анение.  ‚
каторге почти все были воры, но вдруг все почему-то  уверились,  что  старик
никак не может украсть. ‡нали, что он куда-то прЯтал врученные  ему  деньги,
но в такое потаенное место, что никому нельзЯ было их отыскать. ‚последствии
мне и некоторым из полЯков он объЯснил свою  тайну.  ‚  одной  из  паль  был
сучок, по-видимому твердо сросшийсЯ с деревом. Ќо он вынималсЯ, и  в  дереве
оказалось большое углубление. ’уда-то дедушка прЯтал деньги  и  потом  опЯть
вкладывал сучок, так что никто никогда не мог ничего отыскать.
     Ќо Я отклонилсЯ от рассказа. џ остановилсЯ на том: почему в  кармане  у
арестанта не залеживались деньги. Ќо, кроме труда уберечь их, в остроге было
столько тоски; арестант же, по природе  своей,  существо  до  того  жаждущее
свободы и, наконец, по социальному своему положению, до того  легкомысленное
и беспорЯдочное, что его, естественно, влечет вдруг "развернутьсЯ  на  все",
закутить на весь капитал, с громом и с музыкой, так, чтоб  забыть,  хоть  на
минутку, тоску свою. „аже странно было смотреть, как иной из  них  работает,
не разгибаЯ шеи, иногда по нескольку месЯцев, единственно длЯ того,  чтоб  в
один день спустить весь заработок, все дочиста, а  потом  опЯть,  до  нового
кутежа, несколько месЯцев корпеть за работой. Њногие из них любили  заводить
себе   обновки,   и   непременно   партикулЯрного   свойства:   какие-нибудь
неформенные, черные штаны, поддевки, сибирки. ‚  большом  употреблении  были
тоже ситцевые рубашки и поЯса с медными блЯхами.  ђЯдились  в  праздники,  и
разрЯдившийсЯ непременно, бывало, пройдет по  всем  казармам  показать  себЯ
всему свету. „овольство хорошо одетого  доходило  до  ребЯчества;  да  и  во
многом арестанты были совершенно дети. Џравда, все эти хорошие  вещи  как-то
вдруг исчезали от хозЯина, иногда в тот же вечер закладывались и  спускались
за  бесценок.  ‚прочем,  кутеж  развертывалсЯ  постепенно.   ЏригонЯлсЯ   он
обыкновенно  или  к  праздничным  днЯм,  или  к   днЯм   именин   кутившего.
Ђрестант-именинник, вставаЯ поутру, ставил к образу свечку и молилсЯ;  потом
нарЯжалсЯ  и  заказывал  себе  обед.  Џокупалась  говЯдина,  рыба,  делались
сибирские пельмени; он наедалсЯ как вол, почти всегда один, редко  приглашаЯ
товарищей  разделить  свою  трапезу.  Џотом  поЯвлЯлось  и  вино:  именинник
напивалсЯ  как  стелька  и  непременно  ходил  по  казармам,  покачиваЯсь  и
спотыкаЯсь, стараЯсь показать всем, что он пьЯн,  что  он  "гулЯет",  и  тем
заслужил всеобщее уважение. ‚езде в русском  народе  к  пьЯному  чувствуетсЯ
некотораЯ симпатиЯ; в остроге же к загулЯвшему даже делались почтительны.  ‚
острожной гульбе был своего  рода  аристократизм.  ђазвеселившись,  арестант
непременно нанимал музыку. Ѓыл в остроге  один  полЯчок  из  беглых  солдат,
очень гаденький, но игравший на скрипке и имевший при себе инструмент -  все
свое достоЯние. ђемесла он не имел никакого и тем только  и  промышлЯл,  что
нанималсЯ к гулЯющим играть веселые танцы. „олжность  его  состоЯла  в  том,
чтоб безотлучно следовать за своим пьЯным хозЯином из казармы  в  казарму  и
пилить на скрипке изо всей мочи. —асто на лице его ЯвлЯлась скука, тоска. Ќо
окрик: "€грай, деньги взЯл!  "  -  заставлЯл  его  снова  пилить  и  пилить.
Ђрестант, начинаЯ гулЯть, мог быть твердо  уверен,  что  если  он  уж  очень
напьетсЯ, то за ним непременно присмотрЯт, вовремЯ  уложат  спать  и  всегда
куда-нибудь  спрЯчут  при  поЯвлении  начальства,  и  все   это   совершенно
бескорыстно. ‘ своей стороны, унтер-офицер и инвалиды, жившие длЯ порЯдка  в
остроге, могли быть тоже  совершенно  спокойны:  пьЯный  не  мог  произвести
никакого беспорЯдка. ‡а ним смотрела всЯ  казарма,  и  если  б  он  зашумел,
забунтовал - его бы тотчас же усмирили, даже просто  свЯзали  бы.  Ђ  потому
низшее острожное начальство смотрело на пьЯнство  сквозь  пальцы,  да  и  не
хотело замечать. Ћно очень хорошо знало, что не позволь вина,  так  будет  и
хуже. Ќо откуда же доставалось вино?
     ‚ино покупалось в остроге же у так называемых  целовальников.  €х  было
несколько человек, и торговлю свою они вели беспрерывно и успешно,  несмотрЯ
на то что пьющих  и  "гулЯющих"  было  вообще  немного,  потому  что  гульба
требовала  денег,  а  арестантские  деньги   добывались   трудно.   ’орговлЯ
начиналась, шла и разрешалась довольно оригинальным образом. €ной  арестант,
положим, не имеет ремесла и не желает трудитьсЯ  (такие  бывали),  но  хочет
иметь деньги и притом человек нетерпеливый, хочет  скоро  нажитьсЯ.  “  него
есть несколько денег длЯ начала, и он решаетсЯ торговать вином:  предприЯтие
смелое, требующее большого риску. Њожно было за него  поплатитьсЯ  спиной  и
разом лишитьсЯ товара и капитала. Ќо целовальник на то идет.  „енег  у  него
сначала немного, и потому в первый раз он сам  проносит  в  острог  вино  и,
разумеетсЯ, сбывает его выгодным образом. Ћн повторЯет опыт второй и  третий
раз, и если не попадаетсЯ начальству, то быстро расторговываетсЯ,  и  только
тогда  основывает  настоЯщую  торговлю  на  широких   основаниЯх:   делаетсЯ
антрепренером, капиталистом, держит агентов и  помощников,  рискует  гораздо
меньше, а наживаетсЯ все больше и больше. ђискуют за него помощники.
     ‚ остроге всегда бывает много  народу  промотавшегосЯ,  проигравшегосЯ,
прогулЯвшего все до копейки, народу без ремесла, жалкого и  оборванного,  но
одаренного до известной  степени  смелостью  и  решимостью.  “  таких  людей
остаетсЯ, в виде капитала, в  целости  одна  только  спина;  она  может  еще
служить к чему-нибудь, и вот этот-то последний капитал промотавшийсЯ  гулЯка
и решаетсЯ пустить в оборот, Ћн идет к антрепренеру и нанимаетсЯ к нему  длЯ
проноски в острог вина; у богатого целовальника таких работников  несколько.
ѓде-нибудь вне острога существует такой  человек  -  из  солдат,  из  мещан,
иногда даже девка, - который на деньги антрепренера и за  известную  премию,
сравнительно очень немалую, покупает в кабаке вино и скрывает его где-нибудь
в укромном  местечке,  куда  арестанты  приходЯт  на  работу.  Џочти  всегда
поставщик первоначально испробывает доброту  водки  и  отпитое  бесчеловечно
добавлЯет  водой;  бери  не  бери,  да  арестанту  и  нельзЯ  быть   слишком
разборчивым: и то хорошо, что еще не совсем пропали его деньги и  доставлена
водка, хоть  какаЯ-нибудь,  да  все-таки  водка.  Љ  этому-то  поставщику  и
ЯвлЯютсЯ указанные ему наперед от  острожного  целовальника  проносители,  с
бычачьими кишками. ќти кишки сперва промываютсЯ, потом наливаютсЯ  водой  и,
таким образом, сохранЯютсЯ в первоначальной влажности и растЯжимости,  чтобы
со временем быть удобными к восприЯтию водки. Ќалив кишки  водкой,  арестант
обвЯзывает их кругом себЯ, по возможности  в  самых  скрытых  местах  своего
тела. ђазумеетсЯ, при этом выказываетсЯ всЯ ловкость, всЯ воровскаЯ хитрость
контрабандиста. …го честь отчасти затронута; ему надо надуть и  конвойных  и
караульных. Ћн их надувает: у хорошего вора конвойный,  иногда  какой-нибудь
рекрутик, всегда прозевает. ђазумеетсЯ, конвойный изучаетсЯ  предварительно;
к тому же принимаетсЯ в соображение времЯ, место работы. Ђрестант,  например
печник, полезет на печь: кто увидит, что он там делает? Ќе лезть же за ним и
конвойному. ЏодходЯ к острогу, он берет в  руки  монетку  -  пЯтнадцать  или
двадцать копеек серебром, на  всЯкий  случай,  и  ждет  у  ворот  ефрейтора.
‚сЯкого арестанта, возвращающегосЯ с работы, караульный ефрейтор осматривает
кругом и ощупывает и потом уже отпирает ему двери острога. Џроноситель  вина
обыкновенно надеетсЯ, что посовестЯтсЯ  слишком  подробно  его  ощупывать  в
некоторых местах. Ќо иногда пролаз ефрейтора добираетсЯ и  до  этих  мест  и
нащупывает вино. ’огда остаетсЯ одно последнее средство: контрабандист молча
и скрытно от конвойного сует в руки  ефрейтора  затаенную  в  руке  монетку.
‘лучаетсЯ, что вследствие такого маневра он проходит в острог благополучно и
проносит вино. Ќо иногда маневр не удаетсЯ, и тогда приходитсЯ  рассчитатьсЯ
своим последним капиталом,  то  есть  спиной.  „окладывают  майору,  капитал
секут, и секут больно, вино отбираетсЯ в казну,  и  контрабандист  принимает
все на себЯ, не выдаваЯ антрепренера, но,  заметим  себе,  не  потому,  чтоб
гнушалсЯ доноса, а единственно потому, что донос длЯ него невыгоден: его  бы
все-таки высекли; все утешение было бы в том, что их бы  высекли  обоих.  Ќо
антрепренер ему  уже  не  нужен,  хотЯ,  по  обычаю  и  по  предварительному
договору, за высеченную спину контрабандист не получает  с  антрепренера  ни
копейки. —то же касаетсЯ вообще доносов, то они  обыкновенно  процветают.  ‚
остроге доносчик не подвергаетсЯ ни малейшему унижению; негодование  к  нему
даже немыслимо. …го не чуждаютсЯ, с ним водЯт дружбу,  так  что  если  б  вы
стали в остроге доказывать всю гадость  доноса,  то  вас  бы  совершенно  не
понЯли. ’от арестант из дворЯн, развратный и подлый, с которым Я прервал все
сношениЯ, водил дружбу с майорским денщиком ”едькой и служил у него шпионом,
а тот передавал все услышанное им об арестантах майору. “ нас все это знали,
и никто никогда даже и не вздумал наказать или хотЯ бы укорить негодЯЯ.
     Ќо Я отклонилсЯ в сторону. ђазумеетсЯ, бывает, что  вино  проноситсЯ  и
благополучно; тогда антрепренер принимает принесенные кишки, заплатив за них
деньги, и начинает рассчитывать. Џо расчету оказываетсЯ, что товар стоит уже
ему очень дорого; а потому, длЯ больших барышей, он переливает его еще  раз,
сызнова разбавлЯЯ еще раз  водой,  чуть  не  наполовину,  и,  таким  образом
приготовившись, ждет покупателЯ. ‚ первый же праздник,  а  иногда  в  будни,
покупатель  ЯвлЯетсЯ:  это  арестант,  работавший  несколько  месЯцев,   как
кордонный вол, и скопивший копейку, чтобы пропить все в заранее определенный
длЯ этого день. ќтот день еще задолго до  своего  поЯвлениЯ  снилсЯ  бедному
труженику и во сне, и в  счастливых  мечтах  за  работой  и  обаЯнием  своим
поддерживал его  дух  на  скучном  поприще  острожной  жизни.  Ќаконец  зарЯ
светлого днЯ  поЯвлЯетсЯ  на  востоке;  деньги  скоплены,  не  отобраны,  не
украдены, и он их несет  целовальнику.  ’от  подает  ему  сначала  вино,  по
возможности чистое, то есть всего только два раза разбавленное; но  по  мере
отпиваниЯ из бутылки все отпитое немедленно добавлЯетсЯ водой. ‡а чашку вина
платитсЯ впЯтеро, вшестеро больше, чем в  кабаке.  Њожно  представить  себе,
сколько нужно выпить таких чашек и сколько  заплатить  за  них  денег,  чтоб
напитьсЯ! Ќо,  по  отвычке  от  питьЯ  и  от  предварительного  воздержаниЯ,
арестант хмелеет довольно скоро и обыкновенно продолжает пить  до  тех  пор,
пока не пропьет все свои деньги. ’огда идут в ход все обновки: целовальник в
то  же  времЯ  и  ростовщик.  ‘перва   поступают   к   нему   новозаведенные
партикулЯрные вещи, потом доходит и  до  старого  хлама,  а  наконец,  и  до
казенных вещей. ‘ пропитием всего,  до  последней  трЯпки,  пьЯница  ложитсЯ
спать и на другой день, проснувшись с неминуемой трескотней в голове, тщетно
просит у целовальника хоть глоток вина на  похмелье.  ѓрустно  переносит  он
невзгоду, и в тот же день принимаетсЯ опЯть за  работу,  и  опЯть  несколько
месЯцев работает,  не  разгибаЯ  шеи,  мечтаЯ  о  счастливом  кутежном  дне,
безвозвратно  канувшем  в  вечность,  и  мало-помалу  начинаЯ  ободрЯтьсЯ  и
поджидать другого такого же днЯ, который еще  далеко,  но  который  все-таки
придет же когда-нибудь в свою очередь.
     —то же касаетсЯ целовальника, то, наторговав  наконец  огромную  сумму,
несколько десЯтков рублей, он  заготовлЯет  последний  раз  вино  и  уже  не
разбавлЯет его водой, потому что назначает его длЯ себЯ; довольно торговать:
пора и самому попраздновать! ЌачинаетсЯ кутеж, питье, еда, музыка.  ‘редства
большие; задобриваетсЯ даже и ближайшее, низшее, острожное начальство. Љутеж
иногда продолжаетсЯ по нескольку дней. ђазумеетсЯ, заготовленное вино  скоро
пропиваетсЯ; тогда гулЯка идет к другим целовальникам, которые уже поджидают
его, и пьет до тех пор, пока не пропивает всего до копейки. Љак ни оберегают
арестанты гулЯющего, но иногда он попадаетсЯ на  глаза  высшему  начальству,
майору или  караульному  офицеру.  …го  берут  в  кордегардию,  обирают  его
капиталы, если найдут их на нем, и в  заключение  секут.  ‚стрЯхнувшись,  он
приходит обратно в острог и чрез несколько дней снова принимаетсЯ за ремесло
целовальника.  €ные  из  гулЯк,  разумеетсЯ  из  богатеньких,  мечтают  и  о
прекрасном поле. ‡а большие деньги они пробираютсЯ  иногда,  тайком,  вместо
работы, куда-нибудь из крепости на форштадт, в  сопровождении  подкупленного
конвойного. ’ам, в каком-нибудь укромном домике, где-нибудь  на  самом  краю
города, задаетсЯ пир на весь мир и ухлопываютсЯ действительно большие суммы.
‡а деньги и арестантом не  брезгают;  конвойный  же  подбираетсЯ  как-нибудь
заранее,  с  знанием  дела.  Ћбыкновенно  такие  конвойные  сами  -  будущие
кандидаты  в  острог.  ‚прочем,  за  деньги  все  можно  сделать,  и   такие
путешествиЯ остаютсЯ почти всегда в тайне. Ќадо прибавить,  что  они  весьма
редко случаютсЯ; на это  надо  много  денег,  и  любители  прекрасного  пола
прибегают к другим средствам, совершенно безопасным.
     …ще с  первых  дней  моего  острожного  житьЯ  один  молодой  арестант,
чрезвычайно хорошенький мальчик,  возбудил  во  мне  особенное  любопытство.
‡вали  его  ‘ироткин.  Ѓыл  он  довольно  загадочное  существо   во   многих
отношениЯх. Џрежде всего менЯ поразило его  прекрасное  лицо;  ему  было  не
более двадцати трех лет от роду. ЌаходилсЯ он в особом отделении, то есть  в
бессрочном,  следственно,   считалсЯ   одним   из   самых   важных   военных
преступников. ’ихий и кроткий, он говорил мало, редко смеЯлсЯ. ѓлаза у  него
были  голубые,  черты  правильные,   личико   чистенькое,   нежное,   волосы
светло-русые. „аже полуобритаЯ голова мало его  безобразила:  такой  он  был
хорошенький мальчик. ђемесла он не имел никакого,  но  деньги  добывал  хоть
понемногу, но часто. Ѓыл он приметно ленив, ходил нерЯхой. ђазве кто  другой
оденет его хорошо, иногда даже в красную рубашку, и  ‘ироткин,  видимо,  рад
обновке: ходит по казармам, себЯ показывает. Ћн не пил, в  карты  не  играл,
почти ни с кем не ссорилсЯ. •одит, бывало, за казармами - руки  в  карманах,
смирный, задумчивый, Ћ чем он мог думать, трудно было  себе  и  представить.
Ћкликнешь иногда его, из любопытства, спросишь о чем-нибудь,  он  тотчас  же
ответит и даже как-то почтительно, не  по-арестантски,  но  всегда  коротко,
неразговорчиво; глЯдит же на вас как десЯтилетний ребенок. ‡аведутсЯ у  него
деньги - он не купит  себе  чего-нибудь  необходимого,  не  отдаст  починить
куртку, не заведет новых сапогов, а купит калачика, прЯничка  и  скушает,  -
точно ему семь лет от  роду.  "ќх  ты,  ‘ироткин!  -  говорЯт,  бывало,  ему
арестанты,  -  сирота  ты  казанскаЯ!"  ‚  нерабочее  времЯ  он  обыкновенно
скитаетсЯ по чужим казармам; все почти занЯты своим делом, одному ему нечего
делать. ‘кажут ему что-нибудь, почти  всегда  в  насмешку  (над  ним  и  его
товарищами таки часто посмеивались), - он, не сказав ни слова, поворотитсЯ и
идет в другую казарму; а иногда, если уж  очень  просмеют  его,  покраснеет.
—асто Я думал: за что это смирное, простодушное существо Явилось  в  острог?
ђаз Я лежал в больнице в арестантской палате. ‘ироткин  был  также  болен  и
лежал подле менЯ; как-то под вечер мы  с  ним  разговорились;  он  невзначай
одушевилсЯ и, к слову, рассказал мне,  как  его  отдавали  в  солдаты,  как,
провожаЯ его, плакала над ним его мать и как тЯжело ему было в рекрутах.  Ћн
прибавил, что никак не мог вытерпеть рекрутской жизни: потому  что  там  все
были такие сердитые, строгие, а командиры всегда почти были им недовольны...
     - Љак же кончилось? - спросил Я. - ‡а что ж ты сюда-то попал? „а еще  в
особое отделение... Ђх ты, ‘ироткин, ‘ироткин!
     - „а Я-с, Ђлександр Џетрович, всего год  пробыл  в  батальоне;  а  сюда
пришел за то, что ѓригориЯ Џетровича, моего ротного командира, убил.
     - ‘лышал Я это, ‘ироткин, да не верю. Ќу, кого ты мог убить?
     - ’ак случилось, Ђлександр Џетрович. “ж оченно мне тЯжело стало.
     - „а как же другие-то рекруты живут? Љонечно, тЯжело сначала,  а  потом
привыкают, и, смотришь, выходит славный  солдат.  ’ебЯ,  должно  быть,  мать
забаловала; прЯничками да молочком до восемнадцати лет кормила.
     - Њатушка-то менЯ, правда, очень любила-с. Љогда Я в некруты пошел, она
после менЯ слегла да, слышно и не  встала...  ѓорько  мне  уж  по  конец  по
некрутству стало. Љомандир невзлюбил, за все наказывает, - а и за  что-с?  џ
всем покорЯюсь, живу в акурат; винишка не пью, ничем не  заимствуюсь;  а  уж
это, Ђлександр Џетрович, плохое дело, коли  чем  заимствуетсЯ  человек.  ‚се
кругом такие жестокосердные, - всплакнуть негде.  Ѓывало,  пойдешь  куда  за
угол, да там и поплачешь. ‚от и стою Я раз в  карауле.  “ж  ночь;  поставили
менЯ на часы, на абвахте, у сошек. ‚етер: осень была, а  темень  такаЯ,  что
хоть глаз раздери. € так тошно, тошно мне стало! ‚зЯл Я к ноге  ружье,  штык
отомкнул, положил подле; скинул правый сапог, дуло наставил  себе  в  грудь,
налег на него и большим пальцем ноги спустил курок. ‘мотрю - осечка! џ ружье
осмотрел, прочистил затравку, пороху  нового  подсыпал,  кремешок  пробил  и
опЯть к груди приставил. —то же-с? порох вспыхнул, а выстрела опЯть нет! —то
ж это, думаю? ‚зЯл Я, надел сапог, штык примкнул, молчу и расхаживаю. ’ут-то
Я и положил это дело сделать: хоть куда  хошь,  только  вон  из  некрутства!
—ерез полчаса едет командир; главным рундом правил. ЏрЯмо  на  менЯ:  "ђазве
так стоЯт в карауле?" џ взЯл ружье на руку, да и всадил в него штык по самое
дуло. —етыре тысЯчи прошел, да и сюда, в особое отделение...
     Ћн не лгал. „а и  за  что  же  его  прислали  бы  в  особое  отделение?
Ћбыкновенные преступлениЯ наказываютсЯ гораздо легче. ‚прочем,  только  один
‘ироткин и был из всех своих товарищей  такой  красавчик.  —то  же  касаетсЯ
других, подобных ему, которых было у нас всех человек до пЯтнадцати, то даже
странно было смотреть на них: только два-три лица были еще сносны; остальные
же все такие вислоухие, безобразные, нерЯхи; иные даже седые. …сли  позволЯт
обстоЯтельства, Я скажу когда-нибудь о всей этой кучке  подробнее.  ‘ироткин
же часто был дружен с ѓазиным, тем самым, по поводу  которого  Я  начал  эту
главу, упомЯнув, что он пьЯный ввалилсЯ  в  кухню  и  что  это  спутало  мне
первоначальные понЯтиЯ об острожной жизни.
     ќтот ѓазин был  ужасное  существо.  Ћн  производил  на  всех  страшное,
мучительное впечатление. Њне всегда  казалось,  что  ничего  не  могло  быть
свирепее, чудовищнее его. џ видел в ’обольске знаменитого своими злодеЯниЯми
разбойника Љаменева; видел потом ‘околова, подсудимого арестанта, из  беглых
солдат, страшного убийцу. Ќо ни один из них не  производил  на  менЯ  такого
отвратительного впечатлениЯ, как ѓазин. Њне  иногда  представлЯлось,  что  Я
вижу перед собой огромного, исполинского паука, с человека величиною. Ћн был
татарин; ужасно силен, сильнее всех в остроге; росту выше среднего, сложениЯ
геркулесовского, с безобразной, непропорционально  огромной  головой;  ходил
сутуловато, смотрел исподлобьЯ. ‚ остроге носились об  нем  странные  слухи:
знали, что он был из военных; но арестанты толковали  меж  собой,  не  знаю,
правда ли, что он беглый из Ќерчинска; в ‘ибирь сослан был уже не раз, бегал
не раз, переменЯл имЯ и наконец-то попал в наш острог, в  особое  отделение.
ђассказывали тоже про него, что он  любил  прежде  резать  маленьких  детей,
единственно из удовольствиЯ: заведет ребенка куда-нибудь  в  удобное  место;
сначала напугает его, измучает и, уже вполне насладившись ужасом и  трепетом
бедной маленькой жертвы, зарежет ее тихо, медленно, с наслаждением. ‚се это,
может  быть,  и  выдумывали,  вследствие   тЯжелого   впечатлениЯ,   которое
производил собою на всех ѓазин, но все эти выдумки как-то шли к нему, были к
лицу. Ђ между тем в остроге он вел себЯ, не пьЯный,  в  обыкновенное  времЯ,
очень благоразумно. Ѓыл всегда тих, ни с кем никогда не ссорилсЯ  и  избегал
ссор, но как будто от презрениЯ к другим, как будто считаЯ  себЯ  выше  всех
остальных; говорил очень мало и был как-то преднамеренно несообщителен.  ‚се
движениЯ его были медленные, спокойные, самоуверенные. Џо  глазам  его  было
видно,   что   он   очень   неглуп   и   чрезвычайно   хитер;   но    что-то
высокомерно-насмешливое и жестокое было всегда в лице его  и  в  улыбке.  Ћн
торговал вином и был в остроге одним из самых зажиточных целовальников. Ќо в
год раза  два  ему  приходилось  напиватьсЯ  самому  пьЯным,  и  вот  тут-то
высказывалось все зверство его натуры. •мелеЯ постепенно, он сначала начинал
задирать людей насмешками, самыми злыми, рассчитанными  и  как  будто  давно
заготовленными; наконец, охмелев совершенно, он приходил в страшную  Ярость,
схватывал нож и  бросалсЯ  на  людей.  Ђрестанты,  знаЯ  его  ужасную  силу,
разбегались от него и прЯтались; он бросалсЯ на всЯкого встречного. Ќо скоро
нашли способ справлЯтьсЯ с ним. —еловек  десЯть  из  его  казармы  бросались
вдруг на него все разом и начинали бить. Ќевозможно представить себе  ничего
жесточе этого битьЯ: его били в грудь, под сердце,  под  ложечку,  в  живот;
били много и долго и переставали только  тогда,  когда  он  терЯл  все  свои
чувства и становилсЯ как мертвый. „ругого бы не решились так бить: так  бить
-  значило  убить,  но  только  не  ѓазина.  Џосле  битьЯ  его,   совершенно
бесчувственного, завертывали в полушубок и  относили  на  нары.  "ЋтлежитсЯ,
мол!" € действительно, наутро он вставал почти здоровый  и  молча  и  угрюмо
выходил на работу. € каждый раз, когда ѓазин напивалсЯ пьЯн, в  остроге  все
уже знали, что день кончитсЯ длЯ него непременно побоЯми. „а и сам  он  знал
это и все-таки напивалсЯ. ’ак шло несколько лет. Ќаконец,  заметили,  что  и
ѓазин начинает поддаватьсЯ. Ћн стал жаловатьсЯ на разные боли, стал  заметно
хиреть; все чаще и чаще ходил в госпиталь... "ЏоддалсЯ-таки!" - говорили про
себЯ арестанты.
     Ћн вошел в кухню в сопровождении того гаденького полЯчка  со  скрипкой,
которого обыкновенно нанимали гулЯвшие  длЯ  полноты  своего  увеселениЯ,  и
остановилсЯ   посреди   кухни,   молча   и   внимательно   оглЯдываЯ    всех
присутствующих. ‚се молчали. Ќаконец, увидЯ тогда менЯ и моего товарища,  он
злобно и насмешливо посмотрел на нас,  самодовольно  улыбнулсЯ,  что-то  как
будто сообразил про себЯ и, сильно покачиваЯсь, подошел к нашему столу.
     - Ђ позвольте спросить, - начал он (он  говорил  по-русски),  -  вы  из
каких доходов изволите здесь чаи распивать?
     џ молча переглЯнулсЯ с моим товарищем, понимаЯ, что всего лучше молчать
и не отвечать ему. ‘ первого противоречиЯ он пришел бы в Ярость.
     - ‘тало быть, у вас деньги есть? - продолжал он  допрашивать.  -  ‘тало
быть, у вас денег куча, а? Ђ разве вы  затем  в  каторгу  пришли,  чтоб  чаи
распивать? ‚ы чаи распивать пришли? „а говорите же, чтоб вас!..
     Ќо видЯ, что мы решились молчать и не замечать  его,  он  побагровел  и
задрожал от бешенства. Џодле него, в углу, стоЯла большаЯ сельница  (лоток),
в которую складывалсЯ весь нарезанный хлеб,  приготовлЯемый  длЯ  обеда  или
ужина арестантов. Ћна была так  велика,  что  в  ней  помещалось  хлеба  длЯ
половины острога; теперь же стоЯла пустаЯ. Ћн схватил  ее  обеими  руками  и
взмахнул над нами. …ще немного, и он бы раздробил нам головы. ЌесмотрЯ на то
что убийство или намерение убить грозило чрезвычайными неприЯтностЯми  всему
острогу:  начались  бы  розыски,  обыски,  усиление  строгостей,  а   потому
арестанты  всеми  силами  старались  не  доводить  себЯ  до  подобных  общих
крайностей, - несмотрЯ на это, теперь все притихли  и  выжидали.  Ќи  одного
слова в защиту нас! Ќи одного крика на  ѓазина!  -  до  такой  степени  была
сильна в них  ненависть  к  нам!  €м,  видимо,  приЯтно  было  наше  опасное
положение... Ќо дело кончилось благополучно; только что  он  хотел  опустить
сельницу, кто-то крикнул из сеней:
     - ѓазин! ‚ино украли!..
     Ћн грохнул сельницу на пол и как сумасшедший бросилсЯ из кухни.
     - Ќу, бог спас! - говорили меж  собой  арестанты.  €  долго  потом  они
говорили это.
     џ не мог узнать потом, было ли это известие о краже вина  справедливое,
или кстати придуманное, нам во спасение.
     ‚ечером, уже в темноте, перед запором казарм, Я  ходил  около  паль,  и
тЯжелаЯ грусть пала мне на душу, и никогда после Я не испытывал такой грусти
во всю мою острожную жизнь. ’Яжело переносить первый день заточениЯ, где  бы
то ни было: в остроге ли, в каземате ли, в каторге ли...  Ќо,  помню,  более
всего занимала менЯ одна мысль, котораЯ потом неотвЯзчиво преследовала  менЯ
во  все  времЯ  моей  жизни  в  остроге,  -  мысль   отчасти   неразрешимаЯ,
неразрешимаЯ длЯ менЯ и теперь: это о неравенстве наказаниЯ за одни и те  же
преступлениЯ. Џравда, и преступление нельзЯ сравнЯть  одно  с  другим,  даже
приблизительно. Ќапример: и  тот  и  другой  убили  человека;  взвешены  все
обстоЯтельства обоих дел; и по тому и по другому  делу  выходит  почти  одно
наказание. Ђ между тем, посмотрите, какаЯ  разница  в  преступлениЯх.  Ћдин,
например, зарезал человека так, за ничто,  за  луковицу:  вышел  на  дорогу,
зарезал мужика проезжего, а у него-то и всего одна луковица. "—то ж, батька!
’ы менЯ посылал на добычу: вон Я мужика зарезал и всего-то луковицу  нашел".
- "„урак! ‹уковица - ан копейка! ‘то душ - сто луковиц,  вот  те  и  рубль!"
(острожнаЯ легенда). Ђ другой убил, защищаЯ от сладострастного тирана  честь
невесты, сестры, дочери.  Ћдин  убил  по  бродЯжничеству,  осаждаемый  целым
полком сыщиков, защищаЯ свою свободу,  жизнь,  нередко  умираЯ  от  голодной
смерти; а другой режет маленьких детей из удовольствиЯ  резать,  чувствовать
на своих руках  их  теплую  кровь,  насладитьсЯ  их  страхом,  их  последним
голубиным трепетом под самым ножом. € что же? € тот и другой поступают в  ту
же каторгу. Џравда,  есть  вариациЯ  в  сроках  присуждаемых  наказаний.  Ќо
вариаций этих сравнительно немного;  а  вариаций  в  одном  и  том  же  роде
преступлений  -  бесчисленное  множество.  —то  характер,  то  вариациЯ.  Ќо
положим, что примирить, сгладить эту разницу невозможно, что это своего рода
неразрешимаЯ задача - квадратура круга, положим так!  Ќо  если  б  даже  это
неравенство и не существовало, - посмотрите на другую разницу, на разницу  в
самых последних наказаниЯх... ‚от человек, который в  каторге  чахнет,  тает
как свечка; и вот другой, который до поступлениЯ в каторгу и не  знал  даже,
что есть на свете такаЯ развеселаЯ  жизнь,  такой  приЯтный  клуб  разудалых
товарищей.  „а,  приходЯт  в  острог  и  такие.   ‚от,   например,   человек
образованный,  с  развитой  совестью,  с  сознанием,  сердцем.   Ћдна   боль
собственного его сердца, прежде всЯких наказаний, убьет его  своими  муками.
Ћн сам себЯ осудит за свое  преступление  беспощаднее,  безжалостнее  самого
грозного закона. Ђ вот рЯдом с ним другой, который даже  и  не  подумает  ни
разу о совершенном им убийстве, во всю каторгу. Ћн даже считает себЯ правым.
Ђ бывают и такие, которые нарочно делают преступлениЯ, чтоб только попасть в
каторгу и тем избавитьсЯ от несравненно более каторжной жизни на  воле.  ’ам
он жил в последней степени унижениЯ, никогда не наедалсЯ досыта и работал на
своего антрепренера с утра до ночи; а в  каторге  работа  легче,  чем  дома,
хлеба вдоволь, и такого, какого он еще и не видывал; по праздникам говЯдина,
есть подаЯние,  есть  возможность  заработать  копейку.  Ђ  общество?  Ќарод
продувной, ловкий, всезнающий;  и  вот  он  смотрит  на  своих  товарищей  с
почтительным изумлением; он еще не видал таких; он считает их  самым  высшим
обществом, которое только может быть в свете.  Ќеужели  наказание  длЯ  этих
двух одинаково чувствительно?  Ќо,  впрочем,  что  заниматьсЯ  неразрешимыми
вопросами! Ѓьет барабан, пора по казармам.

        IV  

        Џ…ђ‚›… ‚Џ…—Ђ’‹…Ќ€џ  

     Ќачалась последнЯЯ поверка.  Џосле  этой  поверки  запирались  казармы,
каждаЯ особым замком, и арестанты оставлЯлись запертыми вплоть до рассвета.
     Џоверка производилась  унтер-офицером  с  двумЯ  солдатами.  „лЯ  этого
арестантов выстраивали иногда на дворе, и  приходил  караульный  офицер.  Ќо
чаще всЯ эта церемониЯ происходила домашним образом: поверЯли  по  казармам.
’ак было и теперь. ЏоверЯющие  часто  ошибались,  обсчитывались,  уходили  и
возвращались снова. Ќаконец бедные караульные досчитались до желанной  цифры
и заперли казарму. ‚ ней помещалось человек до тридцати  арестантов,  сбитых
довольно тесно на нарах. ‘пать было еще рано. Љаждый, очевидно,  должен  был
чем-нибудь занЯтьсЯ.
     €з начальства в казарме оставалсЯ только один инвалид, о котором Я  уже
упоминал  прежде.  ‚  каждой  казарме  тоже  был  старший   из   арестантов,
назначаемый самим плац-майором,  разумеетсЯ,  за  хорошее  поведение.  Ћчень
часто случалось, что  и  старшие  в  свою  очередь  попадались  в  серьезных
шалостЯх; тогда их  секли,  немедленно  разжаловали  в  младшие  и  замещали
другими. ‚ нашей казарме старшим оказалсЯ Ђким Ђкимыч, который, к  удивлению
моему, нередко покрикивал на арестантов. Ђрестанты отвечали ему  обыкновенно
насмешками. €нвалид был умнее его и ни  во  что  не  вмешивалсЯ,  а  если  и
случалось ему шевелить когда Языком,  то  не  более  как  из  приличиЯ,  длЯ
очистки совести. Ћн молча сидел на своей койке и тачал сапоги. Ђрестанты  не
обращали на него почти никакого вниманиЯ.
     ‚ этот первый день моей острожной жизни  Я  сделал  одно  наблюдение  и
впоследствии убедилсЯ, что оно верно. €менно: что все не арестанты,  кто  бы
они ни были, начинаЯ с непосредственно имеющих свЯзь с арестантами,  как-то:
конвойных, караульных солдат, до всех вообще, имевших хоть какое-нибудь дело
с каторжным бытом, - как-то преувеличенно смотрЯт на арестантов.  ’очно  они
каждую минуту  в  беспокойстве,  что  арестант  нет-нет  да  и  броситсЯ  на
кого-нибудь из них с ножом. Ќо что  всего  замечательнее  -  сами  арестанты
сознавали, что их боЯтсЯ, и это, видимо, придавало им что-то вроде куражу. Ђ
между тем самый лучший начальник длЯ арестантов бывает именно  тот,  который
их не боитсЯ. „а и вообще,  несмотрЯ  на  кураж,  самим  арестантам  гораздо
приЯтнее, когда к ним имеют доверие. ќтим их можно  даже  привлечь  к  себе.
‘лучалось в мое острожное времЯ, хотЯ и чрезвычайно редко, что кто-нибудь из
начальства заходил в острог без конвоЯ. Ќадо было видеть, как  это  поражало
арестантов, и поражало  с  хорошей  стороны.  ’акой  бесстрашный  посетитель
всегда возбуждал  к  себе  уважение,  и  если  б  даже  действительно  могло
случитьсЯ что-нибудь дурное, то при  нем  бы  оно  не  случилось.  ‚нушаемый
арестантами страх повсеместен, где только есть арестанты, и, право, не знаю,
отчего он собственно происходит. Ќекоторое  основание  он,  конечно,  имеет,
начинаЯ с самого наружного вида  арестанта,  признанного  разбойника;  кроме
того, всЯкий, подходЯщий к  каторге,  чувствует,  что  всЯ  эта  куча  людей
собралась здесь не своею охотою и что, несмотрЯ ни  на  какие  меры,  живого
человека нельзЯ сделать трупом: он останетсЯ с чувствами, с жаждой мщениЯ  и
жизни, с страстЯми и с потребностЯми удовлетворить их.  ЌесмотрЯ  на  то,  Я
положительно уверен, что боЯтьсЯ арестантов все-таки нечего. Ќе так легко  и
не так скоро бросаетсЯ человек с ножом на другого  человека.  Ћдним  словом,
если и возможна опасность, если она и бывает когда, то, по редкости подобных
несчастных случаев, можно прЯмо заключить, что она ничтожна.  ђазумеетсЯ,  Я
говорю теперь только об арестантах решоных, из которых даже многие рады, что
добрались наконец до острога (до того хороша бывает иногда жизнь новаЯ!),  а
следовательно,  расположены  жить  спокойно  и  мирно;  да,  кроме  того,  и
действительно беспокойным из своих сами не дадут  много  куражитьсЯ.  Љаждый
каторжный, как бы  он  смел  и  дерзок  ни  был,  боитсЯ  всего  в  каторге.
Џодсудимый же арестант - другое дело. ќтот действительно способен  броситьсЯ
на постороннего человека так, ни за что, единственно потому,  например,  что
ему завтра должно выходить к наказанию; а  если  затеетсЯ  новое  дело,  то,
стало быть, отдалЯетсЯ и наказание. ’ут есть причина, цель нападениЯ: это  -
"переменить свою участь" во что бы то ни стало и как можно  скорее.  џ  даже
знаю один странный психологической случай в этом роде.
     “ нас в остроге, в военном разрЯде, был один арестант,  из  солдатиков,
не лишенный прав состоЯниЯ,  присланный  года  на  два  в  острог  по  суду,
страшный фанфарон и  замечательный  трус.  ‚ообще  фанфаронство  и  трусость
встречаютсЯ в русском солдате чрезвычайно редко. Ќаш солдат  смотрит  всегда
таким занЯтым, что если б и хотел, то ему бы некогда  было  фанфаронить.  Ќо
если уж он фанфарон, то почти  всегда  бездельник  и  трус.  „утов  (фамилиЯ
арестанта) отбыл наконец свой коротенький срок  и  вышел  опЯть  в  линейный
батальон. Ќо так как все ему подобные, посылаемые в острог длЯ  исправлениЯ,
окончательно в нем балуютсЯ, то обыкновенно и случаетсЯ так, что они,  побыв
на воле не более двух-трех недель, поступают снова  под  суд  и  ЯвлЯютсЯ  в
острог обратно, только уж не на два или  на  три  года,  а  во  "всегдашний"
разрЯд, на пЯтнадцать или на двадцать лет. ’ак и случилось. Ќедели через три
по выходе из острога, „утов украл  из-под  замка;  сверх  того,  нагрубил  и
набуЯнил. Ѓыл отдан под суд и приговорен к строгому  наказанию.  €спугавшись
предстоЯщего наказаниЯ донельзЯ, до  последней  степени,  как  самый  жалкий
трус, он накануне того днЯ, когда его должны  были  прогнать  сквозь  строй,
бросилсЯ с ножом на вошедшего в арестантскую  комнату  караульного  офицера.
ђазумеетсЯ, он очень хорошо понимал,  что  таким  поступком  он  чрезвычайно
усилит приговор и срок каторжной работы. Ќо расчет был именно  в  том,  чтоб
хоть на несколько дней, хоть на несколько  часов  отдалить  страшную  минуту
наказаниЯ! Ћн до того был трус, что, бросившись с ножом, он  даже  не  ранил
офицера, а сделал все длЯ проформы, длЯ того только,  чтоб  оказалось  новое
преступление, за которое бы его опЯть стали судить.
     Њинута перед наказанием, конечно, ужасна длЯ приговоренного,  и  мне  в
несколько лет пришлось видеть довольно подсудимых накануне рокового длЯ  них
днЯ. Ћбыкновенно Я встречалсЯ  с  подсудимыми  арестантами  в  госпитале,  в
арестантских палатах, когда лежал больной,  что  случалось  довольно  часто.
€звестно всем арестантам во всей ђоссии, что самые сострадательные  длЯ  них
люди - доктора. Ћни  никогда  не  делают  между  арестантами  различиЯ,  как
невольно делают почти все посторонние, кроме разве одного  простого  народа.
’от никогда не корит арестанта за его преступление, как  бы  ужасно  оно  ни
было, и прощает ему все за понесенное им наказание и  вообще  за  несчастье.
Ќедаром же весь народ во всей ђоссии  называет  преступление  несчастьем,  а
преступников несчастными. ќто глубоко знаменательное  определение.  Ћно  тем
более важно, что сделано бессознательно, инстинктивно. „октора же - истинное
прибежище арестантов во многих случаЯх,  особенно  длЯ  подсудимых,  которые
содержатсЯ тЯжеле решоных... €  вот  подсудимый,  рассчитав  вероЯтный  срок
ужасного длЯ него днЯ, уходит часто в госпиталь, желаЯ  хоть  сколько-нибудь
отдалить тЯжелую минуту. Љогда же он  обратно  выписываетсЯ,  почти  наверно
знаЯ, что роковой срок завтра, то всегда почти бывает  в  сильном  волнении.
€ные стараютсЯ скрыть свои чувства  из  самолюбиЯ,  но  неловкий,  напускной
кураж не обманывает их товарищей. ‚се понимают, в чем  дело,  и  молчат  про
себЯ из человеколюбиЯ. џ знал одного арестанта, молодого  человека,  убийцу,
из солдат, приговоренного к полному числу палок. Ћн  до  того  заробел,  что
накануне наказаниЯ решилсЯ выпить крышку вина, настоЯв  в  нем  нюхательного
табаку.  Љстати:  вино  всегда  ЯвлЯетсЯ  у  подсудимого   арестанта   перед
наказанием. Ћно проноситсЯ еще  задолго  до  срока,  добываетсЯ  за  большие
деньги,  и  подсудимый  скорее  будет  полгода  отказывать  себе   в   самом
необходимом, но скопит нужную сумму на четверть штофа вина, чтоб выпить  его
за  четверть  часа  до  наказаниЯ.  Њежду  арестантами   вообще   существует
убеждение, что хмельной не так  больно  чувствует  плеть  или  палки.  Ќо  Я
отвлекаюсь от рассказа. Ѓедный малый, выпив свою крышку вина,  действительно
тотчас же сделалсЯ болен: с ним началась рвота с кровью,  и  его  отвезли  в
госпиталь почти бесчувственного. ќта рвота до того расстроила его грудь, что
через несколько дней в нем открылись признаки настоЯщей чахотки, от  которой
он умер через полгода. „октора, лечившие его от чахотки,  не  знали,  отчего
она произошла.
     Ќо, рассказываЯ о  часто  встречающемсЯ  малодушии  преступников  перед
наказание, Я должен прибавить, что,  напротив,  некоторые  из  них  изумлЯют
наблюдателЯ необыкновенным бесстрашием. џ помню несколько  примеров  отваги,
доходившей до какой-то бесчувственности, и примеры эти были не совсем редки.
Ћсобенно помню Я мою встречу с одним страшным преступником.  ‚  один  летний
день  распространилсЯ  в  арестантских  палатах  слух,  что  вечером   будут
наказывать  знаменитого  разбойника  Ћрлова,  из  беглых  солдат,  и   после
наказаниЯ приведут в палаты. Ѓольные арестанты в ожидании Ћрлова утверждали,
что накажут его жестоко. ‚се были в некотором волнении, и, признаюсь, Я тоже
ожидал поЯвлениЯ знаменитого разбойника с крайним любопытством. „авно уже  Я
слышал о нем чудеса. ќто  был  злодей,  каких  мало,  резавший  хладнокровно
стариков и детей, - человек с страшной силой воли и с гордым сознанием своей
силы. Ћн повинилсЯ во многих убийствах и был приговорен к наказанию палками,
сквозь строй. Џривели его уже вечером. ‚ палате уже стало  темно,  и  зажгли
свечи.  Ћрлов  был  почти  без   чувств,   страшно   бледный,   с   густыми,
всклокоченными, черными  как  смоль  волосами.  ‘пина  его  вспухла  и  была
кроваво-синего цвета. ‚сю ночь ухаживали за ним  арестанты,  переменЯли  ему
воду, переворачивали  его  с  боку  на  бок,  давали  лекарство,  точно  они
ухаживали за кровным родным, за каким-нибудь своим благодетелем.  Ќа  другой
же день он очнулсЯ вполне и прошелсЯ раза два по палате! ќто  менЯ  изумило:
он прибыл в госпиталь слишком слабый и измученный.  Ћн  прошел  зараз  целую
половину всего предназначенного ему числа палок. „октор остановил  экзекуцию
только тогда, когда заметил, что дальнейшее  продолжение  наказаниЯ  грозило
преступнику неминуемой смертью. Љроме того, Ћрлов был малого роста и слабого
сложениЯ, и к тому же истощен долгим содержанием под судом.  Љому  случалось
встречать  когда-нибудь  подсудимых  арестантов,  тот,   вероЯтно,   надолго
запомнил  их  изможденные,  худые  и  бледные  лица,  лихорадочные  взглЯды.
ЌесмотрЯ на то, Ћрлов быстро поправлЯлсЯ. Ћчевидно, внутреннЯЯ, душевнаЯ его
энергиЯ сильно помогала натуре. „ействительно, это  был  человек  не  совсем
обыкновенный. €з любопытства Я познакомилсЯ  с  ним  ближе  и  целую  неделю
изучал его. Џоложительно могу сказать, что никогда в  жизни  Я  не  встречал
более сильного, более железного характером человека, как  он.  џ  видел  уже
раз, в ’обольске, одну знаменитость в таком же роде, одного бывшего  атамана
разбойников. ’от был дикий зверь вполне, и вы, стоЯ возле него и еще не знаЯ
его имени, уже инстинктом предчувствовали, что подле вас находитсЯ  страшное
существо. Ќо в том ужасало менЯ духовное отупение. Џлоть до того брала  верх
над всеми его душевными свойствами, что вы с первого  взглЯда  по  лицу  его
видели, что тут осталась  только  одна  дикаЯ  жажда  телесных  наслаждений,
сладострастиЯ, плотоугодиЯ. џ уверен, что Љоренев - имЯ  того  разбойника  -
даже упал бы духом и трепетал бы от страха перед наказанием, несмотрЯ на то,
что способен был резать даже не поморщившись. ‘овершенно противоположен  ему
был Ћрлов. ќто была наЯву полнаЯ победа над плотью.  ‚идно  было,  что  этот
человек мог повелевать собою безгранично, презирал всЯкие муки и наказаниЯ и
не боЯлсЯ ничего на свете. ‚ нем вы видели одну бесконечную  энергию,  жажду
деЯтельности, жажду мщениЯ, жажду достичь предположенной цели. Њежду прочим,
Я поражен был его  странным  высокомерием.  Ћн  на  все  смотрел  как-то  до
невероЯтности свысока, но вовсе не усиливаЯсь поднЯтьсЯ на  ходули,  а  так,
как-то натурально. џ думаю, не  было  существа  в  мире,  которое  бы  могло
подействовать на него одним авторитетом. Ќа все он смотрел как-то неожиданно
спокойно, как будто не было ничего на свете, что бы  могло  удивить  его.  €
хотЯ он вполне понимал, что другие арестанты смотрЯт на него уважительно, но
нисколько не рисовалсЯ перед ними. Ђ  между  тем  тщеславие  и  заносчивость
свойственны почти всем арестантам без исключениЯ.  Ѓыл  он  очень  неглуп  и
как-то странно откровенен, хотЯ отнюдь не болтлив. Ќа вопросы мои  он  прЯмо
отвечал мне,  что  ждет  выздоровлениЯ,  чтоб  поскорей  выходить  остальное
наказание, и что он боЯлсЯ сначала, перед наказанием, что не перенесет  его.
"Ќо теперь, - прибавил он, подмигнув мне  глазо