збежнаЯ длЯ таких устных мемуаров, - но она  не  касалась
главного. ’о, что сказал мне директор издательства, резко расходилось с тем,
что Я узнал в этот вечер ресторанного разговора;  правда,  директору  Я  был
склонен верить гораздо меньше, чем  моему  рождественскому  собеседнику.  Ќо
зачем ему нужно было уверЯть менЯ, что ‚ольф никогда надолго  не  уезжал  из
Ђнглии, - и почему он жалел, что Я его не  убил?  Ќо  и  это  были  побочные
соображениЯ. ‘амым удивительным мне казалось другое: как  этот  ‘аша  ‚ольф,
друг  ‚ознесенского,  авантюрист,  пьЯница,  любитель  женщин,  соблазнитель
Њарины, - как этот ‘аша ‚ольф мог написать "I'll Come To-morrow"? Ђвтор этой
книги не мог быть таким. џ знал, что это был несомненно  умный,  чрезвычайно
образованный человек, у которого культура  не  носила  какого-то  случайного
характера; кроме того, он не мог не быть  душевно  чуждым  такому  милому  и
бесшабашному  забулдыге,  как  ‚ознесенский,  и  всем  вообще   людЯм   этой
категории.  Њне  было  трудно  вообразить  себе   человека,   так   уверенно
чувствовавшего себЯ в тех психологических переходах и оттенках,  на  удачном
использовании  которых  была  построена  его  проза,  свЯзывающим   немецкую
девочку-колонистку, например. ‚ этом, конечно,  не  было  ничего  совершенно
неправдоподобного, кроме того, это происходило  много  лет  тому  назад,  но
все-таки  это  уж  как-то  очень   Явно   не   соответствовало   нормальному
представлению об авторе "I'll Come To-morrow". Ѓыл ли  он  англичанином  или
русским, тоже, на мой взглЯд, не имело значениЯ. Њне больше  всего  хотелось
знать, - если предположить, что рассказ ‚ознесенского был в общем  верен,  в
чем Я почти  не  сомневалсЯ,  -  как  ‘аша  ‚ольф,  авантюрист  и  партизан,
превратилсЯ в Ђлександра ‚ольфа,  написавшего  такую  книгу.  ќто  с  трудом
укладывалось в моем воображении, - этот всадник на  белом  жеребце,  ехавший
карьером навстречу своей смерти, и именно такой смерти -  револьвернаЯ  пулЯ
на всем скаку, - и автор сборника, ставЯщий эпиграфом цитату из ќдгара Џо. -
ђано или поздно, - думал Я, - Я все-таки  узнаю  это,  и,  быть  может,  мне
удастсЯ проследить с начала до конца историю этого существованиЯ, в том  его
двойном аспекте, который особенно интересовал менЯ. -  ќто  могло  произойти
или не произойти; во всЯком случае, об  этом  следовало  говорить  только  в
будущем времени,  и  Я  совершенно  не  представлЯл  себе,  в  каких  именно
обстоЯтельствах Я это узнаю,  если  мне  вообще  суждено  это  узнать.  ЊенЯ
невольно тЯнуло к этому человеку; и  помимо  тех  причин,  которые  казались
наиболее очевидными и достаточными, чтобы объЯснить мой интерес к нему, была
еще одна, не менее важнаЯ и свЯзаннаЯ на этот раз  с  моей  личной  судьбой.
Љогда Я впервые подумал о ней, однако, она почти показалась мне нелепой. ќто
было нечто вроде жажды самооправданиЯ или поисков сочувствиЯ, и Я  сам  себе
начал напоминать кого-то, кто, будучи  приговорен  к  известному  наказанию,
естественно ищет общества людей, несущих такую же кару, как он сам.  „ругими
словами, судьба Ђлександра ‚ольфа интересовала менЯ еще и потому, что Я  сам
страдал всю свою жизнь от непреодолимого и чрезвычайно упорного  раздвоениЯ,
с которым тщетно пыталсЯ боротьсЯ  и  которое  отравило  лучшие  часы  моего
существованиЯ. Ѓыть может, предполагаемаЯ двойственность  Ђлександра  ‚ольфа
была  просто  мнимой  и  все,  что  мне  казалось  противоречивым   в   моем
представлении о  нем,  это  были  только  различные  элементы  той  душевной
гармонии, которой отличалсЯ автор "I'll Come To-morrow". Ќо  если  это  было
так, то особенно хотелось понЯть, каким образом ему удалось достигнуть столь
счастливого результата и успеть в том, в чем Я так  давно  и  так  неизменно
терпел постоЯнные неудачи.
     €сторию этих неудач Я помнил очень хорошо,  еще  с  тех  времен,  когда
вопрос о моем личном раздвоении носил совершенно невинный характер и  никак,
казалось бы, не предвещал тех катастрофических последствий, к которым привел
позже. ќто началось с того, что менЯ в  одинаковой  степени  привлекали  две
противоположные вещи: с одной стороны, историЯ искусства и культуры, чтение,
которому Я уделЯл очень много времени, и склонность к отвлеченным проблемам;
с другой стороны - столь  же  неумереннаЯ  любовь  к  спорту  и  всему,  что
касалось чисто физической, мускульно-животной жизни. џ едва не надорвал себе
сердца гирЯми, которые были слишком тЯжелы длЯ менЯ, Я проводил чуть  ли  не
полжизни на спортивных площадках, участвовал во многих состЯзаниЯх и  вплоть
до  последнего  времени  предпочитал  футбольный  мЯч  любому   театральному
спектаклю. џ сохранил  очень  неприЯтные  воспоминаниЯ  о  жестоких  драках,
которые были характерны длЯ моей юности и которые были совсем не  похожи  на
спорт. ‚се это давно прошло, конечно; у менЯ осталось два шрама на голове  -
Я как  сквозь  сон  вспоминал,  что  товарищи  принесли  менЯ  тогда  домой,
покрытого запекшейсЯ кровью и в изорванном  гимназическом  костюме.  Ќо  это
все, - как и то, что Я постоЯнно бывал в  обществе  воров  и  вообще  людей,
находившихсЯ на временной свободе, от одной тюрьмы до другой,  -  не  имело,
казалось бы, особого значениЯ, хотЯ и тогда уже можно было предполагать, что
одинаково неизменнаЯ любовь к  таким  разным  вещам,  как  стихи  Ѓодлера  и
свирепаЯ драка с какими-то хулиганами,  заключает  в  себе  нечто  странное.
‚последствии все это принЯло  несколько  иные  формы,  далекие,  однако,  от
какого бы то ни было улучшениЯ, потому что чем дольше это продолжалось,  тем
больше становилось расхождение и резкое противоречие, характерное  длЯ  моей
жизни. Ћно находилось между тем, к чему Я чувствовал душевную  склонность  и
тЯготение, и тем,  с  чем  Я  так  тщетно  боролсЯ,  именно  этим  бурным  и
чувственным началом моего существа.

     Ћно мешало всему, оно затемнЯло те созерцательные возможности,  которые
Я ценил больше, чем что бы то ни было другое, оно не  позволЯло  мне  видеть
вещи так, как Я должен был их видеть, оно искажало их  в  своем  грубом,  но
непреодолимом  преломлении,  оно   заставлЯло   менЯ   совершать   множество
поступков, о которых Я потом неизменно сожалел. Ћно  побуждало  менЯ  любить
вещи, эстетическую ничтожность которых Я прекрасно знал, это были вещи  Явно
дурного вкуса, и сила  моего  влечениЯ  к  ним  могла  сравнитьсЯ  только  с
отвращением, которое Я необъЯснимым образом испытывал к ним в одно и  то  же
времЯ.
     Ќо  все-таки  самым  грустным  результатом  этого  раздвоениЯ  был  мой
душевный опыт по отношению к женщинам. џ давно ловил себЯ на том, что вот  Я
слежу жадными и почти чужими глазами за тЯжелым и грубым  женским  лицом,  в
котором самый внимательный и самый беспристрастный наблюдатель тщетно  искал
бы какой бы то ни было одухотворенности. џ не мог не видеть, что эта женщина
одета  с  вызывающим  и  неизменным  безвкусием,  так  же,  как  Я  не   мог
предполагать в ней ничего, кроме  чисто  животных  рефлексов,  -  и  все  же
движениЯ ее тела и раскачивающаЯсЯ ее походка каждый раз производили на менЯ
непостижимо сильное впечатление. Џравда, Я никогда не имел ничего  общего  с
женщинами такого порЯдка, наоборот, при приближении  к  ним  самым  властным
чувством во мне оказывалось все-таки  отвращение.  „ругие  женщины,  которые
прошли  через  мою  жизнь,  принадлежали  к  совершенно  иному  кругу,   они
составлЯли часть того мира, в котором Я должен был бы жить всегда  и  откуда
менЯ так неудержимо тЯнуло вниз. џ испытывал по отношению к  ним  лучшие,  Я
думаю, чувства, на которые Я был способен, - но все-таки во  всем  этом  был
привкус какой-то вЯлой прелести, оставлЯвший  во  мне  каждый  раз  ощущение
смутной неудовлетворенности. ќто всегда было так  -  и  Я  никогда  не  знал
другого; Я полагаю, что от  этого  последнего  шага  менЯ  удерживало  нечто
похожее на инстинкт самосохранениЯ, бессознательное понимание, что  если  бы
это  произошло,  то  кончилось  бы  душевной  катастрофой.  Ќо   Я   нередко
чувствовал, что она была близка; и Я думал, что та же моЯ судьба, котораЯ до
сих пор так счастливо выводила менЯ  из  многих  трудных  и  иногда  опасных
положений, - она же благоприЯтствовала мне, даваЯ  -  в  течение  нескольких
коротких часов за всю мою жизнь  -  иллюзию  мирного  и  почти  отвлеченного
счастьЯ, где не было места моему  неудержимому  стремлению  вниз.  ќто  было
похоже на то, как если бы человек, которого всегда тЯнет в пропасть,  жил  в
стране, где нет ни гор, ни обрывов, а только ровные просторы плоских равнин.
     Џо мере того как проходило времЯ и вместе с ним медленно двигалась  моЯ
жизнь, Я привык к двойственности своего существованиЯ, как  люди  привыкают,
скажем, к одним и тем же болЯм, характерным длЯ их неизлечимой болезни. Ќо Я
не  мог  примиритьсЯ  до  конца  с  сознанием  того,  что  мое  дикарское  и
чувственное восприЯтие мира лишило менЯ очень многих душевных возможностей и
что есть вещи, которые Я теоретически понимаю, но которые навсегда останутсЯ
длЯ менЯ недоступны, как  мне  будет  недоступен  мир  особенно  возвышенных
чувств, которые, однако,  Я  знал  и  любил  всю  мою  жизнь.  ќто  сознание
отражалось на всем, что Я делал и предпринимал; Я всЯкий раз  знал,  что  то
душевное усилие, на которое Я,  в  принципе,  должен  был  быть  способен  и
которого другие были вправе от менЯ ждать, мне  окажетсЯ  непосильным,  -  и
поэтому Я не придавал значениЯ многим  практическим  вещам,  и  поэтому  моЯ
жизнь носила в общем  такой  случайный  и  беспорЯдочный  характер.  ќто  же
предопределило и мой выбор профессии; и вместо того,  чтобы  посвЯтить  свое
времЯ литературному труду, к которому Я чувствовал  склонность,  но  который
требовал значительной затраты времени и бескорыстного  усилиЯ,  Я  занималсЯ
журнальной  работой,  очень   нерегулЯрной   и   отличавшейсЯ   утомительным
разнообразием. ‚ зависимости от необходимости мне приходилось писать  о  чем
угодно, начинаЯ от  политических  статей  и  кончаЯ  отзывами  о  фильмах  и
отчетами о спортивных состЯзаниЯх. ќто не требовало ни особенного труда,  ни
специальных  знаний;  кроме  того,  Я  пользовалсЯ  либо  псевдонимом,  либо
инициалами и уклонЯлсЯ таким образом от ответственности за  то,  что  писал.
ќтому, впрочем, научил менЯ опыт: почти никто и никогда из тех,  о  ком  мне
приходилось высказывать не совсем положительное суждение, не мог  огласитьсЯ
с моим  отзывом,  и  каждый  чувствовал  настоЯтельную  необходимость  лично
объЯснить мне мое заблуждение. €зредка Я должен был писать  о  том,  что  не
входило в круг моей компетенции даже самым отдаленным образом, это случалось
тогда, когда Я заменЯл заболевшего или уехавшего  специалиста.  Ћдно  времЯ,
например, мне все попадались некрологи, Я написал их шесть  за  две  недели,
потому что мой товарищ, который занималсЯ этим  обычно  -  с  необыкновенным
рвением и редкой профессиональной честностью, - по прозвищу Ѓоссюэ, лежал  в
кровати с двусторонним воспалением легких. Љогда Я пришел его навестить,  он
сказал мне с иронической улыбкой:
     - џ  надеюсь,  милый  коллега,  что  вам  не  придетсЯ  утруждать  себЯ
некрологической заметкой  обо  мне.  ‘  вашей  стороны  это  было  бы  самым
жертвенным поступком, на который мы вправе надеЯтьсЯ.
     - „орогой мой Ѓоссюэ, - сказал Я, - Я категорически обещаю вам, что ваш
некролог Я писать не буду. џ думаю, что лучше вас этого никто не сделает...
     € самым удивительным было то, что Ѓоссюэ действительно  приготовил  длЯ
себЯ некрологическую заметку, которую он мне показал и  в  которой  Я  нашел
все, к чему так  привык,  все  положительные  и  классические  пассажи  этой
литературы: тут был и бескорыстный труд, и смерть на посту  -  pareil  a  un
soldat, il est mort au combat <подобно солдату, он пал в  бою  (фр.)>,  -  и
безупречное прошлое, и горе семьи -  que  vont  devenir  ses  enfants?  <что
станет с его детьми? (фр.)>, и так далее.
     Џериод некрологов был  памЯтен  длЯ  менЯ,  в  частности,  потому,  что
последнюю - шестую по счету - статью мне вернули из редакции  с  требованием
больше оттенить положительные стороны покойного. ќто было тем более  трудно,
что речь шла о политическом деЯтеле, умершем от прогрессивного паралича; всЯ
жизнь его отличалась удивительным постоЯнством -  последовательность  темных
дел, фальшивые итоги банковских операций, многочисленные  партийные  измены,
затем банкеты, посещение наиболее известных кабаре  и  самых  дорогих  домов
терпимости и, наконец, смерть от последствий венерической болезни. ќто  была
спешнаЯ работа, Я просидел над ней целый вечер, не успел вовремЯ  пообедать,
и, только дописав последние строки и отвезЯ статью в типографию, Я  зашел  в
русский ресторан, где встречал ‘очельник, и  после  долгого  перерыва  снова
встретил  там  ‚ознесенского,  который  опЯть  сидел  один  и  искренне  мне
обрадовалсЯ, как  старому  знакомому.  Ћн  обратилсЯ  ко  мне  фамильЯрно  и
непринужденно, так, точно мы были знакомы много  лет;  но,  как  всегда,  во
всем, что он говорил или делал,  в  этом  не  было  ничего  шокирующего.  Ћн
спросил менЯ, где Я пропадаю и нужно ли всЯкий раз дожидатьсЯ  двунадесЯтого
праздника, чтобы менЯ увидеть. Џотом он поинтересовалсЯ тем,  что  Я  вообще
делаю. Љогда Я ему сказал, что Я журналист, он необыкновенно воодушевилсЯ.
     - ‚от вам счастье, - сказал он, - а мне Ѓог не дал.
     - ‚ чем же счастье?
     - Џомилуйте, да будь Я журналистом, Я бы такое написал, что все  только
удивлЯлись бы.
     - џ думаю, что длЯ этого не нужно быть журналистом. ‚ы бы попробовали.
     - Џробовал, - ответил он, - ничего не выходит.
     € он рассказал мне, как однажды сел писать свои мемуары, писал  полночи
и сам был в восторге, насколько все получалось замечательно.
     - ’ак, знаете, умно, такие прекрасные сравнениЯ, такое богатство слога,
просто поразительно.
     - Ћчень хорошо, - сказал Я, - почему же вы не продолжали?
     - џ лег спать, - сказал он, -  уже  под  утро.  Ѓыл  Я  сам  совершенно
ослеплен своим собственным даром, который так внезапно открылсЯ.
     Џотом он вздохнул и прибавил:
     - Ќо когда Я проснулсЯ и все это опЯть прочел, мне, знаете, даже просто
неприЯтно  стало.  ’акие  оказались  глупости,  так  по-идиотски  все   было
написано, что Я только рукой махнул. Ѓольше Я никогда не буду писать.
     Ћн сидел и задумчиво смотрел перед собой, на лице  его  было  выражение
искреннего огорчениЯ. Џотом, точно вспомнив что-то, он спросил менЯ:
     - „а, вот о чем Я хотел с вами  поговорить.  ‘кажите,  пожалуйста,  как
пишет ‘аша? •орошо или так себе? Џомните, ‘аша ‚ольф, о котором  мы  с  вами
разговаривали?
     џ ему сказал, что Я думаю по этому поводу. Ћн покачал головой.

     - Ђ в этой книжке он о Њарине не пишет?
     - Ќет.
     - †аль, о ней бы стоило. Ђ о чем же он пишет?
     ‚ы извините, что Я вас так расспрашиваю. Џо-английски Я не знаю,  лежит
у менЯ ‘ашина книга, как рукопись на неизвестном Языке.
     џ  ему  приблизительно  рассказал  содержание   книги.   …го   особенно
заинтересовало, конечно, "Џриключение в степи". Ћн все не мог  привыкнуть  к
той мысли, что ‘аша ‚ольф, этот самый ‘аша, которого он так хорошо знает,  -
такой же, как мы все, сказал он, - этот  ‘аша  оказалсЯ  писателем,  да  еще
английским вдобавок.
     - Ћткуда у него это беретсЯ? Ќе понимаю, - сказал он. - ‚от что  значит
талант. ’акой же человек, как Я. џ всю свою жизнь ухлопал  на  ерунду,  а  о
‘аше потом будут писать статьи и, может быть, даже книги. € нас, может быть,
вспомнЯт, если  он  о  нас  напишет,  и  через  пЯтьдесЯт  лет  какие-нибудь
английские гимназисты будут о нас читать, и, таким образом, все,  что  было,
не пройдет даром.
     Ћн опЯть смотрел перед собой невидЯщим взглЯдом.
     - € вот так все и останетсЯ, - продолжал  он,  думаЯ  вслух.  -  €  как
браслеты звенели на Њарининых руках, и какой „непр был в то  лето,  и  какаЯ
была жара, и как ‘аша лежал поперек дороги. ’ак он,  значит,  видел,  кто  в
него стрелЯл тогда? Џо его описанию, вы говорите, мальчишка? Љак это у  него
сказано?
     џ повторил более подробно это место рассказа.
     - „а, да, - сказал ‚ознесенский. - ќто очень вероЯтно. €спугалсЯ, может
быть, мальчишка.  ‚ы  представлЯете  себе?  ‹ошадь  под  ним  убили,  стоит,
беднЯга, один  в  поле,  а  на  него  карьером  несетсЯ  какой-то  бандит  с
винтовкой.
     Ћн опЯть задумалсЯ.
     - ’ак мы никогда о нем ничего  и  не  узнаем.  Ѓыл  ли  это  гимназист,
который еще недавно боЯлсЯ преподавателей больше, чем пулемета, и дома читал
мамины книги, или хулиган, вроде беспризорного, и стрелЯл ли  он  от  испуга
или со спокойным расчетом, как убийца?  ‚о  всЯком  случае,  -  прибавил  он
неожиданно, - если бы Я его каким-нибудь чудом встретил, Я  бы  ему  сказал:
спасибо, дружок, что немного промахнулсЯ; благодарЯ  этому  промаху  мы  все
останемсЯ жить - и Њарина, и ‘аша, и даже, может быть, Я.
     - Ђ вы придаете этому такое значение?
     - Ђ как же? - сказал он. - †изнь  проходит  бесследно,  миллионы  людей
исчезают, и о них никто не вспомнит. € из этих миллионов  остаютсЯ  какие-то
единицы. —то может быть  замечательнее?  €ли  вот,  живет  красавица,  вроде
Њарины, из-за которой десЯтки людей готовы, может быть, умереть, -  и  через
несколько лет от нее ничего не останетсЯ, кроме где-то догнивающего ее тела?
ђазве это справедливо?
     - „ействительно, можно только пожалеть, что вы не писатель.
     - Ђх, милый мой, конечно. Ђ вы думали, что Я даром сокрушалсЯ по  этому
поводу? џ человек простой, но что  же  поделать,  если  во  мне  есть  жажда
бессмертиЯ? џ прожил очень разгульную жизнь, все девочки да рестораны, -  но
это не значит, что Я никогда и ни над  чем  не  задумалсЯ.  Ќаоборот,  после
девочек и ресторанов, в тишине и одиночестве, - вот тогда вспомнишь  все,  и
на душе особенно печально. ќто вам все развратники и все пьЯницы подтвердЯт.
     Ќа этот раз он был в созерцательном настроении и почти трезв.  ‘о  мной
под конец он стал разговаривать таким тоном, каким старшие  разговаривают  с
младшими. ‚от когда проживете с мое... ‚ы, конечно, слишком молоды...  Џотом
речь снова была о ‚ольфе, но ничего нового он о нем не сказал.
     Џрошло еще несколько недель, и за все это времЯ  к  моим  сведениЯм  не
прибавилось ничего,  даже  в  области  моих  собственных  предположений.  €з
‹ондона Я не получил ни одного письма. Њне неоднократно приходила  в  голову
мысль, что все это останетсЯ так навсегда: ‚ольф  мог  умереть,  Я  мог  его
никогда не встретить, и то, что Я знаю  о  нем,  ограничитсЯ  его  рассказом
"Џриключение в степи", моими  собственными  воспоминаниЯми  об  этих  жарких
летних днЯх и тем, что говорил мне ‚ознесенский. џ вспомню еще несколько раз
дорогу, бело-зеленый город над „непром, звуки роЯлЯ в маленьком  особнЯке  и
звон браслетов на руках Њарины, - которого не  мог  забыть  ‚ознесенский,  -
потом все это постепенно будет бледнеть и тускнеть, и затем почти ничего  не
останетсЯ, кроме, пожалуй, книги, написанной этим упругим и точным Языком  и
заглавие которой тоже будет звучать длЯ менЯ какой-то отдаленной насмешкой.
     џ бывал по-прежнему времЯ от времени в этом ресторане, но  все  попадал
не в те часы, когда туда приходил ‚ознесенский,  который,  впрочем,  потерЯл
длЯ  менЯ  теперь  значительную  долю   интереса.   Џо-прежнему   граммофон,
соединенный с аппаратом радио, играл свои пластинки, - и всЯкий  раз,  когда
низкий женский голос начинал романс:

     Ќе надо ничего,
     Ќи поздних сожалений... -

     Я  невольно  поднимал  голову,  и  мне  начинало  казатьсЯ,  что  вдруг
отворитсЯ дверь, и войдет ‚ознесенский, и  вслед  за  ним  быстрой  походкой
пройдет человек с белокурыми волосами и остановившимсЯ взглЯдом серых  глаз.
’о, что у него были серые глаза, вспомнил теперь отчетливо, хотЯ в тот  раз,
когда Я их видел, они были покрыты почти что предсмертной мутью, и Я заметил
их  цвет  только  потому,  что  это  происходило  в   очень   исключительных
обстоЯтельствах.

        x x x

     џ продолжал вести прежний образ жизни, в нем ничего не изменилось,  все
было, как всегда - хаотично и печально, и Я временами не мог  отделатьсЯ  от
впечатлениЯ, что живу так уже бесконечно давно и давно знаю  до  смертельной
тоски все, что мне приходитсЯ видеть: этот город, эти кафе и  кинематографы,
эти  редакции  газет;  одни  и  те  же  разговоры  об  одном  и  том  же   и
приблизительно с одними и теми же людьми. € вот однажды,  в  феврале  месЯце
мЯгкой и дождливой зимы, без всЯкой подготовки к этому, без какого бы то  ни
было ожиданиЯ чего-то нового, начались событиЯ, которые впоследствии  должны
были завести менЯ очень далеко. ‚ сущности, начало их ни в какой степени  не
могло быть названо случайностью, по крайней мере, с моей стороны. ’очно  так
же, как некоторое времЯ тому назад Я занималсЯ  некрологами  вместо  Ѓоссюэ,
который теперь, к счастью, выздоровел и принЯлсЯ опЯть с непонЯтным  рвением
писать свои похоронно-лирические статьи, - так  Я  должен  был  после  этого
заменить другого сотрудника газеты,  специалиста  по  отчетам  о  спортивных
состЯзаниЯх, уехавшего в Ѓарселону, чтобы присутствовать на очень важном - с
его точки зрениЯ - интернациональном  футбольном  матче.  —ерез  день  после
этого в Џариже должно было происходить не менее значительное событие, именно
финал чемпионата мира в полутЯжелом весе, и отчет об этом был  поручен  мне.
ЊенЯ очень интересовал исход матча. џ имел вполне определенное представление
о карьере и качествах каждого из противников, и их столкновение представлЯло
длЯ менЯ особенный интерес. Ћдин из боксеров был француз,  знаменитый  ќмиль
„юбуа, другой - американец, ”ред „жонсон, который впервые выступал в …вропе.
Ћбщим фаворитом был „юбуа; Я был одним  из  немногих,  считавших,  что  матч
будет  выигран  „жонсоном,  потому  что  Я  располагал  сведениЯми,  которые
большинству публики и даже большинству журналистов были  неизвестны,  и  длЯ
того, чтобы так думать, у менЯ были некоторые основаниЯ. „юбуа Я знал давно;
за последние несколько лет он не потерпел ни одного поражениЯ.  ЌесмотрЯ  на
это, его никак нельзЯ было назвать  исключительным  боксером.  “  него  были
несомненные природные  данные,  но  это  было  скорее  отсутствие  некоторых
недостатков,  а   не   сумма   достоинств:   он   отличалсЯ   необыкновенной
сопротивлЯемостью, мог  вынести  множество  жестоких  ударов,  у  него  были
прекрасные легкие и сердце и неисчерпаемое дыхание. ‚ этом  заключались  его
положительные качества, недостаточные, однако, чтобы сказать, что он обладал
резкой профессиональной индивидуальностью. ’актика, всегда  одна  и  та  же,
которую он применЯл, свидетельствовала о полном отсутствии у него какого  бы
то ни было вдохновениЯ или фантазии; она оказалась удачной несколько раз,  и
он потом  никогда  ей  не  изменЯл.  “  него  были  короткие  руки,  он  был
недостаточно быстр и недостаточно гибок. Ћн выигрывал матчи благодарЯ частым
corps a corps <ближним боЯм (фр.)>, его удары всегда приходились  по  ребрам
противника, и во всей его карьере было только два классических нокаута,  оба
совершенно случайные. “ него давно были расплющены уши и  раздавлен  прЯмыми
ударами нос; он шел обычно на противника,  как  бык,  опустив  свою  крепкую
голову и выносЯ все удары с несомненным и тупым мужеством. Ћн был  чемпионом
…вропы в полутЯжелом весе, и  на  этот  раз  всЯ  пресса  предсказывала  ему
быструю победу. ‚ частной жизни это был глупый и очень добродушный  человек,
он, между прочим, никогда не предъЯвлЯл никаких претензий к журналистам, что
бы о нем ни писали; в довершение всего он  читал  вообще  с  трудом  и  мало
интересовалсЯ газетами.
     Ћ ”реде „жонсоне Я знал  только  то,  что  о  нем  писали  американские
журналисты. Ќужно было произвести большую работу, чтобы из всей  этой  массы
рекламных статей извлечь сколько-нибудь положительные данные длЯ суждениЯ  о
нем. „жонсон не мог кончить университета,  потому  что  у  него  не  хватило
денег, и именно это заставило его выбрать профессию  боксера.  ќто  само  по
себе было  достаточно  необыкновенно.  ‚тораЯ  особенность  его,  уже  чисто
профессиональнаЯ, была та, что он доводил почти все свои матчи до последнего
раунда. ’ретье, то, о чем неизменно жалели все, кто о нем писал, это что  он
не обладал нужной силой удара и  количество  нокаутов  в  его  карьере  было
ничтожно. Ћни все-таки времЯ от времени случались, и это каждый раз вызывало
всеобщее удивление, но так как это бывало редко, то быстро  забывалось.  ‚се
писавшие о нем неизменно подчеркивали необыкновенную быстроту его движений и
разнообразие его тактики. џ много раз видел его фотографии: лицо „жонсона, в
противоположность  лицам  большинства  профессиональных  боксеров,  не  было
обезображено. ЏрочтЯ о нем несколько десЯтков статей и следЯ за результатами
его матчей, Я пришел к некоторым чисто теоретическим выводам, и мне особенно
интересно было проверить их теперь. ‚ыводы эти  были  следующие.  ‚о-первых,
„жонсон - по крайней мере, в своих боксерских выступлениЯх - был  умен,  что
давало ему мгновенно огромное преимущество над  его  противниками;  Я  очень
люблю бокс, но давно убедилсЯ в том, что всЯкие иллюзии по  поводу  быстроты
соображениЯ  у  боксеров  и  присутствиЯ   у   них   элементарной   гибкости
воображениЯ, даже только в техническом смысле,  чаще  всего  -  в  девЯноста
случаЯх из ста - совершенно напрасны. ‚о-вторых, он, по-видимому, обладал не
меньшей выносливостью, чем „юбуа, так как только  боксер  с  исключительными
физическими данными мог позволить себе роскошь выдерживать каждый раз десЯть
или пЯтнадцать раундов. ‚-третьих, он прекрасно владел  техникой  защиты,  -
доказательством служило  то,  что  лицо  его  за  всю  карьеру  серьезно  не
пострадало. € затем последнее и самое главное:  он  -  так  мне  казалось  -
обладал, когда это было абсолютно необходимо, достаточной  силой  удара  длЯ
нокаута, но пользовалсЯ этим лишь в чрезвычайно редких случаЯх,  предпочитаЯ
выигрывать матчи по очкам. Ћн, кроме того, был моложе „юбуа  на  шесть  лет;
это тоже имело некоторое значение.
     џ был совершенно уверен в правильности моих предположений, но  все-таки
они все основывались на косвенных вещах и вдобавок таких недостоверных,  как
спортивные отчеты американских газет. ‡адача „жонсона в этом матче сводилась
только к одному: он должен был удерживать „юбуа на расстоЯнии и не допускать
corps a corps. џ был уверен, что „жонсон не может этого не понЯть  и  что  в
таком случае превосходство его техники обеспечит ему победу.
     џ давно не видел такой толпы и  такого  скоплениЯ  автомобилей,  как  в
вечер этого матча, перед входом в огромный Palais des Sports <„ворец  спорта
(фр.)>. ‚се билеты давно были проданы. ЏрЯмо перед входом  стоЯла  громаднаЯ
машина американского посла. Ќа улице, под мелким  зимним  дождем,  толпилось
множество людей; редкие барышни прЯтались от полиции по темным углам. …два Я
сделал несколько  шагов,  как  менЯ  окликнул  один  мой  знакомый,  молодой
архитектор, которого Я знал по ‹атинскому кварталу в студенческие годы.
     - ‘частливец! - громко сказал он, пожимаЯ мне  руку.  -  ’ебе  не  надо
искать  каких-то  мерзавцев,  которые  продают  двадцатифранковый  билет  за
полтораста франков! џ бы тоже, черт возьми, хотел  иметь  карту  журналиста,
как ты. „ержишь пари против „юбуа? ‘тавлю десЯть  франков.  Ђх,  вот  он!  -
закричал он, увидев невысокого  человека  в  кепке.  -  ‚от  мой  билет,  до
свиданьЯ! - € он исчез.
     € в эту секунду женский голос, очень спокойный, без  всЯкого  изменениЯ
интонаций, сказал мне с небольшим иностранным акцентом:
     - Џростите, пожалуйста, вы действительно журналист?
     џ обернулсЯ. ќто была женщина  лет  двадцати  пЯти  -  двадцати  шести,
хорошо одетаЯ, с довольно красивым, неподвижным лицом  и  небольшими  серыми
глазами; шлЯпа не закрывала ее лба очень чистой  и  правильной  формы.  ЊенЯ
удивило, что она обратилась к незнакомому человеку, это мне казалось длЯ нее
нехарактерным. Ќо она говорила с такой простотой и свободой, что Я тотчас же
ей ответил: да, Я действительно журналист и был бы рад, если бы мог ей  быть
чем-нибудь полезен.
     - џ не могла достать билета  на  матч,  -  сказала  она,  -  мне  очень
хотелось бы его видеть. ‚ы не можете менЯ провести?
     -  Џостараюсь,  -  ответил  Я.  ‚  общем,  после  долгих  разговоров  с
дирекцией, дав на чай контролеру, мы прошли с ней в зал, и Я уступил ей свое
кресло, которое она принЯла без всЯкого смущениЯ; Я осталсЯ стоЯть  рЯдом  с
ней, непосредственно у каменного барьера, отделЯвшего наши места от  других.
Ћна ни разу потом не посмотрела на менЯ  и  только  спросила  перед  началом
матча, почти не поворачиваЯ головы:
     - Љак вы думаете, кто выиграет?
     - „жонсон, - сказал Я.
     Ќо в это времЯ на ринге поЯвились уже боксеры, и разговор  прекратилсЯ.
„ва боЯ, предшествовавших чемпионату,  не  представлЯли  никакого  интереса.
Ќаконец наступила минута, когда должен был начатьсЯ главный матч.  џ  увидел
широкую и коренастую  фигуру  „юбуа  в  темно-розовом  мохнатом  халате;  он
подходил  к  рингу,  сопровождаемый  своим  менеджером   и   двумЯ   людьми,
демонстративно державшими в руках полотенца.  ’упое  и  спокойное  его  лицо
изображало обычную равнодушную улыбку. ’олпа аплодировала и  ревела,  сверху
слышались поощрительные крики:
     - Vas-y, Mimile! Fais lui  voir!  ’аре  de  dans!  T'as  qu'a  y  aller
franchement! <- „авай, Њимиль! Џокажи ему! Џоддай ему! „авай, жми! (фр.)>
     џ не  заметил,  откуда  к  рингу  подошел  „жонсон,  который  буквально
проскользнул под веревкой и очутилсЯ рЯдом с „юбуа. Љак это  иногда  бывает,
по одному его случайному движению, именно  по  тому,  как  он  нагнулсЯ  под
веревку и затем выпрЯмилсЯ, было видно, что все его тело  обладало  идеально
уравновешенной гибкостью. Ћн был в  синем  халате  с  продольными  полосами.
Љогда они оба были раздеты, разница между  ними  не  могла  не  броситьсЯ  в
глаза. „юбуа казалсЯ гораздо шире и  тЯжелее  своего  противника.  џ  увидел
опЯть его круглые, крепкие плечи,  мохнатую  грудь  и  толстые,  мускулистые
ноги. ‚ „жонсоне менЯ поразила прежде всего его худоба, его отчетливо видные
ребра, его руки и ноги, казавшиесЯ особенно тонкими по сравнению с руками  и
ногами „юбуа. Ќо, присмотревшись внимательнее, Я увидел,  что  у  него  была
огромнаЯ груднаЯ клетка, широкие плечи, почти балетной красоты ноги и на его
безволосом торсе легко и послушно двигались под блестЯщей  кожей  небольшие,
плоские мускулы. Ћн был блондин, у него было некрасивое и подвижное лицо. Ќа
вид ему можно было дать лет девЯтнадцать; на самом деле  ему  было  двадцать
четыре года. …му тоже аплодировали, но,  конечно,  не  так,  как  „юбуа.  Ћн
поклонилсЯ без улыбки - и после удара гонга началсЯ матч.
     Њне сразу показалось тревожным то обстоЯтельство, что защитнаЯ  позициЯ
„жонсона, похожаЯ на классическую позицию  „эмпси  -  оба  кулака  почти  на
уровне глаз, - Явно не подходила  длЯ  матча  с  „юбуа,  так  как  оставлЯла
совершенно открытым весь торс. Ќо уже  после  первого  раунда  Я  понЯл  мою
ошибку: настоЯщаЯ защита „жонсона заключалась не в той или иной позиции, а в
необыкновенной быстроте его  движений.  „юбуа  начал  матч  в  стремительном
темпе, который был длЯ него нехарактерен; он, по-видимому, точно  подчинЯлсЯ
предварительным указаниЯм своего менеджера. Ѓыло заметно, что  он  прекрасно
тренирован, Я никогда его не видел в такой совершенной форме. ‘ того  места,
где Я стоЯл, Я Ясно видел его непрекращающиесЯ удары и слышал  их  скачущие,
тупые звуки, похожие издали на мЯгкий  и  неровный  топот.  Ћни  попадали  в
открытую грудь „жонсона, который отступал, кружась  по  рингу.  Ђтака  „юбуа
была настолько стремительна, что все внимание публики было  обращено  только
на него. Ћ „жонсоне, казалось, никто не думал; один из моих  соседей  громко
говорил с возмущением: - Ќо его не существует, его нет на ринге, Я  не  вижу
даже его тени! - ќто не матч, это убийство! - кричал чей-то  женский  голос.
ЏоощрЯемый толпой, „юбуа все Яростнее наступал на противника; были видны его
круглые, быстро передвигающиесЯ плечи,  тЯжелое  перебирание  его  массивных
ног, и со стороны невольно начинало казатьсЯ, что всЯкое сопротивление  этой
живой и неудержимой машине  невозможно.  ‚сЯ  толпа  думала  так,  и  редкие
зрители, сохранившие хладнокровие и следившие внимательно за боем, не  могли
не разделЯть это мнение.
     - ќто всегдашнЯЯ историЯ с  американцами!  -  кричал  мой  сосед.  -  ‚
Ђмерике они совершают какие-то чудеса, в …вропе их бьют, как хотЯт!
     €з-за чрезвычайно быстрого темпа, в котором прошел весь первый раунд, Я
не мог судить о том, в какой степени „жонсон был на высоте положениЯ. ’олько
во времЯ перерыва Я заметил, что он дышал ровно и спокойно  и  на  его  лице
поЯвилось то напрЯженное и уверенное выражение,  которое  Я  помнил  по  его
газетным портретам.
     ‚торой и третий раунды были повторениЯми первого. џ никогда  не  думал,
что „юбуа способен к такому быстрому и свирепому  нападению.  Ќо  уже  тогда
стало заметно, что ему не удаютсЯ его corps a corps, от которых „жонсон  все
времЯ уходил. „юбуа стремилсЯ именно к этому и не жалел никаких усилий. ’ело
его блестело от пота, но удары чередовались в прежнем, не ослабевающем ни на
минуту  ритме.  „жонсон  продолжал  отступать  все  времЯ,  совершаЯ   почти
правильные круги по рингу. ‚ конце четвертого раунда,  когда  казалось,  что
матч  безвозвратно  выигран  и  что  длЯ  окончательного  решениЯ   остаетсЯ
выполнение только  каких-то  формальностей  (удары  продолжали  сыпатьсЯ  на
„жонсона, который чудом еще держалсЯ на ногах, -  coup  de  grace!  coup  de
grace! - кричали сверху пронзительные голоса, - t'as qu'a en finir,  Mimile!
<добивающий удар! добивающий удар! ... ..пора кончать, Њимиль!>),  на  ринге
вдруг произошло движение, настолько молниеносное, что его буквально никто не
успел заметить, раздалсЯ мгновенный тупой звук падающего тела, и  Я  увидел,
что „юбуа рухнул всей тЯжестью на пол. ќто было так неожиданно и невероЯтно,
что по всему огромному Palais des Sports  прошел  одновременный  гул  толпы,
похожий на чудовищный вздох. ‘ам арбитр настолько растерЯлсЯ, что  не  сразу
начал считать секунды. Ќа седьмой секунде тело „юбуа оставалось неподвижным.
Ќа восьмой раздалсЯ звук гонга, возвещающий конец раунда.
     ‘ пЯтого раунда матч принЯл совершенно другой характер. ’очно  так  же,
как до четвертого перерыва на ринге был, казалось, только „юбуа, так  теперь
вместо  него  поЯвилсЯ  „жонсон,  и  вот  тогда  можно  было   оценить   его
необыкновенные качества. ќто был урок классического бокса, и „жонсон казалсЯ
непогрешимым учителем, неспособным сделать ни одной ошибки.  Ћн  к  тому  же
Явно щадил своего противника. „юбуа, наполовину оглушенный, шел теперь почти
вслепую и неизменно натыкалсЯ на кулаки „жонсона. Ћн падал еще много раз, но
поднималсЯ с невероЯтным усилием и  под  конец  почти  перестал  защищатьсЯ,
беспомощно закрываЯ руками лицо и со своим обычным, на этот раз едва  ли  не
бессознательным мужеством выносЯ все удары. Ћдин глаз  его  был  закрыт,  по
лицу стекала кровь, которую он слизывал машинальным движением, звучно глотаЯ
слюну.  Ѓыло  непонЯтно,  почему  арбитр  не  останавливает  матч.   „жонсон
несколько раз в середине раунда опускал  руки,  вопросительно  глЯдЯ  то  на
„юбуа, то на арбитра, и Я Явственно слышал, как он сказал - but he's dead <-
но он же сдох (анг.).>, - но потом  пожимал  плечами  и  продолжал  ненужную
теперь демонстрацию  своего  удивительного  искусства.  €  только  в  начале
шестого раунда таким же быстрым движением, но которое  на  этот  раз  видели
все, его правый кулак с необыкновенной силой и точностью попал в  подбородок
„юбуа, и „юбуа унесли с ринга в  бессознательном  состоЯнии.  ‚  зале  стоЯл
грохот и крик, уже бесформенный и бессмысленный,  и  толпа  начала  медленно
расходитьсЯ.
     ‡имний дождь лил не переставаЯ. Њы вышли с моей спутницей, Я  остановил
такси и спросил ее, куда она едет.
     - ‚ы были так любезны, - сказала она, не затворЯЯ дверцу  автомобилЯ  и
сидЯ уже внутри, - Я не знаю, как вас благодарить.
     - џ вам предлагаю выпить кофе,  это  полезно  после  сильных  ощущений,
сказал Я. Ћна согласилась, и мы поехали в ночное  кафе  на  rue  Royale.  Џо
стеклам автомобилЯ скатывались капли дождЯ, тускло блестЯ в свете фонарей.
     - Џочему вы думали, что  матч  выиграет  „жонсон?  -  спросила  она.  џ
подробно изложил ей мои соображениЯ по этому поводу.
     - ‚ы следили за американскими газетами?
     - ќто моЯ профессиональнаЯ обЯзанность.
     Ћна замолчала. Њне почему-то было неловко в ее присутствии, и Я начинал
жалеть, что пригласил ее в кафе. Љаждый  раз,  когда  автомобиль  попадал  в
полосу фонарного света, Я видел  ее  холодное  и  спокойное  лицо,  и  через
несколько минут Я подумал о том, зачем, собственно говорЯ, Я еду пить кофе с
этой незнакомой женщиной, у которой такое отсутствующее выражение, как  если
бы она сидела в парикмахерской или в вагоне метро.
     - „лЯ  журналиста  вы  не  очень  разговорчивы,  -  сказала  она  через
некоторое времЯ.
     - џ вам обстоЯтельно рассказал, почему Я думал,  что  „жонсон  выиграет
матч.
     - € этим ограничиваютсЯ ваши возможности как собеседника?
     - џ не знаю, какие темы вас интересуют. џ предполагал, что это  главным
образом бокс.
     - Ќе всегда, - сказала она, и в это времЯ автомобиль остановилсЯ. —ерез
минуту мы сидели за столиком и пили  кофе.  ’олько  тогда  Я  разглЯдел  как
следует мою спутницу,  вернее,  заметил  одну  ее  особенность:  у  нее  был
неожиданно большой рот с полными и жадными губами, и это придавало  ее  лицу
дисгармоническое выражение, - так, точно в  нем  было  нечто  искусственное,
потому что соединение ее лба и нижней части лица производило даже  несколько
тЯгостное впечатление какой-то анатомической ошибки. Ќо когда она  в  первый
раз улыбнулась, обнажив свои ровные зубы и чуть-чуть открыв рот,  -  в  этом
вдруг проскользнуло выражение теплой и  чувственной  прелести,  которое  еще
секунду тому назад показалось  бы  совершенно  невозможным  на  ее  лице.  џ
неоднократно  вспоминал  потом,  что  именно  с  этой  минуты   Я   перестал
чувствовать по отношению к ней ту неловкость, котораЯ свЯзывала менЯ до  сих
пор. Њне стало легко и свободно. џ спрашивал  ее  о  разных  вещах,  которые
касались ее лично. Ћна сказала, что ее фамилиЯ Ђрмстронг, что у нее  недавно
умер муж, что она живет в Џариже одна.
     - ‚аш муж был?..
     Ћна ответила, что он был американец, инженер, что в  течение  последних
двух лет она не встречалась с  ним:  она  была  в  …вропе,  он  оставалсЯ  в
Ђмерике. Ћна получила телеграмму о его  скоропостижной  смерти,  находЯсь  в
‹ондоне.
     - “ вас нет американского акцента, - сказал Я. - ‚аш акцент  нейтрально
иностранный, если так можно сказать.
     Ћна  опЯть  улыбнулась  этой  улыбкой,   котораЯ   всегда   производила
впечатление неожиданности, и ответила, что она русскаЯ. џ едва  не  привстал
со своего места - и Я до сих пор не знаю, почему тогда  это  показалось  мне
таким удивительным.
     - Ђ вы не подозревали, что имеете дело с соотечественницей?
     Ћна говорила теперь на очень чистом русском Языке.
     - ‘огласитесь, что это трудно было предположить.
     - Ђ Я знала, что вы русский.
     - ЏреклонЯюсь перед вашей проницательностью. Љаким образом, если это не
секрет?
     - Џо глазам, - сказала она  насмешливо.  Џотом  она  пожала  плечами  и
прибавила:
     - Џотому что из кармана вашего пальто торчала русскаЯ газета.
     Ѓыл уже второй час ночи. џ предложил ей отвезти ее домой. Ћна ответила,
что поедет одна, что она не хочет менЯ беспокоить.
     - ‚ас, наверное, зовут ваши профессиональные обЯзательства, не так ли?
     - „а, Я должен сдать отчет о матче. џ твердо решил  не  спрашивать  ее,
где она живет, и не искать с ней никаких новых встреч. Њы  вышли  вместе,  Я
довел ее до такси и сказал:
     - †елаю вам спокойной ночи, всего хорошего. Ћна протЯнула мне руку,  на
которую упало несколько капель дождЯ, и ответила,  улыбнувшись  в  последний
раз:
     - ‘покойной ночи.
     џ  не  знаю,  было  ли  это  в  действительности  так  или  мне  просто
послышалось. Њне показалось, что в ее голосе поЯвилась и  мгновенно  исчезла
новаЯ интонациЯ, какаЯ-то звуковаЯ улыбка, имевшаЯ такое  же  значение,  как
это первое, отдаленно чувственное движение ее губ и зубов, после которого  Я
перестал ощущать неловкость в ее присутствии. Ќе думаЯ ни секунды о том, что
Я говорю, и совершенно забыв, - так, точно его никогда не было, -  о  только
что принЯтом решении ее ни о чем не спрашивать, Я сказал:
     - Њне было бы жаль расстатьсЯ с  вами,  не  узнав  ни  вашего  имени  и
отчества, ни вашего адреса. ‚ конце концов, если ваш интерес к спорту  носит
постоЯнный характер, Я мог бы, может, быть вам еще полезен.
     - ќто возможно, - сказала она. - ЊенЯ зовут …лена Ќиколаевна.  ‚от  мой
адрес и телефон. ‚ы не записываете?
     - Ќет, Я запомню.
     - ‚ы так полагаетесь на вашу памЯть?
     - ‘овершенно.
     Ћна сказала, чт