ду, он обогнал у двери  столовой  Љлару,  котораЯ
испуганно  взглЯнула  на  него.  €  ѓанин  улыбнулсЯ,  да такой
красивой и ласковой улыбкой, что  Љлара  подумала:  "Џускай  он
вор,--  а все-таки такого второго нет". ѓанин открыл дверь, она
наклонила голову и прошла мимо него в столовую.  Ћстальные  уже
сидели  по  местам, и ‹идиЯ Ќиколаевна, держа громадную ложку в
крохотной увЯдшей руке, грустно разливала суп.
     “  ЏодтЯгина  сегоднЯ  опЯть  ничего  не  вышло.   ‘тарику
действительно  не  везло.  ”ранцузы разрешили приехать, а немцы
почему-то не выпускали. Њежду тем у  него  оставалось  как  раз
достаточно  средств, чтобы выехать, а продлись эта канитель еще
неделю, деньги уйдут на жизнь, и тогда до Џарижа не доберешьсЯ.
ЉушаЯ суп, он рассказывал, с каким-то грустным  и  медлительным
юмором,  как его гнали из одного отдела в другой, как он сам не
мог  объЯснить,  что  ему  нужно,  и   как   наконец   усталый,
раздраженный  чиновник  накричал  на него. ѓанин поднЯл глаза и
сказал:-- „а поедем туда завтра вместе, Ђнтон ‘ергеевич. “ менЯ
времени вдоволь. џ помогу вам объЯснитьсЯ.  Ћн,  точно,  хорошо
говорил  по-немецки. -- Ќу, что же, спасибо,-- ответил ЏодтЯгин
и снова, как вчера, заметил необычную светлость его  лица.--  Ђ
то,  знаете, прЯмо хоть плачь. ЋпЯть два часа простоЯл в хвосте
и вернулсЯ ни с чем. ‘пасибо, ‹евушка.
     -- ‚от  у  жены  моей  тоже  будут  хлопоты,--   заговорил
Ђлферов.  €  с  ѓаниным  случилось  то,  чего  никогда с ним не
случалось. Ћн почувствовал,  что  нестерпимаЯ  краска  медленно
заливает  ему  лицо,  горЯчо  щекочет  лоб,  словно  он напилсЯ
уксуса. €дЯ к обеду, он не подумал о том, что  эти  люди,  тени
его   изгнаннического  сна,  будут  говорить  о  настоЯщей  его
жизни,-- о Њашеньке. € с ужасом, со стыдом,  он  вспомнил,  что
сам,  по  неведенью  своему,  третьего  днЯ за обедом смеЯлсЯ с
другими над женой Ђлферова.  €  сегоднЯ  опЯть  кто-нибудь  мог
усмехнутьсЯ.
     -- Ћна,   впрочем,   у  менЯ  расторопнаЯ,--  говорил  тем
временем Ђлферов.-- ‚ обиду себЯ не даст. Ќе даст себЯ в  обиду
моЯ женка.
     Љолин  и  ѓорноцветов  переглЯнулись,  хихикнули... ѓанин,
кусаЯ губы и опустив глаза, катал хлебный шарик. Ћн решил  было
встать  и  уйти,  но  потом  пересилил  себЯ. ЏоднЯв голову, он
заставил себЯ взглЯнуть на Ђлферова и, взглЯнув, подивилсЯ, как
Њашенька могла выйти за этого  человека  с  жидкой  бородкой  и
блестЯщим пухлым носом. € мысль, что он сидит рЯдом с мужчиной,
который  Њашеньку  трогал,  знает ощущенье ее губ, ее словечки,
смех, движеньЯ и теперь ждет ее,  эта  мысль  была  ужасна,  но
вместе   с  тем  он  ощущал  какую-то  волнующую  гордость  при
воспоминаньи о том, что Њашенька отдала ему, а  не  мужу,  свое
глубокое, неповторимое благоуханье.
     Џосле  обеда  он  вышел  пройтись,  потом влез на верхушку
автобуса.  ‚низу  проливались  улицы,  по  солнечным   зеркалам
асфальта разбегались черные фигурки, автобус качалсЯ, грохотал,
и  ѓанину  казалось,  что  чужой  город, проходивший перед ним,
только движущийсЯ снимок. Џотом, вернувшись  домой,  он  видел,
как  ЏодтЯгин  стучалсЯ в номер Љлары, и ЏодтЯгин показалсЯ ему
тоже тенью, случайной и ненужной.
     -- Ђ наш-то, опЯть в кого-то влюблен,-- кивнул  в  сторону
двери Ђнтон ‘ергеевич, попиваЯ чай у Љлары.-- Ќе в вас ли?
     ’а отвернулась, полнаЯ грудь ее поднЯлась и опустилась, ей
не верилось, что это могло быть так; она боЯлась этого, боЯлась
того ѓанина,  который  шарил  в чужом столе, но все-таки ей был
приЯтен вопрос ЏодтЯгина.
     -- Ќе в вас ли, Љларочка? -- повторил он,  дуЯ  на  чай  и
через пенсне искоса поглЯдываЯ на нее.
     -- Ћн  вчера  порвал  с  ‹юдмилой,--  вдруг сказала Љлара,
чувствуЯ что ЏодтЯгину можно проговоритьсЯ.
     -- џ так и думал,-- кивнул старик, со вкусом отхлебываЯ.--
Ќедаром  он  такой  озаренный.  ‘тарому  прочь,  новому   добро
пожаловать.  ‘лыхали,  что  он мне сегоднЯ предложил? ‡автра --
вместе со мной в полицию.
     -- џ буду у  нее  вечером,--  задумчиво  сказала  Љлара.--
ЃеднЯжка.  “  нее  был  загробный  голос  по телефону. ЏодтЯгин
вздохнул:
     -- —то же, дело молодое. ‚аша подруга  утешитсЯ.  ‚се  это
благо.  Ђ  знаете,  Љларочка, мне-то скоро помирать... -- Ѓог с
вами, Ђнтон ‘ергеевич! Љакие глупости.  --  Ќет,  не  глупости.
‘егоднЯ  ночью  опЯть  был  припадок.  ‘ердце то во рту, то под
кроватью...
     -- Ѓедный  вы,--  забеспокоилась   Љлара.--   ‚едь   нужно
доктора... ЏодтЯгин улыбнулсЯ.
     -- џ  пошутил.  Њне,  напротив,  куда  легче  эти  дни.  Ђ
припадок пустЯк. ‘ам сейчас выдумал, чтобы посмотреть,  как  вы
очеса  распахнете.  …сли  бы  мы были в ђоссии, Љларочка, то за
вами  ухаживал  бы  земской  врач  или  какой-нибудь   солидный
архитектор. ‚ы, как,-- любите ђоссию?

     -- Ћчень.

     -- ’о-то  же.  ђоссию  надо любить. Ѓез нашей эмигрантской
любви, ђоссии -- крышка. ’ам ее никто не любит.
     -- Њне уже двадцать шесть лет,-- сказала Љлара,-- Я  целое
утро  стучу  на машинке и пЯть раз в неделю работаю до шести. џ
очень устаю. џ совершенно одна в Ѓерлине. Љак вы думаете, Ђнтон
‘ергеевич, это долго будет так продолжатьсЯ?
     -- Ќе знаю, голубушка,-- вздохнул ЏодтЯгин.--  ‘казал  бы,
да  не  анаю. ‚от Я тоже работал, журнал тут затеЯл... Ђ теперь
сижу на бобах.  „ай  Ѓог  только  в  Џариж  попасть.  ’ам  жить
привольнее. Љак вы думаете, попаду?
     -- Ќу   что  вы,  Ђнтон  ‘ергеевич,  конечно.  ‡автра  все
устроитсЯ.
     -- Џривольнее  и  кажетсЯ  дешевле,--   сказал   ЏодтЯгин,
ложечкой  доставаЯ  не растаЯвший кусочек сахара и думаЯ о том,
что в этом ноздреватом кусочке есть что-то  русское,  весеннее,
когда вот снег тает.

        VIII
     „ень ѓанина еще более опустел в житейском смысле после его
разрыва  с  ‹юдмилой, но зато теперь не было тоски бездействиЯ.
‚оспоминанье так занимало его, что он  не  чувствовал  времени.
’ень  его  жила  в  пансионе  госпожи  „орн,--  он же сам был в
ђоссии,  переживал  воспоминанье  свое,  как  действительность.
‚ременем   длЯ   него   был   ход   его  воспоминаньЯ,  которое
развертывалось  постепенно.  €  хотЯ  роман  его  с   Њашенькой
продолжалсЯ  в те далекие годы не три днЯ, не неделю, а гораздо
больше, он не чувствовал  несоответствиЯ  между  действительным
временем  и  тем  другим  временем,  в  котором он жил, так как
памЯть его не  учитывала  каждого  мгновеньЯ,  а  перескакивала
через  пустые,  непамЯтные  места,  озарЯЯ  только то, что было
свЯзано с  Њашенькой,  и  потому  выходило  так,  что  не  было
несоответствиЯ между ходом прошлой жизни и ходом настоЯщей.
     Љазалось,  что  эта  прошлаЯ,  доведеннаЯ до совершенства,
жизнь проходит ровным  узором  через  берлинские  будни,  —тобы
ѓанин ни делал в эти дни, та жизнь согревала его неотступно.
     ќто   было   не  просто  воспоминанье,  а  жизнь,  гораздо
действительнее, гораздо "интенсивнее" -- как пишут в газетах,--
чем жизнь его берлинской  тени.  ќто  был  удивительный  роман,
развивающийсЯ с подлинной, нежной осторожностью,
     Љонец  июлЯ  на  севере  ђоссии  уже пахнет слегка осенью.
Њелкий желтый лист, нет-нет, да и слетит с березы; в  просторах
скошенных  полей  уже пусто и светло по-осеннему. ‚доль опушки,
где еще лоснитсЯ на ветру островок  высокой  травы,  избежавшей
косарей,  на бледно-лиловых подушечках скабиоз спЯт отЯжелевшие
шмели. € как-то вечером, в парковой беседке...
     „а. ќта беседка стоЯла на подгнивших сваЯх, над оврагом, и
с обеих сторон к ней вели два  покатых  мостика,  скользких  от
ольховых сережек да еловых игл.
     ‚ небольших ромбах белых оконниц были разноцветные стекла:
глЯдишь,  бывало,  сквозь  синее,--  и  мир кажетсЯ застывшим в
лунном обмороке,-- сквозь желтое,-- и все весело чрезвычайно,--
сквозь красное,-- и небо  розово,  а  листва,  как  бургундское
вино.  €  некоторые  стекла  были  разбиты,  а торчавшие уголки
соединены паутиной. Ѓеседка была снутри беленаЯ; на стенах,  на
откидном   столике  дачники,  забиравшиесЯ  незаконно  в  парк,
оставлЯли карандашные надписи.
     ’ак забралась и Њашенька с двумЯ  неприметными  подругами.
Ћн  сперва  обогнал ее на тропинке парка, бегущей вдоль реки, и
проехал так близко, что подруги ее  с  визгом  шарахнулись.  Ћн
обогнул  парк,  перерезал  его,  и  потом вдали, сквозь листву,
увидел, как они входЯт в  беседку.  Ћн  прислонил  велосипед  к
дереву и вошел за ними.
     -- ‚  парке  нельзЯ гулЯть посторонним,-- сказал он тихо и
хрипло,-- на калитке есть даже вывеска.
     Ћна  ничего  не  ответила,  играющими  раскосыми   глазами
смотрела  на  него.  Ћн  спросил,  указываЯ  на одну из бледных
надписей: -- ќто вы сделали?
     Ђ написано было: "‚ этой беседке двадцатого июнЯ Њашенька,
‹ида и Ќина пережидали грозу".
     Ћни все три рассмеЯлись, и тогда он рассмеЯлсЯ  тоже,  сел
на   столик,  закачал  ногами,  заметил  некстати,  что  черный
шелковый носок порвалсЯ на щиколотке. € Њашенька вдруг сказала,
указав на розовую дырочку: -- ‘мотрите, у вас -- солнышко.
     Ћни говорили о грозе, о дачниках и о том, что он болен был
тифом, и о смешном студенте в солдатском лазарете, и о концерте
в сарае.
     “ нее были  прелестные  бойкие  брови,  смугловатое  лицо,
подернутое  тончайшим  шелковистым  пушком,  придающим особенно
теплый оттенок щекам; ноздри  раздувались  пока  она  говорила,
посмеиваЯсь и высасываЯ сладость из травЯного стеблЯ; голос был
подвижный,  картавый,  с неожиданными грудными звуками, и нежно
вздрагивала Ямочка на открытой шее.
     Џотом, к вечеру, он провожал ее и ее  подруг  до  села  и,
проходЯ  по  зеленой  лесной  дороге,  заросшей плевелами, мимо
хромой скамьи, очень серьезно рассказывал: "Њакароны  растут  в
€талии.  Љогда  они  еще  маленькие,  их  зовут вермишелью. ќто
значит: Њишины червЯки".
     Ћн условилсЯ с ними, что завтра повезет их всех на  лодке.
Ќо  она  Явилась  без  подруг.  “  шаткой пристани он развернул
грохочущую  цепь  большой,  тЯжелой,  красного  дерева  шлюпки,
откинул  брезент,  ввинтил  уключины, выволок весла из длинного
Ящика, вдел стержень рулЯ в стальное кольцо.
     Џоодаль ровно шумели шлюзы водЯной мельницы;  вдоль  белых
складок  спадающей  воды  рыжеватым золотом отливали подплывшие
стволы сосен.
     Њашенька села у рулЯ, он  оттолкнулсЯ  багром  и  медленно
стал  грести  вдоль  самого  берега  парка, где на воде черными
павлиньими глазами отражались густые  ольхи,  и  порхало  много
темно-синих  стрекоз. Џотом он повернул на середину реки, вилЯЯ
между парчевых островов тины, и Њашенька, держа  в  одной  руке
оба  конца мокрой рулевой веревки, другую руку опускала в воду,
стараЯсь сорвать глЯнцевито-желтую головку  кувшинки.  “ключины
скрипели  при  каждом  нажиме  весел;  он  то  откидывалсЯ,  то
подавалсЯ вперед, и Њашенька, сидевшаЯ против него у  рулЯ,  то
отдалЯлась,  то  приближалась в своей синей кофточке, раскрытой
на легкой, дышащей блузке.
     Ќа реке теперь отражалсЯ левый,  красный,  как  терракота,
берег,  сверху  поросший  елью да черемухой, в красной крутизне
вырезаны были имена и даты, а в одном месте кто-то, лет  десЯть
тому  назад,  высек  громадное скуластое лицо. Џравый берег был
пологий, вереск лиловел между пЯтнистых  берез.  Ђ  потом,  под
мостом,  хлынула темнаЯ прохлада, сверху был тЯжелый стук копыт
и  колес,  и  когда  опЯть  лодка  выплыла,  солнце   ослепило,
сверкнуло  на  концах  весел, выхватило телегу с сеном, котораЯ
как раз проезжала по низкому мосту, и зеленый скат, и  над  ним
белые  колонны  большой  заколоченной  усадьбы  александровских
времен. Ђ потом спустилсЯ к самой реке с  обеих  сторон  темный
бор, и лодка с мЯгким шуршаньем въехала в камыши.
     Ђ  дома  ничего не знали, жизнь тЯнулась летнЯЯ, знакомаЯ,
милаЯ, едва затронутаЯ далекой войной, шедшей  уже  целый  год.
‘тарый,  зеленовато-серый, деревЯнный дом, соединенный галереей
с флигелем, весело и спокойно  глЯдел  цветными  глазами  своих
двух  стеклЯнных веранд на опушку парка и на оранжевый крендель
садовых тропинок,  огибавших  черноземную  пестроту  куртин.  ‚
гостиной,  где  стоЯла  белаЯ  мебель,  и  на  скатерти  стола,
расшитой  розами,  лежали  мрамористые  тома  старых  журналов,
желтый  паркет выливалсЯ из наклонного зеркала в овальной раме,
и дагерротипы на стенах слушали, как оживало  и  звенело  белое
пианино.  ‚ечером  высокий  синий  буфетчик в нитЯных перчатках
выносил  на  веранду  лампу  под  шелковым  абажуром,  и  ѓанин
возвращалсЯ домой пить чай, глотать холодные хлопьЯ простокваши
на  этой  светлой  веранде с камышовым ковром на полу и черными
лаврами вдоль каменных ступеней, ведущих в сад.
     Ћн теперь ежедневно встречалсЯ с Њашенькой, по той стороне
реки, где стоЯла на зеленом холму пустаЯ белаЯ усадьба,  и  был
другой парк, пошире и запущеннее, чем на мызе.
     Џеред  этой чужой усадьбой, на высокой площадке над рекой,
стоЯли под липами скамьи и  железный  круглый  стол,  с  дыркой
посередке  длЯ  стока  дождевой  воды.  Ћттуда виден был далеко
внизу мост через тинистую излучину  и  шоссе,  поднимавшеесЯ  в
‚оскресенск. ќта площадка была их любимым местом.
     €  однажды,  когда  они  встретились там в солнечный вечер
после бурного ливнЯ, на  садовом  столе  оказалась  хулиганскаЯ
надпись. „еревенский озорник соединил их имена коротким, грубым
глаголом,  безграмотно  начав  его с буквы "и". Ќадпись сделана
была химическим карандашом и слегка расплылась  от  дождЯ.  ’ут
же,  на мокром столе, прилипли сучки, листики, меловые червЯчки
птичьих испражнений.
     € так как стол принадлежал им, был свЯтой,  освЯщенный  их
встречами,  то  спокойно,  молча  они принЯлись стирать пучками
травы  сырой,  лиловый  росчерк.  €  когда  весь  стол   смешно
полиловел,  и  пальцы  у  Њашеньки  стали такими, как будто она
только что собирала чернику, ѓанин, отвернувшись и прищуренными
глазами глЯдЯ внимательно  на  что-то  желто-зеленое,  текучее,
жаркое,  что было в обыкновенное времЯ липовой листвой, объЯвил
Њашеньке, что давно любит ее.
     Ћни так много целовались в эти первые дни их любви, что  у
Њашеньки  распухали  губы,  и  на шее, такой всегда горЯчей под
узлом косы, поЯвлЯлись нежные  подтеки.  Ћна  была  удивительно
веселаЯ,  скорее  смешливаЯ,  чем  насмешливаЯ. ‹юбила песенки,
прибаутки всЯкие, словечки да стихи.  Џесенка  у  нее  погостит
два-три  днЯ  и  потом забудетсЯ, прилетит новаЯ. ’ак, во времЯ
самых  первых   свиданий   она   все   повторЯла,   картаво   и
проникновенно: "‘крутили ‚анечке руки и ноги, долго томили ‚аню
в  остроге",--  и  смеЯлась  воркотливым,  грудным смехом: "‚от
здорово-то!"   ‚о   рвах   о   ту   пору    зрела    последнЯЯ,
водЯнисто-сладкаЯ  малина;  она  необыкновенно  любила ее, да и
вообще  постоЯнно  что-нибудь   сосала,--   стебелек,   листик,
леденец.  ‹андриновские  леденцы  она  носила просто в кармане,
слипшимисЯ кусками, к которым прилипали шерстинки, сор. €  духи
у  нее были недорогие, сладкие, назывались "’агор". ќтот запах,
смешанный со свежестью осеннего парка,  ѓанин  теперь  старалсЯ
опЯть  уловить,  но, как известно, памЯть воскрешает все, кроме
запахов, и зато ничто так полно  не  воскрешает  прошлого,  как
запах, когда-то свЯзанный с ним. € ѓанин на мгновенье отстал от
своего воспоминаньЯ, подумал о том, как мог прожить столько лет
без  мысли о Њашеньке,-- и сразу опЯть нагнал ее: она бежала по
шуршащей темной тропинке, черный  бант  мелькал,  как  огромнаЯ
траурница,--  и  Њашенька вдруг остановилась, схватилась за его
плечо и, поднЯв ногу, принЯлась тереть запачкавшийсЯ башмачок о
чулок другой ноги,-- повыше, под складками синей юбки.
     ѓанин  уснул,  лежа   одетый   на   нераскрытой   постели;
воспоминанье   его  расплылось  и  перешло  в  сновиденье.  ќто
сновиденье было необычайное, редчайшее, и он бы знал о чем око,
если бы на рассвете его не разбудил странный, словно  громовой,
раскат.  Ћн  привстал,  прислушалсЯ.  ѓром  оказалсЯ непонЯтным
крЯхтеньем и шорохом за дверью: кто-то тЯжело  скребсЯ  в  нее;
ручка,  едва  блестевшаЯ  в  тумане  рассветного воздуха, вдруг
опустилась и вскочила опЯть, но дверь осталась закрытой, хотЯ и
не  была  заперта  на  ключ.  ѓанин,  двигаЯсь  беззвучно  и  с
удовольствием  предвкушаЯ  приключенье,  сполз  с постели и, на
всЯкий случай сжав в кулак левую  руку,  правой  сильно  рванул
дверь.
     Љ  нему  на плечо, с размаху, как громаднаЯ, мЯгкаЯ кукла,
ничком пал человек. Ћт неожиданности ѓанин едва не ударил  его,
но  тотчас  же почувствовал, что человек валитсЯ на него только
потому, что не в силах стоЯть.  Ћн  отодвинул  его  к  стене  и
нащупал свет,
     Џеред   ним,  опираЯсь  головой  о  стену  и  ловЯ  воздух
разинутым ртом, стоЯл старик ЏодтЯгин, босой, в длинной  ночной
рубашке,  распахнутой  на  седой  груди. ѓлаза его, без пенсне,
обнаженные, слепые, не мигали, лицо  было  цвета  сухой  глины,
большой живот горой ходил под натЯнутым полотном рубашки.
     ѓанин  сразу  понЯл,  что  старика  опЯть одолел сердечный
припадок. Ћн поддержал его, и ЏодтЯгин, тЯжко передвигаЯ  сизые
ноги,  добралсЯ  до кресла, рухнул в него, откинул серое, вдруг
вспотевшее лицо.
     ѓанин сунул в кувшин полотенце и прижал отЯжелевшие мокрые
складки к  голой  груди  старика.  …му  казалось,  что  в  этом
большом, напрЯженном теле могут сейчас с резким хрустом лопнуть
все кости.
     €  вдруг  ЏодтЯгин передохнул, со свистом выпустил воздух.
ќто был не просто вздох, а чудеснейшее наслажденье, от которого
сразу оживились его черты. ѓанин,  поощрительно  улыбаЯсь,  все
прижимал  к его телу мокрое полотенце, потирал ему грудь, бока.
-- ‹у... лучше,-- выдохнул старик.
     -- ‘идите совсем спокойно,-- сказал  ѓанин.--  ‘ейчас  все
пройдет.
     ЏодтЯгин  дышал  и мычал, шевелЯ крупными кривыми пальцами
босых ног. ѓанин прикрыл его  одеЯлом,  дал  ему  выпить  воды,
отворил пошире окно.
     -- Ќе  мог... дышать,-- с трудом проговорил ЏодтЯгин.-- Ќе
мог к вам войти... так ослаб. Ћдин... -не хотел умирать.
     -- ‘идите смирно, Ђнтон  ‘ергеевич.  ‘коро  день.  Џозовем
доктора.
     ЏодтЯгин  медленно  потер  лоб  рукой,  задышал ровнее. --
Њиновало,-- сказал он.-- Ќа времЯ миновало. “  менЯ  все  капли
вышли. Џотому было так худо.
     -- € капель купим. •отите перебратьсЯ ко мне на постель?..
     -- Ќет...  џ  посижу  и  пойду  к себе. Њиновало. Ђ завтра
утром...
     -- Ћтложим до пЯтницы,-- сказал ѓанин.-- ‚иза не убежит.
     ЏодтЯгин  облизал  толстым,  пупырчатым  .Языком  засохшие
губы:
     -- ЊенЯ  в  Џариже давно ждут, ‹евушка. Ђ у племЯнницы нет
денег выслать мне на дорогу. ќх-ма...
     ѓанин сел на подоконник (и мельком подумал: "џ  так  сидел
совсем  недавно,  .но  где?" € вдруг вспомнил-- цветную глубину
беседки, белый откидной столик, дырку на носке).
     -- Џотушите,  пожалуйста,   свет,   голубчик,--   попросил
ЏодтЯгин.-- Ѓольно глазам.
     ‚  полутьме  все  показалось  очень странным: и шум первых
поездов, и эта большаЯ седаЯ тень в кресле,  и  блеск  пролитой
воды на полу. € все это было гораздо таинственнее и смутнее той
бессмертной действительности, которой жил ѓанин.

        IX
     “тром Љолин заваривал длЯ ѓорноцветова чай. ‚ этот четверг
ѓорноцветов  должен  был  рано поехать за город, чтобы повидать
балерину, набиравшую труппу, и потому все  в  доме  еще  спали,
когда  Љолин,  в  необыкновенно  грЯзном  Японском халатике и в
потрепанных  ботинках  на  босу  ногу,  поплелсЯ  в  кухню   за
кипЯтком.   …го   круглое,  неумное,  очень  русское  лицо,  со
вздернутым носом и синими томными глазами (сам  он  думал,  что
похож  на верленовского "полу-пьерро, полу-гаврош", было помЯто
и лоснилось, белокурые волосы, еще не причесанные на косой рЯд,
падали поперек лба, свободные шнурки ботинок со звуком  мелкого
дождЯ  похлестывали об пол. Ћн по-женски надувал губы, возЯсь с
чайником, а потом стал что-то мурлыкать, тихо и сосредоточенно.
ѓроноцветов  кончал  одеватьсЯ,  завЯзывал  бантиком  пЯтнистый
галстук  перед  зеркалом, сердЯсь на прыщ, только что срезанный
при бритье и теперь сочащийсЯ желтой кровью сквозь плотный слой
пудры. ‹ицо у  него  было  темное,  очень  правильное,  длинные
загнутые  ресницы  придавали  его  карим глазам Ясное, невинное
выраженье,  черные  короткие  волосы  слегка  курчавились,   он
по-кучерски  брил  сзади  шею  и  отпускал бачки, которые двумЯ
темными полосками загибались вдоль ушей.  Ѓыл  он,  как  и  его
приЯтель,  невысокого роста, очень тощий, с прекрасно развитыми
мускулами ног, но узенький в груди и в плечах.
     Ћни подружились сравнительно недавно, танцевали в  русском
кабаре  где-то  на  Ѓалканах и месЯца два тому назад приехали в
Ѓерлин  в  поисках   театральной   фортуны.   Ћсобый   оттенок,
таинственнаЯ  жеманность  несколько  отделЯла  их  от остальных
пансионеров,  но,  говорЯ  по  совести,  нельзЯ  было  порицать
голубиное счастье этой безобидной четы.
     Љолин,  после  ухода  друга,  оставшись  один в неубранной
комнате,  открыл  прибор  длЯ  отделки  ногтей  и,   вполголоса
напеваЯ,    стал    подрезывать   себе   заусенцы.   —резмерной
чистоплотностью он не отличалсЯ, зато ногти держал  в  отменном
порЯдке.
     ‚  комнате  тЯжело  пахло ориганом и потом; в мыльной воде
плавал пучок волос, выдернутых из гребешка. Џо стенам поднимали
ножку балетные снимки; на столе лежал большой раскрытый веер  и
рЯдом с ним -- грЯзный крахмальный воротничок.
     Љолин,   полюбовавшись   на  пунцоватый  блеск  вычищенных
ногтей, тщательно вымыл руки, натер лицо и шею туалетной водой,
душистой до тошноты, скинув халат, прошелсЯ нагишом на пуантах,
подпрыгнул с быстрой ножною трелью, проворно  оделсЯ,  напудрил
нос,  подвел глаза и, застегнув на все пуговицы серое, в талию,
пальто, пошел прогулЯтьсЯ, ровным движеньем поднимаЯ и  опускаЯ
конец щегольской тросточки.
     ‚озвращаЯсь  домой  к  обеду,  он обогнал у парадной двери
ѓанина, который только  что  покупал  в  аптеке  лекарство  длЯ
ЏодтЯгина.  ‘тарик  чувствовал  себЯ  хорошо, что-то пописывал,
ходил по комнате, но Љлара, посоветовавшись с  ѓаниным,  решила
не пускать его сегоднЯ из дому.
     Љолин,  подоспев сзади, сжал ѓанину руку повыше локтЯ. ’от
обернулсЯ: -- Ђ, Љолин... хорошо погулЯли?
     -- Ђлек сегоднЯ уехал,-- заговорил Љолин, поднимаЯсь рЯдом
с ѓаниным по лестнице.--  џ  ужасно  волнуюсь,  получит  ли  он
ангажемент...
     -- ’ак, так,-- сказал ѓанин, который решительно не знал, о
чем с ним говорить. Љолин засмеЯлсЯ:
     -- Ђ  Ђлферов-то  вчера опЯть застрЯл в лифте. ’еперь лифт
не действует...
     Ћн повел набалдашником трости по  перилу  и  посмотрел  на
ѓанина с застенчивой улыбкой:
     -- - Њожно у вас посидеть немного? Њне что-то очень скучно
сегоднЯ...
     "Ќу  ты,  брат,  не вздумай со скуки ухаживать за мной",--
мысленно огрызнулсЯ ѓанин, открываЯ  дверь  пансиона,  и  вслух
ответил:
     -- Љ  сожалению,  Я  сейчас  занЯт.  ‚  другой раз. -- Љак
жаль,-- протЯнул Љолин, входЯ за ѓаниным и прикрываЯ  за  собой
дверь.  „верь  не  поддалась,  кто-то  сзади  просунул большую,
коричневую руку, и оттуда басистый берлинский голос грЯнул:  --
Ћдно мгновенье, господа.
     ѓанин  и Љолин оглЯнулись. Џорог переступил усатый, тучный
почтальон.  --  ‡десь  живет  герр  Ђлфэров?  --  ЏерваЯ  дверь
налево,--   сказал  ѓанин.  --  Ѓлагодарю,--  на  песенный  лад
прогудел почтальон и постучалсЯ в  указанный  номер.  ќто  была
телеграмма.
     -- —то  такое?  —то такое? —то такое? -- судорожно лепетал
Ђлферов, неловкими пальцами развертываЯ ее. Ћт волненьЯ  он  не
сразу  мог  прочесть наклеенную ленточку бледных неровных букв:
"priedu subbotu  8  utra".  Ђлферов  вдруг  понЯл,  вздохнул  и
перекрестилсЯ. -- ‘лава тебе. ѓосподи... Џриезжает.
     ироко  улыбаЯсь и потираЯ свои костлЯвые лЯжки, он присел
на  постель  и   стал   покачиватьсЯ   взад   и   вперед.   …го
водЯнисто-голубые   глаза   быстро  помигивали,  бородка  цвета
навозца золотилась в косом потоке солнца.
     -- ‡ер гут,-- бормотал он.--  Џослезавтра--  суббота.  ‡ер
гут.   ‘апоги   в  каком  виде!..  Њашенька  удивитсЯ.  Ќичего,
как-нибудь проживем.  Љвартирку  наймем,  дешевенькую.  Ћна  уж
решит. Ђ пока здесь поживем. Ѓлаго: дверь есть между комнатами.
     ЏогодЯ немного, он вышел в коридор и постучалсЯ в соседний
номер.
     ѓанин подумал: "—то это мне сегоднЯ покоЯ не дают?"
     -- ‚от  что,  ѓлеб  ‹ьвович,-- без обинЯков начал Ђлферов,
круговым взглЯдом обводЯ комнату,-- вы когда думаете съехать?
     ѓанин с раздраженьем посмотрел на него: -- ЊенЯ зовут ‹ев.
Џостарайтесь запомнить. -- ‚едь к субботе съедете?  --  спросил
Ђлферов  и мысленно соображал: "Џостель нужно будет иначе, кап
от проходной двери отставить..."
     -- „а, съеду,--  ответил  ѓанин  и  опЯть,  как  тогда  за
обедом, почувствовал острую неловкость.
     -- Ќу  вот  и  отлично,-- возбужденно подхватил Ђлферов.--
Џростите за беспокойство, ѓлеб ‹ьвович.
     € в последний раз окинув взглЯдом комнату,  он  со  стуком
вышел.
     -- „урак...--  пробормотал ѓанин.-- Љ черту его. Ћ чем это
Я так хорошо думал  сейчас...  Ђх,  да...  ночь,  дождь,  белые
колонны.
     -- ‹идиЯ  Ќиколаевна!  ‹идиЯ  Ќиколаевна!  --  громко звал
маслЯнистый голос Ђлферова в коридоре.
     "†итьЯ от него нет,--  злобно  подумал  ѓанин.--  Ќе  буду
сегоднЯ здесь обедать. „овольно."
     Ќа  улице асфальт отливал лиловым блеском; солнце путалось
в колесах автомобилей. ђЯдом с кабачком был гараж;  пройма  его
ворот  зиЯла  темнотой, и оттуда нежно пахнуло карбидом. € этот
случайный запах помог ѓанину вспомнить еще живее  тот  русский,
дождливый   август,   тот   поток  счастьЯ,  который  тени  его
берлинской жизни все утро так назойливо прерывали.
     Ћн выходил из светлой усадьбы в черный,  журчащий  сумрак,
зажигал  нежный  огонь в фонарике велосипеда,-- и теперь, когда
он случайно вдохнул карбид, все ему вспомнилось  сразу:  мокраЯ
трава,  хлещущаЯ  по  движущейсЯ  икре,  по  спицам колес, круг
молочного света, впивающий  и  растворЯющий  тьму,  из  которой
возникали:  то  морщинистаЯ  лужа,  то  блестЯщий  камешек,  то
навозом обитые доски моста, то,  наконец,  вертЯщаЯсЯ  калитка,
сквозь  которую  он протискивалсЯ, задеваЯ плечом мЯгкую мокрую
листву акаций.
     € тогда в струЯщейсЯ  тьме  выступали  с  тихим  вращеньем
колонны, омытые все тем же нежным, белесым светом велосипедного
фонарика,   и   там   на  шестиколонном  крытом  перроне  чужой
заколоченной усадьбы его встречал душистый  холодок,  смешанный
запах  духов  и  промокшего  шевиота,--  и  этот  осенний, этот
дождевой поцелуй был так долог и так глубок, что потом плыли  в
глазах  большие, светлые, дрожащие пЯтна, и еще сильнее казалсЯ
развесистый, многолиственный,  шелестЯщий  шум  дождЯ.  Њокрыми
пальцами  он открывал стеклЯнную дверцу фонарика, тушил огонек.
‚етер напирал из тьмы тЯжело и влажно. Њашенька, сидЯ рЯдом  на
облупившейсЯ балюстраде, гладила ему виски холодной ладошкой, и
в  темноте  он  различал  смутный  угол  ее  промокшего банта и
улыбавшийсЯ блеск глаз.
     „ождеваЯ сила в липах перед перроном, в черной, клубЯщейсЯ
тьме,  прокатывала  широким   порывом,   и   скрипели   стволы,
схваченные  железными скрепами длЯ поддержаниЯ их дрЯхлой мощи.
€ под шум осенней ночи он расстегивал ей кофточку, целовал ее в
горЯчую ключицу; она молчала,-- только чуть блестели глаза,-- и
кожа на ее открытой груди медленно  остывала  от  прикосновений
его  губ  и  сырого  ночного ветра. Ћни говорили мало, говорить
было слишком темно. Љогда  он  наконец  зажигал  спичку,  чтобы
посмотреть  на  часы,  Њашенька  щурилась,  откидывала  со щеки
мокрую прЯдь. Ћн обнимал ее одной рукой, другой  катил,  толкаЯ
за  седло,  велосипед,-- и в моросЯщей тьме они тихо шли прочь,
спускались по тропе к  мосту  и  там  прощались  --  длительно,
горестно, словно перед долгой разлукой.
     €  в  ту  черную,  бурную  ночь, когда, накануне отъезда в
Џетербург  к  началу  школьного  года,  он  в   последний   раз
встретилсЯ  с  ней на этом перроне с колоннами, случилось нечто
страшное  и  нежданное,  символ,  быть  может,  всех   грЯдущих
кощунств.  ‚  эту  ночь  особенно  шумно  шел дождь, и особенно
нежной  была  их  встреча.  €  внезапно  Њашенька   вскрикнула,
спрыгнула  с перил. € при свете спички ѓанин увидел, что ставнЯ
одного из окон, выходЯщих на перрон, отвернута, что  к  черному
стеклу  изнутри  прижимаетсЯ,  сплющив  белый нос, человеческое
лицо. Ћно двинулось, скользнуло прочь, но оба они успели узнать
рыжеватые вихры и выпученный  рот  сына  сторожа,  зубоскала  и
бабника лет двадцати, всегда попадавшегосЯ им в аллеЯх парка. €
ѓанин  одним  бешеным  прыжком  кинулсЯ к окну, просадил спиною
хрЯснувшее стекло, ввалилсЯ в ледЯную мглу и с размаху ударилсЯ
головой в чью-то крепкую грудь, котораЯ екнула от толчка.  €  в
следующий  миг  они  сцепились,  покатились по гулкому паркету,
задеваЯ во тьме мертвую мебель в чехлах,  и  ѓанин,  высвободив
правую  руку,  стал  бить  каменным  кулаком  по  мокрому лицу,
оказавшемусЯ вдруг  под  ним.  €  только  когда  сильное  тело,
прижатое  им  к полу, вдруг обмЯкло и стало стонать, он встал и
тЯжело дыша, тыкаЯсь во тьме о какие-то мЯгкие  углы,  добралсЯ
до  окна, вылез опЯть на перрон, отыскал рыдавшую, перепуганную
Њашеньку -- и тогда заметил, что изо рта у  него  течет  что-то
теплое,  железистое,  и  что  руки порезаны осколками стекла. Ђ
утром он уехал в Џетербург -- и по дороге на станцию,  из  окна
глухо и мЯгко стучавшей кареты, увидел Њашеньку, шедшую по краю
шоссе   вместе   с  подругами.  ‘тенка,  обитаЯ  черной  кожей,
мгновенно закрыла ее, и так как он был не один в карете, то  он
не решилсЯ взглЯнуть в заднее овальное оконце.
     ‘удьба в этот последний августовский день дала ему наперед
отведать будущей разлуки с Њашенькой, разлуки с ђоссией.
     ќто  было  пробным испытанием, таинственным предвкушением;
особенно грустно уходили одна за другой в  серую  муть  горЯщие
рЯбины,  и казалось невероЯтным, что весною он опЯть увидит эти
полЯ, этот валун на юру, эти задумчивые телеграфные столбища.
     ‚ петербургском доме все показалось  по-новому  чистым,  и
светлым,  и положительным, как это всегда бывает по возвращении
из деревни. Ќачалась школа,-- он был в седьмом  классе,  училсЯ
небрежно.  ‚ыпал  первый снег, и чугунные ограды, спины понурых
лошадей, дрова на баржах, покрылись белым, пухловатым слоем.
     € только в ноЯбре Њашенька переселилась в  Џетербург.  Ћни
встретились под той аркой, где -- в опере —айковского -- гибнет
‹иза.  ‚алил  отвесно  крупный мЯгкий снег в сером, как матовое
стекло, воздухе. € Њашенька в это первое петербургское свидание
показалась слегка чужой, оттого, быть может, что была в шлЯпе и
в шубке. ‘ этого днЯ началась новаЯ --  снеговаЯ  --  эпоха  их
любви. ‚стречатьсЯ было трудно, подолгу блуждать на морозе было
мучительно,   искать   теплой   уединенности   в   музеЯх  и  в
кинематографах  было  мучительнее  всего,--  и  недаром  в  тех
частых,  пронзительно  нежных письмах, которые они в пустые дни
писали друг другу (он жил  на  Ђнглийской  набережной,  она  на
Љараванной),   оба  вспоминали  о  тропинках  парка,  о  запахе
листопада, как о чем-то немыслимо дорогом и уже  невозвратимом:
быть   может   только   бередили  любовь  свою,  а  может  быть
действительно понимали, что  настоЯщее  счастье  минуло.  €  по
вечерам они звонили друг другу,-- узнать, получено ли письмо, и
где  и  когда  встретитьсЯ:  ее  смешное  произношение было еще
прелестнее  в  телефон,  она  говорила  куцые  стишки  и  тепло
смеЯлась,  прижимала  к  груди  трубку,  и ему чудилось, что он
слышит стук ее сердца.

     ’ак они говорили часами.

     Ћна ходила в ту зиму в серой шубке, слегка толстившей  ее,
и   в  замшевых  гетрах,  надетых  прЯмо  на  тонкие  комнатные
башмачки. Ћн никогда не видел ее  простуженной,  даже  озЯбшей.
Њороз,  метель  только оживлЯли ее, и в ледЯных вихрЯх в темном
переулке  он  обнажал  ей  плечи,  снежинки  щекотали  ее,  она
улыбалась сквозь мокрые ресницы, прижимала к себе его голову, и
рыхлый  снежок  осыпалсЯ с его каракулевой шапки к ней на голую
грудь.
     ќти встречи на ветру, на морозе больше его мучили, чем ее.
Ћн чувствовал,  что  от  этих  несовершенных  встреч  мельчает,
протираетсЯ любовь. ‚сЯкаЯ любовь требует уединеньЯ, прикрытиЯ,
приюта,  а  у них приюта не было. €х семьи не знали друг друга;
эта тайна, котораЯ сперва была такой  чудесной,  теперь  мешала
им. € ему начинало казатьсЯ, что все поправитсЯ, если она, хотЯ
бы  в  меблированных  номерах,  станет  его любовницей,-- и эта
мысль жила в нем как-то отдельно от самого желаньЯ, которое уже
слабело под пыткой скудных прикосновений.
     ’ак проблуждали они всю зиму, вспоминаЯ деревню, мечтаЯ  о
будущем лете, иногда ссорЯсь и ревнуЯ, пожимаЯ друг дружке руки
под  мохнатой, плешивой полостью легких извощичьих сапок,-- а в
самом начале нового года Њашеньку увезли в Њоскву.
     € странно: эта разлука была  длЯ  ѓанина  облегченьем.  Ћн
знал, что летом она вернетсЯ в дачное место под Џетербургом, он
сперва  много думал о ней, воображал новое лето, новые встречи,
писал ей все те же пронзительные письма, а  потом  стал  писать
реже,  а  когда  сам  переехал  на дачу в первые дни маЯ, то и.
вовсе писать перестал. € в эти дни он успел сойтись и позвать с
нарЯдной, милой, белокурой дамой муж которой воевал в  ѓалиции.
€ потом Њашенька вернулась.
     ѓолос  ее  слабо и далеко вспыхнул, в телефоне дрожал гул,
как  в  морской  раковине,  по  временам  еще   более   далекий
перекрестный голос перебивал, вел с кем-то разговор в четвертом
измереньи: дачный телефонный аппарат был старый, с вращательной
ручкой,-- и между ним и Њашенькой было верст пЯтьдесЯт гудЯщего
тумана.
     -- џ  приеду,--  кричал  в  трубку  ѓанин.-- џ говорю, что
приеду. Ќа велосипеде, выйдет два часа.
     -- ...Ќе хотел опЯть в ‚оскресенске. ’ы слушаешь? Џапа  ни
за что не хотел опЯть снЯть дачу в ‚оскресенске. Ћт тебЯ досюда
пЯтьдесЯт...
     -- Ќе  забудьте  привезти  штиблеты,--  мЯгко и равнодушно
сказал перекрестный голос.
     €  снова  в  жужжаньи   просквозила   Њашенька   точно   в
перевернутом  телескопе.  €  когда  она  совсем  исчезла, ѓанин
прислонилсЯ к стене и почувствовал, что у него горЯт уши.
     Ћн выехал около трех  часов  днЯ,  в  открытой  рубашке  и
футбольных  трусиках,  в резиновых башмаках на босу ногу. ‚етер
был в спину, он ехал быстро, выбираЯ гладкие места между острых
камешков на шоссе, и вспоминал, как проезжал  мимо  Њашеньки  в
прошлом июле, когда еще не был с нею знаком.
     Ќа  пЯтнадцатой  версте  лопнула  заднЯЯ  шина, и он долго
чинил ее, сидЯ на краю  канавы.  Ќад  полЯми,  с  обеих  сторон
шоссе,   звенели   жаворонки;  прокатил  в  облаке  пыли  серый
автомобиль с двумЯ офицерами в совиных  очках.  Џокрепче  надув
починенную  шину, он поехал дальше, чувствуЯ, что не рассчитал,
опоздал уже на час. ‘вернув с шоссе, он поехал лесом, по тропе,
указанной прохожим мужиком. € потом свернул опЯть, да  неверно,
и  долго  колесил,  раньше  чем  попал на правильную дорогу. Ћн
отдохнул  и  поел  в  деревушке  и,  когда   оставалось   всего
двенадцать  верст, переехал острый камушек, и опЯть свистнула и
осела та же шина.
     Ѓыло уже темновато, когда он прикатил  в  дачный  городок,
где  жила  Њашенька.  Ћна  ждала  его  у  ворот парка, как было
условлено, но уже не надеЯлась, что он приедет, так  как  ждала
уже  с шести часов. “видЯ его, она от волненьЯ оступилась, чуть
не упала. Ќа ней было белое сквозистое платье,  которого  ѓанин
не  знал.  Ѓант  исчез,  и потому ее прелестнаЯ голова казалась
меньше. ‚ подобранных волосах синели васильки.
     ‚ этот  странный,  осторожно-темнеющий  вечер,  в  липовом
сумраке  широкого городского парка, на каменной плите, вбитой в
мох, ѓанин, за один недолгий час, полюбил ее острее прежнего  и
разлюбил ее как будто навсегда.
     Ћни сначала говорили тихо и блаженно,-- о том, что вот так
долго  не  виделись,  о том, что на мху, как крохотный семафор,
блестит светлЯчок.  …е  милые,  милые  татарские  глаза  близко
скользили у его лица, белое платье, словно мерцало в темноте,--
и. Ѓоже мой, этот запах ее, непонЯтный, единственный в мире...
     -- џ  твоЯ,--  сказала  она.--  „елай со мной, что хочешь.
Њолча, с бьющимсЯ сердцем,  он  наклонилсЯ  над  ней,  забродил
руками  по  ее  мЯгким,  холодноватым  ногам.  Ќо  в парке были
странные шорохи, кто-то словно все  приближалсЯ  из-за  кустов;
коленЯм  было  твердо  и  холодно  на  каменной плите; Њашенька
лежала слишком покорно, слишком неподвижно.
     Ћн застыл, потом неловко усмехнулсЯ. -- Њне  все  кажетсЯ,
что кто-то идет,-- сказал он и поднЯлсЯ.
     Њашенька   вздохнула,  оправила  смутно  белевшее  платье,
встала тоже.
     € потом, когда они шли к  воротам  по  пЯтнистой  от  луны
дорожке,  Њашенька  подобрала с травы бледно-зеленого светлЯка.
Ћна  держала  его  на  ладони,   наклонив   голову,   и   вдруг
рассмеЯлась,  сказала с чуть деревенской ужимочкой: "‚ обчем --
холодный червЯчок".
     € в это времЯ ѓанин, усталый, недовольный собой, озЯбший в
своей легкой рубашке, думал о том, что все кончено, Њашеньку он
разлюбил,-- и когда через несколько минут он покатил  в  лунную
мглу  домой по бледной полосе шоссе,, то знал, что больше к ней
не приедет.
     ‹ето прошло; Њашенька не писала, не звонила, он  же  занЯт
был другими делами, другими чувствами.
     ‘нова на зиму он вернулсЯ в Џетербург, ускоренным порЯдком
в декабре  держал  выпускные  экзамены, поступил в Њихайловское
юнкерское училище. € следующим летом, уже в год  революции,  он
еще раз увиделсЯ с Њашенькой.
     Ћн  был  на  перроне ‚аршавского вокзала. ‚ечерело. ’олько
что подали дачный поезд. ‚ ожиданьи звонка,, он  гулЯл  взад  и
вперед  по замызганной платформе и, глЯдЯ на сломанную багажную
тачку, думал о чем-то другом, о вчерашней пальбе перед ѓостиным
„вором, и вместе  с  тем  был  раздражен  мыслью,  что  не  мог
дозвонитьсЯ  на  дачу,  и  что .придетсЯ плестись со станции на
извозчике.
     Љогда лЯзгнул третий звонок, он подошел к единственному  в
составе  синему  вагону,  стал  влезать  на  площадку,--  и  на
площадке, глЯдЯ на него сверху, стоЯла  Њашенька.  ‡а  год  она
изменилась, слегка, пожалуй, похудела и была в незнакомом синем
пальто  с  поЯском. ѓанин неловко поздоровалсЯ, вагон громыхнул
буферами, поплыл. Ћни остались стоЯть  на  площадке.  Њашенька,
должно  быть,  видела  его  раньше  и нарочно забралась в синий
вагон, хотЯ ездила всегда в желтом, и теперь с билетом  второго
не  хотела идти в отделение. ‚ руках у нее была плитка шоколада
Ѓлигкен и ђобинсон; она сразу отломала кусок, предложила.
     € ѓанину было страшно грустно смотреть  на  нее,--  что-то
робкое,  чужое  было во всем ее облике,, посмеивалась она реже,
все  отворачивала  лицо.  €  на  нежной  шее   были   лиловатые
кровоподтеки,   теневое   ожерелье,  очень  шедшее  к  ней.  Ћн
рассказывал какую-то  чепуху,  показывал  ссадину  от  пули  на
сапоге,  говорило  политике.  Ђ вагон погрохатывал, поезд нессЯ
между дымившихсЯ торфЯных болот в желтом потоке вечерней  зари;
торфЯной  сероватый  дым мЯгко и низко стелилсЯ, образуЯ как бы
две волны тумана, меж которых нессЯ поезд.
     Ћна слезла  на  первой  станции,  и  он  долго  смотрел  с
площадки  на  ее  удалЯвшуюсЯ  синюю  фигуру,  и чем дальше она
отходила, тем Яснее ему становилось, что он никогда не разлюбит
ее. Ћна  не  оглЯнулась.  €з  сумерек  тЯжело  и  пушито  пахло
черемухой.
     Љогда  поезд  тронулсЯ,  он  вошел в отделение, и там было
темно, оттого что в пустом  вагоне  кондуктор  не  счел  нужным
зажечь  огарки  в  фонарЯх.  Ћн лег навзничь на полосатый тюфЯк
лавки  и  в  пройму  дверцы  видел,  как  за  коридорным  окном
поднимаютсЯ тонкие провода среди дыма горЯщего торфа и смуглого
золота  заката. Ѓыло странно и жутковато нестись в этом пустом,
трЯском вагоне между  серых  потоков  дыма,  и  странные  мысли
приходили в голову, словно все это уже было когда-то,-- так вот
лежал,  подперев руками затылок, в сквозной, грохочущей тьме, и
так вот мимо окон, шумно  и  широко,  проплывал  дымный  закат.
Ѓольше он не видалсЯ с Њашенькой.

        •
     ум  подкатил,  хлынул,  бледное  облако  заволокло  окно,
стакан задребезжал на рукомойнике. Џоезд  прошел,  и  теперь  в
окне  снова  раскинулась веернаЯ пустынЯ рельс. Ќежен и туманен
Ѓерлин, в апреле, под вечер.
     ‚ этот четверг, в сумерки, когда всего глуше гул  поездов,
к   ѓанину  зашла,  ужасно  волнуЯсь,  Љлара  --  передать  ему
‹юдмилины слова: "‘кажи ему так,-- бормотала ‹юдмила, когда  от
нее  уходила  подруга.--  ’ак  скажи:  что  Я не из тех женщин,
которых бросают. џ сама умею бросать. ‘кажи ему, что Я от  него
ничего  не  требую,  не  хочу,  но  считаю свинством, что он не
ответил на мое письмо. џ хотела проститьсЯ с  ним  по-дружески,
предложить  ему, что пускай любви не будет, но пускай останутсЯ
самые простые дружеские отношениЯ,  а  он  не  потрудилсЯ  даже
позвонить.  Џередай ему, Љлара, что Я ему желаю всЯкого счастьЯ
с его немочкой и знаю, что он не так скоро забудет менЯ".
     -- Ћткуда  взЯлась  немочка?--  поморщилсЯ  ѓанин,   когда
Љлара,  не  глЯдЯ  на него, быстрым, тихим голосом передала ему
все это.-- € вообще., почему она  вмешивает  вас  в  это  дело.
Ћчень вое это скучно.
     -- ‡на