д глазами, есть картина. ‡начит, кто-то... Ќет. ‡начит, она была... Ќет.
Љак оно могло соединитьсЯ, розное, само? € про красоту -- нам не кажетсЯ про
красоту.  ‚овсе не удовлетворением наших жизненных потребностей вызвана наша
эстетика. џ замерзал однажды зимой в тундре... ’ам ничего не годилось ни длЯ
какой жизни... џ погибал --  в красоте.  ’ак -- кто-о-о-е же?! -- € он  пЯть
ужасно провыл "кто".
     --  …сли вы  имеете в виду  творца, --  промЯмлил Я,  -- то Я совсем не
против того...
     -- Ќенавижу! -- прорычал Џавел Џетрович.
     -- ‡а что?.. Ќо Я ведь тоже верю...
     -- ’оже...--повторил он Ядовито, совсем менЯ изничтожив. -- „а Я не вас
имею в виду. ‚ы добрый  малый,  хотЯ и много о себе думаете. “ж как Я его не
люблю!
     -- Љого же?
     -- —еловека!  €менно  того,  с большой  буквы... ‚енец творениЯ.  ‚сюду
лезет, все его, все длЯ него!.. Ќу хуже любой твари. •уже. Џотому что вместо
пЯтачка  еще ковырЯлки себе всЯкие, от ложки до атома, выдумывает.  €  жрет,
жрет,   жрет.  Ђ  чтоб  остановитьсЯ,  а  чтоб  вокруг  посмотреть,  а  чтоб
заметить...
     -- ’ак,  так,  --  кивал  Я.  -- ‘о всем  согласен. Ќо если вы верите в
творение...
     -- „ругой гипотезы нет -- Џавел Џетрович за-мрачнел.
     -- ...то  и человек -- создание.  ‡ачем же тогда?.. ‚енец  творениЯ  --
это, может, Я сам про себЯ человек сказал,  хотЯ книга, по всему, тоже не им
писана... Ќо ведь даже -- "по образу и подобию"...
     --  Ђх,  как  вы все  схватываете! -- Џохвала была  сомнительной в  его
устах. -- Ќа лету. ЏрЯмо цивилизованный вы человек -- вот вы кто!
     Љровь прилила к моей голове непобедимой волной постыдного воспоминаниЯ.
Џавел Џетрович никак тут не  был  при чем... ‚ каком же это классе проходили
мы того, у кого этот самый человек с большой буквы?.. а именно.: "—то сделаю
Я  длЯ  людей! -- крикнул  „анко"... нет, "‚ысоко в  горы вполз  уж..." -- и
опЯть нет!  "Ѓуревестник с  криком реет,  черной молнии подобный, то  крылом
волны касаЯсь..." ‚от! "ѓлупый пингвин робко прЯчет тело жирное в утесах..."
"—асть шестаЯ  их в  квадрате в  роще  весело резвилась..."  ќто уже другое,
более человеческое,  про  обезьЯн... ’ак вот, наша учительница по литературе
заболела,  а  ее  замещала  какаЯ-то  особенно  выдающаЯсЯ,  из   районе,  с
чудовищным бюстом... ну,  просто, когда мы сидели и царапали в  тетрадках, а
она ходила  меж  партами,  то  сначала на тетрадь склонЯлась, издалека, тень
груди, потом сама  грудь, наша  головенка терЯлась в этой дышащей  груде,  а
где-то, наверху,  с трудом  было  разобрать  особую ласковость  ее взглЯда и
воркование, опЯть  же  грудного, голоса... Ђ был это еще год, еще вовсю  при
счастливом детстве это было. Ѓрат мой уже в университете училсЯ и отличником
там был. Џочерк  у него был  замечательный и конспект образцовый. ‚ышло  так
(теперь это менЯ забавлЯет), что и он на своем втором или третьем курсе, и Я
в своем  седьмом или восьмом классе  проходили одно  и то же -- про "глупого
пингвина",  и  Я как  раз  накануне  в  его конспект  заглЯнул,  а  там было
написано, уже не  длЯ школы,  а длЯ ‚ысшего учебного пониманиЯ, что  ѓорький
имел в  виду под каждым животным, и "пингвин", кажетсЯ,  был не то кадет, не
то эсер...  и тут  наша  высокогрудаЯ заместительница задает сложный вопрос,
будЯ  инициативу  класса,  вопрос  "на  засыпку"  (она,   наверно,  тот   же
университет кончала...) про этих  самых животных, про аллегорию... Ќу, никто
не знает, все жмутсЯ, потому что и вопрос поставлен так, что на него  только
сам же учитель и  способен  ответить, а Я, вообще-то  безынициативный, тЯну,
единственный,  свою  руку  (которую  надо  бы отсечь по …вангелию...),  дабы
блеснуть...  Ђ у нее,  надо сказать, когда она такое спрашивала, всегда была
такаЯ поощрительно-вопросительнаЯ приговорка: "„умайте, думайте!" € вот, все
думают,  а  Я  тЯну руку.  Ћна снисходительно  улыбаетсЯ,  готоваЯ выслушать
наивную ребЯчью догадку, а Я выпаливаю по писаному случайно подсмотренное  и
случайно запомненное,  но,  надо  же,  как  удачно! --  выпаливаю  как  свою
собственную догадку. ’етка была, по-видимому, удивлена, но Я от смущениЯ уже
плохо  помню ее  реакцию.  Ћна продолжала  развивать  мысль,  "которую Я  ей
подсказал". € вот, когда мы все за  ней писали, а она ходила по проходу, моЯ
голова вдруг очутилась меж ее грудей, и, обнЯв менЯ  сзади, она гладила менЯ
по голове и приговаривала: "ѓоловенка-то  варит... варит головенка..." Ќо  Я
не  провалилсЯ  сквозь землю и  тогда,  хотЯ  именно  в  таких  вот нечастых
положениЯх,  пожалуй, и  проваливаютсЯ,  не провалилсЯ и  сейчас, когда  это
вдруг из-под толщи последующих стыдоб выволок... не провалилсЯ, и  рассказав
весь этот мемуар Џавлу Џетровичу...
     “ж как ему эта моЯ историЯ пришлась по сердцу!!
     -- Ќет, нет!  € не говорите!  ‚ы совсем не безнадежны... -- хохотал он.
-- џ даже не предполагал.
     џ ничего вроде и не выпил, но бутылка кончилась.
     -- ’ак вот, --  произнес  он,  с удовлетворенной укоризной  отметив  ее
совершенную пустоту, --  и Я вам тоже ставлю "пЯть". Ќе знаю уж, где вы  это
подсмотрели, но самый сложный вопрос сумели задать... ‚ы и не представлЯете,
сколько Я над этим бьюсь.  Ќо  в пейзаже на все есть  ответ, даже на то, длЯ
чего человек, но почему "по образу Я подобию" -- нет ответа.
     ’еперь он осматривал дно стакана, так и так поворачиваЯ.
     -- Ђ  длЯ  чего,  собственно, создан  человек?  ќто тоже вопрос  весьма
живописный. Џочему художников  тоже зовут творцами? Љонечно,  преувеличение,
лучше было,  когда --  мастер... •удожника в  полном смысле никак творцом не
назовешь. Ћн в лучшем случае пересоздал, но не создал. Ќо и творец, хотЯ это
его никак не исчерпывает, не есть ли величайший художник?.. ."‚ начале  было
‘лово..." Ђ собственно, и не слово, а  логос,  знание...  ‡начит, образ мира
существовал раньше мира, до  акта творениЯ? € это был не просто  образ мира,
даже божественный... Ћбраз -- был богом!.. Џонимаете, с чем мы имеем дело? ‘
художником. ‚сегда сначала образ, а потом картина. ќто основа  эстетики.  Ќо
картина  ведь всегда  длЯ  кого-то,  длЯ  кого-то,  кто  способен понЯть или
оценить.  Ќу, оценка наша, допустим, ему не важна. Ћн выше этого... Ђ вот не
верю, что не важна наша оценка! Ќе то, что мы похвалим, а то, что -- поймем!
Џонимание,  неодиночество  --  в этом смысл творениЯ, как и  художественного
созданиЯ.  —истым искусством, надо полагать,  он не  занималсЯ.  „а и никто,
если  вникнуть,  не  занималсЯ.  ќто  гордынЯ  --  искусство длЯ  искусства,
унижение паче гордости. ‚се жаждут пониманиЯ, кто создает. Ђ так, не понЯтно
ли  .происхождение  человека и  зачем человек? ‚идеть  творение!  Ќе  только
пользоватьсЯ им и составлЯть его, как и всЯкаЯ божьЯ тварь, но -- видеть! ’о
есть  понЯть и постичь. Џоэтому, надо полагать, и создал он нас "по образу и
подобию"...  €наче  этого не  понЯть,  зачем  уж  человека  -- "по образу  и
подобию",  чего  ради?  Ќе  может же  творец  боготворить  сам  себЯ,  чтобы
копировать венец творениЯ с себЯ же?..
     Ћн окончательно перевернул стакан как доказательство.
     -- Ђ кто тот, длЯ кого создаетсЯ картина? Ќу, обычнаЯ картина?..
     -- Ќарод,--сказал Я, -- люди... -- уточнил Я, и опЯть неточно.
     -- ‡аказчик! -- вскричал Џавел Џетрович.
     -- Љто же у самого бога заказчик? -- очень удивилсЯ Я.
     -- Ђ образ  мира, который раньше мира? Ќо это Я  только  предполагаю...
ќто не так, но... Ђ ведь и заказчик раньше художника, а?
     Ћн торжествовал, будто подсказывал ответ уже не мне, а самому богу.
     Њне нечего было ему ответить. џ мог лишь кивнуть.
     -- …сли бы Я  мог поставить так вопрос, -- глубокомысленно сказал Я, --
то Я бы поставил его именно так... -- Џро  себЯ же Я решал задачу: переводил
крепость  "Љавказа"  в  крепость  "ђусской",  чтобы уточнить  объем выпитого
Џавлом Џетровичем в водочном эквиваленте. џ почти сосчитал, но не был уверен
в  последних пЯтидесЯти граммах: 0,75  или 0,8 был "Љавказ"?  €менно посреди
этих пЯтидесЯти  граммов проходила  в моих расчетах граница меньше литра или
больше литра.
     --  …сть одна любопытнейшаЯ гипотеза  на  этот счет...  --  мечтательно
сказал  Џавел Џетрович. --  „аже не  гипотеза,  а миф, но боюсь, что нам его
будет уже не потЯнуть.
     ‘удЯ  по тому,  как  Я  стремительно  обиделсЯ насчет  своих умственных
способностей, литр моим старшим другом был уже выпит...
     -- ‚ы не так менЯ понЯли, -- ласково читал мои мысли Џавел Џетрович. --
џ не вас, а себЯ имел в виду.. ‘обачьи-то деньги у менЯ все вышли...
     Љак  Я  обрадовалсЯ повороту!  џ просто не смел  сам предложить... Ќо у
менЯ -- были, были! •отЯ тоже немножко "собачьи", не то на туфельки ребенку,
не то... уж не помню. ЉакаЯ разница! Ѓыли, есть, будут!
     -- ’олько где вы сейчас возьмете?
     --  ќто не беспокойтесь, --  сказал Џавел Џетрович. -- ќтого хватит, --
сказал  он, забираЯ у менЯ пЯтерку.  (џ вытащил их  три,  все,  какие у менЯ
были...) -- ќтого хватит, --  сказал он, забираЯ  и вторую и  внимательно  и
заботливо провожаЯ взглЯдом третью, дабы Я не опустил ее мимо кармана.
     Ћн  совсем не шаталсЯ, а  как-то  даже прочнее стоЯл на ногах и  мЯгче,
будто пол  стал  землЯной... Ћн не  спеша все  прибрал. Ќе забыл и выключить
муфельную печь,  зрЯ Я беспокоилсЯ. "‘пас нерукотворный" был прислонен назад
к стенке, предварительно им поцелованный.
     --  Ђ  когда реставрируете... -- Я робел задать неточный  вопрос, -- вы
тоже... вступаете... в контакт?..
     --  Љонечно,  --  сказал он,  именно в этот момент  и прислонЯЯ доску к
стене. -- Ќо это другое. €кона, какаЯ бы ни была, даже нерукотворнаЯ, писана
человеком, не  то что само творение... ’ам  Я в  контакте с  творцом,  -- он
сказал это так легко, как будто сел в  трамвай или вошел в контору, -- здесь
--  с верой  человека,  иногда  истинной,  иногда  нет, иногда,  --  тут  он
задумалсЯ, -- и со своей верой...
     ЏорЯдок  был  восстановлен в том смысле, что следов не  осталось.  € мы
прошли  за  ларь,   в  какую-то  никуда   не  ведущую   дверцу.  Ћбреченный,
человеческий вздох догини, оставленный нами,  раздалсЯ  за  спиной, в  новой
темноте...
     Њы погружались в средневековую глубь. ѓлубь была буквальной, каменной и
тесной. €ли  мои плечи стали  значительно  шире и рост?  џ царапал  за стены
плечами,  пересчитывал некие  невидимые  балки головой.  ‚збираЯсь по крутой
лесенке, увидел Я  вдруг над собою звезду, свежий ночной  воздух  ворвалсЯ в
мои подвальные легкие. Њы оказались на верху стены, окружавшей кремль.  ‘тоЯ
на  ней, особенно можно было оценить ее толщину. ’ам  мы стоЯли, подчеркнуто
вдыхаЯ и выдыхаЯ. ќто была граница. Џо одну сторону все  молчало, слившись в
ночи: постройки  монастырЯ, невидимые, как бы сбились  там в  кучу,  терлись
пухло-белыми  боками и  дышали,  --  лишь острую  колокольню еще  можно было
различить. Џо другую --  убегали вдаль цепочки  уличных  фонарей, раздавалсЯ
автомобильный  гудок, стройно  горели  окна в  громоздком  порЯдке  ближнего
микрорайона... ѓлоток воздуха был как добрый стакан.
     ‘   этой   площадки,   обращаЯсь  в   никуда,   просилось  слово.   Ћно
предоставлЯлось здесь Џавлу Џетровичу...
     --  € вот он его создал... --  Џавел Џетрович  посмотрел налево  и стал
смотреть направо: то был мрак монастырЯ и  свет новостройки. -- Ћн  сотворил
пейзаж и пририсовал человека... Ћшибка Ђйвазовского!.. ‡наете, что  занЯтно:
что, может, и тут человека не он пририсовал, а?
     -- ’ак кто же? -- € Я посмотрел направо и налево.
     -- Џока  что  секрет, -- поблескиваЯ  в ночи  лукавством,  сказал Џавел
Џетрович. -- ЊоЯ тайна. ‚прочем, догадка, намек... ‚ам Я скажу. Ќо не сразу.
     -- Џонимаю, -- Я не то сказал, не то кивнул. ‘корее кивнул.
     --  ’о, что вы понимаете,  не важно,  что  вы еще поймете, -- сказал он
несколько зловеще. -- ‘ами рассудите... Њир был окончательно готов, когда  в
нем поЯвилсЯ  человек.  —еловек  в  нем  ничего  не  создал. Ћн не  сотворил
пейзажа. ’о, что он сотворил, -- он натвориЯ, он испортил. ‚ы  скажете,  что
телеграфные  столбы, рельсы и аэропланы давно стали частью пейзажа... €менно
что  стали! ‡верь  носит под кожей пулю  --  и ничего,  живет,  прихрамываЯ.
—еловек не  сотворил  пейзажа, но он не  сотворил  и пожарища. €  пустынЯ  и
пепелище  -- опЯть  творение не его  рук,  они лишь -- на  его месте.  Ќе им
посеЯн бурьЯн, не им навеЯны барханы. …динство пейзажа, разрушенное им, лишь
брешь  длЯ действиЯ законов  этого единства, не  им основоположенных. •ирург
режет, но  кто  затЯнет  рану,  свернет кровь,  оставит рубец? Љто оставлЯет
рубец на  творении  божьем? ‚ы  скажете: человек -- и будете  тысЯчу  раз не
правы. —еловек наносит рану, а рубец -- от  бога. —еловек!.. -- взвыл он. --
…динственное слово, которое ничего не значит!
     -- ’о есть как? Ђ что же тогда...
     -- …сть что-нибудь в этом мире, что может назвать себЯ?
     -- „а нет... -- промЯмлил Я.
     -- ‚от  наше слово! „анет... —ем не имЯ человеку? ‡овет себЯ как-нибудь
луна, сосна? Љорова говорит: Я корова? “ них нет Языка, скажете вы. Ђ жизнь,
бытие -- разве не Язык, разве не выражение? Ќам дан Язык слов,  чтобы мы все
назвали. Љамень не скажет про себЯ, что он  камень, а мы про него скажем.  Ђ
кто же про  нас скажет?.. џ -- сказал Ђдам после грехопадениЯ; ты  -- сказал
Љаин Ђвелю;  он  --  сказал его  потомок про другого потомка; он  -- это  Я,
напомнил  всем •ристос... Ќу  где тут  слово  "человек"? —еловек -- это лишь
местоимение:  Я,  ты, он, они и,  наконец, мы. Ђ если  он не местоимение,  а
человек, да еще с большой, этот  венец творениЯ, вершина эволюции,  этот пуп
земли, то он лишь фактор эрозии, коррозии,  гниениЯ, всЯческого окислениЯ...
‘тресс природы.
     "Ђ искусство?" -- хотел было сказать Я.
     -- Ђ что искусство... -- махнул он рукой. -- € его не сотворил человек.
•отЯ  это и  единственно  допустимаЯ натЯжка длЯ называниЯ его  творцом  или
создателем хотЯ  бы с маленькой  буквы. € что оно доказывает?  —то наивысшее
создание рук человеческих  почти не потребило материи. —то там  потрачено-то
на холст, краску,  бумагу и  чернила? Ќа это природы  хватит с  избытком. Ќа
порождение еще одной природы...
     ѓрозен был Џавел Џетрович и красив. Ѓудто на горе стоЯл.
     -- € вы знаете -- что? ‡наете ли вы -- что?  —то на творчество никакого
не требуетсЯ даже и времени? —еловек его не знает, когда создает... Љогда --
любит... --  Ћн вздохнул. -- Џеред  смертью он обнаружит,  что все остальное
времЯ он разрушал, то есть  потреблЯл, то есть сам разрушалсЯ,  вот  и умер.
‚ремЯ! -- взвыл  он. -- Љто  ты? Њожет, ты -- человек? Њожет, человек -- это
личинка такаЯ, тлЯ,  моль пейзажа... личинка времени, куколка  смерти?.. Љак
фараонов  бинтовали?  Ќе  так ли, что  они, как куколки, лежат?  Џирамиды --
памЯтники  смерти...  все попытки обессмертить,  вынести  за скобки  времени
окажутсЯ памЯтниками  смерти. ‘трах -- уже культ. ‡десь все менЯ, видите ли,
переживет, "все, даже  ветхие скворешни...". Њы снисходительны к пейзажу, но
лишь к такому, что смертей с нами, -- вскорости и скворешнЯ рассыплетсЯ, нас
догонЯЯ.... —то нам не нравитсЯ -- так это  черви... —ерви,  господи, черви,
господи, черви... -- забормотал он. -- ЌачинаетсЯ... -- мрачно сказал он.
     -- —то -- начинаетсЯ?
     -- ‚ремЯ, его мать! ‚одка кончаетсЯ  -- оно начинаетсЯ. Ћни перетекают.
’ам нет зазора. ќто одна вещь.  ‚ремЯ тоже течет.  џзык, он все скажет. Џора
вскрыть этот могильник...
     Ѓеззвучно  и  сильно  прорвалась  сквозь  тучу луна каким-то  прокисшим
ломтем.  ‚зор  Џавла Џетровича вспыхнул  ей навстречу сходным светом. Ћн был
столь  неожиданно  весь пьЯн,  как  мертв.  Џоследним,  героическим  усилием
вытрЯхнулсЯ он из своей летаргии, судорога пробежала по всему телу, сочленЯЯ
разрозненные, расплавленные и сплывшиесЯ части.
     -- Џошли! --  решительно сказал он и, словно под ним люк открылсЯ, стал
спускатьсЯ.
     Љрутые ступеньки, оказываетсЯ, перед ним были и вели в толщу стены. ‚от
уже одна голова осталась над, еще раз  освещеннаЯ выдыхающейсЯ луной; голова
обернулась   ко  мне,  общим  контуром  напоминаЯ...  черный  мЯч   валЯлсЯ,
заброшенный, на верху  стены, голова ЉрестителЯ все никак не  скатывалась  с
блюда...  голова звала за собой,  и не  было сил стронутьсЯ с места, не было
сил не  следовать за ним... ‚ последний  раз взглЯнул Я  окрест  --  одесную
навечно  спал  монастырь, ошуюю дотлевал,  объЯтый жизнью,  город  будущего,
стекло  и  бетон, последнЯЯ головешка  всемирного костра... …ще раз прыснула
луна,  и,  угрожающе  шевельнувшись,  как  ожившие  мертвЯки,  пододвинулись
монастырские строениЯ... ‚ последний раз повертел Я  оставшейсЯ  на  воздухе
головой  и  провалилсЯ в подземелье,  сверкнула  надо мной последнЯЯ звезда,
словно это она упала...
     -- Ћсторожнее! -- ласково прозвучал Џавел Џетрович. --  Џодайте руку...
„а вот же рука! -- ђука оказалась неожиданно живой, сильной и теплой. -- ‚от
так. ‘ейчас придем.
     ‚се   уверенней   двигались   мы   в  этой   катакомбе,   что-то   даже
жизнеутверждающее,  оптимистическое  объЯвилось  в  нашем продвижении, будто
впереди мог оказатьсЯ свет...
     -- Ќу что такого неприЯтного в черве? -- напутствовал менЯ голос, снова
звучавший уверенно  и трезво. -- Џаук чем не хорош? Ђ не нравитсЯ  человеку,
неэстетичным  кажетсЯ, особенно некрасиво ему именно то, что его  переживет.
Џереживет  даже  не  личность,  а  самого человека  переживет, сам  вид  его
переживет...  вот он  и морщитсЯ  от напоминаниЯ: бурьЯн, пустошь, тараканы,
мухи... Ћни ему  опЯть  и  опЯть:  тебЯ не  будет,  тебЯ не  будет!..  ’ьфу,
заладили...
     ’ут Я  наткнулсЯ на Џавла Џетровича,  потому что тот, в  свою  очередь,
уперсЯ.  ќто  был  тупик. € темно  же было! џ  поднес растопыренную ладонь к
глазам -- и не видел.
     --  Џришли!  -- даже голос  его повеселел.  "Љончать он, что  ли,  менЯ
будет?" --  столь же весело подумал  Я  и потрогал  заодно свой  бесполезный
глаз.  ‘амостоЯтельной  жизнью  дернулись  под  рукой реснички: Я совсем  не
испугалсЯ, но нежность к  своему  замкнутому, самостоЯтельному существованию
сладострастной волной пробежала по спине... Џавел Џетрович пнул в  преграду,
и она отозвалась радостно и гулко.
     -- ‘еме-е-ен! ‘еми-он! -- кричал он, барабанЯ. ќто была дверь. Људа она
могла вести еще?
     -- ‘е-е-час! -- наконец недоброжелательно донеслось оттуда.
     Њне послышалсЯ облегченный вздох Џавла Џетровича: слава богу...
     -- Љто  там?  --  ѓолос мой  прозвучал  испуганно,  что менЯ  удивило и
задело.
     --  Ћ,  это...  -- Џавел  Џетрович переминалсЯ нетерпеливо. --  ‚еликий
человек... Ќе нам чета... Њудрец!
     -- Ђ кто он? -- настаивал Я.
     -- ‘емен-то?.. „а так. Ћтшельник.
     -- Ќу!.. -- џ балдел от происходЯщего. -- Ћн ‘емен или ‘емион?
     -- ’очно  не знаю. ‘ейчас спросим.  -- €  Џавел  Џетрович заколотил  по
двери  снова,  и  словно под  ней  все это  времЯ стоЯли... залЯзгал  засов,
брЯкнул крюк, визгнула жесть, острое лезвие света резануло из щели...
     Ћслепительно  светила пЯтнадцатисвечоваЯ  лампочка. ‘емион был высокий,
на грубых шарнирах мужик,  длинное молчаливое его лицо выходило за рамку: то
челюсть, то лоб; он был  в измазанном фартуке и  пах краской. Џавел Џетрович
повлек его, молчаливого, вглубь под локоток,  оставив менЯ озиратьсЯ. Џогреб
был долог, тот его конец тонул в темноте. Џосреди  в два рЯда были вмазаны в
цемент  огромные  бочки, накрытые  тЯжкими крышками. ‘ложный  и  могучий дух
кислоты  и  соленой сырости  (будто тут умерло  море)  не вЯзалсЯ с  запахом
краски, оставшимсЯ от ‘емиона. Ћни прошли еще в одну дверцу, откуда вспыхнул
и впрЯмь Яркий свет. ‘емион, Ярко освещенный, взглЯнул через  плечо на менЯ,
будто проверЯЯ что-то из нашептанного  ему  Џавлом Џетровичем, и они оба там
скрылись.
     „олго стоЯл Я, про менЯ  забыли. Ђ может, бросили?..  Ќаконец Я рискнул
заглЯнуть...  Ћни   обернулись   с   подозрительно  трезвыми   лицами,   как
застигнутые.  ‚ руках у Џавла Џетровича  была  икона необыкновенно  свежаЯ и
ЯркаЯ, он ее как бы повертывал и  так и этак;  руки же у ‘емиона были занЯты
иначе: в правой  -- кисточка, в  левой посверкивали  пол-литра. Ќа верстачке
под сильной лампой в рабочем беспорЯдке толпились тюбики и бутылочки,  и всЯ
комнатка была величиной с бочку, которую мы всю и заполнили. Ќа единственном
стуле отдельно стоЯла еще одна икона, оказавшаЯсЯ тем же  самым  "‘пасом", с
которым мы выпивали. Љак она сюда попала? џ не заметил" чтобы Џавел Џетрович
что-нибудь нес в руках...
     -- “знаете? -- спросил он.
     џ кивнул. Ќо оказалось, не про то он спросил.
     -- Љирилл и Њефодий, -- сказал он обращаЯ ко мне свежую икону.
     -- ќтот Љирилл? -- растерЯнно указал Я.
     --  “гадали,  --  усмехнулсЯ  Џавел Џетрович.  џ  хотел  было  спросить
‘емиона, как так  получилось, что и он реставратор, но ‘емион, прихватив два
стакана, кивком позвал нас за собою.
     џ уже  не удивлЯлсЯ, завороженный. ‘емион поставил бутылку и стаканы на
бочку и, подналегши, сдвинул крышку с соседней;  ниоткуда  взЯлсЯ в его руке
ковшичек-черпачок, которым он  из  бочки и черпанул. Ќе что иное как соленые
огурцы заплескались в ковшичке, как рыбки. Ћн выплеснул ковшичек  на крышку;
живописной кучкой насыпались они, лоснЯсь.
     -- Џатефончиков бы... -- сладковато сказал Џавел Џетрович.
     -- Љончились. -- ќто было первое слово, услышанное мною от ‘емиона.
     --  Ќу, с донышка?.. (‘емион молчал, так  же клонЯ набок голову и будто
менЯ разглЯдываЯ.) џ сам полезу... -- умолЯл Џавел Џетрович.
     ‘емион нехотЯ согласилсЯ, и Џавел Џетрович направилсЯ  к третьей бочке;
крышка  на  ней  была откинута, и,  свесившись в нее, он  стал шарить  в ней
ковшиком, как недавно в ларе, будто и в бочке была еще бутылка...
     -- ‡а ноги подержи, -- донеслось из бочки. ‘емион не шевельнулсЯ, и это
был Я, кто стал держать его за ноги.
     -- ’Яни! -- наконец  крикнул он в гулко  отозвавшуюсЯ  бочку.  € вот он
стоЯл,  красный от прилива крови и победный, держа в  руках два патиссона. ‘
рук его капал рассол.
     -- ѓде мы? -- наконец осмелилсЯ Я.
     -- Ђ Я вам разве не сказал? -- удивилсЯ Џавел Џетрович. -- „а ведь Ясно
где! ‚ы что, никогда не бывали на засолочной базе?
     —то-то страшное вроде улыбки осветило мрачное лицо мудрого ‘емиона, и Я
понЯл, кого и что все это мне  напоминало. "’ри мушкетера". ‹илльский палач!
ќтот привет от любимого писателЯ тронул мое сердце, и не стало предела моему
восхищению...
     -- Ђ ‘емион? -- любезно спросил Я, принимаЯ от него второй стакан.
     ‘емион с зубовным скрежетом заиграл желваками н отвел взглЯд.
     -- Ћн не по этой части, -- сказал Џавел  Џетрович, разливаЯ. -- Ћн выше
этого...
     Њы  чокнулись.  џ  подобострастно  поднЯл  стакан,  приветствуЯ  нашего
гостеприимного хозЯина. Ћн еще поиграл желваками и ничего не сказал.
     ‡а что он менЯ так презирал? Љогда Я заранее, через Џавла Џетровича был
к нему преисполнен. Њне было обидно.
     ‘начала даже плохо пошло, хоть и под патиссончик, а потом -- хорошо. Ќе
заметил, куда делсЯ ‘емион. Ќу да раз уж он был  не по этой  части... џ  все
хотел спросить, по какой же, да все и забывал. Џавел Џетрович все говорил, и
мысль его не ослабевала:
     --  …ще  почему  врЯд  ли  Я  художник...  џ  все  постичь хочу,  а  не
изобразить. •удожник не должен особенно думать.  “ него глаза и руки думают,
голова молчит. ‘ловами он, во всЯком случае, думать не должен. Ђ длЯ менЯ то
не мысль, что не  в слове. •удожник мыслит  образами... ‘лыхали такое? ЉакаЯ
же  это мысль?  ќто  наскальнаЯ мысль. ‚от кто, кстати, зверЯ-то  нарисовал!
Џитекантроп!
     -- Љроманьонец, -- сказал Я.
     -- Ќу да,  вот он. ‚се настоЯщие художники -- кроманьонцы. Ћни потому и
любЯт блузы и  длинные  волосы... чтобы хвост прикрыть. “ них и в  лицах  --
замечали?  -- сплошь  такаЯ узко- и крутолобость, глаза глубоко в глазницах.
…ще больше -- у скульпторов. ’е еще пещернее. Ќа пару сотен тысЯч лет. “ них
щетина на ушах, на плечах, на спине. Ќепременно! ‚олосатый человек …втихиев,
вы  его  не застали уже... в старом  учебнике  естествознаниЯ...  с  детства
казалсЯ мне скульптором. Џотому  они и любЯт  голеньких ваЯть,  что те,  кто
люди  у них,  без шерсти...  Ќе люблю Я  их, признатьсЯ. ‚ы  думаете,  Я  из
зависти? Њол, неудачник...
     џ хотел было сказать, что так не думаю, но, к удивлению своему, услышал
лишь  собственное мычание.  Џавел  Џетрович менЯ понЯл по-своему и разлил по
новой.
     -- Ќи  на что Я не променЯю  мысль! „аже  на их гений... •отЯ мысль, --
горько сказал он, -- смертельна! џ хотел спросить почему, но не мог.
     -- ‘ейчас Я вам скажу почему, --  сказал он, заже-вываЯ огурцом. -- ќто
великаЯ  мысль.  Њы  рождаемсЯ не в  беспредельном мире,  не так ли?  Њы его
постепенно  познаем.  ‘пеленатые, мы  шарим глазенками и  видим мать. Ћна --
весь мир. Џотом мир становитсЯ размером с комнату, с дом,  с улицу. Џотом мы
убеждаемсЯ в  том,  что никогда не дойдем до его краЯ...  Џотом нам объЯснЯт
про  шар,  про материки и страны,  про ‘олнечную систему, про галактику, про
космос...  €, преподав нам  то,  что  мы  не в силах вообразить, обучат  нас
подменЯть  представлениЯ словами, убедЯт  нас  не столько в  беспредельности
мира, сколько в  беспредельности  Якобы наших возможностей познаниЯ. Њол, мы
не все еще  понЯли  и  знаем, но теперь  знаем больше,  чем раньше, а  потом
станем  знать  еще больше, а потом однажды едва ли  не все будем знать...  €
человек со способностью мыслить начинает рватьсЯ этой своей способностью все
вперед, все дальше,  и это почище наркотика,  Я вам  скажу.  €з наркотика-то
можно не выйти,  а там  и остатьсЯ, не то что  из мысли... Љак ‘емион...  (џ
посмотрел  в  сторону, в  которую он кивнул и  где ‘емиона не  было.) Ѓывший
десантник... ’ам и осталсЯ, где  его высадили... ’ам и  начал  колотьсЯ. Љак
говорЯт,  сел на иглу. …му теперь ничего не надо... Ђ нам объЯснЯют, что длЯ
жизни нужны  кислород,  вода, пища, и это тоже будет правда, потому  что так
оно  и есть... объЯснЯют, что жизнь на ‡емле -- это  редчайшее чудо, пото-му
что сочетание  условий, при  которых она возможна, уникально и неповторимо в
космосе, что  диапазон жизни феноменально узок, что мы погибнем тотчас,  как
нам не хватит градуса  тепла, глотка воздуха или воды... € это опЯть правда.
€ только сознание наше,  видите ли, всемогуще и  беспредельно, как мир... Ќе
улавливаете несоответствиЯ? Ќет еще? ЏоЯснЯю. ’о, в чем мы живем, то, что мы
видим,  воспринимаем и  постигаем, то, что мы называем реальностью,  -- тоже
диапазон,  за  пределами  которого мы  так  же  гибнем,  как  замерзаем  или
задыхаемсЯ. Њы думаем, что реальность наша  беспредельна, только, видите ли,
мы  ее еще пока не  всю познали; на .самом жз деле наша реальность -- тот же
диапазон, отнюдь не шире того, что мы  слышим или видим. Њы живы лишь в этом
диапазоне. € мы живем лишь в нем, мы живем совсем не в  реальности, а лишь в
слое  реальности,  который,  по сути,  если бы  мы  были способны вообразить
реальные  соотношениЯ, не толще  живописного .слоЯ. ‚от в этом маслЯном слое
мы и живем, на котором нас нарисовали. €  живопись эта прекрасна, ибо  какой
художник ее написал! Љакой •удожник! ‹еонардо с ним несравним, как... как...
€ сравнение-то с ним -- несравнимо! „лЯ нас о  н нарисовал жизнь, устройство
которой мы  понемногу разбираем, разбираем еще и в буквальном смысле... "’ак
по камешку, по кирпичику растащили мы этот завод..." Њы копошимсЯ, ползаЯ по
слою, и все  думаем,  что проникаем  вглубь, не  в силах понЯть, что там,  в
глуби, совсем уже  не наша реальность,  нам не отпущеннаЯ, отнюдь не  даннаЯ
на-м в  ощущении...  что устройство нашей жизни имеет  еще свое  устройство,
отнюдь  не  внутри  нашей жизни  расположенное. Ќе в  Яблоке заключен  закон
Ќьютона  и  не в  ванне -- Ђрхимеда. ‚ слое нарисованной длЯ нас жизни  есть
устройство, ЯвлЯющеесЯ, в свою очередь, слоем реальности, у  которой, в свою
очередь,  найдетсЯ  устройство,  помещенное  не   в  нем,  а  еще  в  одном,
нескольких, не знаю скольких еще слоЯх, но опЯть ничего нам, даже если бы мы
туда проникли, не объЯснЯющих. Ќе  было такой задачи, чтобы  мы понЯли, была
задача, чтобы мы жили! Ћна  и  была  прекрасно -- господи, как прекрасно! --
воплощена. ‚  воплощении и  плоскость  есть,  не  только плоть...  ’еперь --
мыслЯщий человек,  теперь -- художник... •удожник  не понимает, а  отражает,
поэтому это  прекрасно.  —то отразитьсЯ в нем  может  лишь то, что было  уже
прекрасно, но если он при этом еще и постигает, видите  ли, то, полагаЯ, что
идет вглубь, он идет поперек слоЯ, а слой-то  узок, не толще масла, а что за
ним?..  ‡а  ним грунт,  за ним холст,  основа,  а за ним --  пропасть, дыра,
рваные краЯ,  а там  --  пыль,  темнота, стека с гвоздем  и веревкой,  чтобы
повеситьсЯ, бездарнаЯ подпись  с  бессмысленным  названием...  Џро  живопись
никто не  знает,  кроме  живописцев,  но,  поверьте мне,  истинный  талант в
живописи никогда дальше  нем-ой догадки,  что  за красотой  есть  что-то, не
пойдет, а мыслЯщий дурак -- пойдет. ’ам, там они все -- ‹еонардо, ќль ѓреко,
и  ѓойЯ,  и ‚ан ѓог... все они вышли  за диапазон,  за пределы изображениЯ и
ничего, кроме безумиЯ, за этими пределами не обрели... ‘езанн... -- €  опЯть
его перекосило как от зубной боли.
     -- —то  же  все-таки  ‘езанн?  -- вдруг отчетливо сказал  Я, удивившись
металлическому своему голосу.
     -- Ђ что ‘езанн?  Ќичего себе ‘езанн. Ќикогда нормальным человеком и не
был.  ‚ы все равно ничего  не можете понЯть в живописи. ’ак  что и не будем.
‚озьмем художника слова... Љто был наиболее близок к живописи в слове?
     -- ѓоголь. -- ’ут Я не сомневалсЯ.
     --  Џравильно.  Ђ  в живописи  ничего  не  понимал...  Ќу  и что с  ним
дальше-то было?  џсно? ’о  же самое. Ћн  истощил слой реальности, отпущенный
ему господом  длЯ  отображениЯ, двинулсЯ  поперек  слоЯ и  вышел  за пределы
изображениЯ.  ’ам  начинаетсЯ  другое  --  там  вера.  „а  какаЯ же  вера  у
кроманьонца, когда он поклонЯлсЯ тому, что видел? ’ам, где вера, там уже нет
художника.  •удожник  не может этого понЯть, потому  что он  еще и наркоман,
потому что искусство не только образ, но  и способ жизни... Ќам,  не гениЯм,
в-се что-то мешает стать гениЯми: лень, косность, общество, грехи... -- и мы
никак  не можем допустить, что это инстинкт, страх гибели Я жажда .жизни нам
мешают. Њы  подсознательно  боимсЯ  вывалитьсЯ из слоЯ реальности,  мы хотим
остатьсЯ  живы. Ќо мы  этого не поймем,  потому что никогда не согласимсЯ  с
тем,  что мы не гении. Ќам помешали,  и только.  Љризис художника --  это не
обстоЯтельства. Ћни всегда  тут как  тут, чтобы свернуть  с дороги. Љризис в
том, что ты подошел к краю  слоЯ, в котором  только и  может  осуществлЯтьсЯ
изображение,  и теперь хочешь окрасить невидимые предметы в видимые цвета. €
ничьи советы и рецепты не помогут, никакаЯ схема, никакой подвиг: все легче,
чем продолжать писать жизнь, только что казавшуюсЯ живой и изобразимой, да и
бывшую живой, а длЯ кого-то так и оставшуюсЯ навсегда живой, потому что он и
не претендовал. ‹егче не пить, не курить, воздержатьсЯ от баб, легче все то,
от чего не в  силах отказатьсЯ другие  люди,  чем написать следующее за тем,
что уже изображено. Ћн нам нарисовал пейзаж и нас нарисовал в нем, но не нам
понЯть, как он это сумел сделать. ѓений  движетсЯ с космической  скоростью в
своем  постижении  и  прорывает изображение.  €скренность  его  недоумениЯ и
отчаЯниЯ равнЯетсЯ  лишь  постигнувшей  его  слепоте или немоте. „огадка  об
устройстве мира если не сведет с ума, то лишит дара любой речи. ‘удьба гениЯ
-- это космическаЯ катастрофа не в том смысле, что нам его в таких масштабах
жаль или что  это на нас космически же отразитсЯ, не в том смысле, что бы он
нам  еще преподнес хорошего, кабы не сгорел в более плотных  слоЯх, а в том,
что у  них общаЯ с космосом  природа. ‚се они взорвались и рассеЯлись пылью,
как вот-вот рванет наш шарик. —еловечество  приблизилось к того  же масштаба
катастрофе, какую пережил  каждый гений. ’олько  художник вываливалсЯ сквозь
холст,  а эти за саму раму, люди истощают пейзаж  по самой поверхности слоЯ.
Ќам было сделано все, чтобы мы жили и прожили. Ќи более и ни далее. „алее --
смерть.  ‘начала  смерть того, что мы прожили, потом и нас самих. ‚сего было
столько, сколько надо.  ‡начит, не больше,  чем надо. Ќе так много. ‘только.
‡апаса  обольщениЯ в том числе. ѓосподи, когда же они поймут, что  кончилось
--  это кончилось?  Ќету больше. Ќе-ту! Ћткуда Я вам возьму, когда нету!  --
кричал на  менЯ Џавел  Џетрович. -- Ѓогом  сосчитано  до  одного.  „альше --
ревизор. Љ нам едет ревизор! Ђ ревизор-то -- дьЯвол.
     Њощность этой идеи окончательно  сразила менЯ, хотЯ надо сказать, что и
бутылку мы прикончили.
     -- ‚ дьЯвола Я не верю, -- вдруг воспротивилсЯ Я.
     -- ’о есть  как?!  -- воскликнули  Џавел  Џетрович  с  неведомо  откуда
слетевшим к нам ‘емионом.
     --  ’о  есть  в  творца,  в •риста... --  залепетал  Я,  зажатый  двумЯ
мудрецами.  --  ‚ерю как в  реальность, что они были... есть... а что дьЯвол
так же есть, как они, -- нет.
     -- Ћн не верит... -- испуганно прошептал ‘емион Џавлу Џетровичу. --  ‚о
что же он тогда верит?!
     -- ‘лушай его, слушай, -- сказал Џавел Џетрович.
     --  „а ведь  весь воздух кишит?.. -- € ‘емион,  как всполошенный петух,
взмахнул рукавами, обводЯ доставшеесЯ нам  здесь пространство. џ отшатнулсЯ,
Џавел Џетрович предательски согласно кивал.
     -- —ем кишит? -- разозлилсЯ Я.
     -- Ќевидимыми существами! -- € он заозиралсЯ будто в страхе.
     -- € в тот свет -- не верю! -- уперсЯ .Я.
     -- ’о есть как?! -- ‘емион, казалось, лишилсЯ дара речи.
     Џавел Џетрович не без интереса на. нас поглЯдывал.
     -- Ђ так, -- сказал Я зло.
     -- ’ак ведь раз есть свет этот, -- сказал ‘емион голосом вдруг мЯгким и
вкрадчивым, -- так есть и тот...
     -- ‘лушай его, слушай, -- с удовольствием поддержал Џавел Џетрович.
     -- Љак магнит не разрубишь пополам, -- сказал ‘емион.
     -- Љак свет и тьма! -- воскликнул Џавел Џетрович.
     -- Љак жизнь и смерть! -- заиграл желваками ‘емион.
     Ѓудто  они  менЯ приговорили и сейчас  пришла пора моего  закланиЯ... џ
плохо  соображал, мне показалось,  что они  заговорили на  каком-то умершем,
пещерном  Языке. ‘лова их все  висели в воздухе  всей  речью, как невидимый,
прозрачный  лист, как такое  стекло между  ними и мной,  по которому стекает
ливень,  утолщаЯ его, прозрачный, тЯгучий и волокнистый... ’о  лицо ‘е-миона
свирепело от ласки, то лицо Џавла Џетровича одухотворЯлось и сатанело, будто
и  по  нему катились  эти плачущие  струи, как по  стеклу,  то лик его вдруг
становилсЯ  ничтожным,  растворЯлсЯ  и размывалсЯ  в  этом  потоке, проЯвлЯЯ
вздернутость и  вздорность антипрофилЯ  императора Џавла... ’огда тусклеющие
его глазки особенно  наливались умом, как  безумием, и ‘е-миона снова как не
бывало...
     -- ’ы кто? -- спрашивал Я Џавла Џетровича. Љто он?..
     -- Ќи одного более носорога! Џочему с  поЯвлением человека не поЯвилось
ни  одного более вида? €  если дрожь  омерзениЯ пробирает нас  от  какого-то
паука или  гада, что  был до  нас  и нас переживет, то  какими  глазами сама
природа смотрит на нас, какаЯ дрожь пробегает по ее коже? ЏредставлЯете этот
взглЯд? Ќа нас?
     џ восхищалсЯ  его умом,  Я был им переполнен и подавлен, хотЯ  и  водка
плескалась во мне  через край. €  вот почему Я еще стоЯл на ногах... ‘колько
бы  он ни  возносилсЯ, сколько бы он  еще ни  говорил, ни он, ни Я  не могли
изменить нашего исходного положениЯ: он выступал, а Я слушал, и как бы Я  ни
молчал,  хотЯ бы потому,  что ничего вровень ему и сказать-то не  мог,  Я --
тоже  выступал и не мог  отступить от роли,  как от верховности положениЯ: Я
выступал оценщиком,  конечной  инстанцией,  Ћ’Љ.  его  идей, браковщиком его
истин, -- так или иначе,  Я  был  тем, ради кого  он говорил... —то-то с ним
когда-то  случилось непоправимое,  чего-то он  не  скушал, не переварил,  не
простил чему-то такому, чему принадлежал,  без остатка  и  любил без памЯти,
ревность  пылала во  всем...  —то  это  было,  чего он  не  снес?  Љультура,
искусство, сама жизнь? €ли сам бог?
     -- ‚ творении не предусмотрены наши блага, блага -- это дело наших рукѓ
-- голос  Џавла Џетровича звучал отчаЯнно, словно он уже не догонЯл мысль, а
убегал  от нее и она  его нагонЯла. -- Ѓыло предусмотрено  столько, чтобы мы
успели выполнить назначение, -- любовь, смерть. ќто конец программы. Ђ мы-то
полагаем,  что  наше  познание только  начинаетсЯ,  когда мы  покидаем  свою
программу... Ќо ни жадности,  ни аппетита, ни чувственности, ни тщеславиЯ не
хватит  познающему, потому  что знаниЯ, как и бога,  неизмеримо  больше, чем
нас. Ќи …кклесиасту, ни ”аусту...
     ‘квозь эти имена проступил Џавел Џетрович,  будто  ливень  кончилсЯ или
растворил  в себе стекло. џ вдруг увидел, где  мы. ’усклый свет,  осклизлые,
серые стены,  помойный цементный  пол; в  бочке  плавал  последний  огромный
огурец,  не помещавшийсЯ в чане, высовывающийсЯ любопытствующим тупым концом
наподобие крокодильчика. Ћдно  мне стало  окончательно  Ясно: что  там мы  и
находились,  где стоЯли, и речь  его не  представлЯлась  мне  больше никаким
преувеличением. ‘  той  стороны  слоЯ мы  и были,  о  которой он  говорил. ‘
сомнением, что это было когда-то, мог Я припомнить пейзаж нашего знакомства.
Џравда  была здесь,  а не  там;  правда,  то  есть реальность, был  вот этот
огурец. Ѓезумие  --  это не  то, что мы можем себе вообразить  и испугатьсЯ,
безумие -- это когда уже  там,  а  не  здесь.  Њы были  по ту сторону, и нам
улыбалсЯ  ‘емион,  потому что то, что исказило  его лицо,  было  улыбкой. Ћн
протЯгивал мне кованый ключ от храма.
     -- ЋпЯть забудете,  -- говорил он  ласково. Џотому что мы, оказываетсЯ,
собирались.
     -- Ќу ты нашабилсЯ! -- восхищенно сказал Џавел Џетрович трезвейшему, на
мой взглЯд, ‘емиону. -- „ал бы дернуть...
     ‘ той же устрашающей и подкупающей маской любезности ‘емион вынул из-за
уха непомерно длинную папиросу и протЯнул Џавлу Џетровичу.
     џ направилсЯ  к  двери, в  которую мы  вошли, представлЯЯ  себе  то  же
карабкание в стене и там долгожданный глоток воздуха и неба... оказалось, не
туда Я  пошел. Њы вышли  совсем  через другую дверь, и никуда  не надо  было
карабкатьсЯ -- очутились прЯмо на улице по ту сторону кремлЯ.
     -- Њы сейчас пойдем в одно место, -- сказал Џавел Џетрович.
     --  Људа уж... ведь ночь... -- ќто  не Я -- моЯ  плоть боЯлась: Я  весь
состоЯл из водки, она прозрачно дрожала во мне.
     --  ’ам нас очень ждут. -- Џавел  Џетрович был  безапеллЯционен, однако
находилсЯ как  бы  в некотором раздумье,  куда идти, направо  или  налево, и
что-то про себЯ взвешивал и решал.
     Њы стоЯли под единственным фонарем, дорога,  изогнувшись вокруг фонарЯ,
уходила вниз, зарываЯсь в сомкнутые деревьЯ.  ‚  раздумье же Џавел  Џетрович
достал, теперь из-за своего уха, ‘емионову папиросу, покрутил и понюхал.  Ћн
понюхал -- Я ощутил,  до чего  же сладко  здесь настоЯлась ночь: общий запах
асфальта, листвы, и травы и тумана, остываЯ., излучал тепло. ‚оровато курнув
себе в рукав, Џавел Џетрович передал папиросу мне. џ затЯнулсЯ, и мы пошли.
     ’о  есть это  мне так  показалось, что мы  пошли.  Џотому что  и фонарь
почему-то  пошел  с  нами,  и  дорога  повлеклась,  как  эскалатор...  Џавел
Џетрович, конечно,  говорил, но Я уже не улавливал, то и дело выпадаЯ из его
речи  в соседнюю  темноту улицы, он  менЯ  бережно  поддерживал под локоток,
снова вводЯ в русло, освещенное все тем же фонарем...
     ђечь его струилась  по этому руслу,  как поток, как стихи... Ќо  это  и
были стихи!

     Ћ вечность, вечность! —то найдем мы там
     ‡а неземной границей мира? ‘мутный,
     Ѓезбрежный океан, где нет векам
     ЌазваньЯ и числа, где бесприютны
     Ѓлуждают звезды вслед другим звездам,
     ‡аброшен в их немые хороводы,
     —то станет делать гордый царь природы,
     Љоторый, верно, создан всех умней,
     —тоб пожирать растеньЯ и зверей,
     •оть между тем (пожалуй, клЯстьсЯ стану)
     “жасно сам похож на обезьЯну.

     џ был восхищен и подавлен.
     -- Џрекрасные стихи...
     Ћн  испепелил  менЯ  взглЯдом  и  заиграл  желваками.  Ѓудто Я  ‘езанна
помЯнул...

     Ћ суета! € вот ваш полубог --
     ‚аш человек: искусством завладевший,
     ‡емлей и морем, всем, чем только мог,
     Ќе в силах он прожить...

     Џавел  Џетрович осексЯ и снова ожег менЯ взглЯдом,  будто это  Я и  был
само воплощение...
     -- ќт-то  в-ваши?... --  робко догадалсЯ Я.  ‚еликаЯ  скорбь залила его
чело. Ћн замотал головой от невыносимого страданиЯ.
     -- Ћн  и  обезьЯна, и питекантроп,  и каменный, и бронзовый, и золотой,
соседствует с первым,  а  первый с  двадцатым,  он в галстуке  и набедренной
повЯзке, с пращой и  автоматом,  рабовладелец, смерд,  буржуа  и пролетарий,
грек, монгол и русский -- все это одновременно, все это сейчас, не говорЯ уж
о  том, что он и женщина и мужчина... Њы судим по верхнему этажу, который он
надстроил уже в наше времЯ, но мы не знаем,  какой из этажей реально заселен
в нашем соседе: может, это монгольский сотник пЯтнадцатого века в "†игулЯх",
а  может, слушатель  платоновской академии в джинсах