        Љонстантин Ђлександрович ”един. Ќеобыкновенное лето

                               (’рилогиЯ - 2)

                                   ђоман


     -----------------------------------------------------------------------
     ”един Љ.Ђ. Џервые радости: ђоман. Ќеобыкновенное лето: ђоман
     ‚ступит. статьЯ Ѓ. Ѓрайниной; Џримеч. ћ. ЋклЯнского.
     Њ.: •удож. лит., 1979. - 895 с.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 21 октЯбрЯ 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------

     ‚   историко-революционной   эпопее   Љ.Ђ.”едина(1892-1977)  -  романах
"Џервые  радости"  (1945)  о  заре  революционного подъема и "Ќеобыкновенное
лето"  (1948)  о  переломном  1919  годе  гражданской  войны - воссоздан, по
словам автора, "образ времени", трудного и героического.


        1

     €сторические  событиЯ  сопровождаютсЯ  не только всеобщим возбуждением,
подъемом  или  упадком  человеческого духа, но непременно из рЯда выходЯщими
страданиЯми  и  лишениЯми, которых не может отвратить человек. „лЯ того, кто
сознает,  что  происходЯщие событиЯ составлЯют движение истории, или кто сам
ЯвлЯетсЯ  одним  из  сознательных двигателей истории, страданиЯ не перестают
существовать,  как  не  перестает ощущатьсЯ боль оттого, что известно, какой
болезнью  она  порождена.  Ќо  такой человек переносит страданиЯ не так, как
тот,  кто  не  задумываетсЯ  об  историчности  событий,  а знает только, что
сегоднЯ  живетсЯ  легче  или  тЯжелее,  лучше или хуже, чем жилось вчера или
будет  житьсЯ  завтра.  „лЯ  первого  логика  истории осмысливает страданиЯ,
второму  они кажутсЯ созданными единственно затем, чтобы страдать, как жизнь
кажетсЯ данной лишь затем, чтобы жить.
     Џоручик  царской  армии ‚асилий „анилович „ибич пробиралсЯ из немецкого
плена  на родину - в уездный волжский городок •валынск. Ћбмен пленными между
ѓерманией  и  ‘оветской ђоссией началсЯ давно, но „ибича долго не включали в
обменную  партию,  хотЯ он этого настойчиво добивалсЯ. ‡а повторный побег из
лагерЯ   он   был   посажен  в  старинную  саксонскую  крепость  Љенигштейн,
превращенную  в дисциплинарную тюрьму длЯ рецидивистов-побежчиков из пленных
союзных  офицеров.  Њного  лет назад в Љенигштейне был заточен схваченный за
руководство   дрезденским  восстанием  1849  года  Њихаил  Ѓакунин.  Џленные
вспоминали  имЯ  Ѓакунина,  когда  в разговорах с французами заходила речь о
непокорстве  русского  характера,  и  черпали в этом воспоминании новые силы
длЯ  преодолениЯ  жестокостей  режима, изощренно продуманных немцами. ’олько
весной  1919  года „ибича назначили к отправке с эшелоном, но в это времЯ он
заболел  дизентерией  и  пролежал  в  больнице целый месЯц, едва не закончив
счеты  с  жизнью.  …го  присоединили  к  партии  больных, он проехал с нею в
вагоне  Љрасного Љреста через Џольшу, весь путь пролежав на подвесной койке,
был  пропущен  через  карантин  в Ѓарановичах и прибыл в ‘моленск, все еще с
трудом  передвигаЯ ноги. …го подержали неделю в госпитале и отпустили на все
стороны.
     Ћчутившись  на  станции посреди одержимой нетерпением, неистовой толпы,
котораЯ  словно  взЯлась вращать вокруг себЯ клади, поноски и пожитки, „ибич
неожиданно  улыбнулсЯ.  Ћн  вспомнил,  как четыре года назад уходил на фронт
здоровым   двадцатитрехлетним   прапорщиком,   провожаемый  университетскими
товарищами,  и  они,  обнимаЯ  и  целуЯ  его, твердили: "„о скорой встречи -
после  победы!"  € вот встреча наступила: он опЯть стоЯл на русском вокзале,
отдаленно  напоминавшем  тот,  с которого началась длЯ него война. ‚ измЯтой
ночлегами,  просаленной,  потерЯвшей  свой  серебристо-сизый цвет офицерской
шинели,  без  погон,  с  немецким  зеленым, сморщенным от дождей рюкзаком за
плечами,   исхудалый,   остроносый,  с  красными  после  незаживших  Ячменей
глазами,  он  улыбалсЯ  застенчиво  и  обиженно, видЯ себЯ в толпе никому не
нужным,  еле  живым  существом и - как он сказал себе в эту минуту - один на
один с ђоссией.
     …го  толкнули  в  плечо  острым  ребром солдатского походного сундучка.
‚месте  с болью он почувствовал приторную слабость под ложечкой - постоЯнный
и  почти привычный, стонущий, как дернутаЯ струна, наплыв голода, вызывавший
дрожь  в  коленЯх, - и, отойдЯ к стенке, скинул рюкзак, достал кусок липкого
черного   хлеба,   полученный   в   госпитале,   отодрал   горбушку  и  стал
быстро-быстро жевать, широко раскрываЯ рот, чтобы отлепить хлеб от зубов.
     ‘  этого  днЯ  „ибич  начал  продвигатьсЯ  с запада к центру ђоссии, на
юго-восток,  к  тому  клину  чернозема,  который  он  и раньше знал по своим
студенческим  поездкам  в Њоскву. Џродвижение шло крайне медленно, от одного
узла  к другому, в случайно подвернувшихсЯ забитых народом вагонах-теплушках
или   на   товарном   порожнЯке.   Џоезда  так  же  внезапно  застревали  на
каком-нибудь   разъезде  и  стоЯли  ночами  напролет,  как  неожиданно,  без
объЯснимой  причины,  снимались с места и ползли, ползли полЯми и дубравами,
пока  машинист  не  объЯвлЯл,  что  сел  пар  и  нужны  дрова,  и пассажиры,
поругиваЯсь, не отправлЯлись в ближний лесок валить березы.
     ‘идЯ  в  раздвинутых  дверЯх  товарного вагона, свесив на волю тонкие в
австрийских  голубых обмотках ноги, „ибич глЯдел на землю, проплывавшую мимо
него  в  ленивой  смене  распаханных полос, черных деревенек, крутых откосов
железнодорожного  полотна с телеграфными полинЯлыми столбушками на подпорках
и  малиновками,  заливавшимисЯ в одиночку на обвислых проводах. ќто была его
двадцать  восьмаЯ  весна,  и она радовала его. Ћн умилЯлсЯ до такой степени,
что  щекотало в горле, когда из-за косогора вдруг вытекала окаченнаЯ солнцем
Ядовито-зеленаЯ  лента  уже  высокой  густой  озими. €спиваЯ взглЯдом сиЯние
счастливой,  новорожденной  этой  краски,  „ибич простенько мурлыкал под нос
какой-нибудь  детский  мотивчик, вроде "‹етели две птички, обе невелички", и
смотрел,  смотрел,  смотрел,  не  уставаЯ.  ‹еса и закустившиесЯ пни вырубок
отсвечивали  рЯбью маслЯнистых, едва пошедших в рост листочков. Ќа выгонах -
еще  без  единого  цветка  -  стоЯли  врассыпную,  дергаЯ опущенными к траве
мордами,  низенькие,  непородистые,  толстобрюхие  крестьЯнские  буренушки и
пестравки,  и  мальчуганы  в  тЯтькиных  долгополых  шинелЯх,  привезенных с
фронта,  заплетали  кнуты,  сидЯ  на  припеке  и  провожаЯ  поезд  медленным
поворотом  голов  в  облезлых  папахах.  €зредка  семенила по взмету, обок с
прыгающей  бороной,  баба,  потЯгиваЯ длинную вожжу и взмахиваЯ хворостинкой
на   коротконогую,   словно   падавшую   наперед   кобылу.   ‚се   это  было
домашне-близким,  до  мелочей  памЯтным и в то же времЯ удивлЯло, как что-то
впервые  открытое,  невиданное  и  невероЯтное. Џобеднело, обветшало и будто
уросло  все  вокруг,  уменьшилось  по  сравнению  с  тем,  что  хранилось  в
воспоминании   о   довоенном   прошлом,  но  все  казалось  больше  прежнего
родственным и остро задевало душу.
     ’олько   на   станциЯх   умиленность   исчезала,  уступаЯ  беспокойному
непониманию  той  раздражающей  перемены, котораЯ пронизала людей, сделав их
неузнаваемыми  в  таких  знакомых  обличьЯх.  Џовыскочив  из  вагонов, народ
скучилсЯ  вокруг  крестьЯнок, выносивших к станциЯм немудреную снедь в обмен
на  еще  менее мудреные богатства солдат и горожан - спички, соль, нечистые,
погулЯвшие  по  карманам  куски  сахару,  разорванные  пачки  махорки.  ’орг
изумлЯл  „ибича  совершенно  небывалыми отношениЯми стоимости и ценности, он
еще  мерил  все на копейки мирного времени, и мозг его отказывалсЯ уразуметь
ту  легкость,  с какой отдавали жареную курицу за горсть соли. Ќо бог с ней,
с  этой  экономикой  умалишенных!  -  страшна  была  не  новизна полюбовного
обмериваниЯ  и  обсчитываниЯ,  -  нет!  “жасно  было  слышать  запахи рынка,
видеть,  как  с хрустом вывертываетсЯ у курицы крыло и чьи-то зубы впиваютсЯ
в  белое мЯсо, и челюсти растирают его в жвачку, и выпЯченный кадык ходит по
горлу вверх и вниз, вверх и вниз!
     ЋбгонЯемый  всеми,  „ибич  торопилсЯ  к военному магазину, залепленному
шевелЯщимсЯ  роем  серых  шинелей.  Ћн  силилсЯ  протискатьсЯ  к  маленькому
оконцу,  где  гирьки  звЯкали  по  медной чашке весов, он совал через головы
свои документы, он кричал:
     - Ѓратцы, пропустите больного! Ѓольного, братцы!
     …го отжимали в сторону.
     - ’ут тоже не здоровые.
     Ќо  он  тЯнулсЯ  к  оконцу  с  упорством ожесточениЯ, всовывал насильно
бумаги человеку за весами, уговариваЯ с жаром:
     - ’ретий день без пайка. Ќадо иметь сочувствие! ’оварищи!
     Ќесколько  человек сразу нацеливались на его документы, с подозрением и
неприЯзнью.
     - —его врешь? ‡а вчерашний день хлеб получен?
     …му  кидали  бумаги назад, но он не сдавалсЯ, заставлЯл снова взЯть их,
отстаиваЯ  свое  право  на  кусок хлеба изнуренными, вытаращенными от натуги
глазами,  жадным,  дергающимсЯ  лицом  в  темной  бороде,  отчаЯнно властным
криком:
     - ’ы  постой швырЯть документы, ты поглЯди! џ - пленный, из германского
плена, читай!
     Ќа  мгновение  рЯдом  с ним стихали. ЋпЯть испытующие взглЯды проверЯли
его бумаги, потом он слышал Язвительный голос:
     - Џоручик! Џотерпишь, ваше благородие! ‡наем мы вас, господа офицеры.
     …го  вновь затирали, - локти его были слишком немощны, чтобы подкрепить
право силой.
     €ногда  в  такую  минуту  „ибичу  хотелось  бросить  свое странствие на
полдороге,  нанЯтьсЯ  где-нибудь  в  деревне  батраком  за  квас и картошку,
выждать  лучших  времен,  а  главное  - набратьсЯ здоровьЯ. Ќо нагнетенное в
плену  до нестерпимого жара и неугасавшее желание увидеть дом, мать и сестру
влекло  и  влекло его вперед, и если бы ему пришлось ползти в свой далекий и
милый •валынск на четвереньках, он, наверно, пополз бы.
     ‚ечерами,   задвинув   от   холода  дверь  вагона,  пассажиры  начинали
разговоры,  и  только  по говору „ибич угадывал в непроглЯдной темноте, кому
принадлежат   голоса.   Џостепенно  из  этих  разговоров  он  узнавал  новую
географию  страны,  рассеченной  на  куски  внезапно рождавшимисЯ подвижными
военными фронтами.
     …ще   в   Љенигштейн   доходили   слухи  о  двух  ђоссиЯх,  непримиримо
враждовавших  между  собой,  и  слова  -  междоусобица,  гражданскаЯ война -
поражали  пленных больше, чем поразило в семнадцатом году слово - революциЯ.
Џо  дороге  на родину „ибичу сделалось известно, что на юге все белые войска
признали  своим  командующим  генерала  „еникина,  что  ‘ибирь находитсЯ под
властью   адмирала   Љолчака,  провозгласившего  себЯ  верховным  правителем
ђоссии,  и что эти огромные силы юга и востока, включающие в свой состав все
казачество  и почти все офицерство былой русской армии, намерены соединитьсЯ
в  районе ЏоволжьЯ и сомкнуть кольцо вокруг Њосквы, котораЯ, защищаЯ ‘оветы,
не  переставала  мобилизовать людей в Љрасную Ђрмию. „ибич никогда не слышал
прежде  ни  о  „еникине,  ни  о  Љолчаке.  Ќо  он  не  слышал также до самой
революции  ни одного из тех имен, которые она начертала на красных знаменах.
Ћн   стеснЯлсЯ   своего   незнаниЯ,   молчал   о  нем,  объЯснЯЯ  его  своей
неразвитостью  и  тем,  что  одичал  в плену. „лЯ него было новостью, что на
западе  и  на  севере  ђоссии,  так  же  как  на  юге и на востоке, шла тоже
гражданскаЯ   война,   действовали   тоже   белые  армии  под  командованием
генералов,  о  которых он никогда не слышал, и что повсюду против этих белых
армий  дралась  советскаЯ армиЯ рабочих, матросов и бывших солдат. Ћн понЯл,
почему  пленные  французы  в  Љенигштейне  нападали на русских, обвинЯЯ их в
неверности:  союзники  ђоссии  давно  перестали быть союзниками, и он узнал,
что   французы,  англичане,  Японцы,  американцы  вмешались  в  дела  ђоссии
повсюду,  где  шла  борьба,  -  на  севере  и  юге,  на западе и востоке. Ћн
испытывал  неловкость перед самим собою, что худо разбираетсЯ в событиЯх, но
он  видел,  что  многие,  кого  он слушал на вокзалах и в вагонах, не больше
понимают  в  событиЯх,  хотЯ  были  их  свидетелЯми  и  даже принимали в них
вольное  или невольное участие, пока „ибич сидел в плену. Ћн чувствовал, что
событиЯ  потребуют  от него, чтобы он принЯл чью-нибудь сторону в борьбе, но
он  был  удивительно  неготов  к этому. Ћн только сознавал, что если скажет,
что  правы  белые,  то  это  будет  означать,  что  правы  французы, которые
помогали  белым,  а  этого  он решительно не мог допустить, потому что тогда
выходило  бы,  что  правы  французы,  нападавшие на него в Љенигштейне, а он
возненавидел  их  за то, что они ненавистно говорили о ђоссии. ‚се остальное
казалось  „ибичу  неразберихой.  €,  слушаЯ  разговоры  в  темноте закрытого
наглухо  товарного  вагона,  он  думал,  что  обстоЯтельства  привели  его в
туманный  и  бурный  мир  из  совершенно  другого мира, где все было гораздо
Яснее  и проще. ђаньше воевали все вместе против одного, длЯ всех очевидного
врага.  ’еперь  воевали  все  порознь,  брат  шел  на  брата,  и  надо  было
разглЯдеть  в  одном  брате врага, в другом - друга. Ќет, ничего нельзЯ было
взЯть  в толк из этих небывалых клокочущих событий! ‘ беспокойным состоЯнием
спутанных мыслей „ибич засыпал под холодный лЯзг и дрожание вагона.
     ђаз,  проснувшись  поутру  и  узнав, что поезд стоит на хорошо знакомой
ему   громадной   узловой   станции   ђтищево,   „ибич  испытал  до  дурноты
головокружительный  приступ  голода.  Џеред войной, проезжаЯ эту станцию, он
всегда  заходил  в  вокзал,  который  славилсЯ  буфетом. Ќа длинных столах к
приходу   поездов  расставлЯлись  тарелки,  наполненные  горЯчим  борщом,  и
пахучий  парок  Язычками  поднималсЯ  над ними. ‡десь была школа официантов:
маленькие  татарчата  из  окрестных  татарских деревень обучались на вокзале
служить  за  столом, и все бывало особенно аппетитно, приманчиво и добротно.
…два  услышав  название станции, „ибич, как в свежепротертом зеркале, увидел
перед  собой  далеко  уходЯщий  рЯд  тарелок  с  оранжевыми кругами борща, в
желтых  медалЯх  расплавленного жира и с ленивыми витками пара. Џеред каждой
тарелкой  румЯнились  жареные  пирожки.  Ѓелый  ноздреватый хлеб, нарезанный
ломтиками,  выглЯдывал  из-за  цветочных  горшков. ’атарчата, с салфетками в
руках,  отодвигали  коленками  громоздкие  стульЯ,  приглашаЯ  гостей сесть.
Ќарод возбужденно спешил к столу.
     ѓолоднаЯ  тоска  охватила  все  тело  „ибича.  Ћн  выглЯнул  из вагона.
Ќевдалеке  виднелась  толпа,  обступившаЯ  торговок.  ЏодавлЯЯ  слабость, он
выскочил  на  платформу  и  побежал к толкучке. Ћн принЯл решение, уже давно
искушавшее  его:  обменЯть  на  продовольствие немецкий рюкзак. ‘орвав его с
плеч,  он  распихал по карманам и за пазуху содержимое - полотенце, фуфайку,
бутылку  с  водой,  -  вытрЯхнул  рюкзак,  разгладил его ладонью и кинулсЯ в
ближнюю кучку людей.
     ‘таруха  татарка  с  бурым  лицом  и  слезЯщимисЯ, изъеденными трахомой
глазами   сидела   на   корточках   перед   кузовком,  наполовину  прикрытым
мешковиной.  Ћбжаренные  куры  и  бадейка с кислым молоком торчали из другой
половины кузова.
     - ЊенЯю  сумку  на  пару  кур,  -  воскликнул  „ибич, подражаЯ бойкости
раздававшихсЯ кругом выкриков.
     ’атарка  утерла  глаза  уголком  головного  платка  и  продолжала молча
сидеть.
     - Ќу,  что  же,  хозЯйка? ЏоглЯди, какой товар, - проговорил неуверенно
„ибич.
     ‘таруха  взЯла  рюкзак, повертела в морщинистых пальцах и отдала назад,
не проронив ни звука.
     - „а ты понимаешь по-русски-то?
     - ‡ачем не понимаешь? Ќе наш сумка, - вдруг сказала татарка.
     - Ќу  да,  не  наша  -  заграничнаЯ  сумка,  лучше  нашей,  видишь - на
клеенчатой подкладке. Ќе промокнет. Џолучай за пару кур!
     - ђемень рваный, - спокойно возразила старуха.
     - Ќе рваный, а чуть надорван. Џочинишь.
     Ћна опЯть дотронулась до рюкзака.
     - •удой дырка, - сказала она, покачав головой.
     - ‡ашьешь, - ответил „ибич и насильно сунул ей на колени рюкзак.
     Ћна   неторопливо   вывернула   его   наизнанку,   ощупала   подкладку,
рассмотрела узлы и снова отдала назад.
     - „авай  цену,  цену  давай, цену! - вскрикнул „ибич, выворачиваЯ сумку
налицо.
     - ‚озьми  вот  хороший  молодка,  -  сказала  татарка,  вытЯнув за ногу
молодую курицу.
     - „а это цыпленок, а не молодка! €шь скупердЯга!
     - Ќаш  не скупой дЯдЯ, твой скупой дЯдЯ, - отозвалась она невозмутимо и
положила молодку желтым, блестЯщим от жира боком поверх кур.
     - Ќу,  ладно, - сказал нетерпеливо „ибич, складываЯ рюкзак и делаЯ вид,
что  сейчас  уйдет,  в то же времЯ не в силах двинутьсЯ и оторвать взглЯд от
курицы. - „авай твоего цыпленка и бадейку молока в придачу. Џо рукам.
     - ‡ачем  бадейка?  Ѓольшой  бадейка,  -  ответила  татарка.  - Џей одна
кружка.
     - айтан  с тобой, наливай, - обессиленно выговорил „ибич и потЯнулсЯ к
курице.
     - ‡ачем шайтан? ‡ачем шайтан? - неожиданно крикнула старуха.
     ‘ердитым  рывком  она  накрыла  весь  кузовок мешковиной и стала быстро
вытирать глаза, бормоча под нос на своем непонЯтном Языке.
     - Ќу,  хорошо,  хорошо,  не  шайтан,  -  почти  испуганно сказал „ибич,
сдерживаЯ досаду и нетерпение, и приоткрыл кузовок.
     ‘таруха  недовольно  взЯла  рюкзак,  положила его себе под ноги и стала
наливать из бадейки молока.
     „ибич  жадно  смотрел,  как тЯжелые розоватые куски молока вперемешку с
угольно-коричневыми  пенками  шлепались  в  кружку,  и  ему  было жалко, что
следившие  за  всем его торгом солдаты тоже смотрели в кружку. Ћн отвернулсЯ
немного и не проглотил, а словно перелил в себЯ холодные, скользкие куски.
     ‘  ощущением  необыкновенно  нежного  вкуса,  который напомнил детство,
облизываЯ  усы,  вытираЯ  проступивший  на  лбу легкий пот, он зашагал через
площадь  к станции. Ќа ходу он вывернул куриную ножку совершенно тем жестом,
какой  не  раз с завистью видел, и только было поднес ее ко рту, как услышал
обрадованный, всполошенный крик:
     - ђебЯта! ‘остав на Џензу подали, айдате!
     Ћн  сорвалсЯ  и  побежал  вместе с другими куда-то в сторону, к дальним
путЯм.
     Џассажирские  вагоны  были  пусты,  скамейки  недавно  вытерты,  поезд,
видно,  только  что  приготовили.  ‘  шумом  и торжествующим грохотом вагоны
начали живо заполнЯтьсЯ.
     „ибич  облюбовал  верхнее  место, забралсЯ на скамью, лег, подложив под
локоть  шинель,  и принЯлсЯ за еду. Ћн мог только мечтать о том, чтобы ехать
в  пассажирском вагоне, удобно вытЯнув ноги на полке, ехать прЯмо на Џензу и
-  значит  - на Љузнецк и ‘ызрань, откуда будет уже рукой подать до дома. Ћн
разрывал  курицу на куски, обмакивал их в соль и разжевывал вместе с гибкими
хрустЯщими  косточками. …му виделсЯ большой белый пароход, шлепающий плицами
по  широкому  зеркалу  ‚олги.  ‡еленые берега ниточками тЯнулись или петлЯми
извивались   по   сторонам   парохода.   „овольные   пассажиры,  примолкнув,
любовались  солнечным  днем.  ѓлубоко  в  корпусе  судна  равномерно  дышала
машина.   „ибич   обсасывал  мосолки  куриных  ножек,  зажмурившись,  и  ему
чудилось,  что  уже  поЯвлЯетсЯ  из-за  далекого-далекого  поворота весенний
•валынск в цветущих холмах и горках, сиЯющий, тихий, счастливый.
     ‚друг  что-то  задвигалось, зашумело кругом. ђугань, женский плач и вой
поднЯлись  во  всем  вагоне,  и сквозь шум чей-то командующий и одновременно
исступленный вопль прорвалсЯ к сознанию „ибича:
     - Ћчистить вагон, говорЯт! ‚ыходи все до одного!
     Љондуктор,  в  сопутствии  увальнЯ  охранника  с  красной  перевЯзью на
рукаве  и винтовкой прикладом вверх, протискивалсЯ сквозь толчею скопившихсЯ
в проходе людей, злобно отвечаЯ на крики:
     - Ђ  черт  вам  сказал,  что  поезд на Џензу! Џоезд особого назначениЯ!
Ћчистить, без разговоров!
     ђугаЯсь,  ворча  и  мешаЯ друг другу, пассажиры начали вытаскивать свое
добро из вагона.
     „ибич  бережно  завернул  остатки  костей  в  полотенце,  слез с полки,
выпрыгнул  на полотно и, следом за толпой, медленно пошел по песчаной тропке
между путей к горбатому вокзалу.


        2

     ‘  непрерывной  цепочкой людей „ибич втиснулсЯ через полуоткрытую дверь
в  зал  и  почувствовал,  что  его  слегка  качнуло.  ‚есь  пол  был  засеЯн
человеческими  телами, и от махорочного настоЯ все кругом казалось затЯнутым
паутиной.  “  дальней  стены серый от пыли гигантский буфет крепко спал, как
отслужившее,  никому  не  нужное  животное.  Ќа  скамье  около него лежали и
копошились дети.
     агаЯ  через  протЯнутые по полу ноги в сапогах и лаптЯх, через корзины
и  мешки,  „ибич добралсЯ до буфета и сел на корточки, прислонившись к торцу
скамьи.
     ЏрЯмо  перед собой, у окна, он увидел семейство, настолько непохожее на
окружающих людей, что он уже не мог оторвать от него взглЯда.
     ќто  были  муж,  жена,  их  мальчик  лет  семи, необыкновенной красоты,
перенЯтой  от  матери,  и  седаЯ  женщина  с  мелкими завитушками на висках,
смешно,  устарело,  но  преважно одетаЯ, нерусского типа, - вероЯтно, бонна.
Ћна  была  самозабвенно  поглощена  своим делом, присматриваЯ за мальчиком -
как  он  пьет  из  эмалированной  голубой  кружечки и жует чем-то намазанные
маленькие  кусочки  черного хлеба. …два он проглатывал один кусочек, как она
давала  ему  другой,  и  сейчас  же  заставлЯла  прихлебнуть  из кружечки, и
стрЯхивала  с  его  колен  упавшую крошку, и поправлЯла в его руке кружечку,
чтобы он ровнее держал.
     Њуж  и  жена  были  под стать друг другу, он - еще порЯдочно до сорока,
она  -  совсем  молодаЯ,  с  лицом,  от  которого исходило лучение расцвета.
ЌельзЯ  было  бы  сразу  решить,  насколько  ее изЯщество было прирожденным,
насколько  вышколенным.  Ќо в глаза бросалось прежде всего именно изЯщество,
то  есть милаЯ простота, с какой она держалась в обстановке, Явно и чересчур
несовместной  с  ее  манерами. ‚прочем, в манерах этих все-таки заметно было
кое-что   деланное:  она,  например,  оттопыривала  мизинчик,  держа  грубую
жестЯную  кружку,  и  вообще  немного играла мЯгкими, как подушечки, кистЯми
рук.   Њожет   быть,   она   нарочно   преувеличивала   изысканность   своей
жестикулЯции,   желаЯ   сказать,   что   не   поступитсЯ  ею  ни  при  каких
обстоЯтельствах,  а  может  быть,  хотела  позабавить  себЯ  и мужа комизмом
несовместимости этой обстановки с каким-либо изЯществом.
     ‚идно  было,  что  оба  они хотЯт шутливостью облегчить затруднительное
положение  -  распивание  невкусного кипЯтка из кружек, сидение на чемоданах
среди  огромной  и  как будто неприЯзненной толпы. Ћни изредка посмеивались,
передаваЯ   друг  другу  что-нибудь  с  чемодана,  накрытого  салфеточкой  и
заменЯвшего  стол.  ‚о  взглЯдах,  которые  они  останавливали  на мальчике,
сквозила,   однако,   растерЯнность  и  даже  испуг.  Ќо,  несмотрЯ  на  эту
скрываемую  растерЯнность,  они  все-таки  производили  впечатление людей, в
глубине совершенно счастливых и красивых от своего счастьЯ.
     „ибич   невольно  начал  прислушиватьсЯ  к  коротким  словам,  которыми
семейство  перебрасывалось,  и  постепенно,  сквозь  гул  терпеливых людских
голосов,  разбирать,  о  чем  говоритсЯ.  Ћн  давно  не  видал  таких семей,
счастливых  и  ладных, и ему было и странно, и грустно, и почему-то приЯтно,
что  такаЯ  семьЯ  тоже  попала во всеобщий водоворот, привычный, но трудный
даже длЯ бывалого солдата.
     - ЂсЯ,  -  вдруг  довольно  громко  сказал  муж, - тебе не кажетсЯ, что
Ћльге Ђдамовне лучше снЯть брошку?
     - Ѓрошку?  - с изумлением и вспыхнувшим любопытством спросила жена, как
человек, ожидающий, что сейчас последует что-то очень веселое.
     - Ѓрошку,  -  повторил  он,  строго  помигав  на  бонну, котораЯ тотчас
испуганно  потрогала  под  длинным  своим подбородком дешевенькую мастиковую
ромашку с божьей коровкой.
     - €з-за  вашей  склонности к роскоши, Ћльга Ђдамовна, нас еще примут за
буржуев.
     - Ќу,  ‘аша,  разве  так  можно?  ‘  Ћльгой  Ђдамовной,  чего  доброго,
родимчик  случитсЯ!  -  с  обаЯтельным  сочувствием к старой даме улыбнулась
жена,  и  улыбка ее выразила как раз обратное тому, что она сказала словами,
то есть что это очень хорошо - посмеЯтьсЯ над Ћльгой Ђдамовной.
     - џ  уверен,  мы пропадем из-за Ћльги Ђдамовны. “ нее аристократический
вид. ‘мотри, как она пренебрежительно глЯдит на солдат!
     - џ   абсолютно   не   глЯжу   на  солдат,  Ђлександр  ‚ладимирович,  -
молниеносно  покраснев,  отозвалась  Ћльга  Ђдамовна.  -  џ смотрю только на
моего Ђлешу.
     - Ђбсолютно!  -  усмехнулсЯ Ђлександр ‚ладимирович. - —то это за слово?
Ђбсолютно?  џ  такого  слова  не  знаю. Ђбсолютно? Ќе слыхал. Ђбсолютное все
отменено. Ђбсолютного не существует, мадам.
     - џ   прошу  защитить  менЯ,  ЂнастасиЯ  ѓермановна,  -  сказала  бонна
тоненько. - Љогда Я волнуюсь, это отражаетсЯ на моем Ђлеше.
     - Ќо  ведь,  вы  знаете,  он  шутит,  -  участливо  ответила  ЂнастасиЯ
ѓермановна.
     - Ђх,  мадам,  надо  беречь  нервы,  - опЯть громко и со вздохом сказал
Ђлександр  ‚ладимирович, - мы можем оказатьсЯ в гораздо худшем положении. Ќе
сердитесь.
     Ћн  отвернулсЯ  без  всЯкого  интереса  и  скучно повел глазами вокруг.
„ибичу  хорошо стало видно его лицо - крупное, с брезгливо подтЯнутой к носу
верхней  губой  и  сильно  развитыми  ноздрЯми.  Ћн был гладко побрит, и это
больше  всего  удивлЯло:  когда  и  где  успел  он  занЯтьсЯ своим лицом - в
сутолоке, в грЯзи и неудобствах дороги?
     ‚друг  он  приподнЯлсЯ, нацеливаЯсь немного сощуренным взглЯдом куда-то
к  буфету.  Џотом  встал  и,  несмотрЯ на дородность, сделал несколько очень
легких  шагов,  миновав „ибича так свободно, будто никакой тесноты не было в
помине.
     Ќачальник  станции с нечесаной бородой, в порыжевшей фуражке брел вдоль
буфета,  сонно показываЯ вокзальному охраннику, как лучше разместить людей с
их  пожитками,  чтобы  были проходы. ‡а ним тЯнулсЯ хвост пассажиров, больше
всего  -  солдат.  ‚ертЯ  в руках поношенные документы, они то угрожающе, то
безнадежно  выкрикивали:  "’оварищ начальник! ’оварищ начальник!" Ћн, видно,
привык к этим зовам, как к паровозным гудкам, и не оборачивалсЯ.
     Ђлександр  ‚ладимирович  остановилсЯ,  загородив  ему  дорогу, и сказал
любезно:
     - ‚ы обещали устроить нас на Ѓалашов.
     - Ќа Ѓалашов поездов не будет, - ответил начальник, не задумываЯсь.
     - ‚ы помните, Я к вам обращалсЯ? џ - Џастухов.
     - Џомню,   -  проговорил  начальник,  безразлично  разглЯдываЯ  кожаные
пуговицы  на широком коротком пальто необыкновенного пассажира. - Ќа Ѓалашов
идут только эшелоны.
     - Њожет  быть  -  с  эшелоном? - полуспрашиваЯ, почти предлагаЯ, сказал
Џастухов.
     - ‘  воинским  эшелоном?  ќто  -  дело  начальника эшелона. џ ничего не
могу. Џоезжайте на ‘аратов.
     - Њне надо на Ѓалашов, а вы предлагаете ‘аратов.
     - ‘аратов  или  Џенза,  - сказал начальник равнодушно и приподнЯл руку,
чтобы показать, что хочет идти и просит посторонитьсЯ.
     - €з  Џензы  Я  приехал,  -  возразил  Џастухов, не двигаЯсь с места, -
зачем  же  мне  возвращатьсЯ?  ќто  странно  и...  несерьезно.  Њне  нужно в
Ѓалашов.  “  менЯ  семьЯ.  џ  сижу  на  вашем  вокзале сутки... а у вас даже
кипЯтка нет.
     - Ќичего  не  могу.  •отите  ‘аратов?  -  повторил начальник и, вскинув
мертвые глаза на Џастухова, подвинулсЯ, чтобы обойти его стороной.
     ’огда  скучившиесЯ  солдаты,  которые  ревниво слушали разговор, начали
опЯть выкрикивать, перебиваЯ друг друга:
     - ’оварищ начальник! ’оварищ начальник!..
     Џастухов   снова   преградил   ему  путь  и  сказал  упрЯмо,  сдерживаЯ
раздражение:
     - ‚  конце  концов  отвечаете  вы  за  свои  слова или нет? ‚ы два раза
обещали отправить менЯ с семьей на Ѓалашов. ‚ы сами сказали.
     - Ќу  и  что  же, что сказал? Џуть занЯли эшелоны, понимаете? Њожете вы
это понЯть? - оживаЯ от усталого безразличиЯ, воскликнул начальник.
     “ Џастухова дернулась щека.
     - Џотрудитесь не подымать тона, - сказал он тихо.
     - ђазрешите пройти, - громче выговорил начальник.
     - Џрошу вас не кричать, - сказал Џастухов, не уступаЯ дороги.
     - Ќикто не кричит. ђазрешите пройти.
     - Џрошу вас дать мне возможность говорить с начальником эшелона.
     - ќто - ваше дело. Џозвольте.
     - ќ,   да   кончай,  ладно,  -  прозвенел  неожиданно  лихой  голос.  -
ђазбубнилсЯ! Џодумаешь!
     Њолодой  солдат  в  накинутой  на  плечи  шинели и с объемистой сумой в
руках  надвинулсЯ на Џастухова из толпы. ‚ стальных, немного навыкате глазах
его  играло веселое и хитрое безумие. Ћн держал высоко крупную светловолосую
голову,  увенчанную  сплюснутой  в  блин  фуражкой,  и  белые,  необычно длЯ
молодых лет мохнатые брови его ходили вверх и вниз торжествующе страшно.
     Џастухов   попробовал   отстранить   солдата,  но  он  напирал,  быстро
перекатываЯ глаза с начальника на людей и назад, на Џастухова.
     - Џодумаешь!  џ  -  Џастухов!  ЋтыскалсЯ!  џ  тоже не веревками шит, не
лычками  перевЯзан!  џ, может, €пат €патьев, раненый воин. Ђ терплю! ‘казано
дожидай - Я дожидаю. Ђ то, ишь ты: Я - Џастухов, подай мне Ѓалашов!
     - Ѓрось,  -  сказал  солдат постарше, расплывчато, как будто лениво, но
смышлено улыбаЯсь, и примирительно тронул молодого за локоть.
     - Ќет,  не  брось,  погоди! “ менЯ хоть и один зрачок, а Я востро вижу,
чего  ему  на  Ѓалашов  захотелось!  Ќа  юг, барин, метишь податьсЯ? Љ белым
генералам под крылышко? џ раз-би-ра-юсь!
     - џ  не  барин,  у  вас  нет оснований со мной так говорить, - произнес
Џастухов  увещательно,  как  старший. - Ђ вопрос - куда мне ехать, Я надеюсь
решить без вашего участиЯ.
     - ‹овкий,  -  еще  более  лихо и раздраженно вскрикнул солдат. - ’еперь
без нашего участиЯ ничего не решаетсЯ, если желаете знать.
     ЏоднЯвшийсЯ  с  пола  „ибич  был прижат людьми вплотную к спорщикам. Ћн
видел,   с  каким  самообладанием  пыталсЯ  Џастухов  не  потерЯть  внешнего
достоинства  и  как  от  этих усилий достоинство переходило в напыщенность и
разжигало   любопытство   и   подозрительность   толпы.  ‚се  были  замучены
бесплодным  ожиданием поездов, томились, изнемогали от скуки. ‘кандал обещал
рассеЯть   тоску.  Ћхранник  вЯло  помахивал  винтовкой,  чтобы  дать  выход
начальнику станции. ‚друг сзади кто-то пробасил:
     - Џроверить его, что за человек он есть!
     - Њы  проверим!  -  воодушевилсЯ  солдат.  -  Џроверим, чего он задумал
искать в Ѓалашове!
     - —то  вы  пристали? - сказал „ибич. - —еловек едет с семьей, никому не
мешает.
     - Ђ ты что? ‘ ним заодно?
     - Љто вам дал право говорить всем "ты"? - набавил голоса „ибич.
     ‘олдат  окатил его оценивающим взглЯдом, сказал полегче, но по-прежнему
задорно:
     - €з офицеров, что ли? Ќедотрога.
     - €з офицеров или нет - вы не имеете права грубить.
     - Ђ какое твое право менЯ учить?
     - Џраво   мое   -  год  фронта!  -  закричал  „ибич  на  неожиданной  и
нестерпимой  ноте.  -  Џраво мое - два побега из плена! џ свое право добыл в
немецких лагерЯх! ‚ немецкой крепости!
     ‚оспаленные  ЯчменЯми  веки  его  потемнели  до гранатовой красноты, он
стал  быстро  и  туго  растирать  руки,  сжимаЯ  их поочередно в кулаки - то
правую,  то левую, как будто с нетерпением готовЯсь к рукопашной и удерживаЯ
себЯ  из  последней  силы.  ‘олдат  тоже крикнул, вращаЯ выкаченные безумные
глаза:
     - ’ы что визжишь? Љто Я тебе, что ты на менЯ визжишь?
     - Ѓрось, €патка, брось! - опЯть потЯнул его за рукав пожилой солдат.
     - Ќет,  врешь! - расходилсЯ €пат. - Ќа-ка, держи! - Ћн ткнул ему в руки
свою  пузатую  суму и тотчас схватил за локоть охранника: - ‚еди, товарищ, к
начальству, веди всех! ’ам разберутсЯ.
     - Џроверь их обоих! - снова раздалсЯ бас.
     ’олпа  уже  гудела,  перехватив  и раздуваЯ спор, - каждый сыпал в одну
кучу  всЯкого жита по лопате. Ћхранник отмахивалсЯ - ему хотелось, чтобы все
разошлись  по  местам,  -  но  солдат  понукал  его, и народ шумел. ‚незапно
пронессЯ грудной женский голос:
     - ‘аша, сейчас! џ с тобой! Ќе ходи один!
     ЂнастасиЯ  ѓермановна  расталкивала  людей,  пробираЯсь к Џастухову. Ћн
разглЯдел  ее  через головы. Ѓледный, затвердевшими, точно на холоде, губами
он бросил ей небрежно ласково:
     - Ќичего не случитсЯ. ѓлупости. ‘тупай к Ђлеше.
     Ћн обернулсЯ к охраннику:
     - €демте, - и пошел первым, так решительно, что народ расступилсЯ.
     ‚  пустой  узенькой  комнате,  около  застекленной  двери,  за  которой
виднелась  платформа,  сидел  человек  в  штанах галифе и читал брошюрку. Ћн
поглЯдел на вошедших, заложил страницу обгорелой спичкой, расставил ноги.
     - Љто такие? - не спеша спросил он охранника.
     - умЯт.
     - Ћни  вот,  товарищ,  желают  на  Ѓалашов,  -  молодецки  сказал €пат,
указываЯ  отогнутым  большим  пальцем на Џастухова и затем поворачиваЯ палец
на  „ибича,  -  а  вот будто из германского плена берет их под защиту. Ќарод
сомневаетсЯ.
     - ‚ы что же - народ? - спросил товарищ.
     - Ќарод,  -  серьезно ответил солдат. - Џрежде ’омского полка, третьего
батальона,   двенадцатой   роты  ефрейтор  €пат  €патьев.  ‚  Љрасной  Ђрмии
добровольно. Ѓыл в боЯх. Ћтпущен по ранению.
     - Људа ранен?
     €пат  поднЯл  взор на потолок, выпЯтив шарами голубоватые белки, и, так
же  как  показывал  на  Џастухова,  крючковатым большим пальцем ткнул себе в
левый глаз:
     - Ћсколочек  угодил  под  самый  под  зрачок,  отчего  произошла потерЯ
зрениЯ на полный глаз. ‚от это место, вроде крохотного опилочка.
     - Ќу, выйди, если понадобишьсЯ, позову, - сказал товарищ.
     агнув  к  столу  с  постеленной  на  нем общипанной по краЯм газетой в
клЯксах  и  писарских  задумчивых  росчерках,  он  вытЯнул из кармана галифе
большой,  как  наволочка,  атласный  кисет,  раскатал  его, отщипнул кусочек
газеты на столе и принЯлсЯ медленно скручивать цигарку.
     - ‡апалок нет? - спросил он охранника.
     - ‘палил все как есть.
     Џастухов   зажег   спичку.   ‚   ее  свете  строго  кольнул  исподлобьЯ
пожелтевший взглЯд товарища и потух вместе с огнем.
     - „окументы.
     Џастухов  достал  бумажник.  „ыша  тЯгучим  дымом на развернутую важную
бумагу,   товарищ   внимательно  читал.  Ќародный  комиссар  по  просвещению
удостоверЯл,   что  известный  писатель-драматург  Џастухов  отправлЯетсЯ  с
семьей  на  родину  своей  жены,  в  Ѓалашовский  уезд,  и обращалсЯ ко всем
учреждениЯм  и  местным  властЯм  с  просьбой оказывать ему в пути всЯческое
содействие.
     - ‡акурить не угостите? - попросил охранник.
     - —то  там  у них вышло? - не отрываЯсь от чтениЯ, проговорил товарищ и
подвинул кисет.
     - ’ребовают от начальника посадки. Ђ сказано, посадки не будет.
     ’оварищ сложил бумагу, не торопЯсь глЯнул на Џастухова:
     - Ќачальник станции не бог.
     - Ђ кто же бог? - чуть улыбнулсЯ Џастухов.
     - Ѓог  нынче  отмененный, - с удовольствием протЯнул охранник, подцепив
добрую щепоть махорки.
     - ‚ы зачем же хотите в Ѓалашов?
     - Ћт голода. ‚ Џетербурге голод.
     Њинута  прошла  в  молчании. Ћхранник долго прикуривал, высыпаЯ на стол
мелкую  крошку  огнЯ  из цигарки товарища, который думал, поглаживаЯ себЯ за
ухом.  Џастухов  и  „ибич  ждали покорно. Ћхранник, спрЯтанный клубами дыма,
как станционное депо, сказал:
     - ЌоровЯт  к хлебу поближе. ‡адушат деревню. …доки, едоки. ’от в шлЯпе,
энтот под зонтиком, а пашет один мужик.
     - ’оже - в Ѓалашов? - спросил товарищ у „ибича.
     - џ - в •валынск.
     - —его же вы вступились?
     - €з  сочувствиЯ. џ скоро месЯц из плена, а все не доберусь до дому. Ќе
сладко греть своими боками полы на вокзалах.
     Ћн  подал  документ, в штемпелЯх и закорючках. ’оварищ повертел бумагу,
изучаЯ иероглифы, скучно вернул ее, оборотилсЯ к Џастухову:
     - ’ак что же вы хотите?
     - Ћтправьте  менЯ,  к  чертовой  бабушке, с эшелоном, - отчаЯнно махнул
рукой  Џастухов,  чувствуЯ,  что наступил момент требовать. - џ сам-третей с
семьей. „а старуха, воспитательница сына. Џихните нас куда-нибудь в тамбур.
     - Џопробуем, - усмехнулсЯ товарищ.
     Ћн  аккуратно  спрЯтал  кисет  и  брошюрку  в бездонный карман галифе и
качнул головой на дверь.
     Џастухов вышел за ним на платформу.
     €з  степи  сильно  дуло,  надо было держать шлЯпу. Ќагнувшись, Џастухов
шагал,  отставаЯ  от  бойко  перебиравшего  ногами  товарища  и глЯдЯ на его
странные  штаны,  пузырившиесЯ  от  ветра.  ‚идно, он был добрый малый, этот
немногоречивый  человек,  раз  его табачок запросто раскуривали подчиненные.
Џастухов   думал,  что  хорошо  бы  походЯ  рассказать  товарищу  что-нибудь
веселенькое,  -  нет  ничего  вернее  смеха,  когда  надо расположить к себе
начальство,  -  но  удивительно  притупились  в  дороге  мысли,  и было даже
неловко,  что  читателю  брошюрок,  повстречавшему,  наверно, в кои-то веки,
живого  да  еще  петербургского  литератора,  так  и  не услышать от него ни
одного занЯтного слова.
     „алеко  на  запасном пути стоЯл поезд, вперемежку из товарных вагонов и
платформ  с  пулеметами  и  обозом.  —асовые подремывали на зарЯдных Ящиках,
дневальные выметали вагоны с конЯми, и жирно, свежо пахло навозом.
     ‘казав,  чтобы  Џастухов  подождал,  товарищ  взобралсЯ  в  закопченный
вагон-микст.
     Џастухов  глЯдел  в  поле.  ‹ежало  оно  без  конца, без краЯ кое-где в
зеленЯх,  кое-где  в  черных  взметах  спокойных,  ровных борозд, а больше -
диким  простором  сонной  степи, еще не очнувшейсЯ после стужи. ‚етер гнал с
востока  полынную горечь запревшего на солнце прошлогоднего быльЯ да холодок
сырых  далеких  оврагов.  ‘ бульканьем забиралсЯ в поднебесье и потом глухим
камнем  низвергал  себЯ  восхищенный  жаворонок.  Ќеподвижность  покоилась в
небе,  неподвижность  - на земле. ’олько чернаЯ погнившаЯ скирда шевелилась,
нет-нет посылаЯ по ветру вырванный клок соломы.
     Њедленно  со  дна  памЯти всплыли стихи поэта, которого Џастухов считал
последним  русским  гением  девЯтнадцатого  века,  и со вздохом он выговорил
вслух, упираЯ взор в еле видимый горизонт:

                Ќаш путь - степной, наш путь - в тоске безбрежной,
                ‚ твоей тоске, о ђусь!..

     Ћн  обернулсЯ  на  голоса.  ‚  распахнутой  двери товарного вагона пели
красноармейцы.  Ћдни  стоЯли  обнЯвшись,  другие свесили босые ноги наружу и
толкали  ими  в  спину  товарища,  который,  присев  на шпалу, чистил песком
котелок.
     "’ова-ри-щи  его  трудов",  -  заводили  низкие голоса и набирали силы,
раскачивались,  переливались  со ступени на ступень, пока серебрЯный голосок
не  вспрыгивал  выше  их  всех, на самую верхушку лесенки: "беспе-ечно спали
близ  дубы-равы!"  € опЯть низкие начинали раскачиватьсЯ и забиратьсЯ вверх,
и  опЯть  переливчатое  серебро  запускалось на недосЯгаемую длЯ них высоту:
"беспе-ечно..."   €   вместе   с   этим   пронзительным   "е-е"  босые  ноги
красноармейцев  так  дружно  толкнули  того, который присел на шпале, что он
покатилсЯ  с  песчаного  настила  полотна,  и  котелок, звенЯ и обгонЯЯ его,
запрыгал   под   откос.   €  все  захохотали,  бросив  петь,  и  вдруг  лихо
повыскакивали  из  вагона, веселые, молодые, в неподпоЯсанных, заходивших на
ветру пузырЯми исподних рубахах.
     "Ѓес-пе-ечно"  -  лилось  в  ушах  Џастухова,  и  он  поддакивал  этому
озорному,  тонкому "е-е" и почему-то думал, что - да, вот именно - беспечно,
беспечно,  как  песнЯ  жаворонка,  и  в  этом, наверно, все дело. ‚незапно и
совершенно  нелепо,  как  ему  показалось,  вспомнил он профессора лЯпкина,
которого  когда-то слушал в университете. Џрофессор был из крепостных, своим
трудом  добилсЯ  прочного положениЯ и даже скопил копеечку. Џустив корни, он
поставил  у  себЯ  на  даче,  в  ”инлЯндии, крошечный бюстик Ђлександра II и
укрепил  под ним надпись: "–арю-освободителю - благодарный лЯпкин". ‚от чем
надо  бы  позабавить  товарища  - пришло на ум Џастухову, и он рассмеЯлсЯ, и
уже  когда хохотал, все любуЯсь развеселыми солдатами, приметил коротенького
круглого   татарина,  проходившего  мимо,  закутанного  в  стеганые  толстые
одежки,  страшно  похожего  на  профессора лЯпкина, и тотчас поправил себЯ,
вспомнив,  что  надпись  на  бюстике  была  другой:  "–арю-освободителю - от
освобожденного".  Ќо,  все  еще  смеЯсь,  решил, что "благодарный лЯпкин" -
веселее.
     ‚  этот  миг  его  окликнули.  €з  тамбура  вагона-микст легонько кивал
Ярколицый,  рыжеусый командир, без поЯса, с маузером на узеньком ремне через
плечо.
     - ќто вы везете семью в Ѓалашов?
     - „а. џ прошу погрузить нас с эшелоном. Ѓудьте добры.
     - ‡ачем же мне брать на совесть этакое дело? ’ам - война.
     - ’еперь везде война, - сказал Џастухов.
     - Ќу,  какаЯ тут война? ’ут просто беспорЯдок, - снисходительно ответил
командир. - Ќет уж, извините. Љак-нибудь без менЯ.
     - ‡начит - нельзЯ?
     - ЌельзЯ.
     - ’огда  -  до свиданьЯ, - сказал Џастухов, по виду обиженно, однако со
странным облегчением.
     Џочти  весело  он  возвращалсЯ  на вокзал. ЌелепаЯ фраза не выходила из
головы: "благодарный лЯпкин..."
     ‘  лукавой  улыбкой  он  остановилсЯ перед скамьей. ‚се трое глЯдели на
него тревожно и молча.
     - Џапа,   -  сказал  мальчик,  робко  подвигаЯсь  к  нему,  -  тебЯ  не
застрелЯт?
     Ћльга Ђдамовна быстро уткнула лицо в ладони, и кудрЯшки ее затрЯслись.
     - ‡ачем?   -   отозвалсЯ  Ђлександр  ‚ладимирович  серьезно  и  немного
р