        ћрий Ѓондарев. Џублицистика

   -----------------------------------------------------------------------
   "‘обрание сочинений в четырех томах. ’ом второй".
   Њ., "ЊолодаЯ гвардиЯ", 1973.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 19 June 2001
   -----------------------------------------------------------------------


        ЊЋ€Њ —€’Ђ’…‹џЊ

   ќта статьЯ ЯвлЯетсЯ более  или  менее  расширенным  ответом  на  письма
читателей, которые спрашивают о моей работе, о моем пути в литературе.
   ЏерваЯ повесть "ћность командиров" писалась в  те  годы,  когда  Я  был
увлечен жанром рассказа, твердо убежденный,  что  только  короткаЯ,  почти
пейзажного рисунка лирическаЯ новелла - мое призвание  в  литературе,  моЯ
судьба. Џовесть или тем более роман, вещи объемные, со множеством  героев,
с длительным и подробным изложением событий - оба прозаические  эти  жанра
представлЯлись  мне  недосЯгаемыми,   ибо   рождали   во   мне   полнейшую
неуверенность в собственных силах и возможностЯх. Џомню:  подчас  с  неким
даже трепетом брал Я в  руки  солидные  книги  своих  собратьев  по  перу,
спрашиваЯ себЯ, как хватило писателю терпениЯ, воли, умениЯ  и,  казалось,
неиссЯкаемого  воображениЯ,  чтобы  начать  и  закончить   ту   или   иную
протЯженную во времени вещь. Љ слову говорЯ,  и  сейчас  это  ощущение  не
покидает  менЯ  до  того  кульминационного  момента,  когда  уже  написана
половина каждой  новой  вещи  и  литературные  герои  прожили  в  рукописи
половину своей жизни.
   „а, "ћность командиров"  была  попыткой  познать  "сладость  и  горечь"
нового жанра, попыткой преодолеть в себе робость и страх перед  неощутимым
и как бы скрытым потемками концом работы, перед  задуманными  персонажами,
которые, мнилось, не способны так долго жить на страницах книги. €  вот  с
этим  преодолением  Я  работал  над  повестью  поразительно   усидчиво   и
неутомимо, радуЯсь и огорчаЯсь, однако ожидаЯ счастливого облегчениЯ сразу
после  поставленной  в  конце  рукописи  последней   точки.   Џолного   же
удовлетворениЯ, закончив работу, Я  не  почувствовал,  как  не  испытываю,
впрочем, этого счастливо-блаженного состоЯниЯ и теперь,  после  завершениЯ
какой-либо своей работы. Џотому  что  почти  всегда  за  страницами  книги
остаетсЯ то, что не смог  изобразить  так,  как  хотел,  многое  неуловимо
ускользнуло, не поддалось,  не  совсем  так  выразилось  словами,  ритмом,
нервом эмоциональности. ‚идимо, такое состоЯние свойственно  каждому,  кто
познал все сомнениЯ человека, взЯвшегосЯ за перо.
   —то же касаетсЯ "ћности командиров", то много  лет  спустЯ  Я  со  всей
отчетливостью понЯл, что  лично  длЯ  менЯ  это  было  некой  дерзостью  в
переборении самого себЯ, своей школой в многотрудном  жанре  повести,  тем
более - романа. Ѓез этой  школы,  без  всех  прежних  сомнений  Я  позднее
никогда бы не осмелилсЯ сесть за стол на  несколько  лет  длЯ  работы  над
повестЯми "Ѓатальоны  просЯт  огнЯ",  "Џоследние  залпы",  "ђодственники",
романами "’ишина", "„вое", "ѓорЯчий снег", написанными, кстати,  совсем  в
другом ключе, чем перваЯ повесть.
   „олжен сказать, что совсем недавно Я внимательно  перечитал  повесть  и
стал править, местами переписывать ее со всей тщательностью.  Ќо  тут  же,
как говоритсЯ, несколько сдержал руку, подумав, что  глубокой  корректурой
рискую убрать из книги излишнюю,  может  быть,  лиричность  ее,  некоторую
наивность, чистую непосредственность молодости, то есть рискую внести свое
сегоднЯшнее, что угрожало бы разрушить давнее, молодое, как воспоминание о
первой любви. Џоэтому Я не стал трансформировать характеры героев,  чем-то
дорогих мне, а сделал лишь сокращение вместе  со  стилистической  правкой,
решив не нарушать временных закономерностей.
   Ќередко мне кажетсЯ,  что  Я  уже  написал  большой  роман  о  войне  и
послевоенных годах, о своем поколении и все, что знаю, что беспокоит менЯ,
высказал в нем. Ќо это только кажетсЯ, и, видимо, потому, что постоЯнно  с
какой-то радостной болью думаю о будущей вещи, мне часто снЯтсЯ  будто  бы
уже написанные страницы, сцены, эпизоды. Ќе  этот  ли  ненаписанный  роман
заставлЯет менЯ все времЯ работать?
   Џовести "Ѓатальоны просЯт огнЯ" и  "Џоследние  залпы"  родились,  Я  бы
сказал, от живых людей, от тех, которых Я встречал на  войне,  с  которыми
вместе шагал по дорогам сталинградских степей, “краины  и  Џольши,  толкал
плечом орудиЯ, вытаскиваЯ их из осенней грЯзи, стрелЯл,  стоЯл  на  прЯмой
наводке, спал, как говорЯт солдаты, на одном котелке, ел пропахшие гарью и
немецким толом помидоры и делилсЯ  последним  табаком  на  закрутку  после
танковой атаки.
   ‘о многими фронтовиками, кто осталсЯ в живых,  Я  не  смог  встретитьсЯ
после войны: судьба разбросала нас в разные стороны. Ќо эти  люди  как  бы
все времЯ жили рЯдом со мной: Я и сейчас хорошо помню их лица,  их  манеру
говорить, их смех или выражение гнева, их жесты и привычки.
   ‚ состоЯнии некой одержимости Я писал эти повести, и менЯ все времЯ  не
покидало чувство, что возвращаю в жизнь тех, о  которых  никто  ничего  не
знает и о которых  знаю  только  Я,  и  только  Я  должен,  обЯзан  о  них
рассказать все.
   “ одного из моих героев - капитана Ќовикова - и взрослого, и "мальчика,
рано начавшего носить оружие", - много  прототипов.  џ  не  списывал  этот
образ с определенного человека. џ  хотел  отдать  все  значительные  черты
моего воевавшего поколениЯ этому герою и пыталсЯ создать образ в  какой-то
степени типичный в моем понимании того времени. Ќе  скрою,  мне  хотелось,
чтобы капитана Ќовикова полюбили. ‚идимо,  каждый  неравнодушен  к  своему
поколению и хочет напомнить о нем с ревнивой любовью.
   ’о же самое, что Я говорил о Ќовикове, относитсЯ и к  образам  ‹ены,  и
младшего  лейтенанта  Ђлешина,  и  лейтенанта  Ћвчинникова,   к   солдатам
Љолокольчикову, ѓорбачеву, ‘апрыкину.
   —то касаетсЯ эпизодических лиц, то Я списывал их  вроде  бы  с  натуры:
здесь на помощь  приходила  памЯть.  ’ак  написаны  майор  ѓулько,  солдат
Ѓогатенков, сержант ‘тепанов, Џорохонько, ‹Ягалов.
   •отелось бы повторить:  есть  писатели,  которые  как  можно  полнее  и
подробнее хотЯт рассказать о своем поколении. ЉажетсЯ, Я тоже  отношусь  к
ним; и мысль о том, что Я еще так мало рассказал о близких  по  жизненному
опыту мне людЯх, постоЯнно беспокоит менЯ.
   ‹итературнаЯ работа чрезвычайно индивидуальна. ‹ев ’олстой не  ездил  в
специальные командировки, но обладал гениальным  душевным  опытом,  прожив
сложнейшую жизнь. €ван Ѓунин  исколесил  половину  мира,  но  лучшие  вещи
написаны им не о путешествиЯх, а  о  ђоссии,  по  которой  он  тосковал  и
которую чувствовал, помнил и знал превосходно. …сли  у  писателЯ  не  было
биографии, он не сможет  создать  ее  искусственно,  он  может  ее  только
пополнить. Њежду тем жизнь современного писателЯ настолько насыщенна,  что
необходимо  лишь  подробно   осмысливать   ее.   Њатериал   лежит   везде.
Ћторванность от жизни - это не норма, а болезнь, и довольно редкаЯ. Њне не
совсем понЯтно, что значит ездить за сбором материала намеренно, задавшись
целью написать роман или повесть. Љак это можно - отобрать и выбрать живую
жизнь,  не  ЯвлЯЯсь  ее  действующим  лицом?  Ѓоюсь,  что  таким   образом
поЯвлЯетсЯ   опасность   втиснуть    необъЯтное    в    железный    корсет
иллюстративности.  ђоман  невозможно  привезти  из   командировки.   ђоман
задумывают и обдумывают задолго до того, как куплен билет  на  поезд.  €бо
почти каждый писатель знает, о чем хочет писать, но порой  не  знает  как.
Ќужно, разумеетсЯ, ездить и жить  некоторое  времЯ  вдали  от  письменного
стола, но жить как все, ничем не выделЯЯсь, жить не как писатель. Ќикто не
должен видеть твоего блокнота. …здить необходимо длЯ  того,  чтобы  полнее
ощутить реальные детали, звуки, запахи времени. Њожно, наконец, поехать по
какому-то внутреннему толчку, ожидаЯ некой искры возбуждениЯ в самом  себе
- где-то далеко от Њосквы, в знакомых или незнакомых местах. Ќо  повторЯю:
уже мучаЯсь чем-то, а не раскрыв заранее блокноте  готовностью  "взбодрить
повестушку", как когда-то хорошо сказал ’вардовский. „обавлю, кстати,  что
мне лично помогла одна давнЯЯ поездка на “рал...
   Џосле фронта мне  непреодолимо  хотелось  стать  шофером,  может  быть,
потому, что всю войну служил  в  артиллерии  на  конной  тЯге  и  страстно
завидовал "всЯческим колесам". џ поступил на шоферские  курсы.  Ќо  вскоре
узнал, что есть в Њоскве институт ‚ѓ€Љ, который  готовит  людей,  как  мне
казалось тогда, почти фантастических  профессий  -  актеров,  сценаристов,
кинорежиссеров. € Я попробовал рискнуть поступить туда. ‚ это  времЯ  один
товарищ, прочитавший тетрадку  моих  военных  рассказов,  посоветовал  мне
подать заЯвление в ‹итературный институт имени ѓорького, и это решило  мою
судьбу.  ’ак  Я  попал  в  творческий  семинар   Љонстантина   ѓеоргиевича
Џаустовского, прекрасного писателЯ и прекрасного  педагога.  ’ри  года  он
внушал мне, что главное в литературе - сказать свое. Ќо что сказать и как?
Џорой в библиотеке Я смотрел на  книжные  полки,  на  творениЯ  великих  и
думал: что может добавить смертный, вернувшийсЯ  с  войны  офицер  к  тому
исследованию человеческой души, в котором мудрейшие Ясновидцы всех  времен
и народов уже сказали все или почти все?
   € вот дерзость писать об этом своем возникла внезапно  в  двух  тысЯчах
километров от дома, однажды в темную июльскую ночь на середине Ѓелой, этой
Љрасивейшей реки в ђоссии. Љапала вода с весел, за лесами розовело далекое
зарево над городом, пахло острой речной сыростью, доносились тихие  голоса
рыбаков с соседних лодок, а где-то на берегу завывала, буксуЯ, машина, как
будто переправлЯлись мы туда, к зареву, где  гудели  немецкие  танки...  €
вдруг встали предо мной - высота, другое зарево, орудиЯ, стрелЯные гильзы.
€ возникло желание сказать о том, что долго жило во мне подсознательно.
   ‚ начале работы очень важно писателю, в частности мне,  найти  сквозную
направленность книги.
   ЋсновнаЯ идеЯ вещи, общее ее течение должны быть всегда Ясны. Ѓез этого
нет смысла садитьсЯ за стол. ѓлавное - все времЯ чувствовать, во имЯ  чего
пишешь, знать, что любишь  и  что  ненавидишь,  а  следовательно,  за  что
борешьсЯ.
   ‚ военных вещах мне особенно интересно то,  как  солдаты  на  передовой
ежечасно и ежедневно преодолевают самих себЯ.  Џо-моему,  это  и  есть  на
войне подвиг. —еловек, не испытывающий на войне  естественные  чувства,  к
которым относитсЯ  чувство  опасности  и  вероЯтности  смерти,  -  Явление
патологическое.  ‚рЯд  ли  это  может  стать   предметом   реалистического
искусства. Љак это ни странно, в моменты смертельной опасности воображение
людей становитсЯ чрезвычайно Ярким и  обостренным:  в  своем  лихорадочном
воображении человек может умереть несколько  раз.  Џодчас  это  и  рождает
трусов.  —еловек,  умеющий   подавлЯть   чувство   страха,   способен   на
каждодневное мужество, - и в этом Я вижу героическое начало.
   …сли бы кто-нибудь из  писателей-фронтовиков  вследствие  усталости  от
прошлого двадцатилетней  давности  заЯвил  нам,  что  с  памЯтью  о  войне
покончено, что он, этот писатель, не желает помнить и знать о  трагических
годах недавней истории, не хочет тревожить себЯ  воспоминаниЯми,  а  хочет
лишь жить, отрезав прошлое, и наслаждатьсЯ сиюминутным покоем, то никто не
осудил бы его за усталость. …го осудили бы за  предательство  памЯти  всех
павших на полЯх сражений.
   Џочему мы снова пишем о второй мировой войне? Ќе потому, наверное,  что
слабость рода  людского  -  боЯзнь  смерти,  и  не  потому,  что  инстинкт
самосохранениЯ господствует над разумом. Ќет, мы помним  о  войне  потому,
что человек - величайшаЯ ценность данного мира, а его мужество  и  свобода
его - это освобождение от страха, от зла, которые разъединЯют людей.
   џ не отношу себЯ к парадоксалистам, но, видимо, человек не мог бы  быть
человеком, если бы он не был способен осознать возможность своей смерти, а
осознав ее, познать неповторимую ценность самого себЯ и ценность других. ‚
этой слабости его величие и сознание собственной нужности на земле.  ‚  то
же времЯ человек тогда  становитсЯ  человеком,  когда  овладевает  великой
тайной, - осознав ценность жизни, перестает боЯтьсЯ смерти  и,  умираЯ  во
имЯ убеждений и веры, сеет зерна добра, которые могут или не  могут  стать
колосьЯми мгновенно. ‚ этом духовнаЯ основа каждого подвига. ’огда  смерть
человека на войне, и не только на войне - это жизнь его во  всем,  что  мы
называем будущим. Ћтними у  людей  пульс  самопожертвованиЯ,  эту  вспышку
высокого духа, - и люди сильных убеждений проклЯнут физическое бессмертие,
если даже оно станет биологически возможно. Ћпасность, смерти, преодоление
в себе чувства опасности и отрицание физического бессмертиЯ  -  в  этом  Я
вижу проблему борьбы, жизни и смерти. € здесь уже все  конфликты  войны  и
мира объединЯютсЯ в главную проблему, суть которой,  наверное,  все  же  в
том, чтобы оставить после себЯ след на земле. Ќо  одни,  уходЯ  из  жизни,
оставлЯют скользкий  улиточный  след,  на  котором  можно  поскользнутьсЯ,
другие - Яркий и ровный свет найденной в борьбе истины, след упорной  веры
в    людей,     утвержденной     в     непримиримом     столкновении     с
человеконенавистничеством.
   Џорой человеку не хватает  только  одного  шага,  чтобы  совершить  акт
мужества и справедливости. ќтот последний шаг, возможно, подготовлен  всей
его жизнью. Ќо может быть и  так,  что  в  силу  многих  причин  жизнь  не
подготовила   индивидуума   к   деланию   добра   и   волЯ   его   скована
обстоЯтельствами,  отчаЯнием  и  растерЯнностью.   Њгновение   осознанного
решительного шага и последнее движение от темноты к свету, от отрицаниЯ  к
утверждению - одна из главных задач искусства, это и есть сущность анализа
человеческой души в ее  противоречиЯх,  а  характер  всегда  выражаетсЯ  в
поступке как следствие, или наоборот: поступок, затем исследование его как
следствие.
   Ќевозможно ведь представить себе героЯ военного романа  без  поступков,
которые или выЯвлЯют, или  скрывают  его  истинную  натуру.  ‚  основе  же
поступков, в импульсах движениЯ характера всегда лежит нравственный закон.
   Љаждый раз, приступаЯ к работе над новой  книгой,  Я  испытываю  боЯзнь
перед пустынной белизной чистого листа бумаги, который может стать или  не
стать началом первой  главы  нового  романа.  Ќевыносимо  трудно  нащупать
нужную интонацию вещи, ритм. Ђ без этого не стоит писать: все будет  сухо,
добротно, но с тупыми нервами. Љак возникает ритм и интонациЯ  -  ответить
сложно. ќто уже вопрос  стилЯ,  всего  комплекса  средств  выражениЯ,  что
особенно  разительно  отличает  одного  писателЯ  от  другого.  ‘тиль   же
вырабатываетсЯ только  трудом.  —тобы  происходило  некое  чудо,  то  есть
оживление  написанных  тобою  страниц,  нужно  быть  в  литературе  волом.
Џисатель порой испытывает ощущение одиночества и оголенности в тот  момент
духовного и физического опустошениЯ, когда поставлена  последнЯЯ  точка  в
рукописи.  ’огда  возникают  самоуничтожающие  сомнениЯ  Я  даже   чувство
беззащитности: что в твоей книге - правда или эмпирическое  правдоподобие?
‹учшие книги остаютсЯ в  голове  писателЯ,  а  те,  что  написаны,  только
наполовину вылились на бумагу,  потерЯв  цвета,  запахи,  краски,  оттенки
настроениЯ. ‚ процессе работы -  при  переносе  воображениЯ  на  бумагу  -
потери чудовищные. € эти потери порой приводЯт в отчаЯние.
   ‘ детских лет у  менЯ  сложилсЯ  образ  писателЯ  -  человека  чуткого,
доброго, умного, совершенно необыкновенного:  он  все  знает  о  жизни,  о
людЯх, и сам он  некий  маг,  кладезь  человеческих  судеб  и  чувств.  Ћн
обладает тайной - обыкновенными печатными знаками создавать  мир,  который
длЯ тебЯ реальнее реального. Љогда в институтские годы  Я  познакомилсЯ  с
Џаустовским, Я увидел в нем счастливый облик писателЯ и человека,  близкий
к образу чародеЯ, созданного моим детским воображением. ќтот замечательный
писатель - олицетворение  человеколюбиЯ,  добра  и  благородства.  ‘ейчас,
пожалуй, нет в нашей литературе другого мастера, который вырастил  бы  так
много учеников. ‘колько неизвестных талантов он впервые отметил,  скольким
он привил любовь к тЯжелейшему писательскому труду!  —то  касаетсЯ  славы,
денег, шума и эстрадного успеха, то именно Џаустовский всегда внушал  нам,
своим  ученикам,  ту  самую  осторожность,  котораЯ  необходима,  когда  в
подкованных сапогах идешь по льду. ‚се чересчур оглушающе-шумное и броское
проходит, и остаютсЯ книги, и только книги, помогающие людЯм жить  и  быть
людьми. ’алант Џаустовского фиксирует наше  внимание  на  прекрасном.  „лЯ
Џаустовского  всегда  критерий  истины  -  мораль,  а  критерий  морали  -
прекрасное.
   ‚едь  убыстренный  темп  современного  мира,  материальные   богатства,
накопленные в нем, машины, сумасшедшие скорости, перенаселенные  города  с
их новой архитектурой, непрерывное движение, наконец, власть телевизора  и
кинематографа - все это порой создает ощущение подмены  истинной  красоты,
замены сущности прекрасного и в реальном мире, и  в  человеке.  Џорой  нам
кажетсЯ, что мы познали все, что нас ничем не  удивишь.  ‡акат  в  пролете
улицы едва ли заставит нас остановитьсЯ на мгновение. ‡вездное небо уже не
кажетсЯ нам тайной тайн.
   ‚ буднЯх повседневных забот, в учащенном жизненном ритме, в шуме, суете
мы скользим мимо прекрасного. Њы уверены:  истины  на  нашей  ладони,  они
вроде бы так отчетливо видны, так привычны, что мы  устали  от  них.  €  в
итоге обманываем самих себЯ. Љак бы  ни  господствовала  на  земле  точнаЯ
наука, мир и человек в нем еще тайна, к которой мы только прикоснулись. Ќо
если бы некто всезнающий поЯвилсЯ на земле и  раскрыл  вдруг  все  загадки
вселенной, это бы людЯм мало что дало. €бо каждому суждено  пройти  долгий
путь познаниЯ.
   —еловеческаЯ памЯть, как известно,  свЯзана  с  комплексом  ассоциаций.
Њаленький толчок извне - и в нашем возбужденном сознании  возникают  целые
исторические картины, характеры, ЯвлениЯ. ЏамЯть может  что-то  объЯснить,
она может быть даже орудием исследованиЯ.  Ћдним  людЯм  памЯть  дана  как
наказание, другим - как ответственность. —еловек не может  заставить  себЯ
не думать, не вспоминать,  не  обобщать.  Џроцесс  познаниЯ  начинаетсЯ  с
прошлого, он не может быть отъединен от настоЯщего и локализован. џ думаю,
что такой памЯтью-ответственностью и  памЯтью  познаниЯ  были  наделены  и
олохов, и ‹еонов, и  Ђлексей  ’олстой,  и  Ќиколай  Ћстровский,  когда  в
тридцатых годах писали свои знаменитейшие  романы.  ќто  было  глубочайшее
проникновение в прошлое, а следовательно, открытие,  никогда  не  терЯвшее
своей  новизны.  „вадцатые,  а  также  тридцатые  годы,   таким   образом,
всеобъемно исследовались советской  литературой.  „умаю,  сейчас  в  нашем
искусстве наступила пора тщательного исследованиЯ сороковых и  пЯтидесЯтых
годов. Ќакоплен огромный жизненный  и  душевный  опыт,  свЯзанный  с  этой
эпохой. ќто  исследование  и  героического  и  трагического,  исследование
мужества народа и его характера.  ‚се,  что  касаетсЯ  морали,  -  предмет
искусства, а все,  что  свЯзано  с  моралью,  лежит  в  социальной  сфере.
‹итература не может быть несоциальной.
   ”актически Я начал писать с 1945 года  в  военном  училище.  ‘начала  -
стихи, подражаЯ …сенину, Ѓлоку, ’вардовскому. Џотом прозу.
   Џрофессиональным литератором считаю себЯ с начала пЯтидесЯтых годов.
   ђаботаю с девЯти часов утра до семи вечера. Џерерыв  и  отдых,  включаЯ
обед, - с трех часов до пЯти. ‚о времЯ  правки  рукописи  сижу  иногда  за
столом до десЯти вечера.
   Џишу от руки. Џробовал на машинке - трудно сосредоточитьсЯ.
   Ќесколько лет назад аккуратно вел записную книжку. Џотом убедилсЯ,  что
почти невозможно вставить готовую фразу из блокнота в повесть  или  роман.
”раза, может быть, сама  по  себе  хороша,  колоритна,  броска,  но  -  по
необъЯснимым законам - разрушает готовую ткань. ‚се, что брал из  записных
книжек, потом вычеркивалось. ‘ейчас в записной  книжке  набрасываю  только
сюжет - очень коротко. „умаю, писательский блокнот нужен, но вместе с  тем
уверен,  что  памЯть  хранит  все.  „остаточен  толчок,  настроение  -   и
вспомнилось необходимое.
   ђаньше пробовал составлЯть план всей вещи. Љогда  приступал  к  работе,
план этот во второй же главе нещадно разрушалсЯ. Џросто становилось скучно
писать, герои начинали говорить под суфлера. „лЯ менЯ очень важна основнаЯ
мысль вещи, общее течение - без этого не могу сесть за стол. €  в  течение
работы мне важно знать, что будет с героЯми в конце. ќто веха,  к  которой
стремитсЯ всЯ вещь. Ѓолее того, движение к завершающей главе, к  последней
цели создает лейтмотив произведениЯ, энергию стилЯ. Ќо при этом  авторскую
руку протЯгивать герою не стоит. …сли  он  намечен  верно,  он  "оживает",
действует сообразно  своему  характеру.  •арактер  -  краеугольный  камень
литературы.
   Љонечно же, перестал учитьсЯ у классиков - перестал  писать.  “верен  в
этом еще и потому, что на голом  месте  быть  ничего  не  может.  Џисатель
учитывает опыт предыдущей литературы и создает свое. Џодобное происходит и
в науке.
   Ќепревзойденные вещи мировой классики - русской и западной - возбуждают
к творчеству. Њожет быть, это импульс к совершенству.
   Џо-видимому, у опыта нет общей школы, и, хотЯ своих  учеников  он  учит
порознь, то, что Я скажу далее, будет, очевидно, не ново.
   ‚ моем писательском пути менЯ мучило и  мучает  три  одинаково  главных
вопроса: 1) умение создать настроение у читателЯ; 2) построить сюжет  так,
чтобы он был скрыт, неощутим внешне, но вместе с тем создавалось бы полное
ощущение стремительного движениЯ жизни; 3) найти то  слово  или  сочетание
слов, которое точно и зримо передавало  бы  обстановку,  состоЯние  героЯ,
"воздух вещи". Џервый и третий вопросы очень тесно  сплетены,  неотделимы,
разница здесь только в некоторых уточнениЯх.
   Ќе только менЯ всегда  поражало  и  не  перестает  поражать  гениальное
умение ‹.’олстого создавать настроение с первой же  страницы.  ‚от  начало
"Ђнны  Љарениной".  “тро,  ‘тива  Ћблонский   вспоминает   сон:   какие-то
графинчики, они же женщины, - сразу сон  этот  как  бы  оттенЯет  недавнюю
ссору с женой, - вошел вчера к ней ночью в спальню веселый после театра, с
грушей в руке... †ена уже знала, что он изменил ей. ‚ы  прочитали  это,  и
становитсЯ Ясным, почему "все смешалось в доме Ћблонских", вас  охватывает
ощущение непорЯдка в доме, семейной ссоры, вы уже  занимаете  определенную
позицию: на чью сторону встать, кому сочувствовать, кого жалеть и т.д.
   €ли вспомнил начало "Љазаков".  ‡имнЯЯ  ночь,  безлюднаЯ  Њосква  ("‚се
затихло в Њоскве"), подъезд особнЯка, из-под затворенной  ставни  светитсЯ
огонь - в комнате молодые люди из высшего общества  провожают  Ћленина  на
Љавказ, - и с первой страницы вас уже окружает этот "воздух прощаниЯ", вас
овеЯло настроением ожиданиЯ: какова же будет новаЯ жизнь Ћленина?
   €ли прочитайте внимательно, например, главу о скачках и главу о Љити  и
‹евине на катке - в этих великолепных главах свои и ритм и  интонации,  но
они выделЯют определенное состоЯние героев: тревогу и влюбленность.
   ‘ заведомой целью Я  через  некоторые  промежутки  времени  перечитывал
’олстого, и каждый раз независимо от моего самого разного настроениЯ  перо
великого мастера побеждало; настроение вещи властно передавалось мне.
   ђитм, инверсиЯ,  интонациЯ,  короткие  или  длинные  периоды,  назывные
предложениЯ, порой глагольнаЯ или насыщеннаЯ эпитетами  фраза,  повторение
слова и определениЯ, образованного от этого слова, точные детали - это  те
художественные компоненты, которые создают настроение, вводЯт  читателЯ  в
атмосферу произведениЯ, "строЯт" ту обстановку, котораЯ нужна  длЯ  мысли,
идеи той или иной сцены.
   “  Ѓунина  есть  рассказ  "Џыль".  ‚  нем  на  первой  странице,  чтобы
обрисовать  захолустный  сонный  городок  старой  ђоссии,  слова   "пыль",
"пыльный" писатель повторЯет около десЯтка  раз:  пыльные  вагоны  поезда,
пыль на мостовой, пыльные извозчичьи пролетки,  пыльные  тополЯ.  —ересчур
старательный редактор потЯнулсЯ бы к красному карандашу, брюзгливо  заЯвив
о бедности Языка. Ѓунин же был превосходный  знаток  русского  Языка,  ему
чужда была небрежность, и он  сознательно  делал  нажим  на  повторЯющиесЯ
эпитеты,  которые  сразу  покорЯли  ваше  воображение.   Ќо   этот   прием
использовал уже Ѓунин, и повторЯть его - значит повторЯть найденное.
   Ќастроение совершенно  необходимо  длЯ  жизненной  правды  вещи  и  длЯ
контраста, этого замечательного приема, так  мало  используемого  в  нашей
литературе.
   ђаботаЯ над книгами "Ѓатальоны просЯт  огнЯ"  и  "Џоследние  залпы",  Я
долго искал настроение героев и, следовательно,  их  ощущениЯ  в  несхожих
ситуациЯх. ‚ самом ответственном месте повести "Ѓатальоны просЯт  огнЯ"  -
бой на плацдарме в окруженной немцами деревне Ќово-Њихайловке - Я  пыталсЯ
через разных  героев,  через  их  ощущениЯ,  через  несхожесть  настроениЯ
каждого обострить обстановку этого страшного боЯ перед гибелью  батальона,
сконцентрировать все и показать, как в самый предельный момент  дрались  и
умирали люди на оторванном от армии плацдарме.  џ  исходил  из  положениЯ:
если показать трагедию глазами одного человека, то невольно  собьешьсЯ  на
субъективную оценку происходЯщего -  только  данным  человеком,  -  и  это
обеднит всю сцену, снизит ее трагедийность и непоказной героизм.
   Џравомерно ли  говорить  в  отдельности  об  "окопной"  и  "масштабной"
правде? Ќи химический, ни критический  анализ  не  покажут  разницу  между
ними. Ќа войне же эту правду называют проще - долг. „олг - это  категориЯ,
имеющаЯ отношение к смыслу человеческой жизни. „олг - это понЯтие  высшего
порЯдка, оно всегда заключает в себе нравственность на грани быть  или  не
быть. ‹юдей, вынужденных взЯтьсЯ за оружие, разумеетсЯ, можно показать и в
обстановке затишьЯ на фронте, но все-таки до конца характер утверждаетсЯ в
бою.
   Ќекоторые говорЯт, что моЯ последнЯЯ  книга  о  войне,  роман  "ѓорЯчий
снег", - оптимистическаЯ трагедиЯ.  ‚озможно,  это  так.  џ  же  хотел  бы
подчеркнуть, что мои герои борютсЯ и любЯт, любЯт и гибнут, не долюбив, не
дожив, многого не узнав. Ќо они узнали самое главное, они прошли  проверку
на человечность через испытание огнем. Њне близки их ощущениЯ,  и  Я,  как
много лет назад, верю в их мужскую дружбу, в их открытость, первую любовь,
в их честность и чистоту.
   Љонечно, Я был бы удовлетворен, если бы герои этой  книги  удались  мне
такие, как Я хотел, - то есть  были  бы  и  мужественными,  и  нежными,  и
чуть-чуть романтичными. Ћднако не мне судить о своих книгах. Њожет быть, в
романе "ѓорЯчий снег" много жестокого декабрьского холода  ‘талинградского
сражениЯ - сражениЯ не на жизнь, а на смерть, и, может  быть,  совсем  нет
прозрачного и теплого апрельского воздуха. Ќо Я  надеюсь,  что  солнце,  и
этот Ясный воздух, и жизненнаЯ весеннЯЯ зелень есть в душах моих молодых и
старых героев, с которыми мне до боли  грустно  расставатьсЯ.  €  мне  все
времЯ хочетсЯ вернутьсЯ к ним и вернуть их в эту  жизнь,  за  которую  они
погибли в ледЯных степЯх под ‘талинградом.
   ‚ повести "Џоследние залпы" есть глава, в  которой  описываетсЯ  гибель
лейтенанта Ћвчинникова. Ћн не выдержал невыносимо тЯжелых  минут  немецкой
танковой атаки - бросил орудиЯ своего взвода, думаЯ, что они разбиты,  но,
опомнившись, он возвращаетсЯ к ним и попадает в плен.
   ‘ущественным было длЯ менЯ найти настроение в этой  главе.  Њожно  было
начать ее с допроса, опустив весь путь  раненого  Ћвчинникова  через  лес,
занЯтый  немецкими  бронетранспортерами.  ‚   сопровождении   молоденького
немца-разведчика Ћвчинников шагает по лесной дороге, по осенним листьЯм  к
своему концу. Ћн видит и понимает: немцы не прорвались в —ехословакию, они
прекратили атаку. Ћписанием чужих взглЯдов, напрЯженных, злых, усталых лиц
гитлеровских  солдат,  сидЯщих  в  бронетранспортерах,   описанием   леса,
выжженной  травы,  ощипанных  снарЯдами  сосен,  чужой  речью  Я   пыталсЯ
подчеркнуть состоЯние  Ћвчинникова.  ’ревожными  деталЯми  (голоса,  запах
бензина), интонацией фраз необходимо было выделить, на мой  взглЯд,  самое
главное: Ћвчинников, которого они, по-видимому, боЯлись, когда он из своих
орудий стрелЯл по  ним,  теперь,  раненный,  пленный,  был  бессилен.  …го
привели на допрос. ‚округ мирный покой теплого солнечного днЯ,  тишина  на
полЯне, пЯтнистые тени на траве, зельтерскаЯ вода на столике, а он  должен
умереть. € он умирает как солдат, переборов отчаЯние. Ћн не  хочет,  чтобы
ему стрелЯли в спину. Ћн кричит русскому  переводчику:  "‘трелЯй  в  лицо,
курва предательскаЯ!"
   Џожалуй, ничего новаторского нет в том, что Я рассказал, но именно  мне
часто нужен этот контраст в настроении и поведении героев.
   „лЯ  нашей  классической  русской  литературы   (’олстой,   —ехов)   не
характерно "закручивание сюжета". ‘южет у великих  мастеров  не  лежит  на
поверхности. Ћн -  глубинное  движение  повествованиЯ,  как  бы  подводное
течение. ‘южет у больших писателей никогда не  строилсЯ  ради  возбуждениЯ
интереса читателей. €нтерес заключалсЯ в мысли, в идее, характерах  героев
произведениЯ,  в  той  социальной  значимости,  в  той,   Я   бы   сказал,
общественной нагрузке, которую несет роман, повесть или рассказ.  “силенно
выпирающий на первый план сногсшибательный  сюжет  показывает  белые  нити
шитьЯ, ЯвлЯетсЯ как бы рукой  автора,  которую  он  назойливо  протЯгивает
читателю, что разрушает правду вещи.
   џ целиком за сюжет, в котором движение произведениЯ - стремительное или
медленное движение самой жизни.
   ‚озможно, Я выскажу весьма спорную мысль,  но  думаю,  что  современный
литературный Язык (если  говорить  о  классической  традиции)  состоит  из
сплава объемной, "мыслЯщей" фразы ‹.’олстого, отточенной  Ясности  —ехова,
легкой пластичности Ђ.’олстого и народной Яркости олохова.
   Ћ методе и Языке Ѓунина у нас ходЯт различные толки, но одно несомненно
- это удивительно русский писатель, с великолепным умением найти то слово,
которое заменЯет целый абзац, целую страницу. …сли у  —ехова  стиль  будто
скрыт, незаметен, прост, то Ѓунин - это писатель с внешне Ярко  выраженным
стилем, подчас даже с некоторым щегольством, но это не умалЯет  достоинств
его чистого, сочного, живописующего Языка.
   ‚ одном рассказе у Ѓунина есть фраза: "Ќизко  и  сокровенно  зеленеющий
восток". ‘очетание "низко и сокровенно" - необычно,  но  не  это  ли  дает
картину  утренней  степи,  начало  робкого  тихого   рассвета,   простора,
прохлады, тишины?
   Ќе исключаю,  что  рука  редактора  и  тут  потЯнулась  бы  к  красному
карандашу -  убрать  слово  "сокровенно".  Љак  так,  рассвет  -  и  вдруг
"сокровенно"? Ќеточно, товарищ автор,  неточно,  ищите  другое  слово.  Ќо
поставьте другое - и картина разрушена. Ќе надо боЯтьсЯ неожиданных  слов.
Ћни    непривычны,    но    они    свежи     и     заменЯют     длиннейшие
разъЯснительно-описательные абзацы.
   џ думаю, что наше времЯ - это времЯ коротких, строгих по Языку  романов
и повестей.


        ‘’€‹њ € ‘‹Ћ‚Ћ

   „а стоит ли снова писать о стиле, предъЯвлЯть жесточайшие требованиЯ  к
мастерству писателЯ, к форме, к Языку? Ѓыть может, это лишь помешает нашей
литературе полно и четко выражать комплекс идей?
   џ хорошо помню, как одна известнаЯ  писательница  несколько  лет  назад
высказала мысль о том, что мы, литераторы,  живем  в  новый  стремительный
век,  пытаемсЯ  запечатлеть  приметы  эпохи,  его  идеи,  и  нам   некогда
отшлифовывать свои вещи, оттачивать стиль, - пусть читатель простит нам. €
сейчас  нет-нет  да  раздаютсЯ  голоса,  как  бы   успокаивающие   молодых
писателей: мол, мастерство - "дело наживное". €, говорЯ об этом, ссылаютсЯ
на письмо ѓорького, забываЯ, в какие годы писалось оно.
   ђазумеетсЯ,  поверхностный  читатель  может   простить   несовершенство
произведениЯ. Ќо не простит  времЯ,  не  простит  большой,  требовательный
читатель, не простит будущее, которое уже ожидающе-пристально  смотрит  на
нас издалека.
   “верен, что мы стоим на пороге необычайного подъема литературы. ‚едь  и
сейчас заметно, как Ярко обновлЯетсЯ искусство - ежегодно приходЯт в  него
молодые имена, заЯвлЯЯ о себе полновесно и сильно. €  в  литературе  нашей
поЯвлЯетсЯ много индивидуальностей, поЯвлЯютсЯ  различные  манеры  письма,
подчас очень точные и емкие Ќо что есть критерий художественной формы? ѓде
образец? ‘овершенно очевидно, единого образца не может быть  в  искусстве.
—ехов не пыталсЯ писать, как ’олстой, Ѓунин -  как  —ехов,  ”лобер  -  как
Ѓальзак, Њопассан - как ”лобер или ‡олЯ. Ћни с необычайной мощью  выражали
свое времЯ и себЯ, обладаЯ разными  стилЯми,  разными  темпераментами.  €х
объединЯли   правда   и   естественность   образных   средств,   то   есть
художественных   доказательств,   особенного,   индивидуального    способа
выражениЯ действительности. —ем больше художник, тем Ярче  и  своеобразнее
его стиль. € тем больше очарованиЯ исходит от его искусства,  неповторимой
красоты слова, которое звучит, обретаЯ душу, живет, обновлЯетсЯ под  пером
мастера.
   ЌельзЯ полностью повторить стиль художника.
   „умаю, что  тем  стилем,  которым  написаны  "ЏопрыгуньЯ"  или  "„ом  с
мезонином", невозможно написать роман о трагических днЯх начала войны 1941
года. „аже роман о любви, заключенный  в  форму  чеховской  или  бунинской
прозы, звучал бы сейчас, видимо, архаично, точнее - вневременно. Џри  всем
блеске стилЯ, при всей весомости художественных приемов и  средств  такому
произведению  многого   недоставало   бы.   Ќе   хватало   бы,   возможно,
"современного воздуха" нашего атомного и технического века. € наших забот,
чаЯний, беспокойств.
   џ говорю здесь не о прЯмом выражении примет  времени,  но  о  том,  что
незаметно, пусть подсознательно (мы почему-то очень  боимсЯ  этого  слова,
говорЯ об искусстве) вплетаетсЯ в ткань вещи, в стиль ее. ќпоха беспощадно
и властно накладывает свой  отпечаток  на  ЯвлениЯ  жизни,  на  факты,  на
чувства, на процесс мышлениЯ.
   ‚се  признаки  эпохи  с  ее  противоречиЯми,   поисками,   страданиЯми,
радостЯми и тревогами за судьбу мира  отражаютсЯ  в  стиле,  Языке  лучших
книг.
   ‘тиль современных произведений более взволнован,  более  взлохмачен,  в
нем чувствуетсЯ нервный ток в гораздо большей степени,  чем,  например,  в
эпически-спокойных романах ѓончарова или ’ургенева.
   € конечно же, нет смысла говорить (как  это  еще  порой  говорЯт),  что
’олстой или ’ургенев написали бы ту или иную нашу книгу  иначе.  €х  стиль
отражал свою эпоху. Њы не носим сейчас костюмов XIX и начала XX  века.  Њы
не строим дома в стиле средневековой готики или барокко.  Њы  наслаждаемсЯ
красотой письма классиков, мастерством,  гениальным  полетом  человеческой
мысли, но мы живем в ином ритме, в ином окружении, в иных свЯзЯх. ‘тиль  с
его особой окраской слов, оттенками,  интонацией,  даже  эпитетами  -  это
зеркало времени.
   ‘лова имеют свое сердце, свое дыхание. ‘ердце слова начинает  битьсЯ  в
унисон со временем лишь при точном сочетании с  другими  словами.  ‚  этом
проЯвлЯетсЯ свежесть таланта. Љак бы ни был обстоЯтелен и мускулист  стиль
и Язык ‚иктора Ђстафьева и ѓеоргиЯ ‘еменова, длЯ менЯ  он  звучит  ново  и
естественно, так же как и мЯгкое поэтическое письмо ‚асилиЯ  Ѓелова,  ћриЯ
’рифонова или ‚иктора ‹ихоносова.
   ‘очетаниЯ слов у  этих  писателей  вызывают  нередко  чувство  новизны,
поЯвлЯетсЯ аромат времени, вы ощущаете нерв, его пульсирующий ток, как  бы
колюче ни цеплЯли вас  "корЯвость  и  неизЯщество"  современного  диалога,
иногда рваный его ритм.
   ‚ пЯтидесЯтые годы мы много читали книг, написанных от лирического "Я",
книг откровенных, книг-исповедей. ‚ этом "Я" пленительнаЯ  доверительность
рассказчика и прожившего интересную жизнь человека, молодость  и  зрелость
писателЯ, оценивающего прошлое, но порой стиль этих книг страдал  излишней
разговорностью,  был  загроможден   фамильЯрными   посторонними   фразами,
составленными из первых попавшихсЯ слов.
   ‘тиль - это все способы,  приемы  образной  системы  автора.  ќто  весь
комплекс средств длЯ наиполнейшего выЯвлениЯ мысли. ќто  отражение  сущего
через страсть художника.  ќто  действительность,  преломленнаЯ  через  его
сознание.
   "†елезный поток", "’ихий „он", "ђазгром" - вещи сугубо  реалистические,
обнаженные.  ѓерои  их  неслись  в  потоке  революционной  бури,  им  были
свойственны предельные человеческие страсти. € стиль  этих  романов  Ярок,
грубоват,  подчас   нестеснительно   солон.   ‚едь   мы   имеем   дело   с
писателЯми-реалистами, до ЯсновидениЯ чувствующими характеры, времЯ.
   Њне трудно  представить  в  романе  о  последней  войне  момент  самого
Яростного боЯ, когда с железным грохотом ползут  на  орудиЯ  танки,  когда
горький пот  застилает  глаза,  когда  ствол  раскален  и  горЯчие  гильзы
выскакивают из казенника, когда дыхание смерти обжигает черные воспаленные
лица, - трудно представить вежливые команды, дистиллированный Язык героев.
   ‘овершенно Ясно, что Я говорю об этом  не  потому,  что  хочу  защитить
"грубый" стиль и Язык, а потому, что почти нет такого слова, которое  было
бы запретным в искусстве. ‚сЯ задача,  в  каком  окружении  оно,  в  каком
контексте, в какой эмоциональной окраске, в какой светотени.
   ‚  богатейший  русский  Язык,  казалось  бы,  никак  "не  лезло"  слово
"респектабельный". Ќо  припомните,  как  "легло"  оно  в  одном  абзаце  у
Џановой, посвЯщенном описанию ‹истопада через восприЯтие Ќонны  ‘ергеевны.
џ не люблю слова "пауза", но оно превосходно ложитсЯ в прозе  ‚.Ќекрасова,
а примени он слово "молчание" - оно так  и  ломало  бы  ритм,  настроение,
стиль его.
   ”лобер говорил: нет ничего, кроме  стилЯ,  и  мучилсЯ  в  бессилии  над
каждым словом, ускользавшим из-под пера, над каждым эпитетом.  Ћн  считал,
что только одно прилагательное может окрасить  чудодейственным  светом  то
или иное Явление жизни. Ћн,  проверЯЯ  себЯ,  читал  свою  прозу  вслух  и
говорил  друзьЯм,  что  настоЯщаЯ  фраза  не  должна  мешать  дыханию.  Ћн
постоЯнно заботилсЯ о ритме прозы, об  этом  необходимом  элементе  стилЯ,
передающем часто почти физическое ощущение движениЯ.
   “ Љонстантина Џаустовского, выдающегосЯ  мастера  слова,  есть  рассказ
"„ождливый рассвет". ќто историЯ встречи  человека  с  женщиной,  с  женой
друга, это историЯ  любви,  котораЯ  могла  быть.  ѓрустный  этот  рассказ
написан поразительно тонко, щемЯще-лирично, его нельзЯ забыть.
   ‚есь он пронизан шумом  дождЯ,  стуком  капель,  тишиной  в  деревЯнном
домике и звуками, шелестами, движением дождливой ночи в маленьком городке.
‚ начале рассказа есть краткаЯ фраза: "Џахло  укропом,  мокрыми  заборами,
речной сыростью". —то может быть точнее этой скупой фразы,  передающей  не
только ощущение длительного дождЯ, но и рисующей  и  ночь,  и  городок,  и
одиночество человека? ’очнаЯ расстановка  найденных  слов  высекает  искру
прекрасного - и вы испытываете волнение. ‚ы  уже  соучастник  событий,  вы
покорились писателю и следуете за ним, глЯдЯ на жизнь его глазами.
   ‘тиль обладает большой властью. Ћн ЯвлЯетсЯ средством влиЯниЯ на умы  и
чувства людей. ‚месте с тем он верный проводник искусства.
   ђабота   над   словом   и   стилем   трудоемка.   Ћна   тЯжка    вечным
неудовлетворением, мучительными сомнениЯми в поисках  единственно  верного
сочетаниЯ слов. Ќо это тот труд, без которого нельзЯ называтьсЯ писателем.
   € какие бы благие идеи и  мысли,  какие  бы  глубочайшие  характеры  ни
возникли в нашем  сознании,  как  бы  мы  ни  хотели  помочь  людЯм  стать
человечнее, все наши помыслы и желаниЯ останутсЯ лишь благими намерениЯми,
если мы не нашли самых простых и Ясных - и одновременно сложных - способов
выражениЯ. € если не выработали  свой  стиль.  ‚  противном  случае  книге
суждена недолгаЯ жизнь мотылька-однодневки.
   Ѓорьба против серости и стертости, против риторики и лобовой дидактики,
которые  еще  есть  в  нашей  литературе,  -  это  борьба  за  стиль,   за
прекраснейший, полнозвучный русский Язык, посредством которого мы только и
можем донести самые высокие идеи и чувства до сердца читателЯ.


        Ћ ”ЋђЊ“‹Ђ• € ЉђЂ‘Ћ’…

   Њожно ли одной исчерпывающей формулой определить, что такое искусство?
   €звестно, что единственно верное утверждение всегда покорЯет  нас,  оно
всегда кажетсЯ Ясным и логичным ответом. Ќо в  литературе  порой  возможен
некий отход от граненых железных формул, и Я рискну сделать этот шаг.
   €скусство - это очарование; стихиЯ черного и белого; колдовство; борьба
бога  и  сатаны;  втораЯ  жизнь;  выЯвление   смешного   и   трагедийного;
утверждение  и  отрицание;   мораль,   отрицающаЯ   безнравственность,   и
безнравственность, рождающаЯ  мораль;  форма  как  выЯвленное  содержание;
познание мира и человека; поиск и познание истины человеком и в  человеке.
Ќаконец, искусство - это историЯ истории и историЯ личности.
   €з всех этих определений (субъективных, конечно,  -  длЯ  самого  себЯ)
выделЯю наиболее существенное, как мне кажетсЯ, - поиск и познание  истины
человеком и в человеке, то есть формулу, в какой-то  степени  вбирающую  в
себЯ