею выжать из тебЯ по капле всю мудрость, которой ты не
пожелал наделить человека, убоЯвшись, что  он  станет  равным  тебе.  ‘ловно
презренный вор, ты схоронил сокровища, запрЯтал их в своей утробе. Ќо  разве
ты не ведал, что рано или поздно Я проникну не  знающим  преграды  взором  в
твой тайник и извлеку все спрЯтанное  там  добро,  чтобы  раздать  его  моим
духовным братьЯм? џ так и поступил, и ныне сии избранники не уступают тебе в
мощи и взирают на тебЯ без трепета. ’ак покарай  же  менЯ  скорее,  убей  за
дерзость: вот грудь моЯ,  Я  смиренно  жду,  рази!  ѓде  обветшалый  арсенал
загробных мук? ѓде жуткие, стократ описанные с леденЯщим  душу  красноречием
орудиЯ пытки? ‘мотрите все, Я богохульствую, Я глумлюсь над ѓосподом,  а  он
не властен убить менЯ! Њеж тем, кому же  неведомо,  что  порой  из  прихоти,
безвинно, умерщвлЯет он юношей во цвете лет, едва вкусивших прелести  жизни!
†естокость, вопиющаЯ жестокость - по крайней  мере,  таково  сужденье  моего
далекого от совершенства разума. € разве на моих глазах  ‚себлагой  ѓосподь,
теша бессмысленную свою свирепость, не поджигал  дома  и  не  злорадствовал,
глЯдЯ, как гибнут, объЯтые пламенем, грудные младенцы и дрЯхлые старцы? Ќе Я
пошел войной на Ѓога,  зачинщик  он,  и  если  ныне  Я  вооружилсЯ  стальным
хлыстом, и стегаю обидчика, и заставлЯю его вертетьсЯ волчком  в  бессильной
злобе, то виноват он сам. ЊоЯ хула - лишь плод его деЯний. ’ак пусть  же  не
остынет пыл!  ‚овек  не  погаснуть  вулкану  моего  негодованьЯ,  в  котором
клокочут чудовищные виденьЯ бессонных ночей. ‚прочем, всЯ  эта  тирада  была
навеЯна мыслЯми о ‹оэнгрине - вернемсЯ же к нему. Џоначалу, опасаЯсь, что он
со временем станет таким же, как прочие люди, Я было решил зарезать его, как
только  он  минует  возраст  детской  невинности.  Ћднако,  поразмыслив,   в
последний момент отказалсЯ от этого плана, ‹оэнгрин и знать  не  знает,  что
жизнь его целых четверть часа висела на волоске. ‚едь все уже  было  готово,
даже оружие куплено. “зенький- ибо Я ценю красоту и изЯщество  во  всем,  не
исключаЯ орудий убийства, - но зато длинный и  острый  кинжал.  Ћдин  точный
удар в шею - главное, попасть в сонную артерию - и все было бы кончено. Ќо Я
рад, что передумал, иначе  позже  пожалел  бы  о  содеЯнном.  †иви  же,  мой
‹оэнгрин, от жалких пут свободен будь, ты один себе господин. •очешь - вырви
мне глаз и растопчи ногами, хочешь - сгнои в застенке с крысами и пауками. €
Я не возропщу, Я отрекаюсь от себЯ, Я твой и только твой. ‘ восторгом  приму
Я от тебЯ любую пытку, когда подумаю, что эти руки, терзающие,  рвущие  менЯ
на части, принадлежат тому, кого Я сам избрал и приобщил к неведомым  другим
смертным дарам, которые вознесли его над толпою  сородичей.  Џогибнуть  ради
ближнего и впрЯмь прекрасно; умираЯ, Я обрету веру в людей: быть, может, они
не так уж плохи, коль скоро нашелсЯ  среди  них  такой,  что  смог  насильно
побороть мои предубежденьЯ, заставить менЯ самого ужаснутьсЯ и  вызвать  мой
восторг и лютую любовь!..

     (4) Џолночь, от Ѓастилии до самой церкви Њагдалины ни одного  омнибуса.
Ќи одного... - но вот, будто внезапно вынырнув из-под земли, показалсЯ  один
экипаж. Ќочных прохожих мало, но каждый  непременно  обернетсЯ  и  посмотрит
вслед - так странен он. “ пассажиров на империале* глаза мертвых  рыб,  взор
неподвижен, незрЯч. Ћни сидЯт, тесно прижавшись друг к другу, - хотЯ  их  не
больше, чем положено, - и совсем не похожи на живых людей. Ђ когда  взлетает
над лошадиными спинами кнут, кажетсЯ, не рука кучера поднимает кнутовище,  а
кнутовище тЯнет за собою руку. ‘онм загадочных безмолвных существ - кто они?
‹унные жители? ‚озможно... но больше всего они напоминают  мертвецов.  ‘пеша
прибыть к конечной станции, несетсЯ вихрем омнибус, и мостоваЯ  стонет.  ‚се
дальше, дальше! Ђ сзади, в  клубах  пыли,  мучительно,  но  тщетно  стремЯсь
догнать, бежит, трепещет тень. "Ћстановите, умолЯю, стойте! џ  голоден...  у
менЯ в кровь разбиты ноги... менЯ бросили  родные...  Я  пропаду...  Я  хочу
домой... остановите, позвольте сесть, мне не дойти пешком... Я  малое  дитЯ,
мне только восемь лет... Я так на вас надеюсь..." Њчит омнибус! ‚се  дальше,
дальше... Ђ сзади, в клубах пыли, мучительно, но  тщетно  стремЯсь  догнать,
бежит, трепещет тень. Ћдин из хладноглазых седоков империала толкает  в  бок
другого, даваЯ знать, как ему  досаждает  и  как  беспокоит  его  слух  этот
пронзительный, молЯщий, как серебро звенЯщий голос. ‘осед  слегка  кивает  и
вновь впадает  в  самовлюбленное  оцепененье,  подобно  тому,  как  черепаха
заползает в свой панцирь. ‹ица прочих пассажиров выражают полное согласие  с
ними. Ђ крики, один отчаЯнней другого, все не смолкают. ‚ домах на  бульваре
распахиваютсЯ окна, вот высунулсЯ кто-то с фонарем, опасливо глЯнул на улицу
и тут же наглухо захлопнул ставни  и  исчез...  Њчит  омнибус!  ‚се  дальше,
дальше... Ђ сзади, в клубах пыли, мучительно, но  тщетно  стремЯсь  догнать,
бежит, трепещет тень. ‘реди окаменелых пассажиров  лишь  один  забывшийсЯ  в
мечтаньЯх юноша очнулсЯ и как будто тронут чужим страданьем. Ќо  заступитьсЯ
за ребенка, который бежит, превозмогаЯ  боль  в  истерзанных  ногах,  бежит,
простодушно надеЯсь, что его услышат, что он догонит омнибус, -  заступитьсЯ
за него юноша не сможет, он видит, как надменны и презрительны  устремленные
на него взоры спутников, он  знает:  один  против  всех  бессилен.  Ћбхватив
голову руками, с горестным недоумением он думает: "Ќеужели вот оно, то,  что
зоветсЯ людским милосердием?" € постигает, что милосердие - один лишь пустой
звук, одно лишь вышедшее из унотреблениЯ,  забытое  даже  поэтами  слово;  и
понимает, как заблуждалсЯ прежде. "‡ачем огорчатьсЯ из-за какого-то ребенка?
—то мне за дело до него?" - кощунственно подумал он, но в тот же миг по щеке
его скатилась горЯчаЯ слеза. ‚ досаде он провел ладонью по лицу,  как  будто
стараЯсь  прогнать  облачко,  замутнЯющее  трезвость  рассудка.  Ћн  силитсЯ
приноровитьсЯ к веку, в который забросила его судьба, но это напрасный труд:
здесь все ему чуждо, и он  всем  чужд,  а  вырватьсЯ  из  времени  не  дано.
Џостылый плен! ‡лосчастный жребий. —то ж, ‹омбано, отныне Я тобой доволен. џ
здесь, рЯдом с тобою, сижу среди этих мертвых пассажиров, на  вид  такой  же
истукан, но  неотступно  за  тобой  наблюдаю.  ‚от  ты  вскочил,  поддавшись
возмущенью, рванулсЯ спрыгнуть, чтоб не участвовать, хотЯ бы и  невольно,  в
постыдном деле. Ќо стоило мне шелохнутьсЯ, подать едва заметный знак - и  ты
покорно опускаешьсЯ на место, мы снова рЯдом... Њчит  омнибус!  ‚се  дальше,
дальше... Ђ сзади, в клубах пыли, мучительно, но  тщетно  стремЯсь  догнать,
бежит, трепещет тень. ‚друг крик оборвалсЯ: дитЯ споткнулось  о  булыжник  и
падает на мостовую, голова в крови. Ђ  омнибус  уж  скрылсЯ.  Ћн  мчит!  ‚се
дальше, дальше! Ќо тени той, бежавшей сзади, в клубах пыли,  мучительно,  но
тщетно стремЯсь догнать, уж нет. ѓлЯдите - по улице, согнувшись  над  убогим
фонарем, бредет старьевщик, и он  куда  великодушнее  своих  собратьев,  что
умчались, прочь. Ћн подобрал ребенка, он непременно выходит его, не  бросит,
как бросили жестокие родные. Њчит омнибус! ‚се дальше, дальше...  Ќо  взглЯд
старьевщика, пронзительный, как вопль, летит за ним, сквозь клубы  пыли,  не
отставаЯ... ’упоголовый род кретинов! ’ы мне за все,  за  все  ответишь!  ’ы
пожалеешь! Џопомни мое слово... Џинать, дразнить, Язвить  тебЯ,  о  человек,
тебЯ, хищнаЯ тварь, тебЯ и твоего ’ворца, за то что породил такую скверну, -
лишь в этом суть моей поэзии. ‚се будущие книги, все до последней, множество
томов, Я посвЯщу сей единственной цели и останусь верен ей, пока дышу!

     (5) ‚ той узкой улочке, по которой одно  времЯ  Я  ежедневно  проходил,
отправлЯЯсь на прогулку, менЯ каждый  раз  поджидала  стройнаЯ  девочка  лет
десЯти и, дав мне отойти, шла  следом,  не  сокращаЯ  расстоЯниЯ,  но  и  не
спускаЯ с менЯ горЯщих любопытством глаз. „лЯ своих лет она довольно высока,
изЯщна станом. ѓустые черные волосы разобраны на прЯмой пробор и заплетены в
две тЯжелые косы, падающие на мраморной белизны плечи. Ћднажды,  когда  она,
по своему обыкновению, шла за  мною  следом,  на  нее  внезапно  набросилась
какаЯ-то простолюдинка, жилистою рукою схватила ее за  косы,  отхлестала  по
щекам и потащила домой, точно заблудшую овцу, а девочка гордо  молчала.  €зо
днЯ в день повторЯлось одно и то же: Я дел