ал вид, что не замечаю ее,  а  она
неотвЯзно шла за мной по пЯтам. € лишь когда Я сворачивал с той узкой улочки
в другую, она заставлЯла себЯ остановитьсЯ и,  застыв  на  перекрестке,  как
статуЯ ЃезмолвиЯ, глЯдела мне вслед, пока Я не скрывалсЯ  из  виду.  Ќо  вот
как-то раз знакомаЯ фигурка возникла не сзади,  а  впереди.  …сли  Я,  желаЯ
обогнать ее, шел быстрее, она чуть не бежала, лишь бы сохранить  разделЯвшую
нас дистанцию, если же замедлЯл шаг, чтобы приотстать,  она  с  трогательной
юной грацией принималась шагать так же медленно. „ойдЯ до самого  конца  той
узкой улочки, она помедлила, потом обернулась и встала, преградив мне  путь.
„еватьсЯ  было  некуда,  Я  подошел   вплотную.   ѓлаза   ее,   заплаканные,
покрасневшие, глЯдели прЯмо на менЯ. Ћна Явно хотела заговорить со мною,  да
не знала, как.  ‚  конце  концов,  смертельно  побледнев,  она  пролепетала:
"Џожалуйста, скажите... который час...". ‚  ответ  Я  бросил,  что  не  ношу
часов, поспешно проскользнул мимо нее и быстро зашагал прочь.  Ћ  дитЯ,  как
рано проснулось в тебе страстное воображение, но с тех пор уже ни разу ты не
видала юношу с печатью тайны на челе, ни разу не слышала его тЯжелых, гулких
шагов в той узкой улочке... € никогда больше, сколько бы  ты  ни  ждала,  не
поразит твой взор эта огненнаЯ комета, зато еще долго, быть может, до  самой
смерти ты будешь вспоминать о том, кто брел по миру,  неприкаЯнный  и  равно
чуждый и добру и злу; ты навсегда запомнишь его пугающее, бледное лицо,  его
вздыбленные волосы, его нетвердую поступь и эти руки, что вслепую разгребают
насмешливые волны мирового эфира, тщетно пытаЯсь ухватитьсЯ за  спасительную
надежду, ту самую, чьи кровавые останки неумолимый рок влечет  своим  багром
все дальше, вглубь, в необозримое пространство. €так, ты больше  не  увидишь
менЯ, а Я не увижу тебЯ! Ќо... как знать?.. эта  дева,  возможно,  вовсе  не
такова, какой казалась. ‚озможно,  под  внешностью  наивной  крошки  таилась
притЯгательно-порочнаЯ притворщица лет восемнадцати. ђазве мало  жриц  любви
весело перепорхнуло к нам  через  ‹а-Њанш  с  Ѓританских  островов?  CиЯющим
златокрылым роем слетелись они на свет парижских фонарей. ’акую встретишь  и
подумаешь: "„а это же совсем ребенок, лет десЯти-двенадцати, не  больше".  €
ошибешьсЯ: ей все двадцать. Ћ, если так, если и  она...  да  будет  проклЯто
все, что творитсЯ в той узкой улочке. € не за то ли мать побила  дочку,  что
та нерасторопна и плохо знает ремесло? —удовище, не  мать!  Ђ  если  дочь  и
впрЯмь еще ребенок, то эта мать вдвойне преступна!  Ќо  полно,  быть  может,
предположение неверно, и, право, мне  куда  приЯтней  думать,  что  пробудил
первые смутные порывы страстной натуры. Џослушай же, дитЯ, если когда-нибудь
впредь мне случитсЯ пройти той узкой улочкой, не  попадайсЯ  на  моем  пути,
берегись! ’ы можешь дорого за это поплатитьсЯ! € так  уж  кровь  закипает  в
моих жилах и ненависть  застилает  глаза.  ‚озможно  ли,  чтобы  Я  прониксЯ
любовью и жалостью к человеческому существу? „а никогда! …два поЯвившись  на
свет, Я поклЯлсЯ в вечной ненависти к людЯм. €бо они ненавидЯт менЯ!  ‘корее
перевернетсЯ мир, скорее горные крЯжи сдвинутсЯ с места и лебедЯми  поплывут
по лону вод, чем Я оскверню себЯ прикосновеньем к  человеческой  руке.  ѓоре
тому, кто мне ее протЯнет! € ты, дитЯ, увы, не ангел, а человеческаЯ  дщерь,
и рано или поздно станешь такою же, как все. Ђ потому  держись  подальше  от
моих хищно сощуренных сумрачных глаз. ‚едь Я могу, не ровен  час,  поддатьсЯ
искушенью, схватить твои руки и скрутить их, как  прачка  скручивает  белье,
или разломать на куски, так  что  кости  затрещат,  словно  сухие  сучьЯ,  и
заставить тебЯ разжевать и проглотить эти  куски.  Њогу  обхватить  ладонЯми
твое лицо, как будто бы ласкаЯ, и вдруг  железными  ногтЯми  продавить  твой
хрупкий череп, зарытьсЯ пальцами в нежнейший детский  мозг  и  смазать  этою
целительною мазью свои воспаленные вечной бессонницей глаза, €ли сшить  твои
веки тонкой иглою, так что мир длЯ тебЯ погрузитсЯ во тьму и ты  не  сможешь
ступить ни шагу без поводырЯ - и  уж  не  Я  им  буду!  €ли,  мощно  рванув,
раскрутить тебЯ за ноги, точно пращу, и со всего размаху швырнуть  в  стену.
Ѓрызнут во все стороны капли невинной крови, и каждаЯ, попав на человеческую
грудь, останетсЯ на ней несмываемым алым пЯтном - сколько ни три, хоть вырви
лоскут кожи, все равно вновь  и  вновь  проступил  на  том  же  месте,  горЯ
рубиновым огнем. —то же до твоих останков, то, не тревожьсЯ, Я буду почитать
их как свЯтыню, приставлю  полдюжины  слуг  оберегать  их  от  кощунственных
покушений голодных псов. Џочти  излишнЯЯ  предосторожность,  ибо  от  такого
удара тело расплющитсЯ о стену, как спелаЯ груша, и не упадет  на  землю,  а
прилипнет, однако же собаки, как известно, способны иной раз подпрыгнуть  на
изрЯдную высоту.

     (6) Љакой прелестный мальчик - вон там, на скамье  ’юильрийского  сада!
џсный взор устремлен куда-то  вдаль,  как,  будто  он  разглЯдывает  что-то,
невидимое длЯ других. …му всего лет восемь, но он не играет, как  все  дети.
Ќе бегает и не резвитсЯ с другими мальчуганами: как  видно,  ему  больше  по
нраву сидеть в сторонке одному.
     Љакой прелестный мальчик - вон там, на скамье  ’юильрийского  сада!  Ќо
вот к нему подсел  какой-то  странный  господин.  —то  ему  нужно?  Љто  он?
‚прочем,  называть  нет  нужды  -  вы  и  сами  тотчас  его   признаете   по
Ядовито-вкрадчивым речам. Ќе станем же мешать, послушаем их разговор.
     - Ћ чем ты думаешь, малыш?
     - Ћ небе.
     - ‚от еще. Ќужно думать о земле, а не о небе. €ли ты, совсем  младенец,
уже устал от жизни?
     - Ќет, но ведь небо лучше земли, так все говорЯт.
     - ’олько не Я! Ћдин и тот же Ѓог сотворил и землю, и  небо,  а  значит,
там ты найдешь те же изъЯны, что и  здесь.  Ќе  надейсЯ,  что  будешь  после
смерти  вознагражден  за  свои  заслуги:   ибо   если   приходитсЯ   терпеть
несправедливость здесь, на земле, - а в этом ты  очень  скоро  убедишьсЯ  на
собственном опыте, - то нет причин полагать, будто не придетсЯ терпеть ее  и
на том свете. ‹учшее, что ты можешь сделать, - это не  уповать  на  Ѓога,  а
добиватьсЯ самому того, что  тебе  причитаетсЯ  по  праву,  но  в  чем  тебе
отказано. ‚от, например, когда кто-нибудь из приЯтелей  обидит  тебЯ,  разве
тебе не хочетсЯ его убить?
     - Ќо убийство - страшный грех!
     - Ќу, не такой уж страшный. Џросто не надо попадатьсЯ. Џрава и запреты,
установленные законом, ничего не значат. Ћбида диктует свое право.  Џодумай:
если ты возненавидишь этого своего приЯтелЯ и станешь все времЯ думать о нем
и воображать его себе, ты будешь страдать, не так ли?
     - ’ак.
     - € тебе придетсЯ страдать всю жизнь, потому что ты убедишьсЯ, что хоть
и ненавидишь его, но ничего ему не сделаешь, и он так и  будет  безнаказанно
издеватьсЯ над тобою и мучить тебЯ. ‡начит, есть только один способ все  это
прекратить: избавитьсЯ от мучителЯ. ќто Я и хотел тебе  доказать,  чтобы  ты
понЯл, каковы на самом деле основы общества. Љаждый, у кого есть  голова  на
плечах, вершит правосудие сам. Љто всех сильнее и хитрее, тот и возьмет верх
над другими. Ђ ты хочешь иметь власть над людьми?
     - Ћ, да.
     - Ќу, так стань хитрее всех.  ’ы  еще  мал  и  не  можешь  стать  самым
сильным, но хитрость, излюбленное оружие лучших умов, тебе вполне по  плечу.
‚спомни пастушка „авида, поразившего великана ѓолиафа камнем из пращи; одной
только хитростью он и одолел противника, а схватись они врукопашную, великан
раздавил бы его, точно муху. ќто тебе пример. ‚ открытом бою ты  не  осилишь
тех, кого желаешь подчинить себе, хитростью же сможешь успешно воевать  один
против всех.  Ђ  ведь  ты  хочешь  обладать  богатством,  славой,  красивыми
дворцами? €ли ты лжешь, когда говоришь о своих великих притЯзаниЯх?
     - Ќет-нет, Я не лгу. Ќо Я  хотел  бы  достигнуть  всего  этого  другими
средствами.
     - ‚ таком случае ты вообще  ничего  не  достигнешь.  —естные  и  чистые
средства никуда не годЯтсЯ. Ќужны рычаги помощнее, силки понадежнее. Џока ты
будешь идти к славе дорогой добродетели, тебЯ обскачет сотнЯ  хитрецов,  так
что к тому времени, как ты, со своей  щепетильностью,  доберешьсЯ  до  цели,
тебе попросту некуда будет втиснутьсЯ. ‚ наше времЯ  надо  смотреть  на  мир
шире. ‚зЯть хоть  великих  полководцев  -  тебе,  конечно,  известно,  какие
почести воздаютсЯ славным победителЯм. Ќо победы не приходЯт сами  по  себе.
—тобы одержать победу и насладитьсЯ ею, нужно пролить  кровь,  много  крови.
“страиваетсЯ бойнЯ но всем правилам, после которой на полЯх  остаютсЯ  груды
трупов, разорванные на куски тела... - без этого  не  бывает  войны,  а  без
войны не  бывает  побед.  ‚ыходит,  чтобы  прославитьсЯ,  надо  сначала,  не
дрогнув, искупатьсЯ в крови, котораЯ рекою  льетсЯ  при  разделке  пушечного
мЯса. –ель оправдывает средства. ’ак вот,  тому,  кто  хочет  славы,  прежде
всего  понадобЯтсЯ  деньги.  “  тебЯ  их  нет,  значит,   надо   кого-нибудь
прикончить, чтобы раздобыть их. Ќо  поскольку  ты  еще  мал  и  слаб,  чтобы
орудовать кинжалом, с этим придетсЯ повременить, а  пока  научись  воровать.
Ќу, а длЯ того чтобы мускулы твои  поскорее  окрепли,  советую  каждый  день
заниматьсЯ  гимнастикой,  час  утром  и  час  вечером.  ’огда   ты   сможешь
испробовать себЯ в убийстве не в двадцать,  а,  скажем,  в  пЯтнадцать  лет.
†ажда славы оправдывает все, к тому же, когда ты наконец станешь  повелевать
людьми, ты, может быть, сделаешь  им  столько  же  добра,  сколько  когда-то
причинил зла.
     € видит Њальдорор: у мальчика раздулись ноздри, губы подернулись  белою
пеной, в висках застучала кровь. Ћн  щупает  ребенку  пульс  и  слышит,  как
неистово бьетсЯ сердце. Ќежное тельце дрожит в лихорадке. €,  опасаЯсь,  как
бы действие его слов не оказалось чересчур сильно, злодей  уходит,  досадуЯ,
что не удалось поговорить с мальчуганом подольше. Ѓедный малыш! €  в  зрелые
лета бывает нелегко усмирить голос страстей и, устоЯв перед  искушеньем,  не
поддатьсЯ злу; каких же усилий стоит это ему, еще совсем неопытному в жизни!
Џосле такого потрЯсеньЯ он слЯжет днЯ на три в постель. € дай-то Ѓог,  чтобы
материнские ласки отогрели  этот  хрупкий  цветок  и  вернули  покой  и  мир
невинной душе.

     (7) ‚ лесу, на цветущей полЯне, забылсЯ  сном  гермафродит,  и,  словно
росою, омочена его слезами трава.  ЏробиваЯсь  сквозь  толщу  облаков,  луна
ласкает бледными лучами юное  и  пригожее  лицо  спЯщего,  лицо,  в  котором
мужественной силы столько же, сколько девической кротости. ‚се  несуразно  в
этом существе: крутые мускулы атлета не украшают  тело,  а  грубыми  буграми
нарушают плавную округлость женственных линий. Ћдной рукою он прикрыл глаза,
другую прижал к груди, будто хочет унЯть надрывное биенье  сердца  -  тЯжкаЯ
вечнаЯ тайна гнетет его, оно переполнено и не может излитьсЯ. Џрежде он  жил
среди людей, мучительно стыдЯсь того, что он иной чем все, урод,  и  наконец
отчаЯлсЯ, не вынес и бежал, и ныне он бредет по  жизни  в  одиночестве,  как
нищий по большой  дороге.  ‚ы  спросите:  чем  же  он  живет,  как  добывает
пропитание? —то ж, мир не без  добрых  людей,  не  все  его  покинули,  -  и
кое-кто, хоть он о том не ведает, любовно заботитсЯ о нем. „а и как  его  не
любить: ведь он так незлобив и так смиренен. Џорою он не прочь поговорить  с
сердечным человеком, но избегает всЯкого  прикосновеньЯ  и  держитсЯ  всегда
поодаль. Ћднако спроси кто-нибудь, почему  он  избрал  удел  отшельника,  о,
оставит неосторожный вопрос без ответа и лишь обратит взор  к  небесам,  еле
удерживаЯсь, чтобы не заплакать от обиды на Џровидение ѓосподне, -  и  белые
лепестки  его  век  окрасЯтсЯ  в  цвет  алой  розы.  Ђ  если  собеседник  не
отступитсЯ, гермафродит забеспокоитсЯ,  начнет  тревожно  озиратьсЯ,  словно
учуЯв приближенье невидимого врага и  ища,  где  бы  скрытьсЯ,  и,  наконец,
наспех  простившись,  устремитсЯ  в  чащу   леса,   гонимый   растревоженной
стыдливостью. Ќе мудрено, что его принимают за сумасшедшего. €  вот  однажды
за ним послали четверых стражников в масках, которые набросились на  него  и
крепко-накрепко скрутили веревками, оставив свободными только ноги, чтобы он
смог идти. “же обожгла его плечи  ременнаЯ  плеть,  и  прозвучали  окрики  -
стражники приготовились гнать его в Ѓисетр*. Ќо он лишь улыбнулсЯ в ответ на
удары и заговорил со своими мучителЯми, обнаружив редкостную глубину  ума  и
чувства: познаниЯ его в самых разных науках были поразительны длЯ  незрелого
юноши, а  рассуждениЯ  о  судьбах  человечества  возвышенны  и  поэтичны.  €
стражники ужаснулись содеЯнному, тотчас развЯзали опутывавшие его веревки  и
бросились ему в ноги, умолЯЯ о  прощении,  и,  прощенные,  ушли,  высказываЯ
знаки  столь  восторженного  преклонениЯ,  какого  мало  кто   из   смертных
удостаиваетсЯ. Љогда случай этот получил огласку,  секрет  гермафродита  был
разгадан, но, дабы не усугублЯть его страданий, никто ему об этом не сказал,
а власти  назначили  ему  немалое  пособие,  желаЯ  загладить  свою  вину  и
заставить его забыть о том прискорбном дне, когда его  едва  не  засадили  в
сумасшедший дом. €з этих денег лишь половину он  берет  себе,  остальное  же
раздает бедным.  ‘лучись  гермафродиту  увидеть  где-нибудь  в  густой  тени
платанов гулЯющую пару, как с  ним  происходит  нечто  ужасное,  словно  два
разных существа, обитающие  в  нем,  раздирают  его  на  части:  одно  горит
желанием заключить в объЯтиЯ мужчину, другое столь же страстно  вожделеет  к
женщине.  €  хоть  усильем  разума  он  быстро  усмирЯет  это  безумие,   но
предпочитает избегать любого общества: и мужского и  женского.  Ћн  стыдитсЯ
своего уродства, стыдитсЯ чрезмерно, так что  не  смеет  ни  к  кому  питать
сердечной склонности, убежденный, что это осквернило  бы  и  самого  его,  и
того, кто ему мил. "Џусть лучше каждый следует своей природе",  -  неустанно
твердит ему гордость. €з гордости не хочет он  соединить  свою  жизнь  ни  с
одним мужчиной и ни с  одной  женщиной,  боЯсь,  что  рано  или  поздно  его
попрекнут страшным его изъЯном и вменЯт в вину то, над чем он не властен.  €
хотЯ этот страх не более, чем собственный его  домысел,  но  и  воображаемаЯ
обида терзает его самолюбие. ‚от почему, страждущий  и  безутешный,  он  так
упорно  сторонитсЯ  всех  людей.  ‚  лесу,  на  цветущей   полЯне,   забылсЯ
гермафродит, и, словно росою, омочена трава его слезами. ‘  ветвей  деревьев
завороженно, забыв про сон, глЯдЯт на скорбный лик дневные птицы, а  соловей
не начинает своих хрустальных трелей,  чтоб  не  разбудить  его.  Ѓезмолвный
ночной лес над распростертым телом подобен торжественному сводчатому склепу.
’ебЯ же, путник, что забрел сюда ненароком, молю: ради всего, что свЯто  длЯ
тебЯ: той страсти к приключеньЯм, что заставила  тебЯ  еще  ребенком  бежать
из-под родительского  крова;  тех  страшных  мук,  которые  ты  претерпел  в
пустыне,  томЯсь  от  жажды;  ради  давно  покинутой  отчизны,  которую  ты,
неприкаЯнный изгнанник,  хотел  бы  обрести  в  чужих  краЯх;  ради  верного
скакуна, делившего с тобою все тЯготы странствий, выносившего непогоду  всех
широт, куда только ни гнал тебЯ твой неуемный нрав бродЯги; ради той особой,
невозмутимой стойкости, котораЯ приобретаетсЯ в скитаниЯх по дальним странам
и по неизведанным морЯм, среди полЯрных льдин и под палЯщим солнцем, -  молю
тебЯ, не тронь волос гермафродита, пусть прикосновение твое  легче  ветерка,
все равно, остановись, не тронь его волос, что буйно разметались по траве  и
золотом вплелись  в  ее  зеленый  шелк.  Ћ,  будь  благочестив,  остановись,
отступи. ЉасатьсЯ этих прЯдей нельзЯ - таков зарок гермафродита. Ћн пожелал,
чтобы никто из живущими на  земле  не  прижимал  к  восторженным  губам  его
кудрей, овеЯнных дыханьем горных высей, никто не лобзал его чистейшее  чело,
сиЯющее здесь, во мраке, подобно звезде в небесах.  €ли  и  впрЯмь  одна  из
звезд, сойдЯ со своего извечного пути, спустилась с неба на  прекрасный  лоб
гермафродита и лучистым нимбом увенчала его голову. Ћн - само целомудрие, он
точно безгрешный ангел, и даже угрюмаЯ ночь смЯгчаетсЯ  и  хочет  приглушить
шум и шелест мошкары, оберегаЯ его сон. ѓустые  ветви  сомкнулись  над  ним,
словно долог, защищаЯ от росы; ветер перебирает струны  своей  сладкозвучной
арфы и стройными аккордами ласкает слух спЯщего, ему  же  мнитсЯ,  будто  он
внимает музыке небесных сфер. ѓермафродиту снитсЯ, что он счастлив, ибо стал
таким, как все люди,  или  перенессЯ  на  багрЯном  облаке  в  мир,  который
населЯют существа, подобные ему. ќто сон, только обманчивый и  сладкий  сон,
так пусть продлитсЯ он до самого утра. ѓермафродиту  снитсЯ,  будто  пестрые
хороводы цветов кружатсЯ вокруг него в пленительном танце и изливают на него
потоки упоительных ароматов, а он  поет  гимн  любви  и  держит  в  объЯтиЯх
прекраснейшее существо на свете. Ќо увы! едва развеютсЯ  вместе  с  утренним
туманом грезы, едва проснетсЯ он, как увидит, что руки его сжимали  призрак,
пустоту. ’ак спи же, спи, гермафродит! Ќе просыпайсЯ, умолЯю... Џусть дольше
длитсЯ сон, пусть длитсЯ  вечно...  ‚идениЯ  несбыточного  счастьЯ  вздымают
грудь, да будет так... Ќе открывай же глаз, не просыпайсЯ, Я  не  хочу!  „ай
мне уйти, пока ты спишь. Ѓыть может, когда-нибудь Я напишу  о  тебе  большую
волнующую повесть, расскажу  со  всеми  раздирающими  душу  подробностЯми  о
горестной твоей судьбе и не премину присовокупить назидательные  выводы.  „о
сих пор же мне ни разу не удалось довести это дело до конца: едва приступлю,
и из глаз неудержимо льютсЯ на белый лист бумаги слезы, и пальцы дрожат, как
у немощного старца. Ќо Я  должен,  должен  набратьсЯ  духу.  ’акаЯ  слабость
простительна женщине, мне же не пристало, точно барышне, лишатьсЯ чувств при
мысли о твоих  страданьЯх.  ‘пи,  спи,  гермафродит...  Ќе  открывай  покуда
глаз... Џрощай, гермафродит! Љаждый день стану Я молить о тебе ѓоспода (чего
ни за что не стал бы делать ради  себЯ  самого!).  „а  обретешь  ты  наконец
успокоенье!..

     (8) ‹ишь только слуха моего коснетсЯ голос - хотЯ бы  даже  серебристые
колоратуры  небесного   сопрано,   чистейшаЯ   гармониЯ,   изливающаЯсЯ   из
человеческих уст, - все равно, бешеные Языки пламени  сей  же  миг  начинают
плЯсать перед глазами, оглушительнаЯ канонада - грохотать в ушах. Ћткуда эта
исступленнаЯ ненависть ко всему человеческому? Ѓудь те же созвучьЯ извлечены
из струн или клавиш - и Я вожделенно ловил бы  волшебные  ноты,  нанизанные,
будто перлы, на мелодическую нить, что мерными извивами змеитсЯ  по  упругим
воздушным волнам. Џо жилам разлилась бы  сладкаЯ  истома,  блаженный  дурман
усыпил бы волю и сковал мысли, подобно тому как  туманное  марево  застилает
Яркий свет солнца. Њне рассказывали, что Я родилсЯ на свет глухим. ‚ плену у
глухоты прошли мои первые годы, так  что  Я  не  слыхал  человеческой  речи.
Џравда, говорить менЯ научили, хотЯ и с  большим  трудом;  но  чтобы  понЯть
собеседника, Я должен был прочитать то, что он  напишет  мне  на  бумаге,  и
только тогда мог ответить. ’ак было, пока не настал злосчастный день. Љ тому
времени Я уже достиг отроческого возраста, был чист, хорош собою и  восхищал
всех умом и добросердечием. џсное лицо мое отражало свет непорочной  души  и
приводило в смущение тех, у кого запЯтнана совесть. ‘ благоговением  взирали
на менЯ люди, ибо моими глазами на них глЯдел ангел. Ћднако же Я  знал,  что
не всегда мое чело, что так  любили  с  материнской  нежностью  лобзать  все
женщины, будет увито цветами юности -  они  завЯнут  вместе  с  быстротечною
весною жизни. Џорою даже мне приходило на ум, что  этот  мир  и  этот  купол
неба, усеЯнный дразнЯще  недоступными  звездами,  быть  может,  не  столь  и
совершенны, как мне мнилось. € вот настал злосчастный день.  Ћднажды,  устав
карабкатьсЯ по кручам и плутать, утратив правый путь*  в  темных  лабиринтах
жизни, Я поднЯл истомленные, с кругами синевы, глаза на вечный  небосвод,  -
Я, юнец, дерзнул проникнуть в тайны вселенной. Ќо взор мой встретил пустоту.
ЋбъЯтый ужасом и дрожью, Я заглЯдывал все глубже, глубже и наконец увидел...
“видел весь покрытый золотом трон из человеческого кала, а на нем с ухмылкою
самодовольного  кретина  и  облаченный  в  саван  из  замаранных  больничных
простынь восседал тот, кто величает себЯ ’ворцом! ‘жимаЯ в руке гниющий труп
без рук и ног, он подносил его поочередно к глазам, и к носу,  и  ко  рту  -
да-да, ко рту, к своей разинутой пасти, так что не оставалось сомнений,  что
сделал он с сим омерзительным трофеем. Ќоги  его  утопали  в  огромной  луже
кипЯщей крови, и порой из нее высовывались,  как  глисты  из  вонючей  жижи,
несколько голов, - высовывались боЯзливо и в тот же  миг  скрывались  вновь,
дабы  спастись  от  наказаньЯ.  Ћслушнику  грозил  удар  карающей  пЯты   по
переносице, но люди - не  рыбы,  как  обойтись  им  без  глотка  воздуха!  Ђ
впрочем, если не рыбье, то лЯгушечье существованье  влачили  они,  плаваЯ  в
этом чудовищном болоте. Љогда же рука ’ворца  пустела,  он  шарил  ногою  и,
зацепив за шею острыми, как клещи, когтЯми следующую жертву, выуживал ее  из
красного месива - чем не отменный соус! ‚сех, всех ждала одна участь: первым
делом ’ворец откусывал  каждому  голову,  затем  отгрызал  руки  и  ноги,  а
напоследок сжирал туловище, - собирал без остатка с костЯми вместе. Џокончив
с одним, бралсЯ за другого, и так всю вечность; час за часом.  ‹ишь  изредка
он отрывалсЯ, чтобы возгласить: "ђаз Я вас сотворил, то волен делать с вами,
что хочу. ‚ы невиновны предо мной, Я знаю, но никакой вины не надо; Я потому
вас истЯзаю, что ваши муки - мне отрада".  €  жуткий  пир  возобновлЯлсЯ,  и
череп вновь трещал под челюстЯми, и комьЯ мозга застревали  в  бороде.  —то,
читатель, верно у тебЯ самого потекли слюнки? ‚ерно, и ты не прочь  отведать
свеженького, аппетитного мозга, только что извлеченного  из  головы  славной
"рыбки"? “жас сковал менЯ пред этим виденьем, Я не мог вымолвить  ни  слова,
не мог пошевельнутьсЯ. ’рижды готов был  рухнуть,  как  мертвец,  но  трижды
удерживалсЯ на ногах. ЊенЯ бил озноб, внутри все кипело и  клокотало,  будто
лава в жерле вулкана. џ задыхалсЯ, словно стальной обруч стиснул мне  грудь;
когда же, вне себЯ от страха и удушьЯ, Я стал хватать  ртом  воздух,  то  из
моих разверстых уст исторгсЯ крик... пронзительно-надрывный крик, такой, что
Я его услышал! ’угие жгуты, стЯгивавшие слух, ослабли, барабаннаЯ  перепонка
затрещала под напором того воздушного потока, что,  хлынув  из  моей  груди,
разлилсЯ далеко окрест. ‘тена врожденной глухоты рухнула разом. џ слышал!  џ
обрел недостававшее пЯтое чувство. Ќо, увы, оно не принесло мне радости! €бо
если с тех пор Я начал различать человеческий голос, то каждый раз при  этих
звуках менЯ пронзала боль с  такою  же  страшною  силой,  как  тогда,  когда
оцепенев, взирал Я на муки невинных жертв. ‘тоило кому-нибудь заговорить  со
мною, как все, что открылось мне в потаенной глубине  небес,  вновь  оживало
пред глазами и речь сородича была лишь отзвуком того неистового  крика,  что
потрЯс все мое существо. џ не мог  отвечать,  передо  мной  вновь  всплывало
жуткое кровавое болото, и волосы вставали дыбом  от  стонов,  подобных  реву
дикого слона, с которого живьем сдирают кожу. Ђ когда с годами Я лучше узнал
—еловека, то к чувству  жалости  прибавилась  бешенаЯ  Ярость,  -  разве  не
достойно ее жестокое чудовище, способное лишь изрыгать хулу да изощрЯтьсЯ  в
злодеЯньЯх. € к тому же беззастенчиво лгать, что  зло  среди  людей  большаЯ
редкость! Ќо все это в прошлом, и Я уже давно зарексЯ вступать  в  беседу  с
человеком. Ђ каждый, кто приблизитсЯ ко мне, пусть онемеет, пусть  ссохнутсЯ
его голосовые свЯзки, чтобы  не  смел  прельщать  менЯ  красивыми  речами  и
изливать предо  мною  душу  в  словах,  подобных  соловьиному  пению.  Џусть
смиренно сложит руки на груди, опустит очи долу и молчит, да,  пусть  хранит
свЯщенное молчание. „овольно Я настрадалсЯ, когда менЯ днем и ночью,  словно
свора псов, терзали кошмары и воскресало открывшее мне тайну бытиЯ  виденье,
- одна лишь мысль о том, что эта пытка повторитсЯ, мне  претит.  Ћ,  знайте:
сорветсЯ ль с гор лавина, возопит ли в выжженной пустыне  львица,  оплакиваЯ
смерть детенышей, иль затрещит столетний дуб,  сокрушенный  небесным  огнем,
иль смертник возопит в темнице пред тем как положить  главу  под  гильотину,
или гигантский спрут, торжествуЯ победу над жертвой кораблекрушениЯ или  над
неосторожным пловцом, подымет шторм на море - знайте, все эти звуки  во  сто
раз приЯтнее длЯ слуха, чем гнусный голос человека!

     (9) ‘ию малую живность люди кормЯт даром. Ќе из корысти, а  из  страха.
„а и как же не боЯтьсЯ: коли это прожорливое насекомое не насытитсЯ - а всем
Явствам и питиЯм предпочитает  оно  кровь,  -  то  может  волшебным  образом
увеличитьсЯ до размеров слона и, как бешеный слон топчет хрупкие  колосьЯ  в
поле, в гневе растоптать неугодных ему. ‚от почему  его  стараютсЯ  всЯчески
ублажить, заискивают перед ним  по-собачьи  и  почитают  несравненно  больше
любой иной божьей твари. —еловеческаЯ голова служит ему троном, на коем  оно
величественно  восседает,  вонзив  когти  в  кожу.   Љогда   же,   достигнув
преклонного возраста,  оно  чрезмерно  жиреет,  его,  как  то  было  принЯто
поступать со стариками у одного из древних народов, убивают,  дабы  избавить
от мучительных старческих недугов. •оронЯт его с  почестЯми,  как  героЯ,  и
достойнейшие граждане несут его гроб на плечах до самого кладбища. Њогильщик
проворно засыпает могилу под цветистые речи о бессмертии души, тщете  земной
жизни и неисповедимой воле ЏровиденьЯ, и наконец, мраморнаЯ плита  завершает
путь обретшего вечный покой труженика. ’олпа скорбЯщих расходитсЯ, и  ночнаЯ
тьма опускаетсЯ на кладбищенские стены.
     “трата тЯжела, нет слов, но все же... не падайте духом,  люди:  дорогой
усопший позаботилсЯ в утешение вам наплодить миллионы потомков; они  грЯдут,
эти бойкие отпрыски, они не замедлЯт превратитьсЯ из драчливых  озорников  в
прекраснейших,  почтенных,  смиренных  видом  и  свирепых  духом  вшей.  Ќаш
благодетель  предусмотрительно  отложил  уйму   крохотных   Яичек,   надежно
прикрепив их к  вашим  волосам,  чтобы  растущие  личинки  могли  высасывать
вдоволь питательной влаги из волосков. Ђ в должный  срок  из  этих  гнид-Яиц
проклюнутсЯ детеныши. € можете за них не опасатьсЯ:  уж  эта  молодь  быстро
усвоит  житейскую  науку,  и  вы  скоро  получите   тому   весьма   ощутимое
доказательство, когда они испробуют на вас свои коготки и зубки.
     €звестно  ли  вам,  почему  вши  довольствуютсЯ  вашей  кровью,  а   не
прогрызают череп? Ќет? ’ак Я скажу вам: лишь оттого, что не хватает сил.  Ќо
если бы размер их челюстей соответствовал их неуемным  аппетитам,  они,  вне
всЯкого сомнениЯ, изгрызли и сожрали бы все: мозг и глазные Яблоки,  мускулы
и кости - все ваше тело  без  остатка.  ‚се  за  один  присест.  ‚ооружитесь
микроскопом  и  разглЯдите  попристальнее  хоть  одну   вошь   из   шевелюры
какого-нибудь оборванца: что, разве Я не прав? Ѓеда этих головорезов лишь  в
том, что они не вышли ростом.  ‚ерно,  в  рекруты  их  бы  не  взЯли:  таких
коротышек  бракуют.  Ќо  горе  кашалоту,  если  он   вздумает   вступить   в
единоборство с вошью. •оть он и гигант, но будет обглодан во мгновение  ока.
€ кончика хвоста не останетсЯ. ‘лон скорее даст себЯ одолеть. Ќо не вошь! Ќо
не стоит и пытатьсЯ справитьсЯ с  нею.  “  вас  на  руке  растут  волоски  -
берегитесь! ‚аша рука из плоти,  крови  и  костей  -  берегитесь!  Њиг  -  и
захрустЯт, точно в железных тисках, пальцы. €счезнет, точно ее  и  не  было,
кожа. “пованьЯм вшей не дано исполнитьсЯ. € все же, завидев  вошь,  обойдите
ее стороною, она из тех, кому следует  класть  палец  в  рот.  Ќе  то  можно
жестоко поплатитьсЯ. ’акое уж бывало. —то ж, хотЯ, разумеетсЯ, Я был бы  рад
когда бы вши могли досадить людЯм побольше, но и то, что делают они  сейчас,
немало.
     „околе, человек, ты будешь поклонЯтьсЯ трухлЯвому идолу,  этому  твоему
богу, которого не пронЯть ни молитвами, ни  щедрыми  жертвоприношениЯми?  ’ы
благочестиво украшаешь ее алтари цветами, ты приносишь на  них  полные  чаши
дымЯщейсЯ крови и нежного мозга - и что же взамен? —то взамен - разве  бури,
смерчи и землетрЯсениЯ не терзают землю и ныне, как с начала  мира?  ’ы  же,
видЯ, что он равнодушен и глух, почитаешь его еще усерднее.  Ќе  потому  ли,
что не ведаешь, насколько он силен, и полагаешь, будто платить презрением за
поклоненье и покорство вправе лишь некто всемогущий? ’акаЯ же точно  причина
побуждает все населЯющие  землю  народы  -  хоть  и  имеют  они  собственных
кумиров: одни чтут крокодила, другие продажную  женщину  -  при  одном  лишь
внушающем свЯщенный ужас имени твоем, о  ‚ошь,  согласно  преклонЯть  колени
пред изваЯньем божественного кровопийцы и  безропотно  лобызать  свои  цепи.
…сли же какое-нибудь племЯ не пожелает раболепствовать и  в  дерзости  своей
дойдет до бунта, ему  не  миновать  возмездиЯ,  гнев  неумолимого  божества,
словно ураган груду  мертвых  листьев,  подхватит  и  сметет  с  лица  земли
ничтожных гордецов.
     Ћ чахлоокаЯ ‚ошь, доколе реки несут свои воды в бескрайние морЯ, доколе
светила небесные свершают свой путь по неизменным орбитам, доколе  не  знает
предела всепоглощающаЯ пустота эфира, доколе люди истреблЯют  друг  друга  в
нещадных войнах, доколе карающий небесный огнь обрушиваетсЯ на своекорыстный
мир, доколе человек не познает ’ворца, доколе будет смеЯтьсЯ ему  в  лицо  и
презирать его, хотЯ бы и не беспричинно, - незыблемой пребудет  твоЯ  власть
над   вселенной.   Џриветствую   тебЯ,   восходЯщее   солнце,   божественный
освободитель*, неуловимый враг рода человеческого. ‚ели грЯзной  похоти  все
вновь и вновь завлекать человека в свои смердЯщие  объЯтиЯ  и  клЯстьсЯ  ему
нерушимыми клЯтвами в верности на веки вечные. Ќе  погнушайсЯ  и  поцеловать
край засаленного платьЯ сей распутницы -  ее  услуги  того  стоЯт.  ‚едь  не
прельсти она человека своими смачными персЯми, тебЯ бы не было на свете, ибо
ты - плод их животворного совокуплениЯ. ’ы порожденье грЯзи и порока! „а  не
посмеет же твоЯ мать покинуть ложе человека, да  не  вздумает  скитатьсЯ  по
миру в одиночку, или она погубит свое собственное  детище.  Џусть  вспомнит,
как долгих девЯть месЯцев вынашивала тебЯ в своей утробе, в сыром  тепле,  в
пахучей темноте, - так неужто же все существо ее не содрогнетсЯ при мысли  о
том, что милаЯ  безобиднаЯ  крошка,  рожденнаЯ  ею  и  превратившаЯсЯ  в  не
знающего жалости хищника, может по ее  же  вине  распрощатьсЯ  с  жизнью!  Ћ
венценоснаЯ грЯзь, не лишай менЯ счастьЯ злорадно  наблюдать,  как  зреют  и
исподволь крепнут все новые поколениЯ прожорливых твоих деток. „лЯ этого, ты
знаешь, тебе лишь стоит поплотнее прижатьсЯ к чреслам человека, и  никто  не
упрекнет тебЯ в бесстыдстве, ведь он - супруг твой...
     Ќу вот, хвалебный гимн вшам закончен, мне остаетсЯ лишь прибавить,  что
Я приказал вырыть шахту площадью в сорок квадратных лье и изрЯдной  глубины.
‡десь скрыты до поры до времени девственные залежи непотребной  живой  руды.
Ћсновной пласт залегает на самом дне, а от него расходЯтсЯ в разные  стороны
туго   набитые   извилистые   ответвлениЯ.   џ   искусственно   создал   это
месторождение, и вот каким образом. €з шевелюры человечества Я вытащил  одну
вошь-самку,  переспал  с  нею  три  ночи  крЯду,  а  затем  поместил  в  эту
приготовленную заранее шахту.  ‘удьба  благоприЯтствовала  моему  начинанию:
человеческое семЯ оплодотворило насекомое, чего,  как  правило,  в  подобных
случаЯх не происходит. Ђ несколько дней спустЯ самка произвела на свет живой
комок - скопленье  сотен  и  сотен  уродцев.  ло  времЯ,  тошнотворный  ком
увеличивалсЯ в размерах и одновременно становилсЯ густым  и  жидким,  словно
ртуть, пока не растексЯ по многочисленным руслам, и  теперь  всЯ  эта  масса
живет и сама себе служит пищей (все равно, прирост намного  превосходит  сию
естественную  убыль),  если  только  Я  не   подкармливаю   своих   питомцев
человечинкой;  когда  удастсЯ  раздобыть  новорожденного  ублюдка,  которого
бросила мать, а когда  просто  парочку  рук  -  Я  отрезаю  их  по  ночам  у
молоденьких девушек, усыпив их предварительно хлороформом. Љаждые пЯтнадцать
лет поголовье вшей,  живущих  на  людЯх  и  сосущих  их  кровь,  уменьшаетсЯ
настолько, что все племЯ оказываетсЯ под угрозой вымираньЯ.  €  это  кажетсЯ
неизбежным.  Љак-никак,  а  человек,  их  враг,  наделен  разумом  и  потому
одерживает над ними верх. € вот тогда, вооружась  лопатищей,  пригодной  длЯ
адских печей, Я извлекаю из моего неисчерпаемого рудника огромные, величиною
с гору, глыбы вшей, затем разрубаю  их  топором  на  куски  и  темной  ночью
разбрасываю по городским улицам. ‘огретые теплым духом  человеческих  жилищ,
плотно спрессованные комки понемногу размЯгчаютсЯ, и, как в ту  пору,  когда
только начинали ими  заполнЯтьсЯ  витки  подземных  галерей,  оттаЯвшие  вши
резвыми весенними ручейками растекаютсЯ во все стороны и, точно злокозненные
духи, проникают в каждый дом. ‚ глухой растерЯнности  лают  сторожевые  псы,
чуЯ полчища неведомых тварей, что просачиваютсЯ  сквозь  стены,  как  сквозь
пористую губку, зловеще обступают изголовьЯ мирно спЯщих, несЯ с собою страх
и ужас. Ѓыть может, и вам случалось хоть раз в жизни слышать этот тоскливый,
надсадный лай.  ЃеднЯга  пес  не  в  силах  уразуметь,  что  же  происходит,
таращитсЯ, не жалеЯ глаз, в ночную тьму. …го злит неумолчное шуршанье, и  он
понимает одно: его надули. Њиллионное воинство  вшей  заполнЯет  город,  как
туча саранчи. ’еперь их хватит на новые пЯтнадцать лет. ЏЯтнадцать лет будут
они сражатьсЯ с человеком, наносЯ ему бесчисленные зудЯщие раны. Ђ  потом  Я
выпущу новую партию. €ной раз, когда Я дроблю глыбы этих вредных ископаемых,
попадаетсЯ особенно твердый кусок. …го живые  атомы  стремЯтсЯ  расцепитьсЯ,
жаждут поскорее вгрызтьсЯ  в  человека,  но  слишком  плотно  они  срослись.
Ќаконец последнее судорожное  усилие  оказываетсЯ  столь  мощным,  что  весь
кусок, так и не разорвавшись, взвиваетсЯ ввысь, как будто им  выстрелили  из
пушки, а затем падает с такой силой,  что  зарываетсЯ  в  землю.  ‘лучаетсЯ,
засмотревшийсЯ на небо крестьЯнин вдруг видит,  как  сверху  летит  какой-то
камень и врезаетсЯ прЯмо в его поле. …му невдомек, что это за диво.  Ќо  вам
теперь известно достоверное объЯснение сего феномена.
     Ћ, настанет ли  пора,  когда  люди,  не  выдержав  борьбы  с  мириадами
вампиров, перемрут в страшных муках, а вши, плодЯсь и размножаЯсь, заполонЯт
всю землю, покроют ее живой коростой,  плотным  слоем,  как  малые  песчинки
покрывают берег морЯ? Ѓожественное зрелище! € только Я один им  буду  тешить
взор, парЯ, подобно ангелу, на крыльЯх над океаном вшей.

     (10) Ћ математика, о безупречнаЯ, Я не забыл тебЯ, Я  помню  сладчайший
мед твоих исполненных высотой премудрости уроков. ‘ младенчества  тЯнулсЯ  Я
устами к твоему свЯщенному и древнему - древней, чем солнце, - источнику,  и
доныне храню тебе верность и неустанно возношу  хвалу  в  твоем  грандиозном
храме. Џрежде мой ум застилала подобнаЯ густому  туману  пелена,  но,  когда
одну за другой Я одолел все ступени, ведущие к твоему алтарю, ты порвала эту
завесу, как морской  ветер  разметает  в  разные  стороны  стаю  чернокрылых
альбатросов.  Ђ  взамен  ты   даровала   мне   ледЯную   трезвость,   мудрую
рассудительность  и  несокрушимую  логику.  ‚скормленный  твоим  животворным
млеком, следуЯ за путеводным факелом, который ты благосклонно зажигаешь  длЯ
каждого, кто возлюбил тебЯ всею душой, мой разум быстро возмужал и  набралсЯ
силы. Ђрифметика! Ђлгебра! ѓеометриЯ!  -  Ћ  великаЯ  троица,  о  лучезарный
треугольник!  Ќе  познавший  вас  -  жалкий  безумец.  Ћднако   он   достоин
жесточайшей кары, ибо не просто легкомыслие, но еще  и  высокомерие  невежды
отвращает его от вас. ‡ато познавший и оценивший вас с презреньем отвернетсЯ
от всех земных благ и удовольствий, лишь ваши  таинства  наполнЯт  восторгом
его душу, лишь об одном станет он мечтать: о том, чтоб, устремлЯЯсь все выше
и выше по виткам восходЯщей спирали, вознестись  к  самой  вершине  небесной
сферы.  ‚се  на  земле  -  лишь  дебри   заблуждений   да   нравоучительного
пустословьЯ, иное дело ты, точнейшаЯ математика:  твои  строгие  вычислениЯ,
твои незыблемые законы ослеплЯют взор Ярчайшим светом божественной гармонии,
которой отмечен  весь  порЯдок  мирозданьЯ.  ‚  тебе  -  квинтэссенциЯ  этой
гармонии; квадрат, столь чтимый  Џифагором,  есть  совершенный  образец  ее.
€звлекаЯ из вселенского хаоса твои хрустальные теоремы и  алмазные  формулы,
‚севышний Явил всю свою мощь. Њножество гениальных умов с древнейших  времен
и до наших дней благоговейно вглЯдывались в  твои  начертанные  на  огненных
скрижалЯх, исполненные тайного значеньЯ и дышащие самостийной жизнью  фигуры
и знаки; длЯ грубой  толпы  они  непонЯтны,  посвЯщенный  же  читает  в  них
вечносущие аксиомы и заповедные символы, те, что существовали до начала мира
и пребудут неизменными после его конца. € тогда словно пропасть разверзаетсЯ
под ногами прозревшего, он Ясно видит: лишь в математике величие  и  истина,
тогда как в человеке - одна напыщенность и ложь. „лЯ  мудреца,  которого  ты
удостоила вниманьем  и  напутствием,  так  нестерпима  безграничнаЯ  людскаЯ
тупость и ничтожность, что, с болью отвратив свой взглЯд  от  земной  суеты,
седой аскет предаетсЯ  созерцанью  материй  высшего  порЯдка.  €,  преклонив
колена, славит твой божественный лик - ипостась Џредвечного ‚ладыки. Ћднажды
майской ночью - Я был тогда еще ребенком - предстали  предо  мной  в  лунном
свете, на берегу  прозрачного  ручьЯ  три  девы,  три  математические  музы,
сиЯющие прелестью, и чистотой, и царственным величьем. ‚ легких, колышущихсЯ
одеждах они приблизились ко мне, привлекли менЯ, словно возлюбленное чадо, к
своим гордым сосцам. €  едва  лишь,  жадно  приникнув  к  ним,  Я  насытилсЯ
божественной влагой, как с  благодарным  трепетом  ощутил,  что  моЯ  жалкаЯ
человеческаЯ  природа  стала  возвышеннее  и  совершеннее.  ‘  тех  пор,   о
богини-соперницы, Я больше не покидал  вас.  ‘  тех  пор  не  один  отважный
замысел, не одна горЯчаЯ привЯзанность из тех, что, казалось,  запечатлелись
в сердце навеки,  словно  золотые  буквы  на  мраморной  плите,  поблекли  и
растаЯли, подобно тому как тают ночные тени в лучах зари! ‘ тех пор Я  успел
немало повидать на свете: видел, как бушевала смерть, стараЯсь упрЯтать всех
живых в могилы и взрастить на  орошаемых  кровью  полЯх  сражений  нежнейшие
цветы;  видел  опустошительные  стихийные  бедствиЯ:  бесстрастно   наблюдал
землетрЯсеньЯ, изверженьЯ огненных вулканов, ураганы, смерчи, самумы. ‘  тех
пор перед моими глазами, как череда дней, прошла череда поколений: утром они
открывали глаза, пробуждались к жизни, расправлЯли крыльЯ и устремлЯлись  на
простор бытиЯ с восторгом бабочки, выпорхнувшей наконец из тесного кокона, а
вечером, перед заходом солнца, умирали, бессильно  поникнув  головой  -  так
увЯдшие полевые цветы сиротливо склонЯют венчики, и их  с  унылым  посвистом
колышет ветер. € только ты, о триединаЯ математика, одна лишь ты - нетленна.
’вои  владеньЯ  недоступны  дыханью  времени,  нерушимы  твои  крутые  пики,
невредимы твои бескрайние долины. ’вои простые пирамиды  переживут  пирамиды
египетские, эти гигантские муравейники, эти памЯтники рабству и  невежеству.
€ когда настанет конец всех времен, когда сгинут в  чудовищном  зове  вечной
тьмы звезды, когда пробьет час ‘трашного ‘уда и человеческий род, корчась от
ужаса, предстанет пред ним, тогда,  среди  хаоса  и  разрушеньЯ,  лишь  твои
кабалистические числа, скупые  равенства  и  Ясные  линии  устоЯт  и  займут
подобающее им место одесную Џредвечного ‘удии.  Ћ  благодарю,  благодарю  за
все, чем Я тебе обЯзан! ‡а то, что даровала моему уму свойства,  недоступные
смертным. Љогда б не ты, мне бы не выиграть моей битвы с человеком. Љогда  б
не ты, Я пресмыкалсЯ бы пред ним и лобызал прах у его ног. Љогда б не ты,  Я
стал бы беззащитной жертвой его коварства и жестокости. Ќо ты вразумила менЯ
и Я стал подобен хорошо натренированному  борцу,  которого  нелегко  застать
врасплох. ’ы научила менЯ  хладной  трезвости  -  Я  почерпнул  ее  в  твоих
кристальных, не замутненных страстью построеньЯх, -  и  вот  Я  презрительно
отринул ничтожные услады краткого земного  пути  и  не  поддалсЯ  обманчивым
соблазнам, которыми приманивали менЯ сородичи.  ’ы  научила  менЯ  неспешной
рассудительности - она опора анализа, синтеза, дедукции - твоих несравненных
методов, и вот Я расстроил планы моего смертельного врага и  напал  на  него
сам, вонзив в его утробу острый кинжал, с которым он уж  не  расстанетсЯ  до
смерти: после  такого  удара  не  встать.  ’ы  научила  менЯ  логике  -  она
краеугольный камень твоего ученьЯ, и вовооружившись силлогизмами  и  усвоив,
что их запутанный лабиринт на самом деле есть кратчайший путь к истине,  мой
ум стал вдвое против прежнего сильнее и смелее. ‘  этим  разЯщим  оружьем  в
руках Я исследовал  потаенные  уголки  человеческой  души  и  там,  в  самой
глубине, обнаружил глыбу ненависти, которой среди