ин антрепренер. —удак любил искусство длЯ искусства.  Ћн
был плаксив как баба и  сколько  раз,  бывало,  после  наказаниЯ,  клЯлсЯ  и
зарекалсЯ не носить контрабанды. ‘ мужеством он преодолевал себЯ  иногда  по
целому месЯцу,  но  наконец  все-таки  не  выдерживал...  ЃлагодарЯ  этим-то
личностЯм вино не оскудевало в остроге.
     Ќаконец, был  еще  один  доход,  хотЯ  не  обогащавший  арестантов,  но
постоЯнный и благодетельный. ќто подаЯние. ‚ысший класс нашего  общества  не
имеет понЯтиЯ, как заботЯтсЯ о "несчастных" купцы, мещане и весь народ  наш.
ЏодаЯние  бывает  почти  беспрерывное  и  почти  всегда  хлебом,  сайками  и
калачами, гораздо реже  деньгами.  Ѓез  этих  подаЯний,  во  многих  местах,
арестантам, особенно подсудимым, которые содержатсЯ гораздо строже  решоных,
было бы слишком трудно. ЏодаЯние  религиозно  делитсЯ  арестантами  поровну.
…сли недостанет на всех, то калачи разрезаютсЯ поровну, иногда даже на шесть
частей, и каждый заключенный непременно получает себе свой кусок. Џомню, как
Я в первый раз получил денежное подаЯние. ќто было скоро по прибытии моем  в
острог. џ возвращалсЯ с утренней работы один,  с  конвойным.  Ќавстречу  мне
прошли мать и дочь, девочка лет десЯти, хорошенькаЯ, как  ангельчик.  џ  уже
видел их раз. Њать была солдатка, вдова. …е муж,  молодой  солдат,  был  под
судом и умер в госпитале, в арестантской палате, в то времЯ, когда и  Я  там
лежал больной. †ена и дочь приходили к нему прощатьсЯ; обе  ужасно  плакали.
“видЯ менЯ, девочка закраснелась, пошептала  что-то  матери;  та  тотчас  же
остановилась, отыскала в узелке четверть  копейки  и  дала  ее  девочке.  ’а
бросилась бежать за мной... "Ќа, "несчастный", возьми •риста ради  копеечку!
" - кричала она, забегаЯ вперед менЯ и суЯ мне в руки  монетку.  џ  взЯл  ее
копеечку, и девочка возвратилась к матери совершенно довольнаЯ. ќту копеечку
Я долго берег у себЯ.
                                     II
                             Џ…ђ‚›… ‚Џ…—Ђ’‹…Ќ€џ

     Џервый месЯц и вообще начало моей острожной жизни  живо  представлЯютсЯ
теперь  моему  воображению.  Џоследующие  мои  острожные  годы  мелькают   в
воспоминании моем  гораздо  тусклее.  €ные  как  будто  совсем  стушевались,
слились между собою, оставив по  себе  одно  цельное  впечатление:  тЯжелое,
однообразное, удушающее.
     Ќо все, что Я выжил в  первые  дни  моей  каторги,  представлЯетсЯ  мне
теперь как будто вчера случившимсЯ. „а так и должно быть.
     Џомню Ясно, что с первого шагу в этой жизни поразило менЯ то, что Я как
будто и не нашел в ней ничего  особенно  поражающего,  необыкновенного  или,
лучше сказать, неожиданного. ‚се это как будто и прежде мелькало передо мной
в воображении, когда Я, идЯ в ‘ибирь, старалсЯ угадать вперед мою  долю.  Ќо
скоро бездна самых странных неожиданностей, самых чудовищных  фактов  начала
останавливать менЯ почти на каждом шагу.  €  уже  только  впоследствии,  уже
довольно долго пожив в остроге, осмыслил Я вполне всю исключительность,  всю
неожиданность такого существованиЯ и все более  и  более  дивилсЯ  на  него.
Џризнаюсь, что это удивление сопровождало менЯ  во  весь  долгий  срок  моей
каторги; Я никогда не мог примиритьсЯ с нею.
     Џервое впечатление мое, при поступлении в  острог,  вообще  было  самое
отвратительное; но, несмотрЯ на то, - странное дело! - мне показалось, что в
остроге гораздо легче жить, чем Я воображал себе дорогой. Ђрестанты, хоть  и
в кандалах, ходили свободно по всему острогу, ругались, пели песни, работали
на себЯ, курили трубки, даже пили вино (хотЯ очень не многие),  а  по  ночам
иные заводили картеж. ‘амаЯ работа, например, показалась мне  вовсе  не  так
тЯжелою, каторжною, и только довольно долго спустЯ Я догадалсЯ, что  тЯгость
и каторжность этой работы  не  столько  в  трудности  и  беспрерывности  ее,
сколько в том, что она - принужденнаЯ, обЯзательнаЯ, из-под палки. Њужик  на
воле работает, пожалуй, и  несравненно  больше,  иногда  даже  и  по  ночам,
особенно летом; он работает на  себЯ,  работает  с  разумною  целью,  и  ему
несравненно легче, чем каторжному  на  вынужденной  и  совершенно  длЯ  него
бесполезной работе. Њне пришло раз на мысль,  что  если  б  захотели  вполне
раздавить, уничтожить человека, наказать его самым ужасным  наказанием,  так
что самый страшный убийца содрогнулсЯ бы от этого наказаниЯ  и  пугалсЯ  его
заранее, то стоило бы только придать работе характер совершенной,  полнейшей
бесполезности и бессмыслицы. …сли теперешнЯЯ каторжнаЯ работа и безынтересна
и скучна длЯ каторжного, то сама по себе, как работа, она разумна:  арестант
делает кирпич, копает землю, штукатурит, строит; в работе этой есть смысл  и
цель. Љаторжный работник иногда даже увлекаетсЯ ею, хочет сработать  ловчее,
спорее, лучше. Ќо если б заставить его, например, переливать воду из  одного
ушата в другой, а из другого в  первый,  толочь  песок,  перетаскивать  кучу
земли с одного места на другое и обратно, - Я думаю,  арестант  удавилсЯ  бы
через несколько дней или наделал бы тысЯчу преступлений, чтоб хоть  умереть,
да выйти из такого унижениЯ,  стыда  и  муки.  ђазумеетсЯ,  такое  наказание
обратилось бы в пытку, в мщение  и  было  бы  бессмысленно,  потому  что  не
достигало  бы  никакой  разумной  цели.  Ќо  так  как  часть  такой   пытки,
бессмыслицы, унижениЯ и  стыда  есть  непременно  и  во  всЯкой  вынужденной
работе, то и каторжнаЯ работа несравненно мучительнее всЯкой вольной, именно
тем, что вынужденнаЯ.
     ‚прочем, Я поступил в острог зимою, в декабре месЯце,  и  еще  не  имел
понЯтиЯ о летней работе, впЯтеро  тЯжелейшей.  ‡имою  же  в  нашей  крепости
казенных работ вообще было мало. Ђрестанты ходили  на  €ртыш  ломать  старые
казенные барки, работали по мастерским, разгребали у казенных  зданий  снег,
нанесенный буранами, обжигали и толкли алебастр и проч. и проч. ‡имний  день
был короток, работа кончалась скоро, и весь наш  люд  возвращалсЯ  в  острог
рано, где ему почти бы нечего было делать, если  б  не  случалось  кой-какой
своей работы. Ќо собственной работой занималась, может  быть,  только  треть
арестантов, остальные же били баклуши, слонЯлись без нужды по всем  казармам
острога, ругались, заводили меж собой  интриги,  истории,  напивались,  если
навертывались  хоть  какие-нибудь  деньги;  по  ночам  проигрывали  в  карты
последнюю рубашку, и все это от тоски,  от  праздности,  от  нечего  делать.
‚последствии Я понЯл, что, кроме лишениЯ свободы, кроме вынужденной  работы,
в каторжной жизни есть еще одна мука, чуть ли не сильнейшаЯ, чем все другие.
ќто: вынужденное общее сожительство. Ћбщее сожительство, конечно, есть  и  в
других местах; но в острог-то приходЯт такие люди, что не  всЯкому  хотелось
бы сживатьсЯ с ними, и Я уверен, что всЯкий каторжный чувствовал  эту  муку,
хотЯ, конечно, большею частью бессознательно.
     ’акже и пища показалась мне довольно  достаточною.  Ђрестанты  уверЯли,
что такой нет в арестантских ротах европейской ђоссии. Ћб этом Я  не  берусь
судить: Я там не был. Љ тому же многие имели возможность  иметь  собственную
пищу. ѓовЯдина стоила у нас грош за фунт, летом три копейки. Ќо  собственную
пищу заводили только те, у которых водились постоЯнные  деньги;  большинство
же каторги ело казенную. ‚прочем, арестанты, хвалЯсь своею  пищею,  говорили
только про один хлеб и благословлЯли именно то, что хлеб у нас общий,  а  не
выдаетсЯ с весу. Џоследнее их ужасало: при выдаче с весу треть людей была бы
голоднаЯ; в артели же всем доставало. •леб наш был как-то особенно вкусен  и
этим славилсЯ во всем городе. Џриписывали это удачному устройству  острожных
печей. ™и же были очень  неказисты.  Ћни  варились  в  общем  котле,  слегка
заправлЯлись крупой и, особенно в  будние  дни,  были  жидкие,  тощие.  ЊенЯ
ужаснуло в них огромное количество тараканов. Ђрестанты же  не  обращали  на
это никакого вниманиЯ.
     Џервые три днЯ Я  не  ходил  на  работу,  так  поступали  и  со  всЯким
новоприбывшим: давалось отдохнуть  с  дороги.  Ќо  на  другой  же  день  мне
пришлось выйти из острога, чтоб перековатьсЯ. Љандалы мои были  неформенные,
кольчатые, "мелкозвон", как называли  их  арестанты.  Ћни  носились  наружу.
”орменные же острожные кандалы, приспособленные к  работе,  состоЯли  не  из
колец, а из четырех железных прутьев, почти в  палец  толщиною,  соединенных
между собою тремЯ  кольцами.  €х  должно  было  надевать  под  панталоны.  Љ
серединному кольцу привЯзывалсЯ ремень, который в свою очередь  прикреплЯлсЯ
к поЯсному ремню, надевавшемусЯ прЯмо на рубашку.
     Џомню первое мое утро  в  казарме.  ‚  кордегардии  у  острожных  ворот
барабан пробил зорю, и минут  через  десЯть  караульный  унтер-офицер  начал
отпирать казармы. ‘тали просыпатьсЯ.  Џри  тусклом  свете,  от  шестериковой
сальной свечи, подымались арестанты, дрожа от холода, с своих  нар.  ЃольшаЯ
часть была молчалива и угрюма со сна. Ћни  зевали,  потЯгивались  и  морщили
свои клейменые лбы. €ные крестились, другие уже  начинали  вздорить.  „ухота
была страшнаЯ.  ‘вежий  зимний  воздух  ворвалсЯ  в  дверь,  как  только  ее
отворили, и клубами пара понессЯ по казарме.  “  ведер  с  водой  столпились
арестанты; они по очереди брали ковш, набирали в рот  воды  и  умывали  себе
руки и лицо изо рта. ‚ода  заготовлЯлась  с  вечера  парашником.  ‚о  всЯкой
казарме по положению был один арестант, выбранный артелью,  длЯ  прислуги  в
казарме. Ћн называлсЯ парашником и не ходил на работу. …го занЯтие  состоЯло
в наблюдении за чистотой казармы, в мытье и  в  скоблении  нар  и  полов,  в
приносе и выносе ночного ушата и в доставлении свежей воды  в  два  ведра  -
утром длЯ умываниЯ, а  днем  длЯ  питьЯ.  €з-за  ковша,  который  был  один,
начались немедленно ссоры.
     - Људа лезешь, Язевый лоб! -  ворчал  один  угрюмый  высокий  арестант,
сухощавый и смуглый, с какими-то  странными  выпуклостЯми  на  своем  бритом
черепе, толкаЯ другого, толстого и приземистого, с веселым и румЯным  лицом,
- постой!
     - —его кричишь! ‡а постой у нас деньги  платЯт;  сам  проваливай!  €шь,
монумент вытЯнулсЯ. ’о есть никакой-то, братцы, в нем фортикультЯпности нет.
     "”ортикультЯпность" произвела некоторый эффект: многие засмеЯлись. ’ого
только и надо было толстЯку, который, очевидно, был в казарме  чем-то  вроде
добровольного  шута.  ‚ысокий  арестант  посмотрел  на  него  с  глубочайшим
презрением.
     - Ѓирюлина корова! - проговорил он как бы про себЯ, - ишь,  отъелсЯ  на
острожном чистЯке! 1 ђад, что к разговенью двенадцать поросЯт принесет.
     ----
     1 —истЯком называлсЯ хлеб из чистой муки, без примеси. (Џрим. автора.)

     ’олстЯк наконец рассердилсЯ.
     - „а ты что за птица такаЯ? - вскричал он вдруг, раскрасневшись.
     - ’о и есть, что птица!
     - ЉакаЯ?
     - ’акаЯ.
     - ЉакаЯ такаЯ?
     - „а уж одно слово такаЯ.
     - „а какаЯ?
     Ћба впились глазами друг в друга. ’олстЯк ждал ответа  и  сжал  кулаки,
как будто хотел тотчас же кинутьсЯ в драку. џ и  вправду  думал,  что  будет
драка. „лЯ  менЯ  все  это  было  ново,  и  Я  смотрел  с  любопытством.  Ќо
впоследствии Я узнал, что все подобные  сцены  были  чрезвычайно  невинны  и
разыгрывались, как в  комедии,  длЯ  всеобщего  удовольствиЯ;  до  драки  же
никогда почти не доходило. ‚се это было  довольно  характерно  и  изображало
нравы острога.
     ‚ысокий арестант стоЯл спокойно и величаво. Ћн чувствовал, что на  него
смотрЯт и ждут, осрамитсЯ ли  он  или  нет  своим  ответом;  что  надо  было
поддерживать себЯ, доказать, что он действительно птица, и  показать,  какаЯ
именно птица. ‘ невыразимым презрением скосил он глаза на своего противника,
стараЯсь, длЯ большей обиды, посмотреть на него как-то через  плечо,  сверху
вниз, как будто  он  разглЯдывал  его  как  букашку,  и  медленно  и  внЯтно
произнес:
     - Љаган!..
     ’о  есть  что  он  птица  каган.  ѓромкий  залп  хохота   приветствовал
находчивость арестанта.
     - Џодлец ты, а не каган! - заревел толстЯк, почувствовав, что  срезалсЯ
на всех пунктах, и дойдЯ до крайнего бешенства.
     Ќо только что ссора стала серьезною, молодцов немедленно осадили.
     - —то загалдели! - закричала на них всЯ казарма.
     - „а вы лучше подеритесь, чем горло-то драть! - прокричал кто-то  из-за
угла.
     - „а, держи, подерутсЯ! - раздалось в ответ.  -  “  нас  народ  бойкий,
задорный; семеро одного не боимсЯ...
     - „а и оба хороши! Ћдин за фунт хлеба  в  острог  пришел,  а  другой  -
крыночнаЯ блудница, у бабы простоквашу поел, зато и кнута хватил.
     - Ќу-ну-ну! полно вам, - закричал инвалид, проживавший  длЯ  порЯдка  в
казарме и поэтому спавший в углу на особой койке.
     -  ‚ода,  ребЯта!  Ќевалид  Џетрович  проснулсЯ!  Ќевалиду   Џетровичу,
родимому братцу!
     - Ѓрат... Љакой Я тебе брат? ђублЯ вместе не пропили, а брат! -  ворчал
инвалид, натЯгиваЯ в рукава шинель...
     ѓотовились к поверке; начало рассветать; в кухне набралась густаЯ толпа
народу, не в прорез. Ђрестанты толпились в своих полушубках и в половинчатых
шапках у хлеба, который резал им  один  из  кашеваров.  Љашевары  выбирались
артелью, в каждую кухню по двое. “ них же  сохранЯлсЯ  и  кухонный  нож  длЯ
резаниЯ хлеба и мЯса, на всю кухню один.
     Џо всем углам и  около  столов  разместились  арестанты,  в  шапках,  в
полушубках и подпоЯсанные, готовые выйти сейчас на работу. Џеред  некоторыми
стоЯли деревЯнные чашки с квасом. ‚ квас крошили хлеб и прихлебывали. ѓам  и
шум был нестерпимый; но  некоторые  благоразумно  и  тихо  разговаривали  по
углам.
     - ‘таричку Ђнтонычу хлеб да  соль,  здравствуй!  -  проговорил  молодой
арестант, усаживаЯсь подле нахмуренного и беззубого арестанта.
     - Ќу, здравствуй, коли не шутишь, - проговорил тот, не поднимаЯ глаз  и
стараЯсь ужевать хлеб своими беззубыми деснами.
     - Ђ ведь Я, Ђнтоныч, думал, что ты помер; право-ну.
     - Ќет, ты сперва помри, а Я после...
     џ сел подле них. ‘права менЯ  разговаривали  два  степенные  арестанта,
видимо стараЯсь друг перед другом сохранить свою важность.
     - “ менЯ небось не украдут, - говорил один, - Я, брат, сам  боюсь,  как
бы чего не украсть.
     - Ќу, да и менЯ голой рукой не бери: обожгу.
     - „а чего обожжешь-то! ’акой же варнак; больше и  названьЯ  нам  нет...
она тебЯ оберет, да и не поклонитсЯ. ’ут,  брат,  и  моЯ  копеечка  умылась.
Ќамедни сама пришла. Људа с ней детьсЯ? Ќачал проситьсЯ к  ”едьке-палачу;  у
него еще в форштадте дом стоЯл, у ‘оломонки-паршивого, у жида купил, вот еще
который потом удавилсЯ...
     - ‡наю. Ћн у нас в третьем годе в целовальниках сидел,  а  по  прозвищу
ѓришка - темный кабак. ‡наю.
     - Ђ вот и не знаешь; это другой темный кабак.
     -  Љак  не  другой!  ‡нать,  ты  толсто  знаешь!  „а  Я  тебе   столько
посредственников приведу...
     - Џриведешь! ’ы откуда, а Я чей?
     - —ей! „а Я вот тебЯ и бивал, да не хвастаю, а то еще чей!
     - ’ы бивал! „а кто менЯ прибьет, еще тот не родилсЯ; а кто бивал, тот в
земле лежит.
     - —ума бендерскаЯ!
     - —тоб те Язвила Язва сибирскаЯ!
     - —тоб с тобою говорила турецкаЯ саблЯ!..
     € пошла ругань.
     - Ќу-ну-ну! ‡агалдели! - закричали кругом. - Ќа  воле  не  умели  жить;
рады, что здесь до чистЯка добрались...
     ’отчас уймут. ђугатьсЯ, "колотить" Языком позволЯетсЯ.  ќто  отчасти  и
развлечение длЯ всех. Ќо до драки не  всегда  допустЯт,  и  только  разве  в
исключительном случае враги подерутсЯ.  Ћ  драке  донесут  майору;  начнутсЯ
розыски, приедет сам майор, - одним словом, всем нехорошо будет, а потому-то
драка и не допускаетсЯ. „а и сами враги ругаютсЯ больше длЯ развлечениЯ, длЯ
упражнениЯ в слоге.  Ќередко  сами  себЯ  обманывают,  начинают  с  страшной
горЯчкой, остервенением... думаешь: вот бросЯтсЯ друг на  друга;  ничуть  не
бывало: дойдут до известной точки и тотчас расходЯтсЯ. ‚се это менЯ  сначала
чрезвычайно удивлЯло. џ  нарочно  привел  здесь  пример  самых  обыкновенных
каторжных разговоров. Ќе мог Я представить себе сперва, как  можно  ругатьсЯ
из удовольствиЯ, находить  в  этом  забаву,  милое  упражнение,  приЯтность?
‚прочем, не надо забывать и тщеславиЯ. „иалектик-ругатель  был  в  уважении.
…му только что не аплодировали, как актеру.
     …ще вчера с вечера заметил Я, что на менЯ смотрЯт косо.
     џ уже поймал несколько мрачных  взглЯдов.  Ќапротив,  другие  арестанты
ходили около менЯ, подозреваЯ, что Я принес с собой деньги.  Ћни  тотчас  же
стали подслуживатьсЯ: начали учить менЯ, как носить новые  кандалы;  достали
мне, конечно за деньги, сундучок с замком, чтоб спрЯтать в него уже выданные
мне казенные вещи и несколько моего бельЯ, которое Я  принес  в  острог.  Ќа
другой же день они у менЯ  его  украли  и  пропили.  Ћдин  из  них  сделалсЯ
впоследствии преданнейшим мне человеком, хотЯ и  не  переставал  обкрадывать
менЯ при всЯком удобном случае. Ћн делал это  без  всЯкого  смущениЯ,  почти
бессознательно,  как  будто  по  обЯзанности,  и  на  него  невозможно  было
сердитьсЯ.
     Њежду прочим, они научили менЯ, что должно иметь свой чай, что не  худо
мне завести  и  чайник,  а  покамест  достали  мне  на  подержание  чужой  и
рекомендовали мне кашевара, говорЯ, что копеек за тридцать в месЯц он  будет
стрЯпать мне  что  угодно,  если  Я  пожелаю  есть  особо  и  покупать  себе
провиант... ђазумеетсЯ, они занЯли у менЯ денег, и  каждый  из  них  в  один
первый день приходил занимать раза по три.
     Ќа бывших дворЯн в каторге вообще смотрЯт мрачно и неблагосклонно.
     ЌесмотрЯ на то, что те уже лишены всех своих прав  состоЯниЯ  и  вполне
сравнены с остальными арестантами, - арестанты никогда не признают их своими
товарищами. ќто делаетсЯ даже не  по  сознательному  предубеждению,  а  так,
совершенно искренно, бессознательно. Ћни искренно признавали нас за  дворЯн,
несмотрЯ на то, что сами же любили дразнить нас нашим падением.
     - Ќет, теперь полно! постой! Ѓывало, Џетр через Њоскву  прет,  а  нынче
Џетр веревки вьет, - и проч. и проч. любезности.
     Ћни с любовью смотрели на наши страданиЯ, которые мы  старались  им  не
показывать. Ћсобенно доставалось нам сначала на работе, за то, что в нас  не
было столько силы, как в них, и что мы не  могли  им  вполне  помогать.  Ќет
ничего труднее, как войти к народу  в  доверенность  (и  особенно  к  такому
народу) и заслужить его любовь.
     ‚ каторге было несколько человек из  дворЯн.  ‚о-первых,  человек  пЯть
полЯков. Ћб них Я поговорю когда-нибудь особо. Љаторжные страшно  не  любили
полЯков, даже больше, чем ссыльных из русских дворЯн. ЏолЯки  (Я  говорю  об
одних политических  преступниках)  были  с  ними  как-то  утонченно,  обидно
вежливы, крайне несообщительны и никак не  могли  скрыть  перед  арестантами
своего к ним отвращениЯ, а те понимали это очень хорошо  и  платили  той  же
монетою.
     Њне надо было  почти  два  года  прожить  в  остроге,  чтоб  приобрести
расположение некоторых из каторжных. Ќо большаЯ часть из  них  наконец  менЯ
полюбила и признала за "хорошего" человека.
     €з русских дворЯн, кроме менЯ, было четверо. Ћдин - низкое и подленькое
создание, страшно развращенное, шпион и доносчик по ремеслу. џ слышал о  нем
еще до прихода в острог и с первых же дней прервал с ним  всЯкие  отношениЯ.
„ругой - тот самый отцеубийца, о котором Я уже  говорил  в  своих  записках.
’ретий был Ђким Ђкимыч; редко видал Я такого чудака, как этот  Ђким  Ђкимыч.
ђезко отпечаталсЯ он в моей памЯти. Ѓыл он высок, худощав, слабоумен, ужасно
безграмотен, чрезвычайный резонер и аккуратен, как немец. Љаторжные смеЯлись
над ним; но  некоторые  даже  боЯлись  с  ним  свЯзыватьсЯ  за  придирчивый,
взыскательный и вздорный его  характер.  Ћн  с  первого  шагу  стал  с  ними
запанибрата, ругалсЯ с  ними,  даже  дралсЯ.  —естен  он  был  феноменально.
‡аметит несправедливость и тотчас же ввЯжетсЯ, хоть бы  не  его  было  дело.
Ќаивен до крайности: он, например, бранЯсь с арестантами, корил их иногда за
то, что они были воры, и серьезно убеждал  их  не  воровать.  ‘лужил  он  на
Љавказе прапорщиком. Њы сошлись с ним с первого  же  днЯ,  и  он  тотчас  же
рассказал мне свое дело. Ќачал он на Љавказе же,  с  юнкеров,  по  пехотному
полку, долго тЯнул лЯмку, наконец был произведен в  офицеры  и  отправлен  в
какое-то укрепление старшим начальником. Ћдин соседний мирной  кнЯзек  зажег
его крепость и сделал на нее ночное нападение; оно не удалось.  Ђким  Ђкимыч
схитрил и не показал даже виду, что знает, кто злоумышленник.  „ело  свалили
на немирных, а через месЯц Ђким Ђкимыч зазвал кнЯзька к себе  по-дружески  в
гости. ’от приехал, ничего не подозреваЯ. Ђким Ђкимыч выстроил  свой  отрЯд;
уличал и укорЯл кнЯзька  всенародно;  доказал  ему,  что  крепости  зажигать
стыдно. ’ут же прочел ему самое подробное наставление,  как  должно  мирному
кнЯзю вести себЯ вперед, и, в заключение, расстрелЯл его, о чем немедленно и
донес начальству со всеми подробностЯми. ‡а все это его судили,  приговорили
к смертной казни, но смЯгчили приговор и сослали в ‘ибирь, в каторгу второго
разрЯда, в крепостЯх, на двенадцать лет. Ћн вполне  сознавал,  что  поступил
неправильно, говорил мне, что знал об этом и  перед  расстрелЯнием  кнЯзька,
знал, что мирного должно было судить по законам; но,  несмотрЯ  на  то,  что
знал это, он как будто никак на мог понЯть своей вины настоЯщим образом:
     - „а помилуйте! ‚едь он зажег мою крепость? —то ж мне, поклонитьсЯ, что
ли, ему за это! - говорил он мне, отвечаЯ на мои возражениЯ.
     Ќо, несмотрЯ на то  что  арестанты  подсмеивались  над  придурью  Ђкима
Ђкимыча, они все-таки уважали его за аккуратность и умелость.
     Ќе было ремесла, которого бы  не  знал  Ђким  Ђкимыч.  Ћн  был  столЯр,
сапожник, башмачник, малЯр, золотильщик, слесарь, и всему этому обучилсЯ уже
в каторге. Ћн делал все самоучкой: взглЯнет раз и  сделает.  Ћн  делал  тоже
разные Ящики, корзинки, фонарики, детские игрушки и продавал  их  в  городе.
’аким образом, у него водились деньжонки, и он немедленно употреблЯл  их  на
лишнее белье, на подушку помЯгче, завел складной  тюфЯчок.  ЏомещалсЯ  он  в
одной казарме со мною и многим услужил мне в первые дни моей каторги.
     ‚ыходЯ из острога на работу, арестанты строились перед  кордегардией  в
два рЯда; спереди и  сзади  арестантов  выстроивались  конвойные  солдаты  с
зарЯженными ружьЯми. џвлЯлись:  инженерный  офицер,  кондуктор  и  несколько
инженерных нижних  чинов,  приставов  над  работами.  Љондуктор  рассчитывал
арестантов и посылал их партиЯми куда нужно на работу.
     ‚месте с  другими  Я  отправилсЯ  в  инженерную  мастерскую.  ќто  было
низенькое каменное здание, стоЯщее  на  большом  дворе,  заваленном  разными
материалами. ’ут была кузница, слесарнЯ, столЯрнаЯ, малЯрнаЯ  и  проч.  Ђким
Ђкимыч ходил сюда и работал в малЯрной,  варил  олифу,  составлЯл  краски  и
разделывал столы и мебель под орех.
     ‚ ожидании перековки Я разговорилсЯ с Ђкимом  Ђкимычем  о  первых  моих
впечатлениЯх в остроге.
     - „а-с, дворЯн они не любЯт, - заметил  он,  -  особенно  политических,
съесть рады; немудрено-с. ‚о-первых, вы и народ другой, на них не похожий, а
во-вторых, они все прежде были или помещичьи, или из военного  званиЯ.  ‘ами
посудите, могут ли они вас полюбить-с? ‡десь, Я вам скажу, жить трудно. Ђ  в
российских арестантских ротах еще труднее-с. ‚от у нас есть оттуда,  так  не
нахвалЯтсЯ нашим острогом, точно из ада в рай перешли. Ќе в  работе  беда-с.
ѓоворЯт, там, в первом-то разрЯде, начальство не  совершенно  военное-с,  по
крайней мере другим манером, чем у нас, поступает-с. ’ам, говорЯт,  ссыльный
может жить своим домком. џ там  не  был,  да  так  говорЯт-с.  Ќе  бреют;  в
мундирах не ходЯт-с; хотЯ, впрочем, оно и хорошо, что у нас они в  мундирном
виде и бритые; все-таки порЯдку больше, да и  глазу  приЯтнее-с.  „а  только
им-то  это  не  нравитсЯ.  „а  и  посмотрите,  сброд-то  какой-с!  €ной   из
кантонистов,  другой  из  черкесов,  третий   из   раскольников,   четвертый
православный мужичок, семью, детей  милых  оставил  на  родине,  пЯтый  жид,
шестой цыган, седьмой неизвестно кто, и все-то они должны ужитьсЯ вместе  во
что бы то ни стало, согласитьсЯ друг с другом, есть из одной чашки, спать на
одних нарах. „а и волЯ-то какаЯ: лишний кусок можно съесть только  украдкой,
всЯкий грош в сапоги прЯтать, и все только и есть, что острог  да  острог...
Џоневоле дурь пойдет в голову.
     Ќо это Я уж знал. Њне особенно хотелось  расспросить  о  нашем  майоре.
Ђким Ђкимыч не  секретничал,  и,  помню,  впечатление  мое  было  не  совсем
приЯтное.
     Ќо еще два года мне суждено было прожить под его начальством. ‚се,  что
рассказал мне о нем  Ђким  Ђкимыч,  оказалось  вполне  справедливым,  с  тою
разницей, что впечатление действительности всегда сильнее,  чем  впечатление
от простого рассказа. ‘трашный был этот человек  именно  потому,  что  такой
человек был начальником, почти неограниченным, над двумЯстами  душ.  ‘ам  по
себе  он  только  был  беспорЯдочный  и  злой  человек,  больше  ничего.  Ќа
арестантов он смотрел как на своих естественных врагов, и это была перваЯ  и
главнаЯ ошибка его. Ћн действительно имел  некоторые  способности;  но  все,
даже  и  хорошее,  представлЯлось  в  нем  в   таком   исковерканном   виде.
Ќевоздержный, злой, он врывалсЯ в  острог  даже  иногда  по  ночам,  а  если
замечал, что арестант спит  на  левом  боку  или  навзничь,  то  наутро  его
наказывали; "‘пи, дескать, на правом боку, как Я приказал".  ‚  остроге  его
ненавидели и боЯлись как чумы. ‹ицо  у  него  было  багровое,  злобное.  ‚се
знали, что он был вполне в руках своего денщика, ”едьки. ‹юбил же он  больше
всего своего пуделЯ ’резорку и чуть с ума не сошел с  горЯ,  когда  ’резорка
заболел. ѓоворЯт, что он рыдал над ним, как над родным сыном; прогнал одного
ветеринара и, по своему обыкновению, чуть не подралсЯ с ним  и,  услышав  от
”едьки, что в  остроге  есть  арестант,  ветеринар-самоучка,  который  лечил
чрезвычайно удачно, немедленно призвал его.
     - ‚ыручи! Ћзолочу тебЯ, вылечи ’резорку! - закричал он арестанту.
     ќто  был  мужик-сибирЯк,  хитрый,  умный,  действительно  очень  ловкий
ветеринар, но вполне мужичок.
     - ‘мотрю Я на ’резорку, - рассказывал  он  потом  арестантам,  впрочем,
долго спустЯ после своего визита к майору, когда  уже  все  было  забыто,  -
смотрю: лежит пес на диване, на белой подушке; и ведь вижу, что  воспаление,
что надоть бы кровь пустить, и вылечилсЯ бы пес, ей-ей говорю! да думаю  про
себЯ:  "Ђ  что,  как  не  вылечу,   как   околеет?"   "Ќет,   говорю,   ваше
высокоблагородие, поздно позвали; кабы вчера или  третьего  днЯ,  в  это  же
времЯ, так вылечил бы пса; а теперь не могу, не вылечу... "
     ’ак и умер ’резорка.
     Њне рассказывали в подробности, как хотели убить нашего майора.  Ѓыл  в
остроге один арестант. Ћн жил у нас уже  несколько  лет  и  отличалсЯ  своим
кротким поведением. ‡амечали тоже, что он почти ни с кем никогда не говорил.
…го так и считали каким-то юродивым. Ћн был грамотный и весь  последний  год
постоЯнно читал Ѓиблию, читал и днем и ночью. Љогда все засыпали, он вставал
в полночь, зажигал восковую церковную свечу,  взлезал  на  печку,  раскрывал
книгу и читал до утра. ‚ один день он пошел и объЯвил унтер-офицеру, что  не
хочет идти на работу. „оложили майору; тот вскипел и прислал немедленно сам.
Ђрестант бросилсЯ на него с приготовленным заранее кирпичом, но промахнулсЯ.
…го схватили, судили и наказали. ‚се произошло очень скоро. —ерез три днЯ он
умер в больнице. “мираЯ, он говорил, что не имел ни на  кого  зла,  а  хотел
только пострадать. Ћн, впрочем, не  принадлежал  ни  к  какой  раскольничьей
секте. ‚ остроге вспоминали о нем с уважением.
     Ќаконец менЯ перековали. Њежду тем в мастерскую Явились одна за  другой
несколько калашниц. €ные были совсем маленькие девочки. „о зрелого  возраста
они ходили обыкновенно с калачами; матери пекли, а они  продавали.  ‚ойдЯ  в
возраст, они продолжали  ходить,  но  уже  без  калачей;  так  почти  всегда
водилось. Ѓыли и не девочки. Љалач стоил грош,  и  арестанты  почти  все  их
покупали.
     џ заметил одного арестанта, столЯра, уже седенького, но  румЯного  и  с
улыбкой заигрывавшего  с  калашницами.  Џеред  их  приходом  он  только  что
навертел на шею красненький кумачный платочек.  Ћдна  толстаЯ  и  совершенно
рЯбаЯ бабенка поставила на его верстак свою  сельницу.  Њежду  ними  началсЯ
разговор.
     - —то ж вы вчера не приходили? -  заговорил  арестант  с  самодовольной
улыбочкой.
     - ‚от! џ пришла, а вас Њитькой звали, - отвечала бойкаЯ бабенка.
     - Ќас потребовали, а то бы мы неизменно находились при  месте...  Ђ  ко
мне третьего днЯ все ваши приходили.
     - Љто да кто?
     -  ЊарьЯшка   приходила,   •аврошка   приходила.   —екунда   приходила,
„вугрошоваЯ приходила...
     - ќто что же? - спросил Я Ђким Ђкимыча, - неужели?..
     - Ѓывает-с, -  отвечал  он,  скромно  опустив  глаза,  потому  что  был
чрезвычайно целомудренный человек.
     ќто, конечно, бывало, но  очень  редко  и  с  величайшими  трудностЯми.
‚ообще было больше охотников, например, хоть  выпить,  чем  на  такое  дело,
несмотрЯ на всю естественную  тЯгость  вынужденной  жизни.  „о  женщин  было
трудно добратьсЯ. Ќадо было выбирать времЯ, место, условливатьсЯ,  назначать
свиданиЯ, искать уединениЯ, что было особенно  трудно,  склонЯть  конвойных,
что было еще труднее, и вообще тратить бездну денег, судЯ  относительно.  Ќо
все-таки мне удавалось впоследствии,  иногда,  быть  свидетелем  и  любовных
сцен. Џомню, однажды летом мы были втроем в каком-то сарае на берегу  €ртыша
и протапливали какую-то обжигательную печку; конвойные были добрые. Ќаконец,
Явились две "суфлеры", как называют их арестанты.
     - Ќу, что так засиделись? Ќебось у ‡верковых? - встретил их арестант, к
которому они пришли, давно уже их ожидавший.
     - џ засиделась? „а давеча сорока на коле дольше, чем Я у них, посидела,
- отвечала весело девица.
     ќто была наигрЯзнейшаЯ девица в мире. Ћна-то  и  была  —екунда.  ‘  ней
вместе пришла „вугрошоваЯ. ќта уже была вне всЯкого описаниЯ.
     - € с вами  давно  не  видались,  -  продолжал  волокита,  обращаЯсь  к
„вугрошовой, - что это вы словно как похудели?
     - Ђ может быть. Џрежде-то Я куды была толстаЯ, а теперь  -  вот  словно
иглу проглотила.
     - ‚се по солдатикам-с?
     - Ќет уж это вам про нас злые люди набухвостили; а  впрочем,  что  ж-с?
•оть без ребрушка ходить, да солдатика любить!
     - Ђ вы их бросьте, а нас любите; у нас деньги есть...
     ‚ довершение  картины  представьте  себе  этого  волокиту,  бритого,  в
кандалах, полосатого и под конвоем.
     џ простилсЯ с Ђкимом Ђкимычем и, узнав,  что  мне  можно  воротитьсЯ  в
острог, взЯл конвойного и пошел  домой.  Ќарод  уже  сходилсЯ.  Џрежде  всех
возвращаютсЯ с работы работающие на уроки. …динственное  средство  заставить
арестанта работать усердно, это - задать ему  урок.  €ногда  уроки  задаютсЯ
огромные, но все-таки они кончаютсЯ  вдвое  скорее,  чем  если  б  заставили
работать   вплоть   до   обеденного   барабана.   Ћкончив   урок,   арестант
беспрепЯтственно шел домой, и уже никто его не останавливал.
     Ћбедают не вместе, а как попало, кто  раньше  пришел;  да  и  кухнЯ  не
вместила бы всех разом. џ попробовал щей, но с непривычки не мог их  есть  и
заварил себе чаю. Њы уселись на конце стола. ‘о мной был один  товарищ,  так
же как и Я, из дворЯн.
     Ђрестанты приходили и уходили. Ѓыло, впрочем,  просторно,  еще  не  все
собрались. Ључка в пЯть человек уселась особо  за  большим  столом.  Љашевар
налил им две чашки щей и поставил на стол целую латку с жареной  рыбой.  Ћни
что-то праздновали и ели свое. Ќа нас они поглЯдели искоса. ‚ошел один полЯк
и сел рЯдом с ними.
     - „ома не был, а все знаю! - громко  закричал  один  высокий  арестант,
входЯ в кухню и взглЯдом окидываЯ всех присутствующих.
     Ћн был лет пЯтидесЯти, мускулист и сухощав.  ‚  лице  его  было  что-то
лукавое и вместе веселое.  ‚  особенности  замечательна  была  его  толстаЯ,
нижнЯЯ, отвисшаЯ губа; она придавала его лицу что-то чрезвычайно комическое.
     - Ќу, здорово  ночевали!  —то  ж  не  здороваетесь?  Ќашим  курским!  -
прибавил он, усаживаЯсь подле  обедавших  свое  кушанье,  -  хлеб  да  соль!
‚стречайте гостЯ.
     - „а мы, брат, не курские.
     - Ђль тамбовские?
     - „а и не тамбовские. ‘ нас, брат,  тебе  нечего  взЯть.  ’ы  ступай  к
богатому мужику, там проси.
     - ‚ брюхе-то у менЯ, братцы, сегоднЯ €ван ’аскун да ЊарьЯ  €котишна;  а
где он, богатый мужик, живет?
     - „а вон ѓазин богатый мужик; к нему и ступай.
     - Љупит, братцы, сегоднЯ ѓазин, запил; весь кошель пропивает.
     -  –елковых  двадцать  есть,  -  заметил  другой.  -  ‚ыгодно,  братцы,
целовальником быть.
     - —то ж, не примете гостЯ? Ќу, так похлебаем и казенного.
     - „а ты ступай проси чаю. ‚он баре пьют.
     - Љакие баре, тут нет  бар;  такие  же,  как  и  мы  теперь,  -  мрачно
промолвил один, сидевший в углу арестант. „о сих пор он не проговорил слова.
     - ЌапилсЯ бы чаю,  да  просить  совестно:  мы  с  амбицией!  -  заметил
арестант с толстой губой, добродушно смотрЯ на нас.
     - …сли хотите, Я вам дам, - сказал Я, приглашаЯ арестанта, - угодно?
     - “годно? „а уж как не угодно! - Ћн подошел к столу.
     - €шь, дома лаптем щи хлебал, а  здесь  чай  узнал;  господского  питьЯ
захотелось, - проговорил мрачный арестант.
     - Ђ разве здесь никто не пьет чаю? - спросил Я его, но он  не  удостоил
менЯ ответом.
     - ‚от и калачи несут. “ж удостойте и калачика!
     ‚несли калачи. Њолодой арестант нес целую свЯзку и  распродавал  ее  по
острогу. Љалашница уступала  ему  десЯтый  калач;  на  этот-то  калач  он  и
рассчитывал.
     - Љалачи, калачи! - кричал он, входЯ в кухню,  -  московские,  горЯчие!
‘ам бы ел, да денег надо. Ќу, ребЯта, последний калач осталсЯ: у  кого  мать
была?
     ќто воззвание к материнской любви  рассмешило  всех,  и  у  него  взЯли
несколько калачей.
     - Ђ что, братцы, - проговорил он, - ведь ѓазин-то сегоднЯ догулЯетсЯ до
греха! …й-богу! Љогда гулЯть вздумал. Ќеравно осмиглазый придет.
     - ‘прЯчут. Ђ что, крепко пьЯн?
     - Људы! ‡лой, пристает.
     - Ќу, так догулЯетсЯ до кулаков...
     - Џро кого они говорЯт? - спросил Я полЯка, сидевшего рЯдом со мною.
     - ќто ѓазин, арестант. Ћн торгует здесь вином. Љогда  наторгует  денег,
тотчас же их пропивает. Ћн жесток и зол; впрочем, трезвый смирен;  когда  же
напьетсЯ, то весь наружу; на людей с ножом кидаетсЯ. ’ут уж его унимают.
     - Љак же унимают?
     - Ќа него бросаютсЯ человек десЯть арестантов и начинают  ужасно  бить,
до тех пор, пока он не лишитсЯ всех чувств,  то  есть  бьют  до  полусмерти.
’огда укладывают его на нары и накрывают полушубком.
     - „а ведь они могут его убить?
     - „ругого бы убили, но не его. Ћн ужасно силен, сильнее  здесь  всех  в
остроге и самого крепкого сложениЯ. Ќа другое же утро он  встает  совершенно
здоровый.
     - ‘кажите, пожалуйста, - продолжал Я расспрашивать полЯка, -  ведь  вот
они тоже едЯт свое кушанье, а Я пью чай. Ђ между тем они смотрЯт, как  будто
завидуют за этот чай. —то это значит?
     - ќто не за чай, - отвечал полЯк. - Ћни злЯтсЯ на вас  за  то,  что  вы
дворЯнин и на них не похожи. Њногие из них желали бы к вам придратьсЯ. €м бы
очень  хотелось  вас  оскорбить,  унизить.  ‚ы  еще  много   увидите   здесь
неприЯтностей. ‡десь ужасно тЯжело длЯ всех нас. Ќам всех  тЯжелее  во  всех
отношениЯх. Ќужно много равнодушиЯ, чтоб к этому привыкнуть. ‚ы еще  не  раз
встретите неприЯтности и брань за чай и за особую пищу, несмотрЯ на то,  что
здесь очень многие и очень часто едЯт свое, а некоторые постоЯнно пьют  чай.
€м можно, а вам нельзЯ.
     Џроговорив это, он встал и ушел  из-за  стола.  —ерез  несколько  минут
сбылись и слова его...

        III  
                             Џ…ђ‚›… ‚Џ…—Ђ’‹…Ќ€џ

     ’олько что ушел Њ-цкий (тот полЯк, который  говорил  со  мною),  ѓазин,
совершенно пьЯный, ввалилсЯ в кухню.
     ЏьЯный арестант, среди бела днЯ, в будний день, когда все обЯзаны  были
выходить на работу,  при  строгом  начальнике,  который  каждую  минуту  мог
приехать в острог, при унтер-офицере, заведующем каторжными и находЯщемсЯ  в
остроге безотлучно, при караульных, при инвалидах - одним словом,  при  всех
этих строгостЯх совершенно спутывал все  зарождавшиесЯ  во  мне  понЯтиЯ  об
арестантском житье-бытье. € довольно долго пришлось мне прожить  в  остроге,
прежде чем Я разъЯснил себе все такие факты, столь  загадочные  длЯ  менЯ  в
первые дни моей каторги.
     џ говорил уже, что у арестантов всегда была собственнаЯ  работа  и  что
эта работа - естественнаЯ  потребность  каторжной  жизни;  что,  кроме  этой
потребности, арестант страстно любит деньги и ценит  их  выше  всего,  почти
наравне с свободой, и что он уже утешен, если они звенЯт у него  в  кармане.
Ќапротив, он уныл, грустен, беспокоен и падает духом, если их нет,  и  тогда
он готов и на воровство и на что попало, только бы их добыть.  Ќо,  несмотрЯ
на то, что в остроге  деньги  были  такою  драгоценностью,  они  никогда  не
залеживались у счастливца, их имеющего. ‚о-первых, трудно было их сохранить,
чтоб не украли или не отобрали. …сли майор добиралсЯ до них,  при  внезапных
обысках, то немедленно отбирал. Њожет быть, он употреблЯл  их  на  улучшение
арестантской пищи; по крайней мере они приносились к нему. Ќо всего чаще  их
крали: ни на кого нельзЯ было положитьсЯ. ‚последствии у нас открыли  способ
сохранЯть деньги  с  полною  безопасностью.  Ћни  отдавались  на  сохранение
старику староверу, поступившему  к  нам  из  стародубовских  слобод,  бывших
когда-то ‚етковцев... Ќо не могу утерпеть, чтоб не сказать о  нем  несколько
слов, хотЯ и отвлекаюсь от предмета.
     ќто был  старичок  лет  шестидесЯти,  маленький,  седенький.  Ћн  резко
поразил менЯ с первого взглЯда. Ћн так не похож был  на  других  арестантов:
что-то до того спокойное и тихое  было  в  его  взглЯде,  что,  помню,  Я  с
каким-то особенным  удовольствием  смотрел  на  его  Ясные,  светлые  глаза,
окруженные мелкими лучистыми морщинками. —асто  говорил  Я  с  ним  и  редко
встречал такое доброе, благодушное существо в моей жизни.  Џрислали  его  за
чрезвычайно важное преступление. Њежду стародубовскими старообрЯдцами  стали
поЯвлЯтьсЯ обращенные. Џравительство сильно поощрЯло их и стало  употреблЯть
все усилиЯ длЯ дальнейшего обращениЯ и других несогласных. ‘тарик, вместе  с
другими фанатиками, решилсЯ "стоЯть за веру",  как  он  выражалсЯ.  Ќачалась
строитьсЯ единоверческаЯ церковь, и они сожгли ее. Љак  один  из  зачинщиков
старик сослан был в каторжную работу. Ѓыл он зажиточный, торгующий  мещанин;
дома оставил жену, детей; но с твердостью  пошел  в  ссылку,  потому  что  в
ослеплении своем считал ее "мукою за веру". Џрожив с ним некоторое времЯ, вы
бы невольно задали себе вопрос: как мог этот  смиренный,  кроткий  как  дитЯ
человек быть бунтовщиком? џ несколько раз заговаривал с ним "о вере". Ћн  не
уступал ничего  из  своих  убеждений;  но  никогда  никакой  злобы,  никакой
ненависти не было в его возражениЯх. Ђ между тем он  разорил  церковь  и  не
запиралсЯ в этом. Љазалось,  что,  по  своим  убеждениЯм,  свой  поступок  и
принЯтые за него "муки" он должен бы был считать славным делом.  Ќо  как  ни
всматривалсЯ Я, как ни изучал его, никогда никакого признака  тщеславиЯ  или
гордости не замечал Я в нем. Ѓыли у нас в  остроге  и  другие  старообрЯдцы,
большею частью сибирЯки. ќто  был  сильно  развитой  народ,  хитрые  мужики,
чрезвычайные начетчики и буквоеды  и  по-своему  сильные  диалектики;  народ
надменный, заносчивый, лукавый и нетерпимый  в  высочайшей  степени.  ‘овсем
другой человек был старик. Ќачетчик, может быть, больше их, он уклонЯлсЯ  от
споров. •арактера был в высшей степени сообщительного. Ћн был  весел,  часто
смеЯлсЯ - не тем грубым, циническим  смехом,  каким  смеЯлись  каторжные,  а
Ясным, тихим смехом, в котором много было  детского  простодушиЯ  и  который
как-то особенно шел к сединам. Њожет быть, Я ошибаюсь, но мне  кажетсЯ,  что
по смеху можно узнать человека, и если вам с  первой  встречи  приЯтен  смех
кого-нибудь из совершенно незнакомых  людей,  то  смело  говорите,  что  это
человек хороший. ‚о всем остроге старик приобрел всеобщее уважение,  которым
нисколько не тщеславилсЯ. Ђрестанты  называли  его  дедушкой  и  никогда  не
обижали  его.  џ  отчасти  понЯл,  какое  мог  он  иметь  влиЯние  на  своих
единоверцев. Ќо, несмотрЯ на видимую твердость, с которою он переживал  свою
каторгу, в нем таилась глубокаЯ, неизлечимаЯ  грусть,  которую  он  старалсЯ
скрывать от всех. џ жил с ним в одной казарме. Ћднажды, часу в третьем ночи,
Я проснулсЯ и услышал тихий, сдержанный плач.  ‘тарик  сидел  на  печи  (той
самой, на которой  прежде  него  по  ночам  молилсЯ  зачитавшийсЯ  арестант,
хотевший убить майора) и молилсЯ по своей рукописной книге. Ћн плакал,  и  Я
слышал, как он говорил по  временам:  "ѓосподи,  не  оставь  менЯ!  ѓосподи,
укрепи менЯ! „етушки  мои  малые,  детушки  мои  милые,  никогда-то  нам  не
свидатьсЯ! " Ќе могу рассказать, как мне стало грустно. ‚от этому-то старику
мало-помалу почти все арестанты начали отдавать свои деньги на  хр