 на жвачку, тогда как от совести проку никакого, она  только  и  умеет,
что выпускать свои стальные когти. Ћднажды она было хотела попробовать их на
мне, но потерпела позорное поражение. џ не позволил ей преградить мне  путь,
так как она была послана  ѓосподом.  ЏроЯви  же  она  смирение  и  кротость,
каковые приличествуют ее сути и от которых не след ей было отрекатьсЯ, - и Я
бы выслушал ее. ‡аносчивость же мне не по нраву. Ћдной рукой  Я  обломал  ей
когти, сжал в кулаке и стер их в порошок, как в ступке. „ругою - оторвал  ей
голову. Џосле чего кнутом прогнал прочь эту двуличную особу и более  никогда
ее не видел. Ќо голову сохранил в памЯть о своей победе... ‚грызаЯсь в  темЯ
мертвой головы, не выпускаЯ ее из рук, вскарабкалсЯ  Я  на  кручу  и  замер,
точно цаплЯ, на одной ноге над пропастью, затем спустилсЯ вновь в долину,  и
что же,  глЯдите:  крепка  и  бестрепетна  грудь  моЯ,  как  хладный  гранит
саркофага! ‚грызаЯсь в темЯ мертвой головы, не выпускаЯ ее из рук, нырнул  Я
в пучину вод, скользнул меж  погибельных  скал  и,  опустившись  в  глубину,
ласкал свой взор отменным зрелищем: глЯдел, как  бились  меж  собою  морские
чудища; Я заплыл далеко от берега, так далеко, что даже зоркий глаз  мой  не
различал его, и мерзкие  спазмейки,  что  насылают  паралич,  так  и  вились
вокруг,  но  не  смели  коснутьсЯ  моих  рук  или  ног,  могучими   гребками
преодолевавших волны. € снова вернулсЯ Я на берег, и что же, глЯдите: крепка
и бестрепетна грудь моЯ, как хладный  гранит  саркофага!  ‚грызаЯсь  в  темЯ
мертвой головы, не выпускаЯ ее  из  рук,  Я  шаг  за  шагом  одолел  ступени
высочайшей в мире башни. Ќоги мои подгибались от усталости, но Я  взошел  на
самый верх. Ћттуда, с головокружительной высоты, обозрел Я равнину  и  море,
солнце и небосвод, а  затем  оттолкнул  башню  мощной  пЯтою  (она,  однако,
устоЯла) и, презираЯ смерть и божью кару, с победным воплем  прыгнул  камнем
вниз и полетел в разинутую  глотку  пустоты.  ‹юди  внизу  услыхали  тЯжкий,
гулкий грохот - то грЯнулась о землю голова - Я уронил ее, пока летел.  ЊенЯ
же подхватило невидимое облако, и Я опустилсЯ плавно, точно парЯ на  птичьих
крыльЯх, и снова подхватил мертвую голову, дабы  она  могла  узреть  тройное
злодеЯнье, которое Я намеревалсЯ свершить теперь  же;  и  что  же,  глЯдите:
крепка и бестрепетна грудь моЯ, как хладный гранит  саркофага!  ‚грызаЯсь  в
темЯ мертвой головы, не выпускаЯ ее из рук, направил Я свои стопы туда,  где
возвышалась гильотина. € живописно  уложил  под  нож  три  гибких  выи  трех
прелестных дев. ђукою мастера заплечных дел (станешь мастером,  когда  такаЯ
жизнь за плечами!) Я дернул шнур, и треугольный нож  упал,  скосив  все  три
главы, взиравших на менЯ с смирением и лаской. ‚след за этим Я подложил  под
смертоносное лезвие свою собственную голову, и другой палач взЯлсЯ за  дело.
’рижды падал исполинский нож, трижды  поднималсЯ  и,  набрав  высоту,  вновь
скользил вниз; трижды весь мой костЯк, а более всего основание  шеи  жестоко
сотрЯсались под ударом, как в страшном сне, когда пригрезитсЯ, что  на  тебЯ
обрушились стены дома.  Љогда  же,  цел  и  невредим,  Я  сошел  с  эшафота,
изумленные очевидцы попЯтились передо мною, и, прокладываЯ  локтЯми  путь  в
колышущемсЯ людском море, Я пошел с высоко поднЯтой, несломленною головою  -
и что же, глЯдите: крепка  и  бестрепетна  грудь  моЯ,  как  хладный  гранит
саркофага! џ обещал,  что  на  сей  раз  вступлюсь  за  человека,  но  боюсь
уклонитьсЯ от истины, а потому умолкаю.  €  благодарное  человечество  будет
восторженно рукоплескать  этому  столь  своевременно  проснувшемусЯ  чувству
меры!

     (16)  Џора,  пожалуй,  мне  несколько  умерить  воображенье  и  сделать
передышку, подобно тому как, бывает, замрешь вдруг  посреди  любовных  утех,
вперившись взором в женское лоно; полезно обозреть достигнутое, а уж  потом,
набравшись новых сил, мощным рывком устремитьсЯ к цели. Џреодолеть весь нуть
единым махом - задача не из легких; в долгом полете, когда не манит  надежда
и  не  гонит  раскаЯнье,  лишь  утомЯтсЯ  крыльЯ.  ’ак  уймем  же  на  времЯ
разъЯренную свору зубил и заступов, не станем углублЯтьсЯ в  гремучие  недра
сей нечестивой песни! Ћна подобна зловонному потоку  блевотины,  извергшейсЯ
из пасти крокодила, который уж и сам не волен изменить в ней хотЯ бы  слово.
Ђ если кто-нибудь, движимый похвальным намерением отомстить за  незаслуженно
обиженное мною человечество, откроет потихоньку  мою  дверь,  неслышно,  как
крыло альбатроса, скользнет вдоль стены и вонзит кинжал в  бок  осквернителЯ
свЯщенной рухлЯди, - что ж, пусть! €з праха вылеплена плоть моЯ и  рано  или
поздно распадетсЯ в прах.


        Џеснь III

     (1) Љак звали тех  ангелоподобных,  тех  озаренных  внутренним  сиЯнием
существ, что рождены моей фантазией и оживлены моим пером во  второй  песне?
…два поЯвившись на свет, они  гаснут,  как  искры,  что  пробегают  по  краю
обгоревшей бумаги и исчезают прежде, нежели глаз успеет  уследить  за  ними.
‹еман!.. ‹оэнгрин!.. ‹омбано!.. ѓольцер!.. “крашенные всеми дарами  цветущей
юности, лишь на миг промелькнули вы в моем царстве грез и  вновь,  послушные
моей воле, погрузились во мрак,  как  водолазы  в  колоколах  погружаютсЯ  в
морские глубины. ‚ам больше не воскреснуть. „овольно и того, что вы оставили
след в моей памЯти, теперь же вам на смену ЯвЯтсЯ другие, хоть, может  быть,
не столь прекрасные, предметы моей неистовой любви, которую не могут утолить
живые люди. ‚ голодном раже она пожрала бы сама себЯ, когда  б  не  находила
пищи в волшебных миражах; настанет времЯ - она наплодит целый  сонм  эфирных
духов, которых будет больше, чем микроскопических тварей  в  капле  воды,  и
которые плотным кольцом завихрЯтсЯ вокруг нее.  ‘лучись  на  ту  пору  рЯдом
одинокий странник,  он  замрет  в  смущенье  перед  подобьем  пенноструйного
водопада;  вглЯдевшись  же,  различит  вдали  нечто  необычайное:  человека,
влекомого в бездну преисподней живой цепью летучих камелий! Ќо... тише!  ‚от
робко и неЯсно, как проблески зари  на  небе  севера,  забрезжил  в  смутных
глубинах моего сознаниЯ образ следующего, пЯтого по  счету  кумира,  вот  он
сгущаетсЯ, становитсЯ отчетливей...
     Њы с Њарио мчались берегом реки. Ќаши кони вспарывали  плотный  воздух,
неслись, вытЯнув шеи и высекаЯ искры из камней,  что  попадали  под  копыта.
‚етер бил нам в лицо, запутывалсЯ в наших плащах и развевал наши  власы,  мы
походили друг на друга, точно пара близнецов. €  чайка  с  тревожным  криком
металась, пророча грозу. "Људа спешат они, куда стремЯт свой бешеный галоп?"
- вопрошала она. Ќо мы, как зачарованные, не чуЯ ничего  вокруг,  предавшись
воле неистовых скакунов, безмолвно летели вперед; и встречный рыбак при виде
всадников, подобных быстрокрылым альбатросам, спешил осенить  себЯ  крестным
знамением и укрытьсЯ вместе с жалобно скулЯщим от страха  псом  в  ближайшей
пещере, уверенный, что это "заколдованные братьЯ",  прозванные  так  потому,
что всегда  неразлучны.  Ќа  побережье  ходЯт  легенды  об  этих  загадочных
всадниках, рассказывают, будто их поЯвление всЯкий  раз  предвещает  великие
бедствиЯ:  кровавую  войну,  что  заносит  грозную   секиру   над   головами
соседствующих народов; или холеру, что простирает смертоносную  десницу  над
многолюдными городами. Џочтенные старцы,  не  первый  десЯток  лет  грабЯщие
суда, что терпЯт крушение у  здешних  берегов,  говорЯт,  значительно  хмурЯ
брови, что эти два призрака, испокон веков реющие в бурю над дюнами и рифами
на своих широчайших черных крыльЯх, суть дух земной  тверди  и  дух  морской
хлЯби, ЯвлЯющие миру свое величие в часы, когда бушуют стихии, и повергающие
в изумленье каждое новое колено человеческого рода.  ЏрибавлЯют  еще,  будто
обычно они парЯт крыло к крылу, как  кондоры  в  скалистых  Ђндах,  описываЯ
круги возле самого солнца, где чистейшие флюиды света  служат  им  пищей,  и
лишь с великой неохотой спускаютсЯ с небесных высей к ненавистной орбите, по
которой  мечетсЯ,  как  в   лихорадке,   злосчастнаЯ   планета,   населеннаЯ
кровожадными созданьЯми, что беспрерывно истреблЯют друг друга на поле брани
под вой и рев жестокой сечи (а то и по-иному: в мирных  городах,  коварно  и
тайком вонзаЯ в сердце ближнему клинок жестокой ненависти  или  зависти)  да
безжалостно пожирают других  тварей,  которые  хоть  и  ЯвлЯютсЯ  существами
низшего порЯдка, но так же, как они, наделены даром жизни.  …сли  же  порой,
воспылав желанием склонить людей к раскаЯнью своим пророческим глаголом, они
решительными гребками направлЯютсЯ по  волнам  звездного  океана  туда,  где
мельтешит пресловутаЯ планета, едва заметный издали шарик, окутанный  густым
смрадом, исходЯщим от него, как  от  помойной  Ямы,  -  смрадом,  в  котором
смешались жадность, гордынЯ, злорадство,  порок,  -  то  им  довольно  скоро
приходитсЯ раскаЯтьсЯ в своем благом порыве; отринутые и освистанные, спешат
они укрытьсЯ в недрах вулканов, где им ласкает слух рев пламени, бурлЯщего в
подземных чанах; или на морском дне, где их  истерзанный  взор  отдыхает  на
хищных чудищах глубин, что кажутсЯ  кротчайшими  созданьЯми  в  сравненье  с
племенем двуногих выродков. Љогда же  опускаетсЯ  благодетельнаЯ  ночь,  они
устремлЯютсЯ наружу из увенчанных порфировым гребнем кратеров или из  черных
морских бездн, уносЯтсЯ ввысь, оставлЯЯ позади землю, сей горшок в  шипах  и
зазубринах,  где  ерзает  в  мучительных  потугах  голый  зад  человечества,
подобного стае крикливых какаду, и не оглЯдываютсЯ, пока этот подвешенный  в
пространстве сгусток мерзости совсем не скроетсЯ из глаз. ’огда,  удрученные
неудачей, средь братски-соболезнующих  звезд  и  пред  всевидЯщим  ѓосподним
оком, рыдают, тесно обнЯвшись, два ангела: дух тверди и дух хлЯби!..
     „ва всадника,  Њарио  и  его  мрачный  спутник,  конечно  же,  знали  о
суеверных слухах,  которые  шепотом  передают  друг  другу  местные  рыбаки,
теснЯсь у камелька, при затворенных ставнЯх и дверЯх, меж тем  как  студеный
ветер ночи с воем  вьетсЯ  вокруг  убогой  хижины  и  проситсЯ  в  тепло,  и
сотрЯсает стены, что понизу обложены ракушками, предсмертными  дарами  волн.
Ќо мы молчали. Љ чему слова двум  любЯщим  сердцам?  ‚  них  нет  нужды.  €х
заменЯет взглЯд. ‚от глазами Я ж сказал ему, чтобы он поплотнее  укуталсЯ  в
плащ, а он мне - что мой скакун чуть вырвалсЯ  вперед,  мы  оба  переполнены
заботой друг о друге, и обоих нас терзает  скорбь.  ‚от  мой  Њарио  силитсЯ
улыбнутьсЯ, но Я-то вижу, как омрачено  его  лицо  тЯжелыми  и  неотступными
раздумьЯми о сфинксовых  загадках  бытиЯ,  коварно  заводЯщих  в  тупик  умы
пытливых смертных. ЏонЯв, что ему менЯ не обмануть, он потупилсЯ и, с  пеною
у рта прикусив свой Язык, устремил тоскливый взор на  бесконечную  дорогу  и
ускользающий горизонт. џ тоже силюсь подбодрить  его,  говорю,  что  он  еще
совсем юн, а юность  -  золотаЯ  пора,  юность  подобна  королеве,  чьи  дни
протекают в чудесных дворцах средь беззаботных наслаждений, но Њарио  видит,
с каким трудом мои поблекшие  уста  выдавливают  эту  ложь,  он  знает:  моЯ
собственнаЯ юность, унылаЯ, холоднаЯ, прошла, как безотрадный сон, и  всюду:
на пирах и на атласном ложе усталой  жрицы  сладострастьЯ,  что  куплена  за
горсть монет, - мне было уготовано все то же: горький  хмель  разочарованиЯ,
постыдные морщины ранней старости, отчаЯние одиночества  и  обжигающие  угли
боли. ЏонЯв, что мне его не обмануть, Я Явственно представил ‚седержителЯ  в
кровавом блеске ужасающих орудий пытки, потупилсЯ и устремил  свой  взор  на
бесконечную дорогу и ускользающий горизонт...  Ђ  два  конЯ  летели  вскачь,
спасаЯсь от людского взглЯда. Њой Њарио так юн, ночнаЯ сырость и  долетающие
с берега соленые брызги леденЯт его губы. "Ѓудь осторожен!  -заклинаю  Я.  -
Ѓудь осторожен! ‘ожми скорее губы: глЯди, они растрескались,  как  будто  их
исцарапали до крови злые  когти".  Ќо  бестрепетно  взирает  он  на  менЯ  и
отвечает, не сжимаЯ и не  раздвигаЯ  губ.  "Ћ  да,  Я  вижу  эти  когти,  но
противитьсЯ им не стану и даже не  пошевельну  губами.  ‚от  так:  смотри  и
убедись. ђаз это волЯ ЏровиденьЯ, Я  покорюсь.  Џусть  устыдитсЯ,  глЯдЯ  на
менЯ, убожества своей фантазии". -"‚озвышеннаЯ месть!" - воскликнул  Я.  —то
оставалось, как не рвать на себе волосы, и Я уж было  принЯлсЯ,  но  строгий
взор его остановил менЯ, и Я почтительно повиновалсЯ. “же  совсем  стемнело,
уже орел пронессЯ над нашими головами, возвращаЯсь в свое гнездо в расщелине
скалы. € тогда Њарио сказал:  "‚озьми  мой  плащ,  укройсЯ  от  стужи,  а  Я
обойдусь и так". Ќо Я вскричал: "Ќе смей  и  думать!  џ  не  позволю,  чтобы
вместо менЯ страдал кто-нибудь другой и уж тем более ты!" Ћн промолчал,  ибо
Я был прав, но в душе Я укорЯл себЯ  за  излишнюю  резкость...  Ђ  два  конЯ
летели вскачь, спасаЯсь от людского взглЯда... Ќо вот  Я  встрепенулсЯ,  как
челнок, подброшенный высокою волною, и воскликнул: "’ы плачешь? Ћтветь  мне,
о мой принц холодных  снегов  и  жемчужных  туманов.  •оть  на  твоем  лице,
прекрасном, как цветущий кактус, нет слез и сухи, как дно пересохшего озера,
твои веки, но в глубине твоих глаз Я вижу чан, наполненный кипЯщей кровью, а
в нем - твоЯ невинность, и в горло ей  вцепилсЯ  Ядовитый  скорпион.  Џорывы
ветра раздувают пламЯ под котлом, и Языки  этого  мрачного  огнЯ  вырываютсЯ
наружу. ’ак что, наклонившись было к тебе, Я тут же и отпрЯнул, почуЯв запах
гари - то вспыхнули волоски у менЯ на голове.  ‘корей  закрой  глаза,  иначе
лицо твое жидкою лавой стечет в мои раскрытые ладони". € Њарио повернулсЯ ко
мне всем телом -натЯнутые поводьЯ ему не помешали - устремил на менЯ  нежный
взор и долго глЯдел, помаргиваЯ  кротким  веком  с  мерностью  набегающих  и
отступающих волн прибоЯ. € вот что  он  ответил:  "“спокойсЯ.  ’воЯ  тревога
подобна туману, что клубитсЯ над рекой: он поднимаетсЯ по склонам холмов, а,
достигнув вершины, сгущаетсЯ и уплывает в небо причудливыми облаками; так  и
твои опасеньЯ мало-помалу и без всЯкой причины  разрослись  и  обратились  в
чудовищный мираж, реющий в твоем  воображенье.  Ќет  никакого  огнЯ  в  моих
глазах, хотЯ  мне  в  самом  деле  кажетсЯ,  будто  голова  моЯ  втиснута  в
раскаленную железную каску. Ќеправда, что моЯ невинность погружена в кипЯщий
котел, хотЯ мне в самом деле слышатсЯ глухие стоны, но, верно, это  завывает
ветер. Ќе может быть, чтобы в моих глазницах угнездилсЯ  скорпион  и  больно
жалил нерв, хотЯ мне в самом деле больно, словно кто-то мощными щипцами рвет
глаза. € только в одном ты не ошибсЯ: тот чан  действительно  наполнен  моею
кровью - прошлой ночью, пока Я спал, невидимый палач  выпустил  ее  из  моих
жил. џ ждал тебЯ, возлюбленный сын океана, долго ждал и  почти  заснул,  так
что, когда тот, другой, проник в мой дом, мои ослабевшие руки  не  выдержали
схватки с ним... Ћ да, душа моЯ заперта на засов в тесной каморке тела и  не
может вырватьсЯ, чтобы навек  покинуть  берега  угрюмого  морЯ  человеческих
страстей, чтобы не видеть больше, как мерзостнаЯ свора забот и бед неумолимо
преследует людские табуны, точно стада быстроногих серн,  и  загонЯет  их  в
непролазные топи да на крутые обрывы, которыми  изобилует  томительный  путь
земной. Ќо все равно, Я не стану роптать. „ар жизни -что удар кинжала,  и  Я
мог бы легко залечить эту рану, наложив на себЯ руки, но поклЯлсЯ не  делать
этого. Џусть каждый час нескончаемой  вечности  моЯ  отверстаЯ  грудь  будет
перед глазами ’ворца. ’ак Я желаю наказать его. Ћднако наши  железные  кони,
кажетсЯ, замедлили бег,  они  дрожат,  как  охотник  перед  клыками  злобных
кабанов. €м вовсе незачем прислушиватьсЯ к нашим речам. ‚нимание разовьет  в
них разум, не ровен час, они научатсЯ нас  понимать.  €  им  придетсЯ  худо.
ђазве не убеждает в этом пример людей, которым пришлось заплатить за  разум,
пусть  он  и  выделЯет  их  средь  прочих   божьих   тварей,   бесчисленными
страданиЯми? ‚онзи же, как и Я, серебрЯные шпоры в лошадиные бока..." Ђ  два
конЯ летели вскачь, спасаЯсь от людского взглЯда...

     (2) ѓлЯдите, идет полоумнаЯ нищенка,  -  идет,  приплЯсывает  на  ходу,
бормочет что-то несуразное. „ети швырЯют в нее камнЯми, как в гадкую  черную
птицу. Ћна же грозит им клюкою, распугивает да бредет  себе  дальше.  Ѓашмак
свалилсЯ с ее ноги и осталсЯ где-то на дороге - она и не заметила. ‘путанные
патлы на затылке, похожие на клубок пауков, - это ее  волосы.  Ќи  проблеска
сознаниЯ в лице, а смех ее - хохот гиены. Ћбрывки слов срываютсЯ с  ее  уст,
но мало кто мог бы составить из них нечто осмысленное. „раный  подол  хлещет
ее по костлЯвым, забрызганным грЯзью лодыжкам. Ћна  похожа  на  лист,  сухой
тополевый лист; слепой инстинкт, как равнодушный ветер, влечет ее по  жизни,
и лишь в глубинах помраченного рассудка мерцают тусклые воспоминаньЯ.  ЃылаЯ
красота исчезла, милой женственности нет и  следа,  она  ковылЯет,  шаркает,
винным перегаром смердит ее дыхание. € раз такое возможно на этой земле,  то
надо ль удивлЯтьсЯ, что в нашем мире нету счастьЯ! Ќо жалоб и упреков от нее
никто не слышал, она горда, она не станет отвечать на расспросы  любопытных,
она унесет свою тайну в могилу. „ети швырЯют в нее  камнЯми,  как  в  гадкую
черную птицу... Љакой-то свиток выпал  на  дорогу  из  складок  рубища.  …го
подобрал случайный прохожий, отнес домой и читал всю ночь  напролет.  €  вот
что он узнал: "“ менЯ долго  не  было  детей,  пока  наконец  Џровидение  не
послало мне дочь. ’ри днЯ на коленЯх благодарила Я ѓоспода, услышавшего  мои
молитвы. џ выкормила девочку грудью, и она стала мне дороже  жизни.  Њалютка
росла не по днЯм, а по часам, и Я нарадоватьсЯ  не  могла,  глЯдЯ,  как  она
хорошеет и умнеет. "†аль, что у менЯ нет сестренки,  -  часто  говорила  она
мне, - мы бы играли  с  ней  вдвоем.  Џопроси  Ѓоженьку,  пусть  пошлет  мне
сестренку, а Я за это сплету ему веночек из фиалок, мЯты и герани". ‚  ответ
Я крепко обнимала и нежно ее целовала. …й нравились звери  и  птицы,  и  она
спрашивала, отчего ласточки только снуют близ стен  человеческих  жилищ,  но
никогда не залетают внутрь. Ќо Я лишь прижимала палец к губам, как будто  то
была великаЯ тайна, - Я не хотела прежде времени ранить ее  детскую  душу  и
спешила отвлечь ее от предмета, тЯгостного длЯ каждого,  кто  принадлежит  к
племени людей, неправедно утвердившему свое владычество над  прочими  живыми
существами. Ћна любила гулЯть на кладбище, где так чудесно пахнут кипарисы и
бессмертники, и Я не перечила ей,  Я  говорила,  что  кладбище  -это  птичий
город, днем жители его поют, порхают по деревьЯм, а на ночь  забираютсЯ  под
каменные плиты, где у них устроены гнездышки и живут маленькие детки. џ сама
шила длЯ  нее  платьица,  сама  плела  затейливые  кружева  длЯ  праздничных
нарЯдов. ‡имними вечерами она чинно, как большаЯ, сидела у камина,  а  летом
ее легкие ножки ласкали гладь лугов,  она  гонЯлась  с  шелковым  сачком  за
вольными колибри и капризными бабочками. "ѓде ты, бродЯжка?  ‘уп  дожидаетсЯ
тебЯ целый час, и ложка скучает без дела у тарелки!"  -  журила  Я  ее.  Ћна
бросалась мне на шею и обещала, что больше никогда не опоздает. Ќо на другой
же день вновь убегала на залитые  солнцем  полЯны,  где  стлались  под  ноги
ромашки с резедою и плЯсали над землей беспечные  поденки.  …й  были  ведомы
лишь радужные покровы жизни, глубин же, напоенных желчью, она пока не  знала
и потому резвилась, как котенок, кичилась пред синицей - ведь та была совсем
мала, насмехалась над кукушкой - зачем  та  не  умеет  петь  по-соловьиному,
показывала исподтишка Язык противному ворону, а тот отечески  поглЯдывал  на
несмышленыша. Ќо недолгой была моЯ радость, близилсЯ час, когда  померк  длЯ
моей девочки божий мир, исчезло все, что тешило ее, и она больше не услышала
воркованьЯ веселых горлиц, лепета тюльпанов и  анемонов,  неспешного  шепота
болотных трав, задорной перепалки лЯгушек и прохладного плеска ручьев.  “вы,
менЯ не было с нею рЯдом, и мне обо всем  рассказали  люди.  џ  не  дала  бы
умереть моей дочке, моему невинному ангелу, Я скорее умерла бы  сама...  ќто
был Њальдорор, это он, гулЯЯ со  своим  бульдогом*,  увидел  спЯщую  в  тени
платана девочку, которую вначале принЯл за цветок. ‡лой замысел созрел в его
уме едва ли не быстрее, чем глаз успел узреть дитЯ. Ћн  деловито,  не  терЯЯ
времени, разделсЯ. Ћставшись наг, как червь, накинулсЯ на девочку, задрал ей
платье и приготовилсЯ лишить ее невинности... и  это  среди  бела  днЯ!  …му
неведом стыд!.. € гнусное деЯние - описывать его нет сил  -  свершилось.  Ќо
этого злодею показалось мало:  одевшись  и  настороженно  оглЯдев  пустынную
дорогу, он подозвал бульдога и приказал схватить железной хваткой и задушить
несчастное дитЯ. Ќо, показав то место, где лежит стенающаЯ  жертва,  он  сам
поспешно отошел, чтобы не видеть,  как  острые  бульдожьи  зубы  вопьютсЯ  в
розовые вены. Ќо пес... пес ужаснулсЯ приказу. € решил, что  не  понЯл,  что
хозЯин, верно, хочет, чтоб он проделал то же, чему он  сам  был  только  что
свидетелем, и это чудище, это  мордастое  пугало  еще  раз  надругалось  над
хрупким детским тельцем. ‚новь обагрили траву кровавые струи.  ‚новь  громко
стонет малютка, и насильник-пес рыдает с  нею  вместе.  „рожащею  рукой  она
вытЯгивает пред собой  золотой  нательный  крестик  и  умолЯет  пощадить,  -
прибегнуть к этому заступничеству раньше она и не пыталась, как будто знала,
что распЯтие не  остановит  свЯтотатца,  который  посЯгнул  на  беззащитного
ребенка.  Ќо  псу  был  ведом  нрав  хозЯина,  он  знал,  что  ждет  его  за
неповиновение: взмах хозЯйской руки - и пущенный ловким броском нож вонзитсЯ
ему в брюхо. Љонечно, Њальдорор - о,  это  проклЯтое  имЯ!  -  слышал  крики
смертельных мук и не мог не подивитьсЯ, до чего живучей оказалась жертва. Ћн
вернулсЯ к месту закланиЯ - и что же видит: его бульдог во власти похоти,  и
задраннаЯ морда над распростертым телом болтаетсЯ,  как  голова  утопающего,
которую захлестывают волны. —то есть силы  пнул  Њальдорор  песью  голову  и
вышиб бульдогу глаз. Ћбезумев от боли, пес рванулсЯ прочь, увлекаЯ за  собою
безжизненное тело, которое тащилось за ним по земле - пусть только несколько
секунд, но и это слишком много, пока, мощными скачками набрав скорость,  пес
не стрЯхнул его.  Ћн  не  осмелилсЯ  напасть  на  хозЯина,  но  покинул  его
навсегда. Њеж тем Њальдорор достал из кармана американский ножик  с  дюжиною
лезвий на все случаи жизни. ђаскрыв их  все,  он  превратил  свое  оружие  в
стальную гидру с  негнущимисЯ  лапами;  и,  видЯ,  что  еще  не  всЯ  полЯна
затоплена  кровью,  взмахнул  своим  диковинным  ланцетом  и  вонзил  его  в
истерзанное лоно  девочки.  ‚спорол  ей  живот  и  вырвал  все  внутренности
поочередно; легкие, печень, кишки, а под конец  и  сердце  через  чудовищный
разрез извлек на свет.  Ћднако  же,  заметив,  что  несчастнаЯ,  которую  он
потрошил, как хозЯйка цыпленка, давно мертва, умерил пыл и скрылсЯ,  оставив
тело девочки под тенистым платаном, на том же месте, где нашел ее  уснувшей.
’ам ее и нашли, а  неподалеку  валЯлсЯ  раскрытый  ножик.  “бийца  оставалсЯ
неизвестен, пока не объЯвилсЯ некий пастух, видевший все своими глазами,  но
молчавший до тех пор, пока не убедилсЯ, что злодей уже пересек границу и  не
станет мстить ему  за  разоблачение.  Њне  жаль  безумца,  совершившего  сие
неслыханное преступление, не предусмотренное никаким законодательством.  Њне
жаль его, ибо он, скорее всего, был не в своем уме, когда ножом о двенадцати
лезвиЯх кромсал кишки и жилы. Њне жаль его, ибо если он все-таки  в  здравом
рассудке, то лишь неистоваЯ ненависть к себе подобным могла  ожесточить  его
настолько, чтобы он бросилсЯ терзать такое  безответное  созданье,  как  мое
невинное дитЯ. Џокорно и молчаливо смотрела Я,  как  предают  земле  останки
дочери, и с той поры каждый день прихожу молитьсЯ на  ее  могилу".  Ќа  этом
рукопись кончалась, и, дочитав ее, прохожий, подобравший свиток  на  дороге,
упал без чувств. ЏридЯ ж в себЯ, поспешно сжег бумагу. Ћн забыл,  он  совсем
забыл об этом  случае  из  своей  молодости  (их  было  столько,  все  и  не
упомнишь!) и вдруг теперь, спустЯ двадцать  лет,  вновь  очутилсЯ  на  месте
кровавого подвига. Ќо теперь уж он не станет заводить бульдога!.. Ќе  станет
заговаривать с местными пастухами!.. € ни за что  не  станет  спать  в  тени
платанов!..
     „ети швырЯют в нее камнЯми, как в гадкую черную птицу.

     (3) ‚ последний раз коснулсЯ ’ремдаль  руки  добровольного  изгнанника,
вечно бегущего от вечно преследующего его призрака —еловека... ’очно  ‚ечный
†ид, скитаетсЯ он по белу свету и знает, что давно бы обрел покой, когда  бы
скипетром царЯ природы был наделен, к примеру, крокодил.  ’ремдаль  стоит  в
лощине, прикрыв глаза ладонью от Яркого солнца, и жадно смотрит на друга,  а
тот идет, подобно  слепому,  ощупываЯ  вытЯнутой  рукою  пустоту.  Џодавшись
вперед и застыв - изваЯние скорбного брата, -’ремдаль  не  отрывает  взглЯда
своих бездонных, точно океан, очей от пары кожаных гетр, мелькающих вдали, -
то карабкаетсЯ по крутому склону,  опираЯсь  на  окованную  железом  трость,
одинокий странник. € ’ремдаль готов лететь за ним вслед, не в силах сдержать
ни льющихсЯ из глаз слез, ни рвущихсЯ из груди чувств.
     "Ћн уже далеко, - думает ’ремдаль, - вон  крохотнаЯ  фигурка  на  узкой
тропе. Људа направил он свои стопы? Ѓредет наугад... Ќо... уж не сплю ли  Я?
- нет-нет, Я Ясно вижу:  что-то  черной  тучей  надвигаетсЯ  на  Њальдорора!
„ракон! Ћгромный, как  парЯщий  в  воздухе  столетний  дуб!  ‚змахи  белесых
суставчатых крыльев на удивление легки - не иначе как в них  стальные  жилы.
’игриный торс, змеиный хвост. ‘роду не видывал этакого страшилища. € надпись
на лбу. Љакие-то таинственные знаки, которых  мне  не  разобрать.  …ще  один
могучий взмах крыла - и вот он рЯдом с Њальдорором, рЯдом с тем,  чей  голос
запечатлен в моей душе навеки. "џ ждал тебЯ, - сказал дракон, - мы оба ждали
встречи. —ас пробил, Я ЯвилсЯ. Џрочти иероглифы на моем челе, и  ты  узнаешь
мое имЯ". Ќо Њальдорор, едва завидев врага, преобразилсЯ в огромного орла и,
изготовЯсь к бою, нацелившись на хвост дракона и предвкушаЯ лакомую  добычу,
защелкал  хищным  клювом.  ЏриглЯдываЯсь  да  примериваЯсь  друг  к   другу,
противники описывают в  воздухе  круги,  все  уже,  уже,  как  должно  перед
схваткой. Ќасколько Я могу судить, дракон  сильнее,  и  Я  желал  бы,  чтобы
победа досталась ему. „рожь бьет менЯ  -  ведь  в  этот  поединок  вовлечена
частица моего существа. џ стану ободрЯть тебЯ криками, о могучий  дракон,  Я
сделаю это ради орла, ибо поражение будет длЯ него благом. —его же оба ждут,
зачем не начинают битву? ЊенЯ снедает нетерпенье. Ђ ну, дракон, вперед! Ђга,
ты зацепил орла когтЯми за крыло, отлично! …му пришлось несладко, глЯди, как
разлетаютсЯ во все стороны перьЯ, его гордость! ќх! Ћн вырвал тебе око, а ты
лишь расцарапал ему грудь - так не  годитсЯ!  Ѓраво!  отыграйсЯ  теперь  ты,
сломай ему крыло, покажи крепость твоих тигриных зубов! ’еперь бы  наподдать
ему  еще,  покуда  он  летит  на  землю  вверх  тормашками!  Ќо  орел,  даже
поверженный, внушает тебе трепет. ‚от он упал и больше не взлетит. Ћн весь в
кровавых ранах - да возликует мое сердце! „ракон, спустись пониже, хлещи его
чешуйчатым хвостом, прикончи, если  сможешь.  ‘мелей,  мой  славный  дракон,
вонзай поглубже свирепые когти, пусть струи крови сливаютсЯ в бурлЯщие ручьи
- ручьи, в которых нет ни капли воды. “вы, легко сказать, да трудно сделать.
Ћрел хитер и даже в столь тЯжком положении  сумел  придумать  оборонительный
маневр. “селсЯ, растопырив хвост, что служил  ему  прежде  рулем,  и  прочно
опершись на лапы и невредимое крыло. ’еперь ему нипочем любые удары, хоть бы
они превосходили все прежние атаки. ’игриным лапам не застать его  врасплох:
стремительно и без устали уворачиваетсЯ он от них, а  не  то  опрокидываетсЯ
навзничь и, выставив  устрашающие  когти,  насмешливо  глЯдит  на  врага.  ‘
грозным видом  подскакивает  орел,  так  что  сотрЯсаетсЯ  землЯ,  он  хочет
напугать дракона, хоть знает, что ему уже не оторватьсЯ от земли.  Ђ  дракон
все опасаетсЯ, как бы враг не налетел на него со  стороны  слепого  глаза...
Ђх, Я глупец! ‚едь так и  получилось!  Љак  мог  дракон  подставить  грудь?!
’еперь уж не спасет ни хитрость, ни сила, орел прильнул  к  нему,  вцепилсЯ,
как пиЯвка, нечувствительный к новым ударам, которыми осыпает его противник,
и, расклевав его чрево, засунул голову до самой шеи внутрь. Ћн не  торопилсЯ
выныривать.  Ћн  словно  что-то  ищет,  а  дракон-тигроглав  страшным  ревом
оглашает окрестные леса. Ќо вот из прорытой в драконьем теле норы показалась
голова. Ћрел кровавый, кровью обагренный, о, как ты страшен! € хоть сжимаешь
в клюве трепещущее сердце врага, но сам изнемогаешь от ран  и  шатаешьсЯ  на
ослабевших лапах, дракон же хрипит и бьетсЯ рЯдом, хрипит и  испускает  дух.
Ќу что ж, от правды не уйдешь: ты победил,  хотЯ  победа  далась  нелегко...
„ракон убит, орлиный облик больше ни к чему, и ты вполне законно  принимаешь
прежний вид. €так, свершилось, ты победитель, Њальдорор! ‘вершилось: ты убил
Ќадежду! Ћтныне холодное  отчаЯнье  станет  точить  тебЯ  и  питатьсЯ  твоею
плотью! Ћтныне тебЯ ничто не остановит, и ты без  оглЯдки  пустишьсЯ  стезею
зла! Ќа что уж Я пресыщен зрелищем мучений, но  боль,  которую  ты  причинил
дракону, передалась и мне. ’ы видишь сам, как Я  страдаю!  €  ныне  Я  боюсь
тебЯ. ѓлЯдите, глЯдите, люди, на этого, уходЯщего вдаль! ‘емЯ порока нашло в
нем благодатную почву и породило пышное древо, он проклЯт и несет  проклЯтье
каждому, кого коснетсЯ. Људа ты держишь путь?  Људа  идешь  неверным  шагом,
точно сомнамбула по гребню крыши?  „а  свершитсЯ  участь  твоЯ,  нечестивец!
Џрощай же, Њальдорор! Џрощай навек, нам, более не свидетьсЯ  с  тобою  ни  в
этой жизни, ни за гробом!"

     (4) ‘тоЯл погожий весенний день. Џтицы небесные распевали на все голоса
ликующие песни, а люди предавались бесчисленным  работам,  обливаЯсь  свЯтым
потом тружеников.  ‚се  в  природе:  планеты,  деревьЯ,  морские  хищники  -
прилежно выполнЯло свой долг. ‚се, кроме самого  ’ворца!  ‚  рваных  одеждах
валЯлсЯ он на дороге*. ЌижнЯЯ губа его отвисла, приоткрыв давно не  чищенные
зубы, прЯди золотистых волос разметались  в  пыли.  ’ело,  скованное  тЯжким
оцепененьем, распростерто на камнЯх, и тщетны все попытки встать. Ћн  лежал,
лишенный сил, беспомощный, как червЯк, и бесчувственный, как  пробка.  Џорою
дрожь пробегала по его плечам, и тогда ручейки из винной лужи  затекали  под
спину. ‘винорылое скотство  заботливо  сомкнуло  над  ним  свои  крылышки  и
умиленно  на  него  взирало.  Ќоги,   огромные,   как   корабельные   мачты,
бессмысленно скребут дорогу, не находЯ  опоры.  ЏадаЯ,  он  угодил  лицом  в
столб, и кровь течет из его ноздрей... Ћн пьЯн! Џостыдно пьЯн! Љак клоп, что
высосал три бочки крови за ночь! €  эхо  разносило  по  округе  разнузданную
брань, которой Я не смею повторить, ибо еще не дошел до такого  бесстыдства,
как этот божественный забулдыга. ‚севышний  пьЯн  -  кто  б  мог  поверить?!
‘вЯтые губы лакали из чаши хмельного застольЯ - возможно ль!  Џробегал  мимо
еж и вонзил ему в спину свои иглы и сказал: "‚от тебе. ‘олнце стоит высоко в
небе, встань  же,  бездельник,  встань  и  трудись,  кормись  своим  трудом.
‚ставай, не то позову жесткоклювого  какаду  -  узнаешь  тогда,  почем  фунт
лиха!" Џролетали мимо филин да дЯтел и долбанули его что есть силы клювами в
живот, и сказали: "‚от тебе. —то тебе понадобилось у нас на  земле?  •очешь,
чтобы звери полюбовались на твое непотребство? ’ак знай же, твой  пример  не
соблазнит никого: ни казуара, ни фламинго, ни крота". Џроходил мимо  осел  и
лЯгнул его копытом в висок, и сказал: "‚от тебе. ‡а что наградил менЯ такими
непомерно длинными ушами? ‚се, до  самой  последней  козЯвки,  смеютсЯ  надо
мною". ‘какала мимо жаба и плюнула ему в глаза Ядовитою слизью,  и  сказала:
"‚от тебе. …сли бы ты  не  сделал  менЯ  такой  пучеглазой,  Я  сейчас  лишь
целомудренно прикрыла бы тебЯ цветами: нарциссами, камелиЯми, незабудками, -
чтобы никто не видел твоего  позора".  Џроходил  мимо  лев  и  склонил  свою
царскую гриву, и сказал: "Џусть величие его на времЯ затмилось, Я все же чту
его. ‚ы же, мнЯщие себЯ гордыми смельчаками, просто жалкие трусы, ибо хулите
и пинаете спЯщего. Љаково  было  бы  вам  самим  терпеть  от  каждого  такие
оскорбленьЯ?" Џроходил мимо человек  и  остановилсЯ  перед  ѓосподом  и,  не
признав его, на радость вшам да гадам  три  днЯ  прилежно  орошал  зловонной
жижей пресветлый лик. Ѓудь же проклЯт, человек, за эту низость, за  то,  что
надругалсЯ над врагом, застав его поверженным, в  грЯзи,  залитым  кровью  и
вином, беспомощным, почти что бездыханным!.. Ќо  наконец,  разбуженный  всей
этой пакостной возней, ѓосподь с трудом поднЯлсЯ, шатаЯсь, сделал  несколько
шагов и зашагал к придорожному  валуну.  Ѓессильно,  как  Яички  чахоточного
импотента, болтаютсЯ  его  руки,  бессмысленным  мутным  взором  озирает  он
подлунный мир, свое владенье. Ћ  люди,  неблагодарные  чада,  заклинаю  вас,
пожалейте своего владыку, взглЯните на него: еще не выветрились винные пары,
и он, едва добравшись до  желанного  камнЯ,  рухнул  на  него,  как  путник,
утомленный долгой дорогой. Ќо вот подходит нищий и видит поникшего странника
с протЯнутой рукою, и, не задумываЯсь, кто он,  кладет  кусок  хлеба  в  эту
молЯщую о милостыни ладонь. € признательный ѓосподь  слабо  кивает  ему.  Ќе
спешите судить о Ѓоге, смертные, разве ведомо вам, каких усилий стоит подчас
не выпустить из рук поводьЯ вселенской колесницы! Љак от натуги приливает  к
голове кровь, когда приходитсЯ творить из ничего новую комету или новую расу
мыслЯщих существ! Џорою изнуренный дух сдаетсЯ, отступает, и божество, пусть
только раз за вечность, не может не поддатьсЯ слабости - и в  этот  миг  его
застали.

     (5) Љрасный фонарь, зазывала порока*, висит  над  массивной  прогнившей
дверью и служит игрушкой  порывам  строптивого  ветра.  ѓрЯзный,  зловонный,
точно отхожее место, проход ведет во внутренний двор, где  дерутсЯ  за  корм
петухи и куры, тощие, точно их же собственные крыльЯ. ‚ысокие стены окружают
двор, и в западной - проделаны скупые окошки с железными решетками. ‡амшелые
камни обители, прежде служившей приютом длЯ благочестивых черниц,  -  что  ж
ныне здесь? - жилище блудниц, готовых  ублажить  своим  срамом  любого,  кто
выложит пару блестЯщих монет. џ стоЯл на  мосту,  перекинутом  через  ров  и
утопающем арками в илистом, вЯзком дне, -  стоЯл,  разглЯдывал  великолепное
старинное строение и жаждал обозреть его во всех деталЯх изнутри. Џока Я так
смотрел, то одна, то другаЯ решетка  на  крохотных  окошках  вдруг  начинали
выпирать и вылетать вон,  словно  чьЯ-то  упорнаЯ  длань  напирала  и  гнула
железные прутьЯ, затем в окошке поЯвлЯлась  голова,  засыпанные  штукатуркой
плечи, и вылезал человек, весь в клочьЯх паутины. Ћн свешивалсЯ вниз,  пока,
пальцы его не достигали земли и не упирались в утрамбованный слой  нечистот,
образуЯ на нем подобие двух корон, меж тем как  ноги  еще  не  вырвались  из
цепких тисков решетки.  Љогда  же  наконец  он  утверждалсЯ  в  естественном
положении, то спешил  окунуть  руки  в  щербатое  корыто  с  мыльною  водою,
повидавшее на своем веку не одно поколение смертных, и шел  скорее  в  город
подальше от этой затхлой трущобы. Ђ вслед за ним из этой же дыры и таким  же
диковинным способом выбиралась  нагаЯ  женщина  и  направлЯлась  к  тому  же
корыту. Ќо и ней со всех сторон сбегались петухи и  куры,  влекомые  запахом
человеческого семени; валили ее наземь, как она ни отбивалась, топтались  по
ее распростертому телу, словно по навозной куче,  и  расклевывали  до  крови
дрЯблые губы ее натруженного лона. Ќасытившись, все птицы снова разбредались
по двору,  а  женщина,  обклеваннаЯ  ими  дочиста,  кровоточащаЯ,  дрожащаЯ,
вставала, словно очнувшись от дурного сна. €дти  к  корыту  больше  не  было
нужды, и, бросив  трЯпку,  прихваченную,  чтобы  обтереть  ноги,  она  вновь
заползала в свою зарешеченную нору и поджйдала, пока опЯть перепадет работа.
Џри виде этого мне тоже захотелось проникнуть в этот дом! € Я уже сорвалсЯ с
места, как вдруг мой взглЯд упал на буквы,  начертанные  на  каменной  опоре
моста, то были еврейские письмена, надпись гласила: "Џрохожий, стой, ни шагу
дальше! ’ам, за мостом,  царит  разврат  с  разбоем  вкупе.  Љогда-то  юноша
переступил сей роковой  порог,  и  тщетны  были  ожиданьЯ  друзей  -  он  не
вернулсЯ". Ќо любопытство оказалось сильнее страха, и минуту  спустЯ  Я  уже
стоЯл перед одним из забранных крепкой и частой  решеткой  окошек.  ‡аглЯнув
сквозь эту сетку внутрь, Я поначалу увидел только тьму, но  постепенно  лучи
угасавшего  на  горизонте  солнца  позволили  мне  разглЯдеть   внутренность
каморки. € то, что Я увидел, поразило мой взор: нечто, похожее  на  огромный
шест, казалось, состоЯщий из надетых друг на  друга  воронок.  €  это  нечто
двигалось! Њеталось по комнате и билось в стены! “дары  были  столь  сильны,
что сотрЯсалсЯ пол, а в стенах уже зиЯли выбоины,  как  от  тарана,  которым
сокрушают ворота осажденного города. €  все  же  странное  орудие  не  могло
пробить монастырских  стен,  сложенных  из  каменных  глыб,  и  каждый  раз,
врезаЯсь в камень, оно сгибалось, как стальной клинок,  и  отскакивало,  как
упругий мЯчик. ‡начит, оно не  из  дерева!  ‚добавок  ко  всему,  оно  легко
свивалось и разматывалось, точно угорь. ќтот шест был высотою с человека, но
стоЯть вертикально не мог. €, хотЯ все снова и снова выпрЯмлЯлсЯ, желаЯ  все
же прошибить брешь, но каждый раз в изнеможенье падал на пол.  ЏриглЯдевшись
повнимательнее, Я наконец понЯл, что это было:  волос!  €знуренный  жестокой
схваткой со стенами своей тюрьмы, он поник, прислонЯсь одним концом к спинке
кровати, а другим упершись в ковер  на  полу.  €  тогда  до  менЯ  донеслись
сначала рыданиЯ, а после скорбный голос.
     "•озЯин бросил менЯ в этой каморке, бросил и забыл.  Ћн  встал  с  этой
самой кровати, расчесал  свои  благоуханные  власы,  не  помышлЯЯ  обо  мне,
упавшем на пол. ЏростаЯ справедливость требовала, чтоб он поднЯл менЯ. Ќо он
менЯ  оставил,  оставил  томитьсЯ  взаперти,  ушел,  натешившись   объЯтиЯми
женщины. € какой женщины! Џростыни, которых касались их разгорЯченные  тела,
еще не остыли, они, свидетели всего, что было ночью, измЯты и разбросаны..."
Ђ Я все гадал, кто же он, этот неведомый хозЯин! €  все  теснее  приникал  к
решетке...  "Џока  весь  мир  и  всЯ  природа  вкушали  непорочный  сон,  он
предавалсЯ грЯзному разврату, совокуплЯлсЯ с нечистой  тварью.  Ћн  пал  так
низко, что не гнушалсЯ приближать свои ланиты к ее  презренным,  не  знающим
стыда щекам. Њне, мне было стыдно, а он не краснел. Ћн  был  в  восторге  от
своей подруги на одну ночь. Ќу, а  она,  пораженнаЯ  величественным  обликом
своего гостЯ, упивалась небывалым блаженством и страстно обвивала руками его
шею". Ђ Я все гадал, кто же он, этот неведомый хозЯин? € все теснее приникал
к решетке... "‚округ моего  корнЯ  вздувались  волдыри,  сочащиесЯ  Ядовитым
гноем, и набухали по мере  того,  как  распалЯлась  дотоле  неведомаЯ  моему
хозЯину  похоть,  набухали  и  вытЯгивали  из  менЯ  жизненные   соки.   —ем
исступленнее делались их ласки,  тем  быстрее  убывали  мои  силы.  €  когда
спаЯнные  вожделением  тела  забились  в  бешеных  конвульсиЯх,  мой  корень
зашаталсЯ,  как  сраженный  пулей  солдат,  и   оборвалсЯ.   ђазом   погасло
согревавшее менЯ живое пламЯ, Я отломилсЯ, как засохшаЯ ветвь,  и  слетел  с
божественной главы на пол, ослабший, помертвевший,  изможденный,  но  полный
жалости к хозЯину и скорби о его сознательном грехопаденье!" Ђ Я все  гадал,
кто же он, этот неведомый хозЯин! € все теснее приникал  к  решетке...  "…ще
куда ни шло, когда бы он сжимал в объЯтьЯх чистую  невинную  деву.  Ћна,  по
крайней мере, была бы более его достойна, и это было бы не так  позорно.  Ќо
горе!  он  лобзает  лоб  блудницы,  покрытый  коростою  грЯзи,  не  единожды
попранный грубою, пыльной пЯтой! Ћн с  упоением  вдыхает  влажный  смрад  ее
подмышек! џ видел, как от ужаса вставали дыбом волосы,  что  растут  в  этих
потных ложбинках, видел, как сжимались от  стыда  и  отвращеньЯ  ноздри,  не
желаЯ вбирать в себЯ зловоние. Ќо любовники не принималв во внимание протест
подмышек и ноздрей. Ћна все выше вскидывала руку, а он все Яростнее прижимал
лицо. € Я был принужден терпеть это  кощунство!  Џринужден  глЯдеть  на  эти
бесстыдные телодвижениЯ, наблюдать насильственное слиЯние двух несоединимых,
разделенных бездною существ!.." Ђ Я все гадал, кто  же  он,  этот  неведомый
хозЯин! € все теснее приникал к  решетке...  "Џресытившись  в  конце  концов
потным духом своей подруги,  он  возжаждал  растерзать  ее  живую  плоть  по
жилкам, но пощадил, ибо она была  женщиной,  и  предпочел  подвергнуть  этой
пытке кого-нибудь из мужеского пола.  Џризвав  некоего  юношу  из  кельи  по
соседству, беспечно заглЯнувшего в сию обитель поразвлечьсЯ  с  девками,  он
велел ему подойти поближе к ложу. џ не мог видеть, что в точности  произошло
между  ними,  поскольку  обломанный  кончик  мучительне  болел  и  не  давал
приподнЯтьсЯ с полу. Ќо как только  мой  х